В будущем году я буду лучше

      - Фальшивые.
      - Как фальшивые?! - искренне удивился хозяин дома. - Что вы этим хотите сказать, молодой человек?
      - Ну, дома... - растерянно начал Дыболь.
      - Ну, дома, - повторил профессор и довольно грубо подстегнул жильца: Дальше-дальше!
      - Сами... дома... делаете из бумаги, - бубнил Саша, пробиваясь к смыслу сквозь сотни мешающих слов.
      - А у вас в России что, деньги лепят из глины? - Хозяину дома надоело слушать его бормотание и он, сунув Дыболю в руку свеженькие деньги, подтолкнул его к выходу. - Знаете, где лавка? Купите молока, хлеба, сыра и яблок. Если будет сахар, то и сахару.
      - А мне дадут? - Саша никак не мог поверить, что деньги можно добывать таким простым способом. Он, конечно, слышал о существовании фальшивомонетчиков, но все эти слухи носили скорее апокрифический характер и к его реальному опыту не имели никакого отношения. Более того, в историях такого рода преступники, как правило, получали столько лет тюрьмы, сколько он едва успел прожить.
      - Дадут? - переспросил профессор. - А куда же они денутся? Это деньги. Вы что, не знаете, что такое деньги? - Все более возбуждаясь, хозяин дома одной рукой дергал Дыболя за рукав, а другой тыкал ему пальцем в живот. Вы откуда свалились? Деньги - это такие бумажки, на которые можно купить все, вплоть до сахара и молока. Может в вашей Москве люди обходятся без денег? Или вы там у себя меняете гайки на штаны, штаны на лопаты, а лопаты на хлеб? - Профессор отпустил Сашу и пожал плечами. - Ладно, ступайте в лавку. Уже восемь, а мы ещё не завтракали.
      - Значит, можно напечатать сколько хочешь? - все ещё не веря в такую замечательную возможность, спросил Дыболь.
      - Печайтайте на здоровье, - удивленно ответил хозяин дома. - Все равно больше положенного не истратите.
      Последние слова Саша или не понял, или пропустил мимо ушей. Его охватило какое-то молодецкое удальство, и он, глядя влюбленными глазами на неказистые зеленые бумажки, вдруг вспомнил джина. Впервые за все это время Дыболь подумал о старичке без кровожадности и даже без неприязни.
      КАЖДЫЙ ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ СВОЕ ДЕЛО
      Профессор, чрезвычайно довольный приобретением удобного жильца и возможностью лишний раз поболтать не выходя из дома, снисходительно улыбался и отвечал на все Сашины вопросы. Завтракали они не торопясь, беседовали с большими паузами, и за все время, пока они насыщались, разговор шел только вокруг денег.
      - Такую машинку можно купить в любой лавчонке, - разрезая яблоко, сказал хозяин дома. - Закажете себе рисунок или сами нацарапаете на бумаге какую-нибудь ерунду, и пожалуйста. Только зачем она вам, Алек? Пользуйтесь моей.
      - А на ваши деньги можно купить машинку? - опустив взгляд, мягко спросил Дыболь. Ему непременно хотелось иметь свою и в промежутках между фразами он уже мысленно набросал, как будут выглядеть деньги с его изображением в вертикальном овале.
      - Конечно, - ответил профессор.
      - Значит я могу купить всю лавку? Напечатать побольше денег и купить.
      - Можете, - жуя яблоко, кивнул хозяин дома. - Но владелец лавки тут же купит её обратно.
      - А я не продам, - сказал Саша, налегая грудью на стол.
      - Ну так, и он может вам её не продать.
      - Странно, - озабоченно проговорил Дыболь.
      - Налейте мне пожалуйста ещё чаю и сделайте бутерброд, - попросил профессор.
      Разливая чай, Саша напряженно размышлял. Он пытался грамотно сформулировать вопрос, который вертелся у него на языке, но никак не желал облекаться в слова. Что-то настораживало Дыболя в этой простой системе. Она казалась ему очень знакомой, но Саша не мог вспомнить, чем.
      - Значит, лавочник сам может напечатать сколько угодно денег? принявшись за изготовление бутербродов, спросил Дыболь.
      - Хоть целый вагон, - подтвердил хозяин дома. - А зачем? Куда их девать? Разве мало их печатают?
      - Зачем же он отдает продукты за эти бумажки?
      - Затем, что он торговец, лавочник. - ответил профессор. - Стало быть, должен торговать. Один очень мудрый человек когда-то сказал: "Я мыслю, значит я существую". Но каждый существует по-разному. И в интерпретации лавочника это изречение должно звучать так: "Я торгую, значит я существую". Улавливаете?
      На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Слышно было лишь прихлебывание, да тиканье настенных часов.
      - А вор? - неожиданно поинтересовался Саша.
      - А вор должен воровать, - правильно понял его хозяин дома.
      - И убийца?
      - И убийца, - кивнул профессор и удовлетворенно крякнул.
      Следующая пауза была вынужденной, потому что Дыболь наконец сделал два бутерброда. Когда же рты у обоих освободились, Саша лукаво улыбнулся и спросил:
      - А таксисты?
      - И таксисты, - терпеливо продолжал хозяин дома. - Скучно сидеть дома, вот и разъезжают. Все какие-никакие знакомства, разговоры. Это называется: усыпить чувство одиночества, молодой человек. Людям мало свежего воздуха у раскрытого окна. Хотя, домоседы, конечно, сидят дома, так сказать, по призванию. В общем, здесь каждый делает то, к чему у него лежит душа. Кто хочет растить хлеб - растит хлеб. Есть даже желающие считаться сумасшедшими. Считаются. У каждого свое дело. Попадаются, правда, такие, которые за все хватаются, и ничего толком не доводят до конца. Так они ничем не хуже убийц. Конституция у них такая.
      - А деньги печатают многие? - упорно добивал тему Дыболь.
      - Нет, - ответил профессор. - Первое время печатали все, кому не лень. Не успевали сжигать. А потом попривыкли.
      - А когда это было, первое время? - заинтересовался Саша.
      - Вы ещё будете чай, Алек? - спросил хозяин дома и, не дожидаясь ответа, начал убирать продукты.
      - Нет, - ответил Дыболь. Сбитый с мысли, он вдруг вспомнил шутку, которую придумал в самом начале завтрака, но пока не мел возможности вставить в разговор. - Значит, я теперь смогу платить вам за жилье?
      - Пожалуйста, - равнодушно ответил профессор. - Но обязанности ваши останутся при вас. Если хотите, я буду платить вам жалованье за работу. Не стесняйтесь, называйте любую сумму. А не хотите, печатайте сами, я не возражаю.
      К СЛАВЕ
      Саша болтался по пустынному городу с полными карманами денег и откровенно скучал. Он очень скоро убедился, что потратить даже целое состояние здесь не так просто. Увеселительные заведения пока что были закрыты, на стеклянных дверях магазинов висели таблички: "Учет" или "Переучет", киоски стояли темные и безжизненные, будто все киоскеры одновременно объявили забастовку. Правда, погода выдалась, как на заказ. Прохладный ветерок, словно преданный пес, следовал за Дыболем по пятам и обслуживал Сашу даже в тех местах, где, казалось бы, никакого движения воздуха не должно быть. Ультрафиолетовые лучи, на первый взгляд, выглядели совершенно прозрачными и только над раскаленным асфальтом сгущались до состояния киселя.
      Первое знакомство с городом не принесло Дыболю ничего кроме унылого разочарования. Городишко был так себе. В архитекрурных стилях Саша не разбирался, поэтому все эти вычурные дома, готические соборы, мечети с игловидными минаретами его не интересовали. Улицы здесь чаще попадались кривые и горбатые, бульвары были ухоженные и тенистые. Все это Дыболь мог увидеть и в Москве.
      Немногочисленные автомобили как-то лениво и бесцельно катались по улицам и переулкам. Изредка к Саше сзади неслышно подъезжала какая-нибудь обшарпанная машина и водитель услужливо распахивал перед ним дверцу. Но Дыболь не знал, куда ехать, к тому же, ему не хотелось забираться в раскаленный от солнца автомобиль.
      Неожиданного из бокового проезда на него выскочил человек. Саша сразу узнал его. Это был тот самый взъерошенный, неопрятный крикун, который призывал все прогрессивное население города уничтожить это гнездо разврата.
      - Новичок? - с безумным взглядом спросил тот. Лохматый кликуша нещадно косил, и Дыболю не сразу удалось поймать его взгляд.
      - Да, - несколько растерявшись, ответил он.
      - Еще один идиот попался! - заламывая руки, в отчаянии воскликнул крикун. - Здесь все фальшивое! Все, что ты здесь видишь! Эти людишки, с которыми ты общаешься - все это творения дьявола! Разве ты ещё не понял?
      - Не знаю, я не здешний, - осторожно ответил Саша.
      - Нездешний?! - несказанно удивился его собеседник. - При чем здесь нездешний? Здесь все нездешние! Весь этот город и все, кто его населяет иллюзия, вызванная твоим больным воображением! Тот, кто породил болезни и смерть, колдовство и ядовитых пресмыкающихся, тот, кто погубил первочеловека и разделил мир на два противостоящих лагеря, это он вложил в твой больной мозг образ этого дьявольского города, чтобы ещё при жизни заполучить твою глупую неопытную душу! Ничего этого нет! Понимаешь?
      Безумец говорил так страстно, при этом глаза его горели такой неподдельной яростью и фанатизмом, что Дыболь не на шутку испугался.
      - Понимаю, - стараясь не раздражать крикуна, ответил он.
      Безумец внимательно присмотрелся к Саше и вдруг с досадой махнул рукой.
      - Ничего ты не понимаешь! Ну ладно! Достаточно того, что ты еришь! После этих слов он подозрительно заглянул Дыболю в глаза и спросил: - Ты веришь тому, что я сказал?
      - Верю, - быстро ответил Саша.
      - Это хорошо! Это главное! Только с верой можно избавиться от наваждения!
      Тут Дыболь задал вопрос, о котором впоследствии пожалел:
      - А почему вы не избавились, если верите?
      - Что?! - заорал безумец. - Ты ненормальный брехун! Ты только притворяешься, что поверил мне! - Внезапно лицо крикуна прояснилось, и он ткнув пальцем Саше в грудь как-то даже радостно воскликнул: - Ты тоже порождение дьявола! Да-да! Я понял! Ты - иллюзия, как и все, кто здесь живет!
      Наконец Дыболь вышел из гипнотическоо состояния, в который его погрузил сумасшедший тип, и спокойно сказал:
      - Тебе лечиться надо. - Развернувшись, Саша пошел в обратную сторону, но крикун догнал его, схватил за рукав и вполне будничным примирительным голосом сказал:
      - Постой. Не уходи. Я тебе сейчас все объясню.
      - Ну что тебе? - остановившись, насмешливо просил Дыболь.
      - Понимаешь, я верю, но этого мало. Для того, чтобы уничтожить наваждение, нужно пройти обряд очищения. Отсюда просто так не уйдешь. Я до всего дошел своим умом. Я живу здесь уже целый месяц. Ты у кого поселился? - Он сунул Сашу в руку кусочек мела, как это делается при обмене секретной информацией и продолжил: - Нарисуй у хозяина дома на стуле крест. Пусть сядет. Сам увидишь, что произойдет.
      Автоматически сунув мелок в карман, Дыболь продолжил свой путь. Он ещё несколько раз обернулся, и каждый раз безумный экзорцист одобрительно кивал ему головой.
      Пройдя два квартала скорым шагом, Дыболь выбрался на широкую прямую улицу с большим количеством дорогих магазинов, ресторанов и игорных домов. Все они были закрыты, но аляповатые вывески с неоновой подстветкой приглашали жителей и гостей города провести ночь в "самом престижном заведении", обещая "самые лучшие развлечения" и "самый большой выбор спиртных напитков".
      По привычке вспомнив Джина недобрым словом и обматерив крикуна, Саша убавил шаг, нервно осмотрелся и направился к площади, которая виднелась впереди в нескольких десятках метрах. Все время озираясь, он обратил внимание, во сколько начинают работать увеселительные заведения. Времени до открытия оставалось предостаточно, и Дыболю волей-неволей пришлось идти дальше. Случайно скользнув взглядом по табличке с названием улицы, он прочитал: "Улица им. Александра Дыболя".
      Дыболь стоял перед собственым бронзовым памятником на площади им. Александра Дыболя и с горечью думал о людском равнодушии и тщетности славы. За три часа, проведенные здесь, ни один из восьми прохожих не обратил внимания на стопроцентное сходство шестиметровой статуи с одиноко стоящим молодым человеком. Саша уже додумался до того, что на самом деле и площадь, и шестиметровый памятник - это все пустое, от недомыслия, и не надо ему никакой славы, ни бронзовой, ни площадной. Тем более, что вечер выдался теплым и мягким, как домашние тапочки, хотелось приключений, но без дурацких вестерновских штучек - ими Дыболь был сыт по горло. Сейчас он жаждал головокружительной любви.
      Уже давно открылись рестораны и казино, бордели и кабаре. Даже сюда на площадь из ближайших заведений доносились обрывки музыки и женского смеха. И все это находилось совсем рядом, в каких-нибудь ста метрах от высокомерной бронзовой болванки. Первое упоение собственным величием прошло, равно как и второе, и третье. Остался лишь привкус славы, похожий на ощущение после съеденного килограмма конфет - хотелось пить.
      К ВЕСЕЛЬЮ
      Саша вошел в ресторан и, ослепленный малиново-плюшевой роскошью, застыл на месте. Сердце у него сладостно заныло от предчувствия простого человеческого счастья и предвкушения составляющих этого счастья. Именно так он себе все и представлял: рассеянный жемчужный свет, тихая завораживающая музыка, какие-то особенные растлевающие запахи и вполне материальное томление. Всего этого было здесь в избытке, и лишь один, вполне устранимый недостаток подметил Дыболь - полное отсутствие веселья. А как когда-то выразился отец всемирной философии Аристотель, избыток и недостаток всегда присущи порочности.
      Едва Дыболь появился в зале, девицы, сидевшие за дубовой стойкой бара, со скоростью минутной стрелки повернули к нему свои невыносимо красивые лица. Все они были как на подбор: пышнобедрые, голоногие, с длинными сигаретами в ещё более длинных мундштуках. Куртизанки томно оглядели Сашу с ног до головы, синхронно выпустили в его сторону по струйке дыма и так же медленно отвернулись.
      Утверждение основоположника христианства, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем, не просто справедливо по отношению к Дыболю. Еще не появившись здесь, в грезах он давно переспал со всеми этими красотками и теперь собирался воплотить свои мечты в материале.
      Как и полагается в подобных местах, Дыболь слегка развязно и в то же время элегантно подошел к стойке, встал между двумя камелиями и выложил на стойку несколько новеньких купюр.
      - Виски, - правильно выбрав степень громкости, сказал он. Затем Саша одарил обольщающей улыбкой ближайшую красотку и добавил: - Всем!
      Широкоплечий бармен с непроницаемым лицом и ловкими руками нехотя и даже несколько брезгливо взял со стойки профессорские деньги, внимательно рассмотрел нарисованные на них химические приборы и тихо поинтересовался:
      - Что это?
      - Деньги, - сразу смешавшись, неуверенно ответил Дыболь.
      - Чьи? - так же бесстрастно спросил бармен.
      - Профессора, - начиная покрываться краской, едва слышно ответил Саша. - Химика. Он живет...
      - Ясно, - перебил его бармен. - И сколько здесь?
      - Он сказал, что много, - ответил Дыболь, не решаясь взглянуть в сторону красавиц. Ему казалось, что ресторанные лоретки только и ждут этого, чтобы рассмеяться ему в лицо.
      - Ладно, - неожиданно произнес бармен. Он убрал злосчатые деньги в ящик, достал оттуда несколько купюр ярко-желтого цвета и бросил на стойку. - Возьмите сдачу. Здесь ещё больше.
      Бармен принялся разливать виски по тяжелым как кирпичи стаканам, а Саша, кляня свою чувствительность, украдкой вздохнул и попытался придать своему лицу прежнее уверенно-небрежное выражение. На это ему понадобилось каких-нибудь пять секунд.
      - Сдачи не надо, - на этот раз сдержаннее сказал Дыболь и тут же пожалел об этом. Бармен холодно взглянул не него, вынул из-под стойки деньги профессора и швырнул их Саше в лицо.
      - Тогда убирайся вон, - негромко, но очень убедительно произнес он. Принес какие-то паршивые бумажки да ещё издевается. У меня у самого этого барахла хватает. Вот! - Бармен двумя руками яростно выгреб из ящика кучу банкнот и подбросил их вверх. Разноцветные и разнокалиберные бумажки дождем посыпались на прилавок.
      - Ну хватит, Энгельгардт. Не видишь, он иностранец, - лениво произнесла одна из девиц и обратилась к Дыболю: - Иди ко мне, иностранчик.
      Побледнев от испуга, Саша начал что-то путано объяснять, а бармен подвинул ему полный стакан и снова перебил его:
      - Заткнись. Пей свое виски и помалкивай.
      - Ну иди же сюда, иностранчик, - нежно повторила ресторанная гетера. Энгельгардт, поставь-ка Высоцкого, будем веселиться.
      ВЕСЕЛЬЕ
      Как любил повторять курьяновский экзистенциалист Несговоров: "Ангел, которого ты так энергично добивался накануне вечером, за ночь умудряется обрасти рогами и шерстью. Почему? - далее вопрошал философ и сам же отвечал: - Природа ангелов до сих пор не изучена. Равно как и природа человеческих желаний".
      Дыболь обладал редким даром заражать присутствующих весельем. Ему самому для хорошего настроения нужно было совсем немного: уверенности в том, что его слушают и понимают. После четвертой порции виски Саша понял, что наконец завладел всеобщим вниманием.
      Дыболь уже дошел до того пикового состояния, когда либо чертовски весело, либо хочется публично разрыдаться и потом долго рассказывать о себе самые трагические истории. Он давно перестал обращать внимание на раздражительного Энгельгардта, напропалую хамил чопорному бармену и фамильярно называл его Энгельсом. Хорошо усвоив урок профессора, Саша швырялся скомканными купюрами в нетрезвых куртизанок, требовал от них выполнения их прямых обязанностей и даже пытался ощупать двух своих соседок. Девочки, в свою очередь, хохотали, называли его дурачком и подставляли Дыболю свои наполненные стаканы. Судя по тому, как Саша лихо опорожнял их, видно было, что конец представления не за горами.
      Трудно сказать, что творится в голове у вдрызг пьяного человека, но скорее всего, ничего особенного. Можно было предположить, что Дыболь сейчас повалится на плюшевый диванчик и крикнет: "Эй, половой, бутылочку сакэ и осминогов!" Примерно так оно и вышло.
      Именно эта фраза и разъярила Энгельгардта. Ему давно уже надоело смотреть на Сашины безобразия, и он только ждал момента, когда тот отколет очередную глупость.
      Схватив Дыболя за шиворот, Энгельгардт потащил его к выходу. Но то ли бармен был недостаточно проворен, а может в его заведении так никто никогда себя не вел. В общем, Саша змеей выскользнул из пиджака и на четвереньках бросился к бару. Гвалт поднялся невообразимый. Под надрывную песню Высоцкого Энгельгардт наконец разразился справедливой гневной тирадой, хмельные лоретки хохотали до слез и стучали стаканами по дубовой стойке, а Дыболь, вырвавшись на свободу, рычал как дикий зверь и бился головой о стойку бара.
      На Сашину беду в заведении Энгельгардта оказалось два посетителя мужского пола. Втроем они отловили Дыболя, нахлобучили ему на голову пиджак и безжалостно вытолкали на улицу. После нескольких неудачных попыток вернуться в ресторан, Саша плюнул на дверь, смачно выругался и, шатаясь, побрел в неизвестность за приключениями.
      Ночь выдалась чудесная. Из тех, что, занятый своими мыслями, не замечаешь, потому что тепло и ничто не беспокоит. Или наоборот - смотришь и удивляешься: как же иногда хороша бывает жизнь.
      Часа два Дыболь бесцельно болтался по улицам спящего города и, в конце концов, вышел на площадь им. Александра Дыболя. У памятника в свете тусклого оранжевого фонаря, стояла девушка, более похожая на подростка. Задрав голову кверху, она разглядывала бронзовую статую и шевелила губами.
      Длительная прогулка на свежем воздухе благотворно повлияла на Сашино самочувствие. К нему вернулись нормальная координация движений и способность соображать.
      Услышав шаги, девушка повернулась к Дыболю. Даже в этом абажурном полумраке Саша сумел разглядеть, какие у неё приятные черты лица. Она была похожа на Розочку и одновременно на всех девушек, которые когда-либо ему нравились.
      - Здравствуйте, - громко поприветствовал её Саша и, чтобы юница не заподозрила в нем злоумышленника, добавил: - Не бойтесь.
      - А я и не боюсь, - спокойно ответила девушка голосом настолько нежным и проникновенным, что у Дыболя засосало под ложечкой.
      - Гуляете? - вежливо поинтересовался Саша, давая себя хорошенько рассмотреть. При этом он старался дышать в сторону.
      - Гуляю, - приветливо ответило ангелоподобное существо.
      - Ну и как вам памятник? - по-хозяйски спросил Дыболь. Он очень боялся спугнуть это кроткое создание каким-нибудь неосторожным словом или резким движением. Поэтому Саша сразу решил открыться, кто он такой.
      - А кто это - Дыболь? - поинтересовалась девушка. Саша мгновенно достал из кармана паспорт и, раскрыв его, показал.
      - Это я. Разве не похож?
      - Ой! - воскликнула юница и так посмотрела Дыболю в глаза, что внутри у него все оборвалось. Разволновавшись, Саша убрал документ, зачем-то кивнул на свой памятник и спросил:
      - А что это вы так поздно? Ждете кого-нибудь?
      - Не знаю, - со вздохом ответила девушка. - Вообще-то, мне пора домой. Хотите, я приглашу вас в гости?
      - Хочу, - не веря своим ушам, сразу согласился Дыболь.
      - Тогда побежали? - беря его за руку, радостно предложила она.
      - Побежали.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      СТЫД
      В мире не существует ничего такого, чего бы люди не стеснялись. Стыдятся абсолютно всего: профессии, внешности, одежды, социального положения, правды, родителей, добра, чувствительности, наклонностей, зарплаты, национальности, говорить, прошлого, настоящего и даже будущего. Глядя на все это, начинает казаться, что быть человеком и вообще - жить позорно. Но одновременно с этим люди совершенно ничего не стыдятся. Они не считают чем-то зазорным воровство, жестокость, чванливость, глупость, жадность, продажность и ещё много-много вещей, с которыми часто, но без всякого удовольствия сталкиваешься в жизни. Создается впечатление, что человечество потеряло всякий стыд. У каждого на этот счет имеется своя точка зрения, но у Саши её пока не было. Правда, это не мешало ему испытывать чувство неловкости.
      Проснулся Дыболь от яркого полуденного солнца и перекрестного шепота. Открыв глаза, он увидел забытое на время сна семейство. Все трое смотрели на гостя и ласково улыбались. Вспомнив подробности своего ночного появления в этом доме, Саша покраснел и, едва разжав челюсти, невнятно поздоровался.
      Дневной свет удивительным образом изменил ангельскую внешность новой знакомой - Луизы. Дыболь увидел, что она не так уж и красива, болезненно худа и даже отдаленно не напоминает его Розочку. Правда, сейчас это совершенно не волновало Сашу. После вчерашнего, внутри у него все горело, страшно хотелось пить и куда-то двигаться.
      - Вот, я все почистила, можете одеваться, - произнесла Луиза и повесила одежду Дыболя на спинку стула.
      - А потом завтракать, вернее, даже обедать, - пропела мама и тут же исчезла в соседней комнате.
      - Кое-что найдется и для головы, - ободряюще кивнув, торжественно произнес папа и последовал за мамой.
      - А я уже показала папе с мамой ваш памятник, - радостно сообщила Луиза. - Мы утром ходили смотреть. Они просто потрясены! Быстренько поднимайтесь и за стол. - Девушка кокетливо махнула рукой и вышла из комнаты.
      Саша не был готов к подобному приему, хотя домашняя атмосфера ему не только понравилась, но и показалась удивительно знакомой. Похоже, именно так он представлял свое будущее семейное счастье. Правда, не с Луизой.
      Как ни хорошо приняли Дыболя в этом доме, но после вчерашней ночи он решил бежать. Его память смогла воспроизвести лишь жалкие обрывки застольного разговора, который в основном вертелся вокруг проклятого бронзового памятника. То, что Дыболь сумел вспомнить, было настолько ужасно и неправдоподобно, что Саша, стиснув зубы, застонал словно от сильной боли. Так врать ему ещё никогда не приходилось.
      Превозмогая тошноту и головную кононаду, Дыболь быстро натянул на себя одежду и на цыпочках покинул гостеприимную квартиру.
      СКАНДАЛ
      Поплутав немного по городу, Саша с трудом купил бутылку местного фирменного пива Овокачо и наконец добрался до дома профессора. Он поднялся по скрипучим ступенькам и постучал в дверь. Открыли ему не сразу, но когда это произошло, он пожалел, что вернулся слишком рано.
      - Что такое?! - пронзительным голосом воскликнул профессор. - Почему вы пьяный?! Разве я говорил, что вы можете шляться по ночам черти где, а потом заявляться ко мне в пьяном виде?
      Отступив на шаг назад и опустив голову, Дыболь застегнул пиджак и пробубнил:
      - Я не пьяный.
      - Не пьяный, да? Не пьяный, да?! - закричал профессор, наступая на Сашу. - Да вы посмотрите на свою рожу! Это же не рожа, это свиное рыло. Вот что, молодой человек, убирайтесь-ка отсюда вон! Протрезвитесь, а потом приходите. И если я ещё раз увижу вас пьяным, пеняйте на себя! Вам ясно? закашлявшись, хозяин дома вернулся в квартиру и с силой захлопнул за собой дверь.
      Оставшись на площадке, Дыболь хотел было пнуть дверь ногой и проорать какое-нибудь оскорбление, но вовремя передумал и медленно спустился на улицу. В таком плачевном состоянии он не в силах был даже негодовать. Саша лишь понял, что больше никогда не вернется к профессору и сразу ощутил затылком ледяное дыхание одиночества, какое посещает человека на чужбине в минуты душевной слабости. Чужой город начинал давить на Дыболя со всех сторон теми нелепыми сюрпризами, которые он уже получил. О предстоящих же ему страшно было подумать.
      В метре от Саши на булыжную мостовую упал молоток. Вздрогнув, Дыболь удивленно посмотрел наверх. Профессор стоял у окна, брезгливо наблюдал за ним и делал вид, что ничего не произошло.
      - А если бы попал? - перейдя на "ты", угрожающе спросил Саша. Он мысленно уже распрощался с хозяином дома, терять ему было нечего, а значит ни о какой вежливости не могло быть и речи.
      - Не "попал", а "попали", - крикнул профессор, высунувшись из окна и затем, более миролюбиво добавил: - Ладно, поднимите молоток и приходите. Я разрядился. Но если такое ещё хоть повторится, будьте спокойны, обязательно попаду.
      Чего-чего, а такой развязки Дыболь не ожидал. Впервые в жизни он оказался перед подобной проблемой выбора: признать себя виновным, а взамен получить крышу над головой, или разобидеться, позволить себе удовольствие наговорить этому чудаку гадостей и уйти в неизвестность. Решение само собой пришло через больную голову и отвратительное самочувствие - Саша сдался.
      Еще раз поднявшись на второй этаж, Дыболь вошел в квартиру. При этом вид у него был как у побитой собаки.
      В комнате за столом сидели и пили чай уже известный ему хозяин гостиницы и красивая статная дама лет сорока. При появлении Саши она даже не взглянула на него, и в этом ракурсе удивительно была похожа на карточную трефовую даму.
      Увидев владельца гостиницы, Дыболь во второй раз за сегодняшнее утро густо покраснел и от волнения принялся постукивать молотком по ладони.
      - Бросьте вы этот молоток, - дружелюбно сказал хозяин гостиницы. - Я никогда не расстаюсь со своим кольтом. Мы здесь в гостях. Честное слово, мне неудобно убивать вас в доме моего хорошего друга. Садитесь лучше пить чай.
      - Между прочим, здороваться надо, - напомнил профессор и, подойдя к Саше, отобрал у него молоток.
      - Здравствуйте, - буркнул Дыболь.
      - Вот так-то лучше, - обрадовался владелец гостиницы. - Теперь пора и познакомиться. Я - Базиль. Можете так меня и звать, я не возражаю. А ваше имя мне известно.
      - Подойди к госпоже Розалии, - прошипел профессор Саше на ухо. Он ткнул его кулаком в бок и отвратительным слащавым голосом обратился к даме: - Это мой иностранный гость, Александр Дыболь. - Затем он подтолкнул Сашу к невозмутимо сидящей гостье и легонько надавил ему ладонью на затылок. Получилось что-то вроде поклона. При этом Розалия равнодушно посмотрела на Дыболя и неожиданно красивым низким голосом констатировала:
      - Вы не художник... и, пожалуй, не писатель.
      Испытывая некоторую неловкость, Саша смутился ещё больше, а дама треф продолжала:
      - Вы не музыкант, не-ет. И не ученый. Не политический деятель.
      - Молод еще, - хохотнул Базиль.
      - Я вас сразу узнала. Ваша статуя - безвкусица. В прошлом году на её месте стоял памятник одному художнику. Не долго, правда. Тот был поизобретательнее. По крайней мере, его нельзя было узнать.
      - А действительно, Александр, кто вы? - подмигнув Дыболю, спросил владелец гостиницы.
      - Пусть лучше расскажет, где он шлялся всю ночь, - проговорил хозяин дома.
      - Об этом я вам расскажу, уважаемый профессор, - встрепенулся Базиль. - Вечер Александр провел в ресторане у Энгельгардта, а потом пошел ночевать в счастливую семейку. Так, Александр?
      Подавленный информированностью владельца гостиницы, Саша поднял и опустил брови, но вместо ответа тяжело вздохнул.
      - Ну вот, пожалуйста, - радостно продолжил Базиль. - Только что-то вы рано сбежали от Луизы. Заврались небось? Совестливый, значит. Это хорошо.
      Дыболь не знал, куда деться от пристального внимания профессора и его гостей. Он снова пожалел о возвращении, но повернуться и уйти счел неудобным и чем-то даже постыдным, как дезертирство.
      - И все-таки, мне интересно знать, кто вы такой? - вновь спросила Розалия и, поставив ещё одну чашку, налила Саше чаю.
      ВАЛЮТА
      Можно весь день рассказывать о себе самые остроумные истории, но при этом ни словом не обмолвиться о главном. Разве узнаешь из автобиографии, что собой представляет человек? Сегодня он малопьющий семьянин, а завтра, глядишь, зарубил жену топором. И наоборот, вчера он кромсал фашистов, а сегодня - нежный родитель и ласковый супруг.
      Есть люди, которым совершенно нечего рассказывать о себе, но есть и такие, которые просто не умеют этого делать. В компании профессора у Дыболя эти два несчастья обрели полное согласие друг с другом.
      Уложив всю свою жизнь в одну минуту, Саша виновато посмотрел на присутствующих и пожал плечами:
      - Ну вот... вроде все.
      Гости профессора молча пили чай и, казалось, потеряли всякий интерес к скучному иностранцу. Чтобы хоть как-то развеять зловещее безразличие, Дыболь ляпнул первое, что пришло в голову.
      - А у нас вот такие деньги, - произнес он и достал из кармана три мятых десятки. Базиль скосил глаза на деньги, поставил чашку и взял у Саши купюры.