Однако когда при первой же отлучке мужа из дома Аннушка познакомилась с красавцем офицером, то дело представилось ей почему-то проще… Почти всякий день стала видаться она с Девлетом, но искусно и осмотрительно, так что муж ни единого разу не накрыл их. И со всяким новым свиданьем согласие и желание бежать с ним все крепло, а затем стало представляться даже простым делом.
После бегства и уже в пути Аннушка сделала в себе самой нежданное открытие. Она поняла то, что сначала только смутно сознавала, будто сама себя обманывая. Она поняла, что положительно влюблена – и с первого дня знакомства – в самого князя Девлета.
«А он? – спрашивала она мысленно и рассуждала: – Он и не догадывается… Он исполняет поручение своего начальника добросовестно и усердно, поэтому ему и на ум не приходит, что он сам может понравиться… Но после?.. Когда-нибудь? Может быть, он тогда иначе взглянет на нее… Макарьевна говорила: „Дело не в князе, вельможе. Дело в том, что это единственный способ стать свободной и счастливой в новом замужестве“».
– Блажной вельможа отплатит вам тем, что освободит от старика супруга, – говорила ей старуха.
Правда, он всемогущ, а при таком положении дела, каково ее, расторгнуть брак даже легко. Карсанов женился на ней полуребенке, и хотя подобные браки бывают сплошь и рядом, но все-таки всегда брачующийся просит разрешения митрополита, а иногда и Синода. Капитан же ничего подобного не сделал. Следовательно, развод с ним, да еще при покровительстве Потемкина, самое простое дело. А так как прихотливый вельможа долго ее при себе не удержит, даст денег и отпустит, то она и выйдет замуж за кого пожелает.
В Тамбове пришлось ей поневоле расставаться с Макарьевной, так как старуха решила ехать опять в Москву, чтобы спрятаться от капитана. И ради себя самой, и ради сокрытия следов Девлета с Аннушкой. При прощании старуха сказала: «Смотри ты, в сопровождателя своего не втюрься!» И эти слова подлили масла в огонь. С каждым днем в пути она все менее и менее думала о вельможе, и когда думала, то только пугалась и ужасалась, а вместе с тем все «удивительнее» относилась к спутнику.
И вот, когда они прибыли в Екатеринославль, то она уже вполне ясно поняла, что просто была позарез влюблена в красавца князя Девлета. Но, на беду, она узнала здесь, что он точно так же без памяти влюбился в «крохотулю» и «пандурочку» вельможи и готов второй раз похитить ее. После искреннего обоюдного признания и первого пыла на седьмом небе молодые люди очнулись и стали рассуждать о том, как быть.
Положение было ужасное и безвыходное. Князь Девлет, конечно, не мог теперь везти прихотливому вельможе в полное распоряжение ту, которая стала ему дороже всего на свете.
Не везти ее к Потемкину, вернуться обратно в родные пределы, в Москву или Петербург – можно было бы прожить спокойно с полгода, ну, хоть год… А затем, конечно, будет Бог весть что… Погибель между двух врагов – и старого пандура, и всемогущего вельможи. Князь не простит такого поступка офицера и везде достанет. Руки его долгие… Не только из Москвы – из заморского края достанут они человека и перекинут прямо в Камчатку.
И вот влюбленная чета, безвыходно сидя в комнатах большого постоялого двора, ежедневно раздумывала и рассуждала, как быть, что сделать, чтобы достигнуть счастия.
– Я лучше сто раз утоплюсь, чем идти в «забавницы» старого вельможи, – рассуждала Аннушка в отчаянии. – Хорошо было менять Кузьму Васильевича на светлейшего… А тебя променять?.. Да на царя-салтана какого, и то не променяю. Надумай, как спастись нам. Надумай!
Но Девлет ничего надумать не мог.
Бежать вместе куда-либо и выйти в отставку заглазно, по прошению, невозможно. Светлейший догадается… Тогда он пропал… Поехать одному в армию и доложить, что не нашел он пандурочки? Тогда будет он в опале, а князь, ненавидящий всякие незадачи, еще пуще разгорится и пошлет в воронежское и тамбовское наместничество другого, даже двух-трех других посланцев… И что же они найдут и какой ответ привезут князю… Усадьбу пандура нашли, но уже бежала пандурочка с молодым купцом… С каким? Где он? Разыскать! А в Тамбове три лица знают, что был приезжий князь Девлет, который противно дворянскому обычаю ходил в недавно отпущенных усах и бороде. Эти три лица даже ему были полезны в розыске… Они же его и продадут, узнав, что Девлет их самих и князя обманул.
Ну, а если не пошлет светлейший князь разыскивать вновь пандурочку?.. Навряд! Но ведь сам старый пандур, энергический и упрямый, будет действовать, будет искать жену, поедет в Петербург жаловаться самой царице. Сто раз в минуты ревности говорил он это жене. И дело дойдет до слуха князя позднее. А разве может Девлет хлопотать о разводе Аннушки с мужем, когда похитил ее дважды – и у мужа, и у вельможи…
– Одно остается, – плакала Аннушка, – утопиться обоим.
Но Девлет находил, что это решенье дела – бабье. Надо достигнуть счастия, а какое же счастие на дне реки.
Наконец однажды князь Девлет вдруг взволновался страшно… Голова его давно трещала от думанья и искания выхода из мудреного положения, и, наконец, в ней стало все как-то перепутано и темно…
А вдруг теперь сразу стало светло!
Он придумал, как избавиться от прихоти вельможи, как спасти дорогую Аннушку и в то же время, разведя ее с мужем при помощи всемогущего князя, назвать своей женой… Да, он дивно придумал!.. Если же выдумка и не удастся тотчас, то по крайней мере дело затянется на четыре или пять месяцев… А там что Бог даст!.. Прихоти светлейшего быстротечны…
Девлет передал и объяснил Аннушке свою выдумку…
Она ахнула, потом одобрила выдумку.
– Опасно! Страшно шутить с Потемкиным. Но что же делать! Другого спасения нет!
Так решила влюбленная чета.
IX
Тот же иноземный край, откуда летом выехал посланцем красавец князь Девлет за пандурочкой… Но белый снеговой покров, который окутал теперь всю Русь, здесь несколько раз ложился на землю и окутывал ее, но все напрасно… Золотое солнце так весело сверкает с неба и так поглядывает, будто смеючись, что за ночь все увернувший белый саван к полудню начинал будто плакать в три ручья… И каждый раз снег, желавший сделать из осени зиму, делал из осени весну.
Город этот побольше, но того же характера, с тем же смешанным населением… Дом, где помещался главнокомандующий, больших размеров, роскошнее убран, а зал, где всякое утро собиралась масса военных, свита, приезжие из действующей армии и приезжие из России, – большой, светлый с белыми колоннами под мрамор и в два света.
Однажды в толпе явившихся и ожидавших приема очутился и красавец офицер. О Девлете уже доложили светлейшему давно, как о вернувшемся из России курьере, но он, ожидавший быть принятым тотчас же, – ждал уже второй час.
Прошло и три часа… Прием кончался, а его, Девлета, князь не спросил. Вероятно, просто забыл… Наконец прием кончился. Офицер снова напомнил о себе чиновнику из канцелярии, заменявшему адъютанта, и тот, объяснив, что уже докладывал князю о вернувшемся гонце, решился снова доложить.
– Пожалуйте! – вышел он из кабинета. «Помяни Господи царя Давида
и всю кротость его!» – мысленно проговорил Девлет и в каком-то чаду страха и волнения переступил порог и очутился в большой комнате.
Светлейший сидел за большим письменным столом за кипой бумаг…
Девлет стал у дверей… Князь долго читал одну бумагу и наконец, бросив ее, вскрикнул:
– Иуды… Везде Иуды!.. Около Христа один за дюжину был Искариот, а около нее в Питере – дюжина в дюжине.
Затем князь, окинув комнату глазами, заметил какого-то офицера.
– Тебе что? – резко вымолвил он, не глядя.
– Вернулся сегодня, ваша светлость, и тотчас же имею честь явиться.
Князь между тем рассеянно искал что-то глазами на столе.
– Вернулся? Откуда?
– Из российских пределов.
– Ну, хорошо. Что же?..
– Исполнив ваше поручение, я…
– Какое поручение? – спросил князь, найдя и просматривая листок с колоннами цифр.
– Вы изволили меня посылать…
– Тебя?.. Вас?.. Да ты…
Светлейший бросил листок на стол и присмотрелся внимательнее.
– Ай, батюшки светы! Девлет! – воскликнул князь. – Не узнал. Даже, по правде, чуть не забыл, что ты и на свете есть, то бишь – еси! Ну, здравствуй, Девлетка! Что скажешь?.. Я тебя, говоришь, посылал в Россию?.. Когда? Давно, знать…
– Летом еще… Но поручение мое было таково затруднительно, что я…
– Какое поручение?
Девлет удивился в свой черед.
– Вы изволили приказать разыскать в Воронежском и в Тамбовском наместничествах некую особу молодую, которую изволили встретить в степях Малороссии, путем…
– Что? Что-о? Ну, ну…
– Вот я ныне эту пандурочку самую…
– Что за околесная… Какая, черт, пандурочка? Что такое? Собачонка, что ли?
– Никак нет-с…
– А! Помню… Вспомнил… Караковая!
Киргизка, что мне подарил Нарышкин. Ну? Привел? Дошла благополучно?..
Девлет стоял, совсем разинув рот, но страшно волновался и почти трясся, как в лихорадке. Враг человеческий будто науськивал его отвечать князю:
«Точно так-с. Караковая. Привести не удалось. Околела в Кишиневе!»
Но вместо этого он выговорил через силу:
– Никак нет-с. Пандурочка – жена капитана пандурского полка Карсанова, кою вы приказали мне разыскать и доставить…
– Жена капитана? Доставить… Пандурочка? – заговорил Потемкин, растягивая слова и как будто с трудом соображая и припоминая вместе…
– В пути, на станции, в Малороссии… – начал было Девлет, но князь вскрикнул…
– Вспомнил! Вспомнил… Крохотуля!
– Так точно-с.
– Верно, верно. Помню. Как не помнить! Хорошо даже помню. Глазки такие… Ну… мышиные. Да и вся с мышонка. Помню… Прелесть… Ну, что же? Я приказывал, говоришь, доставить ее сюда ко мне?
– Так точно-с.
– Вот этого хорошо не помню. Да все равно…
– Вот-с я, по вашему приказанию…
– Ну? Доставил?
– Доставил… Дело было мудреное, ваша светлость… Но, благодаря Бога, все удалось.
– Рассказывай. Что и как!..
Князь оживился и улыбался.
Девлет-Ильдишев передал подробно все свои приключения и хлопоты с самого начала поисков в Воронеже и до похищения пандурочки при помощи переодеванья и всяких хитростей.
– Молодец! Ей-Богу, молодец! – воскликнул князь, добродушно смеясь. – Только на театре такое бывает… В балетах… А ведь я, Девлетка, не поверишь, забыл совсем… С той поры, что тебя послал, ни единого-то разу не вспомнил… Раз как-то вспомнил: где мой Девлетка? Куда провалился?.. Хотел у Попова спросить, да тоже забыл. А выходит, вон что… Ну, что же эта пандурочка – такая же шармантная?.. Рад буду… Ей-Богу, рад буду…
Девлет разинул рот что-то сказать, но поперхнулся, а затем, справившись, выговорил слегка дрожащим голосом:
– Опасаюсь я только, что вашей светлости будет неприятно узнать, что…
– Что такое?
– Капитанша Карсанова по-прежнему из себя пригожа, хотя малость и изменилась в лице от некоторой причины.
– Подурнела?
– Так точно-с. Малость.
– Отчего?
– От женских причин… Так сказать, от супружеских причин…
– Что? Говори! Ни черта не понимаю.
– Она находится в таком положении.
– В каком? Больна? Печальна?
– В тяжелом положении.
– Да из-за каких причин?
– Супружеских… Ваша светл…
– Супружеских?..
Наступило молчание. Князь удивленно глядел на офицера, ничего не понимая, а Девлет в крайнем волнении все будто собирался что-то сказать еще и не имел духу вымолвить.
– Да хочешь ты или нет говорить толком! – вскликнул наконец князь уже сердито.
– Капитанша Карсанова в настоящее время находится уже на пятом месяце. Вот посему… вашей светлости я и полагаю это обстоятельство…
– Батюшки-светы! – закричал вдруг Потемкин на весь дом и, вскочив с места, быстро подошел к Девлету. Молча постояв несколько мгновений пред офицером, он вдруг разразился громким, раскатистым смехом…
– Ой! Ой!.. Батюшки мои… Да что же… Ой!
Он двинулся, упал на турецкий диван и, продолжая хохотать, выговаривал через силу…
– Ой! Уморил… Ой, батюшки… Да как же… Да как же ты… Так зачем же!.. Ой, Господи… Ой!.. Умру…
Девлет стоял, несколько оживившись, бодрее и веселее смотрел.
Наконец князь перестал охать и хохотать, отдышался, утер слезы на глазах и после нового конечного и краткого припадка смеха произнес утомленным голосом:
– Как же ты ее привез? Дурень. Ведь ты похитил у пандура наследника. Чужих жен воровать можно. А чужих детей воровать закон воспрещает. А?
Девлет молчал и едва заметно улыбался.
– Она, может, еще, пожалуй, с двойней. Я тебе указывал пандурочку привезти, а ты мне с ней еще парочку пандурчат прихватил… Ой, батюшки!..
И неудержимый смех начал снова душить князя.
– Ой, вот одолжил-то… Батюшки… Зови Попова… Надо ему рассказать… Этакое всем… Надо всем рассказать. Стоял свет и будет стоять, а этакого не бывало… Ай да похититель… Чужую жену с потомством увез… Для заселения Молдавии… Колонию привез! С партией переселенцев приехал… Зови. Зови… Попова зови… Ой, батюшки…
Девлет вышел, а князь снова раскатисто захохотал и лег на диван в изнеможении.
– Ой, умру!.. – слышал офицер чрез затворенную им дверь.
X
Когда Девлет-Ильдишев привел Попова к князю и затем по его приказу снова рассказал все, «не забегая вперед», а как следует «по порядку», то снова в кабинете долго гудел смех.
– А? Каков гусь? Рассуди, Василий Степанович. Да ты пойми. Раскуси! – смеялся князь. – И мой, да и Господень указ зараз исполнил Девлетка. Да как же? Плодитеся и множитесь, указал Господь. Вон он, гусь лапчатый, и восхотел, чтоб это у меня в главной квартире армии и в моих именно апартаментах происхождение имело… А? Хорошо? Ай да поверенный… А я-то у него вышел, что в картах: король, дама сам-третей, а то и сам-пять.
И князь начал острить еще более резко, выдумывал невесть какие последствия от диковинного казуса, так что наконец не только Попов, но и сам Девлет невольно начал хохотать.
– Да, стоял свет и будет стоять, а второго этакого похитителя не приключится, – серьезно выговорил наконец князь, уж утомясь острить и смеяться.
– Это точно-с. Конечно, – отозвался Попов, улыбаясь. – Но виноваты вы, а не Девлет. Ведь, обыкновенно, изволите видеть, бывает на свете не так… Похищают люди чужих жен завсегда сами и для себя… Ну, они при ближайшем знакомстве и сугубом внимании оплошать и не могут… Да и вольны – как им быть. А ведь тут все было по поручению и указу начальства… Ну, вот он в точности все и исполнил. Не его дело было рассуждать и в рассмотрение обстоятельств входить… противоречивых и неподходящих… Указано свыше! И аминь! Ну, вот вместо любовного приключения и вышло, как вы изволите сказывать – король, дама сам-третей… Или в некоем роде переселение народов!.. Этакое косвенное намерение колонизации Молдавии русскими выходцами, да еще близнецами…
Князь хотел было рассмеяться, но уже не мог, а только поморгал глазами.
– Да. Авантюр! Ну, что же?.. Дай ему опять денег. Пускай опять путешествует… А ты собирайся тотчас же, Девлетушка…
– Куда прикажете? – робко вымолвил офицер.
– Куда? Еще спрашивает, гусь. Обратно, восвояси. Вези назад!
– В Тамбовское наместничество? – с дрожью в голосе произнес офицер.
– Понятно. Откуда взял, туда в целости обратно и доставь. А пред супругом извинись, скажи, виноват, обмахнулся… Однако шутки прочь… А ты, в самом деле, доставь ее до Тамбова, сам ее супругу на глаза не кажись, чтобы не убил, а в городе все-таки обожди, чтобы узнать, как все обошлось, а сам приезжай сюда… В другой раз я тебя, будь спокоен, жен красть посылать не буду, а то ты, пожалуй, обезлюдишь всю матушку-Россию и заселишь россиянами всю Турцию. Ну, марш… Доброго пути и удачи…
Девлет поклонился и вышел вон, а через несколько минут не шел, а бежал по улицам города. Лицо его сияло безмерным счастьем и восторгом.
А князь говорил между тем Попову:
– Ну, а не примет ее обратно пандур? Что тогда? А?
Попов развел руками вместо ответа.
– Что тогда делать с ней? Опозорена и погублена зря.
– Разведутся, а она выйдет опять замуж. Вы же пожалуете ей пятьдесят душ крестьян за беспокойство и на счастие, чтобы мужа другого найти…
– Радехонек буду. Хоть и без вины виноват. Дам сто душ! В Новороссии земли дам.
– Но, однако, думается мне, что все обойдется. Старый пандур ее небось обожает, да и ради своего пандурчонка будущего смилуется. Да ничего с ней худого и не было. Только пропутешествовала капитанша. Может поклясться мужу, что была и осталась благоверной его.
– Так-то так… Если смилуется… Ну, а не примет, говорю. А?
Попов пожал плечами и молчал.
– А другой никто не захочет жениться на опозоренной, что у мужа увозили, да еще ему и назад доставили: нате, мол. Больше не требуется. Ведь тогда она на всю жизнь несчастная. Скажи-ка! А?.. Грех, так-то…
Попов все молчал, но вдруг рассмеялся по-прежнему звонко.
– Что ты?.. Что?
Попов выговорил сквозь смех:
– Женить на ней… Самого…
– Кого?
– Похитителя…
Князь фыркнул и рассмеялся, но уже усталым смехом.
– По делам вору и мука, – сказал Попов, – то бишь женитьба. Не воруй даму сам-пят.
А между тем князь Девлет, пробежав несколько улиц города, вихрем влетел в дом, где остановился со своей Аннушкой.
Она, заслышав его быстрые шаги, обмерла, хотела встать, идти навстречу и не могла.
– Все пропало… Требует к себе… – выговорила она вслух…
Девлет вбежал в комнату, где она сидела, подбежав, схватил ее в объятья и начал безумно целовать…
– Что? Что? Что? – повторяла она, чуя, что все сошло благополучно.
– Приказал назад везти! – закричал он.
– Куда?
– К Кузьме Васильевичу твоему…
– Не хочу! Не хочу! Лучше смерть!.. – вскрикнула Аннушка.
– Глупая! Ничего не смыслишь. Моя ты теперь…
И Девлет рассказал и объяснил все…
– Стало быть, все слава Богу? – спросила она.
– Понятно. Надо только скорее уезжать, а оттуда я отпишусь, что Кузьма Васильевич тебя не хочет принять… А там чрез полгода опять напишу, буду просить позволения из жалости на тебе жениться, из-за якобы совести. Сглупил сам и каюсь, мол…
– Ты так и сказал – на пятом месяце.
– На пятом! Что смеху было… А я думал, беда будет. А только смех был.
– Ну, слушай, милый, что я скажу теперь, благо, все слава Богу… Оно – правда.
– Что?
– На пятом – выдумка ради себя спасения, а на первом… Ну, понял, что ли, глупый?
И Аннушка подпрыгнула, повисла на шее князя Девлета и начала целовать его в губы, в глаза и по всему лицу.
– Надо скорее с глаз долой, а там хлопотать разводиться и венчаться! – радостно воскликнула она. – Ведь вот, Господи, судьба-то… Воровал ты меня по службе, по указу начальства, а уворовал для себя…
– Боюсь я… Вдруг раздумает и потребует он тебя к себе… поглядеть…
– Ну, подушку и пристрою… И сойдет. Да нос себе свеклой вымажу. Да буду дурой петой сидеть и глаза таращить. А то чесноку наемся, так чтобы всю его горницу насквозь продушить.
– Все лучше – скорее отсюда подальше.
И офицер снова побежал в канцелярию главнокомандующего, где тотчас же получил пятьсот рублей на дорогу, но при этом выслушал и неожиданное, поразившее его предложение Попова.
– Будут коли еще нужны деньги, – заговорил он, – напишите… Князь приказал выдавать, сколько бы ни потребовалось. А главное вот что, голубчик… Если капитан краденую жену отринет и вновь назад принять не пожелает, то ей надо хлопотать о разводе, а затем искать себе жениха и второго мужа… А когда она такового найдет, то князь ей пятьдесят душ подарит в приданое. Так решено. Будь вы человек усердный и понятливый, то вы бы такой оказии князю услужить и себя оправдать никак стороною не обежали бы…
Девлет не понял и попросил разъяснения.
– Да вот, взяли бы да сами и женились на этой пандурочке, приняв всю вину на себя… А то вот пронюхает пандур всю правду, бросится, пожалуй, в Петербург жаловаться, шуметь… Беременную жену увезли. Узнается тоже и «там», что князь посылал вас воровать пандурочку… Ему это все, да еще даром, без всякой пользы, неприятно… Все бы уладилось просто и сразу, если б вы сами повенчались с этой крохотулей. А что наследник будет у вас не собственный… что за важность! Подумай-ка. Одолжить нашего князя – великая польза бывает. Он зло плохо помнит, а на добро памятен.
Девлет вздохнул, потупился и, опустив глаза, выговорил почтительно:
– Доложите князю, что все так точно и будет. Или капитан примет супругу обратно, да еще честно и кротко, либо она будет княгиней Девлет-Ильдишевой, а сам светлейший, подав помощь в деле развода, обещается быть посаженым отцом…
– И крестным отцом! – воскликнул Попов.
– Нет… Нет!.. – будто испугался офицер. – Этой чести я не прошу… Разве что после, для второго ребенка, настоящего…
– Верно! Верно… Да, впрочем, Бог милостив, старый пандур простит молоденькую жену. Вот вы тогда и в барышах полных… Усердие свое показали теперь же, а жертвовать собой не придется… Ну, с Богом в путь. А я доложу.
Когда Девлет выходил из комнаты, Попов, усмехаясь, крикнул ему вдогонку:
– А все-таки скажу: как это было недоглядеть и чужую жену увозить… с потомством…
Офицер, странно смеясь, отозвался с порога:
– На всякого мудреца довольно простоты.
XI
Прошло полгода… Был май месяц. Петербург только что начинал одеваться зеленью, но в саду Таврического дворца уже была настоящая весна в расцвете, пахло травой и листвой.
В самом дворце, казалось со стороны, происходит что-то необычайное, редкое, торжественное. Пиршество или празднество по случаю праздника дня ангела…
В действительности не было ничего особенного, а заурядное и ежедневное явление, к которому весь Петербург уже давно привык.
У светлейшего князя Таврического был простой прием… Но дело в том, что весь Петербург, а за ним приезжая Москва, а за ними и приезжая провинция от Балтийского моря до Черного, от польских пределов до уральских, заливали волнами стены дворца всемогущего вельможи… Все залы были переполнены военными и гражданскими чинами, где все перемешалось в яркую радужную толпу, где толкались рядом и генерал, и капрал, и сенатор, и регистратор земского суда, и купец в длиннополом кафтане и в бороде… А среди них и посланники, и дипломатические агенты, и гонцы разных иноземных государств, которые «искали» у светлейшего больше, чем у самой царицы.
Если она обещает что-либо, то прежде, чем решить, посоветуется с ним: нужно ли? Если он что обещает, то прежде, чем решить, доложит ей, что так дело и след.
Прошел уже час, что Таврический все еще не открывал дверь своего кабинета…
Наконец из этой двери вышел Василий Степанович Попов и, смешавшись с толпой, здоровался кругом себя, кланялся или кивал головой. А вместе с тем он озирался пытливо, будто искал кого глазами.
Наконец он улыбнулся и двинулся к угольному окну, где стоял, стиснутый другими, молодой и красивый офицер…
– Князек! – позвал он. – Вас ищу, сударь мой. Еле узнал. У-у! Постарел, молодец! Да и давно, впрочем, не видались. Пожалуйте…
– К князю? – отозвался офицер, радостно удивленный.
– Вестимо… Дивитесь, что вас первого желает видеть Григорий Александрович. Что ж? По заслуге. Забыли, что я тогда сказывал, что он на добро, а не на зло сугубо памятен…
Оба двинулись к дверям кабинета, и Попов по дороге спросил:
– Как здоровье супруги?
– Слава Богу…
– А вашего… Ну, все-таки надо сказать: вашего… наследника? Или дочки, может быть…
– Только еще ожидаю таковых… Бог даст, чрез три месяца буду отцом…
– А тот-то… Ну, что прихватили тогда по недосмотру… Пандурчонок?
– Тот, видите ли… Тот, как бы сказать… Уж очень заспешил на свет прийти… Ну, и…
– Помер. За отцом последовал…
– И не жил!
– Да. Вот что! Однако, надо сказать, что если он и не жил и, стало быть, не мыслил, а все-таки умно поступил.
Оба рассмеялись и вошли в кабинет князя.
Чрез полчаса, пока сотни гостей, сановников и просителей, и сильных мира, и маленьких людей терпеливо ждали, князь Девлет стремительно вышел от вельможи, радостный и сияющий с бумагой в кармане.
Светлейший наградил по-царски. Сто душ крестьян в Белоруссии, чин капитан-поручика и двести червонцев на будущий зубок будущих князька или княжны.
Вместе с тем он нес нижайший поклон светлейшего почти незнаемой им, но немало потешившей его княгине Девлет-Ильдишевой.
XII
Прошла неделя. В одном из переулков около Казанского собора, в небольшой квартире сидели в своей спальне муж и жена – князь Девлет и крошечная княгиня…
С ними, вероятно, случилось какое-нибудь несчастие, у них было, очевидно, какое-то горе. Князь сидел, опершись локтями на стол и сжимая голову в руках, как бы в страшной заботе, а то и в отчаянии. Она сидела у окна в кресле и грустно, не опуская глаз, смотрела на мужа.
– Да! Грех и мерзость… – выговорил он. – Все есть, все налицо… И убийство, и мошенничество, и обман, и подлость… Все есть… После этого всего – счастия в жизни не жди. Господь таких наказывает. Того дела поправить нельзя, мертвого не воскресишь… Я утешаюсь тем, что тогда жестокосердно поступил с стариком, действуя не для себя. Тогда я еще тебя не любил и того всего предвидеть, что приключилось, не мог. Но теперь… Вот это поступление с благодетелем, с человеком и вельможей, от коего я, кроме чести и ласки, ничего не видал, мерзко, подло и даже грех… Не уступать тебя ему и взять хитростью?.. Не удовлетворить прихоти, чтобы спасти свое добро, свое счастье? Пожалуй, даже следовало. И совесть молчала… А теперь… Получить награду от человека за то, что обманул и насмеялся над ним?.. Не могу и не могу…
И Девлет глубоко вздохнул, встал и начал взволнованно шагать по маленькой комнате взад и вперед…
– В десятый раз сказываю тебе, – вымолвила княгиня. – Не ходи сам… Напиши, все расскажи и откажись от наград, от всего. А там убежим куда. На край света. Авось не разыщут… А если и разыщут по его приказу, то что же он сделает. Ты не его жену законную украл… Ну, в Сибирь сошлет… И там люди живут. А я так полагаю, что за чистосердечное признание и отказ от награды незаслуженной он отплатит молчком, а не мщением.
Наступило молчание. Князь походил еще с полчаса, волнуясь и вздыхая, и наконец воскликнул:
– Не могу… Решено! Укладывай пожитки, а я сяду писать…
– Слава Богу! По крайней мере, конец мучениям, – отозвалась она.
– И начало страхам! – прибавил он. – Да, он так не оставит. Он прикажет нас разыскать в Петербурге, а когда не найдут, укажет розыск по всем трактам почтовым. Да это что… Не сейчас, не теперь, так через месяц, ну, чрез полгода, ну, через год… а все-таки разыщет и угонит в Сибирь или засадит в Шлиссельбургскую крепость.
– Мне этого сердце не говорит… Да и беззаконие было бы это…
– Э-эх, бабы… Не знаешь ты ничего. А я сам на службе и знаю, что творится по воле сильных людей… Теперь вот один в Шлиссельбурге уже второй год сидит за то, что он только… Ну, да что зря болтать!.. Решено – и конец. Укладывайся, а я мигом все на бумаге изложу. Сами выедем на Ригу, а письмо оставлю, чтобы подали светлейшему чрез три дня.
В тот же вечер бричка с верхом тройкой почтовых лошадей выехала в Нарвскую заставу. В ней были беглецы от гнева всесильного вельможи.
XIII
Когда после быстрого пути без остановок муж и жена очутились в гостинице среди чужих людей и по норову, и по языку, – в Петербурге, в Таврическом дворце, среди кипы бумаг, полученных в этот день, была бумага, краткая, исписанная лишь на полутора страницах…
Вельможа, прочитав ее, перечел снова и, не обращая внимания на следующие за ней, встал и начал ходить по кабинету…
– Эй, кто там! – крикнул он наконец громко. На пороге появился молодой чиновник, недавно поступивший в канцелярию, сын родовитых дворян и крестник князя, которого он очень любил и отличал.
Князь взял со стола бумагу.
– Вот, Петруша… Снеси это Попову… Сам снеси и скажи, что я прошу прочесть, мне возвратить и прошу его совета, как мне поступить…
Когда молодой человек вышел, князь снова зашагал задумчивый, но нетерпеливо поглядывал изредка на дверь, из которой ожидал возвращения крестника и ответа.
Наконец этот снова явился с бумагой.
– Ну?
– Василий Степанович, – произнес он, улыбаясь, – прочитав, сказали: «ах, аспид!»
А затем приказали доложить одно слово: «наплевать».
– Наплевать?!
– Точно так-с!
– Что он? Спятил!
Молодой человек молчал.
– Так слушай ты, Петруша. И будь третейским судьей… Ты умница у меня. Рассуди.
И князь внятно, медленно, вразумительно прочел письмо князя Девлета, который кратко, но горячо и сердечно объяснял свой обман, двойной обман. Относительно первого обмана, говорил он, его совесть была и осталась спокойна, но относительно второго обмана совесть его возмутилась, он не имеет ни дня, ни ночи покоя. Поэтому он решил не принимать награды, не являться за ней в канцелярию и вместе с тем бежать от гнева вельможи на край света. Кончив, князь спросил:
– Понял?
– Понял-с. Прав Василий Степанович, что аспид. Совесть взяла!
– Молокосос! Да разве аспидов совесть берет когда? – вскрикнул князь.
– Иуду, предателя Христова, позвольте доложить вашей светлости, – и того совесть взяла, коли удавился. А Иуда хуже всякого аспида…
– Верно! Умница… Ну, говори, ты бы что сделал?
– Словить да поучить примерно. Что же другое?
