В тот же день государь собрал военный совет для решения важного государственного дела: в каком месте при устьях Невы заложить крепость и новую столицу Российского государства?
      Перед открытием совета генерал-адмирал Головин, первый в России кавалер знатнейшего ордена св. Андрея Первозванного (вторым был гетман Мазепа), торжественно возложил знаки этого ордена на главных виновников морской победы над шведами — на самого царя и его любимца, Меншикова. Таким образом, государь был третьим кавалером высшего в России ордена.
      Военный совет постановил: тотчас же отправиться в полном составе для всестороннего осмотра всех устьев Невы, её дельты и всех омываемых здесь Невою островов.
      Маленькая флотилия, проследовав Большою Невою на всём её протяжении, вышла на взморье.
      Шведский флот все ещё стоял неподвижно против устья Большой Невы, но на таком расстоянии, что пушки его не могли достигнуть скромной флотилии русских карбасов, как бы дразнивших собою шведских великанов. С кораблей заметили царя и его приближённых. Зрительные трубы шведских капитанов направились на дерзкие лодчонки.
      Меншиков снял шляпу и замахал ею в воздухе…
      — Здравствуйте, друга, несолоно хлебавши! — крикнул он.
      Государь весело рассмеялся. Взор его выражал вдохновенное торжество.
      — Близок локоть, да не укусишь, — сказал он.
      — Они грозят кулаками, государь, — заметил Ягужинский.
      Зоркие глаза Павлуши заметили эту бессильную угрозу.
      — Кабы мы не лишили их лоцманов, нам бы не справиться с Нумерсом, — серьёзно заметил генерал-адмирал. — Кстати же и ветер им на руку с моря.
      — Да и вода поднимается, им же на руку, — сказал государь.
      Головин, сам правивший рулём на царском карбасе, скомандовал гребцам, и царский карбас вместе с другими стал огибать, по взморью, остров Хирвисари, чтобы войти в Малую Неву.
      — И чего они стоят в море? Чего ждут? — говорил Пётр.
      — Подмоги, чаю, государь, сухопутной, либо от Выборга, либо от Нарвы, — заметил Головин.
      — Добро пожаловать! — сверкнул глазами Пётр. — Мои молодцы теперь уже не те, что были под Нарвой, наука нам впрок пошла.
      Долго маленькая флотилия плутала по лабиринту всех рукавов Невы. Обогнув остров Хирвисари со взморья, она проследовала Малой Невой вверх, мимо острова Койвисари, ныне Петербургской стороны, и мимо маленького острова Иенисари, где ныне крепость, и повернула в Большую Невку, следуя мимо острова Кивисари, ныне Каменного, мимо Мусмансгольма, ныне Елагина, и, обогнув остров Ристисари, ныне Крестовский, Малою Невою вошла опять в Большую Невку.
      На всём останавливался взор царя, все обсуждала и взвешивала его творческая мысль, во все вникал его всеобъемлющий гений.
      — Сими дыхательными путями будут дышать великие лёгкие моей России, — говорил он в каком-то творческом гипнозе.
      — Отдушины знатные, — согласился Головин.
      — Воды что в Ниле,-продолжал государь. У него из ума, по-видимому, не выходил Александр Македонский с его новой столицей в дельте Нила.
      Меншиков, умевший отгадывать мысли царя, заметил:
      — А поди, он, Александр Филиппович, не с таким тщанием, как ты, государь, изучал дельту Нила.
      — Да у Александра Филиппыча, чаю, не стоял за спиной Нумерс со шведским флотом, как ноне у меня, — проговорил Пётр.
      Карбасы, выйдя из Большой Невки, снова повернули вниз по Большой Неве.
      — Стой! — сказал царь, когда его карбас поравнялся опять с островом Иенисари. — Осмотрим сие место.
      Карбас причалил к берегу. Все вышли на островок и исследовали его со всех сторон.
      — Государь! — вдруг радостно воскликнул Павлуша Ягужинский. — Изволь взглянуть наверх.
      — Что там? — спросил Пётр.
      — Над тобою, государь, кружит царь-птица! — с юношеской живостью говорил Павлуша. — Орёл над тобой, государь, — счастливое знамение.
      — Откуда тут быть орлу? — удивился царь.
      — А вон и гнездо на дереве, государь, — сказал Меншиков.
      Огромная шапка, точно гнездо аиста, чернела между ветвей с начинавшими распускаться зелёными листьями.
      — Знамение, знамение! — радовался Ягужинский. — Такой же орёл кружил над Цезарем, когда он переходил через Рубикон.
      Государь задумчиво следил за плавными взмахами гигантских крыльев царственной птицы.
      — Какой полет! — тихо заметил он.
      — Твой полет, государь, — сказал Меншиков.
      Исследовав островок Иенисари и его окрестности, государь остановился на решении, что лучше этого островка для сооружения крепости и быть не может.
      — Кругом вода, и никаких рвов копать нет надобности, — говорил он возбуждённо. — Сие место не Ниеншанцу чета. Мимо сего островка, чаю, не токмо корабли с моря, но и рыбацкая лодка не проскользнёт. А по другим рукавам Невы большим судам ходу нет. Назло братцу моему Карлу я новую свою столицу срублю моим топором на его земле, на сей стороне Невы, на острове Койвисари, а на левой стороне Невы разведу огород на славу, сей огород украшу статуями, каковые я видел в Версале, и назову сие место «Парадизом». Самый же город расположу на острове Хирвисари. А по малом времени, чаю, с Божьей помощью, и на левую сторону Невы перекину город.
      — А орёл все кружит, — не переставал радоваться Ягужинский. — Теперь я вижу, что на гнезде сидит орлица.
      — Ну, Павлуша, — ласково проговорил Пётр, — не вывести уж тут ей своих орлят.
      — Почему, государь?
      — А потому, что завтра же мой топор учнет тут ходить по деревам, — сказал Пётр. — И будет прочна моя тут построечка: стоять ей здесь, пока земля стоять будет и солнце по небу ходит.
      Окончательно было решено: на Иенисари заложить крепость, а новую столицу — там же, только за протоком, на острове Койвисари, что ныне Петербургская сторона.
      Возвращаясь после этого в лагерь, государь долго погружён был в думы; но Меншиков и Ягужинский, привыкшие читать в его душе по глазам и по лицу, понимали состояние этой великой души… То, о чём он по целым дням и ночам мечтал в своём рабочем покое в Москве, к чему с неудержимою страстию рвались его думы, теперь достигнуто. Нева — это окно в Европу, — его река! «Чужое» море — теперь его море!
      — Там я заложу верфь, — указывал он на левый берег Невы, где ныне Адмиралтейство. — Здесь — артиллерийский парк, — указал он на берег Выборгской стороны.
      Потом, обратясь к артиллерийскому полковнику Трезини, родом итальянцу , Пётр сказал: — Тебе работы будет по горло.
      — Рад служить великому государю, — поклонился Трезини.
      — Чаю, не позабыл своей науки, живучи у московских варваров?
      — Архитектуры, государь? — спросил Трезини.
      — Да, стройки, да только вечной, как вечен ваш Рим.
      — Думаю, государь… Но построить новый Рим — не хватит человеческой жизни, — отвечал бравый потомок Гракхов. — Даже о Коринфе старая римская пословица говорит: Alta die solo non est exstructa Corinthus.
      — А сие что означает?
      — И Коринф построен не в один день.
      — A y нас, государь, у немцев, имеется такая же пословица о Риме, — сказал полковник Рене: — Rom ist nicht auf einmal erbaut.
      Но государь, кажется, все забыл, когда карбас его поравнялся с шведскими великанами, отбитыми столь молодецки, кораблями «Астрель» и «Гедан». Глаза его сверкнули гордою радостью.
      — Данилыч! — окликнул он Меншикова, сидевшего около Головина.
      — Что изволишь приказать, государь? — отозвался тот.
      — Сегодня же посылай гонца в Новгород к митрополиту Ионе с указом, чтоб немедля прибыл сюда для освящения мест под крепость и новую столицу.
      — Слушаю, государь, а к какому дню?
      — К Троице.
      Так жаждала великая душа заложить первый камень на том месте, где теперь раскинулся на сотни вёрст великий город с его величественными храмами, дворцами, город с его миллионным населением, с парками, садами, всевозможными учебными заведениями, город, изрезанный стальными полосами рельсов, опутанный паутиною телеграфных и телефонных проводов, из которого исходят вести вплоть до бурных вод Тихого океана…
      Как было не трепетать великой душе, провидевшей мировую миссию своего народа в будущем!

      Настал, наконец, желанный день.
      К 16 мая войска, взявшие Ниеншанц и овладевшие всею Невою и её дельтою и стоявшие лагерем — пехота по ту сторону Невы, а кавалерия — на левом её берегу, все придвинулись к месту закладки крепости и новой столицы. Невская флотилия, на которой прибыли войска к месту закладки, так запрудила берега Иенисари и ближайшие берега Койвисари, что прибывший из Новгорода владыка Иона со всем собором духовенства, с хоругвями и образами, а затем и государь с блестящею свитою только с помощью удивительной распорядительности Меншикова, уже назначенного губернатором будущей столицы, могли свободно пройти к месту молебствия и закладки.
      Ярко отливали на солнце андреевские ленты новых кавалеров — самого государя, Меншикова и старого Головина. Богатые ризы духовенства из золотой парчи, украшенная драгоценными камнями митра Ионы, искрившиеся золотом и алмазами иконы, блестящее вооружение войска — все как будто говорило: «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в он…»
      Да, это был великий день на Руси.
      Началось молебствие.
      Павлуша Ягужинский, стоявший около царя, почти не спускал восторженных глаз с его лица. Никогда он не видел такого, казалось, лучезарного лица!
      В руках Павлуши находился небольшой золотой ларец. Когда юный денщик все же опускал глаза на ларец, то машинально повторял шёпотом слова, начертанные на его крышке.
      «От воплощения Иисуса Христа 1703, маия 16, — шептали губы Павлуши, — основан царствующий град Санкт-Питербурх великим государем, царём и великим князем Петром Алексеевичем, самодержцем Всероссийским».
      По окончании молебствия митрополит окропил святою водою царя, его свиту и выстроенные полукруглыми шпалерами войска.
      — Александр Данилыч, подай лопату, — сказал государь.
      Меншиков, взяв железную лопату у стоявшего на фланге великана Лобаря, подал царю.
      Поплевав на руки, как это делают настоящие землекопы и плотники, государь глубоко всадил заступ в землю, где должен был находиться центр закладки, разом выворотил громадную глыбу влажного грунта.
      — Вишь, и на руки поплевал, и впрямь, что твой землекоп…
      — Эвона, какой комище выворотил, — перешёптывались между собой преображенцы.
      А Лобарь, глядя на работу царя-исполина, думал: «Поди, и я не осилил бы царя-батюшку… Вишь, как засаживает! Того и гляди заступ вдребезги…»
      Меншиков, взяв другой заступ, тоже стал копать рядом с царём.
      Не утерпел Лобарь, завидно; захотел помериться силою с государем и взял заступ у соседа.
      Вывороченная глыба оказалась больше государевой. Последний заметил это и улыбнулся.
      — А! И дядя Терентий пристал к нам, — сказал он. — Спасибо.
      — Рад стараться, государь-батюшка, — отозвался Лобарь, выворачивая горы чёрного грунта.
      Тогда бросились с заступами и другие преображенцы, и в несколько минут яма была готова.
      — Подай ларец, Павел, — обернулся государь к Ягужинскому.
      Тот подал. Между тем солдаты опустили в яму выдолбленный из гранита четырехугольный ящик, и митрополит окропил его святою водою.
      Тогда государь, припав на колено, вложил ларец в ящик и, прикрыв его дёрном, тут же собственноручно вырезанным, торжественно возгласил:
      — Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь! Основан царствующий град Санкт-Питербурх!
      В основу этого города положена, в золотом ларце-ковчеге, частица от апостола Андрея Первозванного.
      Это — глубокий религиозно-национальный символ. Известно, что Андрей, брат апостола Петра, был «первым призван» (отсюда — Первозванный) Спасителем в Свои ученики, и он же первый принёс слово Евангелия чрез Малую Азию и Чёрное море к нам в Скифию, и, по преданию, на месте будущего Киева водрузив крест, сказал уже своим ученикам: «На сих горах воссияет благодать Божия и воздвигнется великий град». Оттуда апостол доходил даже до Ильменя.
      Едва произнесены были государем последние слова, как все опять увидели в небе парящего орла и приняли его за знамение .
      В тот же момент воздух потрясён был пушечными выстрелами с стоявшей у берега невской флотилии, и этим залпам вторили крепостные орудия со стен Ниеншанца.
      Затем, под гром орудий, государь вместе со свитой, предшествуемый митрополитом и духовенством с хоругвями и образами, двинулся в глубь островка Иенисари и, остановившись у протока Иенисари от Койвисари, подозвал к себе Ягужинского, у которого теперь в руках был царский топор.
      — Подай топор, — сказал государь, ища что-то горевшими вдохновением глазами.
      И он нашёл. Это были две стройные, высокие берёзы.
      Царь срубил их, обтесал, заострил собственноручно стволы и приказал инженер-генералу Ламберту выкопать в земле две глубокие лунки, на расстоянии нескольких сажен одна от другой.
      — Ишь как ловко тешет, — переглядывались меж собой семеновцы.
      — Не диво: в Галанской земле, сказывают, он, батюшка, сам доски тесал и стругал, и сам корабли строил.
      — Ну и дока во всём, храни его, Господи.
      Тогда государь связал верхушки срубленных берёз и вставил стволы их в готовые лунки, так что берёзы образовали проход, подобие арки или триумфальных ворот.
      — Это что ж буди? — переглядывались семеновцы.
      — А это называется… как бишь его?
      — Трухмальные порты.
      — Порты! Что ты! Эко слово брякнул!.. Там, вишь, святые образа и сам владыка, а он — на! — порты!
      — Порты — трухмальные порты и есть! — настаивал сведущий в этом деле семеновец. — Так, чу, за морем повелось: ежели какой праздник, так все проходят в трухмальные порты, кои бывают каменны и обвешиваются зеленью, как у нас в семик либо на Трощу.
      — Да у нас ноне Троица и есть.
      Государь между тем снова взялся за заступ и наметил места закладки крепостного рва и ворот.
      Чтобы видеть, сколько предстояло трудностей для создания новой столицы, приведём слова автора «Панорамы»:
      «Поднятие низменного острова Иенисари, расчистка земли, вырубка леса, построение крепости и домов и другие работы требовали большого числа рук, и потому царь, употребив на сии работы сначала бывшие у князя Репнина войска, также ингерманландцев, повелел прислать из России тысячи рабочих и мастеровых, равномерно казаков, татар и калмыков, присоединяя к ним значительное число пленных шведов, так что тою же лета сорок тысяч человек, разных племён и наречий, разделённых на две очереди, трудились над созиданием Петербурга. Казённые работники получали от казны только пищу, а вольные сверх оной и плату, по три копейки в сутки. За недостатком инструментов и землекопных орудий большая часть работы производилась голыми руками, и вырытую земли носили на себе в мешках или даже в полах платья. Если к сему прибавить, что работавшие не имели не только жилищ, но даже необходимого крова и нередко томились голодом, ибо не всегда успевали доставлять им потребное количество съестных припасов, то можно вообразить, каких неимоверных трудов и усилий стоило первоначальное обстроение Петербурга. Но того требовали обстоятельства, того требовала польза целой России».
      Короче говоря, создание Петербурга Державным плотником было борьбой титана с природою и стихиями, и титан победил, положив основание городу, в котором, как в фокусе государственности, с течением времени сосредоточилась вся интеллектуальная мощь великой страны, её коллективный государственный ум, её коллективное законодательное творчество, её коллективная работа в области наук и искусств — и единодержавная воля венчанного потомка Державного плотника.

К читателям

Часть I. РОДСТВО НЕ В ОБРАЗЕЦ
HE ЗНАЕШЬ: ГДЕ НАЙДЁШЬ, ГДЕ ПОТЕРЯЕШЬ