- Радость пространства - хороший признак, - сказал Боб. -Если, разумеется, это не из-за астрофобии.
      Джек улыбнулся.
      - Не грустно ли певцу в людской толпе томиться?.. - процитировал Боб.
      - Простите, Боб?
      - Да нет, - словно спохватился. -Вечно я...
      - Будет Вам, Боб. - Их голоса отдавались лёгким эхом. - Не хотите чайка перед уходом?
      Боб посмотрел на Джека каким-то вороватым взглядом.
      - А почему бы и нет. Я кое-что закончу и минут через пять под- нимусь к тебе. Отведать не желаешь? - Боб протянул ему тарелку с пирожками. - Я вышел недавно, купил. Около автостанции,
      203
      здесь внизу. Район бедняков, а мучные изделия, на мой взгляд, самые лучшие в городе.
      Джек взял один пирожок и сразу же откусил. Рот наполнился приятным вкусом печёного теста и мяса.
      - Действительно, вкусные. Спасибо. Я жду Вас наверху.
      Лифт. Кнопка с номером этажа. Устал. Надо было домой ехать. Сейчас бы уже спал. Какого чёрта? Вечно мой язык. Уже пригла- сил... Футляр от очков, наверное, у Боголаева забыл. Теперь он будет в нём свои очки хранить. Или он без очков был? Не помню.
      "А в пирожке, что съел сейчас, куча поколений. Там, внизу, у автостанции, гной маленьких домов, мириады женщин, стоящих в тяжёлых, грязных пекарнях. "Мать" Горького... Я съел часть их, часть мира, где я сам - часть. "Быть или иметь", "иметь или быть", к некоторым это не успеет прилепиться. Там внизу. Их дети. Они не получат своего шанса. Мысли, не приводящие ни к чему, приводящие к себе. Круг. Незаметно меняется лишь ради- ус. Радиус.
      На зубе моём образовалась маленькая щель. Но что она по срав- нению с брешью в детских животах бедных кварталов. Я чуть сытнее их и уже иной. У меня другие танталовы муки.
      Вылить бы сейчас тарелку супа на стену, как отец Браун, и пусть полиция нравов по этому следу придёт в бедняцкий дом, в эти харчевни, в ту булочную, пекарню, в мой офис, наконец. Это ли не лучше, чем гоняться за уличными проститутками. Пусть каждый делает своё. Кесарю - его собственное. Мать их. При чём здесь я? Зачем мне это всё? История сильнее меня. Что б ни сделал, станет песчинкой этой пахнущей слизью истории. Так было задумано! Когда уже случилось, гм. Ещё один пирожок в мой рот, что целовал вчера рот проститутки и год назад пальцы ног любимой, и всё это - ещё одна не доведённая до оргазма пылинка истории.
      "Мать" Горького, "Идиот" Достоевского.
      "Опыты" Монтеня, когда уже на пенсии. В лоджии. В кресле-качалке. Может, пойму с пятого раза "Улисс" Джойса. Всегда хочется говорить о том, что знаешь меньше всего. Желание и обязанность солгать как духовная клептомания. Непонятное нас
      204
      лаждение от непонятного противоречия. Чем старше, тем труднее влюбиться и легче просидеть весь день перед тупым телевизо- ром... но кусочек хлеба, тонкий слой сливочного масла и солёный сыр... всегда пожалуйста. Нет ничего лучше... на большом вре- менном участке. Кусок хлеба, напомаженный сливочным маслом. Тонкий слой солёного сыра сверху. Первый кусочек во рту. Слы- шимое только тебе сладостное чавканье. Пишу, и слюнки во рту... "Мать" Горького? Слюнки во рту. Сладким чаем всё запить. С лимончиком. В подстаканнике. Серебряном. Что от деда. Под- полковника Советской армии. Ох. Сытость. Сладость. Радость. Веки набок. А тарелку супа не на стену. А внутрь. В полный живот, где уже сладкий чай плещется, хлеб с сыром плавают. Масло сливочное рекою растеклось. Никогда меры не знаем. Ух. Хорошо. Хрен с Вами. Благословляю себя. Веки набок. Сон".
      - Вот ваш чай, Боб.
      - Спасибо.
      Боб устроился на подоконнике.
      - Как поживаешь, Джек?
      - С переменным успехом.
      - Ещё жив?
      - Вы про счастье идиота?! - улыбнулся Джек.
      - Мне понравилась шутка, - не продолжая темы, сказал Боб, - услышал в маклерской конторе; ко мне родственники приезжают из Чехословакии. Так вот, там довольно сексапильная секретар- ша хвасталась одному маклеру, что купила себе новое платье. Красивое белое декольтированное. Она разошлась со своим при- ятелем и сгоряча рванула в магазин. Сейчас-то уже отошла, но платье уже у неё. - Боб сделал глоток чая. - В этой конторе масса народа. Снуют туда-сюда. Какие-то иностранные рабочие, пот- ные толстяки, старики, чёрт-те что в общем. И у всех у них на неё перманентно стоит, из глаз капает. А эта ничего не замечает, знай себе балаболит. Только, говорит, надеть некуда. Сей маклер ей, мол, давай, поедем на уик-энд в гостиницу, там и наденешь. А она: "Я ищу, где надеть, а ты мне предлагаешь, - где снять".
      Ещё глоток чая. Хлюп. Вниз, на встречу с мочевым пузырём.
      205
      Джек ухмыльнулся.
      - Можно вопрос, Боб?
      - Только не сложный.
      - А что это за песню Вы всегда поёте?
      - Боюсь тебя разочаровать, Джек, - слишком прозаичный ответ.
      - И всё-таки?
      Боб достал сигарету. Прикурил. Положил пачку и зажигалку обратно в карман.
      - А от нечего делать. - Потом хмыкнул. - Надо же напоминать себе, кто ты есть на самом деле.
      Начинало смеркаться.
      - Нас, Джек, заставили играть в жизнь, а правил не объяснили. И мы, как дети, отплясываем "холодно-тепло", только с той лишь разницей, что предмет-то нам не найти никогда.
      Он слез с подоконника, и устроился в кресле уже давно ушед- шего домой Грега.
      - В Японии, Ранинг, есть место, может слышал, называется Сад Рёандзи Философский Сад. В нём разбросаны пятнадцать боль- ших камней; они расположены так, что с любого места видны только четырнадцать. Передвинешься, чтоб увидеть пятнадца- тый, и из поля зрения уходит предыдущий; так и мы у себя в ду- ше видим только четырнадцать. В лучшем случае... К сожале- нию, к радости, - не знаю.
      Остановился.
      Джек не нарушал молчания. Подпёр голову руками.
      Тихая усталость.
      - Сплав! - вдруг воскликнул Боб.
      Джек никогда его таким не видел.
      - Сплав внутри нас, - уже более спокойно продолжал Боб. -Комки, нервы. Мы все подчас напоминаем одного большого человека, страдающего эксгибиционизмом и полным параличом одновременно.
      - А Вы - пессимист, - усмехнулся Джек.
      - Возможно, - ответил Боб. - Сейчас вот чай допью и пойду.
      - Боб, а не слишком ли претенциозная теория?
      - Ты про чай?!
      206
      Джек улыбнулся.
      - Брось, Ранинг, не слишком. Если человек не умственный дис- трофик, разумеется. - Он закурил ещё одну сигарету, откинулся на спинку удобного кресла. - А моя одиозная репутация, - он махнул рукой. - Жаль, что приходится работать.
      - Это точно, - подхватил Джек,
      - Сейчас! - вновь воскликнул Боб. - Иногда ведь хочется ска- зать именно сейчас. Не потом. Сейчас. Потом будут чувства к этому с точки зрения "потом". Понимаешь?! Вот: Ах!.. Главное - сейчас. - Он развёл руками. - Уподобляемся частенько рыбам. Только губами двигаем. Боимся сказать себе правду. Что, с ума что ли мы сошли? Это в лучшем, опять же, случае. Как правило, многие вообще ничего не понимают. Счастливчики: прожить и сдохнуть с плотной повязкой на без того тупых до боли глазах... Губами шевелим. Лучше тихо ковылять к смерти. Как рыбы... Что-то у меня тяжёлый день.
      Как будто выпустил пар и потух.
      Джек по-прежнему молчал.
      Уже спокойным, ровным голосом, казалось, говорит сам с со- бой:
      - Мы только на секундочку забываем, что у пойманной рыбы никогда не будет могилы. Лишь обглоданные кости в миксере мусорной машины. Вперемешку с целой тонной отборного кала. - Боб сделал паузу и закончил мысль:
      - Хочешь сказать - скажи сейчас. Хотя бы себе. А весь суетный антураж, он опять взмахнул рукой, - это для красивых речей с трибуны. В пустом зале.
      Боб поставил свой стакан на маленький поднос в углу кабинета; утром уборщицы забирают грязную посуду.
      - Спасибо за чай, Джек.
      Очень много событий для одного дня.
      - Всего хорошего.
      С четверть часа Джек просидел без движения. Приятно гудели ноги и спина.
      Тряхнул головой. Словно очнулся. Позвонил и наврал Вике. Придёт поздно. Много работы. Закрыл кабинет на ключ, спус- тился вниз.
      207
      Вечерняя улица встретила нежной прохладой. Вечерние люди ходят медленно. Вечерние люди, вечерние люди. Это, кажется, у Евтушенко. Нет. А да, утренние люди. У Евтушенко.
      Мимо него медленно, вразвалочку, прошла молодая пара. Они влюблённо смотрели друг на друга. Проводил их глазами. Опять грустно.
      Усталость, навалившись.
      "Не объяснили правил..." Привет тебе, дьявол. Ты-то, наверня- ка, правила знаешь. Мои поздравления... Ну, ты доволен?! Улы- баешься, поди, гад? Давай, давай, перекуси. Поешь, поешь, старичок. Даже ругаться не хочется. Покусай меня изнутри... Утомился. Нет сил ни на что.
      Решил поехать домой на автобусе. Машину завтра заберу. В общественном транспорте атмосфера хорошая. Просторно. Сесть у окна и грустно смотреть на прохожих. Огни, лужи на дороге. Даже не грустно, а так... без эмоций. Ни плохих, ни хороших. Заплатил за билет и поехал куда тебе надо. Торопиться некуда. Сердце, глаза усталые, руки на коленях. "Прищемив не палец, а жизнь".
      Он подошёл к остановке. Посмотрел на расписание: до прихода автобуса оставалось несколько минут. По соседству с расписани- ем находилась доска объявлений. Он разыскал русскую колонку:
      "Милые, чистоплотные котята.
      Возьмите одного на счастье".
      "Куплю значки по теме Олимпийских игр.
      Возможен обмен".
      "Куплю набор открыток и книжку "Львовский
      Оперный Театр".
      (Вечером, Лена)".
      Какой-то хохмач написал тушью внизу: "Добрый вечер, Лена. Коля".
      Тематика выдерживалась и далее:
      "Продаётся большая коллекция значков:
      Ленин, авиация, космос, города Прибалтики".
      208
      "Патефон, колготки - недорого".
      "Куплю любой недорогой предмет мебели и
      плиту с духовкой, желательно, в районе
      библиотеки для слепых".
      "Картины маслом - дёшево".
      Уже должен подойти автобус.
      "Меняю новую книгу А. Рыбакова "Тяжёлый песок"
      на его же роман "Дети Арбата".
      Один на остановке. Прыгающие по асфальту огни вдалеке...
      "Обменяю или продам "атмор" для ванной.
      (На швейную машину).
      А вот и желанный автобус. Интересно, что такое "атмор"? Надо было на своей машине ехать всё-таки. Ну да ладно. Настроение само по себе стало улучшаться. Приду, приму горячий душ... или нет, лучше в спорткомплекс, в сауну. Идея. Потом домой. Сог- рею себе пиццу в печке. Позвоню кому-нибудь; вечер ещё молод. Ночная прохлада нежно гладит щёки.
      209
      15
      Джек мотнул головой и проснулся.
      Задремал прямо за столом.
      Бросил взгляд на часы: половина шестого. Большая шестиком- натная Захаро-Викторова квартира заглатывала любую компа- нию. На противоположном конце стола о чём-то вполголоса бе- седовали Виноградов с Капитоном. Рядышком, прямо на стуле, кемарил охальный Рыж. Из смежной с гостиной комнаты доносился гитарный звон. О, вот старый алкаш Капулянский затянул свою любимую.
      Что-то это голова. Содовой воды...
      Так уже лучше.
      Сзади кто-то положил руку на плечо.
      - Джек, приятно было познакомиться. Через Виктора состыку- емся, - и уже дальше. - Пока, народ.
      - Салют, - он махнул рукой.
      Тяжело перебирая ногами, дошёл до ванной комнаты, но там оказалось заперто: кто-то решил принять ванну в столь ранний час.
      (Захар выключил свет в своей комнате, забрался на подокон- ник, прислонил голову к окну, задёрнул занавеску.)
      Предположив, что в ванне сейчас почти наверняка Слава с Ла- рисой, Ранинг мысленно пожелал им удачи и отправился умы- ваться на кухню. Вода помогла, но ненадолго. Да впрочем, на многое он и не рассчитывал.
      Обратно через салон.
      Капитон на миг оторвался от разговора:
      - Хлопнешь с нами, Ранинг?
      Да.
      - Так вот... - продолжал Виноградов.
      Открыл дверь в одну из комнат. Четыре человека лениво распи- сывали пулю. Рядышком примостилась Розита. У них когда-то были общие друзья. Уже несколько лет не виделись, а всё в прекрасной форме. Макс её случайно встретил и пригласил в честную.
      - С добрым утром, Джек, - улыбнулась она. Никто из игроков
      210
      на его появление не отреагировал.
      - Тузов Вам, ребята, - хмельной Ранинг продолжал своё путе- шествие.
      Добрёл до комнаты Захара. Присел на кровать. Плюхнулся на спину.
      ("В одиночестве побыть не дадут", - ворчливым тоном подумал Захар за занавеской.)
      Джек не помнил, сколько прошло времени. Проснулся от ощу- щения тяжести на своём теле. Открыл глаза и увидел прямо над собой лицо Розиты.
      - Это нескромно, - вяло улыбнулся он.
      Она поцеловала его в губы. Затем прошептала:
      - Только попробуй сказать, что ты не рад...
      - Рад, - быстро ответил Ранинг. - Он втянул носом воздух. -Ты потрясающе пахнешь... Как я тебя раньше не разнюхал?!
      Он прижал её к себе и перевернулся вместе с ней.
      ("Только этого мне сейчас не хватало", - подумал Захар и нахмурился.)
      - Раньше ты был очень занят Владой, - сказала Розита, - и ты знаешь, Ранинг, я всегда ревновала. Но, прости, не тебя, Джек... Её!.. Завидовала ей во всём, если хочешь, но это будет не точно. Ревновала!
      Джек нахмурился. Одному Богу было ведомо, как ему тяжело давалось каждое движение.
      - И мне важно, Джек, - продолжала она, - чтобы ты это знал: я хочу этого не из-за тебя. Из-за неё! - Она потянулась к нему.
      ("Руки не подам ему, если... - успел подумать Захар. - Ренегат! Самец!")
      Но Джек не подвёл Захара. С усилием двигая языком, он прого- ворил:
      - Розиточка, знакома ли тебе поговорка, в коей два главных действующих лица - Бог да порог?!
      211
      16
      Телефонный звонок. Труженик.
      Джек ответил:
      - Слушаю.
      Из трубки вылетело четверостишье:
      - На беду, ни с кем не встретишься!
      "Полно петь... Эй, молодец!
      Что отстал?.. В кого ты метишься?
      Что ты делаешь, подлец!"
      Раздался смех Ростика.
      Ростик. Его невозможно не узнать. Вдруг появился. Говорили, он нашёл потрясающую девочку. Хормейстера. Не представляю, как она с ним живёт. Он же чистый хрон. Никогда не понимает, что происходит вокруг; либо на всё абсолютно наплевать, либо просто вжился в эту маску. Но поторчать любит, что да, то да. Это же он ещё в Союзе, в здании Педагогического Института развесил объявления о квалификационном отборе на конкурс красоты. Девушкам предлагалось принести с собой купальники. В самом конце самодельной афиши указывался, разумеется, номер его комнаты в общежитии.
      Вместо кроватей, которые предусмотрительно вынесли в соседние апартаменты, поперёк комнаты стоял длинный стол главного жюри. Во главе стола, моргая выпученными глазами, всеми своими метр шестьдесят два восседал Ростик. По обе стороны от себя он поместил соседа по комнате и жильца тех самых апартаментов, куда были свалены отсутствующие по описи кровати. Перед каждым членом жюри стоял стакан и трёхлитровый баллон пива. В углу комнаты повесили шторку, где девочкам предлагалось переодеваться. Социалистическое стриптиз-шоу. Ростик гений.
      Жаль, но кончилось всё печально. Случайно пришедший в не- урочное время ухажёр одной из участниц элитного конкурса - он, к несчастью, оказался намного рослее главного члена жюри - ворвался в комнату и узрел простой мужицкий трюк. Он припод
      212
      нял Ростика над землёй и, глядя в честные глаза навыкате, мед- ленно проговорил: "Посчитаю до трёх, и ты меня, е--рь гнойный, запомнишь". При этом он добавил про половые отношения между собой и некоторыми Ростика родственниками. Ростик не роптал; он мужественно ждал своей участи. Сразу после обви- нительной речи богатырь гаркнул "Три!" и со всей дуры влепил любителю пива и прекрасного аккурат между глаз, на чём, соб- ственно, конкурс и закончился.
      - Рад тебя слышать, Ростик.
      Да, конечно, о нём же гуляла легенда, как Ростик подговорил сильного студента-программиста, и вместе с ним пролез ночью в кабинет заместителя ректора института по научной части - товарища Клячева; последний славился своей ненавистью к студентам. Про него даже ходил старый студенческий анекдот:
      Сидит студент на институтской лестнице и плачет.
      К нему подходит сокурсник и спрашивает, мол, чего,
      братан, слёзы льём?
      - Клячев умер, - говорит студент.
      Второй удивился:
      - Так радоваться надо. Чего же ты плачешь?
      - А я не видел, как он умер.
      Пока талантливый программист корпел над компьютером зама, Ростик специальным строительным материалом заткнул слив унитаза в личном туалете товарища Клячева. Затем сходил в ближайшую студенческую уборную и краской на стене вывел:
      Привет тебе, о Кляча, равный среди равных!
      Утром следующего дня попавший в студенческий опал замес- титель привычным уверенным движением включил свой компью- тер. Но вместо обычной вставки с набором программ, на него на двух яйцах, словно Царь-пушка, надвигался увеличивающийся в размерах фаллос с человеческим лицом. И когда венец мужской славы дошёл до невообразимых размеров, картина неожиданно замерла и появилась надпись:
      213
      Студенческий. Коллективный.
      Количество: одна штука.
      И внизу постскриптум:
      Найдёшь ты утешение в гальюне.
      Любил посмеяться. В периоды, когда не страдал меланхолией. Был отрешён буквально от всего. Неделями мог лежать, уставив- шись в одну точку, король сплина. Не отрываясь, читал своего любимого Гиляровского. "Москва и москвичи". Закончив, начи- нал сначала. Понять его невозможно.
      - Как дела, Ранинг?
      И не дав Джеку вставить слово, выдал массу информации:
      - Старик, мне стало скучно; я разбежался со своей капельмей- стершей; может, соберёшь у меня народ? Ставлю... Разумно? - и добавил своё знаменитое: - А то я ничего понять не могу.
      Вот-вот. Он всегда пользовался этим набором слов. В любом разговоре. Разумно, бесспорно, безусловно, несомненно, одноз- начно... Современная Элла. Ничего не меняется.
      - На халяву, как известно, и шпатель просвистит, - пошутил Джек.
      - Ты прав, Ранинг, прав, сучье вымя. Безоговорочно... А что вообще? Что происходит? Я что-то понять ничего не могу.
      - А тебе не наплевать? - улыбнулся Джек.
      - Если честно, Джек, наплевать, - Ростик захихикал, - но пра- вила приличия...
      Общий знакомый - кажется, это был Копылов - летел с ним одним рейсом. Ростик умудрился залезть в служебную комнату стюардесс между салонами и, проговорив: "Наша авиакомпания желает Вам здоровья, радости, а главное добротного секса", быстро вернулся в кресло. Чистый, весёлый хрон. Понять он ничего не может. Хорошо, ещё весёлый.
      - Соберу обязательно, Ростик.
      - Ты ещё с Викой?
      - Да.
      - Стоик, - ухмыльнулся Ростик. - Ты, вроде, самый... э-э, (не
      214
      нашёл подходящего слова)...
      - А что у тебя?
      - А у меня, - как будто спохватился Ростик, - а у меня... э-э... она начала стирать мне носки.
      - И...
      - Что и, тормозила?! - Он почему-то свистнул в трубку и про- должил. Тогда я понял: либо жениться, - и она мне станет чем-то вроде матери, хмыкнул, - либо, - он вновь процитировал:
      До свиданья, дорогая,
      Расстаёмся мы с тобой:
      Ты налево, я направо,
      Так назначено судьбой.
      Опять раздался его смех.
      - Ну и? - почему-то спросил Джек.
      Болезни, как правило, заразительны.
      - Что ну, моногамный кролик! Понять тебя никак не могу.
      Джек улыбнулся.
      - Слушай! - неожиданно сменил тему Ростик, - я вчера пришёл на собеседование в одну фирму. Ну, по специальности, инжене- ром-электронщиком. Сидим шаримся; я понял - не мой профиль, и дай, думаю, пошучу, - делать всё равно нечего. Какая, говорит она мне, Вас устроит зарплата? А я ей: могу работать бесплатно. Представляешь?! Её рожа капиталистическая вытягивается, сидит - понять ничего не может. А я усугубил: желаю, говорю, помочь Вам. От чистого сердца.
      Джек представил, как при этих словах Ростик выпучил и без то- го навыкате глаза.
      - Ну, ладно, - Ростик сам устал от своей трепотни.
      - Я соберу народ у тебя, - сказал Джек.
      Раздались короткие гудки.
      215
      17
      С гастролями из Англии приехал сын Шостаковича - Максим. Слава оставил четыре контрамарки в кассе; Макс обещал взять с собой двух знакомых нимфоманок. "Если они пропустят день, - описал он их Джеку, - у них начинается насморк. Чертовски лю- бят это дело". "Подходит,- сказал Джек,- можно будет ещё Слав- ку угостить"; Лариса не играла сегодня, сразу после концерта собирались отправиться к Джеку.
      Макс положил в оба внутренних кармана по плоской фляжке с коньяком. "Его закусывать не надо", - объяснил он Джеку; сели в самом конце последнего ряда и на протяжении всего концерта поддерживали тонус.
      Исполняли Шостаковича-старшего.
      "За то, чтобы Максимка домой вернулся, на Родину", - прошеп- тал тост Макс и отпил из фляжки. "Но мы тоже как бы...", - на- чал было Джек, приятно грело внутри. "Мы не за нас сейчас пьём", - пояснил ему Макс. "Понял", - кивнул Джек и сделал ещё один глоток.
      " Так вот, - начал я свой рассказ о великолепном вечере и ночи, - подходим мы к кассе, и я говорю: "Славик оставил мне четыре билета. Моё имя - Джек Ранинг". Кассирша достаёт билеты, протягивает их мне.
      - А дальше? - спрашивает меня Гера.
      - Дальше?.. - В моих глазах заиграли огоньки. - Дальше я вы- таскиваю свой болт и, встав на цыпочки, кладу его в окошечко кассы. (Гера нахмурился). Она его обрабатывает, и мы уходим. С билетами. (Гера вопросительно смотрит на Макса. Тот кивает: всё правда)".
      Заиграли Прокофьева. У Славы - он, кстати, кларнетист - боль- шая партия. Пьём за Славу. Чтобы ноты не спутал.
      "Жеманно упакованная мерзость жизни. Красивое притворство. Как говорит Боб, в лучшем случае.
      После концерта вместо того, чтобы поехать с нами на оргию,
      216
      Славик - ведь редко стали видеться! - отправился к своему ремонтнику. У него, видите ли, сломалась машина. Завтра на работу. Коробка передач, какая-то гайка, подшипник, какой-то железный винт, весь покрытый дерьмом.
      Женитьба, дети, азбука, первый класс, второй класс, третий класс, четвёртый... взгляды, мнения, семья, традиционный до- машний коитус раз в три дня; механизмсовокупленияпритёрся, его даже смазывать не надо, всё само изнутри. Шестерёнки входят друг в друга практически беззвучно. Лишь еле слышимый "хлюп" на выходе. Изящно упакованная мерзость бытия - меры Прокруста."
      Объявили антракт.
      У буфета собралась огромная очередь: искусство, как и секс, лучше воспринимать на сытый желудок. Чуть в стороне стояли два автомата: один выдавал кофе "эспрессо", второй - маленькие чашечки с бульоном. Друзья, разумеется, взяли бульон.
      В самом углу холла располагалась выставка. Около тридцати картин. Одна и та же маленькая девочка с грустным лицом. На фоне холмов, дождя, тьмы, нескончаемых озёр, на фоне слёз. "У девочки проблемы", - резюмировал Макс. Какие именно, вник- нуть не успели, - надо было ещё повидаться со Славой.
      Назвали имя Славки у входа в артистическую, их пропустили. "У меня, ребята, машина забарахлила. Здорово, что пришли. В четверг мы выходные. Созвонимся. Ларисе привет, понял. Побе- жал разыгрываться, у меня соло во второй части, Вам понра- вится. Кстати, та, что рядом с тобой, Макс, вообще фонтан". "Не дуди много, - сказал Макс, - дуди мало".
      На десерт играли Штрауса.
      "Знаешь, Макс, - прошептал Джек, - если Маркес - высокое одиночество, то это, - он сделал глоток из фляжки, - высокая поддача. Так пили только короли".
      217
      18
      Над входом в Ростика квартиру висел плакат:
      Женитьба - пиррова победа женщины.
      Виктор, расставляя рюмки, тихо приговаривал: "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, сколько ты пьёшь".
      - Может, по малой?! - спросил Джек, - пока суд да дело. Для аппетита.
      Виктор быстро наполнил рюмки, и они мастерски их опроки- нули.
      На стене красовался ещё один агитаторский раритет:
      Если на небе загораются звёзды,
      Значит, кому-нибудь хочется выпить?!
      "ОНИ могут спросить меня: а если все будут такие, как Вы, кто же будет служить на почтамте и в армии? Кто будет охранять границы? И я ИМ скажу: если все будут такие, как мы, - а я полагаю, мы для ВАС индефицируемся одним большим лицом, - то не будет войн. Вот, что я скажу, если ОНИ меня об этом спросят".
      - Скоро все подтянутся, - потирая ладони, проговорил Ростик, - скоро все подтянутся. - Он поправил плакат над входом. Народ валил; Джек хорошо справился с поставленной перед ним орга- низационной проблемой. Давно все вместе не собирались. Празд- ник. Изо всех комнат голоса:
      - Вы видели когда-нибудь карася, болтающегося на крючке; у меня был такой же вид, когда... (кричат из кухни, не слышно концовки рассказа. Чуть погодя, оттуда раздаётся смех).
      - Да не учи ты меня, Вадик, не учи.
      - И не учим будешь, - кто-то подхватил, - помогите девочкам принести тарелки.
      218
      - Да не этот, не этот ящик, - женский голос из кухни. - Почему все мужики бестолковые.
      - Однако ж выбирать средь нас придётся.
      - Ну! - улыбается, разводит руками.
      - И она говорит, говорит, говорит. А я понять её никак не могу. (Ростик.)
      - Ребята, Вы только представьте себе, когда мы были в горах: каждый кусочек мяса перед тем, как класть на мангал, опускается в густую гранатовую вытяжку. Ребята, каждый кусочек мяса. И потом этот каждый кусочек мяса превращается в пирог. Превра- щается в легенду.
      - Ты бы так и жил, жуя мясо и почёсывая свою волосатую зад- ницу.
      - Аперитив забыл. А так что, ты бы нет?!
      - А у меня жопа не волосатая.
      - Маргиналам, привет! - пришёл Артур.
      - Артурочка, быстро полтинничек с нами, чтобы не заболеть! (Никаких симптомов, кстати говоря, не наблюдалось.)
      - Будем!
      - Славка мне звонит, - басит Виктор, - и приглашает на кон- церт. Разве я его на стройку к себе приглашал?!
      Смех.
      Из кухни:
      - Эй, где вы там? Градус уходит!
      - Ребята, вы так до стола не доживёте.
      - Ничего, ничего, старая гвардия удар держит.
      Давно все вместе не собирались. Праздник души.
      - Ну как, деду лучше?
      - Не знаю, он умер три года назад. Сейчас, может, и лучше.
      - Мы редко встречаемся.
      - Ну что, челюскинцы, будем?! (Виктор.) (Звон рюмок.)
      219
      "Идти по парку, кладбищу. Нет людей вокруг. Важно, чтобы она шла рядом с тобой. Пусть без слов. Просто рядом с тобой. Её поле. Её присутствие. Не обязательно говорить. Самое главное, наверное, остаётся невысказанным... Молча. Рядом. Тени".
      - Как же жить дальше?
      - Да будет тебе. Немного, я надеюсь, осталось.
      - Ну, давай мировую. (Звон рюмок.)
      - Ты представляешь, как-то смотрели карту города. По прямой линии: школа, университет, больница, психиатрическое отделе- ние.
      На столе стояли рюмочки, бокалы для шампанского, лафитни- ки. Но на всех всё равно не хватало; Ростик вытащил маленькие кофейные чашечки.
      - Джек?! - говорила Лена Вике; кроме них, на кухне никого не было, - он же эгоцентрист чистой воды. По меньшей мере. Он хочет поливать людей своей мочой, да так, чтобы они верили, что это райский дождь.
      - Ты ошибаешься, - сказала Вика.
      - Несчастный, - продолжала Лена, - он так любит себя, что если бы бог дал ему возможность трахнуть самого себя, он бы заперся у себя в доме и годами не выходил на улицу. Он сукин сын, Викуля, сукин сын, каких мало. Ему кажется, у него есть всё: у него есть придуманный им мир.
      - Ты ошибаешься. Во всяком случае, я не хотела бы это слу- шать, дорогая.
      "Да, я подчас пересказываю истории. Забираю у тех, кто ближе, чем я, пережил их. Я же находился рядом и наблюдал за ходом событий. А потом - вот сейчас - всё это записываю. Только и всего..."
      " - Я забыл, Влада, сказать тебе, зачем я позвонил: я люблю те- бя. Я очень сильно тебя люблю".
      Уже почти все расселись.
      - Не хватать, подожди всех... Ростик, Захар сейчас всё съест
      220
      один.
      С балкона:
      - Пусть ест. Лишь бы пил.
      - Ну, вторую мировую?!
      - Он купил дом рядом с кладбищем. Очень удобно: вначале живёшь рядом с кладбищем, потом - рядом с домом.
      - По пятьдесят, рассчитайсь! - гаркнул Виктор.
      - Может, поговорим через пару часиков, Костик, мне это важно для дипломного проекта?
      - Через пару, как ты изволил выразиться, часиков, я буду смер- тельно пьян. Сейчас толкуй.
      - Вы помните, что сказал Мюнхгаузен, когда всходил на эша- фот? - спросил Джек, поднимая рюмку. - Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!
      "Как нашкодивший школьник... Да, именно так. Перед самим собой. Хрен с ними, со всеми остальными. Сейчас меня интере- сует только один человек - я.
      Каждый раз те же самые чувства. Ну, практически те же. Чуть отличающаяся, возможно, интерпретация. От предыдущей.
      Застолье, медленно превращающееся в пьянку. В зависимости от состава это иногда заканчивается оргией. Народ разъезжается, и тебе кажется, не захочешь видеть всех их годы. Но пройдёт па- ру дней, и ты уже набираешь знакомый телефонный номер. Даже не глядя на аппарат; пальцы сами находят наезженную тропинку. Хуже, когда кто-нибудь остаётся у тебя ночевать. Это уже полная срань. Ты сохраняешь довольную мину невероятными усилиями воли и мечтаешь о той минуте, когда эти люди покинут твой дом. Хотя только что всё было хорошо. Пришёл товарищ оргазм, бац! - и всё. Всем спасибо.
      Ну, давайте уже сознаемся себе, интеллигентная публика (куда
      все повскакали?): у эпикуреизма, гедонизма (что там ещё есть?)
      221
      противников нет. Ну, нет!
      Но сейчас, даже о себе не хочется думать. Я написал "меня интересует только я"? Это неправда; хочется раствориться в собственной кровати.
      Ну, а что прикажете: в меру пить? Это как? А может, в меру жить? А? В меру трахаться? Что-то я разогнался...