Все факты остаются.
      Император Иоанн Антонович родился 12 августа 1740 года.
      Шестнадцатого октября 1740 года императрица Анна Иоанновна объявила его императором .
      Двадцать пятого ноября 1741 года Елизавета Петровна арестовала Иоанна.
      С 25 ноября 1741 года арестанта перевозят из крепости в крепость, а 5 июля 1764 года офицеры Данила Власьев и Лука Чекин убивают его.
      Все факты остаются.
      Василий Яковлевич Мирович родился в 1740 году.
      Он был подпоручиком Смоленского пехотного полка.
      В ночь с 4 на 5 июля 1764 года Мирович поднял восстание. У него было 38 солдат.
      Он был казнён 15 сентября 1764 года, в среду, в Петербурге, на Петроградской стороне, в Обжорном ряду.
      Все факты остаются. Факты – важны. Но не менее важна и трактовка фактов.
      Итак, трактовка.
      Происхождение Иоанна Антоновича. Что говорит о происхождении официальная историография? Вот список слабоумных предков Иоанна и попытка комментария:
      1. Прадед – царь Иван Алексеевич: от природы скорбен головой, заика, болел цингой, плохо видел.
      Почему царь Иван был «от природы скорбен головой» – хорошо известно. Только потому, что, как старший брат, он должен был стать императором, а стал – Пётр I, младший.
      Цингой он болел не потому, что был глуп. «Плохо видел» – этим недостатком страдали тысячи гениальных людей, в том числе и Гомер. Но никому ещё не приходило в голову приписывать Гомеру идиотизм.
      2. Прабабка – царица Прасковья Фёдоровна: выросла в предрассудках и суевериях, грамоте была обучена довольно плохо, хитрость и вкрадчивость заменяли ей ум, страдала припадками бешенства.
      В предрассудках и суевериях выросли Архимед, Спиноза, Кант, Лейбниц, Локк, Ломоносов, Гегель, Фёдоров, Ницше; Жанна д'Арк, Мария-Терезия, королева Виктория, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина I и Екатерина II, Мария Медичи, Мария-Антуанетта, Маргарита Наваррская. Хитрость и вкрадчивость заменяли ум и им. Никакими припадками бешенства царица Прасковья не страдала. Она была вспыльчива и истерична.
      3. Дед – Карл-Леопольд: был известен сварливым, вздорным и беспокойным характером; был слабоват умом.
      Вздорны, беспокойны были Микеланджело, Гойя, Лев Толстой, Бетховен, Гюго, Бернард Шоу, Рабиндранат Тагор. «Слабоват умом» – суффикс «ат» вообще имеет только литературно-художественное значение, когда нужно сказать что-то приблизительное.
      4. Бабка – царевна Екатерина Ивановна: могла служить типом пустой, избалованной барышни.
      «Пустая, избалованная барышня» – уж никак это не характеризует дегенератизм рода. Так можно сказать о любом, кто тебе не нравится.
      5. Мать – Анна Леопольдовна: недальняя по уму и ветреная, она была плохо воспитана. Все умственные способности её, от рождения слабые, были подавлены ещё в юности одной чувственностью.
      Так пишет историографическая комиссия через сто с лишним лет. А вот что пишет современник Анны Леопольдовны, который видел её ежедневно и служил в её кабинетах. Пётр Панин пишет:
      «Она одарена была хорошим умом, добрым сердцем и возвышенною душою, никому в жизнь свою не сделала зла, даже слуги её обожали, была весела и приятна в обхождении, по-русски, по-немецки и по-французски говорила свободно».
      6. Отец – Антон-Ульрих: не кончил полного курса наук, белолицый, подслеповатый, золотушный, очень робкий.
      Самый сильный аргумент не в пользу Антона-Ульриха – «белолицый» «Очень робкий» или «очень смелый» – пустословие. Гораций был «очень робкий» – он бросил щит на поле боя и убежал писать стихи. Герострат был «очень смелый» – он сжёг прекрасный храм, только чтобы прославиться Но это ничего не прибавило и не убавило в характеристиках потомства: первый – гений, второй – дурак. «Не кончили полного курса наук» – Бальзак, Достоевский, Толстой, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Байрон, Бах, Ван-Гог, Сен-Симон и другие.
      7. Сестра – Елизавета: подвержена частым головным болям, страдала помешательством в 1777 году, но после оправилась.
      «Подвержено частым головным болям» три четверти человечества. Как можно страдать помешательством в энном году, а потом оправиться в следующем году? Помешательство – это всё-таки не грипп.
      8. Брат – Пётр: имел спереди и сзади горбы, кривобок, косолап, страдал геморроидальными припадками, прост, робок, застенчив, молчалив, до обмороков боится вида крови.
      Паганини был уродлив. Геморроидальными припадками в средние века страдали чуть ли не все. Чтобы доказать глупость Петра III, Екатерина писала, что он – «любил устриц»! Чтобы доказать слабоумие предков Иоанна Антоновича, историческая комиссия пишет об их «застенчивости и простоте»! Особенно если человек до обмороков боится вида крови – он, безусловно, сумасшедший. Придётся ещё прибавить. Байрон был калека. Сервантес – тоже. Тургенев до обмороков боялся вида крови.
      Все перечисленные выше разоблачения комиссии – никак не криминал для определения умственных способностей, а ведь комиссия пишет именно об умственных способностях предков Иоанна, чтобы приписать ему наследственное сумасшествие. Бетховен был глухой, а Фонвизин паралитик. Но они не были сумасшедшими.
      В русской народной песне поётся:
 
Лишь слепые всё видят,
Лишь глухие всё слышат,
Лишь немые поют песни.
 
      Из всей монографии о предках – только два серьёзных обвинения:
      «Скорбен головой и слабоват умом».
      Но эти обвинения несерьёзны. «Скорбен головой и слабоват умом» – так говорят о любом, кто не согласен с моим мнением.
      Все.
      Генеалогия Иоанна Антоновича медицински вполне нормальна.
      Замечателен вывод комиссии:
      «Достаточно взглянуть на силуэты этих несчастных предков, чтобы по профилям, по неправильной форме головы догадаться о их слабоумии».
      Теперь. Как же доказывает сама Екатерина сумасшествие самого Иоанна Антоновича?
      Она доказывает ещё проще. Она использует документы Сената, протоколы следствия по делу Мировича.
      Процитируем ещё раз донесения Овцына и показания Власьева и Чекина.
      Вот какую фразу использует императрица для своего манифеста:
      «Овцын: «Иоанн Антонович в уме несколько помешался».
      Так цитирует Екатерина. Но донесение Овцына выглядит несколько иначе:
      «Овцын: « Хотя в арестанте болезни никакой не видно, только в уме несколько помешался».
      Екатерина цитирует:
      «Овцын: «Видно, что сегодня в уме помешался больше прежнего».
      А вот фраза Овцына из протоколов Сената:
      «Видно, что сегодня в уме гораздо более прежнего помешался. Не могу понять, воистину ль он в уме помешался или притворничествует».
      Екатерина использует фразу Овцына о хроническом беспокойстве Иоанна Антоновича:
      «Овцын: «Арестант временами беспокоен».
      Фраза Овцына на самом деле:
      «Арестант здоров и временами беспокоен, а до того его всегда доводят офицеры, которые его дразнят».
      Екатерина ни слова не пишет об офицерах, которые дразнят Иоанна. Почему-то ей необходимо реабилитировать их, убийц – Власьева и Чекина. Почему – попытаемся выяснить ниже.
      Сейчас главное: опровергнуть основной тезис императрицы – Иоанн болен. По традиционным понятиям медицины того времени («в здоровом теле – здоровый дух»), если человек болен телом, то он болен и душой.
      Но здесь-то и начинается крушение всех аргументов, так старательно подтасованных Екатериной.
      Ничего подобного.
      В течение двух лет комендант Шлиссельбургской крепости Овцын ежедневно видит заключённого. Овцын еженедельно и честно доносит в Тайную канцелярию: «Арестант здоров».
      Тайная канцелярия провоцирует – по наущению Елизаветы, а потом Екатерины:
      «Не помешался ли узник?».
      Им нужно, чтобы опасный претендент на престол был сумасшедшим. Тогда – расправа проста и безответственна.
      Два года Овцын пристально присматривается к молодому человеку. И доносит о своих сомнениях:
      «Если Тайная канцелярия подозревает, что узник помешался, может быть, он и помешался, только тщательно скрывает свой психоз. Но, может быть, он и не помешался, а притворяется».
      «На прошлой неделе его опять дразнили офицеры. У него от ненависти почернело лицо».
      Почернело лицо – ну, значит, помешался.
      «Но арестант всё время здоров и физически развит, даже больше, чем положено узнику, не занимающемуся физическими упражнениями».
      Так, пока Овцын подглядывал в замочную скважину за поведением «безымянного колодника» и прикидывал, помешался ли Иоанн или притворяется, это дитя тёмных тюрем подкралось к двери, распахнуло дверь, Иоанн схватил Овцына за рукав тулупа и так рванул, что оторвал рукав.
      – Отдай хоть рукав, ты, полоумный! – в отчаянии взмолился Овцын.
      – Ничего, помёрзни, холуйская морда! Не будешь больше подглядывать, свинья!
      Оторвать рукав у тулупа, сшитого из овчины, замёрзшей на морозе, как свинец, может человек не просто сильный, а – очень сильный. Полицию никогда не одевали в гнилые шубы.
      Овцын в смятении, он рассуждает:
      «Иоанн или помешался, или высок и горд духом: он не побоялся оторвать рукав у коменданта, от которого зависит многолетнее его (Иоанна) благосостояние».
      Иоанн Антонович был здоров.
      Он был здоров, как может быть здоров человек двадцати четырёх лет, который двадцать лет провёл в камере-одиночке, плохо питался, не дышал свежим воздухом.
      Но ведь его посадили в тюрьму ребёнком, его организм с детства приспособился к таким условиям, такие условия стали для него естественными.
      Никогда – за двадцать четыре года – Иоанн не болел ни одной болезнью.
      Сама Екатерина не упустила бы случая перечислить его болезни, если бы они были.
      Она не упустила бы распространиться о его единственной болезни, если бы болезнь – была.
      Она ни слова не написала о его болезнях. Значит, их – не было.
      И императрица Екатерина II, и её обер-гофмейстер, действительный тайный советник Никита Панин, глава Тайной канцелярии, сенатор и кавалер, – и она, и он мечтали, чтобы Иоанн заболел. Об этой их мечте свидетельствует инструкция, данная коменданту Бередникову (Овцын ушёл в отставку, Бередников – заместил).
      Вот текст инструкции:
      «Гарнизонного лекаря к Власьеву и Чекину допускать, лишь бы лекарь не увидел арестанта. А если арестант заболеет, то лекаря к нему не допускать, а сообщить мне (Панину)».
      Та же мечта и в инструкции об обслуживании арестанта. Инструкция Власьеву и Чекину:
      «Если арестант опасно заболеет и не будет никакой надежды на выздоровление (!!!), то позвать в таком случае для исповеди священника (!!!)».
      НО НЕ ВРАЧА!
      Напрасные грёзы.
      Иоанн Антонович оказался катастрофически здоровым больным.
      Власьев и Чекин дразнят узника. Им тем более приятно его дразнить, что им нечего делать. Их обязанность – лишь смотреть на императора и кормить его. Но Иоанн – не шедевр живописи, чтобы на него можно было беспрестанно и с наслаждением смотреть. Но Иоанн – не гусь в клетке, которого нужно откармливать на ярмарку. Полицейским персонам скучно. Они дразнят Иоанна ещё и потому, что дразнить его – лестно. Они простые офицеры, а он император. Это-то и льстит их холуйскому самолюбию.
      Иоанн сердится, ругается, дерётся, бьёт офицеров по морде ложкой. Офицеры обижаются и доносят:
      «Он буйствует. Он бьёт нас по морде ложкой. Он – сумасшедший».
      Кто же сумасшедший?
      Молодой человек двадцати четырёх лет, который на оскорбление словом (его дразнят два дурака) отвечает оскорблением действием (бьёт двух дураков ложкой по морде)?
      Более нормальную реакцию нормального человека трудно себе представить в такой ситуации. Сумасшедший ещё подумает, бить или не бить обидчика, – человек нормальный обязательно ударит.
      Самый сильный силлогизм в донесениях Овцына:
      «Безымянный колодник» кричит на все обиды и оскорбления: «Я – император Иоанн Антонович! Я – вашей империи государь, вы – свиньи!»
      Овцын пишет:
      «В припадках бреда называл себя императором. Он, несомненно, умалишённый».
      Без тени стеснения последующая историография цитирует эти фразы как самые несомненные доказательства сумасшествия Иоанна Антоновича.
      Пускай у недоразвитых офицеров хватало наглости писать о сумасшествии Иоанна. Они – убийцы. Они – свидетели пристрастные. Им нужно оправдаться во что бы то ни стало. Одно дело – убить помешанного колодника, другое – убийство разумного императора. За это просто поплатиться. Клевету офицеров можно понять. Она – во имя спасения самих себя.
      Но как можно оправдать историографическую комиссию – ведь им досконально известно, что сумасшедшие слова: «Я – император Иоанн Антонович!» – кричит сам император Иоанн Антонович!
      Он, доведённый до отчаянья тупоумием телохранителей, орёт в их пьяные морды свою страшную и беспомощную тайну, а это бешеное полицейство хохочет и – определяет степень его умственных способностей!
      Запомним: больше ни в одном показании, ни в одном донесении, ни во время процесса, ни после суда, нет ни одного доказательства, ни одного конкретного примера или случая, который каким бы то ни было образом, прямо или косвенно, доказывал бы, что Иоанн был сумасшедшим.
      ЗНАЧИТ, ОН НЕ БЫЛ СУМАСШЕДШИМ.
      Власьев и Чекин рассказали на допросе новеллу о косноязычии императора. Их новелла – гипербола. Для пущей убедительности они рассказали, что он заикался до такой степени, что его нижняя челюсть ходила ходуном и совсем отваливалась.
      Екатерина подтвердила версию убийц.
      Она сама оповестила Сенат, что встречалась с Иоанном. Он произвёл на неё самое отталкивающее впечатление. Она расплакалась и уехала вся в слезах. Ей страшно было разговаривать с ним – так он заикался, как самый что ни на есть настоящий сумасшедший. У него была уродливая физиономия зверя.
      Это – неправда.
      Екатерина не встречалась с Иоанном.
      Если бы она встречалась, она посмаковала бы встречу сразу же.
      Она всё перепутала. Одним она рассказывала, что встречалась с императором два года назад в доме А. И. Шувалова. Другим – что встречалась год назад в доме И. И. Шувалова. Третьим – что встречалась в крепости. Четвёртым – что Иоанна привозил в её кабинет Н. И. Панин. И так далее.
      Екатерина помнила все даты и все встречи до мельчайших подробностей. Все её записки сверены с архивами – ни разу она ничего не перепутала. Если уж Екатерина перепутала событие двухлетней давности, значит, этого события совсем не было. Императрица не виделазаключённого, иначе она не стала бы описывать его «уродливую физиономию зверя».
      Потому что барон Ассебург, тайный советник датского посла при русском дворе, видел Иоанна.
      Восемнадцатого марта 1762 года Ассебург вместе с Петром III посетил Иоанна Антоновича в Шлиссельбурге . Пётр хотел освободить Иоанна, но не успел. Произошёл государственный переворот 28 июня.
      Ассебург записал в дневнике:
      «Иоанн был очень белокур, даже рыж, роста среднего, очень бел лицом, с орлиным носом, большими глазами».
      Ни слова об отваливающейся челюсти. Он описывает красавца! – орлиный нос, большие глаза, рыжие кудри.
 
      Восемнадцатого марта 1762 года Пётр III посетил Иоанна в Шлиссельбургском каземате .
      Пётр III не заметил, что Иоанн заикается.
      Пётр рассказывал английскому послу графу Букингему:
      «Разговор Иоанна был не только рассудителен, но даже оживлён».
      Может быть, Иоанн схитрил и притворился не заикой?
      Можно скрыть любую болезнь, косноязычие скрыть невозможно.
      Пётр несколько часов говорил с Иоанном – и ничего не заметил.
      Первое же слово, произнесённое калекой, должно было выдать его.
      Барон Н. Корф , полицмейстер Петербурга, присутствовал при этой встрече, он знал Иоанна с детства.
      И барон Корф – ничего не заметил!
      Обер-шталмейстер Нарышкин, барон Штернберг, секретарь Волков сопровождали Петра III. Они – присутствовали, они ни на минуту не отлучились из каземата.
      И они – ничего не заметили. Никакого косноязычия.
      Иоанн жаловался, шутил, шумел – волновался. Он даже запустил в потолок табуретку, и табуретка разбилась вдребезги.
      Но «безымянный колодник» – ни разу не заикнулся.
      В. Ф. Салтыков, который отвозил мальчика в Ригу, капитан Миллер, который отвозил Иоанна в Холмогоры, полковник Вындомский, начальник полиции в Холмогорах, сто тридцать семь несчастных полицейских, которые жили с Иоанном в Холмогорах двенадцать лет, сержант лейб-кампании Савин, который тайно вывез Иоанна из Холмогор в Шлиссельбург, майор Силин, который возил юношу в Кексгольм, капитан Шубин, первый полицейский при Иоанне в Шлиссельбурге, четыре коменданта Шлиссельбургской крепости – майор Гурьев, капитан Чурмантеев, майор Овцын, подполковник Бередников – более ста пятидесяти свидетелей в течение двадцати лет! – никто не заметил, что Иоанн Антонович был косноязычен.
      ЗНАЧИТ, ОН НЕ БЫЛ КОСНОЯЗЫЧЕН.
      Итак.
      Иоанн был здоров.
      Он не был сумасшедшим.
      Он не был заикой.
      Он знал, что он – император.
      Он был – опасен.
      Он был уже серьёзно опасен, потому что ему было уже двадцать четыре года, потому что в его пользу было уже четырнадцать заговоров.
      Это Власьев и Чекин были малограмотны. Об этом свидетельствуют все (больше полусотни) их доносы. Овцын писал:
      «Арестант доказывал Евангелием, Апостолом, Минеею, Прологом, Маргаритою и прочими книгами».
      А Власьев и Чекин писали, что «он не знал азбуки».
      Чтобы читать перечисленные комендантом Овцыным книги, нужно было знать по крайней мере два языка: современный русский и церковнославянский.
      Комендант Бередников писал, что он «читал газеты».
      Иоанн читал книги и газеты: он многое знал, обо всём слышал. Над ним издевались двадцать лет только потому, что он – претендент на престол. Он мог взбунтоваться.
      Он мог взбунтоваться и найти в той же Шлиссельбургской крепости людей, которые с радостью помогли бы ему расправиться с: Екатериной.
      Все мысли всех сословий – Шлиссельбургская крепость. Все мысли, все слухи. Наивность – Россия думает, что любой новый император её спасёт. В крепости – император. Ему – 24 года. Все знают – он разумен и религиозен. Чуть ли не каждый месяц – Сенат, суд: открылся ещё один заговор в пользу Иоанна. Его имя – уже миф. Четырнадцать заговоров за два года – неслыханно за всю историю России.
      Екатерина храбрится (диктатор – прихорашивается); но она напугана. Смертельно.
      Что-то нужно делать с Иоанном Антоновичем. Но – что?
      Убить тайно невозможно. Будет бунт!
      Убить публично нельзя: ни собственная Россия, ни Европа не простят. Будет бунт в России и ссора, разрыв со всеми королевскими домами Европы, то есть – смерть.
      Но и жить нельзя, когда в нескольких верстах от Зимнего дворца в камере-одиночке – император. Вся Россия – в беспокойстве, вся Европа сочувствует Иоанну.
      Опасного претендента нужно устранить. Но как?
      Сама по себе напрашивается другая версия убийства Иоанна Антоновича.
      Императрица – хитра.
      Она ищет исполнителей.
      Ей не нужны исполнители слепые, ей нужны романтики.

      Впоследствии, в манифесте от 17 августа 1764 года, Екатерина писала:
      «Мирович проведя жизнь свою в распутстве, мотовстве и беспорядке…»
      Какую жизнь?
      Мировичу двадцать четыре года.
      Он родился в Тобольске. Семья Мировичей, потерявшая все имения, сосланная, совсем обнищала. Отец Мировича служил капитаном в армейском полку. Из последних сил, из последних средств мальчика отдали в «немецкую» школу.