I. Праздник в датской колонии

Сицзян, или Жемчужная река, прорезывающая южные провинции Китая на протяжении двухсот лье2, при впадении в море разветвляется на бесчисленное множество каналов и канальчиков и образует обширную дельту с массой островов, то покрытых богатой тропической растительностью и изобилующих городками и многолюдными селениями, то болотистых, занесенных илом и вследствие этого оставшихся незаселенными и пустынными.

После англо-китайской войны 1840—1842 годов, более известной под названием «Первая опиумная война», из-за опиума, небольшое число европейцев и несколько американцев, пользуясь насильственно вырванным у жителей Небесной империи разрешением на право торговли в известных местностях, заняли некоторые из островов и устроили на них фактории.

Дела пошли хорошо, но в 1857 году вновь разгорелась война, и белые вынуждены были бежать в самом ее начале, бросив дома и товары на произвол ненавидящих все иноземное китайцев, которые уничтожили все, что только было возможно. К счастью, война продолжалась недолго и вслед за заключением мира, даровавшего еще большие привилегии европейцам, невольные беглецы вернулись обратно, отстроили фактории, вновь принялись за прерванные коммерческие занятия, причем настолько успешно, что уже в 1858 году колонии опять процветали и, владея громадными капиталами, вели оживленную торговлю с Кантоном, Хуанпу, Фошанем, Саньшуем, Шицяо, Цзянмынем и другими городами и селениями.

Вечером 17 мая 1858 года — время, с которого начинается наш рассказ, — датская колония по случаю прибытия военного корабля устроила в обширных садах фактории блистательное празднество в европейско-китайском вкусе, на которое был приглашен весь beau monde3 колонии.

Веселая, пестрая, шумная толпа двигалась по садам, блестяще иллюминированным тысячами разноцветных фонарей и фонариков. Там были богатые китайцы в своих парадных национальных костюмах необычайной ширины, с капюшонами из красного или голубого шелка, вышитыми золотом; величаво-торжественные мандарины4 со знаками отличия своего достоинства на косах и шапочках, в одеждах из великолепного шелка, затканного драконами, аистами, улыбающимися лунами и уродливо-чудовищными головами; ученые различных степеней — серьезные, сосредоточенные, молчаливые, с неизбежными очками в роговой оправе; элегантные молодые аристократы в особого фасона шляпах, в высоких сандалиях на войлочных подошвах и с поясами, наполненными золотом, расточаемым на игорных столиках. А среди этой волны голов, бритых и желтых, как айва, среди джентльменов с расписанными цветами бумажными веерами в руках прохаживались представители европейских наций: капитаны стоящих в гавани кораблей, плантаторы, торговцы, судовладельцы, банкиры, блистающие дорогими бриллиантами креолы, темноволосые испанцы, белокурые датчане, чопорные англичане и элегантные французы, одетые по последней парижской моде, но с такими ее преувеличениями, которые только и можно встретить среди отбившихся от родного Парижа представителей этой нации.

Большинство приглашенных танцевало под звуки шумной португальской музыки, специально выписанной из Макао5; другие толпились вокруг длинных столов, угощаясь цветочным чаем из фарфоровых чашечек мингак6 цвета неба после дождя, а небольшая группа — человек двенадцать — играла в вист в отдаленном углу сада под темным кустом магнолии, освещенным гигантскими фонарями.

То была интересная компания: португалец Ольваэс, американец Крекнер, англичанин Перкинс, испанец Баррадо, четыре датчанина из колонии, двое голландцев и два немца — все богачи, абсолютно хладнокровно выигрывавшие и проигрывавшие солидные куши.

— God damn it!7 — проговорил один из игроков, американец Крекнер, подвигая вперед порядочную кучку долларов, только что проигранных им. — Однако же и не везет сегодня мне и Перкинсу! Ольваэс и Баррадо совсем нас обыграли — мы потеряли тысячу долларов менее чем за два часа! Должно быть, вы порядком напрактиковались или, может быть, нашли себе учителя в Макао?

— Конечно! — ответил португалец Ольваэс, прищуривая глаза и придвигая к себе выигранные доллары. — А вы что же, думали, что я сяду играть с вами и не постараюсь взять предварительно хотя бы несколько уроков у такого же искусника, как вы? Мы встретились в Макао и воспользовались уроками очаровательнейшего из друзей, знаменитого игрока в вист, способного обыграть кого угодно.

— Позвольте мне усомниться в этом, Ольваэс, — отвечал американец, — я знаю игрока получше твоего знаменитого учителя. Разве ты забыл капитана Джорджио Лигузу?

— Ха-ха! Да ведь этот знаменитый наставник и есть мой самый искренний друг капитан Лигуза!

— А! Так это капитан давал тебе уроки? Где же ты его встречал?

— В Макао, где он охотился за какой-то птицей, недостававшей в его коллекции.

— Так этот мошенник позволяет себе устраивать поездки в Макао, не приглашая с собой друзей?! А что, проклятый Корсан с ним?

— Естественно. После знаменитого ныряния в водах Плавучего города они не расстаются, и где капитан Джорджио, там и Корсан; где Корсан — там и капитан.

— Про какое это ныряние вы рассказываете? — спросил англичанин Перкинс.

— Слушай, Ольваэс, ведь ты наверняка знаешь подробности. Расскажи-ка, брат! — попросил англичанин.

— Охотно! — отвечал Ольваэс. — Слушайте! Все вы, конечно, знаете, что капитан Джорджио владеет великолепной коллекцией китайских птиц, которой он очень дорожит и при каждом удобном случае пополняет редкими экземплярами. И вот узнал, что у одного из китайцев в Плавучем городе есть редкая птица. Капитан переоделся лодочником и отправился на поиски. Американец Корсан, у которого есть три или четыре набальзамированных гуся, втемяшил себе в голову, что он должен опередить капитана и приобрести знаменитую птицу, и тоже устремился в Плавучий город, но по обыкновению попал в заваруху и получил такой сильный удар по голове, что свалился в реку. Судьбе было угодно, чтобы в эту самую минуту появился капитан, который, растолкав бритоголовых китайцев, бросился в воду и спас Корсана от верной смерти. С этого момента Джеймс Корсан стал тенью, неразлучным другом капитана Джорджио.

— И плут же этот Корсан! — воскликнул, смеясь, Крекнер. — Ловко он умеет обделывать свои делишки!

— О! Этот дьявол Корсан смертельно ненавидит китайцев, — заметил Ольваэс, — и положительно не может противостоять искушению подергать их за косу.

— Так значит, капитан не придет? — спросил испанец Баррадо.

— А! Почему? — раздались со всех сторон восклицания игроков.

— Да хотя бы потому, что раз явится капитан, явится и Корсан и наверняка пустится танцевать, а там, разгорячась, начнет попутно дергать китайцев за косы.

Громкий взрыв хохота раздался среди играющих.

— А капитан все-таки будет непременно, — заявил один из датчан, — он сам мне это говорил. А пока давайте доканчивать партию!

Игроки взялись за карты, и снова доллары, таэли8, фунты стерлингов, рейхсталеры и пиастры пошли гулять по столу, переходя из рук в руки.

Так прошло около часа. За это время американец Крекнер и англичанин Перкинс проиграли еще тысячу долларов, которые, как и предыдущая тысяча, перешли в карман счастливцев, португальца Ольваэса и испанца Баррадо. Этим закончилась вторая партия, и игроки уже собирались начать третью, как с вдруг берега послышался оглушающий шум.

— Не новые ли это гости пожаловали? — спросил американец, опуская карты. — Да, да! Вот двое каких-то людей подходят к игорным столам… Ба! Да это капитан в сопровождении моего грозного соотечественника Джеймса Корсана.

— И правда! — воскликнул Баррадо. — Вот они, неразлучные друзья!

Действительно, к группе играющих быстрыми шагами приближался капитан Лигуза, король виста, или, как в шутку называли его друзья, человек, отбрасывающий живую тень — тень, которая и следовала за ним в образе его неразлучного друга и спутника Джеймса Корсана, сосредоточенно рассматривавшего сквозь лорнет сновавшую вокруг них толпу бамбуковых шляп и развевающихся по воздуху длинных кос танцующих китайцев.

Джорджио Лигуза, капитан торгового флота, был генуэзец лет около тридцати, высокого роста, стройный, с энергичным, несколько грубоватым, сильно загорелым под лучами тропического солнца лицом, черными живыми глазами, густыми и длинными усами и пышной шевелюрой цвета воронова крыла. Он уже раз двадцать объехал вокруг света, но на двадцать первом потерпел крушение у южных берегов Кореи. Корабль и весь его экипаж погибли. Спаслись только капитан с одним молодым поляком, которые попали в плен к пиратам, где пробыли почти два года, перенося ужасные лишения, пока в одну бурную ночь им не удалось бежать от своих мучителей и высадиться на китайском берегу. Здесь беглецов ждала новая беда: ведь разрешение селиться европейцам было дано правительством против его воли, и китайцы жестоко мстили смельчакам, рискнувшим проникнуть далее назначенной черты. Но все эти ужасы не остановили капитана. Переодеваясь то лодочником, то купцом или прорицателем, он медленно пробирался от города к городу и наконец достиг Кантона, где, сколотив немного деньжонок, занялся торговлей. Удачные спекуляции чаем и бумагой, расписанной цветами танг, скоро заставили его почти забыть понесенные потери.

Кутила, охотник, король игроков, довольно развитой, прекрасно знавший географию, капитан был самым популярным человеком в гонгах, или факториях, и колонисты чуть не дрались, оспаривая его внимание друг у друга.

Другой, Джеймс Корсан, был американец из Нью-Йорка, тоже лет около тридцати, массивный, с широченными плечами, с ногами, которые легко было принять по ошибке за колонны, с руками, больше похожими на два кузнечных молота, с огромной головищей, покрытой целым лесом ярко-рыжих волос, и большим носом, красным, как пион, настоящим носом пьяницы — потребителя виски.

Это был один из тех людей, грубых, как бегемоты, одаренных геркулесовой силой, которые зовутся в Америке полулошадьми, полукрокодилами. Будучи страшно богатым, он бросил торговлю и все свое время тратил на ссоры с носильщиками факторий и лодочниками — ссоры, обычно оканчивавшиеся дракой, во время которой жестоко страдали традиционные косички бедных кули9, срываемые мощной рукой рыжего колосса. Короче говоря, он был грозой китайцев, которые избегали его, как дикого зверя. В факториях его звали Гаргантюа, а то и попросту обжорой за необычайную способность поглощать огромное количество пищи и за необузданную страсть к бифштексу и виски. Приятели его звали между собой также и живой тенью капитана, так как Корсан почти никогда с ним не разлучался. Оба друга, по-видимому очень спешившие, не замедлили появиться под кустом магнолии. Двенадцать рук протянулись им навстречу.

— Я думал, что не увижу вас, — сказал Крекнер. — Что с вами? Куда вы стремитесь так неудержимо?

— У нас есть новости, господа! — отвечал капитан, предварительно пропустив стакан портера.

— О! О! — воскликнули игроки. — Новости! Какие новости?

— Через десять минут приедут знакомые нам путешественники. Разве вы ничего не знаете?

— Ровно ничего, — сказал Ольваэс. — Говорите скорее, кто они?

— Я направлялся вместе с моей Тенью к этому острову, когда мне встретился Бурденэ, который плыл на своей кхуаи-тхинг10 по направлению к французской фактории. Он сказал мне, что приехали Кордонасо и Родни.

— Путешественник Кордонасо!!! — воскликнули игроки.

— Да, Бурденэ ездил за ним на торговое судно, шедшее из Сайгона.

Игроки вскочили, бросив карты. Всем было известно, что Кордонасо и Родни, — один боливиец, другой англичанин, — год тому назад отплыли в Индокитай с целью отыскать священное оружие одного азиатского бога. Весть об их прибытии всполошила все общество.

— Но уверены ли вы в том, что они вернулись? — спросил Крекнер, уже и думать забывший о картах.

— Вполне. Через десять минут они будут здесь.

— А что, капитан Джорджио, как вы думаете, нашли они то, за чем ездили? — спросил один из датчан.

— Как вам сказать? Я думаю — нет. Последнее письмо от них ко мне было отправлено из Сайгона, и в нем ни единым словом не упоминается об известном предмете.

— Какое же оружие они искали? — спросили некоторые из играющих.

— Священный меч Будды!

— Священный меч Будды?!

— Разве вы о нем никогда ничего не слыхали?

— Никогда! — в один голос отвечали все игроки.

— А между тем все китайцы о нем говорили и говорят до сих пор.

— Что, это оружие очень драгоценно? — спросил Ольваэс.

— Мой друг Джорджио должен знать историю этого оружия, — сказал Корсан, почти не принимавший участия в разговоре и больше занятый разглядыванием бритых голов с длинными косами, словно выбирая для себя подходящую жертву.

— Так говорите же скорее, капитан! — вскричал Крекнер.

— Говорите, говорите! — торопили его игроки.

Капитан был не прочь удовлетворить общее желание и уже приготовился начать рассказ, как вдруг его внимание было привлечено целой группой лиц, торопливо приближавшейся к их столику. Он тотчас же узнал среди них боливийца Кордонасо и англичанина Родни.

— Господа! — воскликнул он. — Вот прибывшие путешественники! Все двенадцать игроков вскочили, как один человек, и бросились навстречу вновь прибывшим, которые и были окружены в одно мгновение.

— Ура, Кордонасо! Браво, Родни! — раздались дружные крики под магнолией.

Оба путешественника, растроганные, обнимали одних и крепко жали руки другим. Крекнер и Ольваэс потащили их к столику. Хлопнули пробки, и душистый херес до краев наполнил стаканы.

— За ваше здоровье! — вскричал американец.

— За ваше, друзья! — отвечали оба путешественника.

Целый залп вопросов посыпался вслед за тостами. Все хотели что-нибудь узнать от путешественников: где они были, что видели, что с ними случилось, нашли ли они священный меч. Путешественники, оглушенные всеми этими вопросами, не знали, кому отвечать.

— У меня голова готова треснуть от всего этого шума, — сказал боливиец. — Нельзя ли потише!

— Тише вы все! — заорал Крекнер. — Если будете кричать все разом, то он будет не в состоянии рассказать о священном мече и вы ровным счетом ничего не узнаете о результатах путешествия.

— Тише! Тише! — закричали хором игроки. — Слушайте историю священного меча!

— Разве вам ничего не известно об этом злополучном священном мече? — спросил боливиец, и на лицо его мгновенно легла мрачная тень.

— Ничего! — отвечали все.

— Нам еще менее известно, куда вы ездили, — прибавил Ольваэс.

— Ну, так слушайте! Я вам расскажу, только сначала, с вашего позволения, промочу пересохшее горло!

II. Пари

— Вы все, конечно, знаете, — начал Кордонасо, когда присутствующие уселись вокруг столов со стаканами хереса в руках и водворилась тишина, — что начало этой истории относится к прошедшему столетию, а именно к 1786 году. В этот памятный год масса китайцев отправилась на богомолье к озеру Манасаровар, — месту, священному для буддистов и в особенности для жителей Тибета, которые бросают в воды Манасаровара пепел своих покойников, твердо веруя, что этим путем дорогие им умершие идут прямо в обиталище Будды. В числе богомольцев был и Куби Лай-шиу, владетельный князь провинции Гуанси, один из самых ревностных почитателей божества. Однажды ночью, когда князь плавал на лодке по священному озеру, поднялась страшная буря, опрокинула лодку и потопила всех его спутников, причем и самому князю, едва державшемуся на воде, грозила смерть.

Видя, что ему грозит смертельная опасность, князь воззвал к Будде и при его помощи целым и невредимым добрался до берега, где и спрятался в пещере.

Спустя несколько минут он услышал страшный треск в глубине своего убежища и увидел блуждающий огонек, перелетавший с места на место и как бы приглашавший его следовать за собой.

Князь пошел за огоньком и, поплутав по извилистым галереям, достиг обширной пещеры, наполненной костями и даже целыми скелетами, над которыми среди колонн, как бы вися в воздухе, блестел меч, подобный тем, какие еще и теперь используют татары, — с клинком из превосходнейшей стали и золотой рукояткой, украшенной громадным бриллиантом почти с орех величиной. На одной из сторон клинка было выгравировано по-санскритски имя Будды, а на другой — какие-то непонятные знаки.

Куби Лай-шиу завладел мечом и, считая его оружием самого Будды, по возвращении с богомолья преподнес в дар Киен Лунгу, императору Китая и своему ленному владыке По приказанию императора меч был помещен в одном из сорока зданий государственного дворца11.

— Интересно! — сказал Крекнер и, отбросив докуренную сигару, молча уставился на рассказчика.

Кордонасо воспользовался восклицанием Крекнера, чтобы сделать маленький перерыв и промочить хересом пересохшее горло, а затем продолжал:

— Этому оружию приписывалась чудодейственная сила, и оно являлось предметом завистливых желаний всех буддийских народов: Бирма, Тонкий, Сиам12 и сам индийский раджа предлагали баснословные суммы за уступку меча, но Киен Лунг и думать не хотел о возможности расстаться со святыней. Но тем не менее в 1792 году, во время отсутствия Киен Лунга в Пекине, меч был украден.

— Кем? — с любопытством спросили некоторые из слушателей.

— Этого никто не знал. Кто говорил — целой шайкой искуснейших воров, кто — бирманцами, кто — японцами, подкупленными микадо, кто — индийцами. Киен Лунг разослал послов по всем государствам Азии, но поиски оказались безуспешными. Меч как в воду канул.

Только уже около 1801 года, после смерти Киен Лунга, разнесся слух, что чудодейственное оружие было украдено одним мандарином из Юаньяна, фанатичным последователем Будды. Говорили также, что вор спрятал его в одном из буддийских храмов своего города.

Император Киа Кинг, наследовавший престол Киен Лунга, передал нескольким доверенным лицам рисунок с изображением драгоценного оружия и послал их в Юньнань на розыски, но никто из них не добился успеха и большинство посланных были убиты — говорят, самими бонзами13.

В 1857 году, охотясь близ берегов Ганьцзяна, я случайно встретил сына одного из послов, участвовавших в розысках Киа Кинга, у которого еще хранился рисунок священного меча Будды. Я, разумеется, купил этот рисунок и, вернувшись в Кантон, показал моему другу Родни, который и предложил попытаться разыскать пропавший меч.

— Прекрасная идея! — воскликнул Крекнер.

— После долгих размышлений мы решили отправиться на поиски в Юньнань, — сказал боливиец с некоторой гордостью, — потому что, согласитесь сами, более подходящих людей, чем мы двое, трудно было бы найти для такого рискованного предприятия.

— Ну, само собой разумеется, — проворчал Корсан, скрывая усмешку.

— Путешествие в этих незнакомых землях, населенных кровожадными людьми, представлялось делом далеко не легким. На это требовались железные люди, одаренные необычайной храбростью и из ряда вон выходящей энергией.

— Короче говоря, герои! — воскликнул капитан, бросая презрительный взгляд на хвастливого боливийца.

— Да, господа, настоящие герои, — продолжал Кордонасо, — и несмотря на ожидавшие меня опасности, я все-таки уехал в сопровождении моего друга Родни.

— А затем? — с нетерпением спросил капитан Джорджио.

— Мы отправились в конце января прошлого года с проводником-китайцем и несколькими лошадьми, нагруженными ружьями, порохом и пулями.

— О, черт возьми! — воскликнул Крекнер. — Можно подумать, что вы ехали на покорение целой провинции!

— Я мечтал видеть знамя Боливии развевающимся в самом сердце Юньнани и завладеть, если окажется возможным, доброй частью всей провинции, — воскликнул Кордонасо с воодушевлением.

— Что, впрочем, кажется, вам не удалось, — заметил Ольваэс, смеясь хвастливой выходке боливийца.

— Нет, не удалось, но дело оставалось за немногим. Итак, мы пустились в путь по направлению к Хуншуйхэ. Какой поход, друзья мои! Ни один путешественник древних и новых времен не встречал столько препятствий.

— А между тем до Хуншуйхэ не очень-то далеко, — заметил Крекнер.

— Какие горы приходилось переходить! Негодяй проводник обманывал нас и вел по непроходимым горным тропинкам через леса и болота, по таким местам, где, каждую минуту рискуя жизнью, нам ровным счетом нечего было делать в смысле розысков меча.

— А куда же вы смотрели? — спросил капитан Джорджио.

— Ни я, ни Родни не знали той страны.

— Какие храбрые путешественники! Отправиться в совершенно незнакомую страну и не потрудиться хотя бы по картам изучить ее.

— Хотел бы я посмотреть на вас там, господин капитан! — гневно ответил боливиец.

— Я пошел бы прямо и нашел священный меч! — воскликнул Корсан.

— И вы, и ваш капитан также дали бы провести себя за нос!

— Сомневаюсь в этом, господин Кордонасо! — сказал Джорджио. — Какой же вы после этого моряк?

— Что?!

— Ого! — воскликнул Ольваэс. — Вы хотите затеять ссору? Потерпите немножко!

— Смирно! — закричал Крекнер. — Дайте же дослушать до конца рассказ об этом чудесном путешествии!

— Рассказывайте, Кордонасо! Опишите ваш путь! — торопили его игроки.

— Вы правы, друзья, — сказал боливиец. — Итак, продолжаю. Я сказал, что мы подошли к Хуншуйхэ, реке, изобилующей водоворотами, шириной равняющейся десяти Темзам и…

— Что вы говорите! — вмешался англичанин Родни, задетый за живое. — Вы неправы, друг мой.

Корсан грубо рассмеялся; многие последовали его примеру.

— Разве вам не нравится, что я сравнил Хуншуйхэ с десятью Темзами? — спросил боливиец, покраснев до корней волос.

— Не совсем, каюсь в том. Я, напротив, заметил, что царица английских рек шире китайской Хуншуйхэ.

— Браво, охотник за бегемотами! — воскликнул Корсан.

— Вот и вы также возбуждаете ненужные страсти, — сказал боливиец с едва сдерживаемой яростью.

— Ну-ну, господа! — воскликнул Крекнер. — Вы точно взбесились все!

— Тише, тише! Рассказывайте! Рассказывайте! — кричали слушатели.

Боливиец, который стал краснее пиона, казалось, вот-вот готов был разразиться проклятиями. Ему пришлось опорожнить три стакана хереса один за другим, чтобы успокоиться и иметь возможность продолжать свое повествование.

— Переплыв Хуншуйхэ, — продолжал он, — мы пустились через громадные равнины Юньнани, проходя там, где двадцать человек должны были отступить, усыпая путь вражескими трупами…

— И золотом, — перебил его Родни.

— Пусть будет так, трупами и золотом. Не стану описывать вам наше шествие через леса Юньнани, кишащие тиграми, слонами и бегемотами, через болота, где нас одолевала страшная лихорадка…

— А между тем железные люди не должны бы были страдать от лихорадки, — заметил Ольваэс, с отвращением слушая его бахвальство.

— Эта лихорадка могла бы сломить и железных людей, — ничуть не смущаясь заметил боливиец. — Боже, какая лихорадка! У нас стучали зубы в шестьдесят градусов жары! На тонкинской границе, после страшнейшей битвы, мы попали в руки одного лютого бандита и пробыли в плену шесть долгих месяцев. Однажды ночью мы бежали, перебив всех этих мошенников.

Англичанин Родни, до сих пор куривший молча, поднял голову, с удивлением глядя на своего спутника. Этот взгляд не ускользнул от внимания игроков, и они больше уже не сомневались, что боливиец рассказывает им сказки.

— Во вратах Юаньяна, — продолжал Кордонасо, — мы схватились с китайской стражей, которая не хотела нас впустить. Но храбрость восторжествовала, и мы ворвались в город и настойчиво стали разыскивать священный меч. Все храмы были немедленно осмотрены, а бонзы подвержены пыткам… Но, к невыразимому удивлению, оружие не нашлось! Меч более не существует!

— Как?! — воскликнули картежники. — Священный меч более не существует?!

— Нет! Мы его не нашли, и я твердо уверен в том, что он был уничтожен.

— Уничтожение несколько сомнительно, — сказал капитан.

— Почему? — спросил боливиец, смотря на него сверху вниз.

— Потому что меч мог быть спрятан в каком-нибудь другом городе, который вам не пришло в голову осмотреть.

— Проклятье! — воскликнул Кордонасо, свирепо ударяя кулаком по столу.

— Разве вы никогда ничего не слыхали о Бирме, сеньор Кордонасо?

— О Бирме?!

— Бирма постоянно вмешивается в историю священного меча. Если вы не знаете, то я скажу вам, что, как подозревают китайцы, это оружие было укрыто в Амарапуре.

— В Амарапуре?! — переспросил Кордонасо, стискивая зубы.

— О! — сказал Ольваэс. — Как могла ускользнуть от вас такая интересная подробность, Кордонасо?

— Кто же утверждает, что священный меч Будды находится в Амарапуре? — спросил боливиец, гордо глядя на капитана.

— А кто уверил вас, что священный меч Будды должен был находиться в Юаньяне? — спросил в свою очередь капитан Джорджио.

— Как кто? Документы самих китайцев.

— Но те же самые документы говорят, что, вероятно, он находится в Амарапуре.

— Сеньор Кордонасо, а ведь капитан прав! — сказал Крекнер.

— Не может быть! — воскликнул боливиец.

— А между тем сами факты вам это доказывают, — подтвердили некоторые игроки.

— Не хочет ли кто-нибудь из вас сказать, что я не способен найти этот проклятый меч? — спросил боливиец с возрастающей яростью.

— Очень может быть! — вскричал Корсан, ударяя кулаком по столу с такой силой, что стаканы и бутылки чуть не слетели на пол.

— В самом деле? — отвечал Кордонасо. — Я хотел бы видеть вашего капитана на моем месте!

— Позвольте, это вы, кажется, обо мне? — сказал капитан, вставая

— Я говорю, что я бы добился успеха! — заревел американец, начиная горячиться.

— Да тише же, тише! — кричал Баррадо.

— Вы бы сделали в десять раз меньше того, что сделал я, — возразил боливиец.

— Вы так думаете, сеньор Кордонасо? — спросил капитан, побледнев от гнева.

— Думаю.

— А не желаете ли вы держать пари?

— Хоть десять.

— Хорошо, если так, то я бьюсь об заклад на какую угодно сумму, что через год я вернусь со священным мечом Будды.

— Вы?!! — воскликнули в один голос все игроки.

— Я, капитан Джорджио Лигуза!

— А я, в качестве вашей тени, буду вас сопровождать! — вскричал американец Корсан. — Хорошо! Назначьте сумму, сеньор Кордонасо, и завтра же мы направимся к Юаньяну. Согласны?

— Конечно, согласен, — отвечал боливиец. — Мне хочется посмотреть, что вы сумеете сделать в Юньнани.

— Итак, решено! — сказал капитан. — А вы все, господа, будьте свидетелями, что мы, Джорджио Лигуза и Джеймс Корсан, держим пари. А теперь назначьте сумму пари!

— Я назначаю двадцать тысяч долларов.

— Принимаем, — отвечали Джорджио и Корсан.

— И я принимаю, — сказал Кордонасо.

Капитан оттолкнул свой стул, пока Ольваэс и Крекнер наполняли стаканы.

— За успех предприятия! — закричали игроки, поднимая стаканы

— Благодарю, друзья мои! — отвечал взволнованный капитан. — Приглашаю вас к себе на виллу завтра к двенадцати часам дня!

Четырнадцать рук протянулись к нему. Он пожал их все одну за другой и покинул стол, сопровождаемый своим неразлучным другом, в то время как под деревьями, заглушая треск музыки и шум танцующих пар, раздавался звон стаканов и дружный крик собравшихся:

— Да здравствует капитан Джорджио! Ура священному мечу Будды!

III. Отъезд

На другой день часов около десяти утра американец Корсан в одежде плантатора, с длинным карабином под мышкой, звонил у входа виллы Джорджио, расположенной на северном берегу острова датской колонии, почти напротив небольшого селения Хуанпу.

На его звонок вышел матрос высокий, худой юноша лет двадцати, с загорелыми чертами энергичного лица.

Этот юноша, родом из Варшавы, был тот самый молодой поляк, который сопровождал капитана Джорджио в его долгом путешествии через Китай после спасения их от кораблекрушения и бегства из пиратского плена. Обычно его звали матросом капитана Джорджио, но его можно было бы назвать также и младшим братом капитана, если судить по установившимся между ними отношениям.

— Доброе утро, сэр Джеймс! — весело воскликнул поляк.

— А! Это ты, юноша? — спросил американец, с такой силой сжимая ему руку, что у бедняги хрустнули кости. — Что поделывает капитан?

— Он прокладывает маршрут на географической карте. Ведь уже, кажется, решено, что мы едем на поиски священного меча Будды?

— О да, непременно, мой мальчик. Ты увидишь, что это будет за путешествие!

— Скажите же мне, сэр Джеймс, кто такой этот Будда? Правда, что он был великий человек?

— Фу! Как ты глупо выражаешься, мальчишка! — воскликнул американец, презрительно поджимая губы. — Ты думаешь, что азиатского бога можно называть просто великим человеком?

— Ах! Так Будда азиатский бог! А я считал его скорее знаменитым воином.

— Это — бог, которому поклоняются все эти противные желтые китайские рожи.

Поляк разразился неудержимым хохотом.

— Клянусь моей трубкой! Вот не ожидал я этого от вас, сэр Джеймс!

— Не ожидал? Чего не ожидал?…

— Как же! Подумайте! Вы, такой непримиримый враг китайцев, и вдруг едете разыскивать меч китайского бога!

Американец тяжело вздохнул.

— Что мне ответить тебе на это, мальчик? — прошептал он. — Я поступил как дурак!..

— Как дурак, сэр Джеймс, — повторил поляк, у которого от смеха начали даже болеть скулы.

— И я не могу взять своего слова назад!..

— Я это знаю. Ну, да что делать, сэр Джеймс, утешьтесь! Мы выиграем пари в двадцать тысяч долларов и добудем чудесный меч.

— Я этого не отрицаю, но…

— И мы побьем этого хвастливого боливийца и будем охотиться на слонов и бегемотов.

— Одним словом, речь идет о том, чтобы совершить грандиозное путешествие, охотиться на колоссов, разбить несколько голов, оторвать несколько сотен косичек, курить опиум, положить в карман солидную сумму денег и добыть себе меч, который, если и не будет чудодейственным, то, по крайней мере, будет украшен бриллиантом величиной с орех.

— Значит, вы не отказываетесь от пари?

— Нет, мальчик, откровенно скажу тебе.

— Тогда пойдемте к капитану и кстати бросим беглый взгляд на путь, по которому нам придется следовать.

Американец и поляк прошли в изыскано обставленный кабинет, посреди которого перед столом, заваленным географическими картами, сидел капитан Джорджио.

— А! — воскликнул капитан, поднимая голову. — Вот и вы, моя дорогая тень!

— Я самый, и застаю вас зарывшимся в географические карты, как настоящая библиотечная крыса.

— Я прокладываю маршрут. У вас все готово?

— Все. Джонка Луэ Коа ждет нас у берега. Палатка, одеяла, провиант и амуниция — все уже находится на ней. Я также обменял двадцать тысяч долларов на бриллианты, чтобы у нас было поменьше багажа.

— Вы сделали даже больше, чем я ожидал. А теперь сядьте возле меня и поговорим немного о маршруте нашего путешествия.

Американец уселся рядом с капитаном, с удивлением глядя на всю путаницу линий, гор и рек, начертанных на географических картах.

— Неужели вы верите этим черточкам и точкам? — спросил он.

— Конечно, Джеймс, — сказал капитан, рассматривая карту Китая, на которой он уже наметил путь от Кантона до Юаньяна и от Юаньяна до Амарапуры.

— А я считаю их ровно ни на что не годными. Надо иметь воистину монашеское терпение, чтобы проследить все эти черточки, нарисованные с целью сбивать с толку порядочных людей. У меня рябит в глазах от одного взгляда на них.

— Да ведь мы уже давно знаем, что вы только и умеете, что выискивать китайские косы, и знаем также, зачем.

— В этом вы совершенно правы, — простодушно сказал американец.

— А теперь слушайте меня. Вот здесь вы видите Юаньян, а там Амарапуру; оба эти города оспаривают честь обладать священным мечом Будды.

— Клянусь пушкой! — вмешался поляк. — Стало быть, нам надо будет посетить два города?

— Непременно два, Казимир, — сказал американец, искавший в это время Юаньян в Монголии.

— Где вы его ищете, Джеймс? — спросил капитан. — Если вы будете продолжать в том же духе, то в конце концов очутитесь в Сибири.

— Да ведь я не географ. Вот наконец я их нашел, и хотя держу их под пальцами, немного растопырив их, все-таки мне кажется, что оба города отстоят довольно далеко один от другого. Я, может быть, ошибаюсь?

— Ничуть. Они очень далеко один от другого. Теперь нам предстоит решить, который же из двух городов нам придется посетить первым. Я бы поехал в Юаньян, а вы?

— Что же вы спрашиваете! — воскликнул американец, удивленный вопросом своего знаменитого друга. — Если вы находите, что лучше будет начать с Юаньяна, поедем сначала туда.

— Хорошо. Теперь я покажу вам весь путь.

— Только не так быстро, вы летите на всех парах.

— Вот здесь Сицзян; мы поднимемся в лодке вверх по его течению. Вам это нравится?

— Как! Мы отправимся в Юаньян в лодке?

— Фи, как глупо! Юаньян вовсе и не расположен на Сицзяне.

— Какая масса цзянов!

— Мы поднимемся до Учжоу, потом достанем лошадей и пересечем провинции Гуанси и Юньнань до самых берегов Юаньцзяна.

— Это что еще за Юаньцзян?

— Это река, омывающая Юаньян.

— Так что, переплыв этот самый Юаньцзян, мы без всяких затруднений попадем в Юаньян?

— Именно, Джеймс. Имеете вы что-либо против?

— Что же я могу иметь против? Вы говорите как по писаному.

— Хорошо…

— Я хочу только спросить: буду ли я убивать там слонов и бегемотов?

— О, сэр Джеймс! — спросил поляк. — Неужели вы хотите связываться с этими чудовищами? Они вас уничтожат.

— Ерунда! Китайские звери!

— Да разве они не такие же, как в других странах?

— Конечно нет, мой милый. Ведь я встречу там зверей, Джорджио?

— Целыми сотнями.

— И прекрасно. Теперь дальше. Если этот пресловутый меч не находится в Юаньяне, тогда что?

— Тогда мы отправимся в Амарапуру, — отвечал капитан. — Разве вас путает путешествие через Индокитай?

— Я этого не говорю, но смею заметить только, что тогда наше путешествие будет немного длинным…

— В нашем распоряжении целый год, Джеймс.

— Да, времени достаточно. Итак…

— Итак, если мы не найдем этого оружия в Юаньяне, мы переправимся через реку Меконг, потом Салуин, потом Менам и очутимся на берегах Иравади. Оттуда нам нетрудно будет добраться в лодке до Амарапуры, Города Бессмертных.

— Удивительный вы человек! — воскликнул пораженный американец. — Слушая вас, можно подумать, что вы уже сто раз проделали весь этот путь.

— Маршрут вам нравится?

— Конечно, нравится.

— И вы чувствуете себя расположенным принести любую жертву, чтобы только отыскать этот меч?

— Я сделаю все, что вы пожелаете.

— Ну и отлично! А теперь начнем с маленькой жертвы.

— О! О! — воскликнул янки, начиная беспокоиться.

— Джеймс! — сказал капитан, откупоривая бутылку старого виски и наполняя два стакана. — Вы знаете, и может быть, даже лучше меня, что китайское правительство неохотно пускает иностранцев в свои владения.

— Это я знаю, — согласился американец. — Мы рискуем тут головами. Если мы войдем в Гуанси в европейской одежде, они нас живо арестуют.

— Ну, это уж слишком! А тогда что же мы станем делать? — спросил поляк.

— Я хочу сделать вам предложение, которое мне самому кажется восхитительным.

— А именно?

— Загримируемся китайцами!

— Что?!!

— Я говорю, что нам надо будет привесить себе на затылок биэнъ-дзик14, а на спину надеть нань-чхань-гуй15.

— Что?… Мне одеться китайцем! Мне, гражданину свободной Америки! Мне, чистокровнейшему янки, напялить на себя этот проклятый нанъ-чханъ-гуй.

— Если у вас есть лучший план, то сообщите его нам. Американец сидел, разинув рот, будучи не в состоянии издать ни единого звука.

— Джеймс, теперь не время колебаться, — сказал капитан, — и не время создавать самим себе препятствия.

— Но подумайте!.. Мне одеться китайцем! Чистокровнейшему янки нарядиться»

— К черту чистокровнейших янки!

— Но ведь надо мной все будут смеяться.

— Велика важность! Речь идет о том, чтобы выиграть пари. Кстати, разве вы не были одеты китайцем, когда попали в заваруху в Плавучем городе?

Американец не знал, что сказать. Он искал, что возразить, и не находил.

— Итак, что же вы решили? — спросил капитан.

— Что же мне решить?… Неужели надеть косу?!

— Надевайте, сэр Джеймс! — сказал поляк. — Когда у нас будут косы, мы станем курить опиум и пить чай, как настоящие китайцы.

— А ты разве также привяжешь себе косу, Казимир?

— Конечно. И для большего эффекта даже подкрашусь. Американец яростно чесал за ухом и отдувался, как тюлень. Для него, заклятого врага китайцев, было крайне тяжело решиться надеть на себя китайский костюм и привязать косу.

— Ну что же, сэр Джеймс? — вмешался поляк. — О чем вы там размышляете с таким печальным лицом?

— Я думаю о косе. Путешествовать с таким подлым украшением и обуть ноги в пару лианг-сие16 на высокой подошве!..

— Да разве вам не кажется естественным, что в Китае путешествуют в китайской одежде? — сказал капитан, смеясь.

— Да… пожалуй, вы правы.

— Ну?! — нетерпеливо протянул капитан.

— Ну… если уж это так крайне необходимо… я дам себя… дам себя разрисовать и одеть.

— Значит решено, Джеймс. Вы оденетесь китайцем.

— Мы привяжем вам длинную косу на затылок и наклеим вам пару очков на нос, — добавил ехидно поляк.

— О-о!.. Как вы спешите! Вы летите, точно два паровоза! Какая это, однако, жертва!

— Утешьтесь, Джеймс! — сказал капитан. — Ведь речь идет о священном мече…

— К черту священный меч и всех азиатских богов! Это несчастное оружие уже стоит стольких жертв, а мы еще не начинали путешествовать!

Капитан посмотрел на часы.

— Одиннадцать часов, — сказал он. — Нам едва хватит времени на то, чтобы совершить свой туалет.

Американец тяжело вздохнул и последовал за капитаном и поляком в соседнюю комнату. Там он не без содрогания увидел кафтаны, рубашки, кальсоны, косы, шляпы, сандалии, пояса, кошельки, очки и веера — все предметы, необходимые доблестным сынам Небесной империи.

Китайский цирюльник сбрил им бороды, начернил усы, пригнув их кончики книзу, обрил часть головы и приколол великолепную косу длиной в девяносто сантиметров, называемую биэньдзи.

Американец не переставал отдуваться и вздыхать; это переодевание леденило кровь в его жилах.

Туалет их был непродолжителен. Они умылись желтой водой, которая оставила на лицах оттенок, свойственный китайцам, надели pusain, или шелковую рубашку, а сверх нее панъ-чханъ-гуй, спускавшийся до самых колен, с отверстием на правой стороне груди, которое и застегнули на многие крючки и пуговицы, стянули его широким поясом кхуанъ-яодай, к нему привесили кхоо-бао, в котором лежала трубка, очки из прокопченного кварца и веер.

Американец, дойдя до этого этапа, остановился. Пот лил с него градом, как после тяжелой работы.

— Смелее, Джеймс! — сказал капитан. — Ведь вы уже и так наполовину китаец; скорее заканчивайте свой туалет.

— Вам это кажется смешным, а для меня это стоит двенадцати подвигов Геракла, — отвечал американец.

Делая над собой нечеловеческое усилие, он решился натянуть наконец шальвары и обуть сандалии с широкими носами и высокой войлочной подошвой. Напялив на голову уродливую шляпу в виде гриба, он бросился к зеркалу.

— Ах!!! — воскликнул он удивленно. — Я стал настоящим китайцем! Затем внимательно стал рассматривать свои глаза, боясь увидеть

их косыми, но оказалось, что, несмотря на перемену костюма, глаза остались такими же, как были.

Поляк и капитан, видя его словно приросшим к зеркалу, покатывались со смеху.

— Какой величественный китаец! — воскликнул Казимир. — Клянусь пушкой! Ей-Богу, сэр Джеймс, вы великолепный китаец.

— Плут! — отвечал американец, в свою очередь так громко рассмеявшийся, что стены комнаты дрогнули.

В эту минуту пробило двенадцать часов. На берегу уже собрались лодки европейцев и американцев с факторий и джонка с семью гребцами. Нельзя было терять ни минуты.

Двери и окна виллы были плотно забаррикадированы, чтобы вилла в их отсутствие не подверглась ограблению и не сделалась добычей ночных грабителей Хуанпу, которых там бесчисленное множество, и все три искателя приключений, вооруженные карабинами, пистолетами и здоровенными bowie-knifes17, спустились к берегу.

Крекнер, Ольваэс, Баррадо, Родни и до полсотни друзей ожидали их.

Расставание было трогательно, а пожелания нескончаемы. Каждому хотелось обнять и поцеловать трех неустрашимых путешественников, которым, может быть, не суждено было больше увидеть Кантон.

В двенадцать с четвертью был дан сигнал к отъезду; капитан, Джеймс и Казимир взошли на джонку, довольно сильно раскачиваемую волнами прилива.

— Да сопутствует вам Бог! — кричали друзья, толпившиеся на берегу.

— Спасибо, друзья! — прокричал капитан, размахивая своей шляпой. — Через год, если Богу будет угодно, мы вернемся со священным мечом Будды!

По данному им сигналу гребцы взялись за весла, и джонка отчалила, быстро поднимаясь вверх по течению Жемчужной реки.

IV. На джонке

Лодка на которой неустрашимые искатели священного меча Будды собирались предпринять свое длительное путешествие, представляла собой обыкновенную китайскую джонку, длиной около пятидесяти футов, легкую на ходу, с высокой носовой частью, украшенной огромной головой, которую следовало принимать за голову корейского льва. В центре лодки возвышался узкий бамбуковый навес, служивший убежищем путешественникам, а на корме — мачта вышиной около двенадцати или тринадцати футов, с расписными вымпелами и очень большим парусом. Экипаж состоял из восьми человек. Шестеро были гребцы, или танкиа, — здоровенные молодцы, работящие, трезвые, но буйные; косы у них были свернуты пучком на голове, а одежду составляли простой кафтан, открытый спереди, и пара коротких, широких шаровар, образовавших двойную складку на животе.

Седьмой был лаваду, старший над ними и владелец судна. Его звали Луэ Коа; это был здоровенный толстяк с совершенно плоским лицом, выдающимися скулами и толстым подбородком, маленьким сплющенным носом и длинной косой, спускавшейся до самых колен. Этот лаваду уже несколько раз служил капитану, но репутация его была не особенно хороша. Поговаривали, что Луэ Коа одно время торговал невольниками и был даже пиратом, но капитану он служил хорошо, и тот был им вполне доволен.

Что касается восьмого, любимца капитана Джорджио Мин Си, то он был главой каравана и носил звание пин-чан-пиао, или канонира-трубача. Это был человек ростом в четыре фута и шесть дюймов, с четырехугольной головой, сильно скошенными, но умными глазами и длинными опущенными книзу усами. Он отлично знал все южные провинции Китая и мог служить надежным проводником.

Джонка, подгоняемая шестью сильными веслами и бурным приливом, благополучно миновала лабиринт островов и островков, который Сицзян образует в своем устье, менее чем за двадцать минут достигла канала Гонам, с большим трудом прокладывая себе путь между бесчисленными лодками, которые сновали вниз и вверх по течению и шли из Макао, Гонконга, Кантона, Фошаня, Шицяо и Цзянмыня.

Мимо них целыми сотнями проносились напоминающие туфлю сампаны18 управляемые стройными лодочницами, одетыми в широкие кавауе и бумажные голубые панталончики; роскошные куо-чхан-тхоу с выдающейся остроконечной кормой, нагруженные товарами и управляемые резвыми гребцами; элегантные цзе-унг-тхинг, в которых дремали мандарины или богатые горожане; длинные и тонкие чха-тхинг, нагруженные рисом; огромные tu—chwau, настоящие плавучие омнибусы, заполненные путешественниками, и немало кхуай-тхинг, похожих на венецианские гондолы; сидевшие в них полицейские с трудом старались навести порядок.

Миновав все это, джонка направилась по южному каналу, отделенному от Фошаньского канала целой группой островков.

Благодаря все продолжавшемуся приливу лодка шла спокойно и быстро. Все трое белых, сидевшие под прикрытием навеса, поспешили выйти на палубу полюбоваться восхитительными видами страны, по которой они путешествовали.

Берега были несколько пустынны, однако время от времени в волнах зелени появлялись грациозные виллы с расписными стенами и с крышами, причудливо изогнутыми и покрытыми голубой или желтой черепицей. Часто виднелись живописные хижины, утопающие среди кустов сирени и магнолий, бамбуковые мостики, сильно изогнутые и перекинутые через канальчики, а также великолепные башни, так называемые та-цеу, убегавшие ввысь всеми своими девятью этажами, в которых обычно хранятся священные реликвии буддистов.

Около полудня джонка сделала короткую остановку у одного из островков перед верфью, где несколько конопатчиков занимались починкой боков старой военной джонки.

Наши искатели приключений пообедали огромным жирным гусем и несколькими чашками чая — необходимым напитком для всякого, кто путешествует по Китаю. Несколько часов спустя они поплыли дальше при попутном ветре, пройдя мимо Шицяо — грациозной деревушки, расположенной по берегу острова, отделяющего Фошаньский канал от канала Тамшао.

На берегу несколько китайцев ловили рыбу с помощью пеликанов-рыболовов, по свистку хозяина погружавшихся в воду за добычей и возвращавшихся назад, неся рыбу в клюве.

В четыре часа джонка уже прорезала канал Скунтак у самого острова, им омываемого, пробегая между двумя берегами, покрытыми очень высоким тростником, среди которого по временам виднелись мельком верхушка хижины или изогнутая крыша какой-нибудь виллы. Немного далее оба берега, до сих пор бывшие несколько суженными, стали расширяться, образуя нечто наподобие озерка, украшенного двумя островами, покрытыми густым кустарником.

Переезд занял несколько часов, так как течение было довольно сильное, и уже к вечеру джонка достигла северного устья, где стала на якорь напротив островка, невдалеке от предместья Цзянмынь.

Путешественники поспешили спуститься на берег и направились в довольно красивую гостиницу, осеняемую двумя большими тамариндами. Они отворили дверь ударом ноги и вошли в довольно обширную залу со стенами, расписанными цветами, лунами, странными животными, огнедышащими драконами, и освещенную большой лампой из промасленной бумаги. Вокруг стояло несколько легчайших тростниковых столиков, заставленных фарфоровыми чашками и чайниками, шкатулками и шкатулочками, вазами и вазочками, заполненными деликатесами китайской кухни.

Хозяин гостиницы, коротенький, толстый китаец, появился необыкновенно быстро и начал долго кланяться, повторяя много раз свой изин и сопровождая его грациозным движением рук, скрещиваемых на груди.

— Эй! Милейший! — закричал американец, — мы умираем с голоду, что у тебя есть к обеду? Я бы охотно съел жареного козленочка.

— Что вы говорите, сэр Джеймс? — спросил удивленный поляк. — В Китае сложно найти козлятину.

— Если у тебя нет козлятины, то неси все, что у тебя есть на кухне. Спеши, голубчик, я голоден как волк.

Хозяин бросился выполнять приказание проголодавшегося путешественника.

С помощью двух прислужников он заставил стол мисками, чайниками, тарелками и вазочками, издававшими очень странный запах. Американец сунул свой нос в миску, наполненную зеленой жидкостью, и вдруг громко чихнул.

— Что в этом сосуде? — спросил он. — Яд, что ли?

— Вкуснейшие корни кувшинчиков, — сказал капитан.

— А этот пирог с каким фаршем?

— Из жареных кузнечиков.

— Что вы сказали? — спросил американец, делая гримасу. — Жареные кузнечики?

— Конечно, мой друг. Здесь кушанья на любой вкус. Если вы желаете фрикасе из жинь-дзенга, то вот оно. Хотите вы устриц пи-ци, каштанов, маринованных мышей или, наконец, молодую собачку, — вам стоит только приказать.

— Маринованные мыши! Чтобы я стал есть собак!

— Молодая собачка — блюдо деликатное, это все равно что молочный поросеночек, — добавил поляк. — Смотрите сюда, сэр Джеймс, вот пирог из тертых раков, а вот эти рыбьи плавники только того и ждут, чтобы их пропустили через американский желудок.

— Что вы сказали?! — воскликнул Джеймс вне себя. — Маринованные мыши, собаки, жареные кузнечики, рыбьи плавники… Но ведь это стряпня самого Вельзевула.

— Вовсе нет, друг мой, — сказал капитан. — Ну же, попробуйте это блюдо, я первый подам пример.

Он придвинул к себе миску, наполненную фрикасе из жинь-дзенга, и стал уничтожать его с большим аппетитом. Поляк накинулся на рыбьи плавники, а гребцы, Луэ Коа и Мин Си, налегли на жареных кузнечиков.

Американец смотрел на них, не решаясь сам поднести ко рту кусочек совершенно незнакомого ему блюда.

— Ну, Джеймс! — сказал капитан. — О чем же вы думаете? Эта стряпня восхитительна.

— Джорджио, я голоден, как волк, но я не могу решиться взять в рот собачье мясо или маринованных крыс.

— О, какой вы разборчивый!

— Я разборчивый?! — вскричал американец, стуча кулаком по столу так, что запрыгали тарелки. — Неужели вы меня таковым считаете? Разборчивый! Янки, прозываемый полулошадью, полукрокодилом!

— Крокодилы не стали бы так долго думать, — сказал поляк, смеясь.

— Ты думаешь, мальчик? Если это правда, я не хочу отставать от крокодилов.

Он схватил огромную ложку, лежавшую в миске, полной зеленого соуса, и яростно налег на все блюда, не щадя ни жареных кузнечиков, ни фрикасе, ни рыбьих плавников, ни каштанов, ни корешков, ни штуфада, обильно поливая все это соусом и сам-шиу, крепким ликером — экстрактом из перебродившего проса.

Менее чем в двадцать минут этот новый Гаргантюа уничтожил все, что было подано на стол, буквально вылизывая тарелки своим не очень-то деликатным языком.

— Думаю, что и сам крокодил не сделал бы большего, — скромно заметил он, видя, что больше уничтожать уже нечего. — По правде говоря, вся эта стряпня довольно-таки вкусна!

Они очень весело провели вечер за чашкой цветочного чая и трубкой. В десять часов путешественники разошлись по отведенным им комнатам, а гребцы вернулись на джонку.

Осмотрев предварительно стены с большим вниманием, дабы убедиться, что в них не проделано секретных проходов, и забаррикадировав дверь с целью оградить себя от какой-нибудь дикой китайской выходки, наши путники растянулись на ложе, сделанном из простых тростниковых плетенок, с подушками из тончайшего камыша, дающего приятную прохладу.

Несколько минут спустя трое белых и Мин Си храпели так страшно, что даже стены вздрагивали.

V. Сицзян

На следующий день, едва только первый солнечный луч проник сквозь занавеску, капитан вскочил со своего ложа, готовый дать сигнал к отъезду. Видя, что спутники его еще спят, он открыл окно, чтобы бросить взгляд на окружающую местность Солнце, необыкновенно быстро выкатывавшееся из-за далекой цепи гор, поливало плодоносные земли Небесной империи целым дождем огненных лучей, сверкавших на темной зелени кустов и плантаций.

Река Сицзян, питаемая Бэйцзяном, направляясь с запада на восток, величественно протекала между густыми кустарниками бамбука, индиго, тамаринда, шелковицы и мангостана, орошая своими водами не одну хорошенькую деревушку со стенами, расписанными ярко-красными цветами, и с крышами, отделанными золотистым фарфором.

Капитан взглянул также и на джонку, которая своим белым парусом и мачтой особенно красиво выделялась на этом фоне. Гребцы еще спали, но хозяин гостиницы был уже на ногах, и его болтовня со слугами слышалась уже давно.

— Отлично! — пробормотал Джорджио.

Повернув голову внутрь комнаты, он свистнул. Поляк и китаец мгновенно вскочили. Американец потянулся и сладко зевнул.

— Поспешим, друзья! — сказал капитан. — Сегодня мы поплывем по Сицзяну.

— По Сицзяну! По Жемчужной реке! — вскричал янки, потирая руки. — Я наловлю там жемчуга и разбогатею.

— Не надейтесь, Джеймс: там жемчуга совсем нет.

— Ни за что не поверю! Неужели китайцы зря прозвали эту реку Жемчужной?

Забрав оружие и припасы, наши искатели приключений спустились вниз. Хозяин гостиницы ждал их со своими слугами, которые кипятили воду к чаю.

— Вот молодец китаец! — воскликнул американец, энергично тряся за плечи хозяина. — Давай сюда свою лапу, достойнейший представитель китайских трактирщиков!

Он стиснул руку, которую озадаченный китаец ему протянул, потом уселся перед целой дюжиной чашек, наполненных душистым чаем, накрошил туда целую кучу бисквитов и принялся пожирать их.

Опустошив чашки и заплатив за все съеденное и выпитое, друзья покинули гостиницу и направились к джонке, перед которой Луэ Коа и его гребцы доканчивали большую миску риса с рыбьим жиром.

— В путь, очаровательный Луэ Коа! Поднимайте паруса! — сказал американец, опрокидывая ногой пустую миску. — Если ты будешь умницей, то сегодня вечером я угощу тебя блюдом жареных птичек.

Луэ Коа поднялся, ворча что-то себе под нос, и велел распустить парус. Белые и китайцы взошли на джонку, которая поплыла по каналу, огибая берега островка. Миновав этот последний кусочек земли, на котором бесчисленное множество рыболовов ловили рыбу маленькими гарпунами, судно на полной скорости полетело по последнему рукаву реки, ведущему прямо в Сицзян.

Четверо путешественников, защищенные от палящих лучей солнца небольшим навесом и огромными шляпами из бамбука — ротан-гами, сидя на корме, с большим любопытством рассматривали окружающую местность. Оба берега канала, которые впереди островка сужались, подобно горлышку бутылки, стали опять расширяться, образуя маленькое озеро. Повсюду виднелись роскошные плантации, небольшие болотца, на которых толпились целые тучи водяных птиц, грациозные пагоды, смотревшиеся в спокойные воды реки, хижины и сараи, наполненные тюками чая, готовыми к погрузке на суда.

Не было недостатка и в людях: мужчины и женщины попадались на берегу или среди плантаций. Одни ловили рыбу, другие обрабатывали землю или собирали плоды; все были в ротангах, из-под которых болтались длинные косы, почти достигавшие земли.

Часов около девяти утра капитан, внимательно наблюдавший за незнакомой страной, указал своим спутникам на крепость Санылуй, расположенную на левом берегу реки и утопающую в зелени. Она отчетливо вырисовывалась на этом фоне своими ярко раскрашенными домами и куполообразными крышами, украшенными золотисто-красными флюгерами. Джонка чрезвычайно быстро пролетела мимо двойной линии судов, стоящих на якоре, и поплыла вверх по руслу, все более и более сужающемуся, между двух лесистых берегов. Луэ Коа встал на ноги, чтобы было легче управлять своим судном.

Скоро течение стало очень быстрым; река яростно бурлила между трех островов, бешено кидаясь на джонку, которая беспомощно стонала, кренясь то на правый, то на левый борт. Джорджио, американец и поляк держались за корму, желая хорошо рассмотреть слияние двух рек: Сицзяна, направлявшегося с запада, и Бэйцзяна, бегущего с севера.

— Смотреть вперед, Луэ Коа! — крикнул американец. — Наддай, гребцы!

— Молчать! — заревел китаец в ответ. — Мои люди должны слушаться только моих приказаний!

Гребцы, согнувшись на веслах, пропустили джонку под тремя островами, которые как бы служили преградой против ярости течения. Держась под ними, она поднялась до слияния рек и поплыла по их водам, которые в дружном согласии катились к морю. В эту самую минуту поляк заметил нескольких рыболовов, тянувших сети недалеко от островков. Капитан, боясь, чтобы они не узнали чужестранцев в нем и в его спутниках, посоветовал всем укрыться под навесом.

— Разве вы боитесь какой-нибудь мерзости со стороны этих желторылых? — спросил американец.

— Да, Джеймс, — отвечал капитан. — Мне показалось, что Луэ Коа подал какой-то знак старшему из них.

Американец повиновался и спрятался под навес, пока джонка подплывала к рыболовам.

Это были чистокровнейшие китайцы, числом около дюжины. Маленькие, но крепкие, с широкими лицами, широкими скулами, короткими подбородками, сплющенными носами, косыми глазами и темно-желтым цветом лица. Большая часть из них были полуголые. Все они страшно орали, угрожающе потрясая своими чань-шианга-ми— чем-то вроде короткой пики, — которыми они ловили рыбу.

— Из-за чего весь этот шум? — спросил Джеймс, неспособный долго пребывать в спокойном состоянии. — С чего это они так воинственно смотрят?

— А вот мы сейчас узнаем, — сказал капитан, который из предосторожности зарядил свою винтовку.

— Не бойтесь ничего, капитан, — сказал Мин Си. — Их слишком мало, чтобы напасть на джонку, на которой находятся трое белых. Только прикажите Луэ Коа держаться подальше от островков.

— Эй, Луэ Коа, куда правишь джонку? — крикнул Джорджио. — Держись середины реки!

— Мы хотим купить у них рыбы, — ответил кормчий. — Они показали мне крупных форелей, и нам можно будет приобрести их за несколько сапеке.

— Нам не нужно рыбы.

— Тем хуже! — ответил китаец. — Если с вами случатся неприятности, это будет по вашей вине.

— Эй, негодяй! — прогремел американец. — Если ты не замолчишь, я тебе переломаю ребра.

Луэ Коа понял, что шутить с американцем не стоит, и повернул джонку. Тотчас же рыболовы стали горланить, грозить, сыпать бранью, а некоторые из них подняли свои гарпуны, целясь в гребцов.

Американец вылетел из-под навеса с винтовкой в руках, пока Луэ Коа направлял джонку к противоположному берегу, может быть для того, чтобы дать время рыболовам переплыть реку. Капитан, бывший все время настороже, увидев этот маневр, бросился к мошеннику, оттолкнул его и завладел рулем.

— Джеймс! — крикнул он. — Смотри в оба за гребцами, а ты, Казимир, возьми на прицел этих пиратов!

Одним ударом руля он направил джонку в нужную сторону и поставил под ветер, который и погнал лодку по течению реки. Рыболовы, взбешенные при виде убегающей добычи, которую они почти уже считали своей, удвоили крики, и около десятка камней полетело в навес, зашибив одного из гребцов.

— Пли! — скомандовал американец.

Поляк выстрелил прямо в середину шайки, которая мгновенно рассыпалась, прячась за кустами и в канавах. Американец, чтобы нагнать на них еще большего страха, разрядил оба своих револьвера.

— Какие храбрецы! — воскликнул янки, который жалел, что не убил ни одного из рыболовов. — Скажите мне, Джорджио, ведь эти подлецы — настоящие пираты?

— Я тоже так думаю, Джеймс.

— У них, может быть, было намерение напасть на наше судно?

— Если бы они только могли — да! Спросите-ка у Луэ Коа, какого он об этом мнения, — сказал он, глядя на китайца и покидая руль, — не правда ли, это были самые настоящие пираты?

— Может быть, — отвечал Луэ Коа спокойно. — Вполне естественно, что на китайских реках и пираты тоже китайцы.

— Как и вполне естественно то обстоятельство, что пират Луэ Коа знаком с пиратами Сицзяна, — добавил американец.

— Луэ Коа — пират? — воскликнул китаец, скрежеща зубами.

— Да, прелестная желтая рожа! А не веришь — пойди попроси Мин Си, чтобы он тебе рассказал про чудесные похождения Луэ Коа в верхнем течении Сицзяна.

Китаец позеленел, как ящерица, но ничего не ответил, поправил очки и занял свое место у руля, как ни в чем не бывало напевая гимн в честь предков.

Вечером джонка, пробежав более девяноста лье, пристала к левому берегу Сицзяна.

Лодочники принялись за приготовления к ужину; поляк и Мин Си углубились в рисовые плантации, надеясь убить золотистого фазана, а американец, пройдя вверх по берегу около сотни шагов, остановился и длиннейшей палкой стал копать речной песок. Капитан, случайно заметивший непонятные маневры американца, поспешил к нему за разъяснениями.

— Эй, Джеймс! — крикнул он ему. — Что это вы делаете? Измеряете глубину реки?

— Ну вот! — ответил американец. — Я ищу жемчуг, но до сих пор нахожу одни только камни, которые, кажется, скоро порвут мой сачок.

— Как! Вы для этой цели запаслись даже сачком?

— Разумеется, раз я решил искать жемчуг в Сицзяне.

— Бедный друг, сколь тяжким должно быть ваше разочарование.

— Я сам это чувствую, к несчастью.

В эту минуту вернулись с охоты поляк и китаец, оба нагруженные, как мулы, гусями и утками. Все четверо направились к лагерю, но, к своему несказанному удивлению, не нашли гребцов. Американец, сам не зная почему, ощутил смутное беспокойство.

— Странно, что они отправились спать, не дождавшись нас! — сказал капитан. — А, вот и они! Посмотрите! Вон там на траве, вон они сбились в кучу, как бараны!

— Боже, в какой они позе? — воскликнул американец. — Уж не умерли ли они! Ну, слава Богу! Слышите, как они храпят?

В самом деле, все шесть танкиа, вместе со своим главой, сбившись в кучу, лежали на траве и храпели во всю мочь, по временам бормоча бессвязные слова, одно из которых поразило американца, как громом.

— Виски! — вскричал он вне себя. — Неужели они выпили мое виски?

Он бросился к навесу и увидел, что все шесть бутылок валяются на полу, совершенно пустые, а от ужина остались только жалкие объедки.

— А, негодяи! Они напились моего виски!

— Клянусь моей трубкой! — воскликнул поляк. — Нас ограбили.

— Поди сюда, Казимир, давай сделаем мармелад из этой собаки Луэ Коа.

Рассвирепевший американец стал расточать удары направо и налево, но пьяницы даже не пошевелились.

— Тише, Джеймс, — вступился капитан.

— Да разве вы не видите, что бутылки совершенно пусты?

— Мы наполним их опять в Чжаоцине.

Немалого труда стоило капитану успокоить вспыльчивого американца, который угомонился только тогда, когда Казимир зажарил полдюжины гусят. Наш обжора упрятал целых две штуки в свой мощный, как у Гаргантюа, желудок.

Около полуночи четверо путешественников разлеглись под навесом, в то время как луна, выплыв из-за леса, осветила всю чудную картину уснувшей природы.

VI. Островок

Ночь прошла спокойно. Никто их не беспокоил — ни дикие звери, ни воры, хотя последних полно во всех китайских провинциях, в особенности же вдоль берегов рек, где они по преимуществу занимаются пиратством. Когда поляк высунул голову из-под навеса, все шесть гребцов и сам рулевой еще спали. — Ах, сэр Джеймс! — сказал он, обращаясь к американцу, который зевал, как медведь, не спавший целую неделю. — Ваше виски, было, очевидно, высшего сорта, так как эти проклятые гребцы еще спят, да притом с таким блаженством, что поневоле хочется им подражать.

— Ты смеешься надо мной, охотник за гусями! — грубо ответил американец. — Но ты увидишь, мой мальчик, какую штуку я сыграю с этими желторожими собаками. Уверяю тебя, что я отобью у них охоту пить чужое виски и жестоко отомщу за то, что они насмеялись над достойным гражданином свободной Америки.

— А я, если окажется нужным, вам помогу.

— Не будем производить напрасный шум, — заметил капитан. — Луэ Коа может предать нас в Чжаоцине и восстановить против нас народ.

— К черту Чжаоцин! — закричал янки. — Великий Боже! Чтобы трое таких людей, как мы, побоялись кучки китайцев! А ну вас! Вам все шутки!

Американец, не сказав более ни слова, вышел вместе с поляком. Увидев, что Луэ Коа продирает глаза, он подбежал к нему.

— А! Ты здесь, животное! — заревел он, становясь напротив китайца со сжатыми кулаками. — Где мое виски?

— Сами-то вы животное прежде других, — отвечал заносчиво китаец.

— А! Так ты еще осмеливаешься дерзить, пират! — в свою очередь заревел поляк, отвешивая ему здоровенный удар кулаком.

— Разбей ему голову, Казимир! — крикнул Джеймс, размахиваясь. Китаец отпрыгнул назад.

— Убери свои руки, иностранец! — закричал он в бешенстве. — Ко мне, Лифу! Ко мне, Лианг!

Его люди прибежали к нему на помощь.

— А негодяй! — воскликнул Джеймс сердито. — Погоди немного, желтая рожа, я тебе выправлю твои косые глаза. Эй, Казимир, давай покидаем их в воду!

И с этими словами Корсан повалил на пол рулевого, который тотчас же вскочил и, выхватив нож, закричал:

— Только троньте, и я вас предам суду! Вы иностранец.

— Смерть иностранцам! — яростно заревели гребцы, столпившись около своего хозяина.

— Ах, подлецы! — вскричал американец. — Долой нож, урод! Что ты, комедию, что ли, дурацкую разыгрываешь?

— Ничуть! — воскликнул рулевой, едва сдерживая ярость.

— Я тебе выбью твои косые глаза! — крикнул поляк. Капитан, услышав шум, вышел из-под навеса и, увидев враждующих, с оружием в руках готовых ринуться в бой, кинулся в середину.

— Какого черта вы тут шумите? — спросил он. — Вы что, хотите, чтобы вас перерезали за шесть бутылок виски?! Джеймс, убери ружье!

— А ты тоже молчи, зубастый! — сказал Мин Си рулевому. — А то кончишь тем, что получишь пулю в лоб.

— Дайте мне перерезать горло одной из этих собак, Джорджио! — надрывался озверевший американец. — Если мы их не проучим, в один прекрасный день они удерут со всем нашим оружием.

— Да будет вам, Джеймс!

— Вы слишком добры, Джорджио. Эти желтые рожи заслуживают хорошего урока.

Ссора, чуть-чуть не дошедшая до смертоубийства, наконец стихла, но не совсем. С обеих сторон прозвучало много ругательств, угроз и упреков, и нужен был весь авторитет капитана, чтобы заставить замолчать разбушевавшихся драчунов.

Собрав палатку и перенеся все свои припасы на джонку, капитан дал сигнал к отъезду. Джонка под сильными ударами шести весел выбралась на середину и помчалась вверх по течению, держась правого берега.

Часам к двенадцати путешественники приблизились к селению, состоящему из пятидесяти хижин, но подойти к берегу им не удалось, так как жители деревеньки встретили их страшными криками. Многие бросали камнями в навес, другие же поднимали ружья с очевидным намерением спустить курок.

— Проклятые китайцы! — воскликнул американец. — Они боятся, что мы завоюем их империю из вонючей бумаги.

— Ах, сэр Джеймс! Вы меня возмущаете! — воскликнул поляк. — Неужели вам кажется, что Небесная империя стоит стольких бранных слов?

— Небесная империя! Кто этот осел, назвавший Китай Небесной империей?

— Да все, в том числе и американцы.

— Никогда этому не поверю! Как ты можешь думать, чтобы подобная империя заслуживала такого имени?

— А вот почему, — сказал капитан. — Китай, который вы так презираете, милейший мой, все азиаты называют обетованной землей, настоящей Небесной империей, и это еще далеко не все, так как они называют Китай Сипдсо и Сги-си, что означает «срединная империя». Наша древняя Европа и ваша Америка, по их мнению, только сателлиты Китая.

— Как?! — воскликнул Джеймс с такой яростью, что, казалось, он готов был съесть капитана. — Эти лодочники смеют говорить…

— Что Китай — это солнце, а Америка — лишь малый спутник.

— Это слишком, Джорджио, для чистокровного американца!

— Это слишком также и для европейца, Джеймс!

— Вы мне рассказываете басни!

— Уверяю вас, что я говорю правду.

— Вы хотите, чтоб меня разорвало, как котел. Эти мерзкие желтые рожи, которые еще вчера ничего не знали о своем существовании…

— Ой! Ой! Джеймс! — перебил его капитан. — Что вы говорите? Китай, который вчера еще ничего не знал сам о себе! Но ведь вы с ума сошли, дорогой мой!

— Я с ума сошел?!

— Бог мой! Китай знал о себе очень многое на несколько веков раньше Америки.

— Клянусь Бахусом! — загремел американец, окончательно выходя из себя. — Вы ошибаетесь, этого быть не может, Америка была известна…

— После Китая, — сказал капитан.

— Да, нет же, говорю вам, нет и нет!

— А я говорю вам, что империя, называемая Китаем, была известна за девять веков до начала нашей эры.

Американец упал на лавку и побледнел как смерть, глубоко и часто дыша.

— Ну, Джеймс! — спросил капитан. — Что вы скажете?

— Не знаю, что и сказать! Почему они не открыли Америку раньше Китая?!

— Пеняйте за это на Христофора Колумба! — сказал поляк, смеясь. — Вы неправы, сэр Джеймс, вам скорее следовало бы благодарить великого соотечественника капитана Джорджио.

— Я и благодарю его, но ведь он мог бы открыть ее и пораньше.

— Утешьтесь, Джеймс, — сказал капитан. — Америка, хотя и открытая всего три с половиной столетия тому назад, давным-давно перещеголяла одряхлевшую Китайскую империю. Конечно, правда и то, что в прошедшие времена Китай стоял во главе цивилизации и что даже Европа долго была позади него, но так же верно и то, что более чем за две тысячи лет он остановился, как машина, у которой сломались колеса.

— Браво, капитан! — воскликнул Джеймс. — Если вы будете продолжать, я разорвусь, как восьмидюймовая бомба!

В эту минуту джонка пристала к островку, покрытому плантациями бамбука, небольшими тутовыми деревьями, ананасами и орехами с гигантскими листьями. Луэ Коа по знаку капитана привязал джонку к стволу дерева.

— Ах, какой хорошенький островок! — воскликнул американец, прыгнув на землю с ружьем в руках. — Смотри, Казимир, сколько здесь летает уток и гусей. Давайте устроим охоту.

— Вот еще! — произнес поляк, пожимая плечами. — Ваш островок — всего лишь небольшой клочок земли!

— Стой, милейший! Если ты так презрительно относишься к этому раю, я тебя из него выгоню; иначе сказать — не позволю тебе на него высадиться.

— Разве вы не видите, что тут нет даже кабачка?

— Ах, мошенник! Едва ступил ногой на твердую землю, как уже ищет кабачок, где бы ему напиться. Стыдись, братец!

— Я думаю, что вы еще прежде меня поискали его глазами.

— Нет, но признаюсь, что если только я доберусь до кабачка, то выпью столько виски, что просплю после этого целую зиму.

— Ах, сэр Джеймс!

— Ну, довольно! Закусим сухарем, а там и в путь. Пойдем отыскивать себе винную лавку и жаркое.

Гребцы моментально поставили палатку и разожгли огонь. Оба друга прикончили штук двадцать сухарей, выпили два чайника чаю, тщательно зарядили свои карабины и отправились в глубь плантаций.

Ночь начинала уже приближаться. Солнце, красное как медный диск, быстро опускалось за высокие западные горы, бросая последние лучи на самые высокие верхушки деревьев. Дул свежий ветерок, принося с собой запах магнолий и сирени и слегка волнуя бамбуковые плантации.

Со всех сторон островка поднимались целые стаи голубых уток, гусей, фазанов, курочек и schui—su, производя оглушающий шум своими резкими нестройными криками.

— Мне кажется, что этот островок необитаем, — сказал американец спустя некоторое время. — Как этот Эдем мог не соблазнить эти желтые рожи?

— Я боюсь, сэр Джеймс, что мы не найдем ни одного глоточка виски.

— Вместо этого мы найдем гусей. Направимся к берегу, откуда доносится такой дьявольский крик.

— А если…

— Смотри-ка туда! — перебил его американец, поворачиваясь на каблуках.

— Что такое? Разве вы увидели где-нибудь бутылку виски?

— Нечто получше, мой мальчик. Недалеко отсюда ходят живые бифштексы. Я увидел одно животное, которое хочет удрать без нашего позволения.

— Тигра, что ли? Я убегаю.

— Фи! — произнес американец с глубоким презрением. — Можно ли бояться китайского тигра! Ну же, перепрыгни через эти кусты, прежде чем животное успеет совсем спрятаться.

— Клянусь трубкой! Это настоящее животное.

Американец нагнулся, проследил дулом своего карабина что-то промелькнувшее в кустах, а потом выстрелил.

Поляк кинулся в кусты и поймал за шею животное, конвульсивно бившееся в последних судорогах.

— Ого! — воскликнул он. — Что это за зверь? Я никогда не видел подобного.

Джеймс внимательно осмотрел его. Это было млекопитающее, не очень крупное, сплошь покрытое закругленными чешуйками, как черепицей, которое больше походило на рыбу, чем на млекопитающее.

— Это панголин, — сказал он. — Странное животное, которому китайцы дают название ling-lai, или земляная форель, а ученые pholidotusdahlmanni; все это китайская грамота для тебя, мой милый.

— Годно оно в пищу?

— Какое! Твой капитан однажды угощал меня им в… Жалобный свист перебил его слова. Он быстро огляделся, чтобы

узнать, кто его издал.

— О! О! — воскликнул поляк, отскакивая назад.

Из-за куста неожиданно поднялся китайский солдат в длинной голубой симаре (подряснике). Его голову украшала каска, увенчанная странным плюмажем. В руках у него была аркебуза, снабженная двумя штыками.

— Что эта обезьяна может делать с такими вилами в руках? — спросил сам себя американец.

— Давайте драться с ними, сэр Джеймс, — сказал Казимир.

— Ай, ай! Смотри-ка, вон еще чучела!

Еще три солдата вылезли из бамбуковой плантации, тоже вооруженные аркебузами.

— Эй! — крикнул американец, видя, что они в него целятся. — Мы не разбойники и не грабители, чтобы нас расстреливали. Опусти свои вилы.

Один из солдат потребовал от него, чтобы он удалился, но упрямец сделал вид, что не понял, и стал произносить перед ними речь, путая английские слова с китайскими и пытаясь объяснить цель своего визита. Солдаты, удивленные таким потоком трескучих слов, ничего не отвечали.

— Они не понимают ни слова, — сказал американец. — Пойдем посмотрим, есть ли у них виски.

Но едва он сделал шаг, как четыре ружья нацелились в него. Дальше ему нечего было разузнавать; он повернулся и пустился бегом, преследуемый залпом, который, по счастью, его не задел.

— А, негодяи! — зарычал он, останавливаясь. — Так-то вы принимаете джентльменов, которые просят у вас глоток виски?

— Пойдемте, пойдемте! — торопил его поляк.

Послышался вторичный залп; одна из пуль ударилась в бамбуковое дерево всего в нескольких дюймах от них.

Нашим охотникам этого было более чем достаточно; они пустились бежать, бесцеремонно топча плантации, и остановились только тогда, когда были уже у самой реки.

— Эй, мальчик! — воскликнул американец. — Ты, верно, принимаешь меня за мула, если заставляешь бежать подобным образом? Канальи! Принять за вора и разбойника чистокровного янки?! Встречать аркебузами таких людей, как мы с тобой?! Что ты скажешь, Казимир?

— Я скажу, что они правы, сэр Джеймс. Разве вам не кажется, что мы похожи на пиратов?

— На пиратов! Ах, мошенник! Ты смеешься надо мной!

— Нет, сэр Джеймс. Раз они встречают нас вооруженными, в такой поздний час прогуливающимися на пустынном островке, то, конечно, эти честные воины Небесной империи не могли принять нас за джентльменов. А затем вы слово «виски» произносили таким тоном, что, право, вас можно заподозрить в чем угодно. Несомненно, что они это слово не понимают.

— Да, они приняли его, должно быть, за какое-нибудь серьезное требование. А теперь конец; в этой стране ни одного глотка уже не выпьешь. Когда мы приедем в Чжаоцин, то выпьем его столько, что, наверное, лопнем.

— И сделаем, кроме того, такой богатый запас, которого хватило бы нам до самой Хунщуйхэ.

— До самой Бирмы, хотите вы сказать? Мы нагрузим им всю джонку.

Передохнув несколько минут, оба охотника пустились в дальнейший путь, следуя по извилинам берега, часто поворачивая голову по направлению к плантациям, когда оттуда их ушей достигал какой-нибудь необычный шум, и к десяти часам вечера вернулись в лагерь, в ту самую минуту, когда капитан, начинавший сильно беспокоиться, уже собирался пуститься на поиски.

— Где вы были? — спросил он.

— На охоте! — отвечал американец.

— Встретили вы кого-нибудь из обитателей?

— Мерзких солдат, которые приняли нас в штыки.

— Вы, наверное, что-нибудь там натворили?

— Ровным счетом ничего, клянусь вам!

— Давайте спать, уже поздно.

— А китайцы?

— Они не будут нас беспокоить. Они слишком трусливы, чтобы нас преследовать.

Путешественники улеглись в палатку, нисколько не думая о китайцах, которые, впрочем, больше и не показывались. В шесть часов утра джонка отправилась дальше с сильным попутным юго-восточным ветром и так ходко шла, что на утренней заре следующего дня бросила якорь недалеко от Чжаоцина.

VII. Чжаоцин

Чжаоцин раскинулся на правом берегу Сицзяна в двадцати лье от Кантона. Хотя сам по себе город и невелик, он, однако, защищен бастионами и окружен крепкими стенами, за которыми расположены многолюдные предместья, утопающие в великолепных садах, с красивыми домами, раскрашенными яркими цветами и увенчанными бамбуковыми террасами, пиками, коньками и целым лесом флюгеров всех форм и размеров. В самом центре города в роскошном дворце живет губернатор провинции; рядом возвышается великолепная девятиэтажная башня — массивная громада с бесчисленным множеством фронтончиков под крышей.

Наши искатели приключений, нарядившись в новые кафтаны, спускавшиеся до колен и открытые с одного боку, подпоясавшись широкими поясами, прикрепив себе на затылок фальшивые косы, а поверх них огромные iwng—roi—то, сошли на берег.

Носильщики, лодочники и торговцы запрудили набережную, хотя было не более семи часов утра. Наши путешественники поспешили миновать эту толпу и пошли по улице, почти сплошь состоявшей из довольно красивых лавок с гигантскими вывесками, домиков, раскрашенных желтой, красной или зеленой красками, и грациозных садиков и аллей.

Так прошли они уже около четверти лье, пытаясь разыскать какую-нибудь гостиницу, как вдруг капитан увидел, что за ними следовало несколько китайцев, оживленно разговаривавших и указывавших на них пальцами.

— Стойте, друзья, — сказал он. — За нами следят.

— Кто? — спросил американец.

— Какие-то подозрительные личности.

— Ба! Стоит ли беспокоиться из-за нескольких негодяев?

— Будем, однако, осторожнее, Джеймс, — сказал капитан. — Пойдемте на всякий случай быстрее.

Они вышли из толпы и быстро зашагали по улице. По счастью, недалеко оказалась одна из лучших гостиниц Чжаоцина, куда и поторопились скрыться наши путешественники. Гостиница имела весьма приличный вид: высокая лестница вела в обширную залу, стены которой были покрыты расписной бумагой танг-поа, а пол устлан блестящими белыми циновками. Вокруг стен стояли низенькие столики, заставленные фарфором, и легкие бамбуковые стулья; окна были завешаны мастерски выполненными шторами. В одном углу помещались часы странного образца, в виде небольшого курительного прибора.

Невысокого роста человек в огромных очках и с квей-шеу, или веером, из пальмовых листьев в руке вышел навстречу прибывшим, поминутно кланяясь и бормоча:

— Изин! Изин! (Приветствую вас!)

Мин Си вступил с ним в переговоры и спросил, могут ли путешественники рассчитывать на хороший обед и отдельные комнаты.

Хозяин гостиницы после бесчисленного количества новых поклонов провел их во вторую комнату и подал обед, который американец нашел бесподобным.

Чай, поданный в чашечках минга цвета зеленой морской воды, и несколько чашек довольно крепкого пива окончательно их развеселили.

Солнце начинало уже садиться, когда, вооруженные ножами и револьверами, они покидали гостиницу с намерением распить бутылочку ликера в каком-нибудь кабачке.

К их великому удивлению и гневу, внизу у лестницы стояла группа китайцев, которые, по-видимому, их поджидали. Один из этих любопытных осмелился взглянуть американцу прямо в глаза.

— Эй, любезный, что ты на меня так смотришь? — спросил сэр Джеймс, давая ему здоровенный толчок. Китаец грубо рассмеялся и присоединился к своим товарищам.

— Черт возьми! Дело плохо! — проворчал поляк, напяливая себе ударом кулака hong—roi—mo на самые глаза. — Поплывем вперед! Вон я вижу одного из тех, что следили за нами сегодня утром.

Выйдя из гостиницы, путешественники направились разыскивать кабачок, не замечая того, что двое из числа преследовавших их китайцев пошли по их следам. Американец, внимательно смотревший по обеим сторонам, не замедлил разыскать маленький кабачок.

— Клянусь честью! — сказал он, останавливаясь перед дверьми. — Скверновато там, однако, внутри, но это ничего не значит и не помешает нам выпить за здоровье представителей трех славных наций: Италии, Америки и Польши.

В кабачке стоял дым коромыслом. До полсотни пьяниц, одуревших от оргий, оборванных, грязных, стояли, сидели или лежали на полу, пропуская в горло адские напитки при тусклом освещении полудюжины фонарей, повешенных на черных от грязи стенах.

Некоторые из них, бледные, изнуренные, ослабевшие, курили опиум, по временам хохоча без меры или шевеля губами, как будто отпивая из воображаемого кубка. Волны маслянистого, вонючего и удушливо-ядовитого дыма наполняли атмосферу комнаты, куда вошли наши искатели приключений, усевшись в конце грязного хромоногого стола.

Грубый толстый кабатчик с косой, обернутой вокруг головы, вышел вперед спросить, чего они желают.

— Виски, милейший, но настоящего американского виски! — сказал Джеймс, вертя таэлем у него перед глазами.

— Какого еще вам виски? — грубо спросил кабатчик. — Этот напиток неизвестен в Чжаоцине.

— Ну, так давай джину, — сказал капитан.

Американец бросил на стол деньги, и ему подали две бутылки. Поляк стал откупоривать одну из них, когда шесть или семь китайцев вошли в комнату и уселись прямо напротив наших искателей приключений.

— О! — воскликнул капитан. — Опять эти шпионы!

— О! — подтянул ему в тон американец, потрясая кулаком. — Эти негодяи начинают мне надоедать.

— Осторожней, Джеймс.

— Пока они нас не тронут, Джорджио. А затем… О! Мы поразвлечемся.

Американец наполнил чашки и залпом опорожнил свою.

— Кабатчик обманул нас! — крикнул он.

— Это не джин, — сказал капитан. — Это сам-шиу, смешанный еще с чем-то.

— Мошенник кабатчик! — проворчал поляк. — А между тем этот напиток недурен и я уверен, что эти шпионы охотно опорожнили бы наши бутылки, если бы они попали им в руки. Посмотрите, с каким восторгом они на них смотрят.

— Ты ошибаешься, мальчик, — сказал американец, — они смотрят на нас.

Действительно, эти шесть или семь китайцев внимательно рассматривали иностранцев и оживленно разговаривали между собой. Сначала они уничтожили несколько посудин сам-шиу, а потом, не довольствуясь разглядыванием и болтовней, стали дерзко хохотать, причем некоторые даже грозили ножами.

— Пахнет грозой, друзья мои, — сказал капитан.

— Я это прекрасно вижу, — отвечал американец, ерзая на стуле. — Уберемся-ка подобру-поздорову, пока буря еще не разразилась,

— посоветовал осторожный Мин Си.

— Еще полчасика, а там уж и пойдем, — сказал американец.

— Пойдемте! — скомандовал капитан. — Здесь что-то затевается. Допив чашки, они собрались уходить, но внезапно остановились,

увидев шесть или семь лодочников, притаившихся позади чайных растений, украшавших вход в кабачок.

— Вот как! — вскричал американец, подпирая руками бока. — Дело принимает забавный оборот.

— Станьте все сзади меня! — крикнул капитан.

Он направился прямо к первому лодочнику, загораживавшему проход, и отшвырнул его с криком:

— Дай дорогу!

Лодочник стал смеяться. Американец налетел на него как вихрь и нанес прямо в лицо такой страшный удар кулаком, что тот заболтал ногами в воздухе.

— Вперед! — крикнул он.

Таким же образом они отделались и от остальных лодочников, прибежавших на помощь своему товарищу, и уже направились было в гостиницу, но, пройдя шагов десять, снова остановились.

— Китайцы! — воскликнул поляк.

Внушительная группа людей, вооруженных палками, с фонарями в руках, занимала конец улицы. Резкими криками они приветствовали появление иностранцев.

— Что делать? — спросил американец.

— Пойдемте вперед, — отвечал капитан.

— Но ведь придется пустить в дело кулаки, — заметил поляк, — а затем произойдет побоище и прибегут солдаты.

— Ты прав, Казимир, — сказал капитан. — Повернем направо. Они завернули за угол и пошли по небольшой улочке, но, пройдя метров пятьдесят, очутились перед второй шайкой китайцев, которые стали кричать:

— Фан-квей-вейло! Вейло!19

— Мы попались! — воскликнул капитан.

— Атакуем их, — предложил американец.

— Но ведь дело дойдет до свалки.

— А тогда?…

— Лучше вернемся.

— Чтобы снова очутиться перед третьей такой же шайкой негодяев?…

— Сэр Джеймс прав, — сказал коротенький китаец.

— Ну, так пойдем на них в атаку! — скомандовал капитан. — Вынимай оружие и марш вперед!

Они зарядили револьверы и храбро напали на толпу. Капитан оттолкнул одного из китайцев, с криком загораживавшего ему дорогу, и, поднеся пистолет к самому его носу, крикнул:

— Дорогу! Дорогу!

Последний в испуге быстро ретировался к своим товарищам, которые поспешили очистить проход.

Наши путешественники завернули за угол улицы и пошли вперед по настоящему лабиринту переулков. Полчаса спустя, утомленные долгой ходьбой, они остановились перед гостиницей, в то время как человек семь китайцев бежали через улицу, преследуемые почти по пятам отрядом солдат.

VIII. Мистер Корсан покупает «джин»

Но приключениям этого дня не суждено было окончиться так сравнительно благополучно. Хозяин гостиницы при виде ножей и револьверов, которыми были вооружены путешественники, заподозрил в них иностранцев и из страха за свою голову сделал попытку выпроводить пришельцев за дверь. Этого только не хватало, чтобы привести в бешенство американца.

— Негодяй! — крикнул он, покраснев, как вареный рак. — Ты хочешь нас выпроводить? Выпроводить таких, как мы? Эй, разбойник, за кого ты нас принимаешь? Не шуметь, черт тебя дери!

— А затем, — сказал капитан, — куда же нам идти спать? Разве ты не видишь, что мы похожи на настоящих господ, несмотря на наш белый цвет лица?

— Вы хотите обмануть меня! — завопил китаец, глядя на них исподлобья. — Вы шпионы, а не китайцы, за исключением вон того толстяка, который не стыдится приводить обманщиков в нашу страну. Ступайте вон, говорю вам! Я не хочу из-за вас попробовать бамбуковых палок. Возьмите ваши вещи и оставьте меня в покое.

— Эй, любезный, не очень-то возвышай голос и укороти свой язык!

— крикнул американец, показывая ему оба кулака. — Берегись! Если ты станешь шуметь, я разобью тебе голову прежде, чем к тебе подоспеет один из твоих слуг. Я уйду из этого дома только тогда, когда мне надоест в нем жить.

— А я поймаю его за косу и вышвырну за дверь, — добавил поляк. Китаец, видя, что все эти люди окружают его с ножами в руках,

сильно испугался.

— Разве вы хотите убить меня? — пробормотал он таким голосом, что американец покатился со смеху.

— Мы не причиним тебе никакого зла и не хотим тебя разорить, — сказал капитан. — Мы не китайцы, как нетрудно угадать, но и не шпионы, как ты думаешь. Дай нам переночевать у тебя нынешнюю ночь, но берегись! Если ты сделаешь хотя бы только один шаг по направлению к полиции или к этим шести или семи негодяям, которые вертятся все время перед дверьми, я тебя проткну, как фазана, и изжарю на вертеле. Поклянись, что ты оставишь нас в покое!

— Клянусь! — пробормотал китаец, у которого кровь застыла в жилах.

— Ну, теперь мы договорились Кто предупрежден, тот наполовину спасен; думай, прежде чем станешь что-либо делать.

Он бросил горсть монет на стол и поднялся со своими спутниками на верхний этаж, где, тщательно забаррикадировав двери, они зажгли фонарь и стали совещаться, наскоро ужиная гусем под зеленым соусом.

Оставаться в этой гостинице при той буре, которую они произвели своим появлением в городе, было опасно. Следовало опасаться нападения со стороны шайки, вожаки которой все время сторожили двери в гостиницу, а может быть также и визита полиции, который повлек бы за собой арест и изгнание из Китая. Им грозила опасность навсегда потерять священный меч Будды, а к тому же и проиграть пари.

— Однако мы попали в некрасивое положение, — сказал капитан.

— Если останемся здесь, то нам предстоит не особенно приятное времяпрепровождение. Но как отсюда выйти? А если и выйдем, то куда идти и где искать наших гребцов? Во всяком случае, надо спешить и убираться на джонку. Это мое мнение.

— Ах, какие пустяки! — перебил его американец. — Неужели вас путает шайка мальчишек? Спустимся на улицу и, стреляя направо и налево, пробьемся прямо к реке.

— К черту ваши проекты! — сказал капитан. — Вы не сделаете и десяти шагов, как весь гарнизон города будет у вас за спиной. Что ты предложишь, Мин Си?

— Я одобряю ваш проект, — отвечал китаец. — Но гребцы — найдем ли мы их на джонке? Сперва надо бы в этом убедиться, а потом уже пробираться туда, так как если мы останемся здесь, то завтра они устроят нам под окнами какую-нибудь мерзкую демонстрацию.

— А наши припасы? — спросил американец. Китаец пожал плечами.

— До Учжоу недалеко, — сказал он.

— Китаец прав, — сказал поляк.

— Прав как заяц, — возразил американец. — Как приятно видеть белолицых убегающими через окна, как настоящие воры! Вся моя кровь закипает при одной мысли о таком отступлении. А найдем ли мы виски в Учжоу? Найдем ли мы своих гребцов?

— Кто-нибудь пойдет на поиски.

— Кто же это будет?

— Один из нас, конечно, — отвечал капитан.

— Тогда пойду я, — сказал американец.

— Полноте, Джеймс! Для подобного предприятия требуется осторожный человек, а вы не из таких.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что вы слишком горячитесь

— Я буду осторожен.

— Я вам не верю. Предоставьте мне делать так, как я считаю нужным, и уверяю вас, что все пойдет хорошо.

— А если пойду я? — сказал Казимир. — Сэр Джеймс опасен; вы глава экспедиции, следовательно — последний, кто должен рисковать своей шкурой, а я — ни то ни се.

Но и Мин Си намеревался также принять участие в опасном деле, и борьба великодуший угрожала стать нескончаемой. Капитан, чтобы всех удовлетворить, должен был прибегнуть к жребию. Он написал все четыре имени на кусочках бумаги, которые тщательно свернул и бросил в шапку. Мин Си вытащил имя американца.

— Что ж, разве я напрасно предлагал свои услуги? Сама судьба меня выбирает, — сказал Джеймс с торжествующей улыбкой. — Итак, друзья, утешьтесь, я поведу дело как следует.

— Надеюсь, — сказал капитан. — Торопитесь, готовьтесь к выходу.

— Я готов. Но откуда же мне выйти? Перед гостиницей расхаживают шпионы. Найдите мне другой выход, если только это возможно.

— Гм! — промычал поляк. — Это будет нелегко.

— Я не знаю другого выхода, кроме окна, — сказал капитан.

— Хорошо! — воскликнул американец. — Лишь бы мне не переломать себе ноги!

Капитан открыл окно, выходившее на узенькую улочку, застроенную домишками с садиками, и взглядом измерил высоту.

— Двенадцать футов, — сказал он.

— Мне кажется, не очень высоко, — отвечал американец. — Ну-с, будем прыгать… Если я не вернусь, то считайте меня умершим.

Он пожал руки своим спутникам, перекинул ноги на ту сторону окна и прыгнул, погрузившись до самых колен в желтоватую пыль.

— Вы ничего себе не сломали? — тревожно спросил капитан.

— Я цел и невредим, — отвечал американец.

— Видите вы кого-нибудь в конце улицы?

— Ни души. Я иду!

Он знаками попрощался со своими товарищами и пустился в путь, держа руку на револьвере.

Ночь была темная, без звезд и луны, настоящая ночь засад и западней. Не видно было ни единой живой души, исключая нескольких тощих собак, лакавших воду из луж, и не слышно было никаких звуков, кроме скрипа флюгеров и драконов, которые вертелись по ветру.

— Гм! — промычал американец. — Ночка, нечего сказать! Здесь темнее, чем в жерле пушки. Милый храбрый Джеймс, открой глаза и уши. Ах! Если бы я мог найти этих собак-гребцов! Но думаю, что это будет трудновато. Я готов держать пари на тысячу долларов, что они пьяны и неистово храпят в каком-нибудь кабачке.

Разговаривая таким образом сам с собой, храбрый янки прошел по всему переулку и вышел на большую улицу, посреди которой прыгало несколько собак. Две или три из них оскалили на него свои зубы и глухо зарычали.

— Проклятые собаки! — проговорил Корсан. — Даже они рычат на иностранцев. Ну и страна! Здесь все точно бешеные.

Он только хотел завернуть за угол, как вдруг увидел прямо перед собой человека. То был китаец ростом почти шесть футов, с широченными плечами, огромной головой и длинными усами.

— О! — воскликнул американец, кладя руку на револьвер.

— О! — как эхо отозвался великан.

Он приблизился к американцу и поглядел на него сверху вниз, затем, довольный, по-видимому, своим осмотром, стал громко хохотать, открывая огромный рот, доходивший почти до ушей.

— Клянусь Бахусом! — воскликнул американец. — Однако ты храбр, милейший Геркулес, если смеешься мне в глаза, но предупреждаю тебя, что если ты жулик, то не получишь от меня ни одного сапеке.

Великан продолжал смеяться.

— Что такого смешного ты увидел на моем лице? — спросил американец, начинавший терять терпение.

— Ты иностранец, — проговорил великан.

— А' Ты меня знаешь? Тем лучше — кругом! марш! — крикнул Джеймс, выхватывая револьвер.

Гигант не заставил повторять два раза это приказание, повернулся и пустился галопом по узкому переулку.

— Так, отлично! — проворчал американец. — А теперь — рысью! Он зарядил револьвер и ускорил шаг, смотря то направо, то налево, по временам останавливаясь и чутко прислушиваясь.

Так прошел он семь или восемь улиц, сопровождаемый стаей собак, неистово лаявших ему вслед, а потом добрался до большой площади, на которой снова остановился, услыхав странный шум. То было продолжительное мычание, смешанное с каким-то бряцанием и глухими ударами.

— Это река! — воскликнул он. — Благодарение Богу!

Он ускорил шаги и скоро достиг берега Сицзяна, заставленного лодками и барками и освещенного большими фонарями из промасленной бумаги, висевшими на деревьях. Река, яростно катившая свои волны, ревела и стонала, разбиваясь обо все эти суденышки и поминутно сталкивая их одно с другим.

Увидев, что он находится на самом конце мола, американец стал всматриваться в темноту и наконец заметил джонку, привязанную к столбу. Он взошел на нее и поднял тент — джонка была пуста.

— Куда девались эти собаки-гребцы? — пробормотал он гневно. — Однако положеньице, нечего сказать! Что теперь делать?… Подождем их!

И с этими словами американец развалился на циновке, набил трубку, закурил ее и стал ждать, нимало не думая о своих спутниках, дожидавшихся его с мучительным нетерпением. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, но потом, частью от усталости, частью убаюкиваемый течением, сомкнул веки и заснул глубоким сном.

Его разбудили шум и крики прибрежного населения, занятого уборкой своих лодок.

— Отлично! — пробормотал американец, лениво потягиваясь и закуривая трубку. — Город просыпается, надо надеяться, что гребцы тоже когда-нибудь проснутся.

Солнце быстро вставало, золотя вершины гор, потом верхушки самых высоких крыш, пагоды, пики, террасы, храмы, а затем дома, домики, хижины и плантации.

Из-под каждого навеса, из-под каждой циновки, покрывавшей лодки, украдкой выглядывало бронзовое лицо лодочника, наблюдавшего за погодой; в каждом окне показывалась голова, бритая и желтая, как спелая дыня; в каждой двери — расплющенный нос и пара опущенных книзу усов.

Отовсюду слышались взрывы хохота, веселые восклицания, монотонные ритурнели, плеск весел, скрип блоков, визг поднимаемых флюгарок20. Некоторые из лодочников отчерпывали воду, другие сталкивали в реку свои лодки, тянули такелаж, поднимали парус, вытаскивали якорь.

Прошло более сорока минут, когда Джеймс увидел Луэ Коа, выходившего из-за утла и раскачивавшегося, как колокол.

— Вот главный разбойник, — сказал он, спрыгнув на берег. — Эй, чертов пьяница! Я тебя жду целых четыре часа.

— А! — воскликнул удивленный китаец. — Так это вы? Я думал, что вы почиваете где-нибудь в гостинице или сидите на корточках перед бочонком шу-шу21 . Разве вы провели ночь на моей джонке?