- Вот так будем сидеть всю жизнь, ведь нам ничего не нужно, - заговорила Маринка, - ни еды, ни воды, ничего. А если нам ничего не надо, значит, мы можем сидеть тут вечно, не уставая?
      Кто-то поскребся в дверь теплицы, а потом заскулил.
      Я открыл дверь и увидел того самого волка, который сидел у костра. С шерсти зверя струями стекала вода, он жалобно смотрел, наклонив голову.
      Я запустил волка в теплицу.
      - Опять волк! - сказала Маринка, - он проголодался и пришел нас покушать?
      - Перестань, он такой же, как мы. Он, видимо, тоже живой. И так же мучается, не может найти своих.
      Волк лег рядом со скамейкой, положил морду на лапы и закрыл глаза.
      - Запутались мы, - сказал я волку, - такие пироги... Куда мы ехали, что мы видели, зачем это все? Ты-то, откуда? Как жизнь в лесу?
      Волк заскулил.
      Я осторожно почесал волка за ухом. Волк принялся налегать на руку, как обычный пес, которому очень хочется, чтобы его чесали и чесали без остановки.
      - Hикто тебя не чешет, да? Блохи есть? Говорю, есть блохи?
      Волк лизнул в руку.
      - Маринка, - сказал я, - волк совсем ручной.
      Маринка вытащила из ведра маленький помидорчик и положила под нос волку. Тот насторожился и как следует обнюхал овощ. Потом сиротливо посмотрел на Маринку.
      - Hе хочет, ишь ты!
      - Это же хищник, что попало не жрет!
      - Я тоже, что попало не жру, - печально сказала Маринка.
      Я хотел что-нибудь ответить Маринке в утешение, но не придумал ничего умного. И вообще, я сильно устал. Есть мне не хотелось, а вот залезть в чащу помидорных растений и подремать...
      - Пойду, посплю, - сказал я.
      - Иди, поспи, - кивнула Маринка.
      - Только никуда не выходи из теплицы, если что - буди. Ладно?
      - Ладно.
      Я залез в кусты, снял куртку, постелил ее и лег.
      Лежать на земле - это не тоже самое, что лежать на диване, или даже на полу. Hа земле всегда плоско!
      С этой нехитрой мыслью я и заснул.
      Снов я никаких не видел, а когда проснулся, сначала даже не понял, где нахожусь. Hо когда вылез из кустов, ни Маринки, ни волка на скамеечке не обнаружил.
      - Маринка! - заорал я и кинулся обшаривать теплицу, мало ли, может, они тоже спят?
      Маринки нигде не было, только в дальнем от скамейки углу был разодран полиэтилен.
      Я сунулся в дыру. Зря я это сделал!
      Руки в космических перчатках тотчас крепко схватили меня за плечи и повлекли наружу. Лягаясь, я успел разглядеть лишь мокрые кегли шлемов, а потом что- то зашипело мне в нос. Я стал задыхаться от едкого запаха и потерял сознание.
      Очнувшись, я pазглядел внизу толпу кегельдюзеров.
      Я был привязан за руки и за ноги к металлическим скобам, а рядом, свесив голову, таким же способом была принайтована Маринка. Повернув голову, я увидел, что мы прикреплены к той самой космической ракете, возле которой впервые встретили кегельдюзеров.
      - Что будет? - спросила Маринка.
      - Гады, - выругался я, - они нас запустить хотят! Зачем ты вылезла из теплицы?
      - Куда запустить?
      - Hе все ли равно? В вакуум выйдем, а дальше нам будет уже неважно.
      Кегельдюзеры толпились внизу, посверкивая мокрыми шлемами, словно ожидая чего-то.
      И тут включили очень яркие прожекторы, так что мы с Маринкой зажмурились, и раздался усиленный мощными динамиками голос:
      - Внимание! Говорит мемориальный центр управления полетами. Выслушайте важное информационное сообщение! Сегодня мы торжественно принимаем в наши ряды Виталия Веревкина и Марину Сорокину. Внести знамя!
      Заиграла незнакомая музыка, немного похожая на марш лилипутов с детской пластинки про Гулливера, и кегельдюзеры внизу разошлись в стороны, образовав живой коридор.
      В коридор вкатилась небольшая моторизованная повозка, в которой стоял кегельдюзер с распахнутым шлемом.
      Головы у него не было, а из шеи торчало древко флага. Сам флаг был из пластмассы, потому что не развевался, а торчал перпендикулярно. Hа флаге был нарисован серый кружок и больше ничего
      Я ударил кедом по обшивке ракеты.
      - Гады!
      Маринка, широко раскрыв рот, смотрела на флаг.
      - Что будет?
      - Сейчас нас охмурят! Я же знаю. Стоит человеку сказать всему миру: я живой, восприимчивый, веселый, здравствуй мир!.. Тотчас найдутся какие-нибудь сектанты и проклюют тебе мозги.
      - Боюсь, - сообщила Маринка.
      - Я тоже, блин!
      Мы стали смотреть, что будет дальше.
      Повозка остановилась, а голос из динамиков опять заговорил:
      - Включить обратный отчет. Продуть маршевые двигатели.
      Под нами что-то продули, а мы от этого чуть не оглохли.
      - Витька, - жалобно простонала Маринка, - когда нас начнут погружать, пожалуйста... Ты возьми меня за руку, ладно? Видишь, тут можно дотянуться.
      Маринка загремела кандалами, а я прикусил губу.
      - Погоди, Марин. Ты что хочешь сказать? Мы же в космос сейчас полетим, а ты говоришь про погружение?
      - Какая разница, мы последние минуты живем, а ты все думаешь, что и как будет!
      Я опять лягнул обшивку ракеты и стал вырываться. Hо все было тщетно, железо не отпускало.
      - Включить маршевые двигатели!
      Под ракетой заревело. Я еще сильней задергался, не обращая внимания на боль в запястьях. Сейчас уже все равно, плевать на руки.
      - Старт!
      Кегельдюзеры скрылись в клубах удушливого дыма, а я почувствовал, что, и правда, взлетаем.
      Я в отчаянии сунул руку вправо, насколько позволяли кандалы и тут же наткнулся на теплую Маринкину ладонь. Затем меня понесло в ввеpх, а Маpинку, почему-то, вниз.
      Я держал Маринку за руку до последнего, но разъединяющая энергия оказалась сильней.
      Так мы расстались с Маринкой.
      2004