Людмила Николаевна САБИНИНА
      РОДЕО ЛИДЫ КАРЯКИНОЙ
      Второй такой чудачки, как Лидка, наверное, больше и на свете нет. Таких поискать! Начать с того, что она вообще непохожа на прочих девчонок. У нас в классе все девчонки как девчонки. Танцами увлекаются, спортом. Прическу все носят одинаковую, как у Лизы Мокиной. Лизочка - первая модница, тон задает. Разговоры у них в основном о платьях, о фасончиках. Такие уж у нас девчонки. Не знаю, может быть, они и везде такие? Впрочем, навряд ли... А Лида Карякина резко отличается. Спортом, правда, она тоже занималась, только недолго.
      Помню, в седьмом все мы увлекались лыжами. Даже трамплин довольно высокий за школой построили. Мечтали о горных лыжах - извилистые трассы, скоростной спуск... Всем классом ездили за город на тренировки, одна только Лида Карякина записалась в акробатический кружок. Девчонки тогда шумели, возмущались, дружно осуждали Карякину. Считали, что это она нарочно, в пику нам. Мы ведь мечтали всем классом на лыжных соревнованиях выступить, всем коллективом. Класс-чемпион!.. И вот Лидка нам все испортила. Не только из лыжной секции ушла, еще и Гайдукову за собой потянула. А Гайдукова Рая у нас в первой пятерке была на километровке. На длинной-то трассе Рая отставала, дыхание не умела держать, что ли... За Гайдуковой ушла и Лена Ситникова. Еще бы, подружки неразлучные. Словом, началась катавасия, уходил то один, то другой. Сорвалась вся наша затея! Стояли холода, и ездить на тренировки за город не всякому-то улыбалось. Распалась дружная наша команда. И на соревнованиях мы заняли семнадцатое место из двадцати шести, результат незавидный. А началось ведь все с Лидки!
      Зато уж и потеха была, когда Лида и Рая выступали со своими акробатическими номерами. Было это на вечере семиклассников. Объявили номер: "Карякина и Гайдукова, акробатический этюд..." Сначала на сцену выскочила Рая, толстенькая коротышка. Костюм на ней зеленый в обтяжку, ни дать ни взять - арбуз. Небольшой такой арбузик, коротконогий, крепенький. Прошлась колесом по сцене, сделала реверанс, улыбнулась. Все это как-то ловко у нее выходило, мы даже поаплодировали немного, так, из приличия. И тут выкатилась Лида Карякина. Колесом выкатилась. Только ломаное какое-то колесо у нее получилось, вихлястое. Скорее ромб, чем колесо. Карякина у нас чуть ли не самая длинная из девчонок, нескладная такая, тощая. И лицо у Карякиной тощее да длинное. Сердитое, будто недовольное чем-то лицо. Челка - чуть не до глаз, волосы кое-как мотаются за плечами. Сразу видно, прической Лида не особенно-то занималась. А может, не получалась у нее прическа. Не знаю отчего, но только почти все, что делала Карякина, выходило очень смешно... Вот и сейчас: что это за "колесо"! Лидка изламывалась, хватала руками пол, длинные ноги некоторое время болтались в воздухе, потом снова - вся вбок, снова - кувырк. Мы хохотали до упаду. А когда Лидка сделала стойку на руках - вот это была картина!.. Стойку делала она лицом к публике, длинная, нескладная жердь. Толстенькая Райка рядом в такой же позе. Но все смотрели только на Лидку. Особенно смешное было лицо! Перевернутое, злое, от напряжения оно медленно багровело. Волосы свешивались до пола. Мы хохотали, хлопали, что было мочи.
      Тут обе акробатки вскочили на ноги и сделали реверанс. У Раи это получилось нормально, а Карякина развела свои тощие руки с растопыренными пальцами, присела резко, будто сломалась. В этот момент она напоминала зеленого кузнечика: сплошные ломаные линии и длинная голова вертится направо-налево, кивает. Умора, да и только.
      После, когда обе акробатки ускакали за сцену, мы еще долго потешались, орали "бис", и конферансье Андрей Горяев никак не мог объявить следующий номер.
      После этого выступления Рая Гайдукова накрепко рассорилась с Лидкой и даже пересела от нее на другую парту. Осталась Карякина одна. Только это, видать, не слишком ее огорчило. На освободившемся месте Лида вольготно раскладывала учебники, карты, чертежи и всем своим видом показывала, как ей теперь здорово живется, - комфорт, да и только! А лицо злое...
      И еще одна черта мешала Карякиной: правдолюбие. Нет, вы не подумайте, я сам не люблю вранье, да и кто же его любит! Только у Карякиной и правдолюбие было нелепое. Встанет, бывало, на классном собрании и давай кого-нибудь обличать!.. Раз как-то привязалась к Сидорову, зачем-де он врет? Сидоров у нас самый отстающий, просто злостный двоечник. Что с него возьмешь? Сидит себе на последней парте. Ему на все наплевать. А Карякина разоряется:
      - Ну, скажи, Сидоров, почему ты всегда врешь? Вот вчера, например, вызвал тебя физик, а ты конечно, ни в зуб ногой. Ну просто в руки не брал учебника. Так бы и сказал: не учил, не хотелось, на каток бегал или там еще что. - Карякина презрительно скривила нос.
      - Он и гости к дяде ходил! - крикнул длинный Андрюшка Горяев.
      - Правда, к дядюшке в гости, на блины, - поддержали ребята.
      - Мой дядя самых честных правил, - не умолкал Горяев, - когда не в шутку занемог...
      Все дружно захохотали, и громче всех сам Сидоров. А Карякина злилась:
      - Ну, так и сказал бы: к дяде в гости ходил. А ты наврал, что у врача был. Не понимаю, зачем надо врать. Как только не стыдно?
      - Ложь во спасение, - подсказал Горяев.
      - Вот, вот, во спасение... - сразу ухватился Сидоров.
      Сказал и озирается, смеются ли... Тут все заспорили о том, допустима эта самая "ложь во спасение" или нет. И все смеялись над Карякиной.
      - Я считаю, что врать нельзя! - крикнула Лида. - Потому что где ложь, там...
      - Где ложь, там неправда, - буркнул Вадик Спицын.
      И все снова покатились со смеху.
      - Что смеетесь? - выходила из себя Карякина. - Именно, где ложь, там и неправда!.. Неправда в смысле несправедливость. Где ложь, там не может быть никакой справедливости! А что может быть хуже, чем... чем...
      И вдруг она закрыла ладонями лицо, потом схватила свой портфель - и вон из класса. Мы так и не доспорили тогда...
      Позже я узнал, что несправедливости всякой выпало на Лидин век достаточно. Хотя бы то, что в раннем детстве ее бросил отец. Сначала увез ее с собой, оставив мать с маленьким Мишкой, а потом - видно, Лидка ему надоела - посадил дочку в вагон, сунул билет в руку... Словом, отправил ее к матери. А той и без Лидки тошно. На руках Мишка годовалый, средств никаких нет...
      Но все это я узнал потом, а тогда, в школе, ужасно нелепой мне эта Лидка казалась. Вызовут ее к доске, идет Карякина хмурая. Вытянет руки по швам, повернется лицом к классу и забурчит:
      - Я ничего не выучила.
      - Почему? - удивляется педагог.
      - По домашним обстоятельствам.
      - Да ну? Что же за обстоятельства такие? - с усмешкой спрашивает преподаватель.
      - Стирки накопилось.
      Ну, тут, конечно, смех, шуточки начнутся разные. Ставят двойку Карякиной, бредет Карякина к себе на место. Вообще-то училась она ничего, средне. Бывали и четверки. Но случались и двойки. Всего бывало понемножку.
      Собственно, Карякина мало кого интересовала, и уж, во всяком случае, не меня. Мой друг и сосед по парте, Витька Голубев, тоже подсмеивался над Лидой и даже прозвище ей придумал: Секлетея. Правда, это осталось между нами. Понимали, что кличка обидная.
      - А в сущности, почему? - разводил руками Витька. - Секлетея нормальное христианское имя! Классическое, можно сказать!
      Сам-то Витька чуть ли не с первого класса отзывался на кличку Дельфин. Лицо Витькино и правда напоминало дельфинье рыльце. Круглое, усмешливое такое, и нос клювиком. Глазки блестят, карие, веселые дельфиньи глазки. И фигура у Витьки соответствующая: невысокий, плотный, с круглой сутуловатой спиной.
      Когда осенью наша семья переезжала на новую квартиру, Витька помогал таскать вещи. Не успели мы с ним втащить в подъезд холодильник, видим идет навстречу Карякина. Вот это номер!
      - Ты что тут делаешь?! - удивился Витька.
      - Ничего. Я тут живу, - хмуро ответила Карякина и прошла мимо, болтая пустой авоськой.
      Оказывается, Карякины жили в соседней квартире.
      Нам дали две комнаты. Третью занимала Юлия Михайловна, работник какого-то большого учреждения. Делопроизводитель... Днем все мы расходились по делам, вечером толпились на кухне. Мы предпочитали питаться на кухне, чтобы не таскать кастрюли с едой туда и обратно. Я был против, мне всегда нравилось есть не спеша, в одиночестве, но мама сразу прикрикнула:
      - Это что еще за фокусы?! Комнату пачкать не позволю! К тому же там чертежи.
      Строгие у меня родители. Оба инженеры, работают вместе на станкостроительном заводе. Отец сейчас в долгосрочной командировке на Урале, и поэтому, наверное, мама строга за двоих. Я единственное дитя. У нас и правда всюду чертежи. На столе и на двух больших чертежных досках. Свитки чертежей и рулоны кальки громоздятся на шкафу. Правда, мне для жительства отвели вторую, маленькую комнату. Это было здорово - получить собственную комнатенку. Я навел там блеск, привинтил книжные полки, установил проигрыватель, словом, зажил в свое удовольствие. Мы с Витькой вместе готовили уроки, а после часами разговаривали, и никто не мешал нам. Никто не гнал, не кричал: "Эй, вы там, потише!" Полная свобода.
      Как-то раз Виктор и говорит:
      - Слыхал новость? Карякина уходит из школы. То есть окончит восьмой, и все. Отучилась наша Секлетея. Кончила курс наук.
      - Вот оно что! То-то, слышу, на кухне споры да раздоры, общее собрание жильцов. И мать Лидкина что-то больно разоряется...
      - Что, Карякины знакомы с вашими?
      - Тетя Аня ведь медсестра. А Юлии Михайловне нашей прописали какие-то уколы. Хотя, по-моему, она здоровяк... Значит, Лидка бросает школу?.. А ты-то откуда узнал?..
      Витька ухмыльнулся.
      - От самой Карякиной. Спрашиваю: "Правда, что ты школу бросаешь?" - "А тебе-то что? - отвечает. - Ну, бросаю, а тебе-то что?" Смотрит на меня как бешеная килька, я уж и сам не рад, что спросил.
      Лидина мать дома почти не бывала, и первоклассник Миша до самого вечера ошивался в школе, в группе продленного дня. Понятно - зарплата медсестры невелика, приходится браться за любую работу. Ночами она дежурила у тяжелобольных, делала уколы больным на дому, иногда и вторую смену отрабатывала за других... И все-таки денег не хватало. Это сразу видно было по истрепанному Лидкиному пальто, по разбитому вдрызг рыжему Мишкиному портфелю.
      - Интересно, платит он им алименты или нет? - рассуждала на кухне Юлия Михайловна. - Что-то уж очень, гляжу, Анна надрывается. А толку чуть.
      - Не знаю, право. - Мама устало перемывала тарелки.
      - Как же, - возражала Юлия Михайловна, - на что существует закон? Бросил семью - плати. Вот бы узнать, платит он им или нет?
      Юлия Михайловна очень хорошо знала все законы. Даже до тонкости. Наверное, делопроизводителю так и положено - знать законы. Самой Юлии Михайловне это знание законов явно пошло на пользу. Она всегда знала, как отстоять свои права, знала, где, когда и что можно получить. А получить, оказывается, можно многое: тут и бесплатные путевки, и тринадцатая зарплата, и разные там премиальные, и подарки по случаю праздников, профилактории, санатории, всего и не перечесть.
      Юлию Михайловну из года в год выбирают в члены месткома, она активная общественница... Но я просто обалдел, когда увидел, как тщательно Юлия Михайловна следит за собой. Например, после работы обязательно спит два часа. Так вот попросту ложится на спину, закрывает глаза и спит. Среди бела дня. Зато по вечерам эта сорокапятилетняя женщина полна энергии. Розовое лицо лоснится от крема, сквозь реденькие обесцвеченные кудряшки на голове просвечивает розовая кожа. Сидит на кухне за своим столиком, застеленным цветастой клеенкой, и поучает, без умолку поучает:
      - Перед сном наедаться не следует! Ни в коем случае. Кефирчик, один кефирчик, и больше ничего. Кефир стимулирует кишечник, а пищеварение прежде всего! Утром - пожалуйста! Котлеточку, немножко гарнира, яблочка половинку. Ты вот, Сережа, уже второй кусок маслом намазываешь. Положи обратно, воздержись. Даже в твоем возрасте излишества вредны. Атеросклероз, радикулит, подагра...
      И все в таком роде. Я даже бояться стал на кухню выходить.
      Когда тетя Аня пришла и пожаловалась нашим, что Лида хочет бросить школу, на кухне началось такое... Тут и моя мама, и тетя Аня, и, главное, Юлия Михайловна - все дружно наседали на Лидку. Особенно Юлия Михайловна.
      - Ты сама понимать должна, - вкрадчиво говорила она. - Матери трудно. Все она отдает детям. Мишка маленький, единственная надежда на тебя. Вот мать радовалась, два годика потерпеть осталось, а там, бог даст, в институт поступишь, стипендию приносить начнешь. А там, глядишь, и специалист. Как же ты не понимаешь, что без десятилетки ты не сможешь стать полноценным членом общества?!
      Лидка бурчала в ответ что-то нечленораздельное. Она так умела: буркнет себе под нос, ни то ни се.
      - Ты только подумай, - не отставала Юлия Михайловна, - какие условия для вас, ребят, созданы! Светлые классы, спортзалы, все сыты, одеты. Как тут не учиться! Да разве мы в наше время так жили!
      Тут Юлия Михайловна отхлебнула из своей большой кружки молока, закусила кусочком бисквита и старательно вытерла бумажной салфеткой рот.
      - Мы голодные и босые в школу бегали. Мы...
      - Ну, положим, босиком-то все-таки не ходили, - вмешалась мама.
      - Да что вы, ей-богу... Если уж тапки брезентовые за обувь считать... - Юлия Михайловна повернулась к Лидке и снова впала в поучительно-торжественный тон. - Все дороги для вас открыты. Учиться вы должны, вы просто обязаны учиться...
      - А она обязана? - Лидка хмуро кивнула в сторону матери.
      Та молча и скорбно сидела в углу. Чашка остывшего чая стояла на краешке стола.
      - А? Чего обязана? - переспрашивала Юлия Михайловна.
      - Вкалывать обязана? Всю жизнь вкалывать, значит, а я учиться буду. За чужой-то счет...
      Лидка стояла, прислонившись к дверному косяку, смотрела мрачновато, исподлобья.
      - Разве мать чужая тебе? - повысила голос Юлия Михайловна. - Ты не должна так обижать мать, запомни это!
      - Ну, мам, я пошла. - Лидка резким кивком попрощалась со всеми, вышла.
      Я догнал ее у самых дверей.
      - Ты что, и вправду из школы уходишь?
      - Ну и что? Если даже и ухожу, так что?
      - Да так... Как-то это бессмысленно получается...
      Карякина слушать не стала, выскочила, хлопнув дверью перед самым моим носом.
      Я ушел в свою комнату, принялся за уроки. Но почему-то все время думал о Лидке. Задумался и о жизни вообще. Если присмотреться к жизни, замечаешь, какая она у всех разная. И люди разные, и судьбы их, и даже внешний вид. Резко друг от друга отличаются. А когда-то тоже в классах сидели и были, как мы, школьниками... И еще подумалось мне, что сейчас, в восьмом, и наступил тот самый момент, когда каждый начинает сворачивать на свою собственную дорожку. Вот она, развилка, мы уже добрались до нее. Теперь начнем разбредаться, кто раньше, а кто чуть позже. Разница невелика. Потом когда-нибудь встретимся и, чего доброго, даже не узнаем друг друга... Как-то раньше об этом я не думал, тем более что мой-то путь ясен: наверное, буду инженером, как отец и мать. Это главное...
      Меня позвали ужинать. На кухне ситуация изменилась. Теперь Юлия Михайловна почему-то уговаривала тетю Аню, что Лидке просто необходимо устроиться на работу.
      - Девочка молодая, - пела Юлия Михайловна, - ей и одеться хочется, и погулять. Ее тоже понять надо... Ну, поучилась, и довольно. Я, бывало, тоже науки терпеть не могла. И сейчас-то как раскрою книгу, так и засну...
      - Да что вы, Юлия Михайловна.
      Тетя Аня вытащила из кармана платочек, приложила к глазам. Нос у нее был распухшим.
      - Как это вы говорите, Юлия Михайловна, - вмешалась мама. - Вот если бы ваша дочь...
      - Моя дочь, слава богу, замужем. И удачно: муж - завгар, сейчас вот в трехкомнатную переезжают... Я считаю, расстраиваться незачем, все к лучшему. Ну, поработает девочка, что тут такого. Каждому свое. Может, сын образованным станет. Мой вам совет, Аня, надейтесь на сына, раз уж так получилось...
      Юлия Михайловна только что закончила массаж лица и теперь промакивала кожу бумажкой салфеткой: скомкала салфетку, нагнулась к маленькому зеркальцу на столе, оттянула пальцами левое веко.
      - Опять ячмень. Досада какая! Простудилась, что ли? Или обмен? Обмен, не иначе. Лыжами заняться срочно. Что-то я в этом году отстаю. Пойдемте вместе на лыжах, Мария Николаевна!
      Моя мать торопливо чистила картошку - готовила на завтра обед. На сковородке что-то шипело.
      - Да некогда, Юлия Михайловна. И потом, у меня костюма нет.
      - Костюмчик чудный я себе выбрала, - оживилась Юлия Михайловна. - С полосочкой тут и вот тут, просто прелесть! Пошли мы вчера, месткомовцы, и купили себе по костюму. Я примерила - как хорошо! Нам пять костюмов положено в год, ну, как раз нас четверо. Расписались и разобрали по домам. Один на всякий случай, про запас...
      - Значит, казенные костюмы? - удивилась мама. - А вдруг порвете? Как же тогда?.. И ведь костюмы-то на всех?
      Юлия Михайловна выдвинула ящик стола, забросила туда зеркальце и тюбик с кремом.
      - Порвем - спишем. Списываем все равно каждый год. И что значит - на всех? Мы ведь тоже сотрудники. Расписались и получили в личное пользование. - Она хихикнула. - Фаина Петровна, старшая наша, толстая, как домна. Размера такого не было, так она для племянницы взяла...
      - Это же нельзя, ведь нечестно, - высказался я.
      - Допил? Уходи, не мешай, - распорядилась мама.
      - Почему нечестно? - спокойно возразила Юлия Михайловна. - Для сотрудников - стало быть, для нас. Да еще и покупаем, заботимся. Мы общественники. А без нас никому и дела нет. Всю работу на нас взвалили...
      - Ну, я пошла. - Тетя Аня встала, забрала свой медицинский чемоданчик. - Так это был последний укол, Юлия Михайловна. Десятый. Ваш курс закончен, завтра зайдите, покажитесь врачу. Мне кажется, вам назначат вливание алоэ.
      - Вызову на дом, - решила Юлия Михайловна.
      - Что вы, это нельзя, терапевт наш занят по горло, сорок вызовов на день. Вы же не температурите...
      - Пустяки, - отмахнулась Юлия Михайловна. - В конце концов, у меня давление. Не сидеть же там в очереди.
      - У нас процедурная пропускает быстро, запишитесь только к терапевту.
      Лицо Юлии Михайловны как будто окаменело. Широкое, чуть раскосое, с выпяченным подбородком, неумолимое лицо.
      - Да что вы мне там говорите! - вспылила она. - Человек больной, с давлением, и на дому обслуживать не хотят! Это же безобразие! Посмотрите, она обращалась к маме, - что такое творится! Вот бы Танечку Тэсс бы сюда! Материал для фельетона первый сорт! Написать ей, что ли?
      Я даже фыркнул: имя известной журналистки она называет запросто, будто та приходится ей ближайшей родственницей...
      - Какой же тут материал? Тетя Аня права, - не выдержал я, - терапевт наш, ясно, перегружен. Микрорайон большой.
      - Сережа, иди в комнату, - сухо сказала мама. - Принимайся за уроки!
      Я вышел вместе с тетей Аней. В дверях она задержалась, зашептала жалостно:
      - Сережа, милый, поговори ты с Лидкой, пожалуйста... Может, ты на нее воздействуешь, уж очень я прошу, поговори...
      - Да я что же... Я готов, только вот она не больно слушает. Она знаете какая...
      - Да знаю, знаю. Ты все-таки побеседуй...
      Я обещал, но, честно говоря, не очень-то верил в успех этого дела. Почему-то я больше надеялся на Витьку.
      В марте в нашем классе случилось ЧП: Карякина прошибла голову Вадиму Цыбульнику. И сделала это она при всех, прямо на классном собрании. Тут и родители Цыбульника присутствовали.
      Цыбульник поступил к нам этой осенью. Здоровенный такой детина, красивый, румянец во всю щеку, самый лучший в классе спортсмен... Учится Цыбульник хорошо, одежка на нем всегда первый сорт - форма на заказ, башмаки на платформе, свитера самые дорогие, часы какие-то необыкновенные... Сразу видно, обожают родители своего Цыбульника, души не чают.
      И вдруг один второклассник пожаловался отцу, что Вадим отбирает у него двугривенные. Каждый день по двугривенному. Мальчишка этот уже и в буфет перестал ходить; утром как явится в школу, наш Вадим тут как тут: гони монету! И не только у него одного отбирал. Были у Вадима и другие данники: все из первого, второго и третьего классов. Дальше - больше. Первоклассник Мишка, брат Карякиной, объявил, что Цыбульник время от времени собирает всю эту малышню, загоняет на лестничную площадку около чердака и гоняет туда-сюда. Заставит, например, на четвереньках ползать - и ползают все в ряд, один за другим. А то еще придумал такую игру. Выстраивает ребят в затылок и велит тому, кто стоит в хвосте, лупить по голове впереди стоящего. Тот, в свою очередь, бьет следующего и так далее. Причем требовал, чтобы били всерьез... Жаловаться ребята боялись.
      Так продолжалось до тех пор, пока Копенкин Толик не рассказал все отцу. Классное собрание объявили в тот же день. Отец Цыбульника явился задолго, когда у нас шел урок литературы, видно, заранее хотел поговорить с классруком.
      Мы услышали осторожное постукивание в дверь, потом дверь приоткрылась, и кто-то согнутым пальцем поманил Нину Харитоновну. Она прервала свой рассказ, оглянулась на дверь. Но с места не двинулась, только лицо медленно начало покрываться красными пятнами. Это всегда у нее, когда волнуется...
      - Не иначе папа Цыбульник пожаловал, - громко прошептал Горяев. - Я его палец узнал. Начальственный перст!
      Девчонки зафыркали.
      - Внимание! - сказала Нина Харитоновна. - Продолжаем тему.
      И спокойно довела урок до конца.
      Сразу после звонка в класс стали прибывать гости: несколько младших школьников, кое-кто из них с отцом или матерью. С Цыбульником пришли оба родителя. Наконец явилась завуч Анна Леонтьевна, и класс заперли изнутри. Кто-то еще стучался, дверь дергали, пытались открыть, но Анна Леонтьевна отпирать запретила. Собрание началось. После того, как Нина Харитоновна кратко изложила суть дела, выступил сам Вадим. И вот странно: он ничуть не смущался... Отобрать медяки у малышей! Да я бы, кажется, сдох от стыда, да и любой из нас тоже. Грязное дело. А Вадим еще улыбался, пошучивал с девчонками. Те и рады - шепчутся, записочки строчат: "Вадим, Вадим, обернись". Хихикают, дуры. Ну и девчонки же у нас! Хорошо, хоть не все такие.
      - Неужели, Вадим, ты отбирал деньги? - спросила Нина Харитоновна. - Об этом ведь даже подумать гадко.
      Вадим стоял, небрежно покачиваясь. Руки за спину заложил. Поглядеть на это свежее лицо, ясные глаза, брови вразлет - примерный юноша, вожак школьный, чистая душа.
      - Что вы, Нина Харитоновна. Как вы могли такое подумать? Правда, был у нас тут один замысел... В общем, в кино собирались. Всем, значит, коллективом, так сказать, организованно... А деньги на кино добровольно они давали, так что не сомневайтесь! Пусть вот хоть Сидоров подтвердит.
      - В кино с младшими школьниками? - не поверила Нина Харитоновна.
      - Он отнимал ни на какое не на кино! - закричал с места Копенкин Толик. - Он просто так отнимал, себе брал!
      - Мальчик, мальчик, ты ошибаешься, - заговорила гражданка Цыбульник. Ты что-то спутал. Наш Вадим вовсе не такой!
      - Минуточку, - остановила ее Нина Харитоновна, - минуточку, ваше слово впереди.
      - Но сами подумайте, какая нелепость! - вспылила мать Вадима. - Не может же, на самом деле, наш сын, имея постоянно собственные карманные деньги, и, кстати, немалые, польститься на какие-то жалкие медяки! Чепуха это, вот что!
      Ее меловые плоские щеки подергивались, подкрашенные серым веки беспокойно помигивали. Одета эта пожилая женщина была по-спортивному. То есть было в одежде ее что-то такое от спорта: брюки, куртка, отороченная пышными мехами, на голове - белая пуховая повязка. Куртку она расстегнула, стал виден нарядный свитер. Словом, хоть сейчас на Олимпийские игры.
      Отец, тот совсем в ином стиле. Плотный, хорошо укомплектованный тюбик, застегнутый на все пуговицы. Добротное бобриковое пальто, шапочка с квадратным козырьком, лицо раздавшееся, будто прижатое сверху неизвестно чем, шапочкой этой, что ли, и, понятно, глаза-щелки. Такие дядьки обычно попадаются по вечерам в нашем сквере, собак своих выгуливают... Собаки у них нахальные, носятся, прохожих облаивают... Пальто родителю пришлось снять, но внешний вид нисколько от этого не изменился. Тот же тюбик, только в пиджаке.
      - А позвольте спросить, - высунулся Горяев, - откуда у вашего сына такие толстые подкожные?
      - Что, что? - растерялась родительница.
      - Карманно-джентльменские откуда? - скромно пояснил Андрей.
      Тут завуч Анна Леонтьевна резко застучала карандашом.
      - Горяев! Кто тебе дал слово? Что это такое, что с тобой? Немедленно уймись, или сейчас же выведу!
      Атмосфера накалялась.
      - Если молодого человека так интересует, я могу ответить, раздраженным, скрипучим голосом заговорил тюбик. - Карманные деньги сыну выдаю лично я. - Он помолчал. В классе стояла тишина. - Тридцать рублей в месяц, если вас интересует. Хотя это никого не касается. Надеюсь, ясно? Я прошу прекратить нападки на моего сына. И клевету.
      Он сел. Железобетонный дядечка.
      Слово взяла Анна Леонтьевна.
      - Я думаю, в основном все это недоразумение какое-то... - Она говорила осторожно, почти вкрадчиво. - Конечно, я не отрицаю, что Вадим Цыбульник провинился, нарушил школьную дисциплину. И мы примем надлежащие меры. Но стоит ли, э-э... Стоит ли преувеличивать, раздувать инцидент?..
      - Вот именно, - поддакнула мать Вадима.
      - Мы все понимаем, что деньги отбирать Цыбульник не станет. В нашей школе грабителей нет...
      Чувствовалось, что Анне Леонтьевне до смерти хочется как можно скорей прекратить это дело.
      - Да как же так?! - заволновалась молодая родительница в цветастом шелковом платке.
      Она сидела на последней парте вместе со своим сынишкой-второклассником.
      - Как же так? Мой Колька вон что говорит... То-то, замечаю, приходит бледненький, стакан чаю, значит, не выпьет, деньги-то отнимают! Я думала, в школу ребенок идет, значит, в безопасности, а оказывается, вот что! Не-е, прощать мы не будем!
      - Позвольте, позвольте, что значит - прощать? - заерзал тюбик.
      - В шею гнать надо! Из школы исключать, - зашумели родители. - Это что же творится!
      - Пускай вот Коля все нам расскажет. Расскажи, как было дело, Коля! распорядилась Нина Харитоновна.
      Поднялся Коля, худосочный, зеленый пацан.
      - Ну, мы шли в буфет, а Цыбульник догнал нас и говорит... Это, говорит... Деньги чтобы ему отдавать...
      - Рэкет, - ляпнул Андрюшка Горяев, - бизнес по-американски. Ну и ну!
      - Горяев! - Анна Леонтьевна шлепнула ладонью по столу.
      Водворилась тишина.
      - А потом, - продолжал Коля, - велел идти всем на чердак. И там, это... Командовал.
      - Клевета! - возмутился Вадим. - Ну, помаршировали немного, физзарядку сделали, это же не во вред!
      Наши дуры девчонки угодливо захихикали. Нравится им Вадим, это ясно. За что? Неужели смазливая рожа так влияет?
      - А сам по шее бил! - закричал Коля.
      - Он их по шее бил и на коленки ставил. Я сам видел, - раздался из угла солидный детский басок.
      И все оглянулись на Мишу Карякина. Он сидел рядом с сестрой.
      - Пусть хоть Сидоров скажет. Он видал.
      Сидоров смущенно заерзал на своем месте, закрутил головой.
      - Так вот в чем дело! - торжествующе изрек родитель Цыбульник. Теперь понятно. Я хорошо знаю своего сына, но совершенно не знаю этого вот Сидорова. Чувствовал, что здесь чья-то рука. Сидоров! Вот где собака зарыта!
      - Сидоров, встань, - с досадой произнесла Анна Леонтьевна. - Еще тебя не хватало. Рассказывай!
      Сидоров встал, вернее, вытянул из-за парты свое длинное вихлястое тело. Он всегда так - не встает, а будто лениво выползает куда-то вверх. Такая уж у него привычка, вообще-то Сидоров крепкий парень.
      - А я ничего не ведал, - невинно протянул Сидоров.
      И первый усмехнулся. За ним, конечно, засмеялись и другие.
      - Тише! - прикрикнула Нина Харитоновна.
      - Он видел, - повторил Мишка. - Когда их на чердак загонял. Тот. Вадим.
      - Скажи, Миша, - обратилась к нему Анна Леонтьевна, - скажи, у тебя тоже деньги отнимали? Кто именно отнимал? Сидоров или Цыбульник?
      - Посмели бы, - проворчал Мишка.
      - Вот как? Так, значит, тебя не тронули?
      - Тронули. Только я не дался. Сзади заскочил - и портфелем. Прямо по заду.
      Ребята наши снова захохотали.
      - Кого?!
      - Его. - Мишка кивнул в сторону Цыбульника. - Я ребятам говорил: соберемся и вместе налетим. Побоялись.
      - Вот какие порядки в этой школе, - закипятилась мать Вадима. - Теперь понятно, кто здесь главный заводила. Оказывается, Сидоров. Наш сын попал под влияние, он мальчик впечатлительный...
      - Да-а, попал в лапы, - подытожил тюбик. - Этим следует заняться. И если это дело не расследуют на месте, придется мне обратиться в другие инстанции. Я думаю, все ясно.
      - Мне лично много еще неясно, - мягко заговорила Анна Леонтьевна. - Но на педсовете мы все это обсудим и, конечно, накажем и Сидорова и Цыбульника. Надо еще многое выяснить.
      - А он денег не брал, - внезапно пропищал Толик. - И никого не трогал. Он только видел раз, как мы на чердак шли.
      - Кто?
      - Сидоров. Он потом заметил нас и сказал только: "Куда?"
      - "Куда", и все? - язвительно переспросил тюбик.
      - Он не трогал!.. Деньги Вадим отбирал!.. - зашумели малыши.
      - Тише, тише!
      - Повторяю, мы займемся и Сидоровым и Цыбульником, - пообещала Анна Леонтьевна. - А сейчас...
      - Я прошу слова! - звонко выкрикнула Тося Хохлова.
      Вскочила, быстро оглядела всех нас. Маленькая, даже и непохоже, что восьмиклассница, с круглым, чуть раскосым личиком.
      - Это потрясающе! - тонким голосом зачастила Тося. - Сидим здесь, разбираем дело о... Словом, ограбление настоящее! Это ведь все равно, сколько денег отнято - двадцать копеек или больше. Важен сам факт. Цыбульнику нет места в нашем коллективе! Я лично ему и руки не подам. Но я не про него хотела сказать. Я про вас.