ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Дома я оказался к двенадцати часам следующего дня.

Против меня были выдвинуты обвинения в убийстве трех человек. Унылый сержант, мечтавший о сне и обеде, взял у меня показания. После чего его сменил Крабов, приступив к допросу, который затянулся до утра.

К семи часам приехал Евгений Постегайло, мой адвокат. Он добился решения суда, состоявшегося в одиннадцать часов. Меня выпустили под залог. Суд назначил тридцать тысяч рублей, Гонза оперативно внес деньги. И я оказался на свободе.

Правда, имелось одно «но». Приостановили до окончания следствия действие моей лицензии. Так что теперь в частном детективном агентстве «Квадро» остался только один лицензированный детектив — Гонза Кубинец.

Дома помимо Гонзы меня ждали Иероним Балаганов, Сфинкс, Химера и поручик Стеблин, сменившийся с дежурства.

Когда в сопровождении Евгения Постегайло я вошел в приемный кабинет, прекратились разговоры, повисла гробовая тишина. Только напряженные взгляды приклеились к моей фигуре.

Иероним Балаганов сидел в красном кресле прямо напротив моего рабочего стола, рядом расположился поручик Стеблин.

Сфинкс и Химера примостились обособленно на коричневом диванчике. И хотя оба этих человека принадлежали к женскому полу — лучших телохранителей найти было просто невозможно. Я даже не знал настоящих имен этих женщин. Все что я знал, сводилось к формуле: Сфинкс и Химера — лучшие специалисты в области индивидуального боя. Подготовку проходили в непревзойденной в этом деле имперской гвардии. Сфинкс получила свое прозвище за невозмутимость. Ходил слух, что однажды на глазах у Сфинкса убили ее мать, но девушка не издала ни звука, не дрогнула ни одним мускулом лица. Но если происхождение ее прозвища было понятно, то за что окрестили Химерой ничем не примечательную некрасивую женщину, я не имел представления. Даже догадаться не мог.

Опустившись в свое кресло, я блаженно расслабился. Больше всего мне хотелось сейчас поспать, прийти в себя, приглушить боль от потери Ангелины, но не было у меня на это времени.

— Сфинкс, Химера, я вызвал вас потому, что мне нужна круглосуточная охрана этого дома. Уже дважды сюда проникали. Я хочу знать как, через какую щель. Осмотрите весь дом. Можете приступить.

Сфинкс поднялась и, ни словом не обмолвившись, покинула кабинет. Химера вышла за ней.

— Гонза, ты обращался к хакерам?

— Файлы уже отправлены, — коротко ответил Кубинец, подумал и добавил: — К вечеру, возможно, будет результат.

— Теперь ты. — Я посмотрел на поручика Стеблина. — Что намерен предпринять Крабов?

— Думаю, ничего. — Стеблин неуверенно поерзал в кресле и добавил: — По крайней мере, мне он ни о чем не говорил.

— Что ж, на большее я и не рассчитывал.

— Но я кое-что успел сделать, — сообщил Стеблин, ухмыльнувшись. — Единственная зацепка с тем стариком, которого, кроме тебя, никто не видел.

— Кстати, как твоя голова? — перебил Стеблина Кубинец.

— Порядок. Врач осмотрел в камере. Продолжай. Стеблин грозно взглянул на Гонзу и вернулся к оборванной теме.

— Единственная зацепка-ниточка, ведущая к таинственному старику, — это глушитель. Ну, как и ежику понятно, отпечатки пальцев найдены только твои. Поэтому, если к чему и подкопаешься, так это глушитель. Эксперты сняли номер, установили дату выпуска. Сейчас пытаются отследить его путь с завода к покупателю. Быть может, выяснив, кто покупатель, мы выйдем на убийцу. Только это моя инициатива. Крабов о ней не в курсе, но скоро узнает.

Стеблин развел руками.

— Сколько у меня времени?

— До суда. Месяца два, — отозвался Евгений Постегайло.

— Три недели, — поправил Стеблин. — Крабов уже гонит к финишу. Для него это слишком выигрышная партия.

— Какие у меня шансы?

— Мизерные. Все факты указывают на тебя. На полицию надеяться… — Евгений Постегайло пренебрежительно скривился. — Они не станут из-за тебя напрягаться. Тем более Крабов. Он твердо убежден в твоей виновности. С моей точки зрения, Крабов презанятнейшая сволочь…

— Прошу не оскорблять Петра Петровича! — преданной овчаркой вступился поручик Стеблин.

— Простите. Я говорю то, что думаю, — хладным тоном отозвался Евгений Постегайло.

— Значит, мой единственный выход — найти убийцу Ангелины, — рассуждал я вслух.

— Вообще-то я нанял вас, чтобы вы нашли Романова, — напомнил мне Иероним Балаганов.

— Одно связано с другим, — парировал я. — Те, кто убил Плавникова, Ирисова, Ангелину и ее родителей, знают, где находится Романов. Правда, я думаю, и мы скоро узнаем, где он. — Я хлопнул в ладоши и алчно потер их друг о друга. — А пока, может, чего-нибудь выпьем? Не хотите ли пивка?

Но желающих не нашлось.

— В пиве — сила, в вине — мудрость, в воде — микробы. — Я поднялся было, чтобы принести напиток, но Кубинец оказался проворнее. — Господин Балаганов, — продолжил я, — временно я лишен возможности проводить расследование. По крайней мере, на легальном уровне. У меня отобрали лицензию.

— Приостановили, — поправил Стеблин.

— Хорошо. Приостановили. Но на этот случай мы и зарегистрировались с Гонзой как индивидуальные детективы, объединенные в агентство. Лицензию отобрали у меня, но не у него. Так что официально ваше дело продолжает Кубинец. А я становлюсь его помощником, оруженосцем, так сказать. Это формальность.

Дверь в кабинет отворилась, пропуская Гонзу с подносом, на котором стояло пять бутылок с моим фирменным «Туровским светлым» и пять искристых бокалов.

— Итак, уладив формальность, — я плеснул пиво в бокал, — можно перейти к существу. Так я вижу это дело на данный момент. Романов вовсе не исчез, а был похищен. Не думаю, что он еще жив.

Иероним Балаганов не изменился в лице. Равнодушный египетский лев.

— Похищен Роман Романов был из своего особняка. Нам потом нужно будет осмотреть его. — Я ошарашил господина Чистоплюя своей новостью.

— Но его видели. Как он садился в катер, — попробовал возразить Иероним Балаганов. — Его проводили до Адмиралтейского РАЯ.

— Видел его только Плавников. Шеф службы безопасности. Более никто. Затем Плавникова убивают. Перед гибелью он долго куда-то звонил. Вам не кажется это подозрительным?

Иероним Балаганов не ответил.

— Плавников участвовал в похищении. Он запрограммировал автопилот в «бентли» Романова. Засвидетельствовал, что Романов сел-таки в катер. А на VIP-паркинге отключил автоматику. У него имелась такая возможность, когда он в одиночку проверял катер.

— Плавников очень уважаемый специалист. Давно у нас работает, пользуется большим авторитетом.

То, что я говорил, господину Чистоплюю совсем не нравилось.

— На то, впрочем, и расчет. Только расплачиваться за операцию с ним не стали. Предпочли убить. — Я отпил пива и продолжил: — Если все происходило так, как я предположил, а для проверки этой версии мне нужно будет все же посетить особняк Романова, то напрашивается вопрос: зачем нужно было похищать Романова, при этом убивая Плавникова. Плавникову денег пожалели? Вздор! Для того чтобы решиться на такое дело, как похищение одного из самых богатых бизнесменов в Петрополисе, нужно обладать капиталом. Значит, вот в этом и есть зацепка. Стоит раскрутить линию Плавникова. Все его связи, реальные и возможные. Ведь его убрали вовсе не из-за того, что платить не хотели. Он мог вывести на похитителей или начать их шантажировать. Что также возможно. Стало быть, Плавников в похищении Романова заинтересован не был.

— Зачем же похитили Исаича? — Господин Чистоплюй потерял терпение.

— Потому что случайно или нарочно, но он что-то узнал. Весьма опасное. За такое обычно платят жизнью. Не просто узнал, а также намекнул заинтересованным лицам, что знает. С его стороны это было чистым идиотизмом.

— Но что же он узнал? — включился в беседу Стеблин.

Похоже, Гонза уже успел ввести его в курс дела. Поручик отлично понимал, о чем ведется разговор.

— Вот это и предстоит узнать, — ответил я, смачивая горло пивом. — Пока ясно одно: в чем бы ни заключалась тайна, она связана с именем Моисей.

— Библейский пророк, — отозвался Евгений Постегайло.

— Или какой-нибудь еврей, — подал версию Стеблин.

— Или кольцевая дамба, — предположил Иероним Балаганов.

Я уже дважды сталкивался с тем, что при упоминании слова «Моисей» называлась кольцевая дамба, носящая древнее имя. Дамба окружала город и регулировала уровень воды в каналах и реках.

— Или адвокатское бюро, — озвучил я свою версию.

Словно прочитав мои мысли, зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал Степана Прокуророва.

— Даг, привет. Я проверил твою информацию. Вот уж воистину переплетение событий.

— Слушаю, — напряженно произнес я.

— В Петрополисе есть тысячи Сельяновых. Еще больше Родионов, но ни одного Родиона Сельянова. Это раз. А два — адвокатского бюро «Моисей» в Петрополисе не зарегистрировано.

Чего-то подобного я ожидал. Не мог ларчик, запертый на шифр из ста символов, открыться от щелчка.

— Я тебе помог, Даг?

— Не помог. Но прояснил, — отозвался я. — Вечером тебя ждать?

— Обязательно.

Я опустил трубку и печально оглядел присутствующих.

— Версия с адвокатской конторой отпадает, — разочарованно проговорил я.

Но продолжить обсуждение нам не удалось. Вновь запиликал телефон, Иероним Балаганов потянулся за своей трубкой. Минуту слушал молча. Мускулы лица господина Чистоплюя были недвижны, как мертвые воды Стикса. С таким же напряженным лицом он сложил трубку и убрал ее в карман. После чего поднял глаза и уставился на меня холодным черепашьим взглядом.

— Звонили из полиции, — сказал он. Я уже знал, что он скажет.

— Найден труп Исаича. — Он помолчал. — В Мойке. Вызвали для опознания в морг. Но сомнений быть не может. Все документы при нем. Это Исаич. В Мойке. Точно так. Истинно так.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Остров Новая Голландия — одно из загадочнейших мест Санкт-Петрополиса — простирался от Новоадмиралтейского острова до проулка Труда, вбирая в себя стороной Мариинский театр и Мойку, омывавшую остров, как нежная сестра младшего брата. Новая Голландия притягивала потенциальных покойников, как средневековый замшелый замок призраков. Начиная с пьяного голландского матроса, еще в далеком восемнадцатом веке положившего начало длинной веренице убийств тем, что насадил на нож своего офицера. На него матрос давно зуб точил. С первого дня на флоте ему казалось, что офицер невзлюбил его и особо выделял, вешая на матроса каждую собаку, сдохшую на палубе. Может, так оно и было, а возможно, матрос был болен и его воспаленное воображение каждую незначительную деталь раздувало до размеров Тадж-Махала.

История не сохранила этот факт, как и имя матроса. Да и убийство Потерялось бы в ворохе невесомых событий, если бы не два «но». Первое — убитый офицер носил одну из самых родовитых фамилий Нидерландов. Мог разразиться международный скандал. Спасло положение только то, что убил офицера также голландец. Второе — убийство голландского морехода стало отправной точкой, вокзалом, откуда отправился поезд-смерть, с каждым годом-остановкой собирая новых пассажиров. Кто только не оказался на этом поезде: случайные пассажиры, попавшиеся на гоп-стоп лодочников, несчастные влюбленные, почему-то избравшие Новую Голландию местом своего упокоения. Нищие и богатые, полицейские и воры, студенты и профессора. Новая Голландия не различала их. Она принимала каждого. Их было множество.

Миллионы незнакомых лиц. Старых и молодых. Листая годы, как страницы книги, можно сосчитать, что одних только убийств в Новой Голландии было совершено около восьми тысяч. Здесь был убит в 1894 году губернатор Санкт-Петрополиса светлейший князь Даниил Святославович Вельяминов революционеркой Инной Семпирович. Сюда пришла женщина в намерении утопиться из трагического стихотворения Александра Блока «Из газет».

Встала в сияньи. Крестила детей. И дети увидели радостный сон. Положила, до полу клонясь головой, Последний земной поклон.

Поэтому я нисколько не удивился, узнав, что Романа Романова выловили в районе Новой Голландии. Все закономерно. Где ж его ловить, как не здесь. Такое уж жуткое и очаровательно прекрасное место.

На опознание с Иеронимом Балагановым я отправил Гонзу. Сам же выбрал для осмотра место обнаружения тела.

От нашего дома до Новой Голландии минут тридцать скорого хода. Я не особенно торопился. Снял с блокировки свой катер, выставил автопилот, ввел маршрут, установил предел скорости и запустил мотор. Катер медленно вгрызся в волны, я расположился на диване, откинулся на подушки и попытался заснуть, но мысли не давали покоя, рассеяв всю усталость.

Я никак не мог понять, зачем было требовать от меня отказа от дела, а затем убивать самых дорогих мне людей. Таким поступком можно достигнуть только обратного эффекта. Либо люди, убившие Ангелину, полные недоумки, что маловероятно. Мысли пьянили, терзали, не давали покоя.

Чтобы как-то избавиться от них и заглушить плеск воды за кормой, я включил телевизор. Отщелкал все «мыло», транслируемое в этот час, переключил концерт Лени Кравитца в Нью-Йорке и остановился на выпуске новостей. Муссировалась тема предстоящего юбилея Санкт-Петрополиса, одновременно с этим на все лады склонялась фигура губернатора Пятиримова. Я не желал в который раз слушать о казнокрадстве и убрал звук. Немые картинки: панорамы города и вставочные сцены из интервью с губернатором — параноидальный коллаж. Я прикрыл глаза, а когда вновь посмотрел на телеэкран, с него мне улыбнулась статуя Будды, впрочем тут же сменившаяся урбанистическим пейзажем индийской столицы. Я вернул звук. Журналист рассказывал о запуске первого индийского пилотируемого космического корабля к Луне. Корабль был построен в России. Здесь же обучали индийский экипаж, разбавленный русским бортинженером.

Я дважды протяжно и заунывно зевнул и выключил телевизор.

Катер, взрезая игривую волну, вплывал в Мойку. Промелькнул над головой Матисов мост. Я лицезрел его каменную дугу сквозь широкий застекленный люк в крыше. Вот показалась Новая Голландия — одно из самых зеленых мест города, — увенчанная резной аркой, как короной.

Я взял управление на себя, сняв автопилот, и сбавил ход. Теперь катер шел тихо и плавно, точно прогулочный.

Я сбросил с себя пиджак и, ослабив узел галстука, вышел на верхнюю палубу, где перехватил управление на внешнем штурвале.

Полицейские катера я увидел в последний момент, когда уже не отвернуть, да и изобразить праздношатающегося также не удастся. Три малых «форда» с синими бортами и мигалками окружили узкий пятачок свободной воды и мерно раскачивались на легкой волне. Набережная Новой Голландии была пустынна, как земля, встретившая Адама и Еву после изгнания из Рая. Только пять служителей порядка разгуливали вдоль воды, присматривая за обстановкой. Между бортами катеров мне удалось разглядеть красный буек, каковым было отмечено местоположение извлеченного утопленника. Но работы были уже прекращены. Все, что полиция могла, она уже успела сделать. Охрана возле места обнаружения тела оставалась больше для видимости.

Я спустился в каюту и спрятал пистолет. На всякий, как говорится, непредвиденный случай. Вдруг у полиции любопытство проснется. Вернувшись на палубу, я аккуратно направил катер к скоплению бело-синих катеров.

Ветер усилился, поэтому я не расслышал окрика. Он унесся в сторону и затерялся где-то на острове среди маленьких двухэтажных особнячков, утопающих в зелени и цветах.

Второй окрик, исполненный зычности и силы, сломил преграду стихии:

— Немедленно прекратите движение! Место оцеплено!

Но я не обратил на него внимания и приблизился настолько, что мой борт царапнул полицейский. Из палубной надстройки выбежали трое стражей порядка, заголосивших, как гуси, разбудившие своим гоготом граждан свободного Рима, когда враги ночью вероломно пытались взобраться на стены города.

— Что здесь происходит? — злобно поинтересовался я, перепрыгивая к леерному ограждению.

— Вы что, не слышали?! Здесь перегорожено. Нет проезда, — отозвался пожилой патрульный, старательно молодящийся. Это было видно по его крашеной шевелюре цвета воронова крыла.

Убедившись, что и без их присутствия здесь справятся, двое оставшихся вернулись в каюту, где, судя по возгласам, играли во что-то азартное и на сто процентов виртуальное.

Пожилой был не прочь поболтать. Ему было неинтересно или не нашлось места в партии с сослуживцами. Свежий воздух, по-петропольски промозглый и пьянящий, и безделье располагали к философствованию и разговорам.

— Что случилось-то? — нарочито безразлично спросил я, доставая из пиджака портсигар и извлекая сигареллу марки «Кафе Крем».

Постучав ею о крышку портсигара, словно это была не сигарелла, а дешевая папироса с набитой в нее анашой, я забросил пластиковый мундштук в рот и закурил.

— Угощайтесь. — Я протянул портсигар служителю закона.

— С удовольствием, — пробурчал он, извлекая сигареллу для себя. — Сегодня труп выловили. Прямо на этом месте.

Он вернул портсигар и одолжился зажигалкой.

— Доложили жители. Из особняка. Они утром утопленника и обнаружили. А вот нам здесь и торчать. Тело-то давно забрали, да оцепление пока не сняли.

Мы дымили ядреным табачком. Густые клубы дыма поднимались над нами и растворялись в тумане.

— Говорят, какого-то важного типа утопили. Вся городская верхушка собралась, — продолжал полицейский. — Все утро совещались. Даже вроде губернатора вызвали. Меня-то здесь не было. Я, как водится, только на дежурство заступил, а тут сразу сюда. Начальство-то тело приказало изъять. Выловить-то выловили. Эксперты покрутились. Все вроде уладили. Сфотографировали. Полная зачистка местности. А нас пока не сняли. Говорили, дело государственной важности. Заказное убийство.

— Когда выловили-то? — поинтересовался я между затяжками. — Холодного?

— Что-то около семи. Я же говорил.

Вдруг полицейского охватила подозрительность. Он даже сигареллу изо рта вынул, внимательно осмотрел, точно подозревая в ней английского шпиона, и приготовился отправить ее за борт.

— А ты чего здесь ошиваешься-то? — набросился на меня собеседник, внезапно перейдя на ты.

— Я сыщик. Частный. Раньше, как и ты, в органах чалился, а теперь вот на вольных хлебах. За супругой одного олуха следил, да вот возле Новой Голландии и упустил, — неспешно, как бы не замечая червя подозрительности, что вгрызался, бороздя туннели, в душу полицейского, произнес я.

— Где служил-то раньше? — спросил он.

— На Васильевском. У Крабова. — Как к месту пришелся инспектор.

Полицейский поуспокоился, признал своего, расслабился и вернул сигареллу из опалы.

— Как на вольных-то?

— Бывает густо, а иногда пусто, — отозвался я. Из полицейской каюты показался молодой сержант.

— Розыч, шеф звонил. Оцепление снимаем. Буек надо выловить.

Пожилой нахмурился, затушил сигареллу и метнул ее в палубный мусоросжигатель. Не попал, и мундштук с окурком, прокатившись по палубе, исчез в водах.

— Служба, брат, — с сожалением кивнул полицейский и протянул мне через палубу руку. — Ну, бывай. Если погонят со службы, пристроишь. Я в наружке силен.

— Без проблем.

Я протянул ему визитную карточку конкурентов. Парочка их для отвода глаз всегда лежала у меня в бумажнике.

Все, что мог вытянуть из патрульных, я извлек. Но информации было катастрофически мало. Единственное, что оставалось — идея, конечно, не нова, — это обойти соседние особнячки и порасспросить местных. Может, кто что видел. Я вернулся к штурвалу, запустил мотор и направил катер к причалу.

Включив сигнализацию, я покинул палубу. Вальяжной прогулочной походкой я двинулся вдоль причала, наблюдая, как полицейские выдергивают из воды буек и заводят моторы. С палубы одного из катеров мне помахал рукой недавний знакомый и скрылся из глаз.

Полиция уходила из Новой Голландии.

Что я ожидал обнаружить на месте извлечения тела? В сущности ничего. Разве что показания очевидцев, способных замолчать в присутствии полиции и разговориться при виде рублевой банкноты. Но очевидцами меня судьба не баловала.

Я с первого взгляда наметил для себя три перспективные точки. Три особняка, окна которых выходили на тупичок, где плавал поутру покойный Романов. Двухэтажные, скучные, с балконами, увитыми цветами, и болотно-серыми стенами, особняки выглядели на этом дивном островке пришельцами из прошлого века. Поразительная особенность Санкт-Петрополиса сочетать несочетаемое. На одном перекрестке могут соседствовать стоэтажный небоскреб и витиеватый собор, выстроенный в середине восемнадцатого века. Что самое поразительное, оба здания смотрелись рядом, точно два кровных брата. Смею утверждать, что нигде в мире подобный градостроительный эксперимент повторить невозможно.

Я избрал первый маленький особняк, взбежал по ступенькам мимо цветущего кустарника и настойчиво протрезвонил в дверной звонок, стараясь унять легкое волнение. Роль напористого, немного хамоватого нувориша всегда давалась мне нелегко. Не любил я эту категорию лиц.

Открыли дверь спустя минут десять. Я уже потерял терпение и решил, что в доме никого нет. Направился прочь. И даже спустился на три ступени, как дверь резко распахнулась и в мой нос шибанул ужасно крепкий алкогольный дух. Полный обонятельный нокаут. Я покачнулся, но устоял.

— Чего надо?! — прорычало разбуженное дикое животное с порога.

Я обернулся. Надо мной возвышался небритый массивный мужчина с красными кроличьими глазами, в порванной грязной майке с сальными пятнами и в разношенных до мешкообразного состояния тренировочных штанах.

— Чего надо, говорю?! — зло провопил мужик.

— Опохмелиться хочешь? — Я верно угадал его желание.

— А як же, — призывно икнул он. Я извлек из бумажника рубль и зазывно похрустел банкнотой перед его измятым серым лицом.

— Кто сегодня ночью под твоими окнами на катере сшивался?

— Да. — Мужик почесал макушку лапищей. — Был шумок какой-то, но откуда знать-то. Я не любопытный. Каждому свое место. Чего соваться то буду.

— Извини. Плачу только за любопытство.

Банкнота по волшебному мановению скрылась в недрах бумажника.

Я развернулся и направился на набережную, но не успел переступить и двух ступенек, как почувствовал, что теряю связь с почвой. Неопохмеленный мужик сгреб меня и повлек к себе, свободной рукой пытаясь нашарить в кармане пиджака бумажник. Не раздумывая, я нырнул к земле, цепляясь за его столбы-руки, что тискали мое плечо, и рванул их на себя, перебрасывая через голову массивное медвежье тело. Больной с попойки и оттого опасный мужик закувыркался по ступенькам и затих в тени кустарников на набережной. Громко застонал. Жалобно.

Я скривился. Потер рукой ушибленное плечо и продолжил путь.

Во втором доме мне никто не открыл. Дом выглядел пустынным, заброшенным, пыльным. Он весь зарос вьющимся сорняком, опутавшим стены и окна, как паук несчастное тело жертвы.

В третьем доме меня настигла удача. Не успел я дотянуться до звонка, как дверь распахнулась. Высокий костистый старик, напоминавший селедку, испуганно выглянул из дома и поманил меня к себе.

— Наконец-то вы прибыли. Я давно жду. Проходите. Проходите. Их тут много. Вам нельзя показываться им на глаза.

Старичок был напуган и суетлив. Он буквально впихнул меня в дом, закрыл дверь, плотно запер на два цифровых замка и цепочку. Расторопно подбежал к окну и, чуть отогнув занавеску, выглянул на улицу. Минуту он возвышался, как изваяние.

Только тут я заметил, что старик одет в затертую до дыр и попорченную молью дипломатическую форму. Лишь золотые, начищенные до блеска пуговицы с двуглавым орлом напоминали о былом величии. Если передо мной действительно стоял бывший дипломат, то когда-то он занимал незначительную должность, да и со сцены сошел лет тридцать — сорок назад. Форму такого фасона упразднили именно тогда.

«Сколько же лет старичку?» — подумалось мне.

И тут же подобрался ответ — за девяносто.

Хорошая композиция.

Старик обернулся ко мне, приложил палец к сухому, поеденному морщинами и трещинами рту, и помахал рукой в направлении комнаты, откуда пробивался тусклый свет в темный мрачный холл, заставленный массивными вещами.

В комнату старик вошел вслед за мной. Плотно закрыл дверь, запер ее на цифровой замок, накинул щеколду и подкрался к окну. Аккуратно приоткрыл занавеску и одним глазом выставился на улицу. Удовлетворившись увиденным, старик прошаркал к креслу, где спал неимоверно толстый и пушистый кот рыжего окраса с белыми полосами, точно в ореховый крем вложили сливочную прослойку. Старик выкинул кота с нагретого места и медленно, точно в покадровом воспроизведении, водрузился в кресло.

Я нерешительно осмотрелся по сторонам. Пыльный кабинет. Длинные и унылые книжные стеллажи, которые солнечный свет обнимал раз в два года, когда старик забывал задернуть штору. Груды вещей. Рубашки и брюки, раскиданные по стульям с высокими резными спинками. Они лежали и на диване поверх коробок с виниловыми пластинками. Один взгляд на верхнюю обложку. «Евгений Онегин» Чайковского. И некуда присесть. Эта комната существовала для вещей, но вовсе не для человека.

— Присаживайтесь, молодой человек! Присаживайтесь! — проскрипел старик, указывая на диван.

Я подвинул пластинки, переложил одежду и примостился на краешке.

— Извините, вы… — Я только открыл рот, как меня тут же перебили:

— Знаю. Знаю, молодой человек. Я давно вас ждал.

Старик зловеще улыбнулся. Я не видел его лица, но улыбка выглянула из сумрака, напоминая Чеширского кота.

— Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Я многое знаю, молодой человек. — Старик наклонился ко мне, вынырнул из сумрака и зашептал: — Я многое знаю. Я давно здесь живу. И очень много знаю.

Я почувствовал, что попал. Старичок-то сумасшедший. Глаза сверкают, как у берсерка при виде крови, бьющей из брюха врага, но отступать поздно. Может, и выведаю что полезное.

— Я знаю, где находится подлинная могила Гомера. Да, мне ведома сия тайна. Только, молодой человек, никому не говорите об этом. За эту тайну многие положили свои жизни. — Старик заозирался по сторонам, вскочил, подкрался к двери, приложил ухо к поверхности и вслушался. Ничего не разобрав, он подкрался ко мне и учащенно зашептал: — Мне точно известно, что находится под нами. По-настоящему. Глубоко-глубоко. Там много пустоты.

— А вы знаете, что было утром сегодня? У ваших окон? — перебил я странного старика.

— Вы об этом? — удивился он. — Конечно, знаю. Я знаю все. Я видел, как выкидывали тело. Я напрягся, подвинулся поближе к старику.

— Кто? — выпалил я вопрос. — Кого вы видели?

— Людей. Много. Человек десять. На двух катерах. Они подошли на волне, заглушив двигатели. Потом всплеск… и удар о воду… — Старик как-то странно всплеснул руками.

Он вернулся в кресло, став похожим на каменное изваяние льва на Адмиралтейской набережной.

— И среди них я видел человека. Большого человека. Телевизион… — Договорить бывший дипломат не сумел.