История вампиров (Глава 1 - Истоки вампиризма)

      Мало кто из людей до сих пор не осознал того таинственного значения, которое придается крови, и примеры таких верований можно найти в истории любой страны. В том же духе высказывались и китайские исследователи, писавшие о колдовстве19; так полагали и арабы20; об этом хорошо известно и из древнеримских преданий21. Даже по отношению к животным считалось, что душа животного и, значит, сама его жизнь - в его крови, или, точнее, кровь это и есть его душа. Вот перед нами божественное установление (Левит, XVII, 10-14): "Homo quilibet de domo Israel, et de advenis qui peregrinantur inter eos, si comederit sanguinem, obfirmabo faciem meam contra animam illus, et dispertam earn de populo suo, Quia anima carnis in sanguine est: et ego dedi ilium vobis, ut super altare in eo expietis pro animabus vestris, et saguis pro animae piac-ulo sit. Idcirco dixi filiis Israel: Omnis anima ex vobis non comedet sanguinem, nee ex advenis, qui peregrinantur apud vos. Homo quicumque ex ffliis Israel, et de advenis, qui peregrinantur apud vos, si venatione atque aucupio ceperit feram vel avem, quibus esci licitum est, fundat sanguinem eius, et operiat ilium terra. Anima enim omnis carnis in sanguine est: unde dixi filiis Israel: Sanguinem universae carnis non comedetis, quia anima carnis in sanguine est: et quicumque comederit ilium, interibit" ("Если кто из дома Из-раилева и из пришельцев, которые живут между вами, будет есть какую-нибудь кровь, то обращу лице Мое на душу того, кто будет есть кровь, и истреблю ее из народа ее, потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает; потому Я и сказал сынам Израилевым: ни одна душа из вас не должна есть крови, и пришлец, живущий между вами, не должен есть крови. Если кто из сынов Израилевых и из пришельцев, живущих между вами, на ловле поймает зверя или птицу, которую можно есть, то он должен дать вытечь крови ее и покрыть ее землею, ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его; потому Я сказал сынам Израилевым: не ешьте крови ни из какого тела, потому что душа всякого тела есть кровь его: всякий, кто будет есть ее, истребится"22). Древнееврейское слово, которое переводится как "жизнь"23, имеет также значение "душа" - в данном отрывке и особенно во фразе "душа всякого тела есть кровь его", и в Исправленной версии библии имеется пометка на полях: "евр. душа". И коль скоро сама сущность жизни - более того, душа и дух каким-то таинственным образом заключены в крови, мы получаем исчерпывающее объяснение того факта, почему вампир вынужден стремиться оживить и омолодить свое мертвое тело путем высасывания крови из тела своих жертв.
      Нелишне вспомнить о знаменитом некромантическом пассаже из "Одиссеи"24. Когда Улисс в царстве мертвых вызывает призраков, то чтобы те обрели дар речи, ему приходится вырыть глубокий ров и заполнить его кровью жертвенных черных баранов. И лишь напившись досыта этой драгоценной жидкости, тени мертвых получают возможность разговаривать с Одиссеем и воспользоваться некоторыми из своих былых человеческих способностей.
      Среди множества упоминаний о погребальных обычаях в Священном Писании есть одно, имеющее самое непосредственное отношение к подобной вере в то, что кровь может помочь умершим. Пророк Иеремия в своем предсказании полного краха евреев и окончательного опустошения их земли заявляет: "Et morientur grandes, et parvi in terra ista: non sepelientur neque plangentur, et non se incident, neque calvitium net pro eis" ("И умрут великие и малые на земле сей; и не будут погребены, и не будут оплакивать их, ни терзать себя, ни стричься ради них"25). И снова тот же пророк рассказывает нам, что после того, как евреев увели в вавилонский плен, "venerunt viri de Sichem et de Silo, et de Samaria octoginta viri: rasi barba, et scis-sis vestibus et squallentes: et munera, et thus habebant in manii, ut offerent in domo Domini" ("пришли из Сихема, Силома и Самарии восемьдесят человек с обритыми бородами и в разодранных одеждах, и изранив себя, с дарами и Ливаном в руках для принесения их в дом Господень")26. Слово "squallentes", которое в версии Библии, принятой на Соборе в Дуэ, передается как "скорбящих", в канонической версии Библии переведено как "изранив себя", и идентичный вариант перевода дается в Исправленной версии библии. Подобные обычаи обривания части головы и сбривания бороды, о которых идет речь во фразе "ни стричься ради них" и особенно практика нанесения себе порезов и даже ран в знак траура - все это было строжайше запрещено как отдающее языческими заблуждениями. Так, в книге Левит (XIX, 28) мы читаем: "Et super mortuo поп incidetis carnem vestram, neque figures aliquas, aut stigmata facietis vobis" ("Ради умершего не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь [Бог ваш]"). И снова (XXI, 5) навязывается предписание насчет траура: "Non radent caput, пес barbam, neque in carnibus suis facient incisuras" ("Они не должны брить головы своей и подстригать края бороды своей и делать нарезы на теле своем"). Однако св. Иероним рассказывает нам, что обычай этот продолжал существовать, и в своем Комментарии к Иеремии (XVI. 6), датируемом, вероятно, 415 - 420 годами27, говорит: "Mos hie fuit apud veteres, et usque hodie in quibusdam permanet Iudaeorum, ut in luctibus incident lacertos, et calvitium faciaht, quod lob fecisse legimus" ("У древних был обычай, и среди некоторых иудеев он сохраняется до сих пор, расцарапывать руки, наносить на них порезы и вырывать себе волосы")28. Но, как мы заметили, эти обряды уже запрещались самым строгим образом, причем неоднократно и весьма настойчиво. Так, во Второзаконии они резко порицаются как грубейшее заблуждение: "Non comedetis cum sanguine. Non augurabimini, nee observabitis somnia. Neque in rotundum attondebitis comarri: nee radetis barbam. Et super mortuo incidetis carnem vestram, neqiie figuras aliquas, aut stigmata facietis vobis. Ego Dominus" ("He ешьте с кровью; не ворожите и не гадайте. Не стригите бороды вашей кругом и не портите края бороды своей. Ради умершего не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь [Бог ваш]")*. "Filii estote Domini Dei vestri: non vos incidetis, nee facietis calvitium super mortuo. Quoniam populus sanctus es Domino Deo tuo: et te elegit ut sis ei in populum peculiarem de cunctis gentibus, quae sunt super ter-ram" ("Вы сыны Господа Бога вашего; не делайте нарезов на теле вашем и не выстригайте волос над глазами по умершем; ибо ты народ святой у Господа Бога твоего, и тебя избрал Господь, чтобы ты был собственным его народом из всех народов, которые на земле".)* *.
      Таким образом, вероятно, эти два обычая были среди евреев строжайше запрещены как заимствованные у язычников, которые в порыве отчаяния действительно способны на такую экстравагантную и даже непристойную демонстрацию своей скорби по умершим, однако среди избранного народа Иеговы подобная практика должна была считаться по крайней мере весьма неприличной. Конечно, в этих обрядах, даже если не вдаваться в них глубоко, явно сквозит жестокость, и они унизительны - неудивительно, что указы, запрещающие их отправление, встречаются и среди других народов. Взять, к примеру, свод законов Солона в Древних Афинах, содержащий запрет плакальщицам расцарапывать лица - свои и чужие. Аналогичные положения библейских десяти заповедей также основаны на более ранних законах, не позволяющих женщинам расцарапывать и всячески обезображивать себе лица во время похоронных ритуалов. Эти два обычая - обривать голову и расцарапывать лицо встречаются в мире повсюду, во все времена и среди любых народов. Первая из данных традиций нас здесь едва ли интересует, однако весьма любопытно исследовать идею, лежащую в основе "нарезов на теле ради умерших". Подобные обычаи существовали в древности у ассирийцев, арабов, скифов и таких народов, как моавитяне, филистимляне и финикийцы29. Иордан сообщает, что Аттилу оплакивали "не женскими стенаниями, не пустопорожними похоронными песнями и слезами, но кровью воинов и силачей"30. Среди многих африканских племен, среди полинезийцев Таити, Сандвичевых островов и всей Океании, среди аборигенов Австралии, Новой Зеландии и Тасмании, жителей Патагонии, индейцев Калифорнии и Северной Америки, равно как и среди множества других народов оплакивание умерших всегда сопровождается расцарапыванием тела вплоть до обильного кровотечения. Небезызвестно также, что родственники покойных причиняют себе ужасные увечья, и считается, что тот, кто наиболее жесток и безжалостен по отношению к себе, демонстрирует наибольший почет и уважение к покойному. Важная деталь: обязательно должна пролиться кровь. Это действо, видимо, равносильно заключению своеобразного договора с умершим. Добровольное предоставление покойнику того, в чем он нуждается, предотвращает его возвращение с целью взять это насильно, да еще и при самых ужасающих обстоятельствах. Если люди не пожелают немного подкормить мертвеца своей кровью, то он вернется и заберет ее полностью. Поэтому естественно предположить, что гораздо лучше поделиться ею и тем самым заслужить покровительство со стороны призрака, нежели отказывать ему в том, что он все равно неизбежно отнимет, будучи охвачен яростью и жаждой мщения.
      Многие австралийские племена считали кровь лучшим лекарством для больных и ослабленных людей. Разумеется, в этом представлении нет ни крупицы истины, если рассматривать его в свете научного метода переливания крови в том виде, в каком его в настоящее время то и дело применяют врачи (имеется и немало примеров использования этого средства в Средние века и в медицине более позднего периода)31.
      Бонней, австралийский путешественник, рассказывает, что среди некоторых племен, проживающих по берегам реки Дар-линг в Новом Южном Уэльсе, "очень больных или ослабленных людей принято подкармливать кровью. В данном случае своей кровью делятся с ними друзья. Это делается уже описанным ранее способом"32, т. е. человек вскрывает себе вену на предплечье и подставляет под руку деревянную чашу или какой-либо похожий сосуд, куда стекает кровь. "Когда кровь загустевает, превращаясь в желеобразную массу, больной пальцами отправляет ее в себе в рот". Следует помнить: аборигены верят, что душа продолжает жить после смерти тела, и если при жизни человека кровь оказывается для него самым полезным и питательным продуктом, то она сохраняет свои животворные качества, когда ее даруют ушедшему в мир иной (эти люди не ощущают смерть как безвозвратный уход и вечную разлуку).
      Все это определенно дает нам ключ к пониманию тех представлений, что лежат в основе обычая до крови расцарапывать себе тело в знак траура. Смысл данного обычая со временем .окутался мраком, и подобные кровопускания стали восприниматься всего-навсего как доказательство скорби в связи с тяжелой утратой, но не вызывает сомнений, что плакальщики, как правило, старались кровью подпитать умершего, дабы он набрался сил и энергии в своем новом состоянии33. Эти обряды к тому же стали подразумевать желание как-то умилостивить покойного и более того - установить с ним тесную связь; они носят явно некромантический характер, к тому же от них так и веет вампиризмом: дело в том, что люди верят, будто умерший способен поддерживать в себе какую-то полужизнь, похищая жизненную энергию, т. е. выпивая кровь у живых людей. И, соответственно, мы вполне можем понять, почему эти варварские, если не сказать хуже, обычаи так непреклонно запрещались Моисеевыми законами, которые не просто являлись запретами на совершенно непристойные горестные оплакивания, окрашенные язычеством, - надо смотреть гораздо глубже: подобные ритуалы не были свободны от жутких черномагических суеверий, от стремления подпитывать вампира горячей соленой кровью до тех пор, пока он, насосавшись ее досыта, сам не отвалится, подобно какой-то дьявольской пиявке.
      Слово "вампир" пришло к нам из венгерского языка, где оно бытует в форме vampir, но вообще это слово скорее славянского происхождения. У славян оно встречается в аналогичной форме в русском, польском, чешском, сербском языках, сосуществуя с такими вариантами, как болгарское слово вапир, вепир, рутенское vepir, vopir, русское упырь, польское upier. Миклошич34 в качестве одного из возможных вариантов происхождения слова "вампир" предлагает турецкое слово uber - "ведьма". Еще один вариант, но менее вероятный образование от корня pi- (пи-) - "пить" при помощи приставки va- (ва-) или ау-(ав-). От корня pi- образуется древнегреческое "пью"; некоторые временные формы этого глагола образуются от корня ро- (по-), такие как перфектная форма35, будущее время пассивного залога36, следует добавить сюда перфектный инфинитив36, встречающийся у Феогнида37. Отсюда же возникло слово, имеющее значение "свежая, питьевая вода"38.
      Санскритские формы - pa, pi, pi-bami (латинское bibo - "пью"), pa-nam (лат. potus), pa-tra (лат. poculum); латинские - po-tus, po-to, po-culum, и т. д., с которыми связан глагол bibo и многие его простые и составные формы (корень Ы-); славянское pi-ti/пи-ть (лат. bibere); литовское po-ta (лат. ebriositas - пьянство) и огромное количество других вариантов.
      В связи с этим непременно следует процитировать Рэл-стона, хотя стоит иметь в виду, что в некоторых деталях он немного устарел. Его работа "Песни русского народа", откуда я привожу следующий отрывок, была опубликована в начале 1872 года. Вот что Рэлстон пишет о вампирах: "Это название никогда не могли удовлетворительно объяснить. Слово "вампир" именно в этой его форме vampir - южнорусское upuir, upir до сих пор сравнивали с литовским wempti = "пить" и wempti, wampiti = "рычать", "ворчать" и выводили его из корня pi(пить) с префиксом u = av, va. Если эта деривация верна, то главную особенность вампира можно истолковать как подобие опьянения кровью. В соответствии с этими представлениями хорваты называют вампира pijavica (пиявица), а сербы говорят о человеке с лицом, красным от постоянного пьянства, что он "багровый, как вампир"; сербы it словаки именуют горького пьяницу словом vlkodlak (влкод-члак, т. е. вурдалак). Словенцы и кашубы называют vieszey- это название аналогично тому, которое в нашем родном языке, как, впрочем, и в русском, дают человеку, рожденному ведьмой. Поляки именуют вампира upior или upir, причем последний вариант бытует и среди чехов. В Греции для вампира есть местные названия: "облачившийся в плоть" (Кипр); "готовый встать из могилы" (Тенос); "неразложившийся" (Кифнос)". Даже такой авторитет в области изучения Греции, как мистер Дж. К. Лоусон, считает, что они не поддаются анализу. Ньютон в своей работе "Левант: путешествия и открытия" и особенно Пэшли в "Путешествиях по Криту" упоминают название, которое в ходу на Родосе, а еще более употребительно на Крите. Его этимология не установлена. Пэшли полагает, что оно может означать "разрушитель", "уничтожитель", однако мистер Аоусон связывает его с "зеваю" или "широко разеваю рот", что наводит на мысль о кровожадно распахнутой пасти вампира - "os hians, dentes can-didi" ("пасть разверстая, клыки белоснежные"), как говорит Леоне Аллаччи.
      Сент-Клэр и Броуфи в книге "Двенадцать лет изучения восточного вопроса в Болгарии" (1877) отмечают: "Чистые болгары называют это существо [вампира] исконно славянским словом upior, гагаузы же (т. е. болгары, смешавшиеся с турками) - турецким словом obour (обур); в Далмации вампиры известны под именем Wrikodlaki, которое представляется просто искаженным новогреческим словом".
      В самой Греции слово "вампир" явно неизвестно, общеупотребительным названием является слово, которое можно транслитерировать как vrykolakas (вриколакас), множественное число vrykolakes (вриколакес). Тозер приводит в качестве турецкого варианта vurkolak (вурколак). А в Македонии, где греческое население постоянно контактирует со своими славянскими соседями, особенно в районе Меленик на северо-востоке, греки переняли другие формы39 и используют их как синонимы названия вриколакас в его обычном греческом значении. Однако довольно странно, что, за этим единственным исключением, в масштабах всей континентальной Греции и многочисленных греческих островов форма "вампир" нигде не встречается. Кораес отрицает славянское происхождение слова вриколакас и пытается соотнести один из местных вариантов с гипотетическим древнегреческим словом, утверждая, что оно является эквивалентом слова, которое использовал географ Страбон40, и другого, подобного, употребленного Арианом Никомедийским в "Рассуждениях Эпиктета"41, а также с более употребительным42, встречающимся у Аристофана в "Женщинах на празднике Фесмофорий". Оно также попадается еще и у Платона в диалоге "Федон"43. Это дериват, уменьшительное от "мормо", что значило "домовой", "чертенок", но иногда и хуже: "кровосос с отвратительной внешностью". Гипотеза весьма оригинальна и патриотична, однако Бернард Шмидт и все прочие авторитеты сходятся на том, что она полностью ошибочна и что греческое слово вриколакас, несомненно, "следует отождествить со словом, общим для всей славянской группы языков. Это словенское сложное слово, встречающееся в вариантах volkodlak, vukodlak, vulkodlak (волкодлак, вукодлак, вулкодлак). Первая его часть имеет значение "волк", тогда как вторую часть соотнесли, хотя подлинное родство не вполне доказуемо, с blaka (блака), что в старославянском языке и в новославянских языках, в частности в сербском, означает "волосы" на теле коровы или лошади или же конскую гриву44. Но к каким бы результатам ни привели попытки установить точное значение этого сложного слова аналитическим путем, синтетическое его употребление во всех славянских'языках, за исключением сербского, эквивалентно английскому слову "werewolf" (уэрвулф), шотландскому "warwulf" (уарвулф), немецкому "Werwolf" (вервольф) и французскому "loup-garou" (лупгару). В сербском языке это слово имеет значение "вампир"45. Но в связи с этим следует отметить: среди славянских народов, и особенно среди сербов, бытует поверье, будто человек, бывший при жизни вервольфом, оборотнем, после смерти становится вампиром; таким образом, оба эти значения тесно связаны46. В некоторых районах, особенно в Элиде47, даже верили, будто тот, кто отведал мяса овцы, которую загрыз волк, после смерти превращается в вампира48. Однако необходимо помнить, что хотя суеверия, касающиеся вервольфов и вампиров, во многих отношениях совпадают, а в некоторых моментах и полностью идентичны, все же, особенно в славянских преданиях, между ними наблюдаются весьма существенные различия. Ведь Славяне четко определяют вампира как неразложившееся и ожившее мертвое тело, возвращающееся на землю из своей могилы - в противном случае его нельзя, строго говоря, назвать вампиром. Вероятно, не будет преувеличением сказать (и нам еще выпадет случай это пронаблюдать), что представления собственно о вампирах являются специфической особенностью славянских - и отчасти соседних с ними - народов. Особенно часто подобные поверья встречаются в балканских странах, в Греции, а также в России, в Венгрии, Богемии, Моравии и Силезии. Разумеется, существует множество вариантов такого рода поверий, как на Западе, так и на Востоке, и в других странах имеются свои предания о вампирах, в точности соответствующие славянским нормам, но только за пределами отмеченных нами районов явления вампиров достаточно редки, тогда как в своей Исконной вотчине вампиры и по сей день пользуются ужасающим влиянием, и люди там боятся не столько призраков,, сколько возвращения этих мертвых тел, багровых и набухших, отвратительно раздувшихся от выпитой крови, наделенных способностью вести непонятную, омерзительную, дьявольскую жизнь.
      В датском и шведском языках мы имеем форму vampyr, в голландском vampir, во французском - le vampire, в итальянском, испанском и португальском языках - vampiro, в современной латыни - vampyrus49. Оксфордский словарь дает вампиру следующее определение: "Сверхъестественное существо (согласно изначальным странным поверьям - оживший труп); считается, что оно добывает себе пропитание и причиняет тем самым вред, высасывая кровь у спящих; мужчина или женщина, наделенные аналогичными аномальными способностями". Первым замеченным примером использования этого слова в литературе, является, видимо, упоминание о вампирах в "Путешествиях трех английских джентльменов" - произведении, написанном около 1734 года и опубликованном в IV томе "Харлейского альманаха" (1745); там встречается следующий пассаж: "Мы не должны упустить случая отметить здесь, что наш помещик [в Лаубахе], кажется, обратил определенное внимание на то, что рассказывал о вампирах барон Вальвазор, утверждавший, будто ими просто кишат отдельные части нашей страны. Считается, что эти вампиры представляют собой не что иное, как тела умерших людей, оживленные злыми духами. Эти трупы встают по ночам из могил и высасывают кровь из множества живых людей, уничтожая их таким образом". Вскоре представления о вампирах и само это слово стали совершенно привычными, и Оливер Голдсмит в своем "Гражданине Мира" (1760- 1762) употребляет фразу, которая уже тогда воспринималась как вполне обычная: "От еды у него наступает пресыщение, и в конце концов он начинает сосать кровь, подобно вампиру".
      У Джонсона в издании Лэтэма (1870) мы находим: "Вампир. Существо, считающееся демоническим; утверждают, что оно с удовольствием пьет кровь у живых людей и оживляет умерших, которые, будучи извлечены из могил, якобы сохраняют вид цветущий и полнокровный". А вот цитата из "Замечаний о революции 1688 года" Формэна (1741), демонстрирующая, что уже очень скоро слово "вампир" обрело и переносное значение: "Они - вампиры, сосущие кровь народа, и грабители королевства". У Дэвида Мэллета в его произведении "Зефир, или Военная хитрость" есть такие строки:
      Сумеет ли Россия с вампирами венгерскими
      И орды варваров с войсками имперскими
      - Из этих сил одна - верх одержать
      И наши похвалы заслуженно снискать?
      В XVII веке о вампирах писали некоторые путешественники и ученые авторы. Так, имеется знаменитый трактат "De Graecorum hodie quorundam opinationibus" Леоне Аллаччи50; есть несколько подробных отчетов, содержащихся в "Relation de се qui s'est passe a Sant-Erini Isle de 1'Archipel"51 отца Франсуа Ришара, священника-иезуита с острова Санторини (Те-ра) - данная работа была опубликована в Париже в 1657 году. Поль Рико, одно время служивший английским консулом в Смирне, в своем труде "Современное положение греческой и армянской церквей Anno Christi" (Лондон, 1679)52, упоминает о предании, приводя поразительный пример, но он фактически не употребляет слова "вампир". В 1679 году Филип Pop53 опубликовал в Лейпциге свой трактат "De Masticatione Mortuorum", за которым в XVIII веке последовала целая серия академических трактатов, таких как "Dissertatio de Hominibus post mortem Sanguisugis, vulgo dictis Vampyren" ("Рассуждения о людях, после смерти ставших кровососами, в просторечии именуемых вампирами"; авторы Иоганн Христофор Роль и Иоганн Хертель, Лейпциг, 1732); "Dissertatio de cadaveribus sanguisugis" (автор Иоганн Христиан Шток, Иен, 1732); "Dissertatio de Vampyris Serviensibus" (авторы Иоганн Генрих Цопфиус и Карл Франциск ван Дален, 1733). Все эти трактаты, в определенном смысле, проложили дорогу знаменитому труду Иоганна Христиана Харенберга "Von Vampyren" ("О вампирах")54.
      В 1744 году в Неаполе был издан "presso i fratelli Raimondi"* широко известный "Dissertazione sopra i Vampiri" ("Трактат о вампирах") Джузеппе Даванцати, архиепископа транийского. Эта книга уже широко ходила в рукописях - "1а sua Dissertazione sopra i Vampiri s'era sparsa per tutta 1'Italia benche manoscritta"**, как сообщает анонимный биограф - и экземпляр ее даже подарили Святейшему Отцу, просвещенному папе Бенедикту XIV, который в своем письме от 12 января 1743 года любезно поблагодарил автора работы, не скупясь на похвалы в его адрес. "L'abbiamo subito letta con piacere, e nel medesimo Tempo ammirata si per la dottrina, che per vasta erudizione, di cui ella e fornita"*** - писал папа. Будет вполне уместно привести здесь наше собственное небольшое примечание к "Dissertazione sopra i Vampiri", который, хотя и выдержал второе издание ("Napoli. M. DCC. LXXXIX. Presso Filippo Raimondi"****), в Англии, видимо, совершенно неизвестен, и, что довольно странно, его экземпляра нет даже в Библиотеке Британского музея. По поводу этой книги хотелось бы заметить, что поскольку аргументы и умозаключения доброго архиепископа носят философский характер, то для нас, признающих его эрудицию и умение отстаивать свои позиции, все же допустимо не согласиться с ним, но придерживаться противоположных взглядов.
      Джузеппе Даванцати родился в Бари 29 августа 1665 года. Начав учебу в иезуитском колледже в своем родном городе, он в возрасте пятнадцати лет перевелся в университет Неаполя. К тому времени юноша принял решение сделать карьеру священника, и по прошествии трех лет, когда родителей его уже не было в живых, он поступил в университет города Болонья, где весьма отличился в естественных науках и математике. Следующие несколько лет Джузеппе провел в путешествиях; в этот период в качестве основного своего места жительства он выбрал Париж, essendo molto innamorato delle maniere, e de' costumi de' Francesi*. Даванцати по очереди посетил Испанию, Португалию, Нидерланды, Германию, Швейцарию; рассказывают, что он неоднократно выражал желание перебраться в Англию, nobil sede dell' Arti e delle Scienze**, но по тому или иному стечению обстоятельств его желанию снова и снова не удавалось осуществиться. В начале правления папы Клемента XI (1700-1721) молодого человека призвали обратно в Италию. Будучи рукоположен в священники епископом Монтемартино (Салерно), Даванцати получил назначение на должность казначея в знаменитом святилище св. Николы в Бари. Его одаренность быстро привлекла внимание, и вскоре папа направил Даванцати легатом - чрезвычайным послом - к императору Карлу VI в Вену. С этой сложной и ответственной миссией новый посол справился столь блестяще, что в награду ему по возвращении пожаловали архиепископство в Трани и оказали многие другие почести. Этот благородный прелат продолжал быть в милости и у преемников папы Клемента XI: Иннокентия XIII (1721-1724), Бенедикта XIII (1724-1730) и Клемента XII (1730- 1740); а после смерти этого (последнего) понтифика на его место избрали кардинала Просперо Лоренцо Ламбертини - старого и близкого друга Даванцати - ставшего Бенедиктом XIV. Хотя архиепископу Даванцати было уже семьдесят пять лет, он все же предпринял поездку в Рим, чтобы поцеловать туфлю нового папы, который принял его крайне радушно и со всеми подобающими почестями. После смерти монсиньора Криспи, архиепископа Феррары, верховный понтифик 2 августа 1746 года назначил Джузеппе Даванцати на должность архиепископа александрийского, которая оставалась вакантной в связи с кончиной вышеупомянутого прелата. В начале февраля 1755 года архиепископ Даванцати подхватил тяжелую простуду, перешедшую в воспаление легких. В ночь на шестнадцатое февраля, поддерживаемый церковными молитвами и благословениями, он упокоился с миром в возрасте 89 лет, 5 месяцев и 16 дней.
      Толчком к написанию Dissertazione sopra i Vampiri послужили разнообразные дискуссии, проводившиеся на протяжении 1738-1739 годов в Риме в покоях кардинала Шраттем-баха, епископа города Ольмютц. Шраттембах решил организовать эти дискуссии в связи с официальными докладами о случаях вампиризма, представленными ему собранием каноников его епархии. Кардинал ожидал советов и сотрудничества от различных ученых членов Священной Коллегии и других прелатов. Среди них был и Даванцати, который откровенно признается, что до тех пор, пока кардинал не обратился к нему за советом, подробно изложив суть дела, он не имел ни малейшего представления о вампирах.
      Свое произведение Даванцати начинает с изложения широко известных и подкрепленных свидетельствами случаев вампиризма, особенно тех, что имели место в Германии на протяжении недавнего периода, в 1720-1739 годах. Он демонстрирует хорошее знание литературы на эту тему. Архиепископ решает, что данные феномены нельзя отнести к разряду видений и призраков, а следует объяснять каким-то совершений иным способом. Он находит, что, за редким исключением, как древние, так и современные философы, видимо, ничего не знают о вампиризме, который сам автор, подкрепляя свои доводы соответствующими ссылками на книгу "Malleus Malleficarum" ("Молот ведьм") и на Дельрио, совершенно справедливо считает дьявольским по своему происхождению, независимо от того, является он иллюзией или нет. Далее Даванцати пускается в довольно пространные, занимающие несколько весьма интересных глав, рассуждения о степени демонической мощи. В главе XIII автор говорит "Delle forza della Fantasia"*, а в главе XIV он утверждает, "Che le apparizioni de' fantasmi, e dell' ombre de' Morti, di cui fanno menzione gli Storici, non siano altro che effetto di fantasia"**. Здесь мы берем на себя смелость вступить в дискуссию с автором, и сегодня большинство исследователей согласится, что его аргументация по меньшей мере рискованна. Не можем мы принять и того, "Che Г apparizione de' Vampiri non sia altro che puro effetto di Fantasia"***. Истина лежит гораздо глубже, что хорошо знал Леоне Аллаччи. И тем не менее, при всех своих промахах и недостатках "Трактат о вампирах" заслуживает серьезного изучения: многие материалы в нем поданы просто прекрасно, многое очень ценно, хотя в свете более полных исследований и более точных знаний выводы автора не могут получить надежного подтверждения.
      Еще более громкую известность, чем книга Даванцати, получили "Dissertations sur les Apparitions des Anges, des Demons et des Esprits, et sur les Revenants et Vampires de Hongrie, de Boheme, de Moravie et de Silesie" ("Рассуждения о явлениях ангелов, демонов и духов, а также призраков и вампиров в Венгрии, Богемии, Моравии и Силезии"), опубликованные в 1746 году в Париже издательством Дебюра старшего (в двух томах ин дуодецимо55). Работа эта неоднократно переиздавалась и была переведена в 1752 году на немецкий язык, а в 1759 - на английский; второе издание вышло в свет в 1757-1758 годах. В свое время книга пользовалась огромнейшим авторитетом, а поскольку на нее постоянно ссылаются и в наши дни, то будет весьма уместно вкратце рассказать о ее авторе - крупном специалисте в своей области.