Говорят, что римский полководец Муций Сцевола очень страдал от того, что его полкам интенданты выдавали еду и оружие с большим опозданием.
      Тогда он пришел к Главному интенданту и сказал:
      – Почему мои солдаты еще не получили хлеб и дротики?
      Главный интендант читал роман Апулея "Золотой осел". Он посмотрел на Муция масляными глазами и улыбнулся. Не исключена возможность, что он еще и улыбался от мысли: "Сейчас я тебя помурыжу. Быстрый какой! Так я тебе и выдал. Нет, ты ко мне найди подход, пришли подарочек, а я посмотрю, что ты там прислал..."
      Но полководец оказался с характером. Он положил руку на жаровню, где тлели угли. Из руки пошел дым.
      – Батюшки, ну что за люди эти Сцеволы! – испугался интендант. – Выдайте ему хлеб и оружие. Пусть катится!
      Так в далекие времена снабжались воинские части.
      Впрочем, большинство историков этот приземленный вариант отвергают. Им подавай что-нибудь героическое. Они рассказывают, что Муций был всего лишь юношей, который пытался убить царя этрусков Парсену. Когда его схватили, он чтобы показать, с каким народом те имеют дело, положил руку на огонь.
      – Это же надо, что за люди – римляне. С такими лучше не воевать! – решили этруски.
      Во всяком случае этот поступок произвел сильное впечатление на потомков. Появились люди, которые стали говорить:
      – Да я лучше сожгу себе руку, чем соглашусь!
      В наши дни желающих жечь себе руки поубавилось. Больше пишут доносы или записки: "Находясь в стесненных обстоятельствах прошу выделить мне четырехкомнатную квартиру... Или – машину".
      Врет. Квартира есть. Машина – тоже.

      Император Калигула был человеком молодым и вздорным. Больше всего его взволновали возможности, которые открылись, когда он получил власть над Римом.
      – Ну что это за короткие вечерние представления? – возмутился он, побывав в цирке. – Что мы нищие? Государство не обеднеет! – И он приказал давать представления в цирках с утра до вечера, а потом и круглую ночь.
      – Так темно ночью, ваше императорское... – пытались урезонить его приближенные. – Народ расходиться будет, неровен час ноги поломают, у нас на улицах канав сами знаете сколько.
      – Зажечь факелы и чтобы освещали весь город до утра. Да расставить в цирке людей, швырять в народ монеты. Мешки на каждом углу с мукой... Кстати, что это некоторые сенаторы не очень радостно кричат при моем появлении?
      – Они-с из знатных родов-с, их бабушки и дедушки еще во время Помпея и Цезаря...
      – Наплевать мне на Цезаря. Как там на восточных границах, что делают даки?
      – Лютуют. Каждый год нападают на наши крепости. Пленных убивают.
      – Вот и хорошо.
      Гордых сенаторов стали посылать на службу в Дакию. Многие не избежали смерти. В сенате крики при появлении императора сделались радостнее.
      Но императору этого показалось мало.
      – Ваше императорское, – докладывали советники. – Может хватит представлений? Может выделим малость на обустройство города? Ишь как водопровод прохудился. Опять же канализация... того. Сами чувствуете, когда на носилках несут – приходится зажимать нос.
      – И зажму. Суетесь куда не следует... Вот скажите лучше, как разговорчики среди патрициев, продолжаются?
      – Увы!
      – И про что они гутарят?
      – Не нравится им почести, которые приказано вам отдавать.
      – Ах, не нравятся!
      И Калигула приказал ввести в состав сената лошадь. Так сказать кооптировал собственного жеребца, на котором изредка гарцевал по лужайке в загородном имении.
      "Лошади оказывать такие же почести, как и мне" – гласил указ. Вероятно это значило, что когда жеребца введут, сенаторы должны вскочить, а самые горластые еще и кричать "Салютантум!" Мол, привет, бурные продолжительные аплодисменты...
      Узнав это, возмутилась преторианская гвардия. Суровые воины, поднаторевшие в дворцовых переворотах, посовещались и решили, что лошадь – это чересчур. Они убили и Калигулу и его жену и дочь.
      Что касается жеребца, то история умалчивает – пострадал ли он? Могли выгнать из дворца. Так сказать, сослать без права переписки.
      Страдают всегда безвинные.

      Учителем будущего императора Нерона был мудрец Сенека. Его наставления были глубоки по мысли и совершенны по форме. Юношу обучили философии, живописи, музыке, пению и умению управлять колесницей, в которую запряжена лошадь.
      Вступив на престол он быстро нашел применение своим знаниям.
      Сперва пригодилась философия. "Все что ни делается, все к лучшему". Он приказал убить мать, которая мешала ему править и, как утверждали слухи – велел поджечь Рим, чтобы расчистить место для новых дворцов.
      Потом – настала очередь музыке и пению. Сперва император играл на кифаре и пел в собственном саду перед друзьями.
      – Какой талант пропадает! – восхищались друзья. Некоторые из них не могли отличить кифару от флейты. – Нет уж вы, ваше императорское, не забывайте и народ. Порадуйте подданных!
      Нерон для виду покочевряжился, а потом стал петь на сцене. Амфитеатр заполняли наемными хлопальщиками и те не жалея ладоней отрабатывали аванс.
      Между выступлениями Нерон не забывал и о семье и о государстве. Жену Октавию приказал сослать на уединенный остров и там убить.
      В государстве тоже не все ладилось: из Иудеи в Рим проникло вредное учение. В основном христианство нравилось простым необразованным людям.
      – Так что они там говорят? – спрашивал император у доносчиков, которые рыскали по базарам и площадям. – Любовь к ближнему? Не укради? Время жить и время умирать?.. Вот пуская сами и умирают.
      Он приказал христиан ловить и одних бросать в цирке на растерзание хищным зверям, а других, если представление было ночным, обмазывать смолой и поджигать. Подхалимы называли это веселенько: "факелы Нерона".
      Стали возникать заговоры. Первый был неудачным. В нем участвовал и погиб Сенека. Философ видно понял, что обучая будущего императора малость перемудрил. Последний заговор удался. Спасаясь от заговорщиков император спрятался на вилле у одного знакомого.
      – Мда, по всему видно вам конец, – не стесняясь, рассуждали те, кто пришел с ним. – Давайте мы вам могилку выроем... Вот так, готово. Теперь очередь за вами. Вот кинжальчик. Извольте сами, под ребрышко.
      – Какой артист погибает! Может не стоит? – ныл император.
      – Нет, нет, нет... Что, не хотите сами?
      История не любит уточнять: чья рука подняла нож? Какая разница, как умер комедиант.

      Третья жена императора Клавдия Мессалина была младше своего супруга.
      – Ну, конечно, мне пятьдесят, а девочке пятнадцать, – рассуждал император решаясь на брак. – Зато стройна, молчалива, улыбка загадочная. Это именно то, что нужно римскому народу.
      Загадочная улыбка вышла Риму боком – сплошными скандалами и потрясениями. Юная императрица меняла любовников, как перчатки. Соперниц не терпела.
      – Даже не убеждайте меня, – говорила она. – Зачем в Риме еще одна красивая женщина? Одной меня недостаточно? Подумаешь, какая-то Поппея Сабина! Да у меня линия спины не хуже.
      Оставшись наедине мучалась: "а вдруг хуже?"
      Кроме того, ненавистная Поппея положила глаз на актера Мнестера.
      – Мне он самой нужен, – рассуждала императрица. – Как великолепно на сцене он читает стихи:
      – Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовский возница.
      Пусть он ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал!..
      Надо и мне дерзать!
      У Сабины был нежный друг, сенатор по прозвищу Азиатик. Нашли доносчиков, которые рассказали Клавдию, что Азиатик будто бы собирается его убить.
      – Не могут же они все врать, – убеждала Мессалина мужа. – Ну и что же что он честный и гордый. Под суд этого гордеца!
      Суд приговорил Азиатика к смертной казни, но добродушный Клавдий позволил приговоренному самому выбрать себе смерть.
      – Свой последний день проведу так, – сказал сенатор. – Утром гимнастика, потом плавание. На обед жареный кабан с персиками. И тогда – ванна, теплая вода, два врача. Только чтобы вены мне они вскрывали поаккуратнее. Тело сжечь на костре.
      Так умер Азиатик.
      К безутешной Сабине были посланы надежные люди. Они ясно объяснили, что завтра ее поволокут в тюрьму и посадят в камеру с уголовниками. Гордая красавица приняла яд.
      Кстати, у нее был муж. Когда не следующий день Клавдий спросил его во время трапезы:
      – Что же ты один? А где же наша Сабиночка?