Обратила на него внимание, потому что красивый парень. Он на стоянке выходил курить на перрон, она опять его увидела. Сам он в их вагон за сутки пути ни разу не заглянул. Естественно, соседний вагон собаками тоже проверялся, там реакции никакой не было. Этого чеченца сотрудники линейного отдела взяли, когда он вышел в тамбур. Перерыли, естественно, его багаж. Среди вещей задержанного обнаружен автоматический пистолет «беретта» и две запасные обоймы к нему.
      Всех арестованных доставили к нам для «раскрутки». Чеченец назвался Зурабом Хошиевым, утверждал, что женщины на вокзале попросили его помочь донести до вагона сумки. Раньше он их не видел и не знает даже их имен. Ту же версию выдвигают сами женщины. Наличие пистолета Хошиев оправдывает необходимостью защиты, так как у него, как у бывшего сотрудника милиции, много личных врагов среди боевиков. Пистолет, говорит, купил на базаре.
      Басаргин кивнул:
      – Вполне возможно. Там и автоматы, и гранаты продают. И даже милиция порой вооружается там же. Вообще к жителям Чечни в таком вопросе относиться следует по особым меркам. Я понимаю, что закон обязателен для всех, но вы сами отлично знаете, насколько не проработаны у нас законы. Там в самом деле прожить без оружия сложно, тем более такому человеку, как Зураб. С его прошлым. Извините, что перебил, товарищ генерал. Я слушаю вас дальше.
      – Этот Зураб Хошиев попросил свидания с вами. Дескать, у него есть для вас важные сведения. С нами сведениями делиться не пожелал. К сожалению, мы не смогли вас сразу найти. Вот, в принципе, и все, если бы не одно маленькое «но»…
      – Слушаю вас…
      – Это «но» заключается в том, что, по нашим агентурным данным, в ближайшие дни, может быть, даже сегодня, может быть, даже в ближайшие часы в Москве готовится проведение целой серии террористических актов. Субботний день, массовые мероприятия, народ гуляет и отдыхает… Завтра воскресный день. Та же картина… Понимаете? Агентурные данные очень расплывчаты. Именно поэтому мы искали вас. Может быть, мы сможем через Хошиева зацепиться за ниточку, если он имеет отношение к этому делу. По крайней мере у него может быть случайная информация, которая нам поможет…
      – Хорошо, товарищ генерал. Причина достаточно уважительная, чтобы встретить меня у самолета и доставить не домой, а сюда.
      – Сейчас Хошиева приведут.
      – Зураб в самом деле служил в милиции, потом его убрали оттуда довольно невежливо. Местные тейповые дела и передряги, а он только что едва-едва сумел оправиться после тяжелейшей контузии и остался почти без средств к существованию. Во время второй моей командировки в Чечню мы опять встретились, и я передал его своему сменщику для работы «сексотом». Думаю, он и сейчас ехал с какими-то сведениями. Давайте дождемся его. А пока я могу предположить еще один вариант. В том же поезде, где везли взрывчатые вещества, должны были везти и детонаторы и, возможно, устройства дистанционного управления. Следовало бы более внимательно отнестись к пассажирам.
      – Вы нас, Александр Игоревич, за дилетантов тоже не считайте, – генерал сказал это даже слегка обиженно. – Мы пришли к такому выводу сразу, потому что знаем, что в Москве детонаторы достать труднее, чем взрывчатку. На поезд сразу села дополнительная бригада. Осматривали багаж всех подозрительных лиц. Но они же не могли просмотреть багаж всех пассажиров, сами понимаете… Найти ничего не удалось. Кстати, за последний месяц это уже третий случай выявления взрывчатых веществ при перевозке. Правда, первые два случая были на автомобильной дороге. Сначала в мешках с рисом, потом в тайнике под кузовом грузовика. И оба раза без детонаторов.
      – Химические детонаторы для «состава С» найти практически невозможно. Их можно перевозить в виде закладки в книге. Что касается детонаторов для тротила, надо искать производителя здесь. Нужна только небольшая мастерская для изготовления и умелые руки.
      – Мы уже давно ищем такую мастерскую. Несколько месяцев…
      В дверь постучали.
      – Войдите, – громко сказал генерал.
      – Товарищ генерал, задержанный Зураб Хошиев доставлен, – сказал прапорщик из группы сопровождения арестованных.
      Зураба, небритого и усталого, ввели в кабинет.
      – Снимите наручники, – приказал генерал.
 

2

 
      – Очевидно, вас надо оставить наедине? – предположил Астахов.
      – Если можно… – вежливо отреагировал на это Басаргин.
      Астахов усмехнулся, оглянулся на сейф, проверяя по привычке, не оставил ли ключи в замочной скважине, и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
      – Здравствуй, товарищ капитан, – сказал Зураб.
      – Здравствуй, – ответил Басаргин и протянул руку. – Садись. Что тебя сняло с насиженных мест? И как ты так неловко попался…
      – Так уж и попался… Сам знаешь, что мне без пистолета нельзя.
      – Знаю. Сейчас многим нельзя без пистолета. Мне недавно тоже было нельзя. Два покушения было. И сейчас приходится носить. Поэтому я могу тебя понять. Тех женщин в поезде ты в самом деле не знаешь?
      – Уже в дверях перед перроном встретились. Смотрю, пыхтят со своими сумкам. Еле тащат. Попросили помочь – как я отказать мог… Они моей мамы покойной ровесницы.
      – Я верю. Меня ты искал в надежде на помощь? Или есть какое-то сообщение?
      – Есть сообщение…
      Зураб сделал паузу.
      – Я слушаю, – поторопил Басаргин.
      – Зарема в Москве… Вместе с сыном…
      – Вот как! У нее все в порядке? Я рад за нее…
      Зураб отрицательно покачал головой.
      – У нее не все в порядке… У нее все очень плохо!
      – Рассказывай.
      – Она два месяца была в батальоне «черных вдов» у Басаева. Вместе с Арчи… Теперь ее привезли сюда… Ты понимаешь для чего?
      – А Арчи?
      – И он с ней… Два человека, мать с сыном, – это не вызовет подозрения. Я так думаю… Наверное, и еще кто-то так думает…
      – Где ее искать?
      – Я не знаю этого. Я знаю только, что повез ее в Москву сам Умар Ажигов. Я только через три дня узнал и поехал к тебе за помощью.
      – Умар Ажигов… Сам Умар… Кстати, он сейчас проходит по спискам Интерпола на розыск.
      – Он персонально отвечает за всех женщин-смертниц. Можно сказать, что командир батальона. Его у нас теперь так и зовут – «черный комбат». Раньше Умар в Москву не ездил. Только дома разрабатывал операцию, а кто-то уже здесь корректировал ее и контролировал выполнение. Если поехал сам Умар, это должно быть что-то масштабное.
      Александр откинулся на спинку стула.
      – Это я помню. Почему ты не рассказал об этом генералу?
      – Какому?
      – В кабинете которого мы беседуем. Генерал Астахов Владимир Васильевич.
      – Этот, в штатском?
      – Да.
      – Я в первый раз его вижу. Со мной разговаривал сначала какой-то капитан. Потом старший лейтенант. Их совершенно не интересовал мой пистолет. Они пытались заставить меня признаться, что это я вез груз взрывчатки в поезде. Странно только, что не били. Но врач меня уже осматривал. Думаю, хотели применить спецсредства.
      – Обстановка такая, что могли бы и применить… – задумался Басаргин. – Что нам делать с тобой?
      – Меня посадят за ношение оружия. Больше мне ничего не грозит. И «грохнут» в первую же неделю… Туда «малява» дойдет быстро. А боевики на «зоне» в авторитетах ходят.
      – Ты, я чувствую, рад этому несказанно?
      – Что мне остается делать? Я уже давно не мент и могу рассчитывать, как ты понимаешь, только на общий режим. Что меня там ждет, я представляю реально.
      – Ладно, – встал Басаргин. – Будем думать. Ты, кстати, не против возможности вернуться на службу? Только не на прежнюю, а чуть-чуть на иную. Где я буду твоим начальником.
      – Не против, товарищ капитан.
      – Теперь я капитан запаса…
      – Ты уже здесь не служишь?
      – Нет. Потому меня так долго и искали. Тебя где содержат?
      – Здесь же, в подвале. Мне еще обвинение не предъявили, чтобы в изолятор отправить.
      – Тогда потерпи…
      Басаргин подошел к двери и распахнул ее. Генерал Астахов беседовал в коридоре с двумя офицерами.
      – Мы поговорили, товарищ генерал…
      Астахов сделал знак прапорщику. Тот зашел в кабинет и вывел задержанного, снова защелкнув ему за спиной руки наручниками. Зураб посмотрел на Басаргина долгим взглядом.
      – Если что, не забудь про Зарему с Арчи, – он не напоминал, он просил с тоской в голосе и в глазах.
      – Я не забуду, – пообещал Александр.
      Хошиева увели. В конце коридора к первому присоединился и второй прапорщик.
      Генерал с Басаргиным вернулись в кабинет. Сели на прежние места.
      – Ну, что он вам поведал, Александр Игоревич? Есть что-то интересное для нас?
      – Есть, Владимир Васильевич. И даже очень. Вам ничего не говорит имя Умара Ажигова?
      Астахов от этого имени даже приподнялся в кресле.
      – Очень много говорит. Он уже два года в федеральном розыске. И по вашему, интерполовскому розыску тоже проходит. Специалист по подготовке смертниц. За ним в Чечне идет настоящая охота, к сожалению, пока безуспешная.
      – Сейчас он в Москве вместе с некоторыми «вдовами» из своего батальона…
      – Это сказал Хошиев?
      – Да.
      – Что же он раньше молчал?
      – Я тоже задал ему такой вопрос. Оказывается, его об этом даже не спрашивали. Его спрашивали только о женщинах, перевозящих взрывчатые вещества. Кроме того, он и не стал бы вам рассказывать…
      – То есть… Почему?
      – Потому что Умар Ажигов привез в Москву женщину с ребенком… Эту женщину Зураб любит с самого детства. Там очень драматичная и печальная история. Я тоже принимал некоторое участие в судьбе этой женщины. Хошиев поехал в Москву с целью найти Зарему и спасти ее… Естественно, без пистолета он не может противостоять Ажигову и его людям. Владимир Васильевич…
      Генерал уже понял, к чему клонит разговор Басаргин, и посмотрел на него прямо:
      – Как вы представляете себе хотя бы документальное оформление подобного…
      – Просто. Я пишу объяснительную записку, что Зураб Хошиев является сотрудником Интерпола и находился с оружием во время выполнения задания.
      – Вы, я вижу, очень в нем уверены.
      – Он меня ни разу не подводил. Кроме того, мне представляется, что без помощи Зураба мы не сможем найти женщину-террористку и самого Умара Ажигова. У меня очень ограниченные выходы на чеченскую диаспору. А у вас?
      Генерал хмыкнул, наблюдая, как расставляет ему ловушку капитан запаса.
      – А у нас все выходы на диаспоры проходят через ваш бывший отдел, то есть через полковника Баранова. Должно быть, вам виднее, какие выходы существуют. Вы же не только цыганами занимались.
      – Ну вот… Значит, товарищ генерал, и вы видите целесообразность освобождения Хошиева из-под стражи. Даже без моей объяснительной записки, поскольку возглавляемый мной сектор не проходит по республиканскому реестру даже режимных предприятий.
      – А что прокурор скажет?
      – Зурабу не предъявляли обвинения.
      – Вы уверены? Почему?
      – Очевидно, готовились к применению спецсредств, с тем чтобы задержанный потом просто пропал – и все… Такое случается, как вы знаете, в нашей стране.
      Астахов подумал с минуту.
      – Вы не возражаете, если я посоветуюсь с товарищами?
      – Как я могу возражать, если я обращаюсь к вам с просьбой.
      Генерал вышел. Басаргин встал и подошел к окну. Набрал по «сотовику» номер Тобако.
      – Андрей, ты освободился?
      – Почти.
      – Где ты сейчас?
      – Недалеко от тебя, если ты все еще в управлении.
      – Можешь сейчас подъехать?
      – Не хочется на метро ездить?
      – Надо будет отвезти к нам человека. Нежелательно, чтобы его видели на улицах. Пока мы не придумаем что-то для него. Тем более нежелательно, чтобы видели вместе со мной, да еще выходящим из здания ФСБ. Я предполагаю, что этот человек – наш будущий сотрудник.
      – Еду.
      – К твоему бывшему подъезду.
      – Понял.
      Астахов вернулся через пару минут. Сел в кресло. Присел на свой стул и Басаргин.
      – Ну что, Александр Игоревич… Работаем вместе?
      – Вместе. Но – по отдельности… Предоставление данных гарантирую, если получу то же самое взамен. – В голосе Александра прозвучали откровенные обида и недовольство. – Если бы в прошлую операцию я имел полные данные, то нам бы не пришлось отдать лавры победителей спецназу ГРУ. Но вы от меня утаили, что спецназ проводит операцию.
      – ГРУ с нами далеко не всегда делится информацией. Но мы постараемся наладить с вами хороший контакт, поскольку делаем общее дело.
      – Хошиева сейчас освободят. Оформляют документы и приносят извинения. Это – строго под вашу личную ответственность.
      – Я понимаю, что моя жена такую ответственность нести не может. Точно так же, как и мой заместитель. И потому готов нести ее сам.
      – Я слышал, у вас в замах ходит майор Тобако?
      – Он тоже майор запаса.
      – У нас на стенде висит его портрет. Ходячая легенда. Я пришел в «Альфу», когда его уже здесь не было. И потому с Тобако не знаком. Буду рад исправить это. Так и передайте ему.
      – Обязательно.
      – Хорошо. Увидимся.
 

3

 
      Больше всего Зареме тогда не хотелось, чтобы ее о чем-то спрашивали…
      Она и не стала бы отвечать. Просто молчала бы. Потому что ответ на самый естественный вопрос, который в голове каждого возникнуть должен, – это бесконечное переживание заново всего происшедшего, всего того ужасного, болезненного, неизбывного горя, что выпало на ее молодые годы. Оно и так не прекратилось, это переживание, не утихло. Только отступает на минуту, на пять или десять куда-то в сторону, уступая естественным проявлениям жизни, а потом, стоит только в мыслях наедине с собой остаться, возвращается и щиплет где-то внутри, больно, нескончаемо. И от этого возникла усталость, равнодушие к боли и нежелание о ней говорить.
      Наверное, горя каждому отпускается определенное количество. Когда-то она слышала рассказ ученого имама о том, что невзгоды посылаются Аллахом для того, чтобы у человека окрепла вера. Имам был беден и умен, он много ходил по свету и горя насмотрелся немало, и сам его хлебнул с лихвой. Он много знает и, как всякий знающий, много умеет понять…
      Только Зарема, когда задумывалась, сама никак понять не могла, почему именно ей эти испытания выпали. Почему не кому-то другому – не подругам ее, не соседям. Неужели им не нужно укреплять веру? Конечно, всем испытаний хватило с избытком. Нет во всей Ичкерии, как нет и во всей Чечне , тейпа, который мог бы сказать, что сохранил всех своих мужчин. А если бы и нашелся такой, то потерял бы уважение других, и другие бы назвали всех мужчин этого тейпа женщинами. Но большего горя, чем у нее, Заремы, она даже по рассказам не знает. Хотя, наверное, свое горе для каждого самое больное, самое непереносимое.
      Зураб что-то долго говорил, что-то рассказывал капитану Басаргину. Наверное, то рассказывал, о чем не хотела вспоминать сама Зарема. Он освободил ее от этой тяжелой обязанности. Капитан сидел молча и хмуро, ритмично постукивал ручкой по чистому листу бумаги, ничего не записывая, иногда и у Зураба спрашивал, но у Заремы, слава Аллаху, нет. Только бросал на нее взгляды. Она эти взгляды чувствовала, хотя смотрела по-прежнему в пол.
      Потом они говорили оба. А она не слышала. Она думала о том, что Арчи проснулся уже и испугался, потому что нет рядом с ним матери. Опять нет, как тогда, когда он проснулся в госпитале, а потом увидел ее перевязанную и не умеющую вставать. Как плохо, когда дети просыпаются и пугаются. Еще хуже, если они вдруг обнаруживают свою маму забинтованной и загипсованной. Откуда может ждать радости ребенок, несколько раз переживший такое…
      Хорошо бы когда-нибудь купить Арчи игрушку и хоть тогда увидеть в его глазах радость…
 

* * *

 
      – Вам трудно будет… Вам, конечно, очень трудно будет… – сказал капитан Басаргин, и она вдруг поняла, хотя ничего не слышала из разговора мужчин, что они пытаются придумать, как помочь ей.
      А можно ли ей вообще помочь? Они что, могут вернуть ей Адлана? Они могут помочь ей вернуть отца? Они могут восстановить здоровье Арчи? Они ее саму, Зарему, могут опять сделать здоровой и веселой? О чем тогда они говорят? К чему тогда вообще все эти разговоры…
      – Не надо ничего… Ничего мне от вас не надо… – сказала она, попыталась встать, но ноги ее не держали. – Я ничего не хочу…
      – Вам не надо, надо вашему сыну. Придет и в Чечню нормальная мирная жизнь. Сын вырастет, и ему долго еще жить предстоит и внуков ваших растить…
      – Мы не знаем, что такое нормальная мирная жизнь. Я еще ребенком была, когда она кончилась… – откуда-то вдруг голос прорезался, сопротивляться захотелось, высказаться. Вспомнилось, что отец говорил раньше, до того, как купил себе автомат. А говорил он, что Москва предала Чечню. Растравила и бросила на произвол судьбы. После этого вспомнились и другие слова, что говорили сначала бородатые вооруженные люди, потом, когда с ними встал, и Адлан. – Зачем вы вообще пришли в наш дом, на нашу землю… Зачем?
      – А зачем чеченцы пришли в Москву? – все еще спокойно, но уже с напряжением в голосе сказал капитан. – Их сейчас там не меньше, чем здесь…
      – Они что, мешают вам жить, как вы привыкли?
      – Почти каждый чеченец в Москве если сам не бандит, то помогает бандитам. Не работают чеченцы на заводах, не встретишь чеченца на стройке. Чем они занимаются?.. Мне рассказать или вы сами это знаете? Вы должны это знать, потому что это знают здесь все.
      Да, честно говоря, Зарема сама прекрасно знала по разговорам, как живут чеченцы в Москве. Так же живут, как здесь. По закону сильного. И там сильные не дают слабым жить спокойно, и здесь не дают.
      – Оставили бы вы нас в покое… – сказала она тише.
      – Мы оставляли вас в покое. Вы, очевидно, забыли это. Покой вам предоставили. Но чем этот покой обернулся? Для вас для всех, для жителей Чечни? Чем? Напомнить? Но если бы еще только это!.. Вы же еще и в Дагестан пришли! Вас туда звали? Вот теперь вы и пожинаете плоды…
      – Меня в покое оставьте… – уже не за всех чеченцев, уже только за себя попросила она едва слышно, потому что знала, сколько в его словах правды.
 

* * *

 
      Она знала только свою маленькую правду, правду, которая касалась только ее лично. Но и чувствовала при этом, что не капитану Басаргину, а кому-то там еще, в Москве, рангом и званием повыше, имеющему карман потолще и рожу пошире, эта война нужна. Кто-то там, в Москве, наживается на этой войне, набивает свой карман. Точно так же, как здесь, в Чечне, есть люди, которые наживаются за счет войны и не хотят, чтобы она прекратилась.
      Но почему отвечать за все это должна она, Зарема? Почему страдать из-за этого должен ее маленький Арчи, который разучился улыбаться, перестал говорить и слышать! Почему другие люди должны отвечать за это? Соседи, знакомые, родственники и чужие? Почему ее мать должна остаться одной на старости лет, когда Зарема не выдержит больше собственных испытаний?
      И что тогда с Арчи станет?
 

* * *

 
      – Трудно сейчас устроиться куда-нибудь… Я попробую… – сказал капитан Басаргин.
      Зарема опять не слушала, что говорят между собой мужчины. Поняла только последнюю фразу. Она вдруг дошла до сознания. Ее попробуют на работу устроить. Работа и возможность получать зарплату – это возможность жить и кормить сына. Это возможность купить сыну какой-нибудь подарок, чтобы попытаться вызвать в его глазах радость.
      Кто знает, может быть, капитан в самом деле сумеет найти для Заремы работу? Сколько людей здесь, в Чечне, о работе только мечтают? Неужели ей так повезло? Зарема размечталась и даже взглянула благодарно на Зураба. Это и он тоже помогает. Он помогает, а не мстит…
 

* * *

 
      Зураб отвез ее в деревню на своей милицейской машине. Один не поехал. Он никогда не ездит один, как и все милиционеры. На заднее сиденье сели еще трое с автоматами. Неприятно это было. Неприятно, что привозят ее домой милиционеры на машине. Люди могут плохо подумать о Зареме. С милицией в деревне никто не дружит. Это считается позорным – дружить с милицией. Но ее не спрашивали, на чем отвозить. А сил на то, чтобы пешком пройти двадцать два километра, у нее не было.
      – Здесь… – сказала она, когда машина поравнялась с ее домом.
      До дома матери можно и пешком дойти. Не хотелось, чтобы мать видела милиционеров. Не хотелось, чтобы Арчи их видел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ