Автор дает нам скрупулезное описание основных праздников этого выдуманного культа, его иерархии, организации и множество других деталей. Пиры и танцы – непристойные кошмары шабаша – «показывают, какая это была веселая религия»! Трудно было прийти к более удивительному заключению. Но мисс Мюррей продолжает: «в силу последнего обстоятельства эта религия была совершенно непонятна мрачным инквизиторам и реформаторам, которые всячески подавляли ее».
      Реформаторы, несмотря на всю свою непреклонную суровость, отлично понимали, с чем им приходится иметь дело; также и инквизиторы, сыновья св. Доминика, безграничного в милосердии, и св. Франциска, само имя которого дышит Христовой любовью к тварному миру, были людьми обширных знаний и глубокой любви к ближнему, первейший долг которых состоял в искоренении вредоносной заразы, угрожавшей проклятием всему обществу. Мисс Мюррей, видимо, и не подозревает, что ведовство представляло из себя злочестивую и нездоровую ересь, наследие манихейского яда. «Культ Дианы», как называет она эту «древнюю религию», и который, как она полагает, дожил до Средних веков и даже до более поздних времен и стал опасным соперником христианства, есть ничто иное, как черная ересь и поклонение Сатане, а отнюдь не некое первобытное верование, связанное с аграрными культами и пресеченное вследствие неправильной его интерпретации. Правда заключается в том, что в Средние века у христианства действительно был соперник, вечный враг Церкви Воинствующей, против которого и по сей день ведет она нескончаемую борьбу, темный властелин того города, что стоит супротив золотого Града Господня, чудовищная тень отчаяния и разрушения.
      Мисс Мюррей с неутомимым усердием собирала детали, с помощью которых пыталась доказать свои надуманные постулаты. Но если временами ей и удается показать, что культ зла воспринял наиболее мерзкие суеверия язычества, в которых перемешались похоть и жестокость, что видно на примере неразвитых или склоняющихся к упадку народов, то и здесь мисс Мюррей не смогла проследить преемственность подобных практик. Чаще всего она – пусть и неосознанно – просто искажает факты в угоду своим теориям. Например, мисс Мюррей говорит о ведьмах, «которые подобно мученикам раннего христианства рвались навстречу своей судьбе для того, чтобы погибнуть за свою веру и своего бога». И далее, обсуждая «Жертву Господню», тему весьма интересную и, без сомнения, неподходящую для дискуссий исследователей фольклора, которые, разрабатывая ее, делают самые удивительные и неверные выводы на этой основе, исходя из очень скудного и противоречивого материала и большого количества самых экстравагантных теорий и басен, мисс Мюррей говорит нам, что сожжение ведьм палачами есть ничто иное, как «жертвоприношение воплощенного божества».
      Можно даже предположить, что приговоренные к смерти шли добровольно и весело на этот жесточайший вид казни, так как исследователем используется выражение «самопожертвование на смерть». На самом деле в материалах ведовских процессов мы постоянно находим свидетельства о том, что обвиняемые использовали, что вполне естественно, совершенно любые способы для того, чтобы избежать своей судьбы, – с помощью побега, как было это в случае с Жилем де Силле и Рожером де Бриквиллем, соратниками Жиля де Реца; с помощью долгой и затянутой защиты, как в случае с Агнессой Финни, казненной в Эдинбурге в 1644 году; с помощью угроз и шантажа влиятельных персон – таким образом старой Бетти Лэнг из Питтенвина удалось покинуть тюрьму невредимой в 1718 году; рассказами о своей мнимой беременности, как в случае с матушкой Самуэль, ведьмы из Вербуа, повешенной 7 апреля 1593 года; с помощью самоубийства, как сделал известный колдун Джон Рид, повесившийся в тюрьме Пэйсли в 1697 году.
      Мисс Мюррей пишет по поводу своей теории «жертвоприношения воплощенного божества» так: «Эта теория, в частности, объясняет, почему тела ведьм и колдунов, мужчин или женщин, всегда сжигались и оставшиеся угли разбрасывались; вплоть до XVIII века считалось, что это единственно возможный способ избавиться от их тел; есть ряд других случаев, связанных с образом смерти жертв инквизиции, которые не могут быть объяснены по-другому». Три источника цитируются в качестве доказательства этих трех заключений, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что ни один из них не подтверждает даже в малейшей степени ни одно из этих трех предположений. В первую очередь мы узнаем, что «в свете этой теории проясняется судьба Жанны д’Арк». Автор делает предположение, не делающее чести его интуиции ученого, что св. Жанна, оказывается, «исповедовала некую древнюю религию, а не христианство». Надо ли говорить, что не существует ни малейшего свидетельства, подтверждающего эту точку зрения.
      Мисс Мюррей приводит дело Жиля де Реца для доказательства своих постулатов, но пример она выбрала явно неподходящий. Нам рассказывается, что «подобно Жанне он хотел пострадать за свою веру», под которой подразумевается выдуманный «культ Дианы». Но это предположение носит совершенно надуманный характер. Оно никак не подтверждается ни его поведением на суде, ни текстом самого дела, ни каким бы то ни было авторитетным источником. Жиль де Рец был повешен на виселице, расположенной над костром, но когда веревка прогорела, тело немедля было подобрано с ярко горящей древесины и впоследствии похоронено в ближайшей кармелитской церкви. Можно здесь вспомнить также казнь Савонаролы и двух его товарищей-монахов 25 мая 1498 года. Они приняли смерть на виселице, их тела были преданы огню, угли были собраны и сброшены в Арно. Жиль де Рец был приговорен к смерти тремя различными судами: святой инквизицией, президентами которой были Жан де Малеструа, епископ Нанта и Жан Блуан, вице-инквизитор, по обвинению в ереси и колдовстве; епископским судом по обвинению в святотатстве и нарушении прав церкви; гражданским судом, руководимым Иоанном V, герцогом Бретани по обвинению в серийных убийствах.
      Третий случай, о котором говорит мисс Мюррей – дело майора Вейра, который «явился с повинной и был казнен за колдовство в Эдинбурге». Томас Вейр, твердолобый пуританин, лидер «строгого нрава пресвитерианской секты» почитался святым во всем Эдинбурге. Тем не менее тайно он вел жизнь, наполненную мерзкими преступлениями, и был запятнан самыми отвратительными и извращенными деяниями. В 1670 году, когда ему исполнилось семьдесят лет, его настигли поздние угрызения совести, сожаление и раскаяние в совершенном; он был на пороге безумия, и облегчить его страдания могла лишь полная и публичная исповедь во всех его преступлениях. В течение нескольких месяцев его бывшие сторонники во избежание скандала и позора сдерживали производство дела, но затем чиновник, «которого они полагали более прямым, нежели мудрым», открыл глаза на происходящее лорду-мэру этого города, и расследование было начато.
      Изможденный старик, непрестанно восклицающий, что «страх Господень овладел его душой и заставил исповедаться в преступлениях и стать собственным обвинителем», был арестован вместе со своей сумасшедшей сестрой Дженет, вовлеченной в его мерзости. «И все время пребывания в тюрьме знал он, сколь тяжек гнев Господень, приведший его к столь великому отчаянию», и тем, кто навещал его, заявлял, что «известно мне, что на небесах скреплен уже печатью приговор мой о вечном проклятии… ибо ничего не осталось во мне, как ни вглядываюсь, кроме тьмы, черной мглы, серы и огня, из ада изшедшего». Материалы дела представляют полный и вполне различимый психологический портрет этого грешника. Столь внезапный припадок отвращения к самому себе, ненависть к свершенному злу и невозможность искреннего раскаяния в грехах возможны в семидесятилетнем старце, тело которого истощено многолетними излишествами, а память ослабла из-за той сложной роли, которую приходилось ему лицемерно играть. Прилив столь сильных эмоций, как у этого человека, нередко уступает место ужасающим моральным страданиям, которым психиатр Маньян дал имя «мания тревоги», разновидности психического заболевания, которое нередко приводит пациента к истерическим признаниям и безграничному отчаянию. «Я убежден, – пишет один автор о деле майора Вейра, – что заключенный был невменяем во время проведения процесса». Его сестра неистово обвиняла своего брата в ведовстве, но примечательно, что в этом деле подобные обвинения даже не были приняты к рассмотрению. Я не хочу сказать, что Вейр не был заподозрен в колдовстве; по правде говоря, он получил широкую известность именно в этом качестве, и весьма странные истории рассказывались о его магическом жезле и прочих достойных осуждения вещах. На суде, однако, его обвиняли главным образом не в магии. Он был признан виновным в распутстве, прелюбодеянии, кровосмесительной связи и скотоложестве и по нескольким пунктам был приговорен к удушению между Эдинбургом и Лейтом в понедельник, 11 апреля 1670 года, тело же его было предано огню. Дженет Вейр была осуждена за инцест и ведовство и повешена 12 апреля на Сенном рынке в Эдинбурге. До конца эта несчастная лунатичка «полагала весьма большое доверие своей постоянной приверженности Писанию, кое она именовала делом Христовым ».
      Становится ясным, что процессы, предложенные в книге мисс Мюррей, в данном контексте не подтверждают правоты ее теорий. Майор Вейр не был казнен «как колдун». Более того, он, как и Жиль де Рец, был удушен, и подобные примеры мало подходят для доказательства того, что «тела ведьм и колдунов всегда сжигались, а прах их развеивался по ветру», тем более что последний был с честью похоронен в церкви братства белых монахов. Другими словами, попытки увязать судьбу Жанны д’Арк, казни Жиля де Реца и майора Вейра с теориями фольклористов о «жертвоприношении воплощенного божества» не более, чем фантазии.
      Суть рассматриваемого явления лежит где-то в другом месте. Смерть на костре было наказанием для еретиков. Как мы уже обращали внимание, Диоклетиан безжалостно сжигал манихеев: «Мы приказываем, чтобы учащие (этому заблуждению) подвергались наисуровейшему наказанию, а именно сжигались вкупе со своими скверными книгами и писаниями». Закон вестготов обрекал язычников или еретиков, совершивших святотатство, на костер и приравнивал к ним всех манихеев: «Известно, что многие проконсулы бросали богохульников зверям на растерзание, а некоторых даже сжигали живьем». «Вестготская правда», написанная при Рекцесвинте (652 – 672), обязует карать иудействующих смертью, «aut lapide puniatur, aut igne cremetur» (пусть они примут наказание камнями или будут сожжены). Но лишь в XI веке гражданская власть ввела впервые наказание на костре для еретиков, которые были, как необходимо помнить, сумасшедшими анархистами, слепо стремящимися разрушить любой социальный порядок, авторитет и благопристойность. «В Италии были обнаружены многочисленные приверженцы этого чумного поверья, и эти отступники были поражены мечом или сожжены на костре», – пишет Адемар Шаваннский, монах из Ангулема, в середине XI столетия. В письме Вазона, епископа Льежского, содержатся намеки на то, что подобные наказания приходилось применять во Фландрии.
      Удивительный пример того, как еретики-анархисты причинили немало неприятностей Европе, дает нам произошедший в начале XII столетия случай Танхелинa и его последователей. Этот фанатик, происходивший из Зеландии, путешествовал по Фландрии, проповедуя свои чудовищные доктрины везде, где только находились у него слушатели, но особое внимание уделяя при этом Антверпену. В 1108 и 1109 годах он побывал в Аррасе и Камбре, где убедил многих озлобленных и невежд, заключив их в тенета ереси. Повсюду насаждал он плевелы и вот, случайно ли, что тремя столетиями позже, около 1469 года, ужасная эпидемия колдовства накрыла целую провинцию Артуа, о которой анонимный автор, вероятно, инквизитор, писал в то время в своей работе, озаглавленной « Erreurs des Gazariens ou de ceux que l’on prouve chevaucher sur un balai ou un baton», что на ее землях полно еретиков, именуемых газаренами, которые, по сути, есть катары и вадуа (ломбардские бедняки), среди которых немало колдунов и волхвов. В 1112 году Танхелин, который сам посетил Рим, был по возвращении арестован и посажен в тюрьму в Кельне, откуда он, однако, смог бежать. Скоро он обрел себе спутников, таких, как беглого священника Евервахера и иудея Манассию, который ранее был кузнецом, и набрал весьма многочисленную банду, состоящую из трех тысяч головорезов, преступников, игроков в кости, грабителей, убийц, нищих и воров, где были представлены отбросы всех трущоб и публичных домов округи. С ее помощью он терроризировал всю округу, народ его боялся, епископы же и светские князья, видимо, не могли с ним совладать.
      Учение Танхелина было, как нетрудно предположить, весьма бессвязным и алогичным, представлявшим из себя порождение больного сознания, но тем не менее опасным и явно отступническим. Церковь, разумеется, подвергалась нападкам и проклиналась. Грубым языком, полным самых невозможных оскорблений, столь схожим с языком реформаторов XVI века, иерархия и весь заведенный в церкви порядок отвергались и презирались, священники должны были быть уничтожены, так как все священство – не более чем уловка и западня, литургия – насмешка, наконец, Святое причастие – пустая формальность, вовсе ненужная для спасения. Церкви следовало считать за бордели и рынки позорных услуг. «И это отродье Сатаны и черный ангел скорби провозгласил, что церкви, сооруженные для молитв Господу Богу – дома терпимости, что во время проведения литургии в руках священников не было причастия; то же, что освящалось у алтаря, следует именовать грязью, а не гостией».
      Танхелин провозгласил себя Мессией, Богом, Сыном Бога, совершенным человеком, воплощением всех божественных достоинств в одном существе, на котором опочил Дух Божий. «Итак, этот несчастный переходил ото зла ко злу и в конце концов пришел к столь неслыханной извращенности, что посчитал самого себя Богом, полагая, что если Христос был Богом, поскольку на нем опочил Святой Дух, то также и он в степени не меньшей имеет право так называться, поскольку и он получил дары Святого Духа». Здесь вполне очевидным становится гностический характер его учения. Он даже позволил построить своим поклонникам храм в свою честь, где ему проводились службы, делались жертвоприношения и пелись гимны. Действительно, его сторонники относились к несчастному лунатику с таким преувеличенным почтением, что даже грязную воду, в которой он купался, собирали в фиалы и торжественно распределяли между собой и потом выпивали, как если бы имели дело с чем-то священным.
      Следует помнить о том, что программа Танхелина не являлась простым отрицанием догматов христианства, как можно сказать про писания большинства «новаторов» – реформистов. Его конечной целью было вызвать социальную революцию, перевернуть с ног на голову существующий порядок вещей и произвести коммунистический хаос, при котором он смог бы стать властителем и диктатором. Но дорога к анархии шла через разрушение Церкви, главного представителя существующей власти и основного авторитета в этом мире, и против Церкви направлял этот сверхчеловек свои яростные филиппики. Продолжая свою работу, он стал поощрять, а затем и открыто призывать к открытому совершению тягчайших преступлений – прелюбодеяния, кровосмесительства, которые он объявил необходимыми для усовершенствования; чудовищные извращения происходили посреди бела дня, добродетель заняла место преступления; людей склоняли к пороку и насилию, пока они не погрузились в бездну бесчестия и полностью не деградировали.
      Несчастный город Антверпен попал под влияние Танхелина. Там он правил как король, окруженный подобострастными слугами, которые могли обратить несчастных горожан в прах одним мановением руки и которые устраивали на каждой улице и перекрестке оргии, исполненные похоти и крови. Удивительны параллели, которые можно провести между деталями его нечестивой карьеры и нынешней ситуацией в России, порабощенной тиранией. Неудивительно, что в 1116 году некий священник, взбешенный насилиями и богохульствами этой адской компании, брызнул мозгами еретика на палубу его королевской барки в полдень того дня, когда Танхелин горделиво плыл вниз по Шельде: «После жизни, наполненной бесчестием, кровопролитием и ересью, плывя по реке, он получил удар по голове от одного священника, упал и здесь же скончался». Однако, к несчастью, опасные заблуждения Танхелина не окончили жизнь вместе со своим автором. Антверпен оставался погруженным в рассеяние и мятеж, и хотя предпринимались энергичные попытки восстановить порядок, вначале они казались совершенно безуспешными и безнадежными. Бурхард, епископ Камбре, немедля послал двенадцать наиболее ученых и уважаемых каноников из своей братии под руководством Идольфа, священника, известного своей мудростью и опытом, попытаться вернуть город на путь истины своим примером и словом Божиим, но, казалось, все их усилия обречены на неудачу. Наконец, почти в отчаянии, добрый прелат попросил св. Норберта, который за три года до этого организовал свой орден в Премонтре, взяться за эту неблагодарную и почти безнадежную задачу. Без колебаний или малейшего промедления святой с радостью взялся за столь трудную миссию и, сопровождаемый единственно св. Эвермондой и блаженным Валтманом, а также некоторыми другими наиболее горячими своими сторонниками, появился в Антверпене и начал немедля свою работу в конце 1123 года. И тут же усилия его увенчались успехом; в очень короткий промежуток времени люди признались на исповеди в своих заблуждениях, отклонения от прямого пути были выпрямлены, проказой оскверненный город очистился от своих грехов, социальная безопасность и порядок были восстановлены и, что особенно хотелось бы подчеркнуть, в старинных хрониках говорится о том, что весьма великое количество мужчин и женщин пришло в глубоком раскаянии с частицами Святого Причастия, которое принесли они св. Норберту. Ранее они были похищены из дарохранительниц и хранились сокрытыми в разных местах для использования в магических целях, заклинаний и надругательства при поклонении Дьяволу в шабашах. Столь стремительно ночь сменилась днем, что год за годом орден премонстрантов по субботам после праздника Тела Христова торжественно возглашает память достопамятного триумфа святого отца Норберта.
      В упомянутом происшествии с похищенной гостией ясно прослеживается связь между гностической ересью и сатанизмом. Именно на почве, подготовленной антиномианизмом Танхелина, быстро взрастали семена колдовства. Власти осознали, что необходимо предпринимать жесткие меры, и в Бонне компания явных фанатиков, пытавшаяся проповедовать его идеи, была немедленно послана на костер.
      Другие аргументы, выдвигаемые мисс Мюррей для поддержания ее версии о преемственности первобытных религий, вкратце таковы: «частое упоминание числа 13 при упоминании о ковенах (организациях ведьм. – Прим. пер.), ограниченное географическое пространство, для которого имеются сведения о наличии фамилиаров, отсутствие определенных форм животных как объекта трансформаций магов, лимитированное количество личных имен среди ведьм и сохранность имен некоторых из старых богов». Даже если эти частные постулаты и были бы полностью доказаны и можно было признать их состоятельность, свидетельств о сохранении дохристианской религии в Европе было бы недостаточно. В лучшем случае нам пришлось бы убедиться в наличии некоторых странных коллективов, странным же образом выживших в неспособствовавших этому времени условиях, о которых знает каждый студент, изучавший агиографию, историю, мифы и легенды, старые религии, географию, иконографию, топографию, этимологию, антропологию и прочие связанные со стариной науки. Если мы приступим к изучению нашего предмета всесторонне, то скоро убедимся, что обстоятельства, о которых толкует мисс Мюррей, носят скорее локальный, чем общий характер, что нередко для них отсутствуют какие-либо надежные подтверждения и что свидетельства, на которые она опирается, противоречивы и скудны.
      «Фиксированное количество» ведьм в Великобритании, -отмечает мисс Мюррей, – было, похоже, тринадцать на один ковен» . Действительно, такое впечатление, что во многих случаях раскрытые на английских судах ковены состояли из тринадцати членов, хотя следует помнить, что во многих случаях подобные ячейки не были раскрыты и, соответственно, мы не можем судить о том, сколько человек в них входило. Однако мисс Мюррей совершенно не поясняет, какое отношение, собственно, число тринадцать имеет к дохристианским ритуалам и почему оно может являться здесь неким связующим звеном. С другой стороны, демонологи никогда не уставали повторять, что дьявол во всем является обезьяной Бога и что служители Сатаны с радостью пародируют все божественные установления и институты. Объяснение просто. Число тринадцать было принято ведьмами в их ковенах в насмешку над Господом и его апостолами.
      «Ограниченность географического пространства, для которого имеются сведения о наличии фамилиаров» – далеко не очевидно, и было бы странным строить столь далеко идущие предположения на основании подобных сомнительных доказательств. «Отсутствие определенных форм животных как объекта трансформаций магов» – ничто иное, как отсутствие агнца и голубя, эти же формы, как хорошо известно, избегались магами, знавшими, что Христос есть Агнец Божий, Agnus Dei, голубь же – манифестация Святого Духа . Известен случай, когда на расследовании дела Агнессы Вобстер в Абердине в 1597 году выяснилось, что Дьявол имел обыкновение появляться перед ведьмой «в обличии ягненка, которого вы зовете богом, и блеял мне и говорил со мной таким образом» . Но в этом редком исключении мы, вероятно, имеем дело с ягненком черного цвета и необычной формы, не с белым Agnus Dei. На картинах, рисуемых докторами Церкви, особенно св. Григорием Великим и св. Альфонсом де Лигьери, мы видим голубя, вдыхающим божественные глаголы в ухо святого мужа, пишущего небесное послание, самим Богом через Святого Духа ниспосылаемое. И соответственно на франко-немецкой миниатюре XI столетия « Сад наслаждений» видно черную странную птицу, вдыхающую в ухо волхва злые и тоскливые мысли. Этот мрачный и угрюмый дух, жестокий по виду, простирает свой тощий клюв к уху несчастного, который, сидя за столом, записывает на пергаменте зложелательные и гибельные заклинания, которые ему диктуют. Под видом птицы здесь изображен Дьявол .
      Что касается аргумента о «лимитированном количестве личных имен среди ведьм», то все здесь сводится к тому известному факту, что в XVI и XVII веках использовалось (особенно в крестьянской среде) весьма немного имен, значительно меньше, чем в более поздние годы. Утверждение, что «имя Кристиан ясно указывает на присутствие иной религии» , совершенно абсурдно. Следует также отметить, что многие из имен, попавших в каталог мисс Мюррей, столь подробный, сколько же, увы, бесполезный, принадлежат хорошо известным христианским святым, чей культ был широко распространен по всей Европе: Агнесса, Алиса, Анна, Барбара, Христофор, Коллетт, Елизавета, Жиль, Изабелла, Джеймс, Иоанн, Екатерина, Лоренцо, Маргарита, Мария, Михаил, Патрик, Фома, Урсула. Этот список можно продолжать до бесконечности.
 

Демон Азазел

      Речь также шла о «сохранности имен некоторых из старых богов». Однако лишь в очень редких случаях имена этих богов имеют какое-то отношение к ведовству. В одном-двух старых заклинаниях, бессмысленных рифмованных песенках, время от времени встречается слово, значение которого давно забыто, или старый рефрен. Вот, к примеру, заклинание, используемое ведьмами Нижних Пиренеев, цитируемое де Ланкром (1609), где находится упоминание о старом божестве басков Яникоте: «In nomine patrica, Aragueaco Petrica, Gastellaco Ianicot, Equidae ipordian pot». Боден рассказывает о танце под такой распев: «Har, har, diable, diable, saute icy, saute la, ioue icy, ioue la», припевом же шло повторение «sabath, sabath». Мисс Мюррей сообщает, что версия этой песни, которая и по сей день распространена в Гернси, включает слова: «Har, har, Hon, hon, danse ici» . Хон был старым бретонским богом, и до сих пор существуют удаленные районы, где местные названия содержат намеки на то, что в древние времена ему здесь поклонялись. Важно, что в одном случае мы имеем дело с бретонским божеством, а в другом – с баскским. Страна Басков и Бретань находятся рядом друг с другом, и эти случаи тоже, возможно, взаимосвязаны. Подобные остатки древностей, безусловно, интересны, но носят уникальный характер, даже не единичный, пусть им можно найти параллели и в иных местах, и соответственно вряд ли можно на подобной базе основывать разработанную теорию существования отлично организованного религиозного культа. Ведь речь идет о весьма немногих и разбросанных по Европе диалектических названиях местечек да о малограмотных крестьянских виршах.
      Приведем один отрывок для того, чтобы показать, как бессознательно мисс Мюррей подгоняет материал под свои теории. Она пишет: «На настоящий момент ничто не указывает на то, что ведьмовская месса (в которой использовались хлеб, вино и свечи черного цвета) каким-либо образом родилась из христианского ритуала или имеет какое-либо отношение к „культу Дианы“ (это имя, как мы писали, было дано мисс Мюррей гипотетической, но древней и всеобщей дохристианской религии); тем не менее, представляется вполне возможным, что ведьмовской ритуал возник раньше христианского и значительно на него повлиял» . Последняя фраза заключает в себе поистине удивительное суждение. Более вопиющей ошибки в суждениях мне вряд ли приходилось встречать. Столь очевидна абсурдность этого предположения, что вряд ли требуются какие-нибудь комментарии; остается лишь надеяться, что при подготовке к изданию этого объемистого и сложного по содержанию труда автор невзначай пропустил слова, которые следовало бы вычеркнуть, и мы имеем дело лишь с простительной ошибкой. Любая молитва и каждое действо церковной службы с тех пор, как первая служба была проведена в Страстной четверг, были тщательнейшим образом исследованы поколениями специалистов по литургии, библиотека трудов которых почти безгранична и включает в себя как тоненькие памфлеты, так и огромные тома. Мы можем проследить каждое из нововведений, когда была добавлена та или иная фраза, когда тот или иной освящающий знак был сделан впервые в сопровождении каких слов и какой молитвы. Служба же ведьм является злобной пародией на Святую мессу. Мисс Мюррей предполагает, что пародия появилась раньше пародируемого. Правда, некоторые неразборчивые писатели и раньше провозглашали, что магия может предшествовать религии, но компетентные авторы, представлявшие самые разные школы, отвергли это мнение как несостоятельное. Сэр Джеймс Фрэзер, сэр Э. Л. Лайелл и г-н Ф. Б. Дживонс, например, распознали «фундаментальные различия и противостояние между магией и религией».
      Завершая критику теории о возможности преемственности в Средних веках некоей древней религии, которая существовала через сеть подпольных организаций и проявляла себя через процессы о колдовстве и магии, некоего соперника, которого боялась и ненавидела христианская церковь, мы приходим к выводу, что не прослеживается никакой связи между колдовством и надуманным «культом Дианы». Писать о том, что «в XV столетии открытая война была объявлена против последних остатков язычества в знаменитой булле Иннокентия VIII» , значит игнорировать историческую науку. Как уже подробно рассматривалось, булла « Summis desiderantes affectibus» 1484 года – лишь одно из весьма многочисленных папских постановлений, направленных против действительно ужасного зла, но зла еретического, а не языческого. Ересь, колдовство и анархия были тогда словами взаимозаменяемыми, и первая булла, направленная против сих черных искусств, была выпущена еще Александром IV в 1258 году, на 226 лет раньше.
      То, что в разных местах сохранялись некоторые безобидные пережитки и празднества, пришедшие к нам из дохристианских времен, которые дозволяла и сама церковь, более того, даже санкционировала их существование, направляя к подлинному источнику, такие, как танцы у майского шеста и костры в середине лета, зажигаемые в честь Иоанна Крестителя, факт достаточно известный, но не дающий возможности говорить о преемственности языческого культа.
      С первых столетий эры христианства и в течение всех Средних веков, да и вплоть до наших дней, существовало и существует открытое исповедание культа зла со стороны придерживающихся ведьмовских культов, причем чем больше бесчинств совершается ими, тем больше радуют они своего повелителя и господина. Их собрания были мерзки и отвратительны, на шабашах творились все бесчинства, которые только можно представить. Одним из существенных аргументов против теории мисс Мюррей является то, что ни одна из дохристианских религий не проповедовала зла во имя зла. В этом отношении имеет смысл прочитать отличное описание Элевсинских мистерий греческого ученого отца Кирилла Мартиндейла и удивиться, сколь далеки от злобы или иных низменных чувств были их участники, как страстно желали они красоты, чистоты и святости, которыми наполняла сердца их богиня Персефона, ритуал поклонения которой предусматривал пост, купание в морских водах, самодисциплину, самоотречение, умеренность, особенно проявлявшиеся в зале инициаций, где освященная Матерью-Землей Деметрой символическая драма о жизни, смерти и воскресении представлялась иерофантом тем, кто боролся, победил и был признан достойным. Сколь прекрасна эта тень, хотя, увы! всегда не более чем тень вечной истины, коей предстояло еще спуститься на землю! Как отличаются эти мистерии от мерзких оргий ведьм, шабашей, черных месс, поклонения силам ада!
      Таким образом, не против язычества Иннокентий VIII объявлял войну, но против ереси. Действительно, существовала тайная организация, ненавистная Церкви, но ведьмы и колдуны, которые в нее входили, вовсе не поддерживали вечнозеленое древо язычества, как предполагают некоторые авторы. Скорее, культ ведьм, о котором мы пишем, поддерживал традиции гностицизма, притом в наиболее мерзкой и деградировавшей форме.
      Существует некоторый символизм, или, возможно, нечто иное, проникшее в местный говор Пиренеев. Колдуны были там известны под словом « poudouer», ведьмы же – как « poudoueros». Оба этих слова происходят от putere, что значит «иметь скверный запах».