У доисторических художников жизнь тоже была не малина.
      Вырезав в глубине пещеры ножом на камне сюжет, творец приглашал старейшин.
      – Та-ак! – говорили старейшины, кутаясь в шкуры и вглядываясь в изображение. – Это что, сцена охоты?
      – Она, – ликовал художник. – Самое главное. Чем живы. Вот мамонт бежит, а вот мы. С копьями.
      – Верно!.. У нас, значит, полная свобода творчества... Та-ак... Но копья... Почему так крупно? Видна конструкция. Это запрещено.
      Художник мрачнел.
      – Копья соскоблить, нарисовать палочки, – начинали диктовать старейшины. – Боевой порядок воинов тоже нельзя – тайна племени. Число людей – тоже...
      – Да убери ты этих двуногих! – советовали художнику приятели-кроманьонцы. – Оставь одних мамонтов.
      – Сколько можно? – плакал художник. – Три тысячи лет рисуем только мамонтов да быков. Обрыдло!
      – Как знаешь... Между прочем, сегодня будут давать козье мясо. По спискам. Соскоблишь или нет?
      Художник скоблил...
      – Первобытное искусство несет в себе парадокс: точное знание анатомии животного и полное неумение нарисовать себя, демиурга, человека, – восклицают с кафедр ученые.
      Они витают в эмпиреях. Не знают простых причин.

      История изобретения, или вернее сказать приручения огня напоминает то, что спустя полмиллиона лет произошло с энергией атома.
      И в этом случае у истоков изобретения разгорелись споры: нужно оно или нет? По какому пути идти?
      Дело происходило так. Какой-то любознательный неандерталец, а может быть даже его предок, сидел в пещере и задумчиво вертел между ладоней палочку. Один конец палочки он случайно упер в сухую щепку. Из щепки появился дымок, кончик палочки почернел, а потом на нем заплясал алый язычок.
      – Огонь! – удивились пещерные жители. Пожары от молний и извержения вулканов они уже знали. – Эк он бежит! Надо ему щепочек подбросить.
      Запылал костер.
      – Значит так, – обратился к племени самый предприимчивый, – есть предложение: способ добывания огня застолбить. В там смысле, чтобы запомнить и все время им пользоваться. Какие есть мнения? Все-таки тепло и можно жарить мясо.
      – А шкуры зачем? – сказал самый ленивый. – Завернешься и хорошо. Что касается жарить, считаю это баловство. И сырое съедим.
      – Добывать долго, – поддержал его другой. – Вон сколько он руками вертел, ладони стер. Обучение опять же проходить надо, может не всякому это дано – вертеть?
      – Н-да, преимуществ мало, – согласился старейший, – недостатки перевешивают. Стало быть пес с ним. Забудем и выбросим.
      Умелец, добывший огонь, сидел как оплеванный.
      – Постойте, постойте, нельзя же с места в карьер. Отвергать легко, – пожалел его кто-то. – Давайте подумаем, может есть еще какое-то применение. Например, в военных целях.
      – Точно! – обрадовался самый воинственный. – Можно метать во врагов горящие сучья. Можно, взяв их в плен, прижигать пятки.
      – Так, так, так... – говорившие оживились. – Загнать в лес и спалить... Задушить дымом в пещере... Не плохо!
      Судьба изобретения была решена. Огню открыта широкая дорога. История человечества получила мощный толчок.

      Мамонт был любимой добычей первобытного человека. Лучший охотник племени подкрадывался к слону, когда тот щипал траву, и втыкал ему под хвост копье. Затем все племя шло по пятам истекавшего кровью животного... Мамонты гибли тысячами.
      Наконец одного любителя мяса озарило:
      – О, люди, дети людей! – обратился он к соплеменникам. – Не кажется ли вам, что скоро в тундре не останется ни одного мамонта? Надо ввести ограничения.
      – Видали? – возмутились охотники. – А есть нам что – крыс? Один ты умный!
      Провидцу размозжили голову топором.
      Но когда мамонты и, верно, исчезли, предсказателя вспомнили.
      – Накаркал, подлец! – объясняли старики молодым воинам. – Если бы не он, были бы мы с мясом!
      Так провалилась первая экологическая идея.

      В каменном веке было туго с женщинами. Их было мало. Женщин приходилось беречь, с их капризами считаться.
      Больше всего мужчин заботило, что женщины стали разборчивы. В брак они вступали только с красивыми и мужественными.
      Особенно негодовали старики и увечные. Они добились совещания. Повестку дня назвали просто: о мерах по дальнейшему повышению роли женщин.
      Совещались одни мужчины. Говорили о том, что волнует слабый пол.
      – Женщины недовольны существующим положением. Оно не отражает их растущей роли, – бубнил какой-то колченогий. – Женщина порой и хотела бы сменить партнера, не позволяет обычай.
      – Часть женщин, я бы сказал, большая и лучшая часть, хотела бы иметь в три-четыре раза больше детей, – уверял немощный старик, – но с одним мужем разве разбежишься?
      – Предлагаю установить так, – резюмировал самый подлый, – кто тебя в углу пещеры поймал, тот тебе и муж. Укрепится семья, не будет недовольных, перед женщиной откроются горизонты.
      Так и постановили. Для маскировки это дело назвали ученым словом "промискуитет".
      Нельзя сказать, что принимая решение, женщин игнорировали.
      За ними оставили право жаловаться.
      Жаловались они примерно сорок тысяч лет.

      Нашим далеким предкам, которые кочевали по просторам Европы, не был чужд каннибализм. Правда, себе подобных они ели не так уж часто и, надо полагать, эти факты не афишировали. Но возникли проблемы воспитания молодого поколения: "Врать ему или не врать?"
      Крошечный неандерталец вытаскивал из золы челюсть.
      – Что это? – спрашивал он.
      – Да так, завалили мы на днях саблезубого тигра, – говорил небрежно отец.
      – Какой же он саблезубый? Челюсть как твоя.
      – Н-да?..
      – Видишь ли, мой юный друг, – вмешивается дед. – Когда-то в стародавние времена тут был похоронен славный вождь.
      – Но челюсть-то совсем свежая!
      Взрослые переглядываются. Между тем, ребенок вытаскивает из земли две расщепленные и обглоданные берцовые кости.
      – А это что такое?
      Отец звереет.
      – Видишь ремень?
      – Но я должен знать правду.
      – Снимай штаны!
      Когда рев высеченного стихает, мать потихоньку выбрасывает из пещеры кости и взяв сына на руки, начинает ему рассказывать сказку про далекую страну, где всегда тепло и где молодые косули сами прыгают в западни.
      Взрослые сидят у огня и стараются не смотреть друг на друга. "Признаться, что ли? – думают они. – Ну едим себе подобных. Но ведь это факт – последнего съели в прошлом году. Может, больше и не придется есть. Умолчим! Нам скоро на пенсию, а ему жить. Не будем травмировать молодежь!"
      Сложная проблема отцов и детей стояла и перед жителями ледниковой Европы.

      Проблема абитуриентов также всегда стояла остро. Когда набирали в охотники, пещерные юноши и девушки сбегались со всей округи. Каждый хотел иметь в жизни гарантированный кусок мяса.
      – Так дело не пойдет! – решили старейшины. – Надо отсекать!
      Отсекли девушек. Им объявили, что охота не женское дело и что их место у очага.
      Наплыв юношей продолжался.
      Ввели экзамены. На стене рисовали изображение оленя и в него предлагали метать копья. Дело оказалось нехитрое, преуспевали почти все.
      Тогда в глубине пещеры установили глиняную болванку, на нее напялили шкуру медведя. За сталагмит посадили шамана. Абитуриент должен был в кромешной темноте найти чучело и, не испугавшись рыка, который издавал шаман, пронзить сердце зверя.
      Пещера была глубокая и запутанная. Шаман ревел, как настоящий медведь. Появились двойки и отказы. Старейшины было успокоились.
      Но вскоре отметки снова поползли вверх. Уже никто не отказывался. Приемная комиссия недоумевала.
      И тут шаман, который сидел за сталагмитом, обратил внимание на то, что медведя находят уж больно быстро. И копьем тыкают без промаха. И даже сопят и покашливают в темноте как-то на один лад.
      Устроили облаву и выяснили, что за небольшую мзду экзамен сдают подставные лица. Одни и те же.
      – Отсекать! Отсекать! – решили старейшины и добавили в экзамен еще отсечение пальцев. Этим они убивали трех зайцев: ужесточили требования к поступающим, метили сдавших и отпугивали подставных лиц.
      Абитуриент пошел мужественный. Наступил, наконец, порядок.

      Предметы, найденные во время раскопок, многое могут рассказать опытному археологу. На черепе неандертальца, найденном в урочище Киик-Тепе, обнаружены следы когтей медведя, царапина причиненная копьем и, наконец, сам череп расколот кремневым топором.
      А было дело так.
      Неандертальцу, на редкость здоровенному мужику, вздумалось померяться силой с медведем. Медведь встретил человека у входа в пещеру и едва не свернул ему шею.
      Тогда воину пришла мысль создать для борьбы с медведем широкую коалицию. Он сплотил вокруг себя единомышленников из своего племени и уговорил соседнее племя забыть во имя хорошего ужина все обиды.
      Артелью выгнали медведя в поле и там прикончили.
      Закатили пир.
      После сытной и обильной еды соседи отяжелели. Родилась идея – перебить их. Что и сделали. В схватке копьем царапнули воина.
      Когда все было кончено, он обратился к соплеменникам:
      – Мы сыты и мы победили, – резюмировал он. – Перед нами новые горизонты. Резонно выбрать нового вождя. Кого вы хотите?
      – Тебя! – закричало племя. Громче всех кричали те, кто во время боя и охоты отсиживался в кустах.
      Однако новый вождь неожиданно развил бурную деятельность: доел в одиночку медведя и свел по-очереди в кусты нескольких чужих жен.
      Тогда его кокнули. Убили те, кто особенно громко кричал.
      Одной доблести вождю мало. Надо еще уметь предвидеть.

      Когда предки нынешних аборигенов перебирались в Австралию на плотах через пролив, и даже до этого, когда они плыли с острова на остров, их очень смущали звезды. Перебираться приходилось по ночам, скрытно, чтобы не напали местные. И каждый раз сверху вниз на голых аборигенов и на их жалкий скарб внимательно смотрели огненные, зло мерцающие звезды.
      – Подсматривают! – убежденно толковали черные, как сажа, путешественники.
      Кто подсматривает? Неясность томила и мешала правильно воспринимать окружающее.
      Добравшись до Австралии аборигены рассеялись по материку. Жилось трудно, дело в том, что ни они ни их прадеды не успели изобрести ни луков, ни домов, ни даже приручить собак. Каждый день стоял вопрос: как не умереть с голоду? За несколько веков придумали только копьеметалку для мужчин и палку-копалку (искать коренья) для женщин.
      С женщинами вообще было туго. Они как-то быстро оценили обстановку и стали сбиваться маленькими группками около самых сильных и опытных.
      – Около этого хоть не умрешь, – разумно рассуждали они.
      На этой почве нет-нет да и возникали конфликты Женщину, то украдут, то сманят в другую группу.
      – Любовь... При чем тут любовь? – толковали во время суда над виноватыми старейшины. – Какая может быть любовь, когда у каждой норма, каждая должна выкопать за день десять съедобных корешков. А их попробуй, найди! Придумали тоже – ушла по любви! Проткнуть похитителя копьем!
      И протыкали.
      Потрясенные приговором холостяки ложились на сырую землю и смотрели на созвездие Плеяд. Семь звезд. Смутная тоска по женщине подсказала вариант.
      Что если это семь сестер эму (каждое племя имело свой тотем – что-то вроде зверя покровителя)? Как-то за ними, вожделея, погнались мужчины из племени динго. Быстрее, еще быстрее... Но когда мужчины-собаки уже догоняли их, женщины-эму из последних сил взлетели на небо. Там они теперь тоскуя смотрят, как внизу люди плавают на плотах, влюбляются, идут коренья и метают копья.
      Так родился миф. Он был велик не только тем, что объяснил происхождение звезд. Он успокоил: каждый теперь понимал, что его беды и злоключения еще не предел. Бывает похуже.

      Первый известный нам алфавит изобрели финикияне.
      Скорее всего они изобрели его случайно. Или, наоборот, от очень большой необходимости.
      Сидел в своей лавке финикийский купец и с тоской смотрел на трех молодых капитанов, собирающихся в плавание.
      – На запад за Геракловы столбы, с грузом масла – капитан Алеф, триста амфор. На север к киммерийцам – капитан Минос, восемьсот бронзовых топоров. На юг к берегам Нила – капитан Сарапас, сорок брусов кедра... О, боги, сама мудрая Изида сломит голову. Мне не запомнить всего этого, – бормотал купец. – Три корабля, три капитана, восемьсот топоров. Запутаться можно!
      – Ну, зачем же путаться? – сказала его жена. – Всего три капитана... Напиши на одной деревянной табличке вот такой значок. Это будет Алеф. На второй – вот такой. Это Минос. А на третьей – такой, Сарапас... А, М и С... А дальше палочками – сколько у кого товара. Ты никогда не запутаешься!
      – О, мудрая женщина! – воскликнул купец и стал заполнять таблички.
      Проводив корабли, он вернулся с пристани домой и для чего-то зашел на половину жены.
      "Не ценю я ее, – думал купец. – Ночами сижу в конторе. А она все одна, бедняжка. Тоже нашел что подарить на праздник молодой женщине – календарь!"
      На стене висел нарисованный на пергаменте календарь. Против разных дней недели рукой жены на нем были начертаны значки А, М и С и нацарапаны палочки.
      – Четыре палочки... Шесть... Что бы это могло значить? – подумал купец.

      А началось все просто:
      – Нужно создать какую-нибудь организацию, – рассуждали египетские чиновники, – крупную, с размахом, десятки тысяч феллахов, у каждого на голове корзина с песком. И все идут, идут...
      – Куда идут? Зачем? – возражали скептики. – Хотя несколько десятков тысяч, это, действительно, хорошо: нужны будут руководители, надсмотрщики, снабженцы... В этом что-то есть!
      Создали организацию, феллахи стали таскать песок и ссыпать его в кучу.
      Когда опустели поля и стало некому убирать урожай, вольных феллахов заменили рабами. Рабы мерли тысячами.
      – Придется начать войны – нужны пленные. Иначе откуда их столько набрать. Да и армия простаивает!
      Ввязались в драку с соседями. Пленных отводили в пустыню и поселяли в лагерях, окруженных заборами. Дул ветер и уносил весь песок, который успевали за день натаскать в кучу.
      – Нужен камень. Каменные блоки. Будем вырубать из скал и сплавлять их по Нилу, – решили начальники строительства.
      Для доставки камней пришлось построить целый флот барж.
      Воины сражались за пределами Египта, баржи с камнями плыли по реке, белые кости рабов растаскивали по пустыне шакалы.
      Все были при деле.
      – Гляди-ка, что получается – пирамида! – удивились строители. – Теперь надо ее для чего-нибудь приспособить.
      – Под усыпальницу нашего обожаемого фараона, – подсказали жрецы.
      – Верно! Вот только вопросик: обожаемый еще жив, а у нас все почти готово. Не простаивать же объекту!
      Не исключена возможность, что даже рассматривался вопрос: как бы ускорить... Но все обошлось: фараон умер, его мумию затащили внутрь пирамиды и все стало на свое место.
      Правда, пока строили, развалили народное хозяйство, проиграли кучу войн и отстали в строительстве морских судов.
      ...Теперь пирамида – приманка для туристов. Вокруг нее богатых американцев возят на верблюдах, западные немцы, стоя рядом, фотографируются, а по вечерам для итальянцев камни освещают разноцветными прожекторами и играют что-нибудь из Верди. Кстати, пирамида пуста – мумию фараона давно украли.
      Эта история наталкивает на разные полезные мысли. Главное – затеять что-нибудь грандиозное, начать что-то строить. Можно новое общество, можно рыночное хозяйство, можно – мавзолей.
      Главное, все будут при деле.
      И наплевать, что из этого получится.

      Царь Иудеи Соломон был мудр и пока позволяло здоровье успевал делать многое, даже вписал что-то такое в Библию. Неплохо воевал, а прослышав про богатую заморскую страну Офир послал туда корабли и они привезли ему оттуда много золота и слоновой кости.
      – Карту бы у капитана украсть, сами бы туда сплавали, – завидовали другие цари.
      Но тайну Офира Соломон сохранил и тем испортил немало крови географам и историкам.
      Баловался царь и стихами:
 
       Ты Нарцисс Саронский, о мой нежный друг,
       Лилия меж тернами ты среди подруг...
 
      Впрочем, кого именно из жен и наложниц он имел в виду – кто лилия, царь утаил. И правильно сделал – вцепятся друг другу в волосы...
      Когда состарился, пристрастился к разгадыванию головоломок, ребусов и кроссвордов.
      Однажды ему попалась нарисованная в древнем свитке задача "Хитрый узел". Узел не распутывался.
      В это время к царю привели двух женщин и принесли ребенка.
      – О тень Иеговы! – сказали придворные. – Каждая из этих двух мешигине утверждает, что младенец рожден ею. Но этого не может быть, у ребенка может быть только одна мать.
      – Пожалуй, его надо разрубить, – сказал царь, думая про узел.
      Одна из женщин закричала и всем стало ясно, что ребенок ее.
      – Он мудр, как никто: он решил загадку, ответ на которую знала только ночь. Слава ему, слава! – закричали придворные.
      – Старею, склероз, – вздохнул царь и заглянул в конец свитка, где печатаются ответы.

      Персидский царь Дарий, завоевав Египет, решил соединить каналом Средиземное море с Красным. Он приказал согнать в пустыню сто тысяч рабов, и рабы начали рыт канал.
      Черные грифы, распластав крылья, висели в знойном воздухе и с вышины внимательно рассматривали стройку. Они ждали, когда настанет вечер и надсмотрщики начнут оттаскивать в сторону тела умерших за день.
      Канал кормил тысячи птиц.
      Но когда его совсем было закончили, к царю пришел жрец и сказал:
      – Царь, держитель всего, знаешь ли ты, что говорят в народе?
      – Это ты о чем? – не понял Дарий.
      – Народ говорит, что моря, которые ты хочешь соединить, имеют разный уровень. Одно лежит выше, другое ниже. Не успеешь ты построить канал, как вся вода из Средиземного моря бурным потоком хлынет по нему в Красное. Твои корабли в бесчисленных портах останутся на мели, а сами портовые города умрут. Ты ведь знаешь, что такое сообщающиеся сосуды?
      Царь нахмурился. Он не знал, что такое сообщающиеся сосуды и ему в голову не приходило, что у морей могут быть разные уровни.
      – Канал засыпать, рабов перебросить на другую стройку, жреца наградить! – распорядился он.
      Все это было напрасной паникой. Чепухой, но... что значит авторитет науки. Даже ложной.

      В древнем Египте были не только пирамиды и саркофаги, были и люди, которые считали деньги.
      – Так что же будем делать? – спрашивал фараон, вызвав к себе главного бухгалтера.
      Бухгалтер начинал объяснять, что золотой саркофаг козна не потянет.
      – А плетей ты не хочешь? – спрашивал фараон.
      Бухгалтер стоял на своем.
      Тогда фараон собирал приближенных и те начинали советовать:
      – Объявим войну Нубии, победим и на деньги от контрибуции... – предлагал один.
      – Ты сперва победи, – отвечал фараон.
      – Отправим экспедицию в Таршиш за серебром, – предлагал второй.
      – Шиш, а не Таршиш, – печально шутил владыка. – Даром серебро никто не даст.
      И тогда самый подлый (все только его и ждали) предлагал вскрыть гробницу фараоновой мамаши и позаимствовать оттуда золотой саркофаг.
      – Временно, – не глядя никому в глаза, говорил фараон. – Так и запишите в решении, "временно".
      Все соглашались, хотя и дураку было ясно, что если фараон умрет, то не воскреснет...
      Вот почему, вскрыв гробницу, ученые теперь то и дело ломают головы:
      – Саркофаг определенно принадлежит женщине, – говорит один.
      – Но пол у мумии извините, мужской, – возражает второй. Вот – можете потрогать.
      И так все: надписи, изображения, профили, анфасы...
      Полна загадок и тайн древняя земля пирамид.
      А все оттого, что деньги держат нас за горло.

      У коня Буцефала был всадник по имени Александр Македонский.
      Однажды Буцефал отправился в Индию. Он понес на спине Александра, а затем потянулось все греческое войско.
      Буцефал дошел до Ганга.
      Вода в Ганге оказалась мутной, в ней кишели крокодилы. Над водой роились мухи. Кроме того индийцы разбили в сражении авангард греков.
      Буцефал повернул назад и возвратился в родную Македонию.
      – Ну как, сын мой, завоевал Индию? – спросил Филипп Македонский Александра.
      Мой конь пил из Ганга воду, – уклончиво ответил Александр.

      Ученый грек Архимед имел быстрый и проницательный ум. Женщины тоже не оставляли его равнодушным.
      Однажды некая молодая особа пожаловалась Архимеду, что тайно будучи у него, потеряла в ванной комнате заколку для волос.
      – Я обдумываю сейчас закон плавания тел, но заколку постараюсь отыскать, – ответил ей ученый.
      Он забрался в ванну и на дне бассейна обнаружил потерянный предмет.
      – Эврика! – закричал Архимед. – Нашел!
      – Что ты там нашел? – спросила его жена.
      Архимед не растерялся и бойко отбарабанил ей новый закон, мол так и так: "тело погруженное в воду..."
      – Какой ты у меня умница! – сказала супруга. – А можно и я залезу к тебе в ванну?..
      Но это все маленькие слабости гения. А вот когда на его родной город Сиракузы напали римляне, тут женолюб и шутник Архимед проявил себя во всей красе инженера и гражданина. Машины, построенные им, бросали в корабли римлян тяжелые камни, зеркала, направленные на триремы противника, зажигали их солнечными лучами, как свечи.
      А когда суровые легионеры все же ворвались в город, на одной из улиц они наткнулись на человека, который сидел на корточках и палочкой рисовал на песке какой-то чертеж и делал вычисления.
      – Отойди, солдат, ты мешаешь моей творческой мысли, – сказал он легионеру.
      Но римлянин проткнул его мечом и побежал дальше – грабить дома.
      Этот эпизод мы рассказали к тому, что между армией и гражданским населением всегда происходили недоразумения. Сколько великих открытий не дошло до нас оттого, что солдаты не умели читать чертежи и не прислушивались к тому, что бормочут ученые!

      Знаменитый храм Артемиды в Эфесе считался одним из семи чудес света.
      В городе часто случались пожары, а городской ареопаг никак не мог решить вопрос об организации пожарной команды.
      – Чем бы их пронять? – подумал некто Герострат. Он был активным общественником и дела города были для него не безразличны. – Надо что-нибудь сжечь.
      И он сжег храм.
      Ареопаг забурлил:
      – Забудьте безумца Герострата! – велено было выкрикивать на всех площадях города. Имелось в виду, что пожарную команду все равно никто создавать не будет и надеяться на это могут только сумасшедшие.
      Докричались до того, что когда любого грека ночью будили и спрашивали:
      – Кого надо забыть?
      Он тут же отвечал:
      – Безумца Герострата!
      Создали прецедент. Все тщеславные и душевнобольные во всех странах кинулись подражать эфесцу. Они резали ножами знаменитые картины, обливали их кислотой, подкладывали под памятники динамит.
      Рванув бомбу на итальянском вокзале, где под обломками кричит и корчится едва ли не сотня человек, террорист тут же лезет в газету:
      – Написали обо мне или нет? Ага, написали! Ишь, как славно – целую полосу не пожалели... Где бы еще шарахнуть?

      Жители древнего города Сибариса – сибариты – были изнеженной публикой.
      Началось все с белья.
      – Жесткое, подмышки натерло, – пожаловался как-то один сибарит другому. – Прямо кольчуга! Из чего они, черти, его шьют? Из мешковины, коноплю что-ли пускают?
      – Вот-вот. И жена жалуется и все знакомые, – подхватил сосед. – Хочешь даму незаметно так по коленке погладить, в пальце заноза... А вот я недавно видел покрывало, на корабле привезли, даже не из Индии, а откуда-то из дальше. Ну, доложу я вам – нежнейшая ткань! Так и струится, так и льется. Что если найти искусного раба-портного и заказать ему?
      Так было изобретено шелковое белье.
      Но сибариты на этом не остановились.
      – Что это мы пьем все подряд, мешаем вина, не поймешь где какое-молодое, старое? В этом деле надо навести порядок. Будем выдавливать на пробке год урожая, составлять коллекции и вообще почитать Бахуса.
      Родился разлив вин. В почет вошли коллекционные.
      На очереди было изобретение совершенно революционное.
      – Что это ты, Клавдий, фантазируешь? – спросил один сибарит-поэт своего друга-художника. – Сосуд, но какой-то странной формы.
      – Сосуд, – согласился изобретатель. – Понимаешь, осенило. Что, если ночью по нужде не бегать в сад под кустик, а иметь эту штуковину рядом, под кроватью?
      – Ручку пририсуй.
      Родился ночной горшок.
      Город жил в свое удовольствие. Закатывали пиры, столы ломились от рыбы и птиц. Кур подавали нанизанными на шампуры, как шашлыки. Всю ночь по улицам бродили танцоры и музыканты.
      Время от времени вспыхивали скандалы. Их решали гласно, на форуме в присутствие всех горожан.
      В летописях есть например такое. К одному сибариту пришел сосед и пожаловался:
      – Твой петух мешает мне спать.
      – А мне мешает твоя жена. К ней приходит очень много молодых музыкантов. Между прочим, они приходят по-одиночке и без инструментов.
      – Врешь!
      – Не вру.
      – Ты враг республики!
      – Сам дурак.
      Они схлестнулись и даже побили друг другу морды. А ночью запылали сразу оба их дома. Сгорели и жена и петух.
      – Ай, ай, ай, до чего докатились! Этак весь город можно спалить, – испугались сибариты. Они собрались на форуме и постановили: "Истребить всех петухов".
      Жен не тронули – на форум пришло много музыкантов.

      Удивительно, как историки охочи собирать высказывания знаменитых людей! За каждым так и ходят табунком.
      Гай Юлий Цезарь с младых ногтей запомнил две вещи: совесть и политика несовместимы и еще – прежде чем сказать, оглянись – записывает ли кто.
      В древнем Риме был хороший демократический обычай. Каждый кандидат на выборную должность устанавливал на улицах столики, а на них клал пачки денег. Подходили, брали и бежали голосовать "За". Еще устраивали для избирателей пиры, выкладывали жареных быков, ставили блюда – рыбы набитые яблоками, птичьи языки в гранатовом соку. Мечта!
      Но для всего этого нужны были деньги. Деньги проще всего было добывать в провинции. Цезарь добился назначения наместником в Испанию. Когда кто-то сказал:
      – Как же так? Такая глушь!
      Он ответил:
      – Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме.
      Историки поняли: за этим человеком надо записывать.
      После Испании были Галлия и Британия. Деньги – налоги и взятки – сами так и плыли в карман. Подсчитав свои деньги и легионы, Цезарь понял, что теперь перед ним не устоит и сам Рим. Перепуганный сенат провозгласил его пожизненным диктатором.
      Теперь каждое его слово ценилось на вес золота.
      – Ну, как там, он еще ничего не сказал? – волновались летописцы, с утра заглядывая в окна диктаторской опочивальни.