— Завтра я иду к нему!

— Что ты говоришь, дитя! — испуганно поднялся со своего места Хирам.

Но Фульвия не ответила.

Закрыв лицо руками и вздрагивая всем телом от удерживаемых рыданий, она бросилась вон из комнаты и, шатаясь, поднялась на третий этаж, где для нее была приготовлена отдельная комната.

На следующий день Фульвия поднялась на рассвете и тотчас же вышла из дому, не предупредив никого, куда и зачем она ушла.

Пройдя уверенным шагом три или четыре улицы, она остановилась у дверей высокого многоэтажного дома, выстроенного в виде башни и имевшего довольно невзрачный вид. Несколько минут она стояла перед дверьми в глубоком раздумье, как бы колеблясь, входить ей или нет, затем решительно тряхнула головой и взялась за вделанное в дверь тяжелое бронзовое кольцо. Прозвучал резкий металлический звук, и минуту спустя в открывшейся двери показалось удивленное лицо Фегора.

— Фульвия… ты! — воскликнул он, почти в ужасе отступая назад.

— Как видишь, — отвечала этруска, стараясь казаться спокойной.

— Я не верю своим глазам! — продолжал шпион, беря Фульвию за руку и вводя ее в дом. — Я готов думать, что передо мной стоит не живая Фульвия, которая всегда избегала меня и относилась ко мне с презрением, а лишь ее призрак, та мечта, та далекая греза, которую порождала в моем мозгу пламенная любовь к тебе…

— Так ты все еще любишь меня? — насмешливо отозвалась Фульвия.

— О, больше жизни, больше почестей, больше всех сокровищ мира! — воскликнул Фегор. — Я готов даже отречься от своего отечества и сделаться римлянином, если бы ты этого захотела!..

— Очень приятно! — усмехнулась Фульвия. — Я пришла к тебе именно за тем, чтобы выяснить, насколько сильна и искренна твоя любовь. Если ты с такой готовностью собираешься ради меня предать свою страну, то тебе ничего не стоит раскрыть одну маленькую тайну, которая меня очень интересует.

— Что это за тайна? — удивился Фегор.

— Я хочу знать, где сейчас находится Офир, дочь Гермона. Фегор несколько мгновений колебался, затем ответил неуверенно:

— Она здесь, в Карфагене… Но какое тебе до нее дело?

— В доме Гермона? — продолжала вместо ответа свой допрос Фульвия.

— Этого я пока еще не знаю. Мне только известно, что ее жених, Тсоур, сторожит ее день и ночь. Боится новых попыток похищения Офир, хотя Хирам, как мне передавали, убит в недавней морской схватке.

— Тебя ввели в заблуждение! — спокойно возразила Фульвия. — Хирам жив и в настоящий момент находится здесь, в стенах Карфагена.

— А! — прорычал Фегор, яростно сжимая кулаки. — Этот человек собирается, кажется, похитить у богов их бессмертие! Но теперь, благодаря твоему признанию, я сумею свести с ним наконец наши старые счеты.

— Ты этого не сделаешь! — твердо заявила молодая этруска.

— Почему? Кто может помешать мне в этом? — злобно вскричал шпион Совета Ста Четырех.

— И не только не сделаешь этого, — продолжала Фульвия, не обращая внимания на ярость своего собеседника, — но поможешь Хираму найти и освободить Офир.

— Никто не заставит меня сделать это!

— Я заставлю! — ответила Фульвия. — Ты слишком давно твердишь мне о своей любви. Сумей же доказать теперь, что твои уверения не пустые слова.

Фегор прикусил губу и замолчал.

— Но я не могу предать Гормона, который мне платит за мое ремесло, — сказал он через несколько мгновений.

— Хирам заплатит тебе вдвое больше, — ответила девушка, — и, кроме того, он отдаст в твое распоряжение несколько десятков отборных воинов, с которыми ты сумеешь преодолеть все препятствия на пути к осуществлению цели.

— И когда Офир будет у Хирама…

Тогда…

Голос Фульвии внезапно сорвался, и глухое всхлипывание сорвалось с ее губ.

— Что это? Ты плачешь? — воскликнул Фегор.

— Нет, ты ошибаешься, — твердо ответила Фульвия, нечеловеческим усилием воли подавив готовые вырваться наружу рыдания. — Тогда я буду твоей…

Фегор поднялся с места.

— Отлично! — сказал он. — Я согласен. Если Хирам, как ты говоришь, заплатит мне щедро, то можно предать и Гермона.

Лицо Фульвии исказила гримаса отвращения.

— Н-негодяй! — пробормотала она сквозь зубы, — Надеюсь, новое твое предательство будет и последним. Она круто повернулась и вышла на улицу. Первое слово, которое достигло ушей Фульвии и которое на все лады повторялось возбужденными более обыкновенного кучами прохожих, толпившихся там и здесь, было:

— Война!

В самом деле, за предыдущую ночь произошли события, которые обрушились на Карфаген подобно удару грома и привели его население в панический ужас. Дело в том, что карфагенское войско было разбито нумидийцами; пятьдесят тысяч отобранных человек, составлявших цвет наемных войск Карфагена, в сражении под Ороскопом понесли тяжелое поражение от войск старого коварного царя Нумидии. И как бы в довершение несчастья, в тот же самый день, когда гибли воины Карфагена, Рим объявил республике войну.

Когда Фульвия вернулась к себе домой и поднялась на второй этаж, она застала там Талу и его соратников, которые собрались вокруг Хирама. До них тоже уже дошло известие об ужасном поражении карфагенских войск, и ветераны страстно обсуждали важные известия. Увидев девушку, они смолкли и устремили на нее вопросительные взоры.

— Я видела его! — сказала этруска, подходя к Хираму, который при ее появлении, казалось, побледнел.

— Ты видела Фегора? А Офир? Что с нею?

— Жива и невредима.

— Жива? Офир жива! — радостно воскликнул воин. На его бледных щеках показался румянец, глаза заблестели.

— Моя Офир жива! — твердил он, улыбаясь. — Ты, Фульвия, возвращаешь мне жизнь…

— Да. Офир здесь! — упавшим голосом говорила этруска. — Фегор сказал мне это. Но где она, я еще не знаю.

— И у тебя хватило мужества пойти на свидание с этим человеком? — невольно удивился Хирам. — А если бы он тебя убил?

Фульвия пожала плечами.

— Что за беда? -промолвила она глухо. — Одной рабыней было ^бы меньше…

— Зачем говоришь ты так? — с упреком в голосе произнес Хирам. — Разве ты не чувствуешь себя равной с нами? Садись вот сюда и все рассказывай.

Повинуясь/приглашению, девушка устало опустилась на скамью рядом с воином и пересказала по порядку все, о чем она говорила со шпионом.

— Продажная тварь! — пробормотал Хирам, услышав об отношении Фегора к делу.

— Это же тебе на руку! — продолжала Фульвия. — Да, он продажен. Да, он служит тому, кто ему платит. Но если ты ему заплатишь хорошо, он будет служить тебе.

— Я рад отдать половину моего состояния, — воскликнул Хирам, — лишь бы спасти Офир.

— А я со своей стороны обещаю этому проклятому шпиону добрый удар мечом, — проворчал Сидон. — И об этом я позабочусь лично.

— Да, но нам надо поторопиться! — вмешался Тала. — Ведь римляне не будут дремать. Вот-вот их быстроходные корабли покажутся перед Карфагеном. Нам надо все закончить раньше этого, потому что, когда римляне будут тут, будет поздно что-нибудь делать. Разве гордый Карфаген защищен, как бы следовало? Разве республика позаботилась о том, чтобы обеспечить свою безопасность? Она будет не в состоянии долго противостоять римлянам.

— Боги! — воскликнул Хирам взволнованно. — Неужели же в самом деле судьбе угодно, чтобы я бежал отсюда? Вся моя кровь кипит при мысли об этом.

— А что тебе остается делать, Хирам? — обратился к нему немного насмешливо Тала. — Может быть, ты побежишь к членам Совета Ста Четырех — предлагать свои услуги? Тем самым проклятым торгашам, которые изгнали тебя на чужбину? И за что? Только за то, что ты вместе с великим Ганнибалом сражался с римлянами за славу, свободу, величие Карфагена?

— Да. Но ведь сейчас речь идет не о Совете Ста Четырех или суфетах! — возразил Хирам все еще взволнованно. — На карту поставлено самое существование Карфагена, моей родины!..

— Твоя родина? Я не пожертвовал бы единой капли крови за такое отечество. Или Карфаген не показал в последние годы, насколько он неблагодарен, насколько до позора, до подлости труслив? Разве не Карфаген предал римлянам героя, своего лучшего сына, свою гордость, Ганнибала? Или не Карфаген, в угоду римлянам, отрекся от Ганнибала, оставил его беспомощным лицом к лицу с врагами? Разве не из-за этого предательства Ганнибал, чтобы не попасть живым в рабство к римлянам, покончил с собой? Умер, как и жил, — героем. Нет, проклятье лежит на Карфагене. Он перестал быть отчизной честных людей. Он — игрушка разбойничьей шайки торгашей, и он осужден бесповоротно, осужден именно потому, что он заслужил кару. Пусть те, которые довели его до унижения и позора, сами и расхлебывают заваренную ими кашу. Ты займись участью любимой женщины, позаботься о том, чтобы спасти ее, да и самого себя. Ведь если бы даже Карфаген снова победил, то в чьих руках здесь останется власть? В руках тех, кто торговал честью Карфагена, твоих врагов. И поверь, уцелей ты, даже если спасешь Карфаген, эти люди тебя не пощадят. Но ты не спасешь его: он погибнет, он погибнет.

Хирам молча слушал речь Тала. Тени бежали по его лицу, мрачный огонь горел в его глазах, грудь вздымалась тяжело и неровно.

— Как ты думаешь, Тала, когда смогу я считать себя окончательно выздоровевшим? — заговорил Хирам, когда молчание стало слишком тягостным.

Тала пожал плечами.

— Ну, дней через десять-двенадцать, и то если все будет идти так, как шло до сих пор! — ответил он на вопрос.

— Долго. Мучительно долго! — пробормотал Хирам. Потом он опять обратился к Тале со словами:

— Не знаешь ли, получено ли формальное извещение о том, что война объявлена, или это — только слухи?

— Точно не знаю. Но, насколько мне известно, пока речь идет лишь об угрозе со стороны римлян. Но это не меняет положения. Ты упускаешь из виду старого кровожадного леопарда Массиниссу. Ты забыл, как страстно он ненавидит Карфаген. И теперь, уничтожив, в сущности, последние способные защитить страну силы карфагенян, он едва ли будет сидеть сложа руки. Он быстр, как молния. Я предвижу, что он раньше римлян обрушится на Карфаген, чтобы добить его.

— Да, да. В этом отношении ты прав. Но тем более причин и мне не сидеть сложа руки, а выступить на защиту моей родины.

— Ты, должно быть, разработал уже какой-нибудь план, как помочь Карфагену в беде, — осведомился Тала.

— Да, во всяком случае я, как мне думается, смогу оказать большую услугу отчизне.

Фульвия, молча слушавшая словопрения, положила руку на плечо Хирама.

— Послушай, друг! — предостерегла она. — Подумай, не один раз подумай, прежде чем что-то предпринимать. Да, я знаю, сейчас, когда грозовая туча нависла над Карфагеном, тебя, пожалуй, не тронут. Может, тебя даже с радостью примут. Один твой меч стоит больше, чем сотни мечей наемников. Ты — один из тех, за кого карфагеняне цепляются в час грозящей беды. Но Тала прав: пройдет гроза, и твои соотечественники отвернутся от тебя, предадут тебя, как предали Ганнибала.

— А я так думаю, — вмешался Сидон. — Пока война закончится, много воды утечет. Хоть Карфаген и не таков, каким был некогда, но ведь тут малому ребенку понятно, что это — последний бой не на жизнь, а на смерть. Значит, Карфаген окажет отчаянное сопротивление. Пройдут многие недели и месяцы, прежде чем решится его судьба. А за это время мало ли какие случаи могут представиться?

Короткий сухой удар в дверь прервал беседу.

Как-то невольно все одновременно вздрогнули и обернулись к двери. Крик удивления вырвался из уст Хирама, Си-дона и Фульвии.

— Фегор!

Действительно, на пороге, насмешливо улыбаясь, стоял шпион Совета Ста Четырех.

— Ты? Здесь? — бормотала Фульвия, поднимаясь и идя ему навстречу. — Как ты узнал, что мы находимся в этом доме?

Фегор улыбнулся уже откровенно насмешливо, прищурив глаза.

— Это было так трудно, так ужасно трудно, — сказал он иронически. — Мне пришлось пройти за тобою вслед, когда ты вышла из моего дома, идти, не теряя тебя из виду, подглядеть, куда ты вошла. А потом — этот дом я посещаю далеко не первый раз.

— Смотри, берегись! — сказал угрожающе Хирам. — Не в первый раз ты приходишь сюда, но, может быть, в последний!..

Сидон и несколько воинов, не ожидая приказания, бросились к двери, чтобы отрезать дорогу шпиону.

Но Фегора, казалось, ничуть не обескуражил и этот судорожный прием, и даже то, что воины теперь ждали лишь сигнала Хирама, готовые броситься на пришедшего.

— Та-та-та! Зачем торопиться? — сказал он спокойно. — Я пришел к вам, как это ни странно, с дружескими… гм… намерениями.

— Хорош друг! — вызывающе и презрительно воскликнул Сидон.

— Почему нет? — пожал плечами Фегор. — Что мешает нашей дружбе?

— Дружба профессионального предателя…

— О боги! — поднял к небу руки Фегор, поглядывая вокруг полными насмешки глазами. — Каждый делает, что может. Один, как ты, рожден моряком, и ему предназначено утонуть в какой-нибудь луже. Другой самой судьбою уготован быть солдатом и расколоть свой медный лоб о какой-нибудь камень. А я рожден быть шпионом. Что хуже, что лучше — знают одни только боги, если, конечно, они вообще что-нибудь знают… И потом, что за презрение к моему ремеслу? Клянусь, оно ничем не хуже, чем ваше. Оно гораздо опаснее, чем ремесло солдата, ибо вы деретесь временами, а шпион всю жизнь ведет войну, не зная отдыха, и часто его спасает только одно — хитрость, ум, тогда как вы прячетесь под броней.

— Довольно болтовни! — прервал Хирам его апологию предательства и шпионства. — Говори, зачем ты пришел к нам? Опять предать нас?

— Глупости! Сразу видно, что ты — не деловой человек, хотя сражаться и умеешь. Я же сказал вам, что пришел с дружескими намерениями. Но, разумеется, кого-нибудь я уж непременно предам — без этого я не могу обойтись. Но на этот раз не твоя, Хирам, очередь: я предаю не тебя, а Гермона. Каждый делает, повторяю, что может. Я же, со своей стороны, стараюсь все исполнять самым тщательным образом. Люблю делать дела чисто. Такова моя натура. Я поклялся Фульвии, что стану на твою сторону, и сдержу свое слово. Разумеется, не даром. Ты должен будешь заплатить мне, и заплатить щедро.

— Тебе будет достаточно одного таланта? — спросил Хирам.

— Уф! — вздохнул Фегор. — Клянусь богами, я и не подозревал, что ты можешь быть таким выгодным клиентом и награждаешь за маленькие услуги по-царски. Знай я это, давно бы перешел на службу к тебе. Чтобы заработать талант, я должен был до сих пор работать не меньше четырех-пяти лет. За талант я предам кого угодно, сделаю все, что тебе понадобится.

— Значит, ты действительно поможешь похитить Офир?

— Да, разумеется! Берусь возвратить ее тебе, но, конечно, при условии, что твои друзья помогут мне. Дело не такое простое и легкое. Без борьбы его не обделаешь. Тсоур боится нападения. Он принимает серьезные меры для того, чтобы не допустить похищения Офир.

— Хорошо! — подумав, ответил Хирам. — Если ты говоришь серьезно, то все мои воины в твоем распоряжении. Когда же ты думаешь приняться за дело?

— Хорошо мгновенно раздавить сандалией скорпиона, когда тот ползет! — ответил Фегор. — Но такие предприятия, как наше, можно только испортить излишней торопливостью. Ни сегодня, ни завтра. Покуда тут царит еще сравнительный порядок, было бы, по меньшей мере, глупо делать что-нибудь. Но ты, наверное, уже слышал о грозе, идущей на Карфаген.

Хирам кивнул.

— Ну вот. Боги, какая сумятица вскоре поднимется тут, в гордом Карфагене! — как будто со злорадством хихикнул Фегор. — А какая паника! А сколько бестолковщины! А сколько неосторожных глупостей и промахов наделают люди, которые считают себя умными! Держу пари, что не только гордый Гермон или нежно влюбленный в твою невесту Тсоур, но и мудрейший Совет Ста Четырех — все потеряют голову, станут беспомощными, как дети. Разумеется, тогда ослабят надзор, займутся другим. Тогда мы и будем орудовать.

— Но верно ли то, что Рим собирается начать войну с Карфагеном? Может быть, это только пустая угроза? — спросил Хирам.

— О, начать войну? — воскликнул Фегор. — Но республика сама уже, словно баран, отдалась в руки римлян! Этой ночью вернулись из Рима послы. Они ездили туда жаловаться на постоянные притеснения, которые чинит Карфагену Массинисса. В Риме их прижали, римляне обвинили во всем Карфаген, римляне потребовали исполнения унизительных условий. И Карфаген отдался на милость римского сената, приняв все его требования.

— Без сопротивления? Без борьбы? — вскочил, сжимая кулаки, Хирам.

— А кто стал бы сопротивляться? — спокойно ответил Фегор. — У нас нет больше армии.

— Но зато у нас есть могущественный флот, который еще может оспаривать у римлян победу…

— Наш флот безоружен.

— Как безоружен? Что ты говоришь?

— Да, Совет Ста Четырех взял на себя обязательство выдать римлянам все оружие, какое только имеется у нас в наличности. Завтра двести тысяч кирас, все мечи, щиты и даже тяжелые боевые орудия, катапульты, будут погружены на корабли и отправлены в Рим. А потом война все равно вспыхнет, в этом нечего сомневаться, и Карфаген уже не выйдет из нее победителем. Римляне слишком хорошо умеют обделывать свои дела.

— Но мы будем бороться! — с дикой силой воскликнул Хирам. — Мой меч еще послужит моему отечеству, пусть даже из-за этого я потеряю любимую женщину.

Фегор повернулся к дверям.

— У меня много дел! — сказал он равнодушно. — До свидания. Я ухожу. Ты же, Хирам, довольствуйся покуда теми сведениями, которые получил: голубка твоя жива, находится здесь, по крайней мере ей не грозит никакая опасность. А там посмотрим, что можно будет сделать…

По уходу Фегора люди Хирама, окружив своего предводителя, вступили в оживленный разговор. Разумеется, речь шла о судьбах Карфагена, о грозящей «Владыке Морей» опасности. Вспомнились годы былой славы Карфагена, когда его грозный флот господствовал на всем Средиземном море, ходил за Геркулесовы Столпы, в воды, омывающие таинственные земли угрюмого Севера и далекого Запада. Вспоминали былые победы и славные походы, пытались на все лады объяснить, каким образом Карфаген дошел до унижения, до рабского подчинения требованиям Рима, под стенами которого еще недавно стояла грозная армия Ганнибала.