– Надеюсь, ты понимаешь, что боль – это расплата?

– Просто прекрасно. Интересно, что я мог поделать, если сумасшедшая в фиолетовых цветочках нападает на меня средь бела дня?

– Ты не должен сердиться на Фантазию, она побила тебя в игре, которую ты сам же и придумал. Ты сам создавал правила игры, нужно их придерживаться.

Фантазия? Значит, Ф – это Фантазия?

Теперь понятно. Фантазия, она же Фиолетовая королева, была и похожа, и не похожа на меня. Мы и раньше сражались между собой, чтобы развлечься и потешить свою гордость, ничего серьезного. Девушка, одержимая фиолетовым цветом. Банда Фиолетовых – контрабандисты, контролировавшие Детройт еще в «ревущие» 20-е, – вдохновила ее на создание Смайликов. Так уж у нее устроена голова. Ее врагом был не я, ее враг – гебефреническая шизофрения. Фантазия была не столько опасна, сколько ненормальна и непредсказуема. Мне было жаль ее.

– Фантазия нарушает правила, значит, и я могу.

– Именно поэтому ты постоянно навлекаешь на себя неприятности, Хэллоуин. У тебя большой потенциал, мне больно смотреть, как ты впустую растрачиваешь свои силы. Если бы ты занимался наукой, давно бы закончил университет.

Я молчал, напустив на себя угрюмый вид, хотя на самом деле я был в смятении.

– Хочешь, я сниму боль?

Я кивнул – голова болела.

– Нужно получить согласие Маэстро.

Я чуть не поперхнулся. Маэстро, Маэстро… знакомое имя. Знакомое и неприятное. Я его боялся. Он – высшее существо, старый негодяй, и он сильнее меня. Уж не он ли устроил мне шок?

– Не думаю, что стоит беспокоить Маэстро, – возразил я.

– Хорошо, – вздохнула она, – тогда, может быть, перебинтовать тебе голову?

– Да, пожалуйста.

Тотчас на раненой голове, словно по волшебству, появилась марлевая повязка.

Я подвинулся к краю кровати и встал. Уиспер покосилась на меня сонными глазами, я отправился в разгромленную ванную. Стекло в раковине, стекло на полу.

– Я сожалею, что разбил зеркало.

Осколки тотчас исчезли, вновь зеркало было целым и невредимым. Мне понравилось, я захлопал в ладоши.

– Спасибо, – поблагодарила меня Нэнни.

– Но отражения по-прежнему нет, – заметил я.

– Конечно нет. Ты ведь так хотел.

– Сделай так, как должно быть. – И зачем я отказался от собственного отражения? – У меня тонкое чувство юмора, правда, Нэнни?

– Тонкое? Я бы сказала, сомнительное.

Все ясно. В библиотеке книги без текста, могилы недалеко от дома. Дева Пресвятая. Мои шутки были очень смешными, пока я сам не стал их объектом. Тонкие, как опасная бритва.

– Отражение. Давай снова его включим.

Зеркало мигнуло – вот и я. Симпатичный незнакомец. Наполовину невинность, наполовину распутник. Или только распутник? Я протянул руку.

– Сигарету с гвоздикой.

Тотчас между указательным и средним пальцами возникла соблазнительная отрава. Я велел ей зажечь ее. Я пускал дым колечками и размышлял, что бы еще приказать Нэнни. Возможности были безграничны.

Она прервала мою задумчивость.

– Должна тебя предупредить, Пандора поменяла позывные с желто-зеленого на желто-черный.

Так, П – Пандора, решил я. Хэллоуин, Лазарь, Фантазия, а теперь еще и Пандора. Четверо из десяти.

Кто же оставшиеся шестеро?

– Желто-черный, – повторил я, вспоминая спрайт. – Назови мне еще раз все позывные, пожалуйста.

– Как скажешь. Шампань: розовый – черный, Фантазия: фиолетовый – розовый, Хэллоуин: оранжевый – черный, Исаак: красный – оранжевый, Лазарь: белый – зеленый, Меркуцио: красный – зеленый, Пандора: желтый – черный, Симона: серебряный – синий, Тайлер: желтый – синий, Вашти: синий – зеленый.

Тайлер – Меркуцио – Хэллоуин. Нас что-то объединяло, я чувствовал, мы были бандой. Пандора тоже была ничего, девчонка-сорванец. Имя Симоны вызвало лишь чувство грусти и одиночества. Остальные имена я тоже помнил, но как-то смутно. Они вызывали неприятные ассоциации.

Интересно, кто из них – яблоко с червоточиной?

Если бы Лазарь мог говорить, он, вероятно, назвал бы Хэллоуина: пресыщенного, порочного, прогнившего насквозь Хэллоуина.

Прекрасно, но кто пытался убить меня? Мне нужно проследить все свои перемещения. Что я делал перед выбросом? Перед выбросом я…

Что?

Голая стена.

Ну почему у меня именно амнезия? Почему не гипермнезия? Не гиперкинез? Или ипохондрия?

– Нэнни, что я делал перед выбросом?

– Странный вопрос, – удивилась она. Это был неверный шаг.

– А я и сам странный, – выкрутился я.

– Ты хотел, чтобы тебя оставили в одиночестве. Я выполнила твое желание. Ты ведь помнишь?

Я пригладил волосы, пытаясь изобразить беспечность.

– Давай представим, что не помню.

– До какой степени?

– Какие у тебя большие зубки, Нэнни.

– Это что, новая игра? – вежливо ответила она, не скрывая смущения. Видимо, она хотела сказать, «чтобы лучше кусать тебя».

– Никакая это не игра, глупышка. Я дразню тебя. Но все-таки хотелось бы знать, чем вызван выброс.

– Мне тоже. Пейс занимается расследованием причин этого выброса. Можешь не сомневаться, я сообщу тебе результаты, как только они появятся.

– Надеюсь.

Уж не я ли причина бури? Возвращаясь в спальню, я пытался выглядеть беззаботным. Моя бестелесная домоправительница (она же сторожевой пес и психиатр) позволила мне порыться в своих вещах некоторое время. Потом снова заговорила:

– Я знаю, ты не любишь, когда к тебе придираются, но все-таки тебе нужно отметиться у Маэстро.

Я не ответил, предпочитая просто молча разглядывать антикварные медальоны таро.

– Он начинает на тебя сердиться.

На этот раз я выбрал «Смерть», перевернул его. На обратной стороне была надпись:

Вот оно. То, что нужно. Самое главное. Сжав зубы, я надел «Смерть» себе на шею и положил «Мага» на прежнее место.

– Маэстро придется подождать, – возразил я. – Я еще не готов.

– Ты переоцениваешь его терпение.

Она права. Я знал, что она права.

– Я хочу видеть Жасмин.

– Хэллоуин, – заворчала она, – ты не ценишь своего счастья. Тебе повезло, что у тебя есть я. Обычно, когда кто-то умирает, его нельзя вернуть.

– В самом деле? Каждый день я узнаю что-то новое. Но это слишком много, больше чем обычно, – сказал я. – Жасмин, пожалуйста. Прямо сюда.

И вот она в спальне. Здесь, передо мной.

Она выглядела как до битвы. Никаких следов пуль. Никакой крови. Я смотрел на нее, а она на меня. Мы оба не скрывали своего любопытства.

– Что-то еще? – поинтересовалась Нэнни. Небольшой наезд. Я совсем про нее забыл.

– Нет-нет, больше ничего. Спасибо, Нэнни.

– Не за что. Скажешь, когда я понадоблюсь.

И Нэнни смолкла. Нельзя сказать «исчезла». Ведь я не знал, где она могла быть и куда может уйти. Из нашего с ней разговора я так и не понял, следит ли она за тем, что я делаю, или довольствуется тем, что я говорю. Скорее всего, она за мной наблюдает, по крайней мере, в какой-то степени. Вопрос лишь в том, насколько внимательно она это делает.

– Ты спас мою жизнь, – сказала Жасмин.

– Посмертно. – Я не стал ее обманывать. Молчание. Мы вдвоем. Очень неловкая ситуация.

Я не знал, что сказать.

– И каково быть мертвой?

Она пожала плечами.

– Я не помню. – Помолчала. – А каково обладать властью над жизнью и смертью?

– Пока не знаю, – ответил я. – Еще не понял.

– Ты вернул меня. Я тебе благодарна.

Она стянула с себя кофточку и бросила на пол.

Можете считать меня наивным, но такого я не ожидал. Или лучше сказать, я предполагал, но не был к этому готов. Во всяком случае, я начал ощущать неловкость. Небольшую, но все-таки неловкость.

– Зачем ты это делаешь?

Она не ответила. Она ни на миг не отрывала взгляда от меня, откинула всякую скромность. Стриптиз в тишине – без претензий, без прикрас. В результате пол моей спальни украсила горка черной одежды.

Она выглядела ошеломляюще.

Я надеялся, что Нэнни сейчас далеко. Но мог биться об заклад, что она была здесь.

Жасмин почувствовала мою неуверенность.

– Что-то не так?

– Ты не настоящая, – сказал я.

– Нет?

Я покачал головой.

Она закинула руки за голову и распустила волосы.

– Я настоящая ровно настолько, насколько это нужно тебе.

Все правильно, она достаточно настоящая. И все равно она не была похожа на настоящую. Она была виртуальной незнакомкой. И каким бы ни был я гедонистом, я не мог имитировать близость, по крайней мере, когда голова моя была занята неприятными размышлениями. А главное, я чувствовал неловкость. Кто она такая? Чем я заслужил благосклонность такой любовницы? Я не возвращал ее из мертвых, это сделала Нэнни. Как я ни старался, я не мог избавиться от чувства вины.

Можете считать меня романтиком, можете считать идиотом.

Я коснулся ее лица. Провел рукой по волосам.

– Можно, я просто обниму тебя? – попросил я.

Она смотрела мне в глаза, пытаясь прочитать мои мысли. Я же совсем ее не понимал. В конце концов она кивнула, и мы упали на кровать рядом с Уиспер.

Я уснул.

Некоторые мысли движутся медленно, как молоко. Некоторые накатывают внезапно, в них смешаны чувства и безрассудство. Это был как раз такой случай.

Супермаркет. Часы на стене показывают три часа утра. Я укладываю покупки в сумку, у меня была ночная смена. Не знаю как, но за спиной у меня вырастают крылья: то ли крылья бабочки, то ли такие, как у ангелов – с перьями, то ли как у летучих мышей, какие были у мороков. Всякий раз, как я смотрел на них, они выглядели по-разному. Похоже, эти крылья больше никто не видел, но я все равно нервничал.

Кассир – женщина с безвольным подбородком – сканировала покупки. Если у нее не получалось, она скрежетала зубами. Я слышал ее дыхание. Мокрота. Звук резанул мой слух.

Рабочий, стоявший неподалеку, посматривал в мою сторону. Вот только смотрел он мне в глаза, а не на крылья. Словно хотел что-то сказать. Или что-то услышать от меня. Ни один из нас не заговорил. На вид ему было примерно столько же лет, как и мне. Похож на черно-белую фотографию. Серая кожа с металлическим отливом.

Я машинально перекладывал покупки, развлекаясь тем, что рассматривал других покупателей. Полный мужчина выбрал Slim Fast, картофельные чипсы и витамины. Две пожилые дамы покупали батат, бифштексы и черные бобы, бульварную газетенку и бутылку виски. Платиновая блондинка с тусклым взглядом (она снималась для какой-то рекламы, интуиция подсказывает, что это были грибы) сделала лишь две покупки: пакетик сухариков и латексные презервативы. Интересно, для кого?

Я услышал голос за спиной. Мужской голос. Мелодичный. Удивленный.

– Хэллоуин. Так-так-так.

Я обернулся. За спиной у меня стоял человек, в одной руке у него была зажженная сигара, в другой – клюшка для поло. Казалось, он состоял из двух частей: одна половина была на свету, другая – в темноте. По его лицу бегали тени. Я узнал в нем Лазаря, тут же во мне всколыхнулась волна чувств – в основном ненависть.

В этот момент в помещении что-то изменилось, хотя я не понял, что именно. Не отрывая взгляда от меня, он медленно, как будто лениво, приближался, разглядывал меня, слегка прищурившись, казалось, он пытается понять – я это или мой брат-близнец. Потом нахмурился и явно огорчился.

– Нет, не совсем Хэллоуин, жаль. Курите?

Он предложил мне сигару. Это не было проявлением дружелюбия. Вокруг меня начали сгущаться угрожающие тени, а выражение его лица не сулило ничего хорошего.

– Я сплю, – возразил я.

– И я тоже, – был его ответ.

– Ты не можешь спать, ты мертв, – парировал я.

Он улыбнулся, но совсем невесело.

– Умер? Разве в этом месте случается смерть? Жизнь – всего лишь сон.

Вот тупой ублюдок. Нужно поставить его на место.

– Нет, Лазарь, – заявил я, – ты умер по-настоящему. Я тебя убил.

Не совсем так. На самом деле произошло следующее: я как бы разделился на две части, словно амеба, и обе мои половинки утверждали разные вещи. Одна говорила: «Ты умер по-настоящему. Я тебя убил». А другая возмущенно вопила: «Ты умер по-настоящему, но я не убивал тебя!»

Он посмотрел на меня, точнее, на обе мои части.

– Но ведь это не может помешать мне спать, разве нет? – сказал он.

Я не смог придумать, что на это сказать.

Он отвернулся от меня. Этот мертвец Лазарь – бритая голова и белоснежный костюм, – мертвец, который вообразил, что он лучше всех нас. Хитрый придурок, и нашим и вашим, всегда пытался натравить людей друг на друга. Он постоянно менял свою точку зрения, заманивал тебя, потом бросал, лицемер, от которого лучше держаться подальше.

Или что-нибудь с ним сделать.

Он медленно повернулся ко мне, и обе мои половинки совместились.

– Будут и другие, – сказал он. Я пожал плечами.

Мы долго смотрели друг на друга. Мы молчали. Шуршали мои крылья. Потом он покачал своей клюшкой для поло у меня перед носом, и странный мой сон прервался.

Я проснулся от холода, простыня исчезла, а с ней и Жасмин. Уиспер тоже не было. Зато в комнате было нечто бесформенное, я не видел это, но чувствовал его присутствие каким-то шестым чувством.

– Нэнни?

Нет, это не Нэнни.

Это нечто начало принимать форму – твидовый костюм, темнокожий высокий мужчина, похожий на ученого, серебристые волосы гладко зачесаны. От него исходил янтарный свет, заполнявший комнату призрачным сиянием. Он рассматривал меня – мрачно рассматривал.

– Маэстро, – предположил я.

– Нет слов, – сказал он, – чтобы выразить, насколько я разочарован.

– Я что-то сделал не так?

– Я бы сказал, что ты кое-что не сделал.

– А нельзя понятнее?

– Учись, Хэллоуин. Ты совсем не учишься. – Он неодобрительно осмотрел мою спальню, потом заметил кожаное кресло. – У нас с тобой официальная встреча. Ты учишься, я учу. Ты хоть понимаешь, – произнес он, стряхивая пыль и усаживаясь, – понимаешь, что, отлынивая от учебы, ты обманываешь самого себя?

– Ладно, – согласился я. – Обманываю самого себя, верно.

Я подумал про кресло.

Я вспомнил код вызова: «мебель, кресло для отдыха, кожа, вариант б». Уселся он в кресло иллюзорное, то есть на пустое место, которое с таким же успехом могло быть чем-то другим, например: «мебель, кресло, пенорезина, вариант 22» или «мебель, кресло (трон), слоновая кость, вариант 3».

Всего лишь набор битов и байтов – ничего больше.

Кресло было нереальным, как и сам Маэстро.

Тут я понял, где нахожусь.

Когда впервые появилась Глубокая виртуальная реальность, программисты стали использовать ее для развлекательных целей, но ее обучающие возможности были очевидны. Зачем ежедневно ходить в переполненные школы, если можно просто подключиться и учиться у лучших в мире учителей? В течение нескольких лет, словно грибы после дождя, появилось множество частных сетевых школ, но мечта о всеобщем обучении в виртуальной реальности еще не осуществилась: для многих семей это было слишком дорого.

Значит, я был богат. Либо получал стипендию. Или и то и другое.

Стало быть, это эксклюзивная виртуальная школа-интернат. Как же она называется?

Что-то на "Г", в нем три слога, так? Gonzaga… Гагарин… Gesundheit… нет, nyet, nein… не то, но где-то близко, Хэллоуин.

Мои родители сбагрили меня сюда много лет тому назад. Тогда Маэстро – директор школы, и скоро у меня выпускные экзамены…

Тут я понял, что совсем его не слушаю.

– Я хочу проверить твои знания по некоторым предметам, – говорил он. – Давай начнем с биологии и генетики, особое внимание уделим эпидемиологии.

– Подождите минуточку.

– Не выйдет, ты и так уже растранжирил много времени. Эта причудливая игровая площадка, которую ты себе соорудил, совершенно неподходящее место для занятий. Когда ты провалишь экзамен, я отключу все твои развлечения. Тебе все понятно?

– Время игр окончено, – ответил я. – Понятно.

– Прекрасно.

– Вы сказали: «когда» я провалю экзамен. Не «если»?

– Ты не учился.

– Зачем же тогда экзамен?

Он возмущенно посмотрел на меня.

– Это только формальность.

Я представил, как тело мое лежит где-то в реальном мире. Я в аппарате для виртуального погружения, капельница в руке. Медсестра периодически проверяет мое состояние. Или не проверяет.

«Детройт», – вопил мой мозг.

Нет, где-то недалеко от Детройта. Богатый пригород. Возможно.

Если бы только я смог проснуться, я был бы свободен, был бы в безопасности.

– Выпустите меня, – попросил я. Но экзамен уже начался.

Что такое фрагменты Оказаки?

Почему клетки зукариота имеют два типа ДНК?

Как лучше всего защититься от болезней, распространяемых членистоногими?

Что такое отрицательное биноминальное распределение?

Какая бактерия переносит тифозную лихорадку?

Черт побери, я понятия не имею.

Он абсолютно прав, я совсем не готов. Во всем виновата амнезия.

Сияние изменилось. Маэстро зеленел при каждом моем правильном ответе (от зависти?) и краснел при неправильном (ярость?). Но выражение лица не менялось.

– Это просто отвратительно, – сказал он. Моя спальня растеклась, как часы на картине Дали, и мы оказались на улице. Мой дом превращался во что-то безжизненное и бесформенное. Собор уменьшился и стал обычным домом без всяких прикрас, без индивидуальности.

Порыв ветра.

Бескрылый морок опустился у моих ног. Он извивался и истекал кровью. Я посмотрел наверх. Мороки валились с неба, как умирающие птицы. На полпути к земле они менялись, у них начали появляться лица, они становились обычными подростками из виртуальной школы, любимые персонажи доброго кино 50-х.

Они разбивались и исчезали.

Ненужная жестокость, подумал я. Неважно, настоящие они или нет, так нельзя поступать.

Вдруг я вспомнил про Жасмин.

– Прекратите!

Я хотел схватить Маэстро за полу пиджака, но руки прошли сквозь него.

– Ты сможешь забрать свои игрушки обратно, когда возьмешься за дело и немного поработаешь, – объявил он. – От твоего старания будет зависеть твое положение.

С ним бесполезно спорить. Всегда так было. Хотя подожди…

– Отключите меня, – велел ему я.

– Ты вернешься?

– Я же ясно сказал, черт побери, отключите меня! Разбудите, и прекратим все это!

– Остановите Землю, я сойду, – насмешливо произнес он.

Невероятно. Я сжал кулаки. Меня трясло.

– Мои родители платят вам за то, чтобы вы учили меня, заботились обо мне и обеспечивали всем необходимым. И сейчас мне нужно проснуться, очень нужно…

– Тебе нужна система, – перебил меня Маэстро. – Ты вообразил, будто знаешь, что тебе нужно, но здесь я заменяю тебе родителей. Ты хочешь сделать незапланированный перерыв в занятиях, – продолжил он, – но очевидно, что ты этого не заслужил.

– А когда запланированный перерыв?

– В воскресенье, – ответил он. – Для физкультуры и питания.

– Но я не могу ждать так долго.

– Не можешь? В смысле, не желаешь. Не желаешь ждать. На самом деле ты вполне можешь подождать. И подождешь.

Я весь кипел от возмущения, пока он разрушал мой мир, сравнивал с землей холм, поднимал повыше температуру.

– Маэстро, мои родители…

– В воскресенье, – повторил он.

– Мои родители надеются, что вы обеспечиваете мою безопасность! А я в опасности!

Он удивленно поднял брови.

– Электрический шок, – объяснил я.

– Ты говоришь о выбросе Каллиопы, если я правильно тебя понимаю.

– Выброс Каллиопы?

– Пейс обследовал систему, был небольшой сбой в обслуживающем устройстве, ничего серьезного.

– Но от этого «небольшого сбоя» меня парализовало…

– Сожалею.

– И мне было очень больно.

– Сомневаюсь, но все равно, сожалею и об этом.

– Может оказаться, – сказал я, – что кто-то хочет убить меня. И прежде чем вы заявите, что я перебарщиваю, я хотел бы узнать, какой иск может предъявить школе моя семья. И как вы будете выглядеть, Маэстро? Вы не стали выслушивать мои жалобы и оставили меня в опасной, потенциально смертельной среде лишь потому, что «так положено».

– Ты склонен драматизировать, – заметил он. – Раз уж мы заговорили об этом, шансы ничтожно малы. Глубокая виртуальная реальность абсолютно безопасна. Даже если бы кто-то захотел причинить тебе вред, мы следим за безопасностью наших студентов самым тщательным образом.

– Какие у меня жизненные показатели?

– Сильные и стабильные, как всегда.

– Значит, я просто параноик?

Он пожал плечами.

– Возможно, тебе просто не хватает внимания.

– Что-то здесь не так, – заявил я. – Когда же вы наконец выясните, что именно, я думаю, я буду уже в другом месте. Исключите меня.

– Как ты сказал?

Размахнувшись изо всех сил, я попытался ударить его по лицу. Но, увы! – мой кулак лишь разрезал воздух.

– Исключи меня из школы, сукин сын! – заорал я.

– Хэллоуин, – рассмеялся он, – я бы с радостью отчислил тебя, но этого не будет. Я не сдался в случае с Фантазией, не сдамся и с тобой.

Я в упор смотрел на него.

– Ты можешь вытворять все, что хочешь, – продолжил он. – Тебе это пользы не принесет. Ты помнишь, что я тебе сказал в первый твой день в школe?

Я отрицательно покачал головой.

– Я сказал, что вижу в тебе огромный потенциал, что ты можешь быть лучшим из десятки. Печально, я азартный человек, и я поставил на тебя деньги. – Он ткнул меня пальцем в грудь. – Я поспорил, что не Лазарь, а ты будешь первым.

– Отвратительное пари, – зарычал я. – Мне жаль, ваша ставка была неудачной.

– Отвратительное? – переспросил он.

– Вы поспорили, что я умру первым? Или как вы это называете?

– Избранным. Почему ты думаешь, что Лазарь мертв?

– Потому что… – (Потому что я его убил.) – Потому что его здесь нет.

– Конечно, его здесь нет, – улыбнулся Маэстро. – Он закончил школу.

Ницше лишился рассудка.

Это случилось 3 января 1889 года. Увидев кучера, который кнутом замахнулся на лошадь, он обхватил руками ее шею и потерял сознание. Полная потеря разума, он остался инвалидом на всю жизнь. Больше он не мог трудиться.

Что же стало причиной?

Некоторые считали, что это сифилис. Другие искали причину в наследственном заболевании. Поговаривали, что это результат злоупотребления наркотиком – хлоралгидратом.

В чем же причина? Сифилис? Болезнь мозга? Хлоралгидрат?

Иногда я думаю: это был кучер? кнут? или лошадь?

Рассвет застал меня с ангелами. Ну, на самом деле не так высоко. Самое высокое место, какое я смог найти, – крыша моего дома, я смотрел оттуда на унылый пейзаж.

Где мое кладбище? Где кукурузные поля, вечнозеленые деревья, поле с тыквами, мое болото? Остались только бесконечные луга и голубое небо, такое может привидеться только малышу.

Грустно.

Я перебрался в то место, где раньше громоздились мои уродцы-горгульи. Теперь мне было жаль, что я никогда раньше не поднимался на крышу собора. Возможно, я и поднялся бы, если бы мог туда забраться. Но такого в моем проекте не было предусмотрено. Зачем нужен выход на крышу, если Нэнни может поднять тебя на любую высоту? Вверх, вверх, вверх. Мой недоступный взгляду дух-демон.

Как она это делает? Манипулирует квантами, перемещает материю, тасует реальность как карты? Или всего понемногу?

Просто программа.

Она была искусственным интеллектом, частью Глубокой виртуальной реальности. И Жасмин тоже. Мои мороки. Смайлики. Даже Уиспер. Все – программы.

Возможно, и сам Маэстро, хотя в этом я не уверен.

Нереальный мир.

А что же тогда реально? Те, кто пришел извне. Я посчитал себя, Фантазию (вот уж действительно ненормальная), Лазаря (по-настоящему мертвого) и еще семерых студентов. Да, внешний мир манил своей реальностью, я почувствовал себя ребенком, который, прижавшись к стеклу витрины, рассматривает лакомства.

Вздор.

Я пришел к выводу, что мой мир оказался круглым и очень маленьким. Я вообразил, что если бы он был еще меньше, свет искажался бы таким образом, что я мог бы видеть собственный затылок, глядя прямо перед собой, ярко-оранжевый всполох. Но законы физики не допускали подобного. Чтобы увидеть свой затылок отсюда, мне нужно было стоять на горизонтальной поверхности черной дыры, в таком случае гравитация была бы иной, и у меня возникли бы проблемы иного плана, и моментальная смерть среди них была бы не самой серьезной.

Если мы говорим о виртуальности.

Можно ли умереть в ГВР? Или это то же, что умирать во сне?

– Что произойдет, если я сейчас спрыгну с крыши? – спросил я.

– Свалишься вниз, как камень, – ответила Нэнни.

– Очень хочу надеяться. Хотя бы ради Ньютона. Но что произойдет в момент удара о землю?

Она предположила, что я переломаю себе кости.

– Виртуальные кости, – поправил ее я.

– Ощущения будут настоящими, – пообещала она. – Ты почувствуешь сильную боль в момент приземления. Тебе сразу же понадобится медицинская помощь, тогда я получу разрешение и уберу ощущения. Но даже если все будет соответствовать реальности, этот неприятный опыт не окажет никакого негативного влияния на твое дальнейшее поведение.

Сильная боль – имеются в виду, конечно, страшные муки.

– Я просто попрошу снять боль и ты сделаешь это?

– Да.

– В чем смысл?

Она не поняла меня.

Подумай сам. Ты – программист ГВР. В твоем распоряжении божественные силы. Если можно закодировать виртуальное окружение, если можно даже нарушать физические законы, зачем программировать боль?

Зачем Господь принес боль в этот мир?

Чтобы преподать мне урок?

Когда я впал в немилость?

И что же это за урок, если я могу отключить боль, как только захочу?

«Боль – да, но умереть я не могу», – подумал я, может быть, я невольно произнес это вслух, потому что Нэнни как будто ответила на мои мысли:

– Скажи, пожалуйста, а зачем тебе себя убивать?

– Запретный плод, – ответил я.

– Очень печально, Хэллоуин. Я считаю своей собственной неудачей то, что ты продолжаешь так думать.

Продолжаю?

И вот я стою здесь, наслаждаясь солнечным теплом (погода, естественно, стояла превосходная), смотрю вниз с крыши, а в памяти моей всплывает чувство вины и отвращения к себе, потому что я уже и раньше думал о том, чтобы спрыгнуть вниз. Я думал о смерти, умирании, о самоубийстве как средстве освобождения. Капризный, капризный Хэллоуин. Химически несбалансированный. Да, я много размышлял на эту тему.

– Не вини себя, – улыбнулся я, стараясь не смотреть вниз. – Ты делаешь все, что в твоих силах, но у меня патологическое отвращение к авторитету.

– Старая железяка.

Кто-то меня так называл, может быть и не один раз. Только не помню кто. Не знаю, понимаешь ли ты, что твоя жизнь имеет ценность. В ней есть и смысл, и цель, есть даже красота и высшее предназначение, просто все это прячется от повседневного взгляда.

(Школьники в классе, все поют хором: «Я особенный! В моей жизни есть цель!»)

Викторина по мифологии.

Греческие боги наказали Сизифа, заставив катить на гору огромный камень. Всякий раз, когда он уже был близок к вершине, руки его соскальзывали и камень катился вниз. Ему приходилось снова и снова катить камень вверх. Эту задачу можно было выполнять до бесконечности. Это была пытка.

Вопрос: Какой проступок совершил Сизиф?

Ответ: Он заточил в темницу бога смерти, и никто больше не мог умереть.

Вы – программист ГВР. Для чего создавать мир, в котором можно пораниться, но нельзя умереть? Если уж создавать что-то, почему бы не сотворить Рай?

Как говорил Камю: «Попробуйте представить Сизифа счастливым».

– Нет необходимости убеждать меня, что моя жизнь имеет ценность, – ответил я, пытаясь переварить ее слова.

– Врача, – велел я.

Нэнни все предвидела правильно. Сломана лодыжка, вывихнуто плечо, повреждены ребра. Больно, очень больно. Но полет был таким стремительным.

– Врача, – повторил я, смеясь сквозь стиснутые зубы.

Когда Нэнни меня штопала, я подумал: «Этот мир был обезврежен ради моей безопасности». Когда боль отступила, я попросил Нэнни показать мне файлы.

Прямо перед глазами возник небольшой прямоугольник, он фосфоресцировал, изумрудно-зеленым цветом. Он плавал в воздухе, мигал, и мне так и хотелось до него дотронуться. Я протянул руку внутрь него. Почувствовал легкое покалывание, сумел раскрыть содержимое папки «кровотечение» – появились значки и символы. Неприятно видеть свои пальцы, превратившиеся в бегающих насекомых, но я продолжал. Я делаю это не в первый раз. Я двигался навстречу самому себе, медленно, но верно: эти голографические изображения были моим личным каталогом. Мой каталог. И мои файлы.

Удача.

Я мог открывать скрытую информацию вручную, простым движением пальцев. Повернул иконки против часовой стрелки – философия, художественная литература, теория, искусство, исследования, я продвигался к медицинскому файлу. Сейчас он еще был мне не нужен, мне нужен мой личный файл. Я должен его хорошенько рассмотреть. Я дернул большим пальцем, чтобы вернуть иконки на место, потом вошел в них при помощи указательного и просмотрел одну за другой.