Но сейчас часы интересовали его не как символ собственной элитарности, а просто как часы — механизм, способный отмечать неумолимый ход времени. Для него время пока шло, а для Ингрид (Рудаков поймал себя на мысли, что привык называть ее не настоящим именем, а сценическим псевдонимом) — уже остановилось.
Половина восьмого. Скоро начнут собираться гости, и он должен принять их достойно. Что бы ни случилось, шоу продолжается. Это — закон.
— Михаил Наумович!
Рудаков резко повернулся к ассистентке — смешной веснушчатой коротышке, одетой в костюм пажа из голубого атласа.
— Что?
— Михаил Наумович, не пора ли надеть жилет и парик?
— Мне и так жарко!
Он с отвращением посмотрел на жилет из тяжелого алого бархата, расшитый золотыми нитями. Вечером на улице было прохладно, но Рудаков этого не чувствовал. Напротив, он отчаянно потел. Если бы не инъекции ботокса, сделанные в подмышечные впадины, на рубашке давно бы уже проступили широкие влажные круги.
— Лучше вытри! — Михаил нагнулся, чтобы коротышка могла дотянуться и при этом не размазала тон, наложенный на лицо.
Ассистентка быстро переложила парик в другую руку, достала сухую бумажную салфетку и промокнула голову, покрытую короткими рыжими волосами. Аккуратно вытерла мощный багровый затылок Михаила и убрала салфетку в карман.
— Фу-у-у!
От мысли, что ему предстоит еще напялить парик, Рудакова передернуло. «Мозги закипят. Сварятся к чертовой матери!».
— Что с фонтаном? — спросил он.
— Техник говорит, все готово. Подсветка работает. Он ждет вашего сигнала.
— Как девочки?
— Одеваются.
— Я хочу на них посмотреть, — Рудаков развернулся и направился к желтому двухэтажному зданию. Под ногами скрипела розовая гранитная крошка. Ассистентка еле поспевала за боссом.
Михаил прошел по аллее, затененной вековыми раскидистыми дубами, и оказался на площадке, где был разбит цветник. Здесь стояли четыре бронзовые статуи, символизирующие времена года.
Раньше эти статуи Рудакову нравились. Сегодня они выглядели омерзительно — особенно изогнувшийся старик, изображающий зиму.
— Как бы их… — он нетерпеливо пощелкал пальцами, — убрать, что ли?
Ассистентка в ужасе округлила глаза.
— Это невозможно, Михаил Наумович! Архитектурно-парковый ансамбль является памятником культуры и охраняется государством…
— Да знаю я! — он отмахнулся и размашистым шагом двинулся дальше, приказав себе смотреть только вперед и ни в коем случае — на бронзовых истуканов.
От цветника к дворцу вела короткая мраморная лестница. По обе стороны от нее, как и положено, лежали величественные львы.
Рудаков взбежал по лестнице и оказался перед круглой малахитовой чашей фонтана. От воды исходила спасительная прохлада, и Михаил задержался здесь на несколько секунд.
Он считал, что место для очередного показа выбрано удачно.
Когда-то на месте главного корпуса Тимирязевской академии стоял загородный дворец вельможного графа Кирилы Разумовского, фаворита Елизаветы Петровны. Через лесопарк академии до сих пор проходит мощенная булыжником дорога, по которой императрица ездила из своего путевого дворца, бывшей теперь академии имени Жуковского, на свидания с красавцем-графом.
Сам дворец Разумовского в первоначальном виде не сохранился. В конце 19-го века он был перестроен и стал центром архитектурно-паркового ансамбля «Петровско-Разумовское», одновременно — главным корпусом Тимирязевской сельскохозяйственной академии.
Фасад здания, выкрашенный в красный цвет, играл роль вокзала в телесериале «Есенин». Здесь же Грин с товарищами из «Статского советника» осуществляли свой дерзкий «экс».
Та сторона, что выходит на парк, покрашена желтым и памятна зрителям по телесериалам «Графиня де Монсоро», «Бедная Настя» и еще какому-то, названия которого Рудаков не мог припомнить. Да и ледяная крепость (из того же «Статского советника») была построена не у стен Новодевичьего монастыря, как в романе Акунина, а на месте цветника с ненавистными Михаилу статуями.
Рудаков хозяйским взором окинул пространство вокруг фонтана. Тяжелые дубовые столы в виде большой буквы «П» окаймляли невысокий подиум. Края хрустко накрахмаленных скатертей едва не касались земли. В серебряных ведерках стыли бутылки благородного шампанского. В заиндевевших хрустальных графинчиках стояла водка. Закуски, поражающие вычурностью и разнообразием, лежали на огромных тарелках из толстого фарфора. Официанты, наряженные в костюмы елизаветинской эпохи, ожидали приказа Михаила: явить миру гастрономическое великолепие.
Это была его идея — воссоздать атмосферу «галантного века». В качестве возможных вариантов исторических декораций рассматривались Архангельское, Царицыно и Кусково. На практике оказалось, что удобнее всего устроить показ в Петровско-Разумовском: ближе к центру, цветовая гамма отлично перекликается с основной темой коллекции, да и стоимость аренды ниже.
Было еще одно обстоятельство, заставившее сделать выбор в пользу Петровско-Разумовского. В старинном парке, среди вечнозеленых туй и ветвистых дубов, по аккуратным дорожкам, усыпанным толченым малахитом и розовым гранитом, они с Ингрид очень любили гулять… Когда-то…
Рудаков посмотрел на дворец. Оранжевые отблески заходящего солнца играли на желтых стенах и многократно отражались в выпуклых оконных стеклах, отлитых в виде полусфер.
Слева от крыльца возвышалось огромное белое полотнище с нарисованной буквой «М» — логотипом модельного агентства «Моцарт», принадлежащего Рудакову. Оттуда, по замыслу режиссера, должны были появляться модели в роскошных платьях, стилизованных под старину.
Рудаков задержал взгляд на букве «М», проследил каждый изгиб плавных линий. Щека его дернулась, как от нервного тика. Он невольно поднес руку к лицу и тут же услышал встревоженный голос ассистентки.
— Михаил Наумович! Тон!
Рудаков тряхнул головой. «Да будь ты все проклято! Тон!». Он затравленно озирался, подыскивая, на ком бы сорвать неожиданно нахлынувшую злость.
— Что они сидят без дела? — крикнул он, кивнув в сторону камерного струнного квинтета. — Пусть играют!
Музыканты, облаченные в парадные ливреи, взмахнули смычками, и воздух наполнился чарующими звуками Вивальди.
Рудаков взбежал на крыльцо и вошел во дворец. Лестница, ведущая на второй этаж, была перекрыта. Гости, пройдя через главный вход, должны были прямиком через здание попадать в парк. Вдоль стен длинными рядами стояли вешалки с черными плащами и бархатными масками — на случай, если кто-нибудь захочет поучаствовать в маскараде.
Михаил, не доходя несколько шагов до противоположных дверей, ведущих на Тимирязевскую улицу, свернул налево, в боковой коридор. За его спиной дробно стучали каблучки — коротышке-ассистентке приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не отстать от босса.
Рудаков внезапно остановился и посмотрел на нее.
— Куда ты идешь? — спросил он своего верного пажа.
Ассистентка опешила.
— За вами…
— И в туалет тоже? Хочешь подержать?
Коротышка отступила назад. На глаза ее навернулись слезы.
— Нет, конечно. Я подожду вас здесь.
Рудаков молча кивнул, вошел в туалет и бросился в ближайшую кабинку. Его вырвало.
Он умылся над раковиной и потом долго стоял, разглядывая свое отражение в помутневшем зеркале. Круглое, немного обрюзгшее лицо, короткая рыжая бородка-эспаньолка, бегающие глаза с проступившими красными сосудами.
— Ингрид… — прошептал он и припечатал к зеркалу большой палец — так сильно, словно хотел выдавить собственному отражению глаз.
Рука скользнула под рубашку — туда, где на золотой цепочке висел покрытый изящной филигранью золотой цилиндрик. Рудаков открутил крышку, высыпал на тыльную сторону ладони немного белого порошка и забил им ноздри.
В носу засвербило. Он едва удержался, чтобы не чихнуть. Через несколько секунд стало легче. Он даже не рассердился, когда раздался осторожный стук в дверь и послышался голос ассистентки.
— Михаил Наумович, уже пора! Без десяти восемь!
Рудаков рассмеялся. Все это казалось смешным. Откровенно идиотским: и батистовая рубашка, и бархатный жилет, и густой парик из натуральных волос, и дворец с выкрашенными в разные цвета стенами. Жизнь и ее изнанка. Время и небытие. Реальность прогулок, которые уже не вернуть и никогда не повторить, и нереальность бронзового старика, зябко дрожащего от холода.
— Ты знаешь, что-то случилось с этим миром, — сказал он ассистентке, появившись на пороге туалетной комнаты. Хитро подмигнул и улыбнулся. — По-моему, он просто треснул пополам!
5
Выйдя из подъезда, Рюмин первым делом направился к ближайшему ларьку за сигаретами. Купил пачку «Мальборо», сорвал фольгу и с наслаждением закурил.
План первоочередных оперативных мероприятий был для капитана очевиден. Отпечатки пальцев, следы ботинок, образцы тканей, волокна одежды, — все это хорошо. Но ведь преступления совершают люди. И хотя они иногда больше похожи на зверей, сути это не меняет. У каждого преступника есть свой план, или мотив, или даже — неосознанный порыв, побудивший совершить злодеяние.
Главное — разобраться в запутанном хитросплетении человеческих взаимоотношений, понять суть конфликта, для которого не нашлось иного решения, кроме убийства.
Рюмин достал темно-синюю визитку с золотым обрезом. На ней значились «Этель» и номер телефона. Больше ничего.
Капитан набрал номер. Ответа пришлось ждать недолго. После третьего гудка грудной и немного гнусавый женский голос произнес:
— Да! Слушаю!
— Здравствуйте, Этель! Капитан Рюмин из уголовного розыска. Скажите, где бы мы могли с вами встретиться и поговорить?
Собеседница шмыгнула носом: так явственно и громко, что аура таинственного и холодного имени — Этель — сразу померкла.
— Я на работе… — после паузы сказала девушка. — У нас сегодня показ, а потом… — она снова замолчала.
— Мне бы не хотелось откладывать наш разговор, — с мягким нажимом сказал Рюмин. — Где вы находитесь?
— Где? — капитан уловил некоторую растерянность. — Петровско-Разумовское… Тимирязевская академия… Только… Послушайте, как вы сказали, ваша фамилия? Вас все равно сюда не пустят.
— Спасибо, Этель. Я найду вас, — Рюмин положил трубку.
От дома убитой до Тимирязевской академии было пять минут езды. Четыре светофора. Совсем близко. К тому же Рюмин превосходно знал этот район — он жил неподалеку, на Войковской.
Капитан сел в машину, завел двигатель. Ему не давал покоя высокий парень в потертой кожаной куртке. Кто он такой и что делал на месте преступления? Зачем ему понадобились снимки убитой девушки?
Все это выглядело странно, и Рюмин пока не мог найти внятного объяснения. Капитан решил отложить эту проблему на потом, а сейчас он шел по горячему следу — если, конечно, можно назвать горячим след, взятый почти через сутки после убийства.***
Перед главным корпусом академии рядами стояли дорогие машины. «Ауди», «Мерседесы» и «БМВ» выглядели скучно и чересчур казенно. Обладание таким автомобилем говорило о совершенно заурядной (по меркам московской элиты, отчаянно бившейся над решением главного вопроса: куда девать шальные деньги?) толщине кошелька, дурном вкусе и полном отсутствии фантазии.
Картину оживляли «Майбах» загадочного цвета, названия которому пока не существовало в русском языке, мускулистый «Бентли», рокотавший мощным выхлопом, и широкий, как трехспальная кровать, «Бугатти».
Рюмин не стал останавливаться. Он медленно проехал дальше, в сторону Академических прудов, профессионально сканируя обстановку. Наметанный глаз сразу выделил охранников — спортивного вида ребят в строгих костюмах и белых рубашках. Двое стояли рядом с нижней ступенькой крыльца, еще двое — на верхней, перед дверями.
В конце улицы капитан повернул направо и, обогнув институтские здания, снова оказался напротив главного корпуса. Он припарковал «восьмерку» поблизости от бюста Тимирязева, перебежал дорогу и подошел к крыльцу.
Прикидываться одним из приглашенных не имело смысла: во-первых, кожаный френч и черные вельветовые брюки никак не тянули на парадный наряд богача, а во-вторых, внешность и повадка Рюмина с головой выдавали род его занятий.
Капитан решил действовать по-другому. Он отвел в сторонку ближнего охранника, быстро показал обложку милицейского удостоверения и выразительно похлопал по подмышке.
— Все нормально? — спросил он, не дожидаясь расспросов «секьюрити». — Я не опоздал?
Тот недоверчиво посмотрел на Рюмина и уже собирался что-то сказать, но опер перебил его:
— Нет-нет-нет! Ваши проблемы меня не волнуют. Мое дело — наружный периметр, за остальное я не отвечаю. — Рюмин одернул френч и веско добавил. — Своей работы хватает. Ладно, — он снисходительно потрепал охранника по плечу. — Пойду, проверю забор.
Парк был обнесен высокой чугунной оградой. Перемахнуть ее не составляло особого труда, но это ничего бы не дало: по дорожкам парка прогуливались секьюрити и зорко следили за происходящим. Ссориться с ними в планы Рюмина не входило. Он надеялся найти другой выход. Точнее, вход.
Выждав несколько минут, он быстрым шагом, почти бегом, вернулся к главному крыльцу. Рюмин прижимал к уху сотовый телефон и вел себя как человек, получивший срочное и не очень хорошее известие.
— Тихо, ребята! Не шумите! — закричал капитан. — Без паники!
До сих пор никакой паники не было и в помине, но она тут же возникла. Вокруг очередного гостя, только что выбравшегося из кожаного чрева «шестисотого», сгрудились телохранители и стали напряженно озираться, выискивая возможную опасность.
Рюмин взбежал на крыльцо.
— Срочно свяжись с тем, кто стоит на входе в парк со стороны полиграфического института! Узнай, он видел двух людей в черных вязаных шапочках?
Если у охранника еще оставались сомнения, то после упоминания о черных вязаных шапочках они моментально исчезли. Каких-нибудь пять лет назад молодой человек в черной вязаной шапочке был главным героем всех криминальных хроник. Встреча с ним означала появление в теле энного количества дополнительных дырочек диаметром девять миллиметров.
Секьюрити поднес к лицу микрофон, спрятанный в рукаве пиджака, и стал что-то тихо говорить.
Рюмин тоже не молчал.
— Грот мы проверяли! — кричал он в трубку. — И вчера вечером, и сегодня утром, и час назад! Нет, там закладки быть не может! Голову на отсечение даю!
Охранники переглянулись: судя по всему, этот мент был хорошо знаком с географией парка.
— Трансформаторная будка! — уверенно заявил Рюмин. — Они там! Что? — капитана перекосило, как от зубной боли. — С какой стати? — он развернулся и стал спускаться с крыльца. — Я не пойду! Нет, наружный периметр, и все. Тут и без меня бойцов хватает, — Рюмин ткнул большим пальцем через плечо, показывая на четверых секьюрити.
Охранники переглянулись. Их лица выражали твердую решимость оставаться на месте и доблестно охранять главный вход. Бегать по парку и искать трансформаторную будку — занятие скучное и, в общем-то, недостойное звания настоящего секьюрити.
Тем временем телохранители затолкали высокопоставленного гостя обратно в «шестисотый»; примчался «Гелендваген» сопровождения, и кортеж под вой сирен улетел в ясную вечернюю даль.
— Ну ладно, хорошо, — нехотя сказал Рюмин и остановился. Оторвал телефон от уха и прижал к груди. — Где ваш старший?
— У того выхода, — ответил охранник. — Рядом с фонтаном.
— Стойте здесь и делайте вид, будто ничего не произошло. Главное — без паники! — назидательно сказал Рюмин и снова поднес мобильный к уху. — Доложите обстановку!
— Уважаемый абонент! Баланс вашего счета составляет один доллар США и пятьдесят девять центов, — в шестой раз повторил механический голос.
— Понял! — кивнул капитан. — Я вхожу. Без меня ничего не предпринимайте.
Охранник открыл перед ним дверь. Рюмин сокрушенно покачал головой.
— Ничего не поделаешь. Служба!***
Миновав первый кордон, Рюмин столкнулся с новым препятствием. Снаружи, у выхода из дворца в парк, стояли еще четверо ребят с короткими стрижками и в строгих костюмах.
Путь в боковые коридоры закрывали бутафорские щиты, удачно имитировавшие мрамор, которым были отделаны внутренние стены дворца. Дорога на лестницу была перекрыта.
Капитан понял, что оказался в мышеловке. В запасе оставалось несколько секунд. Потом его невинная шалость раскроется, и тогда останется лишь уповать на наличие у охраны здорового чувства юмора. В этом Рюмин почему-то сомневался. Шутку про вязаные шапочки ему не простят.
Решение пришло мгновенно. Капитан увидел две длинные вешалки. Убедившись, что на него никто не смотрит, Рюмин скользнул за ту, что стояла справа, и через несколько секунд появился вновь, совершенно изменившийся. Теперь он напоминал Антонио Бандераса в роли Зорро: на лице — бархатная полумаска с прорезями для глаз и длинный, до пят, черный плащ с шелковой подкладкой.
Придав походке неспешность, а осанке — величавость, Рюмин прошествовал мимо охранников, едва удостоив их небрежным кивком.
Он ступил на дорожку, посыпанную гранитной крошкой, и в этот момент струнный квинтет грянул что-то бравурное. Лениво извергавшийся фонтан ударил в небо; серебряные брызги засверкали, подсвеченные разноцветными софитами.
Огромное белое полотнище, от которого начинался подиум, озарилось оранжевым светом, затем — голубым, потом — бледно-зеленым. Из-за него вышел высокий плотный человек в напудренном парике. Пышные букли не позволяли разобрать черты лица, но Рюмин хорошо видел короткую рыжую эспаньолку. Мужчина был одет в белую свободную рубашку с длинными манжетами и расшитый золотом жилет из алого бархата. Он поклонился, приветствуя собравшихся, и трижды хлопнул в ладоши, после чего направился к столам, за которыми сидели гости.
Камерный оркестр заиграл новую мелодию. Из-за полотнища появилась девушка в голубом платье с глубоким декольте и пышным кринолином. На талии, чуть сбоку, красовалась табличка с номером «1».
Рюмин заметил, как один из гостей (здесь почему-то были одни мужчины, и все, как на подбор, немолодые, но отчаянно молодившиеся) поднял лежавшую перед ним табличку с «единицей» и бросил на стол несколько фишек, как в казино. Человек в бархатном жилете (Рюмин мысленно окрестил его «распорядителем»), прохаживавшийся за спинами гостей, удовлетворенно кивнул.
Девушка дошла до конца подиума и развернулась. Капитан с удивлением увидел, что задняя часть платья отсутствует напрочь; одни лишь тонкие тесемки, перекрещивающиеся на спине, и голубая атласная лента, стягивающая талию. На модели не было даже белья. Негромкий вздох одобрения, пробежавший над столом, свидетельствовал, что гости по достоинству оценили длинные стройные ноги и упругие ягодицы девушки. Еще один мужчина поднял табличку с «единицей» и бросил фишки, и его кучка была ощутимо больше, чем у первого.
«Черт возьми! — подумал Рюмин. — Как приятно оказаться в компании истинных ценителей!».
Первую модель сменила другая, в алом платье. Точнее, в полуплатье — все повторилось, только ставки на сей раз были больше.
Девушки восхищали идеальными фигурами и нежной кожей; платья поражали изысканностью силуэтов, отменно подобранными тканями и роскошью отдельных деталей… Но Рюмина не покидало чувство гадливости, словно он наступил на тухлую жабу. Негромкий стук фишек вызывал тошноту.
Впрочем, у капитана не было времени размышлять о происходящем. Гораздо больше его занимала буква «М», выведенная на полотнище. «Знакомый узорчик! Я уже видел подобное — над кроватью убитой!».
Ему нужно было срочно поговорить с Этель. Рюмин догадывался, что означают ее слова, сказанные по телефону: «У нас сегодня показ, а потом…». Капитан медленно пошел вдоль стены в сторону полотнища.
Он искал девушку, похожую на Жанну Фриске.***
Появление за кулисами незнакомца в маске и плаще никого не испугало и даже не удивило. Здесь царила деловитая суета.
Некто неопределенного пола с выбеленными прядями и кокетливым чубчиком помогал моделям одеваться. Обнаженные девушки стояли перед ним в ряд, с платьями в руках, терпеливо дожидаясь своей очереди.
Бесполое существо не церемонилось. Оно щипало девушек за соски, хлопало по ягодицам, ругалось, называя всех «коровами» и «толстухами». Модели покорно сносили издевательства: то ли потому, что уже привыкли, то ли — потому, что существо при этом ухитрялось быстро и здорово делать свою работу.
Перед ним стоял столик, заваленный различными тенями, гильзами помады, тюбиками туши и прочими штучками, о названиях и предназначении которых Рюмин даже не догадывался.
Два-три взмаха кисточкой, уверенное движение помадой, короткая струйка лака с блестками, — и девушка преображалась. По мнению Рюмина, не всегда в лучшую сторону, но он подумал, что может чего-то и не понимать. Затем модель продевала руки в рукава платья; бесполый, шлепая и щипая ее, затягивал на спине тесемки и напутствовал тягучим: «Иди уж, уродина!».
Увидев Рюмина, существо завопило от восторга:
— Девочки, к нам гость! Ах, как бедному мальчику не терпится! Ты такой страстный, красавчик? Девочки, не стесняйтесь! Покажите ему свое оборудование!
Пораженный обилием прекрасных женских тел, Рюмин долго не мог понять, кто же из моделей похож на Жанну Фриске, — взгляд упорно отказывался фокусироваться на лицах.
— Ну что? Тебе нравится? — тараторил «чубчик». — Одни коровы! Я гораздо лучше, правда? — он задрал блузку, покрытую блестками, и показал гладкий безволосый живот. В пупок было продето золотое колечко. — Я — Владик, а ты кто, красавчик?
Если бы среди гомофобов проводились соревнования, то Рюмин, может быть, и не занял первое место, но уж «бронзу» точно бы заслужил. Добровольный отказ и глумление над мужским началом, которое мало получить от рождения, но и нужно постоянно доказывать своими поступками, приводили его в бешенство. Пресловутая «толерантность», превозносимая как одно из главных завоеваний демократии, имела у капитана очень узкие рамки. Настолько узкие, что Владик туда никак не вписывался.
— А я — Рюмин, дитя мое, — ответил опер. — Капитан королевских мушкетеров.
Он снял маску, и Владик заныл от умиления.
— Какой брутальный типаж! Эти рассеченные бровки! Этот сломанный носик! А уж щетинка-то какова! Мачо, настоящий мачо!
— Замолчи, педик! — сказал Рюмин, подходя ближе. — Мне нужна Этель.
Владик взмахнул кисточкой, обдав капитана облаком розоватой пудры.
— Этель — вон та жирная сучка, — Владик сложил в трубочку надутые силиконом губы. — Скажи еще что-нибудь, грубиян, я люблю, когда меня обижают.
Стилист говорил, но руки его не останавливались ни на секунду. Надо было отдать ему должное — работал он профессионально, а Рюмин умел ценить профессионализм. Хорошее качество.
— В другой раз, — сказал капитан.
Владик, не отрываясь от работы, достал визитку и сунул Рюмину. Откуда он ее взял — это осталось для капитана загадкой; обтягивающие брючки стилиста не имели карманов.
Опер подошел к модели, стоявшей предпоследней. Она действительно была похожа на Жанну Фриске. Умело наложенный макияж всячески подчеркивал сходство, однако не мог полностью скрыть красные заплаканные глаза и немного припухший нос.
— Здравствуйте, Этель! Капитан Рюмин. Это я вам звонил.
— Да, я поняла, — нервно озираясь, ответила девушка. — Как вам удалось пройти?
— Я просто вошел, и все. Давайте лучше о деле. Это вы нашли тело Оксаны Лапиной?
Девушка взмахнула длинными густыми ресницами. На глазах ее появились слезы.
— Ингрид? — спросила она. — Да… Я… Сейчас, одну минуточку, а то тушь потечет, — она подняла голову, уставившись в небо.
Рюмин тем временем разглядывал ее тело. Рельефно очерченные мышцы проступали на тонкой шее. Небольшая аккуратная грудь имела совершенную форму. Волосы на лобке были выбриты в виде стрелочки, направленной острием вниз. На бедре красовалась причудливая бабочка с разноцветными крыльями.
Этель шмыгнула носом и опустила глаза. Она, безусловно, видела, куда устремлен взгляд Рюмина, но никак не отреагировала. К собственной наготе здесь относились равнодушно, считая ее одним из сценических нарядов.
— Отличная у вас татуировка! — похвалил капитан. — Так во сколько это произошло?
— Примерно в половину шестого. Я заехала за ней, стала звонить… Ингрид не отвечала. Тогда я вошла… Ох! — девушка снова устремила взгляд в небесную высь.
— Дверь была открыта? — спросил Рюмин.
— Нет, я открыла ее сама.
— У вас есть ключ? Вы были подругами?
— Подругами?! — Этель усмехнулась. — Ну, если это можно так назвать…
— Подождите, — в голове у Рюмина что-то не укладывалось. — Если вы не были близкими подругами, откуда у вас взялся ключ?
За разговором они незаметно подошли к столику. Капитан почувствовал, как кто-то нежно коснулся его бедра. Рюмин посмотрел на стилиста. Ответом была шаловливая улыбка.
— Мне не до смеха, — строго сказал опер. — Смотри, посажу тебя за попытку изнасилования. Должностного лица и при исполнении!
— Обожаю наручники! — завизжал Владик.
Он помог девушке надеть платье и, уперевшись коленом в ее поясницу, туго стянул тесемки.
— И что он в тебе нашел? — ревниво сказал стилист.
— Полегче, ты… — осадил его Рюмин и запнулся.
Что можно было добавить? «Девочки, не ссорьтесь?»
— Так откуда у вас взялся ключ? — повторил он.
— Он мне его дал! — ответила модель, показывая куда-то за полотнище, в сторону накрытых столов.
— Кто?
Камерный оркестр, основательно перетряхнув творчество Вивальди, принялся за Моцарта. Едва заслышав первые такты «Маленькой ночной серенады», Этель подобрала кринолины и вспорхнула на подиум. Вопрос капитана повис в воздухе подобно облаку пудры.
— Я знаю, кто, — внезапно сказал Владик.
— Кто?
— Скажу, если дашь мне потрогать свою щетинку! — улыбнулся стилист.
— Ребята, — покачиваясь с пятки на носок, сказал опер, — вы тут все немного не в себе, да? Я расследую убийство. Убили вашу подругу…
— Здесь нет подруг и нет друзей, — перебил его стилист. На этот раз голос его звучал абсолютно серьезно. — Здесь ни у кого нет подруг и друзей.
— Кто же тогда есть? — поинтересовался Рюмин.
— Есть сладкие и есть гадкие. Ты можешь сегодня быть сладким, а завтра — гадким. И наоборот. Ингрид была гадкой.
— Почему?
— Она ходила без номера.
— То есть? — не понял Рюмин.
— На нее не делали ставки, — пояснил Владик. — Ей не надо было после показа ехать с противными стариками. Другим девочкам это не нравилось.
— Значит, она находилась на особом положении?
Стилист с жалостью посмотрел на Рюмина. Так смотрят на безнадежно больных. Или — непроходимых тупиц.
— Она была Мишиной любовницей, сладкий.
— Спасибо, что не гадкий, — пробормотал Рюмин.
Этель, совершив тур по подиуму, вернулась за кулисы. Она подошла к капитану, повернулась спиной и резко бросила:
— Помогите!
— Мы остановились на том, что ключ вам дал… — напомнил Рюмин, развязывая тесемки.
— Миша. Михаил Рудаков, наш хозяин, — со злостью сказала девушка.
— Любовник убитой Лапиной? — уточнил капитан.
— Что, уже сообщили по телевизору? — Этель скинула платье, ловко поддела его на плечики и повесила на вешалку.
Девушка снова осталась обнаженной, и Рюмин отвел глаза. В этой бессовестной и нарочитой наготе была какая-то отталкивающая чрезмерность. Ей не хватало волнения и загадки. Полуплатья выглядели лучше, чем полное их отсутствие.
— У меня есть свои источники, — сказал Рюмин.
— Понятно, — кивнула Этель. — Только эта информация уже устарела. Ингрид ушла от него и собиралась вскоре совсем слинять из агентства.
— Они поссорились? Из-за чего?
— Сколько можно встречаться с женатым мужчиной? — скривилась Этель. — Когда-то надо поставить точку.
Откровенно говоря, Рюмин вообще не видел смысла в том, чтобы встречаться с женатым мужчиной, но говорить об этом не стал — едва ли Этель нуждалась в его консультациях по вопросам семьи и брака.
— У Ингрид заканчивался контракт, — сказала девушка. — Продлевать его она не хотела. А Миша не хотел ее отпускать, вот и бесился. Последнюю неделю они даже не разговаривали.
— Поэтому Рудаков, вместо того, чтобы заехать самому, попросил об этом вас? Я правильно понял?
— Да, — Этель сняла с вешалки другое платье, с павлиньими перьями.
— И настоял на том, чтобы вы взяли ключ?
— Ну конечно. Он сказал, что Ингрид может не захотеть поехать на показ и вообще не открыть дверь.
— Он так был в этом уверен? — спросил капитан. — Что она не откроет дверь?
Этель замерла. Платье выскользнуло из рук, и, если бы Рюмин вовремя его не подхватил, непременно упало бы на пол.
Густой слой тонального крема и пудры не мог скрыть внезапную бледность, залившую лицо модели.
— Я этого не говорила, — помертвевшими губами пробормотала девушка. — Он просто дал мне ключ… На всякий случай.
Рюмин взял ее за локоть.
— Что вы сделали, обнаружив труп?
— Я… закричала… — прошептала Этель.
— А потом? — не отступал капитан. — Позвонили в милицию?
— Нет. Ему. Михаилу. Он сказал, что все уладит…
— Вот как? Хотел бы я знать, что он имел в виду, — Рюмин отдал девушке платье. — Спасибо, Этель. Если мне еще что-нибудь потребуется, я позвоню. Не возражаете? — он повернулся, собираясь уходить.
Внезапно за кулисами стало тихо. Суета прекратилась, и даже бодрое верещание Владика смолкло. На фоне полотнища возникла огромная тень; затем она исчезла, и в сопровождении четырех охранников появился высокий плотный мужчина, одетый в белую рубашку и алый бархатный жилет.
Мужчина комкал в руках густой напудренный парик. По его низкому бугристому лбу и красным щекам катились крупные капли пота.
Он подскочил к Рюмину и, не скрывая раздражения, спросил:
