Нина Садур
      ЗАМЕРЗЛИ
      ПЬЕСКА-МАЛЮТКА
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      Мама.
      Надя.
      Лейла.
      Лева.
      Дома у Нади. Светло и тихо.
      Надя. Мне все это надоело. Ты все деньги на своих любовников просаживаешь, а я голая хожу. Я пошла работать.
      Мама (наряжаясь). Иди, кто тебе не дает.
      Работа. Темно. Метель.
      Надя. Лейла! Лейла! Ты куда опять воду выливаешь? Комендантша догадается! Надо к самой помойке бегать! Лейла! Там нельзя выливать, а то наледь нарастет, и все будут падать! Ты бегай к помойке. Бегай, как я.
      Лейла. А? Надя, ты что-то сказать хочешь?
      Надя. Да ну тебя!
      Лейла. А я тебе хочу сказать - ты зачем так далеко бегаешь по этим снегам воду выливать. Комендашка все равно не заметит - сейчас мокро и без нашей воды. Видишь, какой снег мокрый? Пусть она думает, что это снег сам тает.
      Надя. Ой, не могу я. Ну ты додумалась! Ну ты хоть не смеши! У вас в Дагестане сроду не было снега, вот ты и придумала. Ты что, не видишь, что наша вода поверх снега ложится? Он же твердый и старый. Видишь, лужа какая скопилась?
      Лейла. А-а, хорошо!
      Надя. Что хорошо?
      Лейла. Да-да!
      Надя. Что да-да?
      Лейла. Отлично!
      Надя. Почему ты не купишь себе трубку?
      Лейла. Я догадалась! Ведь сверху еще падает! Вон сколько. Он спрячет нашу воду. Снежочек.
      Надя. Ты купи себе трубку в ухо. Чтоб в нее орать, чтоб ты слышала.
      Лейла. Ого! Слышишь? Это метель?
      Надя. Метель-то я слышу. А вот ты - пойди в аптеку и купи себе трубку, слуховую.
      Лейла. А-а, слуховой аппарат. Ты права, я плоховато слышу.
      Надя. Обязательно купи, а то с тобой горло сорвешь.
      Лейла. Горло? Ты простудишься. Застегни пуговку.
      Надя. Ой, не трогай перчатками. Они же резиновые! Мокрые!
      Лейла. У тебя шейка голая. Пуговку застегни.
      Надя. А что толку? Мы под халатами все равно голые. Одни трусы и лифчики. Что, эти халаты спасают, что ли?
      Лейла. Мне еще фойе мыть. Зеркальное. Я его ненавижу, там паркет неровный.
      Надя. Ой, только бы комендантша не заставила лестницу мыть. Я вообще не обязана! Это не моя лестница. Почему вы лишнее моете?
      Лейла. А?
      Надя. Моете! Лишнее! Лишнее!
      Лейла. Личико?
      Надя. Мыть не хочу! Не хочу мыть!
      Лейла. Жить нужно. Ты что! Это грех!
      Надя. Фу, дура!
      Лейла. Не ругайся.
      Надя. Отстань.
      Лейла. Да, я тебе хотела сказать, ты не мой лестницу. Ты не обязана.
      Надя. Я знаю, но она заставит.
      Лейла. А ты не мой.
      По снегу бродит дядя Лева.
      Надя. Ой, смотри, опять этот...
      Лейла. Это дядя Лева!
      Надя. Да не ори ты!
      Лейла. А? Это дядя Лева!
      Надя. Ну что ты-то орешь? Я же не глухая!
      Лейла. Ему рабочие отдают бутылки.
      Надя. Это ты глухая, это я должна орать. А я не глухая, и ты не ори.
      Лейла. Он какой-то неприятный.
      Надя. Ой, он сюда смотрит. Давай на него не смотреть. Вдруг он все-таки понимает.
      Лейла. Он что-то вроде злодея. Ты привыкнешь.
      Надя. Он все время тут ошивается. Снег караулит, что ли? Смотри, ему даже халат дали. Как настоящий рабочий. А он ведь даже говорить не умеет. Только мычит.
      Лейла. Я привыкла. Терплю его вид.
      Надя. Он, наверное, тут прикормился. Из милости.
      Лейла. Ты его не бойся. Ты на него не смотри, думай, что его нету.
      Надя. Ничего себе - нету! Хотя лично мне - наплевать! Я заработаю на сапоги и сбегу отсюда.
      Лейла. Сапоги? Я вижу, ты всегда в шлепанцах. Так нельзя. Мы же все время выбегаем на снег.
      Надя. И вообще - почему Лева? Ле-е-ева. Такое имя потратили. Терпеть не могу, когда недоразвитого человека называют Лева или Аркадий. Называли бы Вася или Коля. Или совсем что-нибудь старинное... которое сейчас не применяют уже. А то - Лев! А сам мычит... А что он все у той стены качается?
      Лейла. Он всегда сидит в рабочей комнате. Пьет их чай.
      Надя. Что он у той стены мотается? Шел бы к рабочим. Они чай заварили. Что он тут в снегу и ветру мыкается? Настроение портит.
      Лева уходит.
      Ну надо же, ушел! Смотри, как совпало - я сказала, и он ушел! Как настоящий!
      Лейла. А ты знаешь, что под нами старинные подвалы? Коридоры?
      Надя. Еще не хватало!
      Лейла. А стена, где дядя Лева терся, убереглась от разбитой церкви.
      Надя. Ты-то откуда знаешь? Из Дагестана?
      Лейла. Я все знаю, потому что я окончила университет. Здесь под нами сгусток подвалов. И все проклято здесь. Все насквозь.
      Надя. Так не говорят - сгусток. Сгусток бывает... ну, сгусток краски... красной... сгусток вещества... сгущенное молоко, например.
      Лейла. Я скажу, а ты не бойся, ладно?
      Надя. Ну?
      Лейла. Обещаешь?
      Надя. Ну?
      Лейла. Здесь является призрак актрисы с наганом.
      Надя. Не ври.
      Лейла. Та актриса давно уже прокляла это место, весь театр, который мы с тобой моем. Сцену, занавес, люстры, бельэтажи, зеркала, барельефы - все охватила. Она сказала: "Раз вы надругались над искусством, раздавили, опозорили, выгнали нас, раз вы свели его с ума, и он умер на ваших рыбьих глазах, я вас проклинаю за это вот чем: ни один талант в вашем театре не сможет. А если все же придет к вам, вы разобьете ему сердце".
      Надя. Что она, совсем дура? Она же неправильно прокляла! Она же не их прокляла, а сам талант прокляла!
      Лейла. Она перестала плакать и крикнула: "Ненавижу! Ненавижу! Проклятые!"
      Надя. Слушай, Лейла, откуда ты все это знаешь? Про нашу артистку? В книжках такое не пишут.
      Лейла. У нас, мусульман, к проклятьям относятся очень серьезно.
      Надя. Елки-палки! Ну что ты в Москву притащилась? Работаешь уборщицей. Трясешься, что выгонят. Ничего не слышишь. Живешь в общежитии. Глаза у тебя, конечно, красивые, но, Лейла, ты, конечно, извини, у тебя такая челюсть большая, и наперекосяк. Правда, чуть-чуть.
      Лейла. Ха-ха-ха! Как ты смешно на меня смотришь! А! Это ты лицо мое смотришь. Видишь, вот эта часть лица у меня немного кривая.
      Надя. Борода.
      Лейла. Да. Подбородок. Нас бил отец. Двенадцать детей. Всех бил. Особенно девочек. Мне отбил слух и челюсть, видишь - низ лица немного кривой. А у сестры - печень. Все разбежались после маминой смерти. Я оказалась в Москве. Я, знаешь, почему здесь? Потому что здесь весь сгусток культуры. Все струится сюда со всех мест. Давай твои ведра, я воды принесу. Горяченькой. (Уходит.)
      Надя (попрыгала). Гудят. Старинные.
      Лева выносит бутафорский крест, прислоняет к стене.
      Начинается!
      Лева бродит.
      Прямо по нашей воде таскается. Урод. Страхолюд. Мамка, дура, все деньги транжирит. Все на бусы, на бусы. Ради своих мужиков! Хоть бы мужчины, а то ведь мальчишки, мои ровесники! Что она в них находит! Что она им верит, мальчишкам этим! Ну что им верить-то! Я ж их знаю! Дура мамка! Дура!
      Входит Лейла, ведра с паром - горячей воды.
      Лейла. Ух, комендашка, как волк рыскает! Кричит! Даже я слышу! Скоро спектакль, а нам еще вестибюль мыть. И фойе. Я фойе ненавижу. С зеркалами.
      Надя. У меня мама гуляет.
      Лейла. Чего?!
      Надя. С мальчишками! Мамка!
      Лейла. Счастливая. А моя мама умерла.
      Надя. Я себе платье купила, она отняла. Гуляет с мальчишками.
      Лейла. Моя мама мне приснилась, как будто из смерти звонит по телефону: алло, это Лейла? Слушай, Лейла, если ты выйдешь замуж за русского, ты будешь уже не мусульманка, а станешь, как они.
      Надя. Мамка противная! Я заработаю, все равно выманит и сережки себе купит. Я знаю! Знаю!
      Лейла. Если честно, мне больше нравилось, когда наши женщины ходили в чадре. Чтоб лицо сохранять для секрета. А потом приказали снять. Увы.
      Надя. Ой, мама моя, я его видеть не могу! Ну какая рожа длиннющая! Еще крест припер!
      Лейла. А, это крест!.Ты не пугайся, что черный. Это они "Разбойников" ставят и вынесли крест просушить. Это для зрителей крест.
      Надя. Они что, вообще очумели? Он же весь потрескался, ты гляди, из него, из трещин, все вываливается. Ты гляди, они планку ему на живот прибили, позорники. Что они, нового бога не могут сделать? Он же у них вообще скоро с креста сползет. Он же у них вообще уже не дышит!
      Лейла. Не подходи туда, ты ноги промочишь! Видишь, вся наша вода к той стене утекает, там целое озеро! И дымит. Как ад.
      Надя. Дура ты. Дурак и Лева. Все вы дураки. Мне противно. Я заработаю 70 рэ и свалю от вас.
      Лейла. А знаешь, у нас бог все-таки не такой, не человек. Его не увидишь. Его запрещено видеть. Поэтому рисуют узоры. Надя. А я вообще про это не могу. Я один раз зашла в церковь, ну просто ради смеха. Там все золотое, и дым, я так испугалась - еще затянут. У них все такое какое-то, аж мурашки по телу, мне кажется, они запросто могут затянуть. Ладно, давай работать, а то комендантша убьет. Она тоже дура.
      Лейла. Знаешь, хорошо, что мы молодые. А ты еще моложе. Вот мы помыкаемся немного, по молодости, а потом все уляжется. Все будет.
      Надя. Он, гляди, как он выгибается! Как железный. Сейчас заскрипит. И морда такая жуткая. Морщины все вниз, как будто его в землю тянут, в те подвалы, ха-ха! Слушай, а как он живет? Что ест? Я видела, он ел сырок. А вот как он живет? А что он делает, когда не спит? Что он хотя бы видит во сне? Какие ему могут сны сниться? Интересно, а он умеет думать? Хоть немного? Смотри, ему даже не холодно. Нам с тобой холодно, а ему - нет. Ему - что-то другое. Он только мотается и выгибается. Давай проверим, умеет он хоть чуть-чуть думать, а? Давай ему махать?
      Лейла. Ой, что ты делаешь? Дяде Леве нельзя махать! Он злой! Я видела - он стекла топтал. Я пошла за водой. (Ушла.)
      Надя. Эй, дурак... эй, эй, дура-ак...
      Дядя Лева ревет и мчится на Надю, кидает ей в голову камнем. Надя убегает.
      Дядя Лева мычит и мотается. Снизу валит пар от горячей воды, сверху снег. Дядя Лева мычит и мотается во всем этом. Выглядывают Надя и Лейла.
      Убьет.
      Лейла. Я ж тебе говорила, ты ему не сигналь! Ему нельзя сигналить, а то он нас заметит. Но ты не бойся, он уборщицам ничего не делает. Он их не замечает. Давай потихоньку работать.
      Выливают воду.
      Давай вот тут снег отгребем.
      Надя. Зачем?
      Лейла. Отгребем, вода будет лучше стекать.
      Надя. Ну давай. Противно только одно, что от него на сердце тоска, понимаешь? Нет, ты не поймешь, потому что ты глухая.
      Лейла. Знаешь, может быть, это мещанство, но я хочу дом.
      Надя. Какой еще дом?
      Лейла. Ты сказала дом? Ты поняла? Да! Дом и сад. И трое детей. Но обещай, что тебе не смешно.
      Надя. Где ты видела в Москве дома с садами?
      Лейла. О, в Москве все есть!
      Надя. Может, ты хочешь квартиру? Квартиры здесь есть.
      Лейла. И чтобы ворота чугунные, могучие. Знаешь, у нас в Дагестане у всех такие ворота. У нас народ злой, красивые только дети и девушки. Но они вырастают.
      Надя. Ну и едь в свой Дагестан.
      Лейла. Почему ты грубишь все время? Я хоть не слышу, но чувствую, что ты грубишь!
      Надя. А как ты чувствуешь?
      Лейла. Ты губы так зло выгибаешь, и я понимаю, что слова твои жгут.
      Надя. Ну я больше не буду! Ну ладно! Ну, Лейла! Лейлочка!
      Лейла. Наши сады могучи. Они тяжелы от цветов, их сдавливают оградами, и сады переваливаются через ограды, свисают над головами прохожих...
      Надя. Ух ты!
      Лейла. Такие сады поедают много земли. Но это сады. Ого-го!
      Надя. Ты хочешь такой?
      Лейла. Увы, здесь земля слишком плоская.
      Надя. Че ты понимаешь? Плоская! У нас подвалы старинные. Ну давай, как будто взаправду... как ты говоришь - свисают цветами? А "золотые шары" там есть? А мальвы?
      Лейла. Ха-ха! Там такие цветы! И в центре - дом.
      Надя. Ну ладно. А в комнате что ты поставишь?
      Лейла. О! Дом навсегда. В пять комнат. Белая мебель. Вот здесь, например, белый стол.
      Надя. Нет! Золотой! Арабский, я видела, в гарнитуре! Золотые узоры, а здесь полукресла, гнутые, будто им щекотно. И шторы от жары, как пена на окнах. Вот шторы пусть белые, как - вон - видишь, окно?
      Лейла. Ого! Это окно режиссера.
      Надя. Забудь! Я тебе про шторы говорю. А ихние окна не в счет! Допустим... вот здесь наши окна...
      Лейла. А в детской кроватки. Три штуки.
      Надя. Вот здесь будет детская. Допустим, здесь шкафчики, здесь уголок для игранья, шведская стенка, чтоб они стройненькие росли. А как назовем?
      Лейла. Назовем?
      Надя. Дениска и Андрюша, а девочку... ладно, пусть опять Лейла. Стой! А муж!
      Лейла. В том-то и дело!
      Надя. Да мы примерно... А может, ну его?
      Лейла. Увы. Без мужчины у нас не живут.
      Надя. Ладно. Пусть тогда будет... Примерно, вот все это наше с тобой. Знаешь, дядя Лева дурак, пусть он примерно маячит как муж.
      Лейла. Ой нет!
      Надя. Да примерно! Для расстановки! Ты не смотри в лицо! Высокий и все. Чтоб все хорошенько расставить. Здесь дети - здесь муж. Видишь, он даже затих. Не мешает. Как будто смотрит в окно. Смотри, он правильно встал. Нет! Взял книгу и читает. У тебя будет много книг, ты ж училась. Смотри, он по-новому встал, как нам надо! Ты сощурься, а то видно, что он руку свою разглядывает. Никакой-то у него книги нет, тьфу, дурак! Ну ладно! Муж читает у окна. Ой, а ты в саду, в гамаке...
      Лейла. В гамаке...
      Надя. Да. И пускай там, за садом, море шумит...
      Лейла. О! Море!
      Надя. Да... И пускай будто бы ты в гамаке в белом платье. А твой муж говорит: дорогая, я пойду, принесу тебе ракушек... Смотри, идет! Как совпадает! Здорово!
      Лейла. Ракушки?
      Надя. Ну да, это так, для нежности. Понимаешь? Просто. Вот он пошел на берег... О, дебил, куда влез? Все испортил, дурак!
      Дядя Лева мечется.
      Только и может - камнем в башку запустить, кретин.
      Лейла. У нас ракушки очень хорошенькие, розоватые, как детские ушки.
      Надя. Да ладно тебе, давай вкалывать.
      Лейла. Ты опять губы свои выгибаешь.
      Надя. Отстань... Я просто боюсь комендантшу. Я бы ей сказала, чтоб она прогнала этого дядю Леву-придурка. Что он здесь прибился? Хлюпает прямо по лужам. Мычит. Только к ней не подступишься, она нас всех ненавидит. Знаешь что?!
      Лейла. А море шумит. Я помню. О, как под него спать хорошо!
      Надя. Лейла! Мне кажется, что комендантша нас, знаешь, почему ненавидит? Мне кажется, что она ворует. Она участки поделила между уборщицами, чтоб мы лишнее мыли, и себе загребает наши копейки. Я ее ненавижу.
      Лейла. Ты говори тише. Про комендашку.
      Надя. Она ворует!
      Лейла. Да! Тише! Она ворует наши копейки. О, я это знаю!
      Надя. Хоть бы ее посадили в тюрьму!
      Лейла. Как только ей не стыдно! Она думает, раз театр, то все смотрят, как у них пьеса блестит, и никому нет дела, как обижают уборщиц. Никто не хочет себе настроение портить. А сказать нельзя, потому что я не москвичка, они придерутся к прописке и выгонят.
      Надя. Я могу сказать, но не скажу. Пусть подавится. Я скоро и так уйду. От вас от всех тоска.
      Лейла. Мне нравятся ваши парни. У них светлые глаза.
      Надя. А ты им нравишься?
      Лейла. О, я бы хотела!
      Надя. Почему ты то слышишь, то не слышишь?
      Лейла. Это зависит от вибрации голоса. Я так думаю. Я чувствую, что ты уже очень сильно дрожишь, Надя.
      Надя. Эта корова обязана дать нам телогрейку, раз мы на улицу выбегаем.
      Лейла. Комендашка телогрейки загнала. Мне так кажется. У нас в Дагестане загнали бы.
      Надя. У вас нет такого снега.
      Лейла. Куда ты все время поглядываешь? Ты креста побаиваешься? Это же театральный крест. Ненастоящий. У них тут все бездарное. А хоть они сильные и грубые, а в кресте в этом силы нет, они тут все бездари.
      Надя. Дура ты. Дура!
      Лейла. Грубиянка. Это ж они тут в своих спектаклях выгибаются, а ты трясешься, глупенькая. Ты от их бездарности трясешься, потому что они очень сильные. Могучие. Я же все-таки кончила университет, я хоть что-нибудь понимаю. Они тут навсегда. Навсегда. Их этот крест не спасет, не накажет. Он ноль.
      Надя. Что, ты не видишь? Что, ты слепая?
      Лейла. Опять дядя Лева? Он так и будет тут все время. Но ты же не артистка, ты его не бойся, ты даже не костюмер, не осветитель. Ты никто.
      Надя. При чем здесь никто? При чем здесь дебил. Ты что, не видишь - вон!
      Лейла. Какой - он?
      Надя. Что там, из снега, намелькало?
      Лейла. Намекает?
      Надя. Что это там такое, вон там, вон!
      Лейла. Ах, это! Смотри-ка, уже два озера получилось! Смотри, как они снег проедают. И дымят. Война озер.
      Надя. Там лицо!
      Лейла. Светло?
      Надя. Там лицо выдвинулось! Ты не видишь?
      Лейла. Что ты, Надя! Надюшенька, я боюсь! Ты дрожишь!
      Надя. Я заметила, оно постепенно выдвигалось, пока мы с тобой играли в дом. Лицо! Ты видишь, лицо! У ихнего бога лицо проявилось!
      Лейла. Не ходи туда, Надя! Не ходи лучше! Нельзя в шлепанцах по воде и снегу!
      Надя. Уйди! (Леве.) Уйди, урод! Ненавижу!
      Надя пробирается к кресту, смотрит, стирает пальцами снег из впадин, и лица больше нет.
      Лейла. А! Ха-ха! Я поняла! Это снег! Снег же белый, он так набился в трещины, и проступило лицо! Ха-ха!
      Надя. Что они, придурки, не могут краской его покрасить, что ли? Набили гвоздей, а краски пожалели. Хоть бы нормальное личико ему сделали розовым. Козлы - все черным замазали. Сволочи. (Леве.) Что пялишься? Урод.
      Надя бредет по луже обратно.
      Лейла. А у нас в мечетях узоры. Узоры на все небо. Выгнутый купол в узорах. Купол могучий, а узоры, как вздохи. Это у нас бог. И красота.
      Надя. Я не знаю, зачем живут уроды, вроде этого дяди Левы? Ты посмотри, у него вся морда в снегу, все морщины снегом забило. Фу, не могу смотреть. Че уставился? Дебил несчастный. Не бойся, тебе морду не вытру. Даже перчаткой.
      Лева. Я скажу, тебя с работы уволят.
      Лейла. Узоры и никаких лиц. Нельзя знать лицо. Ты что? Ты чего опять испугалась? Ну чего ты все время пугаешься? Ну что ты никак не привыкнешь? Что ты на него показываешь? Это дядя Лева. Ты его не бойся. Ты только его не трогай, потому что он очень злой. Он на всех доносы пишет, кляузы. Чтоб с работы всех увольняли. Но до нас он не снизойдет. Мы уборщицы. Не стой в воде. Она горячая. А снег холодный. Это чересчур для организма.
      Надя кричит.
      Дома. Утро. Яркое небо в окне.
      Надя. Он говорящий. И у него есть трудовая книжка, как у нас. Он работает там. Он говорящий. У него есть трудовая книжка, как у нас. Он работает там. Он говорящий. Почему такое небо? Это зима. Небо, погасни. Ой... как тепло. Спасибо. Как приятно. Ты с неба скатилось? Тепленькое. Ай, как щекотно. Как ты называешься? Золотой шарик? А почему стекло не разбилось? Как ты через стекло ко мне вкатилось? Золотистое ты. Какое ж ты тепленькое. Мне стало тепло. О! Еще катится. Еще сильнее! Так не бывает зимой. Так рассинелось. А кто вы такие? Кто вас скатывает? О, еще теплее! Посильней батареи. Ну как они скатываются? Как они от неба отрываются? Ага, попался? Ты шар или жар? Ух ты какой, а я тебя тряпочкой, чтоб ты не жегся. Нет, ты не шар, ты жар. А-а, это жаровые молнии. Здесь что-то такое, их сюда втягивает, в комнату. Это игра природы. Нет, больше не надо. Сильно слепит. Сильно жжет! Не попадайте в меня. Здесь еще есть место! Не надо в живот! Не надо в меня, обжигаете! Надо открыть окно, чтоб был ветерок. Все равно они проникают через стекло. Сильно слепит, сильно жжет. Здесь и так уже нельзя будет жить. Нельзя шевелиться. О, не звоните, не скатывайте больше их, не бросайте, вы в меня попадаете! Они не умещаются! Вон они по углам сияют, пыхают! Правильно, что по углам, здесь и так уже тесно. Все, кажется, все, больше не будет. Затихло. Я не буду шевелиться, я и так везде обожглась, куда они попали. А где мы теперь будем жить? Не нужно думать. Нужно сжаться и не сгореть. Небо плещется. Все, больше не будет. Ну что это, ну что это - жаромолнию шлет опять! Такую огромную, такую... ей даже трудно катиться... не отрывайся, зацепись, останься там, здесь ты не сможешь! Ты раздавишь меня! (Бежит к Маме.) Мама, мамочка, что это было такое! Мамочка! Я же сгореть могла!
      Мама (пудрит носик). Прими аспирин и не бери в голову.
      И Мама - тук-тук-тук - пошла, легкая, на свидание.
      Занавес