И все- таки радости не было.
      Расставшись с Толстым Максом, Гера уныло поплелся домой. Дома он долго слонялся из угла в угол, не находил себе места, ничем не мог заняться.
      Он не понимал - отчего? То ли от дурацкой надписи на Семеновой калитке, то ли из-за вожатой. Выставила Гусельникова перед ребятами самым распоследним человеком.
      До вечера Гера так и промотался, будто неприкаянный. А вечером пришла бабушка. И Гера понял: не в вожатой дело! И ни в чем другом. А только в записке. Не дает ему покоя партизанская записка из музея, нет, не дает!
      Бабушка пришла к ужину, когда сидели за столом. Мама внушала Гере, что он должен съесть еще один бутерброд с сыром. А он не хотел.
      - Оставь его, пусть пьет рыбий жир, - сказал папа, разворачивая газету. У папы не хватает терпения воспитывать. И когда он начинает грозить рыбьим жиром, это значит, ему уже надоело уговаривать. Мама обычно возражает:
      - Тебе легко отмахиваться, а Герман ничего не ест, совсем тощий. - Так она сказала и сейчас и еще добавила: - Ты вообще ничего не замечаешь, уткнулся в газету.
      В этот миг и пришла бабушка.
      Если на нее посмотреть - так и не скажешь, что бабушка. Морщин мало, и ходит тоже всегда на высоких каблуках. С ее приходом становится шумно - она громко смеется, рассказывает всякие занятные истории. Вот и сейчас мама поставила на стол еще одну чашку е блюдцем, папа встал, пододвигая бабушке стул, а она сразу объявила, потирая руки, будто с холода, хотя за окном стоял теплый вечер:
      - Можете меня поздравить, еду на курорт.
      - Ты же собиралась в командировку, - удивилась мама.
      - А я и туда и сюда: сначала в Москву, потом к морю. Думала - позже, а предложили сразу. И у меня уже командировочно-курортное настроение.
      - Отлично, - сказал папа, глядя в газету, и вдруг воскликнул: - Ого! Доисторическую пещеру открыли.
      Он прочитал, как группа альпинистов, забравшись на горы, наткнулась на вход в пещеру. Пещера расположена над глубокой пропастью, войти в нее невозможно, альпинисты подтягивают друг друга на веревках. А пещера оказалась доисторическая - в ней нашли на стенках древние рисунки. И едва папа кончил читать, бабушка мечтательно сказала:
      - Эх, хорошо быть путешественником! Даже песенка такая есть, слышали:
      Если попаду я в санаторий,
      Что на Черноморском берегу,
      Вы меня держите на запоре,
      А не то к туристам убегу!
      Гера засмеялся: здорово! Песенка ему понравилась. А мама испуганно возразила:
      - Молчи про туристов-то! Да и ты тоже, - сделала она выговор папе. - Соблазняешь какими-то пещерами.
      Он поспешно согласился:
      - Конечно, в пещерах нет ничего интересного. Темно и сыро.
      - Ну, не скажи, - заспорила бабушка, не учитывая, что у родителей начался «воспитательный» разговор для Геры. - Пещеры бывают сказочно красивы. А потом - это своеобразный памятник истории. И даже не столь далекой. Например, в одной из наших пещер на Кавказе во время Великой Отечественной войны был устроен штаб партизан.
      - В Отечественную? - переспросил Гера. - А в гражданскую?
      Он спросил так потому, что в этот момент подумал про записку.
      - И в гражданскую бывало, - подтвердила бабушка.
      - А ты слышала, бабушка, про партизан на хуторе Алюк? - опять спросил Гера.
      - Алюк? Конечно. Там погиб большой отряд.
      - Погиб отряд? - срывающимся голосом повторил Гера.
      - Да. У них в пещере были спрятаны боеприпасы.
      - Там есть пещеры?
      - Да. Где-то поблизости. Сталактитовая.
      - И у них в пещере тоже был штаб?
      - Этого я не знаю. Но можно выяснить.
      - Мама! - не на шутку заволновалась Герина мама, обращаясь к бабушке. - Ну, зачем и ты разжигаешь в ребенке нездоровый интерес?
      - А я тебя не понимаю, - вдруг заспорил папа. - У нас ни о чем нельзя говорить. Ну, чего ты боишься? Надеюсь, сын не пойдет искать хутор Алюк, выслушав эту историю?
      Произнося эти слова, папа даже не подозревал, как далек он от истины! Ведь на самом-то деле сын был уже готов хоть сию секунду бежать на хутор Алюк, чтобы искать эту самую сталактитовую пещеру, которая «где-то поблизости». Разговор с бабушкой всколыхнул все беспокойные мысли о партизанской записке. И даже прибавил новые. Пещера… Боеприпасы… Погиб отряд…
      - Рассказывай, бабушка, рассказывай. Почему они погибли?
      - Их выдали, - ответила бабушка. - Каратели налетели неожиданно. Спаслось всего трое. Один из них написал воспоминания, они хранятся у нас в архиве.
      - А среди них был Степан Бондарь?
      - Кто?
      - Ну, партизан, которого так звали.
      - Не помню. Ты откуда о нем знаешь?
      - Да в музее записка есть. И в ней написано.
      - В музее? - Бабушка посмотрела на внука одобрительно. - Вот это правильно. Заинтересовался, значит? Молодец. Вот что, дружок. Завтра придешь ко мне в архив. Я достану из хранилища эти воспоминания, сядем с тобой и внимательно еще раз прочитаем. Хорошо?
      Еще бы не хорошо!
      - Конечно, бабушка!
      Гера сразу почувствовал, как у него исправилось настроение.

      «Я попал в Алюкский отряд к ночи. Связные довели меня до сторожевого поста, который наблюдал за передвижением белых по дороге. Партизанский пост стоял на возвышении. Здесь была и партизанская продовольственная база - тайком от белых население подвозило продукты, а партизаны уносили в горы.
      Мы тоже нагрузились продуктами и пошли по щели в глубь гор. Шли по руслу речки около четырех часов. Лагерь Алюкского отряда был расположен в пяти верстах от хутора, на склоне горы, спускающейся к речке.
      Первая ночь в лесу прошла для меня беспокойно. Несмотря на усталость, я долго не мог заснуть. В обманчивом, мигающем свете костров мерещились подкрадывающиеся фигуры. Пугал даже треск сучьев под ногами бродивших поблизости животных. Один раз я разбудил соседа, но он прислушался и успокоил: это бродят шакалы.
      А к утру поднялась тревога, выстрелы. Все вскочили. Но выяснилось, что часовой стрелял по оленю.
      Дисциплина в отряде была неважная. Это-то и погубило наш отряд. Группа партизан решила переночевать в селении. Командир Василий их не отпускал. Но они все-таки ушли самовольно. И попали там в облаву. Ночевали на чердаке, а белые их выследили и захватили в плен.
      Когда командиру сообщили об этом, он сказал: «Если попал к белым этот тип, то он не выдержит пыток». Командир назвал имя человека, но я не запомнил.
      Он нас действительно выдал.
      Мы были застигнуты врасплох под утро, когда меньше всего ожидали нападения. Казаки окружили лагерь. Поднялась паника. Партизаны хватали оружие, висевшее в шалашах. Командир Василий, отстреливаясь, крикнул: «В горы!» Но основная часть отряда была уже отрезана.
      Я и еще несколько человек побежали за Василием. Впереди нас оказалась полянка. Ее нужно пересечь, а с высотки бьет пулемет. Сзади - казаки. Патронов - два-три. Одно из двух: или последний патрон в себя, или прорываться. Решили прорываться.
      Над головой свистели пули. Василий упал. Я подскочил к нему. Мертв…
      Втроем углубились в лес, затаились в густых зарослях.
      Через некоторое время мимо нас на расстоянии двадцати шагов между деревьями прошел казак. За ним - второй. Белые прочесывали лес. Они спустились к речке - к месту нашего лагеря. Потом все стихло.
      Наутро мы осмотрели местность. На склоне горы - серые пятна. Когда подошли, то увидели - это трупы в белье. Все исколоты штыками. Избиты, замучены, расстреляны. Все, кто попал к белым в руки…
      Спускаясь к речке, постоянно натыкались на убитых товарищей, с которыми еще вчера говорили и шутили… Жуткая картина. Погибло более ста человек. Нас осталось трое.
      В лагере был полный разгром. Белые вымещали злобу не только на партизанах, но и на вещах. Продукты смешаны с грязью. Котлы вдребезги разбиты, одежда сожжена, шалаши раскиданы.
      Мы долго лежали под повалившимися деревьями, у самой воды, не в силах двигаться.
      Только на пятые сутки, голодные и оборванные, добрались через горы до моря, к нашим друзьям.
      Партизан Алюкского отряда
      Дмитрий Арефьев».
      - Видишь, какая трагедия произошла недалеко от хутора Алюк, - сказала бабушка.
      - Да, - сказал Гера и долго молчал. Потом сказал: - А про Степана Бондаря здесь ничего нет.
      - Тут вообще мало названо людей, - сказала бабушка. - Автор воспоминаний Дмитрий Арефьев да командир Василий. Но командир Василий убит, а Дмитрий Арефьев умер. Воспоминания он писал еще тридцать лет назад.
      Гера опять задумался. Где же теперь узнать про Степана Бондаря? А вдруг он еще живой? Или - его родные? Только где их искать?
      - Бабушка, ты когда вернешься с курорта?
      - Не скоро. А что?
      - Пошли бы мы вместе с тобой в поход. И чтобы обязательно через хутор Алюк.
      - Пригласи ребят.
      - Да я уже приглашал. Они выбрали совсем другой маршрут. Хотят все узнать про Гузана.
      - Значит, плохо убеждал. -
      - Что я мог? Говорил: пойдемте. И все. Толком-то сам ничего не знаю. В записке не сказано.
      - Так это на одной ее стороне. А на обороте читал?
      - На обороте? - Гера даже рот раскрыл, глядя на бабушку.
      Как он сразу не догадался! У записки-то две стороны. И, может, на другой все разъясняется. Но ведь она - под стеклом.
      - А мне ее покажут, бабушка?
      - Конечно, скажи - интересуешься.
      - Пойдем со мной.
      - Э нет, дружок. Добивайся сам. Не привыкай, чтоб подносили на блюдечке. Действуй самостоятельно.
      Самостоятельно… Гера простился с бабушкой и вышел на шумную улицу, а бабушкины слова продолжали звучать для него: «Действуй самостоятельно!»
      Они звучали сейчас, как боевой приказ. И это было понятно: он же хотел разведать о боевых партизанских делах.
      Он немедленно направился к старинному трехэтажному зданию музея - с каменными завитушками над окнами - и храбро ступил на мраморное крыльцо. И уже открыл стеклянную дверь, но подумал: «Самостоятельно-то самостоятельно, а все же лучше с кем-нибудь из ребят. Хотя бы вдвоем. Вроде как делегация от класса».
      Кому же можно довериться? Пожалуй, самый подходящий- Толстый Макс. Один раз они вместе уже разглядывали записку. А когда обсуждали маршрут, Толстый Макс поддержал Геру. Гера это запомнил. Кроме того, их связывала теперь общая тайна - месть жалобщику Семену. И сидят за одной партой. Да и живут близко…
      Короче, Герка помчался за Максимом Швидько.

      Толстый Макс сидел без рубашки на балконе своего третьего этажа и загорал.
      - Эге-ге! - крикнул Гера снизу. - Спускайся, дело есть.
      - Чего еще? - Макс свесился через перила, что-то жуя.
      Он вышел из подъезда в серых брюках и коричневой рубашке навыпуск, что-то еще дожевывая. Гера вспомнил, что сам давно не ел - ведь сразу после уроков пошел к бабушке.
      - Что у тебя? - кивнул он в надежде на то, что Швидько поделится.
      Но не тут-то было. Толстый Макс и в школе никого не угощал, хотя на каждой перемене ел что-нибудь вкусное. И сейчас он тоже молча вынул из кармана конфетину в блестящей обертке, развернул и отправил в рот. У Герки потекли слюнки.
      - Ладно, - сказал он, стараясь не глядеть на Макса. - Слушай, какое дело.
      Но, выслушав Геру, Швидько разочарованно помычал.
      - Да ну, еще топать куда-то в такую жару. - Он поглядел на небо, с которого действительно вовсю шпарило солнце.
      - Недалеко же тут, - начал агитировать Гера. - Рядом музей. И тень всю дорогу, если под деревьями шагать.
      - Да ну, - опять затянул Швидько и вдруг бодро спросил: - А мороженое купишь?
      Гера торопливо ответил, будто готовился сам предложить, да еще не успел:
      - Спрашиваешь! Швидько оживился:
      - Ну тогда пошли. Только учти: пломбир в шоколаде. Я другого не ем.
      Он еще торговался, этот пучеглазый толстяк!
      - Ладно, - уверил Гера. - В шоколаде.
      И вот они снова в том зале, где выставлена огромная пушка и висит сабля Кочубея. А в углу, на столике под стеклом…
      Можете представить, с каким волнением приближался Гера к этому столику с партизанской запиской! Он словно боялся, что взглянет сейчас, а записки уже нет. Но она была на месте.
      - Видишь? - шепотом спросил Гера.
      Толстый Макс оглянулся на дверь, около которой сидела на стуле дежурная, седая женщина в черном платье, и потрогал руками стеклянную крышку. Крышка не открывалась.
      - Как же быть? - зашептал и Швидько.
      Гера глубоко вздохнул, словно готовился прыгать в холодную воду.
      - Сейчас. - Он подошел к дежурной: - Скажите, пожалуйста…
      - Что, мальчик?
      - Мы пионеры, - заговорил он. - Идем в поход. Нам хочется знать, что в этой записке. С другой стороны. Откройте, пожалуйста.
      - Нельзя, - сказала дежурная. - Смотрите, что выставлено.
      - Но нам очень надо, - вмешался Толстый Макс.
      - Мало ли что вам надо, - неумолимо отрезала дежурная. - Многие захотят с другой стороны или с третьей, так всем и показывай? Не положено. И не морочьте мне голову. - Она отвернулась.
      - Мы не морочим, - пробормотал Гера.
      Вот и весь сказ. А бабушка говорила: объясни, разрешат. Ей бы, конечно, разрешили. А на мальчишек - ноль внимания.
      - Ну вот, видишь, ничего не вышло, - зашептал сбоку Швидько. - Только все равно это не считается, я с тобой ходил, гони теперь пломбир.
      Его больше ничто на свете не интересовало. А Герка с тоской смотрел на пожелтевший листок, который словно поддразнивал: «Ну, прочитай меня на обороте, прочитай».
      - Пошли, - потянул Толстый Макс за рукав. - Что зря-то торчать?
      Но нет! Не для того Гера сюда явился! Не помогла строгая дежурная, так есть другие музейные работники. И он решительно направился в коридор, где видел дверь с надписью «Директор музея». И он поговорил бы с директором, да только… В коридоре встретилась девушка-экскурсовод, та самая, с колоколом-прической, которая объясняла им про Андрея Гузана. Сейчас она шла с группой взрослых. В руках у нее, как и тогда, была указка.
      - Выход здесь, товарищи, - сказала она. - Осмотр окончен. До свиданья.
      - До свидания, спасибо, - отвечали ей посетители, направляясь к выходу. А девушка повернула назад.
      - Подождите минуточку, - остановил ее Гера вежливо.
      Она взглянула на него, потом на Макса, и в глазах у нее сверкнул веселый огонек. Может, ей показалось забавным, что Швидько такой толстый, а Гера, наоборот, как спичка? Или она была от природы смешливая? Только, увидев в ее глазах этот озорной огонек, Гера почему-то сразу понял: она поможет! И он рассказал ей все: что они с Максом из того класса, которому она объясняла про Андрея Гузана, и что их интересует партизанская записка, и что они хотят ее прочитать с другой стороны.
      - Так, понятно, - сказала девушка-экскурсовод. - Подождите. - И куда-то ушла.
      - Ой, мальчики, а вы что здесь делаете? - вдруг послышался за спиной писклявый голос.
      Гера оглянулся и увидел Гутьку Коноплеву. Она вышла из зала, в котором показывается природа Кавказа - цветы, деревья, чучела разных животных и птиц. В руках Коноплева держала книжку, на обложке ее Гера разглядел раскрашенную картинку - тоже птицы.
      И надо же такому случиться! Каким это ветром занесло сюда Гутьку? Гера растерялся. А Швидько, наоборот, вызывающе спросил:
      - А ты что здесь делаешь? Она охотно ответила:
      - Да вот смотрела, какие птицы в горах водятся.
      - А зачем тебе птицы, ты же ботаник? - Гера уже пришел в себя и тоже решил быть невозмутимым.
      - Так когда пойдем в поход, интересно. Увидишь живую и знаешь, как ее называть.
      - М-м, - промычал Гера и взглянул на Гутьку с любопытством: ишь ты, как готовится к походу!
      - А вы что же? - опять спросила она.
      - А мы, - начал Швидько, но не успел ответить - появилась девушка-экскурсовод.
      - Пошли, ребята. - И посмотрела на Гутю: - Девочка тоже с вами?
      - Да, я тоже с ними, - неожиданно быстро пискнула Гутька и даже забежала впереди Геры.
      Вот ведь какая навязчивая!
      - Записка, которая вас интересует, - сказала девушка-экскурсовод, отпирая столик, - написана в тысяча девятьсот девятнадцатом году.
      - Да, - подтвердил Гера. - Шестого июля. А кто ее писал?
      - Это не установлено. Ее нашли в архиве подпольного комитета большевиков, который был в нашем городе в период деникинщины. Может быть, кто-нибудь из подпольщиков и писал. Видите, какая она старенькая, - сказала девушка, осторожно взяв записку. - Ну вот, смотрите, что тут у нее на обороте. - И она повернула листок.
      Гера так и впился в него глазами. На листке почти ничего не было. Слабо-слабо - время-то стерло карандаш! - различался какой-то рисунок. Три дерева рядышком, под средним из них - крестик. Потом стрелка и цифра «150».
      А у самого краешка начиналась записка. Всего четыре слова. Да и то последнее, четвертое, не уместилось и было перенесено на другую сторону листка:
      «Не задерживаясь в Принави-…»

      - Изучили? - улыбаясь, спросила девушка и положила записку на место так же, как она лежала: «… сле, иди на хутор Алюк. Степан Бондарь знает, где спрятано».
      Значит, «сле» это не «по-СЛЕ», а «в Принави-СЛЕ»!
      - Принависла! - сразу догадалась и Гутя. - А в нашем маршруте тоже есть Принависла. Это она, да?
      - Принависла - такое место в горах, - сказала девушка. - Если идти в горы от Чистого Ключа.
      - Значит, она, - подтвердила Гутя. - А записка - та, про которую ты говорил? - повернулась она к Гере.
      Гера вспомнил, как в коридоре школы Коноплева тоже спрашивала у него про эту записку. Уже тогда интересовалась. Но объясняться с Гутькой сейчас не хотелось - Гера и сам еще во всем этом не разобрался. Поэтому он промолчал.
      А на улице, едва захлопнулась музейная стеклянная дверь, Толстый Макс потребовал:
      - Пломбир!
      - А ты хочешь? - спросил Гера у Коноплевой и, раньше чем она ответила, объявил таким тоном, словно дарил полцарства: - Всех угощаю!
      Пломбир ели, в сквере, стоя под старым платаном. Швидько свою порцию проглотил, как удав, и жадными глазами следил, за Гутей - волновался, что у нее течет. Она торопливо лизала, но все равно у нее текло. Может, оттого, что ей было неудобно лизать: скрючившись, она прижимала одной рукой к боку книжку про птиц. Наконец она тоже справилась с пломбиром и, бросив скомканную бумажку в урну, сказала: «Спасибо».
      Гера покосился на нее: смотрите, какая воспитанная! И вдруг сообразил: надо же ее предупредить.
      - Ты вот что, Коноплева. Про все это помалкивай.
      - Про что про это?
      - Ну, про все. Никакой записки нет, и ничего ты не видела. Поняла?
      - Не поняла, - замотала она головой. - Почему я не видела? И почему - помалкивай?
      Ну вот, и свяжись с девчонкой! С первого шага начинаются осложнения. Гера рассердился:
      - Потому что кончается на «у»!
      Как ни странно, но этот «аргумент» убедил Коноплеву.
      - Хорошо, - согласилась она. - Буду помалкивать.
      - И ты тоже! - повернулся Гера к Швидько.
      - Да я могила! - Толстый Макс стукнул пухлой рукой по груди и подмигнул: - А пломбирчик бы… повторить не мешало, а?
      - Нет, нет, - сразу отказалась Гутя, словно испугалась, что Гусельников разорится на таком щедром угощении.
      Но Гера и не думал разоряться.
      - Хватит с тебя, - сказал он Швидько, - а то лопнешь. - И, не добавив больше ни слова, пошел прочь.
      Хотелось остаться одному, чтобы во всем разобраться. Когда же он дошел до бабушкиного архива, у него уже было принято решение. Твердое и бесповоротное.
      - Бабушка, - сказал он. - Я иду с ребятами в поход.
      - В хутор Алюк?
      - Нет. Куда и они.
      - А что же сказано в записке?
      Гера объяснил.
      - Ну, правильно, - согласилась бабушка. - Если от Принавислы до хутора недалеко, вы сможете и в него заглянуть.
      На это Гера ничего не ответил. Он еще не знал, как все там будет. Ведь от ребят он свои планы решил утаить. Сейчас важно было одно: пойти в поход! Но бабушка спросила:
      - А мама знает?
      Мама еще не знала. И как ей скажешь?
      Да и как убедишь вожатую Альбину, что пионер Гусельников достоин пойти вместе со всеми в поход? Конечно, тут может посодействовать Кулек-Малек. Он всегда всем сочувствует. Но ему придется доказать, что Герка не шутит. То есть надо будет и тренироваться, и закаляться.
      Словом, столько навалилось на Геру забот, что он невольно нахмурился.
      - Ну, ничего, - успокоила бабушка. Она, конечно, вообразила, что он скис из-за мамы. - Жалко, уезжаю. Но что-нибудь придумаем.

      Перед отъездом бабушка пришла попрощаться. Она долго сидела с родителями, потом о чем-то говорила с мамой на кухне. Уходя, она опять шепнула внуку:
      - Что-нибудь придумаем.
      Гера понял: значит, пока с мамой ничего не прояснилось.
      А ведь в школе он уже объявил, что в поход пойдет. Кулек-Малек обрадовался:
      - Чудесно! - И сразу приказал: - Делай схему.
      Дело в том, что совет юных путешественников постановил: каждый, кто идет в горы, должен иметь собственную схему маршрута. У Сереги эта самодельная карта, разрисованная цветными карандашами, была давно готова. Он принес ее, и Гера срисовал себе. Получилось не так красиво, но все равно красная пунктирная тропка, извиваясь, пересекала синие ниточки горных рек, а на месте будущих стоянок-ночевок белели, палатки, и море внизу чертежа накатывалось на галечный берег пенными волнами.
      Кулек- Малек похвалил Геру за схему. И даже Альбина. И Лидия Егоровна. В общем, все ребята увидели, что Гусельников собирается в поход всерьез.
      Но ему лично маршрутная карта еще не нравилась. На ней не было главного: хутора Алюк.
      Только где его поставить? Где он находится? «Близко от Принавислы». А где именно? В каком от нее направлении?
      Большая Советская Энциклопедия, которую Гера раскрыл в библиотеке, ничего не сообщала. Слово «Алюк» в ней вообще не упоминалось. Не внесла ясности и карта «Северный Кавказ». На ней стояли названия крупных городов и станиц, а хутор Алюк отсутствовал. Не помог и географический атлас для седьмого класса. Не встречалась Принависла ни на карте края, ни на туристской схеме Черноморского побережья. С туристской схемой Гера знакомился на улице, у киоска Союзпечати. Шел мимо, увидел карту на витрине и принялся ее изучать.
      За этим занятием его застала Гутя Коноплева. Ну просто удивительно, как ее всегда «наносит» на Герму попутным ветром. Подошла она незаметно и тихо спросила:
      - И здесь нет?
      Гера вздрогнул от неожиданности.
      - Чего нет? - сердито переспросил он.
      - Алюка, - ответила Гутя.
      Еще лучше! Она даже знает, что он ищет!
      - Ты не сердись, - добавила она, улыбнувшись, словно еще и читала Герины мысли. - Я же про записку знаю и про Алюк тоже. Вот мне и интересно. И если хочешь, я могу тебе карту с Алюком достать.
      - Где?
      - У Семена.
      - У какого Семена?
      Ну, у Кипреева, из девятого класса. Я как раз ему книжку отношу. - Она показала книжку с птицами на обложке, ту самую, с которой была в музее.
      - Мне Семен ее дал. У него много разных про Кавказ. Пошли?
      Вот так так… Идти к Семену, открывать собственными руками калитку, на которой до сих пор виднелись следы его, Гериной, надписи? Нет, это было невозможно. Но и отказаться от Гутькиной помощи невозможно.
      - Ты вот что, - сказал он. - Возьми сама. А про меня пока ни гу-гу, поняла?
      - Почему?
      - Потому что оканчивается на «у»! - повторил он неотразимый для Коноплевой довод и этим опять мгновенно убедил ее.
      - Ладно, - кивнула она.
      Все- таки загадочные существа -девчонки!
      Вместе добрались они до Семеновой улицы. Гера остался на углу, а Гутя вошла в калитку. Когда же наконец она снова появилась на улице, в руках у нее был какой-то листок, она размахивала им. Гера бросился навстречу. Листок оказался картой Черноморского района. На ней стояли все населенные пункты, дороги и даже тропинки. Была и Принависла. И от нее прямо на юг тянулась змейкой речка Алюк. А на берегу этой речки - кружочек: хутор Алюк. Чуть подальше от хутора - крестик. Сталактитовая пещера! Есть! Гера, восхищенный, посмотрел на Гутьку. И ее глаза радостно блестели.
      - Перерисовывай, - сказала она.
      Гера, запрятав карту в свой портфель, помчался домой, не чуя ног…
      Через полчаса на его схеме-маршруте были помечены и речка Алюк, и хутор с таким же названием, и пещера. Хутор стоял от Принавислы в шести километрах.
      Гера смотрел на пунктирную линию, которой связал Принавислу с хутором, и представлял себе, как пойдет по этой торной тропке, по лесу, по берегу речки, пока не доберется до самого крестика - до пещеры…
      Только рано он размечтался!

       -Ребята, - сказала Лидия Егоровна. - В ближайшее воскресенье мы идем в тренировочный поход. Это будет наша репетиция. Посмотрим, кто из вас выдержит с рюкзаком за спиной.
      Все обрадовались, а Гера спросил:
      - А если нет рюкзака?
      - Получи на складе, - ответила учительница. После уроков Гера побежал с Серегой на склад и взял для себя рюкзак. У Сереги дома есть геологический, новенький. А Герин выглядел невзрачно - потертый, даже прорванный в одном месте.
      - Зато заслуженный, - утешил Кулек-Малек. - Прокаленный солнцем. - Он помог нацепить его Гере на спину; приладил по росту лямки и заявил: - Отлично. Иди домой, набивай вещами.
      Но вот дома-то и случилось. Мама заохала:
      - Что? Такой мешок? И на плечи? Сойти с ума! Нет, нет, ни в коем случае!
      - Да не делай ты из нашего сына неженку, - сказал отец. - Трясешься, будто он фарфоровый.
      - Фарфоровый или хрустальный, но он мой сын! И никаких походов. Даже тренировочных! Не разрешаю.
      И не разрешила. Выходит, не помогли бабушкины переговоры.
      Так и просидел Гера воскресенье дома. Валялся на диване, бродил из угла в угол, а перед глазами - ребята: идут по лесу… По полю. Цепочкой. И у каждого за спиной рюкзак. Его же - заслуженный, потертый, с дыркой - мама запрятала куда-то, и не сыщешь. Вот и собрался. Гусельников! Начертил схему с тропкой на Алюк.
      … Он вытащил чертеж из портфеля, чтобы хоть полюбоваться на него еще разок. И в этот миг раздался звонок. Прямо с рюкзаком за плечами ввалился в комнату красный, веселый, шумный Кулек-Малек.
      - Гусь, ты что же? - закричал он с порога. - Почему не ходил?
      Гера взглянул на маму.
      - Не мог он, - ответила она. И ушла на кухню.
      Гера боялся, что Серега начнет расспрашивать, почему да отчего не мог, а отвечать просто стыдно: всех пустили, а у него такая мама… Но Серега больше не расспрашивал, а, сбросив свой геологический, начал сам рассказывать: были они у речки, разжигали костер, кипятили чай, купались. Гера слушал, замирая от зависти. А Кулек-Малек под конец посочувствовал: