Борис Садовской
      СВЯТАЯ ЕЛЕНА
      В июне 1816 года английский бриг "Нью-кестль" подходил к острову Святой Елены. Он вез европейских комиссаров наблюдать за Наполеоном. Их было трое: французский - маркиз Моншенью, австрийский - барон Штюрмер и русский - граф де-Бальмен. Пушечный выстрел поднял их рано с постели; выстрел с острова означал, что там замечено гудно.
      Комиссары молча глядели с палубы на обрывистые громады черных скал.
      - Мрачная картина, - сказал маркиз, краснолицый старик с носом попугая. По болтливости и пестроте костюма он вообще напоминал эту птицу. Сходству помогал маленький какаду, сидевший на плече его: маркиз любил попугаев.
      Штюрмер, сухощавый и сдержанный дипломат в очках, поджал осторожно губы:
      - Это не остров, а гроб.
      - Бедный Наполеон, - вздохнул кудрявый граф де-Бальмен. Он был еще очень молод и походил на балованного ребенка.
      - Вы жалеете Бонапарта, пожалейте лучше себя и нас, - возразил маркиз. - Бонапарт получил должное по заслугам, а чем виноваты мы?
      Штюрмер и де-Бальмен слушали молча, один с презрительной, другой с лукавой улыбкой: красноречие маркиза успело им надоесть.
      Корабль обогнул Менденскую батарею; в прорезе узкой скалы явился город Джемстоун.
      - Город в ущелье, какой ужас! Здесь можно умереть от одной жары.
      - Осмелюсь доложить вашей светлости, - вмешался капитан, - остров не так суров, как кажется нам отсюда. Там дачи, много зелени, водопад.
      - Наконец, там, вероятно, водятся попугаи, - добавил с усмешкой барон Штюрмер.
      Маркиз оживился:
      - В самом деле? - Он погладил какаду и сунул ему кусочек сахару. - Это любопытно. Мне давно хочется разыскать настоящего африканского попугая.
      - А какова флора на острове? - спросил ботаник Велле, спутник барона Штюрмера. - Есть ли там интересные растения?
      - Этого я не знаю точно, господин Велле. Там растут лаковые и миртовые деревья, много белых роз, виноград, лимоны.
      Корабль плавно подошел к пристани. Английский офицер в красном мундире ждал комиссаров. Путники и свита разместились в трех экипажах и шагом двинулись в гору.
      Из упрямства Моншенью не хотел сознаться, что ему нравится тропическая природа.
      - Жара и небо, больше ничего. Нет, это ужасно. Недостает еще чернокожих.
      - Взгляните сюда, маркиз, и возьмите скорей ваши слова обратно. Штюрмер указывал на девушку в зарослях алоэ.
      - В самом деле, - удивился де-Бальмен. - Как она стройна! Золотые кудри и белое платье. Совсем сказочная принцесса.
      - Наверное, девчонка с губернаторской кухни, - сказал маркиз.
      - Сейчас мы это узнаем. Будьте добры сказать нам, мисс, где находится дом губернатора сэра Гудсона Лоу?
      Девушка медленно подняла на графа синий холодный взгляд.
      - Не знаю, сударь.
      - Но разве вы не из губернаторского дома?
      - Я имею честь состоять в свите его величества.
      - Какого величества? - вскричал, насмешливо хохоча, маркиз.
      - Императора Наполеона.
      - Я не знаю такого. Генерала Бонапарта, хотели вы сказать, дитя мое?
      - Нет, отец мой. Я служу его величеству императору Наполеону.
      - Тому, кто сидит здесь на цепи?
      - Тому, кто обессмертил Францию неувядаемой славой.
      - Кем же вы служите при Наполеоне? - спросил, улыбаясь, Штюрмер.
      - Я заведую столовым серебром, и моя обязанность ежедневно предлагать императору послеобеденный кофе.
      - Какая важная должность!
      От жары и досады маркиз пыхтел. Штюрмер улыбался, но граф де-Бальмен с участием вглядывался в девушку.
      - Извините, мисс, а как ваше имя?
      - Меня зовут Елена.
      С легким поклоном она исчезла в кустах. Коляска тронулась дальше.
      - Браво, граф, - вымолвил барон Штюрмер. - Вот и начало романа. Вы настоящий казак, дорогой граф.
      Маркиз обмахивался платком.
      - Я был прав, как всегда. Это служанка Бонапарта и, конечно, его любовница. Знай она, кто мы, она разговаривала бы иначе.
      - Елена, - повторил задумчиво де-Бальмен. - Какое совпадение.
      - Надо полагать, однако, что это не святая Елена. Та вряд ли пойдет в кухарки, даже к Бонапарту.
      - Вы слишком злы, маркиз.
      Какаду забился на плече своего хозяина с пронзительным криком.
      Второй месяц встречали на острове комиссары и все еще не были представлены пленнику. Наполеон отказался их принять. Приходилось дожидаться новых инструкций.
      Моншенью обзавелся полдюжиной попугаев и беседовал с ними на разных языках. Под личным его наблюдением старый малаец кормил зеленохвостых краснокрылых крикунов, чистил и мыл их. Прочее время маркиз кушал мороженое и лимонад, проклинал жару и заставлял секретаря писать в Париж длиннейшие письма с жалобами на дороговизну и расходы.
      Де-Бальмен с утра до вечера катался верхом. Изящный и стройный, носился он по кремнистым тропинкам и желтым холмам, то вдоль гранатовых аллей, то близ шумящего водопада. Часто проезжал граф окрестностями Лонгвуда, где жил Наполеон, но ни разу не удалось ему увидеть пленного императора. Зато в первый же день ему встретилась Елена.
      - Доброе утро, святая Елена! - крикнул он весело.
      - Доброе утро, граф.
      Елена стояла с корзинкой на руке.
      - Что это вы несете?
      Она, как и в первый раз, медленно подняла глаза.
      - Это фрукты для императорского стола.
      - Послушайте, святая Елена, почему вы его зовете императором?
      - Потому, что он великий император был, есть и будет. Разве это неправда?
      Граф увидел, что шутливый тон ему дается плохо. Он сказал еще несколько пустых слов и умчался галопом.
      На третий день он встретил опять Елену, назавтра тоже.
      Девушка его не избегала. Беседы становились длиннее.
      - Скажите, Елена, где научились вы так говорить по-французски.
      - Нигде. Я француженка из Парижа.
      - Не может быть. У вас английское лицо.
      - Это случайность. Вы ведь тоже шотландец родом, а называетесь русским.
      - О, мои предки выехали в Россию еще при Иакове II. Но откуда вы это знаете?
      Елена потупилась.
      - Не помню, кто рассказал мне это.
      Скоро граф понял, что не видать Елены для него так же трудно, как не дышать. Несколько раз он хотел ей сказать об этом и неизменно смущался под ее медленным и спокойным взглядом.
      - Однако сколько достоинства в этой мещаночке, - думалось ему.
      Третий комиссар, барон Штюрмер, совсем не выходил из дому. По целым дням играл он в карты с ботаником Велле.
      Однажды утром все три дипломата получили приглашение от губернатора явиться к нему по делу. Моншенью и Штюрмер отправились вместе. Маркиз по дороге рассказывал о попугае макао, захворавшем от жары, о страшных ценах на острове и об интригах английского правительства. Скоро им встретился де-Бальмен. Комиссары втроем взошли в приемную. Губернатор вышел им навстречу с любезной улыбкой на лошадином лице.
      - Прошу садиться, господа. Мне очень грустно, но долг прежде всего. Боюсь, что добрые наши отношения могут испортиться. Барон Штюрмер, правда ли, что ваш спутник Велле передал генералу Бонапарту письмо от сына и прядь волос?
      Штюрмер побледнел и снял очки.
      - Вам донесли неверно, сэр. Велле, правда, привез письмо и локон, но не Бонапарту, а его камердинеру от матери, которая служит в Вене.
      - Все равно, без моего разрешения он не имел права это делать. Я вынужден сообщить обо всем князю Меттерниху.
      Барон надел очки и вздохнул.
      - Вашей светлости должно быть известно, - продолжал улыбаться губернатор, - что сношения с приближенными Бонапарта недопустимы для частных лиц. Между тем ваш секретарь бывает в Лонгвуде.
      Маркиз, красный, как попугай, возразил с ответной улыбкой:
      - Страна, где мы живем, имеет много дурных сторон; умножать их мне кажется преступным. Ваше превосходительство, можете быть уверены, что я сделаю выговор секретарю.
      Сэр Гудсон Лоу поклонился и, повернувшись к Бальмену, показал длинные зубы.
      - Любезный граф, я бы советовал вам кататься подальше от Лонгвуда.
      В словах губернатора не было ничего обидного, но граф оскорбился. С холодным достоинством он ответил:
      - Позвольте мне вам на это заметить, сэр, что отчетом в моих поступках я обязан не вам, а русскому императору.
      Губернатор поднял лорнет; от улыбки зубы его стали еще длиннее.
      - Ваш ответ выдает потомка шотландских рыцарей, но, уважаемый граф, пока на острове губернатором я, вам придется считаться немного и с моим мнением. Прошу вас всех, господа, пожаловать ко мне завтра вечером для обсуждения полученных мною инструкций. Имею честь кланяться.
      - Каков! - воскликнул маркиз, выходя из губернаторской передней. - Он нас принимает за мальчишек. Я буду жаловаться королю.
      - А я сегодня же поеду в Лонгвуд, - отозвался граф.
      - Этот невозможный тон меня прямо бесит. Мистер Лоу, кажется, думает, что нам очень приятно прозябать на этой скале, где попугаи околевают от скуки. Вы ведь знаете, мой бедный какаду в субботу издох. И потом, жить здесь, когда сено приходится выписывать с мыса Доброй Надежды! Если мне не прибавят жалованья, я выхожу в отставку. Ей-богу, я, наконец, начинаю думать, что революцию сделали умные люди.
      - Понятно, раз с ними не было вас, - проворчал себе под нос барон Штюрмер.
      Он был не в духе.
      Лонгвуд виднелся издали, на горе меж неровных склонов; лаванда, терновник и алоэ едва оживляли расселины серых скал. Когда де-Бальмен сдержал коня перед домом Наполеона, гнев его уже успел остыть. Он хотел поворотить обратно, как вдруг увидел в окне Елену.
      - Что это значит, граф? Как вы сюда попали? Или вы не боитесь сэра Гудсона Лоу?
      Граф смело шагнул в переднюю.
      - Я соскучился, не видя вас так долго.
      - Мы виделись вчера: по-вашему, это долго?
      - Для меня это вечность. Вы одна?
      - Его величество на прогулке и через полчаса будет кушать кофе. Если хотите, я покажу вам императорские покои.
      Елена и граф взошли в спальню Наполеона. Подле кровати с зелеными занавесками серебряный умывальник; на камине портреты Марии-Луизы и Римского короля. Далее столовая, гостиная и биллиардная с грудами книг на стенах и на полу.
      - Вот в этом шкапу весь гардероб императора, здесь его серый сюртук, бывший на нем во всех походах и битвах. - говорила Елена; синие глаза сияли. - Вот его парадная шпага в черепаховых ножнах с золотыми пчелами, тут китайские шахматы, а там севрский сервиз. Здесь император читает по утрам, а до обеда пишет.
      - Елена, я вас ревную к вашему императору.
      - Ревнуете? По какому праву?
      - По праву влюбленного. Ведь я люблю вас, Елена.
      Елена ответила звонким веселым хохотом.
      - Простите, граф. Не сердитесь. Я не над вами смеюсь, но если бы вы знали, ах, если бы вы знали...
      Она смеялась до слез. Граф нахмурился.
      - Скажите же мне...
      - Постойте. - Елена задумалась, кусая губы. - Итак, вы на самом деле любите меня?
      - Клянусь вам.
      - Не надо. Вы мне докажете вашу любовь иначе. Завтра вы будете у губернатора, не так ли?
      - Да. Как вы узнали?
      - Если вы точно меня любите, не ходите туда. - Она строго глядела в глаза графу.
      - Хорошо, только я не понимаю...
      - Будьте дома, я приду к вам. - Елена опять задумалась. - И еще... Не гасите свечей в кабинете до моего прихода.
      Граф нагнулся поцеловать ей руку. Он задыхался от счастья.
      - Оставьте, сейчас придет император. Спешите. Помните, что я вам сказала.
      - До завтра, дорогая.
      - До завтра. Уходите же, уходите.
      Они стояли на низкой террасе. Алоэ скрывало их.
      Из сада послышался резкий кашель. Граф вздрогнул. Елена скользнула в дверь.
      Еще не стихли подковы по каменистой дороге, как из кустов осторожно выставил голову барон Штюрмер. Он улыбался.
      - Велле, - тихо окликнул барон, выходя за ограду.
      Ботаник с цветами в руке уныло ждал.
      - Не горюйте, мой друг. Я отыскал здесь такой цветок, что из Вены нам с вами пришлют не выговор, а награду. Все же я никак не думал, что этот русский так прост.
      После бессонной ночи, истомленный грезами, граф насилу дождался вечера. В волнении ходил он по кабинету. Ярко пылал канделябр на столе; за дверью в столовой сверкали графины и вазы с фруктами. Часовая стрелка приближалась к десяти.
      Став у окна, граф всматривался в необозримую пустыню темного океана. Вдруг недалеко от берега блеснул огонь. Граф затаил дыхание. Опять мигнул легкий отблеск. Внезапная мысль поразила графа: Елена просила не гасить свечей. Значит, его канделябр служит условным знаком, и пока он, граф де-Бальмен, русский уполномоченный, ждет, как мальчишка, свидания, Бонапарт успеет бежать.
      Мысли эти больно кололи сердце графа, пока он торопливо гасил свечи и спускался по лестнице. Задыхаясь, бежал он к берегу; ноги его скользили. Свет на море исчез, все было спокойно. Граф начинал каяться в своей поспешности; вдруг выстрел заставил его ускорить шаг. В темноте он разглядел силуэт барона Штюрмера с пистолетом в руке. На скале у самого обрыва кто-то сидел, упираясь руками в землю.
      Штюрмер направил в лицо неизвестному маленький фонарь. Граф увидел окровавленный мундир наполеоновского гвардейца. Шляпа свалилась с золотистых кудрей, широкие синие глаза медленно поднялись из-под тяжелых век.
      - Елена! - в ужасе вскрикнул граф.
      Раненый улыбнулся.
      - Меня зовут лорд Дуглас. С детства я обожал Наполеона. Ради него я покинул семью и родину. Простите, граф, я виноват перед вами. Я хотел освободить императора, но Бог этого не хотел. Мой долг исполнен. Да здравствует император!
      Синие глаза, просияв, закрылись.
      - Граф, надо торопиться. Нас могут застать, - сказал Штюрмер. Помогите мне.
      Де-Бальмен повернулся и пошел прочь. Губы его дрожали.
      Сзади послышался глухой всплеск. В ту же минуту невысокий человек в треугольной шляпе выступил на дорогу.
      - Дуглас, это вы? Готово?
      В голове графа закружился вихрь.
      - Ваше величество, лорд Дуглас поручил мне передать вам, что его план не удался. Он отбыл в Шотландию.
      Наполеон кивнул и пошел обратно. Шатаясь, де-Бальмен глядел ему вслед. Скоро короткая тень в сюртуке и шляпе растаяла в сумраке жаркой ночи.