XVIII. Новые испытания

Покинув вершину Кинабалу после того, как поднявшаяся буря разогнала несколько дней державшийся над равниной едкий дым пожара, отряд Сандакана опять тронулся в путь к озеру, где была расположена резиденция Белого раджи. Нельзя сказать, что этот путь был легким: уже с первых шагов по сожженной степи приходилось брести, часто погружаясь по колено в горячий пепел, под которым местами еще скрывался слабо тлеющий огонь. Малейший ветер поднимал целые тучи едкого пепла. Иногда, чтобы миновать небольшое пространство, где земля еще дымилась и где почва была раскалена, приходилось пробегать несколько десятков метров, задерживая дыхание.

Но было и некоторое преимущество, созданное огнем в степи: под влиянием сильного жара потеряли листву даже те деревья и кусты, которые не были сожжены, и благодаря этому отряд был гарантирован от неожиданного нападения, по крайней мере, днем, ибо даякам негде было скрываться. Зато ночью приходилось по-прежнему соблюдать все строжайшие меры предосторожности: выставлять охрану, высылать в окрестности небольшие пикеты, постоянно поддерживавшие между собой связь.

Сандакан стремился пройти сожженные степи как можно скорее, и главной причиной этой спешки было то, что многолюдный отряд нуждался в больших количествах провианта, а запасы, принесенные к хребту Кинабалу людьми Самбильонга, естественно, быстро истощались. Надеяться же на пропитание отряда с помощью охоты теперь не приходилось: во время грандиозного пожара вся живность, которая только могла уйти от лавины огня, спаслась бегством, и теперь только в исключительных случаях охотникам удавалось в каком-нибудь пощаженном огнем перелеске, на каком-нибудь островке кустарника, уцелевшем благодаря большой влажности почвы, отыскать захудалую дичь.

Правда, теперь не было недостатка в птицах: как только погас огонь пожара, тысячи и тысячи попугаев какаду, аргусов, туканов и других представителей царства пернатых хлынули в степь и оживляли ее своим неумолкаемым гомоном, писком и криком, своей возней над обгорелыми стеблями трав и кустарников. Но охота за стайками птиц, по большей части мелких, давала мизерные результаты.

Сознавая, что близится развязка драмы, что предстоящими схватками и боями будет окончательно решено, кому владеть страной его предков, Сандакан, а за ним и все его спутники невольно испытывали стремление поскорее завершить дело.

Никто не обольщал себя надеждой на легкий исход предприятия: хотя даяки как будто и оставили в покое отряд Сандакана, но их присутствие, их непосредственная близость ощущались всеми, особенно по ночам, когда шайки даяков кружили около отряда словно коршуны в ожидании возможности ринуться на добычу, усыпив ее бдительность.

К рассвету даяки обыкновенно исчезали, и только в редких случаях днем удавалось видеть их отряды, державшиеся на очень большом расстоянии.

Зато, как только отряд Сандакана трогался в путь, передовые воины немедленно обнаруживали многочисленные следы даяков, державшихся ночью в непосредственной близости от лагеря. То были видны отпечатки множества ног на покрытой еще мелким пеплом и горячей земле, то кто-нибудь подбирал оброненную стрелу, обломок копья, мешочек, содержащий снадобья и краски.

Раз или два разведчики показывали Сандакану ясно отпечатавшиеся следы ног человека, обутого в сапоги европейского образца: это заявлял о своем присутствии неугомонный Теотокрис.

— Ох, эта гадина готовит нам еще не одну ловушку! — ворчал Янес.

И в самом деле, Теотокрис изощрялся в изобретении все новых способов истребления своих противников.

На третий день пути, когда отряд Сандакана был уже на расстоянии всего трех, самое большее четырех переходов от Голубого озера, но брел еще по низменной и болотистой равнине, общее внимание было привлечено странным явлением: отряд наткнулся на ручей, воды которого журчали под слоем пепла. Сандакан, глядя на этот ручей, увидел, что никакого русла у него здесь раньше не было. Казалось, ручей именно теперь, после пожара, родился в степи, в той самой степи, в которой влага была самим этим пожаром и уничтожена

Внимательно приглядевшись к потоку, Янес насторожился: вода в ручье быстро прибывала. Вокруг уже образовывались маленькие лужицы, илистые, насыщенные пеплом. Потом эти лужицы сливались, образовывая озерки, потом в стороне появлялись новые и новые струи куда-то катившей мутной воды, и там образовывались такие же озера.

Казалось, вода проступала из-под земли. И она прибывала со сказочной быстротой, грозя залить всю равнину в самом низменном месте, по которому сейчас с трудом брел отряд Сандакана.

— Наводнение! Наводнение! — подняли крик перепутанные негрито.

— Но откуда эта колоссальная масса воды? — терялся в догадках Сандакан.

— Откуда-нибудь с гор! — отвечал Янес. — Скажи, друг, ты ведь должен знать этот край, есть ли в горах озера?

— Очень много! Они не пересыхают в самые засушливые периоды, — отвечал тот.

— Ну вот тебе и разгадка! Грек — очень недурной инженер. Он уже показал нам свое искусство, направив в пещеру змей поток нефти по специально проложенному руслу. А теперь он проделал то же самое, но в больших масштабах: с помощью полчищ даяков, отданных в его полное распоряжение раджей, он перекопал где-нибудь в горах естественную плотину, сдерживавшую воды горного озера, и теперь эти воды устремились вниз, в долину, по которой мы идем. И вполне можно предположить, что этих вод с избытком хватит, чтобы утопить нас.

— Если только мы будем так глупы, что останемся на месте, на дне долины! — отозвался Сандакан, и, оглядевшись, приказал изменить направление: в нескольких милях от того места, где находился отряд, но довольно далеко от синевших на горизонте гор у берегов Голубого озера имелось нечто вроде пологого холма, на вершине которого каким-то чудом уцелел молодой лесок.

— Туда, на холм! Скорее! Вода прибывает.

Как ни трудно было идти по поминутно прибывавшей воде, сознание близкой опасности, мысль о возможности бесславно утонуть в этих бесконечных болотах подгоняла выбившихся из сил людей, и отряд добрался до холма очень быстро.

Сандакан опасался, что Теотокрис расположил сильный отряд даяков на вершине холма. Тогда завладеть этим спасительным местом оказывалось бы весьма трудно, ибо его измученным, выбивающимся из сил воинам пришлось бы наступать на врага, скрытого от их выстрелов. Но, против ожидания, холм оказался пустым. Только сотни какаду, потревоженных приближением людей, подняли неистовый крик, перелетая с места на место, да добрый десяток бабирусс и тапиров, искавших там спасения от наводнения, боязливо жался на поросшем кустарником конце острова.

Разумеется, охотники не дремали, и скоро от животных осталось одно только воспоминание, ибо изголодавшиеся люди накинулись на них как на желанное лакомство.

— Однако желал бы я все же знать, что выиграет этим наводнением наш милый друг Теотокрис? — размышлял вслух Янес, задумчиво глядя, как мало-помалу прибывает вода, затопляя окрестности.

— Во всяком случае, утопить нас ему не удастся! — отозвался Сандакан, который уже заметил, что за последние часы вода стала прибывать все медленнее, и появились признаки, говорящие о том, что, поднявшись еще всего на несколько дюймов, вода наконец остановится, так и не затопив острова, служащего отряду убежищем.

— Так-то оно так! — отозвался и Тремаль-Наик, при виде разлива почему-то вспомнивший джунгли. — Но, во всяком случае, наводнение задерживает наше продвижение…

— Грек хочет просто-напросто выиграть время! — откликнулся Каммамури.

— Надолго он нас не задержит! — уверенно ответил Сандакан. — Почва здесь такова, что способна поглотить за несколько дней воды хотя бы целого Голубого озера. Завтра, самое позднее послезавтра вода спадет, и мы получим возможность вновь тронуться в путь.

— А за это время грек придумает какую-нибудь новую пакость! — заявил Янес.

— На то он и грек, дружище! — засмеялся Сандакан. — Но и мы не глухи и не слепы. Будем остерегаться, будем принимать свои меры. Мы так близки к цели, что я горю нетерпением начать бой, быть может, последний бой, и эта задержка только выводит меня из себя.

Ночь прошла благополучно. Часовые, сторожившие покой лагеря на превратившемся в остров холме, два или три раза поднимали тревогу, уверяя, что они видели людские тени, скользившие в непосредственной близости от холма; похоже, даяки, обзаведясь челнами или плотами, плавали около островка, выжидая удобного момента для нападения. Но нападения не последовало, а утром тщетно было искать следы ночных посетителей: насколько хватал глаз, вся низменность казалась бесконечным болотом, только кое-где виднелись свободные от воды маленькие клочки по-прежнему еще покрытой серым пеплом земли. Однако вода больше не прибывала, пожалуй, даже спадала, и после полудня Сандакан отдал приказ тронуться в дальнейший путь.

Разумеется, не имея ни малейшего желания утонуть в болотах или увязнуть с довольно тяжелыми спингардами, Сандакан был вынужден для передвижения отряда отыскивать более или менее возвышенные места, где вода стояла не так высоко. При этом приходилось учитывать, главным образом, затруднительное положение малорослых негрито: там, где рослые малайцы Сандакана или ассамцы Янеса проходили почти без всякого труда, пигмеи дебрей Борнео брели почти по грудь в воде, а местами и рисковали утонуть.

Но оставить негрито на острове Сандакан не мог и подумать: пигмеи были бы очень полезны в предстоящих схватках, а если их сейчас покинуть, то их легко могли истребить воины грека, несомненно сторожившие каждое движение отряда.

Впрочем, и в этом отчаянно затруднительном марше по болотам негрито держали себя отлично и оказывали огромные услуги отряду, производя разведку местности и каким-то особым чутьем угадывая, где можно пройти с наименьшими трудностями, и, выбиваясь из сил, тащили на плечах и головах оружие, амуницию, волокли спингарды, к которым эти дикари теперь питали какое-то мистическое уважение.

Отойдя на полмили от островка, отряд наткнулся на довольно глубокую протоку. Пришлось остановиться. Негрито, шедшие впереди, принялись за поиски брода. Один из них (родной брат старого соратника Каммамури, вождя племени негрито), еще молодой воин по имени Ма-Куо, отличавшийся исключительной смышленостью и проворством, первым вошел в воду, нащупывая дорогу шестом. Отряд с живым интересом наблюдал за всеми его манипуляциями. Продвинувшись благополучно на несколько шагов, молодой негрито вдруг подпрыгнул с жалобным криком.

— Его ужалила змея! — вскрикнул Янес.

— Упас! Упас! — кричал Ма-Куо, лицо которого сразу словно покрылось налетом серого пепла.

И, наклонившись, он вынул дрожащими руками из воды обломок стрелы даяков. Глядя на этот небольшой кусок дерева, негрито бормотал, при этом голос у него становился с каждой секундой все более глухим:

— Упас! Упас! Отравленные стрелы! Много, много! Нога… больно… Янес, щеголявший все время похода в огромных болотных сапогах

с подошвами из кожи носорога, прыгнул в воду и подхватил уже готового упасть карлика. Под его тяжелыми сапогами поминутно ломались раздавленные сапогами наконечники стрел, но они не причиняли португальцу ни малейшего вреда. Подняв Ма-Куо, как ребенка, Янес отнес его на более мелкое место, где несчастного окружила толпа. Сапогар поддерживал обессилевшего беднягу.

— Он умирает, — печально сказал, глядя на брата, вождь негрито. — Стрела впилась ему в ногу. Яд вошел в кровь. Его ждет смерть через несколько минут.

— Неужели нельзя спасти несчастного? — пробормотал Янес. Сандакан пожал плечами:

— Чем? Какими средствами? Упас — страшный яд, ты знаешь сам! Еще будь у нас под руками спирт… Я видел, как знахари даяков буквально накачивают колоссальным количеством спирта раненых, и бывают случаи, что яд этим обезвреживается. Но у нас спирта нет. Да и поздно. Он мертв…

В самом деле, молодой негрито, которого его товарищи поддерживали за руки, вдруг вздрогнул, тело его выгнулось, как туго натянутая тетива, потом с его побелевших уст сорвался тихий стон, голова бессильно повисла. Он был мертв.

По приказанию Сандакана соплеменники погибшего подняли его труп и отнесли обратно к только что покинутому острову. За пять минут женщины негрито, роя землю голыми руками, с поразительной быстротой выкопали там могилу. Еще пять минут, и только небольшой холм влажной земли свидетельствовал о том, что еще одну жертву потребовал рок…

— Что же мы теперь будем делать? — спросил задумчиво бродившего по острову Сандакана Янес. — Похоже, ночью грек засеял отравленными стрелами все подступы к острову. Разведчики указывают на целые полосы земли, куда теперь не осмелится ступить ни один негрито, боясь подвергнуться такой же участи, какая постигла Ма-Куо!

— Подожди, не торопись! Во всяком случае, это нас не остановит» И верно, через час отряд опять тронулся в путь. За это время ассамцы и малайцы, действуя крисами, тарварами и парангами, из молодых стволов деревьев, покрывавших островок, срубили несколько переносных мостов. Таща эти мосты с собой, отряд добрался до места, где погиб несчастный негрито. Там, как только с помощью шестов на дне обнаружили отравленные стрелы, мостки опустили в воду и негрито стали перебираться по ним, боязливо косясь на воду, таящую смерть. По мере прохода негрито вперед малайцы и ассамцы, которым нечего было бояться отравленных стрел, так как все они были обуты в сапоги с толстыми подошвами, поднимали пройденные уже мостки, заносили их вперед и укладывали на нужное место. Таким образом марш по направлению к Голубому озеру, хотя и медленно, но продолжался, и Сандакану удалось провести свой отряд без дальнейших злоключений и потерь. К вечеру того же дня, оставив позади все еще залитую водой равнину, Сандакан выбрался на возвышенную местность, и, выбрав с обычными предосторожностями место для ночлега на вершине одного из холмов, расположился там лагерем.

Очень скоро люди, утомленные трудным переходом этого дня по болотам, предались отдыху и сну. Только Сандакан не смыкал глаз всю ночь.

Держа в руках блестящий клинок с осыпанной драгоценными камнями рукояткой, он бродил по лагерю, от костра к костру, и пристально всматривался в ночную мглу блестящими глазами. Ему чудилось, что он уже видит Голубое озеро, на берегах которого прошло его счастливое детство. Ему чудились очертания мирных поселков, которыми некогда владел его отец. Казалось, он слышит голоса носящихся в воздухе вокруг сонного лагеря неисчислимых теней.

Сжимая рукоятку меча, Сандакан стоял неподвижно, как изваяние.

…Тени, тени крутом. Тени давно ушедших из жизни людей. Тени дорогих, близких, любимых…

Вот статный воин с горящим властным взором, с золотым щитом и копьем в руках, с золотой диадемой на голове.

Кажется, он манит, он зовет Сандакана, указывая ему туда, где лежит Голубое озеро.

— Иду, отец! — шепчет Сандакан.

Вот прекрасная женщина, держащая в объятиях крошечного, весело смеющегося ребенка, что-то лепечущего, куда-то тянущегося ручонками.

— Я отомщу за тебя, мать! — шепчет Сандакан.

Костры лагеря то разгораются, то почти угасают. Дым поднимается к темному небосводу и расплывается в вышине бесформенными клубами. Иногда вспыхнет искорка, вырвавшись из костра, и, поднявшись высоко-высоко, к звездам, погаснет в небе. Иногда тревожно забормочет во сне какой-нибудь воин или заплачет ребенок, прикорнувший на груди женщины из племени негрито. А Сандакан, сжимая в руке свой грозный меч, все стоит на холме, всматривается в таинственные дали и шепчет что-то…

Под утро, однако, усталость сломила и Сандакана, и он ушел в свою палатку, где на ночлег расположились Янес и Тремаль-Наик. Последний мирно спал. Янес же при входе Сандакана потянулся, зевнул.