V. Признания лоцмана

«Марианна», быстро продвигаясь вверх по течению, миновала ту зону, которая была охвачена лесным пожаром, и теперь судно шло между покрытых зеленью берегов Кабатуана. Почему пожар не пошел дальше, объяснялось просто: огненному потоку преградил дорогу ручей, впадающий в Кабатуан.

Полный покой царил в окрестностях, по крайней мере, в этот тихий утренний час. И если судить по многочисленным стаям лесных птиц, беззаботно летавших в густых зарослях, можно было заключить, что даяки сюда еще не проникли.

Пернатый мир Борнео словно послал сюда всех своих представителей приветствовать пришельцев.

Одни перелетали через Кабатуан, весело перекликаясь; другие плавали по реке, третьи шныряли по отмелям, устраивая охоту за мелкой и крупной рыбешкой, которой кишела вода могучего потока. А на деревьях виднелись настоящие птичьи города. Это были удивительные создания птичьего искусства — гнезда в виде плотно сплетенных из растительных волокон мешков, подвешенных к гибким ветвям.

На отмелях же у берегов расположились на покой гавиалы, из которых иные, достигшие, должно быть, весьма почтенного возраста, имели в длину до пятнадцати футов15.

— Вот эти милые звери быстро развяжут язык нашему лоцману, — промолвил Янес, глядя на гигантских пресмыкающихся. — Прекрасный случай подвертывается. Самбильонг! Спустить якорь! Здесь задержимся. Что? Нет, не надолго. Нескольких минут будет, видимо, достаточно. Не думай, что я собираюсь удить крокодилов, но все же приготовь солидную, крепкую веревку.

В эту минуту на палубе появился подталкиваемый сзади Тангузой предатель-лжелоцман. Он был охвачен страхом, заставлявшим его трястись всем телом, но в то же время не выказывал желания сознаться ни в чем.

— Самбильонг! — сказал Янес, как будто не обращая внимания на пленника, когда якорь был спущен и «Марианна» заколыхалась на месте, приостановив свой стремительный бег. — Брось-ка несколько кусков солонины гавиалам, чтобы раздразнить их аппетит.

Судно находилось совсем близко от отмели, на которой лежали крокодилы. Их было шесть или семь, и среди них выделялся один бесхвостый: по-видимому, этот драчун потерял свое лучшее украшение в битве с собратьями из-за добычи. Пресмыкающиеся спокойно грелись на утреннем солнышке и не выразили ни малейшего беспокойства при виде парусника, остановившегося так близко от них.

Самбильонг швырнул по направлению к отмели несколько кусков солонины. Гавиалы сначала лениво пошевелились, но через мгновение бросились туда, где плыло мясо, и вступили в отчаянную драку из-за неожиданной добычи, так что по реке пошел гул, а смотревшим с палубы «Марианны» было видно только месиво из разинутых пастей, взметывающихся хвостов да речной пены.

Покончив с неожиданным и только раздразнившим их аппетит завтраком, крокодилы опять выбрались из воды на отмель, как можно ближе к «Марианне», и толклись по песку, разевая пасти, вооруженные чудовищными зубами, в приятном ожидании новой добычи.

— Проголодались, голубчики? — засмеялся Янес. — Ну потерпите. Сейчас мы вас накормим чем-нибудь получше.

И с этими словами он круто повернулся к пленнику.

— Господин мой!.. — пробормотал тот, бледнея.

— Если не хотел говорить раньше, то помолчи теперь, — оборвал его Янес.

Самбильонг моментально опутал шпиона веревкой, словно спеленав его, и потом неожиданным толчком сбросил его с палубы судна.

Падая, Падада испустил отчаянный вопль, прорезавший воздух и поднявший переполох среди многочисленных речных птиц: он думал, что его отдают в жертву воде. Но на самом деле его положение было еще мучительнее: он повис над самой поверхностью Кабатуана, и веревка, опутывавшая его, как куклу, казалось, готова была каждое мгновение оборваться, потрескивая самым недвусмысленным образом. Гавиалы, увидев висящее над самой водой человеческое тело, покинули отмель и ринулись к борту «Марианны».

— Спасите! Спасите! — хрипел Падада, делая в то же время конвульсивные движения всем телом, чтобы разорвать путы.

Янес, не изменяя своего обычного сонного спокойствия, равнодушно глядел на бешено крутящуюся над рекой человеческую фигуру, как будто это было не живое существо, а бездушная кукла. Казалось, он измерял взором расстояние между ногами Падады и острыми рылами гавиалов: те, торопясь схватить добычу, мощными прыжками почти до половины туловища выскакивали из воды, но, не достигнув цели на какой-нибудь дюйм16, грузно шлепались обратно, расплескивая вокруг себя воду фонтанами. Они дрались друг с другом, щелкали зубами, хлопали хвостами, осыпая соперников могучими ударами.

— Если Падада не умрет от страха, — сказал вполголоса Тангуза,

— это будет настоящим чудом. i

— Плохого ты мнения о даяках, — отозвался хладнокровно Янес.

— Просто немного покричит — и больше ничего.

— Помогите! Спасите! Пощадите! — выл предатель, извиваясь всем телом, словно червяк.

Какой-то шустрый гавиал изловчился и, подпрыгнув из воды, толкнул рылом малайца, не причинив ему этим большого вреда, но удесятерив его ужас.

По данному Янесом знаку Самбильонг немного подтянул веревку, подняв даяка на два—три дюйма. Португалец, облокотившись о борт и попыхивая сигарой, склонился над раскачивавшимся по-прежнему телом лжелоцмана.

— Ну, как живется-можется, дружок?

— Погибаю! — простонал несчастный, поджимая под себя ноги, которым угрожала опасность быть отхваченными зубами гавиалов.

— Пощадите, помилуйте меня! Ой, погибаю! Не могу больше!

— Будешь рассказывать толком? А? Признаешься во всем?

— Только не бросайте меня гавиалам. Скажу все, все!

— Поклянись клятвой Ваи Ранг Кидул, богини—покровительницы собирателей гнезд саланганов.

— Клянусь, повелитель! Только поднимайте, скорее поднимайте меня! — молил безжалостного португальца посеревший от страха лоцман.

Но Янес не отдавал приказания, и Самбильонг оставлял шпиона по-прежнему висеть над рекой, кишевшей гавиалами, которые собрались к этому месту отовсюду, ныряли, подскакивали и свирепо дрались.

— Выдам все, все. Только пощадите меня. Только обещайте, что, когда я вам скажу все, вы не швырнете меня обратно к проклятым гавиалам, — стонал Падада.

Янес улыбнулся:

— Ты думаешь, мы собираемся содрать с тебя кожу? Не знаю, на что может пригодиться шкура такого животного, как ты. Правда, я продержу тебя в плену, пока не выяснится, насколько верны будут твои признания. Но потом я отпущу тебя на все четыре стороны. А теперь, Самбильонг, тащи-ка его сюда.

Даяка, собирателя ласточкиных гнезд, доставили в каюту Янеса, куда спустились португалец с Тангузой. Там лжелоцман признался, что был подослан даяками с целью ложным маневром погубить «Марианну» со всем ее экипажем, но в то же время он категорически отрицал свое знакомство с пилигримом из Мекки.

На вопрос Янеса, кто этот таинственный пилигрим, даяк поторопился заявить, что ничего не знает, и его слова казались искренними. — Мы сами не знаем, — убеждал он, — кто это, он прибыл сюда несколько недель назад, привез много ящиков с оружием и осыпал даяков золотом и серебром. У него было несметное множество английских гиней и голландских гульденов. Его всюду встречали с почетом, даже вожди разных племен склонялись перед ним, потому что он носил зеленый тюрбан, как хаджи — человек, посетивший родину Магомета. Пилигрим целыми часами совещался с вождями, но о чем они говорили — остается их тайной. Однако вскоре по наущению старейшин даяки подняли восстание и потребовали головы Тремаль-Наика — того самого, который еще недавно пользовался общим уважением как их покровитель и защитник. Даяки эти хорошо вооружены: им розданы привезенное пилигримом оружие и боеприпасы. Они же получили богатые дары деньгами.

— Верно ли, — задал вопрос внимательно слушавший эти важные показания португалец, — верно ли, что недавно в устье Кабатуана появлялся английский корабль, что таинственный хаджи приплыл сюда именно на этом корабле и высадился на берег вместе с английским офицером?

— Верно, господин мой, — ответил лоцман. — И еще скажу: английские матросы выгрузили на наши берега то, что принадлежало пилигриму, то есть ящики с оружием и припасами.

— Какого племени, какого происхождения хаджи?

— Откуда мне знать? — ответил лоцман. — Никто не знает этого.

— Что за тайна? — проворчал нетерпеливо португалец. — Словно пузырь на болоте, неведомо откуда выскакивает этот чалмоносец. Неведомо почему, оказывается нашим злейшим врагом. Неведомо почему, получает полную поддержку и содействие англичан…

Минуту он молчал, задумчиво глядя на бледного, дрожавшего всем телом Пададу. Потом произнес:

— Теперь скажи, каким образом вы узнали, что «Марианна» прибудет сюда?

— Не скажу точно, но, кажется, среди близких Тремаль-Наику слуг есть человек, который обо всем оповещает наших вождей.

— Ну, а ты лично какое поручение получил? Даяк заколебался, и лицо его еще больше посерело.

— Ну? Открывай карты. Ведь я же пообещал тебе сберечь твою жизнь. Но требую полной откровенности. Иначе…

— Пощади, господин! Я все скажу. Мне было поручено навести твой корабль на мель.

— Так. Недаром я подозревал тебя. Дальше.

— А остальное должны были завершить даяки нападением на судно, лишенное возможности двигаться. Я же должен был воспользоваться замешательством в момент их нападения и поджечь судно.

— Любезный прием и дружеская услуга, — засмеялся Янес. — Но за откровенность благодарю. Итак, значит, даяки мечтали уничтожить нас?

— Да, господин. Мне кажется, хаджи хочет за что-то отомстить Тиграм Мопрачема.

— Что? Тиграм Мопрачема? Пиратам Сандакана? — удивился Янес. — Что за путаница? Какое отношение имеет этот проклятый хаджи к нам? Кажется, мы с мусульманами никогда не враждовали.

— Не знаю ничего, господин мой, — отозвался дрожащим голосом пленник. — Но я знаю, что хаджи поклялся погубить вас, истребить всех до последнего. Он заставил поклясться в этом и вождей наших племен. Они обещали помочь ему, чтобы из Тигров Мопрачема не уцелел никто. И никому не будет пощады.

— Ладно. Мы еще не просили, кажется, о пощаде. Мы со своей стороны постараемся отплатить той же монетой. Ведь мы не цыплята, чтобы позволить кому вздумается свернуть себе шею… Верно, Тангуза?

— Разумеется, сахиб, — отозвался метис, скрипнув зубами.

— Постой! — перебил его Янес. — Скажи, Падада, осаждена ли уже твоими любезными сородичами фактория Тремаль-Наика?

— Не думаю, господин. Ведь хаджи сначала направил свои силы против тебя.

— Значит, дорога от пристани к кампонгу должна быть свободна?

— По крайней мере, господин, не занята сильными отрядами.

— Сколько тебе обещал хаджи или как его там за то, что ты наведешь на мель и погубишь мой корабль?

— Пятьдесят гульденов и два карабина.

— Дешево. Я дам тебе двести гульденов, если ты проведешь мой отряд до кампонга.

— Согласен сделать это и даром, сахиб: ведь ты пощадил мою жизнь, которая была в твоих руках.

— Что обещано — получишь. Но далеко ли пристань?

— Вероятно, часа два пути, не больше, — вмешался Тангуза.

— Меньше, — кивнул головой даяк, который ликовал, чувствуя себя спасенным.

Янес разрезал стягивавшие его до этого момента веревки и, приказав следовать за собой, вышел на палубу «Марианны», которая тем временем, подняв якоря, двигалась вверх по течению Кабатуана.

Над ложем потока и вокруг по-прежнему царило полное спокойствие, и волны лениво катились между берегов, заросших зеленым ковром ползучих растений, среди которых высились разнообразнейшие деревья.

День давно наступил, и лес оживился. Кроме перелетавших с места на место пестро оперенных и крикливых птиц, в чаще поминутно мелькали темные тела обезьян рода сиаманги с плоской головой, вдавленными глазами и огромной пастью до ушей. Обезьяны, по-видимому, чувствовали себя в полной безопасности и с криками, ужимками, гримасами весело гонялись одна за другой, перепрыгивали с ветви на ветвь, кувыркались в траве, то исчезая, словно нырнув в зеленые волны, то выскакивая на опушке. В воде, здесь и там, виднелись, шныряя среди болотных растений и трав, многочисленные гигантские ящерицы, земноводные пресмыкающиеся, достигающие двух метров в длину.

Ни малейшего следа даяков не обнаруживалось: будь они близко, вне всякого сомнения, это уже давно вызвало бы переполох среди четвероногих, отличающихся крайней пугливостью и боящихся человека пуще огня.

«Марианна» мало-помалу замедлила ход: в чаще, в которой протекала река, ветру негде было разгуляться, в отличие от нижнего течения Кабатуана. Приходилось помогать веслами и даже шестами.

Около полудня, однако, впереди показалась плоская и низкая платформа, языком отошедшая от довольно крутого берега к середине реки. Это была пристань кампонга Пангутаран, владений Тремаль-Наика, опирающаяся на вколоченные в глинистое дно реки могучие колья. По приказу Янеса «Марианна» направилась к пристани, одновременно изготовив к бою все пушки на тот случай, если окрестности заняты даяками.

Беглый осмотр, однако, не дал обнаружить самих дикарей, но позволил увидеть многочисленные следы их недавнего пребывания здесь: так, на близком расстоянии от пристани оказалось пепелище разрушенных пожаром хижин и навесов.

— Никого нет! — промолвил, задумчиво созерцая печальную картину разрушения, Янес.

— Должно быть, не ожидали, что нам удастся пробиться сквозь засаду и пройти так далеко, — ответил Тангуза, стоявший рядом с португальцем. — Были уверены, что остановят нас и уничтожат, не допустив войти в устье реки, или в ее русле. Обманулись!..

— Далеко ли до самого кампонга?

— Часа два, господин.

—А если мы станем стрелять из пушек, то долетит ли звук выстрелов до поселка Тремаль-Наика?

— Вероятно. Но мы сейчас же отправимся в путь?

— Нет. Ночью это проделать легче и проще.

— А сколько людей возьмем с собой?

— Не больше двадцати. Мне не хочется оставлять «Марианну» беззащитной. Потеряем наше суденышко — рискуем погибнуть все и не спасем ни Тремаль-Наика, ни Дарму. А пока исследуем окрестности. Мне эта тишина кажется, признаюсь, не совсем естественной. Может быть, опять нас ожидает какая-нибудь западня.

Затем Янес распорядился прикрыть фальшборт «Марианны» бочонками с железными обрезками, чтобы лучше защитить канониров на случай обстрела судна с суши, и собрать паруса, не убирая их совсем. В таком виде «Марианна» могла за несколько минут подготовиться к продолжению пути.

Оставив судно под командой Самбильонга, сам Янес в сопровождении метиса Тангузы, лжелоцмана Падады и четырех матросов, прекрасно вооруженных, сошел на пристань и углубился в лесную чащу, которая простиралась до самого кампонга Тремаль-Наика.

VI. Стадо лесных гигантов

Неболышая полянка, плохо расчищенная, с торчащими из земли стволами деревьев, раскинулась перед полуразрушенными огнем хижинами, шалашами и навесами поблизости от пристани. А дальше начиналась лесная чаща, целая стена стволов, оплетенных сетями ползучих растений. Никакой шум не нарушал царственного спокойствия могучего леса. Только изредка в зелени раздавался слабый крик геккона — «певучей» ящерицы Борнео — или писк крошечной птички халъкостэт — соперницы южноамериканского колибри по блеску оперения.