ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ
      Дверь камеры распахнулась, и Энтрери, подняв взгляд, увидел в проеме мастера Кейна с холщовым мешком на плече.
      – Вот твои вещи, - объявил монах, сбрасывая мешок к ногам пленника.
      Энтрери поглядел на мешок, потом на Кейна, но не сказал ни слова.
      – Ты свободен. Все твои вещи здесь, включая твоего странного скакуна, кинжал и меч. Все, что было при тебе, когда тебя взяли.
      С подозрением посматривая на неожиданного посетителя, Энтрери заглянул в мешок и увидел богато украшенное навершие Когтя Шарона. Он понял, что это не обман, едва взялся за рукоять и почувствовал, как собственная воля клинка вторглась в его мысли.
      – Когда я поднял этот меч, мое уважение к тебе возросло многократно, - сказал Кейн. - Мало в мире людей, способных владеть таким оружием и не стать его рабом.
      – Но ведь ты взял его без труда, - заметил Энтрери.
      – Я выше подобных вещей, - ответил монах.
      Убийца между тем вытащил из мешка пивафвии накинул на плечи.
      – Твой плащ сделан дроу? - поинтересовался Кейн. - Ты жил среди дроу, в их земле?
      – Я выше подобных вопросов, - ответил убийца, передразнивая его.
      Кейн невозмутимо кивнул.
      – Но может, ты решил силой заставить меня рассказать, - предположил Энтрери, - с помощью той заразы, которую вселил в мое тело?
      Монах отошел чуть в сторону, скрестив руки на груди. Убийца с минуту не спускал с него настороженного взгляда, но потом, хмыкнув, стал собираться.
      – Так ты мне скажешь, чему я обязан внезапной переменой участи? - спросил он. - Или мне придется выдержать еще одну беседу с королем Гаретом?
      – Твое преступление не доказано, - сказал Кейн, - поскольку мы получили иное объяснение вашим намерениям.
      – Какое же?
      – Следуй за мной. Тебе придется за короткое время преодолеть большое расстояние. Ты освобожден из заточения, но должен покинуть пределы Дамары и Ваасы.
      – Кто ж здесь останется по доброй воле?
      Монах пропустил замечание мимо ушей и пошел по коридору. Энтрери - за ним.
      – По истечении десяти дней, Артемис Энтрери, ты не сможешь появиться в землях Бладстоуна под страхом смертной казни. Снисходительность короля Гарета и королевы Кристины позволяет тебе провести в их стране ближайшие дни, однако их терпение имеет предел. Десять дней.
      – У меня быстрый конь, который к тому же никогда не устает. Хватит и одного дня.
      – Хорошо, значит, договорились.
      Они шли молча мимо стражников, провожавших их любопытными или тревожными взглядами. Энтрери в ответ смотрел на них так, что вооруженные до зубов солдаты, несмотря на присутствие Кейна, невольно сжимали покрепче рукояти клинков.
      Настроение у Энтрери было мрачное. Он до сих пор ощущал в теле последствия грубого вторжения воли Кейна. Словно волны бились внутри его телесной оболочки, сталкиваясь, разбиваясь и расходясь в стороны. Предложенное Эмелином сравнение его жизненной энергии с туго натянутой веревкой казалось весьма подходящим. Энтрери мог бы лишь добавить, что это вмешательство представлялось ему схожим с тем, что делал с жертвами его кинжал-вампир.
      Он машинально потрогал рукоять своего верного клинка и призадумался.
      – Постой-ка, - окликнул он Кейна в двух шагах от тронного зала.
      Монах обернулся. Стражи по сторонам дверей крепче вцепились в древки алебард.
      – Как же я могу всему этому верить? - спросил убийца.
      – А что тебе остается?
      – Ты меня вывел из камеры, следствие закончено, суд свершился, наказание назначено, причем это не смертная казнь, а изгнание. Но ты продолжаешь держать мою жизнь в своих руках?
      – Этот приём называется «дрожащая ладонь», его последствия скоро исчезнут,- заверил Кейн.- Это ненадолго.
      – Но до тех пор ты можешь без труда убить меня?
      – Да.
      Едва монах это сказал, Энтрери сорвался с места, зажав в руке кинжал. Кейн успел заслониться рукой, но Артемис и не думал его убивать и метил отнюдь не в сердце. Достаточно было укола в ладонь. Кейн, глядя на него с изумлением, спросил:
      – Ты хочешь, чтобы я тебя убил?
      Вместо ответа Энтрери, улыбаясь, послал кинжалу мысленный приказ. Глаза Кейна округлились: может, он и поднялся выше многих вещей, но, очевидно, не всех.
      Стражники за его спиной, хотя и держали алебарды наготове, все же вмешиваться не стали - да и что бы они сделали, если сам мастер Кейн не смог справиться? Один из стражей распахнул дверь и громко позвал короля Гарета.
      – Трудноразрешимый вопрос, но от этого не менее интересный, как считаешь? - обратился Энтрери к монаху. - Моя жизнь в твоей власти, ты можешь вызвать у меня паралич одним-единственным словом, это я хорошо помню. Но мне надо всего лишь разрешить кинжалу выпить твою жизненную энергию и перелить ее в меня. Что же это будет, мастер Кейн? Сможет твоя «дрожащая ладонь» убить меня прежде, чем мой кинжал перельет в меня достаточно твоей жизненной силы, чтобы я остался жив? Или нам обоим несдобровать? Попытаем счастья, а?
      Кейн смотрел на него с похожей усмешкой.
      – Что здесь происходит?! - вскричал Гарет, выбегая в коридор.
      За ним, что-то бормоча, выскочил брат Дугальд, а королева Кристина сразу закричала: «Какое коварство!»
      – Как будто вы были со мной честны, - парировал Энтрери, не спуская глаз с Кейна.
      – Чего еще можно было ожидать от такой твари, как ты? - воскликнула королева.
      «Придушил бы тебя», - подумал убийца, но благоразумно придержал язык за зубами. Король Гарет хоть и здравомыслящий человек, но вряд ли сохранит благоразумие, если дело коснется его жены.
      – Тебе вернули и свободу, и имущество, - сказал Гарет. - Кейн должен был сообщить тебе об этом.
      – Он и сообщил, - отозвался Энтрери.
      Слышались шаги собиравшейся отовсюду стражи, но ему было все равно.
      – Тогда почему ты это сделал?
      – Как мне уйти, зная, что этот монах может в любую минуту убить меня? Или он отпустит мое тело из своих цепких лап, или один из нас умрет, а может, и оба, на этом самом месте.
      – Каков глупец! - вскричала Кристина, но Гарет шикнул на нее.
      – Неужели собственная жизнь так мало значит для тебя… - начал король, но монах, все это время пристально глядевший в глаза Энтрери, поднял свободную руку, прося тишины.
      – Гордыня считается одним из смертных грехов, - проговорил он.
      – Тогда сам от нее избавься! - огрызнулся убийца.
      Кейн благодушно усмехнулся и закрыл глаза.
      Энтрери покрепче сжал рукоять кинжала, готовясь мгновенно выпустить на свободу его страшную силу. Правда, он сам не очень верил, что ему удастся это сделать, даже если бы они оказались с Кейном один на один. Невидимая власть монаха над ним была столь сильна, а тело так быстро выполняло его приказы, что Энтрери наверняка был бы если не убит, то обездвижен точно еще до того, как клинок выполнил бы свою работу.
      Когда мастер Кейн вновь открыл глаза, лицо его было торжественно-безмятежным, и Энтрери почти сразу почувствовал себя свободным.
      – Я больше не держу тебя, - сообщил Кейн и так быстро отнял ладонь, что убийца этого даже не заметил.
      – Почему ты уступаешь его требованиям? - в ярости бросила Кристина.
      – Потому что они справедливы, - ответил Кейн. - Я сообщил ему об условиях освобождения и выпустил. Если мы не верим, что он примет наши условия, может, и отпускать его не стоило?
      – Может, и не стоило, - согласилась Кристина.
      – Он свободен, - сказал Гарет, - по справедливому решению суда. Но это нападение…
      – Имело свои причины и, в конце концов, ничего не меняет, - заверил его Кейн.
      Энтрери спрятал кинжал, а Гарет увлек Кристину и Дугальда обратно в зал.
      – Я пропустил что-то интересное? - раздался вдруг донельзя знакомый голос.
      – Полагаю, это он меня сторговал? - уточнил Энтрери у монаха.
      – Твой друг-дроу умеет убеждать, у него всегда козырь в рукаве, - подтвердил тот.
      – Вот уж точно.
 

* * *

 
      Вскоре Энтрери шел бок о бок с Джарлаксом по булыжной мостовой, совсем не чувствуя себя свободным. Из башни Гарета он, конечно, вышел. Но не все темницы сделаны из камня и железных решеток, подумал он и нащупал волшебную флейту, заткнутую сзади за ремень. Чем стал для него этот инструмент - тюрьмой или ключом от тюремного замка, Энтрери так и не решил.
      Солнце быстро садилось за горами по ту сторону маленького озера, за приятелями бежали длинные тени. Уже чувствовалось холодное дыхание вечернего ветра.
      – Пока вы тут ходите, песни поете, как будто сам черт вам не брат, - заголосил кто-то позади них.
      Джарлакс обернулся, а Энтрери недовольно скривился.
      – Я буду сидеть, ворчать и пыхтеть, жизни нисколько не рад? Нет, я лучше напьюсь, от пуза нажрусь и девчонку щипну за зад! А-ха-ха! - закончил Атрогейт. - Эй-эй! Черная лысина! Погоди-ка, а то моим коротким ножкам за тобой не угнаться! Обнимать я тебя, конечно, не стану, но спасибо, что вытащил меня из этой дыры!
      – Ушам своим не верю, - чуть слышно процедил Энтрери.
      – Он нам полезен, - сказал Джарлакс. - Сильный как бык, не унывает.
      – И выносить его можно с трудом.
      – В последнее время ему не слишком-то весело было из-за дел с Цитаделью. Пусть радуется.
      – А я-то надеялся, ты меня выручил, обменяв на него, - довольно громко сказал Энтрери, подождав, когда Атрогейт подойдет совсем близко.
      – А-ха-ха! - разразился тот громовым хохотом. Убийца подумал, что оскорбить или обидеть толстокожего дворфа просто невозможно.
      – Артемис, ты несправедлив. - Джарлакс с притворной горечью прикрыл глаза. - Я никогда не бросаю друзей.
      Энтрери хмыкнул.
      – Поверь, когда я узнал, что Нелликт забрал Калийю прямо из ее комнаты в Воротах Ваасы и Цитадель… - начал дроу и оборвал себя на полуслове, заметив, как глаза приятеля расширяются от ужаса.- Знаешь, добраться до логова Нелликта было непросто, - добавил он.
      – Где она?
      – В полном порядке, вон в той таверне, в хорошем номере, - ответил дроу. - Я никогда не бросаю друзей.
      – Ее забрал Нелликт?
      – Угу-угу, - вмешался Атрогейт. - А твой лысый черномазый дружок забрал у Нелликта башку и поставил ее перед троном Гарета, вот так-то. А-ха-ха! Хотел бы я посмотреть, как Кристина скривилась!
      Энтрери пристально поглядел на Джарлакса, а тот, отвесив поклон, сказал:
      – Твоя дама тебя ждет. Под страхом смертной казни мы трое должны покинуть земли Бладстоуна в течение десяти суток, но свободный денек, я думаю, у нас все же есть. Может, уговоришь Калийю ехать с нами.
      Энтрери растерянно молчал. Когда он заставил Джарлакса уйти через портал, то думал, что больше никогда его не увидит, однако последние события: неожиданное освобождение, появление дворфа, вести о Калийе - накрыли его с головой, как океанская волна. Теперь она откатывалась, как будто увлекая и его за собой.
      – Ступай к ней, - тихо и серьезно сказал Джарлакс. - Она обрадуется.
      – И пока ты будешь с ней развлекаться, я, пожалуй, пойду поскорей надираться! - провозгласил Атрогейт и разразился идиотским смехом.
      Энтрери метнул в Джарлакса острый взгляд, а тот сделал приглашающий жест в сторону таверны.
 

* * *

 
      Джарлакс с Атрогейтом подождали, пока Энтрери поднимется по лестнице в «Последний привал», самую лучшую гостиницу Бладстоун-Виллиджа, где предлагали чистые комнаты, хорошее эльфийское вино и красивый вид на Белое Дерево со всех балконов.
      И Атрогейта, и Джарлакса в городе знали. Один прославился своими подвигами на севере и мастерским владением кистенями, а второй был дроу, и этого оказалось вполне достаточно!
      Однако сегодня все встречные поглядывали на них с подозрением.
      – Похоже, новость о том, что Гарет нас помиловал, сюда пока не дошла, - заметил Джарлакс, усаживаясь на стул в дальнем углу обеденного зала.
      – Ничего себе «помиловал»! - воскликнул Атрогейт. - Хотя я не прочь убраться из Бладстоуна. Особенно учитывая, что Цитадель наверняка захочет отплатить за Нелликта.
      – Это точно,- согласился дроу и повернулся к служанке, чтобы скрыть улыбку.
      Им едва успели принести первый заказ - Джарлаксу вино, а дворфу мед, - как в дверях таверны неожиданно появились старые знакомые темного эльфа.
      – Кажется, я еще никогда не видел у тебя такой изумленной рожи, - глядя на него, сказал дворф.
      – Поверь мне, это случается очень редко, - отозвался Джарлакс, не отводя взгляда от сестер-драконов.
      – Чего, завел зазнобу, да? - подмигнул Атрогейт и разразился хохотом, когда женщины направились к их столику.
      – Сударыни Ильнезара и Тазмикелла, - представил Джарлакс, вежливо вставая при их приближении. - Я надеялся повидаться с вами в Гелиогабалусе по пути к южной границе королевства.
      У столика стояло только три стула. Тазмикелла заняла свободный и жестом предложила Джарлаксу сесть. Ильнезара поглядела на Атрогейта.
      – Нам надо поговорить с Джарлаксом, - сказала она.
      – А-ха-ха! Что ж, а я послушаю. Вряд ли ему удастся вас развеселить, так, может, я…
      Не дав договорить, Ильнезара одной рукой ухватила его за грудки и рывком подняла.
      Атрогейт поперхнулся и задрыгал ногами в воздухе.
      – Вот это да! - вскричал он. - Ну и ручки у дамочки, правда, эльф? А-ха-ха!
      Ильнезара вперила в него гневный взор. Похоже, ее ничуть не заботило, что все взгляды в таверне были прикованы к ней, - ведь не каждый день увидишь изящную красавицу, без видимых усилий держащую на весу в вытянутой руке дворфа весом в двести фунтов, да еще и в доспехах.
      – Знаешь, красотка, ты, может, и хлебнула зелья, чтобы прибавить себе силенок, - сказал Атрогейт, - но лучше будь умницей и поставь меня. Баба должна знать свое место.
      Джарлакс настороженно замер.
      – Как скажешь, - согласилась Ильнезара и, поискав глазами свободное пространство, швырнула дворфа через весь зал так, что он полетел к стенке, увлекая за собой мебель.
      Приземлившись, дворф тут же в ярости вскочил, но вдруг покачнулся и рухнул.
      Ильнезара, даже не взглянув на него, опустилась на его стул.
      – Не убивай его, пожалуйста, - попросил Джарлакс. - Он мне дорого обошелся.
      – Ты уходишь от нас, - сказала Тазмикелла.
      – Ничего другого мне не остается. Ваш король Гарет ясно дал мне понять, что настал предел его гостеприимству.
      – Но ты, конечно, ни в чем не виноват.
      – Твоя издевка весьма уместна.
      – Нам от тебя кое-что нужно, - вмешалась Ильнезара.
      – Сударыня, вы получали это от меня много раз,- обиженно ответил Джарлакс, в то же время пристально следя за ее лицом, - все-таки шутить с драконами опасно.
      К счастью, Ильнезара улыбнулась.
      – Мы знаем, что они у тебя, - поспешила сказать Тазмикелла, не давая сестре и дроу увести разговор в сторону. - Нам нужны оба камня, и из башни Герминикля, и из замка.
      – И больше тот, что из замка, - добавила Ильнезара.
      – Уршула бы обрадовался, - заметил Джарлакс. - А все-таки этот король-колдун был не дурак.
      – Ты признаешь, что они у тебя?
      – Камни, вырезанные в форме черепов, - кивнул Джарлакс. - Один человеческий, другой драконий. Вы знали о них, когда отправляли меня в Ваасу.
      – Так ты их достал? - нетерпеливо спросила Ильнезара.
      – Да, оба.
      – Давай же сюда.
      – И не вздумай торговаться, - предупредила Тазмикелла.
      – У меня их нет.
      Сестры тревожно переглянулись и с недоверием уставились на дроу.
      Атрогейту между тем удалось встать на колени. Тряхнув косматой головой, он поднялся на ноги и, качаясь, сделал шаг к столу.
      – Мне пришлось просить помощи старых друзей, чтобы уйти от короля Гарета, - пояснил дроу и обратился к Ильнезаре: - Ты же владеешь приемами магии провидения. Что тебе стоит сотворить заклинание и выяснить, правду я говорю или нет?
      – Тот Джарлакс, которого я знала, не смог бы так легко расстаться со столь ценными вещами, - заметила Ильнезара, но все же последовала его совету и принялась за осуществление заклинания.
      – Просто ты ничего не знаешь о Бреган Д'эрт.
      – Д'эрт? Разве не так ты назвал замок? - поинтересовалась Тазмикелла.
      – Точно. Это группа независимых… предпринимателей из Мензоберранзана, моего родного города. Я их вызвал, чтобы скрыться от Гарета, и просил помочь освободить Калийю из Цитадели Убийц.
      – Мы слышали, что ты принес Гарету голову Нелликта, - сказала Тазмикелла.
      Вдруг Атрогейт, по-бычьи пригнув голову, с разбегу бросился на Ильнезару. Она, не глядя, выставила ладонь, и он, упершись в нее лбом, остановился как вкопанный, будто врезался в каменную стену. Женщина обернулась и дунула на него. Атрогейта подбросило в воздух, он перевернулся и шлепнулся пузом на пол. Поднявшись на четвереньки, дворф уставился на нее со смешанным чувством восторга и недоумения, не подозревая, конечно, кто она такая на самом деле.
      – Эх, мне бы такую девчонку, - мечтательно проговорил он и снова рухнул замертво.
      – Это обошлось мне недешево,- продолжал Джарлакс, когда все успокоились. - Но бросить Калийю на верную смерть я не мог, кроме того, мне нужно было обменять на что-то моего друга… друзей, - поправился он, мельком глянув на Атрогейта, - чтобы вызволить их из темницы Гарета.
      – Ты что, отдал камни своим приятелям из Подземья? - воскликнула Тазмикелла.
      – А что бы я с ними делал? Подземье же - самое место для подобных вещиц. Здесь, в Верхнем Мире, от них будут одни неприятности.
      – В Подземье от них тоже будут одни неприятности, - заметила Ильнезара.
      – Оно и к лучшему, - ответил Джарлакс, поднимая бокал.
      Тазмикелла вопросительно посмотрела на сестру, и та, чуть помедлив, кивнула, подтверждая, что он не лжет.
      – Ладно, мы это еще выясним, - сказала Тазмикелла.
      Но Джарлакс слушал ее вполуха, потому что некто вдруг вклинился в его мысли.
      – Именно этого я от вас и ожидал, - проговорил он, вставая и касаясь шляпы. - А теперь прошу простить меня, срочное дело.
      – Мы тебя еще не отпустили, - заметила Тазмикелла.
      – Сударыни, пожалуйста, позвольте мне откланяться.
      – Мастер Кейн приказал нам унести вас из страны, - сказала Ильнезара. - Вылетим на рассвете.
      – Значит, до утра.
      Тазмикелла рукой преградила ему дорогу, и Джарлакс с мольбой посмотрел на ее сестру.
      – Пропусти его, - попросила Ильнезара. Тазмикелла смерила дроу взглядом разгневанного дракона, но руку все же опустила.
      – Позаботься о нем, - на ходу указал дроу служанке на Атрогейта. - Как придет в себя, усади и дай столько выпивки, сколько потребует, ему нужно залечить раны. - И он бросил девушке мешочек с монетами.
 

* * *

 
      Ее волосы бились по спине, влажное от пота тело поблескивало в тусклом свете свечей. Изогнувшись дугой, Калийа запрокинула лицо, грудь ее тяжело вздымалась, с губ срывались тихие стоны.
      Энтрери смотрел на нее снизу, стараясь навеки запечатлеть этот образ в памяти. Она была его отдохновением, его островком покоя. С ней он мог ненадолго забыть о своей злости. Он был зол на Джарлакса, который использовал его в своих целях, но еще больше разозлился из-за того, что оказался обязанным дроу своей свободой, - меньше всего ему хотелось быть у него в долгу. Снова придется странствовать, снова с Джарлаксом, да еще, похоже, с несносным Атрогейтом.
      И с Калийей, подумал он, проведя ладонью от ее шеи к животу. Он надеялся, что она станет его якорем, его бухтой, благодаря ей он соберется с силами и, в конце концов, придумает, как навсегда избавиться от Джарлакса.
      Только так ли уж сильно он этого хочет?
      Бедняга совсем запутался. Он бросил взгляд на кучу своих вещей, где среди одежды и прочего лежала флейта Идалии. Это все она виновата, она заставила его распахнуть сердце в надежде на то, что жизнь может стать чем-то большим, чем просто существованием.
      Он никак не мог с этим смириться, но все же чувствовал признательность.
      Раньше все было определенно. А теперь - путаные чувства, странная смесь любви и ненависти, отчаянных желаний и холодной сдержанности, дружбы и стремления к одиночеству. Все невнятно и неясно.
      Однако, взглянув на свою любимую, он мысленно осекся. Вот она, теплая, живая. Впервые в жизни он принадлежал женщине безраздельно.
      Калийа опустила голову и пронзительно посмотрела ему в глаза. Закусив губу, она дышала коротко и часто. Потом напряглась, как тетива, и рывком запрокинула голову назад.
      Прикрыв веки, он полностью отдался подхватившему его приливу. Он чувствовал, как расслабилось ее тело, и открыл глаза, думая, что она сейчас ляжет ему на грудь.
      Но вместо этого увидел, что она возвышается над ним, сжимая в руке кинжал, целясь прямо в сердце.
      Спасения не было - не увернешься, не спрячешься. Он мог хотя бы заслониться рукой, но не стал, потому что вдруг в это мгновение ему стало пронзительно ясно, что все надежды рухнули и нет никакой бухты, все ложь, ничто в жизни его больше не держит. Какой смысл искать спасения?
      Этот удар был пострашнее удара клинком.

       ДОРОГА ДОМОЙ
       Главная цель самоосмысления- создание ясного, честного образа самого себя. На этом пути нужно отбросить ложные покровы и стать лицом к лицу с правдой - даже если признавать собственные ошибки больно. Сталкиваясь с непоследовательностью, мы пытаемся закрыть на нее глаза, ведь всем нам хочется быть цельными и последовательными.
       Но на пути самоосмысления нет места такому уклонению от правды. Человеку, ставшему на эту дорогу, просто необходимо признать свои ошибки, принять их и двигаться дальше с желанием стать лучше.
       Существует множество причин, по которым мы обманываем самих себя. Как правило, мы делаем это, чтобы потешить самолюбие, но бывает, и оттого, что боимся.
       Ибо иногда, как я понял недавно, мы боимся питать надежды, поскольку надежда предполагает ожидание, а на смену ожиданию может прийти разочарование.
       И потому я снова спрашиваю себя напрямую- по крайней мере, мне кажется, что я не пытаюсь уклониться от правды, - почему я чувствую странное сродство с человеком, отринувшим почти все, что есть для меня драгоценного в жизни, с Артемисом Энтрери? Почему мысли о нем вообще приходят мне в голову? И отчего я не убил его, когда мог это сделать? Что именно помешало мне нанести последний удар?
       Вплоть до недавнего времени, пока я наконец не разрешил этот вопрос, я часто спрашивал себя: а не стал бы я таким же, как Артемис Энтрери, не сбеги я в свое время из Мензоберранзана? Быть может, все нарастающий гнев заставил бы меня вступить на тот же путь, что и он, на путь безжалостного убийцы? И вполне допустимо, что в стремлении к телесному совершенству я потерял бы душу и спрятался бы, как в раковину, в холодную жизнь без чувств и страстей. Вероятно, если отсутствует страсть, нет места и самоисследованию, а при таком отношении к себе я и впрямь потерял бы душу, останься я в городе своего детства.
       И лишь сейчас, когда я сбросил, наконец, груз вины, так долго тяготивший меня, я могу с полной уверенностью утверждать, что не стал бы подобием Артемиса Энтрери, даже если бы остался в Мензоберранзане. Скорее, обратив весь свой гнев вовне, а не внутрь, сделав ярость своим доспехом, я мог бы стать похожим на Закнафейна. Не могу сказать, что желал бы такой жизни, как прожил он, да и вряд ли я смог бы долго терпеть такое существование, но пройти путь Энтрери я хотел бы еще меньше.
       Итак, теперь меня это больше не тревожит, мы с Энтрери вовсе непохожи в том смысле, в каком я боялся. И тем не менее, я продолжаю думать о нем, причем часто. Видимо, оттого, что питаю надежды.
       Забавная штука- реальность. Правда- вовсе не такая определенная и неизменная вещь, как нам того хотелось бы; восприятием нашим руководит эгоизм, а восприятие находит себе подтверждение. Например, неприятное отражение в зеркале можно приукрасить, получше причесав волосы.
       Итак, верно, что мы манипулируем реальностью. Мы можем уговаривать, вводить в заблуждение. Можем заставить окружающих видеть нас в нужном свете. Можно спрятать эгоизм за показной щедростью, замаскировать под великодушие страстное желание быть любимым и уважаемым, скрыть нетерпеливое желание под нежной улыбкой, чтобы сломить нерешительность робкой возлюбленной. Мир не только мираж, зачастую он просто обман. Ведь история пишется победителями, и потому складывается впечатление, что детей, погибших под копытами коней победоносной армии, как будто не существовало вовсе. Прожженный вор может прослыть щедрым благотворителем, избавляясь от ненужного хлама. Правителя, отправляющего молодых ребят на смерть, провозглашают благодетелем, когда он целует нежную щечку ребенка. Для тех, кто понимает, что реальность на самом деле лишь то, что мы из нее творим, любой вопрос превращается в вопрос восприятия.
       Так устроен этот мир, но многие стараются жить вопреки этому. Например, справедливый король Гарет Драконобор, правящий в Дамаре, или госпожа Аластриэль в Серебристой Луне, или Бренор Боевой Топор из Мифрил Холла. Они не пытаются замаскировать реальность, чтобы обмануть восприятие других, они стремятся улучшить действительность, они идут вслед за мечтой и верят, что выбрали правильный курс, а потому они всегда будут казаться теми, кто есть на самом деле, - честными людьми доброй воли.
       Ведь гораздо тяжелее изменить внутренний образ, возникающий в зеркале самопознания, трудно спрятать чистоту или черноту сердца и души от себя самого.
       К сожалению, многие превращают свою жизнь не в мираж, а в постоянный самообман. Аплодисменты они принимают за обожание, а мелкие подачки бедным заменяют им пятновыводитель для души. Среди полководцев, играющих жизнями тысяч людей, много ли таких, что расслышат сквозь гром восторгов всех тех, кто верит, что войны могут изменить мир к лучшему, крики отчаяния?