Людмила Николаевна САБИНИНА
      РОДЕО ЛИДЫ КАРЯКИНОЙ
      Второй такой чудачки, как Лидка, наверное, больше и на свете нет. Таких поискать! Начать с того, что она вообще непохожа на прочих девчонок. У нас в классе все девчонки как девчонки. Танцами увлекаются, спортом. Прическу все носят одинаковую, как у Лизы Мокиной. Лизочка - первая модница, тон задает. Разговоры у них в основном о платьях, о фасончиках. Такие уж у нас девчонки. Не знаю, может быть, они и везде такие? Впрочем, навряд ли... А Лида Карякина резко отличается. Спортом, правда, она тоже занималась, только недолго.
      Помню, в седьмом все мы увлекались лыжами. Даже трамплин довольно высокий за школой построили. Мечтали о горных лыжах - извилистые трассы, скоростной спуск... Всем классом ездили за город на тренировки, одна только Лида Карякина записалась в акробатический кружок. Девчонки тогда шумели, возмущались, дружно осуждали Карякину. Считали, что это она нарочно, в пику нам. Мы ведь мечтали всем классом на лыжных соревнованиях выступить, всем коллективом. Класс-чемпион!.. И вот Лидка нам все испортила. Не только из лыжной секции ушла, еще и Гайдукову за собой потянула. А Гайдукова Рая у нас в первой пятерке была на километровке. На длинной-то трассе Рая отставала, дыхание не умела держать, что ли... За Гайдуковой ушла и Лена Ситникова. Еще бы, подружки неразлучные. Словом, началась катавасия, уходил то один, то другой. Сорвалась вся наша затея! Стояли холода, и ездить на тренировки за город не всякому-то улыбалось. Распалась дружная наша команда. И на соревнованиях мы заняли семнадцатое место из двадцати шести, результат незавидный. А началось ведь все с Лидки!
      Зато уж и потеха была, когда Лида и Рая выступали со своими акробатическими номерами. Было это на вечере семиклассников. Объявили номер: "Карякина и Гайдукова, акробатический этюд..." Сначала на сцену выскочила Рая, толстенькая коротышка. Костюм на ней зеленый в обтяжку, ни дать ни взять - арбуз. Небольшой такой арбузик, коротконогий, крепенький. Прошлась колесом по сцене, сделала реверанс, улыбнулась. Все это как-то ловко у нее выходило, мы даже поаплодировали немного, так, из приличия. И тут выкатилась Лида Карякина. Колесом выкатилась. Только ломаное какое-то колесо у нее получилось, вихлястое. Скорее ромб, чем колесо. Карякина у нас чуть ли не самая длинная из девчонок, нескладная такая, тощая. И лицо у Карякиной тощее да длинное. Сердитое, будто недовольное чем-то лицо. Челка - чуть не до глаз, волосы кое-как мотаются за плечами. Сразу видно, прической Лида не особенно-то занималась. А может, не получалась у нее прическа. Не знаю отчего, но только почти все, что делала Карякина, выходило очень смешно... Вот и сейчас: что это за "колесо"! Лидка изламывалась, хватала руками пол, длинные ноги некоторое время болтались в воздухе, потом снова - вся вбок, снова - кувырк. Мы хохотали до упаду. А когда Лидка сделала стойку на руках - вот это была картина!.. Стойку делала она лицом к публике, длинная, нескладная жердь. Толстенькая Райка рядом в такой же позе. Но все смотрели только на Лидку. Особенно смешное было лицо! Перевернутое, злое, от напряжения оно медленно багровело. Волосы свешивались до пола. Мы хохотали, хлопали, что было мочи.
      Тут обе акробатки вскочили на ноги и сделали реверанс. У Раи это получилось нормально, а Карякина развела свои тощие руки с растопыренными пальцами, присела резко, будто сломалась. В этот момент она напоминала зеленого кузнечика: сплошные ломаные линии и длинная голова вертится направо-налево, кивает. Умора, да и только.
      После, когда обе акробатки ускакали за сцену, мы еще долго потешались, орали "бис", и конферансье Андрей Горяев никак не мог объявить следующий номер.
      После этого выступления Рая Гайдукова накрепко рассорилась с Лидкой и даже пересела от нее на другую парту. Осталась Карякина одна. Только это, видать, не слишком ее огорчило. На освободившемся месте Лида вольготно раскладывала учебники, карты, чертежи и всем своим видом показывала, как ей теперь здорово живется, - комфорт, да и только! А лицо злое...
      И еще одна черта мешала Карякиной: правдолюбие. Нет, вы не подумайте, я сам не люблю вранье, да и кто же его любит! Только у Карякиной и правдолюбие было нелепое. Встанет, бывало, на классном собрании и давай кого-нибудь обличать!.. Раз как-то привязалась к Сидорову, зачем-де он врет? Сидоров у нас самый отстающий, просто злостный двоечник. Что с него возьмешь? Сидит себе на последней парте. Ему на все наплевать. А Карякина разоряется:
      - Ну, скажи, Сидоров, почему ты всегда врешь? Вот вчера, например, вызвал тебя физик, а ты конечно, ни в зуб ногой. Ну просто в руки не брал учебника. Так бы и сказал: не учил, не хотелось, на каток бегал или там еще что. - Карякина презрительно скривила нос.
      - Он и гости к дяде ходил! - крикнул длинный Андрюшка Горяев.
      - Правда, к дядюшке в гости, на блины, - поддержали ребята.
      - Мой дядя самых честных правил, - не умолкал Горяев, - когда не в шутку занемог...
      Все дружно захохотали, и громче всех сам Сидоров. А Карякина злилась:
      - Ну, так и сказал бы: к дяде в гости ходил. А ты наврал, что у врача был. Не понимаю, зачем надо врать. Как только не стыдно?
      - Ложь во спасение, - подсказал Горяев.
      - Вот, вот, во спасение... - сразу ухватился Сидоров.
      Сказал и озирается, смеются ли... Тут все заспорили о том, допустима эта самая "ложь во спасение" или нет. И все смеялись над Карякиной.
      - Я считаю, что врать нельзя! - крикнула Лида. - Потому что где ложь, там...
      - Где ложь, там неправда, - буркнул Вадик Спицын.
      И все снова покатились со смеху.
      - Что смеетесь? - выходила из себя Карякина. - Именно, где ложь, там и неправда!.. Неправда в смысле несправедливость. Где ложь, там не может быть никакой справедливости! А что может быть хуже, чем... чем...
      И вдруг она закрыла ладонями лицо, потом схватила свой портфель - и вон из класса. Мы так и не доспорили тогда...
      Позже я узнал, что несправедливости всякой выпало на Лидин век достаточно. Хотя бы то, что в раннем детстве ее бросил отец. Сначала увез ее с собой, оставив мать с маленьким Мишкой, а потом - видно, Лидка ему надоела - посадил дочку в вагон, сунул билет в руку... Словом, отправил ее к матери. А той и без Лидки тошно. На руках Мишка годовалый, средств никаких нет...
      Но все это я узнал потом, а тогда, в школе, ужасно нелепой мне эта Лидка казалась. Вызовут ее к доске, идет Карякина хмурая. Вытянет руки по швам, повернется лицом к классу и забурчит:
      - Я ничего не выучила.
      - Почему? - удивляется педагог.
      - По домашним обстоятельствам.
      - Да ну? Что же за обстоятельства такие? - с усмешкой спрашивает преподаватель.
      - Стирки накопилось.
      Ну, тут, конечно, смех, шуточки начнутся разные. Ставят двойку Карякиной, бредет Карякина к себе на место. Вообще-то училась она ничего, средне. Бывали и четверки. Но случались и двойки. Всего бывало понемножку.
      Собственно, Карякина мало кого интересовала, и уж, во всяком случае, не меня. Мой друг и сосед по парте, Витька Голубев, тоже подсмеивался над Лидой и даже прозвище ей придумал: Секлетея. Правда, это осталось между нами. Понимали, что кличка обидная.
      - А в сущности, почему? - разводил руками Витька. - Секлетея нормальное христианское имя! Классическое, можно сказать!
      Сам-то Витька чуть ли не с первого класса отзывался на кличку Дельфин. Лицо Витькино и правда напоминало дельфинье рыльце. Круглое, усмешливое такое, и нос клювиком. Глазки блестят, карие, веселые дельфиньи глазки. И фигура у Витьки соответствующая: невысокий, плотный, с круглой сутуловатой спиной.
      Когда осенью наша семья переезжала на новую квартиру, Витька помогал таскать вещи. Не успели мы с ним втащить в подъезд холодильник, видим идет навстречу Карякина. Вот это номер!
      - Ты что тут делаешь?! - удивился Витька.
      - Ничего. Я тут живу, - хмуро ответила Карякина и прошла мимо, болтая пустой авоськой.
      Оказывается, Карякины жили в соседней квартире.
      Нам дали две комнаты. Третью занимала Юлия Михайловна, работник какого-то большого учреждения. Делопроизводитель... Днем все мы расходились по делам, вечером толпились на кухне. Мы предпочитали питаться на кухне, чтобы не таскать кастрюли с едой туда и обратно. Я был против, мне всегда нравилось есть не спеша, в одиночестве, но мама сразу прикрикнула:
      - Это что еще за фокусы?! Комнату пачкать не позволю! К тому же там чертежи.
      Строгие у меня родители. Оба инженеры, работают вместе на станкостроительном заводе. Отец сейчас в долгосрочной командировке на Урале, и поэтому, наверное, мама строга за двоих. Я единственное дитя. У нас и правда всюду чертежи. На столе и на двух больших чертежных досках. Свитки чертежей и рулоны кальки громоздятся на шкафу. Правда, мне для жительства отвели вторую, маленькую комнату. Это было здорово - получить собственную комнатенку. Я навел там блеск, привинтил книжные полки, установил проигрыватель, словом, зажил в свое удовольствие. Мы с Витькой вместе готовили уроки, а после часами разговаривали, и никто не мешал нам. Никто не гнал, не кричал: "Эй, вы там, потише!" Полная свобода.
      Как-то раз Виктор и говорит:
      - Слыхал новость? Карякина уходит из школы. То есть окончит восьмой, и все. Отучилась наша Секлетея. Кончила курс наук.
      - Вот оно что! То-то, слышу, на кухне споры да раздоры, общее собрание жильцов. И мать Лидкина что-то больно разоряется...
      - Что, Карякины знакомы с вашими?
      - Тетя Аня ведь медсестра. А Юлии Михайловне нашей прописали какие-то уколы. Хотя, по-моему, она здоровяк... Значит, Лидка бросает школу?.. А ты-то откуда узнал?..
      Витька ухмыльнулся.
      - От самой Карякиной. Спрашиваю: "Правда, что ты школу бросаешь?" - "А тебе-то что? - отвечает. - Ну, бросаю, а тебе-то что?" Смотрит на меня как бешеная килька, я уж и сам не рад, что спросил.
      Лидина мать дома почти не бывала, и первоклассник Миша до самого вечера ошивался в школе, в группе продленного дня. Понятно - зарплата медсестры невелика, приходится браться за любую работу. Ночами она дежурила у тяжелобольных, делала уколы больным на дому, иногда и вторую смену отрабатывала за других... И все-таки денег не хватало. Это сразу видно было по истрепанному Лидкиному пальто, по разбитому вдрызг рыжему Мишкиному портфелю.
      - Интересно, платит он им алименты или нет? - рассуждала на кухне Юлия Михайловна. - Что-то уж очень, гляжу, Анна надрывается. А толку чуть.
      - Не знаю, право. - Мама устало перемывала тарелки.
      - Как же, - возражала Юлия Михайловна, - на что существует закон? Бросил семью - плати. Вот бы узнать, платит он им или нет?
      Юлия Михайловна очень хорошо знала все законы. Даже до тонкости. Наверное, делопроизводителю так и положено - знать законы. Самой Юлии Михайловне это знание законов явно пошло на пользу. Она всегда знала, как отстоять свои права, знала, где, когда и что можно получить. А получить, оказывается, можно многое: тут и бесплатные путевки, и тринадцатая зарплата, и разные там премиальные, и подарки по случаю праздников, профилактории, санатории, всего и не перечесть.
      Юлию Михайловну из года в год выбирают в члены месткома, она активная общественница... Но я просто обалдел, когда увидел, как тщательно Юлия Михайловна следит за собой. Например, после работы обязательно спит два часа. Так вот попросту ложится на спину, закрывает глаза и спит. Среди бела дня. Зато по вечерам эта сорокапятилетняя женщина полна энергии. Розовое лицо лоснится от крема, сквозь реденькие обесцвеченные кудряшки на голове просвечивает розовая кожа. Сидит на кухне за своим столиком, застеленным цветастой клеенкой, и поучает, без умолку поучает:
      - Перед сном наедаться не следует! Ни в коем случае. Кефирчик, один кефирчик, и больше ничего. Кефир стимулирует кишечник, а пищеварение прежде всего! Утром - пожалуйста! Котлеточку, немножко гарнира, яблочка половинку. Ты вот, Сережа, уже второй кусок маслом намазываешь. Положи обратно, воздержись. Даже в твоем возрасте излишества вредны. Атеросклероз, радикулит, подагра...
      И все в таком роде. Я даже бояться стал на кухню выходить.
      Когда тетя Аня пришла и пожаловалась нашим, что Лида хочет бросить школу, на кухне началось такое... Тут и моя мама, и тетя Аня, и, главное, Юлия Михайловна - все дружно наседали на Лидку. Особенно Юлия Михайловна.
      - Ты сама понимать должна, - вкрадчиво говорила она. - Матери трудно. Все она отдает детям. Мишка маленький, единственная надежда на тебя. Вот мать радовалась, два годика потерпеть осталось, а там, бог даст, в институт поступишь, стипендию приносить начнешь. А там, глядишь, и специалист. Как же ты не понимаешь, что без десятилетки ты не сможешь стать полноценным членом общества?!
      Лидка бурчала в ответ что-то нечленораздельное. Она так умела: буркнет себе под нос, ни то ни се.
      - Ты только подумай, - не отставала Юлия Михайловна, - какие условия для вас, ребят, созданы! Светлые классы, спортзалы, все сыты, одеты. Как тут не учиться! Да разве мы в наше время так жили!
      Тут Юлия Михайловна отхлебнула из своей большой кружки молока, закусила кусочком бисквита и старательно вытерла бумажной салфеткой рот.
      - Мы голодные и босые в школу бегали. Мы...
      - Ну, положим, босиком-то все-таки не ходили, - вмешалась мама.
      - Да что вы, ей-богу... Если уж тапки брезентовые за обувь считать... - Юлия Михайловна повернулась к Лидке и снова впала в поучительно-торжественный тон. - Все дороги для вас открыты. Учиться вы должны, вы просто обязаны учиться...
      - А она обязана? - Лидка хмуро кивнула в сторону матери.
      Та молча и скорбно сидела в углу. Чашка остывшего чая стояла на краешке стола.
      - А? Чего обязана? - переспрашивала Юлия Михайловна.
      - Вкалывать обязана? Всю жизнь вкалывать, значит, а я учиться буду. За чужой-то счет...
      Лидка стояла, прислонившись к дверному косяку, смотрела мрачновато, исподлобья.
      - Разве мать чужая тебе? - повысила голос Юлия Михайловна. - Ты не должна так обижать мать, запомни это!
      - Ну, мам, я пошла. - Лидка резким кивком попрощалась со всеми, вышла.
      Я догнал ее у самых дверей.
      - Ты что, и вправду из школы уходишь?
      - Ну и что? Если даже и ухожу, так что?
      - Да так... Как-то это бессмысленно получается...
      Карякина слушать не стала, выскочила, хлопнув дверью перед самым моим носом.
      Я ушел в свою комнату, принялся за уроки. Но почему-то все время думал о Лидке. Задумался и о жизни вообще. Если присмотреться к жизни, замечаешь, какая она у всех разная. И люди разные, и судьбы их, и даже внешний вид. Резко друг от друга отличаются. А когда-то тоже в классах сидели и были, как мы, школьниками... И еще подумалось мне, что сейчас, в восьмом, и наступил тот самый момент, когда каждый начинает сворачивать на свою собственную дорожку. Вот она, развилка, мы уже добрались до нее. Теперь начнем разбредаться, кто раньше, а кто чуть позже. Разница невелика. Потом когда-нибудь встретимся и, чего доброго, даже не узнаем друг друга... Как-то раньше об этом я не думал, тем более что мой-то путь ясен: наверное, буду инженером, как отец и мать. Это главное...
      Меня позвали ужинать. На кухне ситуация изменилась. Теперь Юлия Михайловна почему-то уговаривала тетю Аню, что Лидке просто необходимо устроиться на работу.
      - Девочка молодая, - пела Юлия Михайловна, - ей и одеться хочется, и погулять. Ее тоже понять надо... Ну, поучилась, и довольно. Я, бывало, тоже науки терпеть не могла. И сейчас-то как раскрою книгу, так и засну...
      - Да что вы, Юлия Михайловна.
      Тетя Аня вытащила из кармана платочек, приложила к глазам. Нос у нее был распухшим.
      - Как это вы говорите, Юлия Михайловна, - вмешалась мама. - Вот если бы ваша дочь...
      - Моя дочь, слава богу, замужем. И удачно: муж - завгар, сейчас вот в трехкомнатную переезжают... Я считаю, расстраиваться незачем, все к лучшему. Ну, поработает девочка, что тут такого. Каждому свое. Может, сын образованным станет. Мой вам совет, Аня, надейтесь на сына, раз уж так получилось...
      Юлия Михайловна только что закончила массаж лица и теперь промакивала кожу бумажкой салфеткой: скомкала салфетку, нагнулась к маленькому зеркальцу на столе, оттянула пальцами левое веко.
      - Опять ячмень. Досада какая! Простудилась, что ли? Или обмен? Обмен, не иначе. Лыжами заняться срочно. Что-то я в этом году отстаю. Пойдемте вместе на лыжах, Мария Николаевна!
      Моя мать торопливо чистила картошку - готовила на завтра обед. На сковородке что-то шипело.
      - Да некогда, Юлия Михайловна. И потом, у меня костюма нет.
      - Костюмчик чудный я себе выбрала, - оживилась Юлия Михайловна. - С полосочкой тут и вот тут, просто прелесть! Пошли мы вчера, месткомовцы, и купили себе по костюму. Я примерила - как хорошо! Нам пять костюмов положено в год, ну, как раз нас четверо. Расписались и разобрали по домам. Один на всякий случай, про запас...
      - Значит, казенные костюмы? - удивилась мама. - А вдруг порвете? Как же тогда?.. И ведь костюмы-то на всех?
      Юлия Михайловна выдвинула ящик стола, забросила туда зеркальце и тюбик с кремом.
      - Порвем - спишем. Списываем все равно каждый год. И что значит - на всех? Мы ведь тоже сотрудники. Расписались и получили в личное пользование. - Она хихикнула. - Фаина Петровна, старшая наша, толстая, как домна. Размера такого не было, так она для племянницы взяла...
      - Это же нельзя, ведь нечестно, - высказался я.
      - Допил? Уходи, не мешай, - распорядилась мама.
      - Почему нечестно? - спокойно возразила Юлия Михайловна. - Для сотрудников - стало быть, для нас. Да еще и покупаем, заботимся. Мы общественники. А без нас никому и дела нет. Всю работу на нас взвалили...
      - Ну, я пошла. - Тетя Аня встала, забрала свой медицинский чемоданчик. - Так это был последний укол, Юлия Михайловна. Десятый. Ваш курс закончен, завтра зайдите, покажитесь врачу. Мне кажется, вам назначат вливание алоэ.
      - Вызову на дом, - решила Юлия Михайловна.
      - Что вы, это нельзя, терапевт наш занят по горло, сорок вызовов на день. Вы же не температурите...
      - Пустяки, - отмахнулась Юлия Михайловна. - В конце концов, у меня давление. Не сидеть же там в очереди.
      - У нас процедурная пропускает быстро, запишитесь только к терапевту.
      Лицо Юлии Михайловны как будто окаменело. Широкое, чуть раскосое, с выпяченным подбородком, неумолимое лицо.
      - Да что вы мне там говорите! - вспылила она. - Человек больной, с давлением, и на дому обслуживать не хотят! Это же безобразие! Посмотрите, она обращалась к маме, - что такое творится! Вот бы Танечку Тэсс бы сюда! Материал для фельетона первый сорт! Написать ей, что ли?
      Я даже фыркнул: имя известной журналистки она называет запросто, будто та приходится ей ближайшей родственницей...
      - Какой же тут материал? Тетя Аня права, - не выдержал я, - терапевт наш, ясно, перегружен. Микрорайон большой.
      - Сережа, иди в комнату, - сухо сказала мама. - Принимайся за уроки!
      Я вышел вместе с тетей Аней. В дверях она задержалась, зашептала жалостно:
      - Сережа, милый, поговори ты с Лидкой, пожалуйста... Может, ты на нее воздействуешь, уж очень я прошу, поговори...
      - Да я что же... Я готов, только вот она не больно слушает. Она знаете какая...
      - Да знаю, знаю. Ты все-таки побеседуй...
      Я обещал, но, честно говоря, не очень-то верил в успех этого дела. Почему-то я больше надеялся на Витьку.
      В марте в нашем классе случилось ЧП: Карякина прошибла голову Вадиму Цыбульнику. И сделала это она при всех, прямо на классном собрании. Тут и родители Цыбульника присутствовали.
      Цыбульник поступил к нам этой осенью. Здоровенный такой детина, красивый, румянец во всю щеку, самый лучший в классе спортсмен... Учится Цыбульник хорошо, одежка на нем всегда первый сорт - форма на заказ, башмаки на платформе, свитера самые дорогие, часы какие-то необыкновенные... Сразу видно, обожают родители своего Цыбульника, души не чают.
      И вдруг один второклассник пожаловался отцу, что Вадим отбирает у него двугривенные. Каждый день по двугривенному. Мальчишка этот уже и в буфет перестал ходить; утром как явится в школу, наш Вадим тут как тут: гони монету! И не только у него одного отбирал. Были у Вадима и другие данники: все из первого, второго и третьего классов. Дальше - больше. Первоклассник Мишка, брат Карякиной, объявил, что Цыбульник время от времени собирает всю эту малышню, загоняет на лестничную площадку около чердака и гоняет туда-сюда. Заставит, например, на четвереньках ползать - и ползают все в ряд, один за другим. А то еще придумал такую игру. Выстраивает ребят в затылок и велит тому, кто стоит в хвосте, лупить по голове впереди стоящего. Тот, в свою очередь, бьет следующего и так далее. Причем требовал, чтобы били всерьез... Жаловаться ребята боялись.
      Так продолжалось до тех пор, пока Копенкин Толик не рассказал все отцу. Классное собрание объявили в тот же день. Отец Цыбульника явился задолго, когда у нас шел урок литературы, видно, заранее хотел поговорить с классруком.
      Мы услышали осторожное постукивание в дверь, потом дверь приоткрылась, и кто-то согнутым пальцем поманил Нину Харитоновну. Она прервала свой рассказ, оглянулась на дверь. Но с места не двинулась, только лицо медленно начало покрываться красными пятнами. Это всегда у нее, когда волнуется...
      - Не иначе папа Цыбульник пожаловал, - громко прошептал Горяев. - Я его палец узнал. Начальственный перст!
      Девчонки зафыркали.
      - Внимание! - сказала Нина Харитоновна. - Продолжаем тему.
      И спокойно довела урок до конца.
      Сразу после звонка в класс стали прибывать гости: несколько младших школьников, кое-кто из них с отцом или матерью. С Цыбульником пришли оба родителя. Наконец явилась завуч Анна Леонтьевна, и класс заперли изнутри. Кто-то еще стучался, дверь дергали, пытались открыть, но Анна Леонтьевна отпирать запретила. Собрание началось. После того, как Нина Харитоновна кратко изложила суть дела, выступил сам Вадим. И вот странно: он ничуть не смущался... Отобрать медяки у малышей! Да я бы, кажется, сдох от стыда, да и любой из нас тоже. Грязное дело. А Вадим еще улыбался, пошучивал с девчонками. Те и рады - шепчутся, записочки строчат: "Вадим, Вадим, обернись". Хихикают, дуры. Ну и девчонки же у нас! Хорошо, хоть не все такие.
      - Неужели, Вадим, ты отбирал деньги? - спросила Нина Харитоновна. - Об этом ведь даже подумать гадко.
      Вадим стоял, небрежно покачиваясь. Руки за спину заложил. Поглядеть на это свежее лицо, ясные глаза, брови вразлет - примерный юноша, вожак школьный, чистая душа.
      - Что вы, Нина Харитоновна. Как вы могли такое подумать? Правда, был у нас тут один замысел... В общем, в кино собирались. Всем, значит, коллективом, так сказать, организованно... А деньги на кино добровольно они давали, так что не сомневайтесь! Пусть вот хоть Сидоров подтвердит.
      - В кино с младшими школьниками? - не поверила Нина Харитоновна.
      - Он отнимал ни на какое не на кино! - закричал с места Копенкин Толик. - Он просто так отнимал, себе брал!
      - Мальчик, мальчик, ты ошибаешься, - заговорила гражданка Цыбульник. Ты что-то спутал. Наш Вадим вовсе не такой!
      - Минуточку, - остановила ее Нина Харитоновна, - минуточку, ваше слово впереди.
      - Но сами подумайте, какая нелепость! - вспылила мать Вадима. - Не может же, на самом деле, наш сын, имея постоянно собственные карманные деньги, и, кстати, немалые, польститься на какие-то жалкие медяки! Чепуха это, вот что!
      Ее меловые плоские щеки подергивались, подкрашенные серым веки беспокойно помигивали. Одета эта пожилая женщина была по-спортивному. То есть было в одежде ее что-то такое от спорта: брюки, куртка, отороченная пышными мехами, на голове - белая пуховая повязка. Куртку она расстегнула, стал виден нарядный свитер. Словом, хоть сейчас на Олимпийские игры.
      Отец, тот совсем в ином стиле. Плотный, хорошо укомплектованный тюбик, застегнутый на все пуговицы. Добротное бобриковое пальто, шапочка с квадратным козырьком, лицо раздавшееся, будто прижатое сверху неизвестно чем, шапочкой этой, что ли, и, понятно, глаза-щелки. Такие дядьки обычно попадаются по вечерам в нашем сквере, собак своих выгуливают... Собаки у них нахальные, носятся, прохожих облаивают... Пальто родителю пришлось снять, но внешний вид нисколько от этого не изменился. Тот же тюбик, только в пиджаке.
      - А позвольте спросить, - высунулся Горяев, - откуда у вашего сына такие толстые подкожные?
      - Что, что? - растерялась родительница.
      - Карманно-джентльменские откуда? - скромно пояснил Андрей.
      Тут завуч Анна Леонтьевна резко застучала карандашом.
      - Горяев! Кто тебе дал слово? Что это такое, что с тобой? Немедленно уймись, или сейчас же выведу!
      Атмосфера накалялась.
      - Если молодого человека так интересует, я могу ответить, раздраженным, скрипучим голосом заговорил тюбик. - Карманные деньги сыну выдаю лично я. - Он помолчал. В классе стояла тишина. - Тридцать рублей в месяц, если вас интересует. Хотя это никого не касается. Надеюсь, ясно? Я прошу прекратить нападки на моего сына. И клевету.
      Он сел. Железобетонный дядечка.
      Слово взяла Анна Леонтьевна.
      - Я думаю, в основном все это недоразумение какое-то... - Она говорила осторожно, почти вкрадчиво. - Конечно, я не отрицаю, что Вадим Цыбульник провинился, нарушил школьную дисциплину. И мы примем надлежащие меры. Но стоит ли, э-э... Стоит ли преувеличивать, раздувать инцидент?..
      - Вот именно, - поддакнула мать Вадима.
      - Мы все понимаем, что деньги отбирать Цыбульник не станет. В нашей школе грабителей нет...
      Чувствовалось, что Анне Леонтьевне до смерти хочется как можно скорей прекратить это дело.
      - Да как же так?! - заволновалась молодая родительница в цветастом шелковом платке.
      Она сидела на последней парте вместе со своим сынишкой-второклассником.
      - Как же так? Мой Колька вон что говорит... То-то, замечаю, приходит бледненький, стакан чаю, значит, не выпьет, деньги-то отнимают! Я думала, в школу ребенок идет, значит, в безопасности, а оказывается, вот что! Не-е, прощать мы не будем!
      - Позвольте, позвольте, что значит - прощать? - заерзал тюбик.
      - В шею гнать надо! Из школы исключать, - зашумели родители. - Это что же творится!
      - Пускай вот Коля все нам расскажет. Расскажи, как было дело, Коля! распорядилась Нина Харитоновна.
      Поднялся Коля, худосочный, зеленый пацан.
      - Ну, мы шли в буфет, а Цыбульник догнал нас и говорит... Это, говорит... Деньги чтобы ему отдавать...
      - Рэкет, - ляпнул Андрюшка Горяев, - бизнес по-американски. Ну и ну!
      - Горяев! - Анна Леонтьевна шлепнула ладонью по столу.
      Водворилась тишина.
      - А потом, - продолжал Коля, - велел идти всем на чердак. И там, это... Командовал.
      - Клевета! - возмутился Вадим. - Ну, помаршировали немного, физзарядку сделали, это же не во вред!
      Наши дуры девчонки угодливо захихикали. Нравится им Вадим, это ясно. За что? Неужели смазливая рожа так влияет?
      - А сам по шее бил! - закричал Коля.
      - Он их по шее бил и на коленки ставил. Я сам видел, - раздался из угла солидный детский басок.
      И все оглянулись на Мишу Карякина. Он сидел рядом с сестрой.
      - Пусть хоть Сидоров скажет. Он видал.
      Сидоров смущенно заерзал на своем месте, закрутил головой.
      - Так вот в чем дело! - торжествующе изрек родитель Цыбульник. Теперь понятно. Я хорошо знаю своего сына, но совершенно не знаю этого вот Сидорова. Чувствовал, что здесь чья-то рука. Сидоров! Вот где собака зарыта!
      - Сидоров, встань, - с досадой произнесла Анна Леонтьевна. - Еще тебя не хватало. Рассказывай!
      Сидоров встал, вернее, вытянул из-за парты свое длинное вихлястое тело. Он всегда так - не встает, а будто лениво выползает куда-то вверх. Такая уж у него привычка, вообще-то Сидоров крепкий парень.
      - А я ничего не ведал, - невинно протянул Сидоров.
      И первый усмехнулся. За ним, конечно, засмеялись и другие.
      - Тише! - прикрикнула Нина Харитоновна.
      - Он видел, - повторил Мишка. - Когда их на чердак загонял. Тот. Вадим.
      - Скажи, Миша, - обратилась к нему Анна Леонтьевна, - скажи, у тебя тоже деньги отнимали? Кто именно отнимал? Сидоров или Цыбульник?
      - Посмели бы, - проворчал Мишка.
      - Вот как? Так, значит, тебя не тронули?
      - Тронули. Только я не дался. Сзади заскочил - и портфелем. Прямо по заду.
      Ребята наши снова захохотали.
      - Кого?!
      - Его. - Мишка кивнул в сторону Цыбульника. - Я ребятам говорил: соберемся и вместе налетим. Побоялись.
      - Вот какие порядки в этой школе, - закипятилась мать Вадима. - Теперь понятно, кто здесь главный заводила. Оказывается, Сидоров. Наш сын попал под влияние, он мальчик впечатлительный...
      - Да-а, попал в лапы, - подытожил тюбик. - Этим следует заняться. И если это дело не расследуют на месте, придется мне обратиться в другие инстанции. Я думаю, все ясно.
      - Мне лично много еще неясно, - мягко заговорила Анна Леонтьевна. - Но на педсовете мы все это обсудим и, конечно, накажем и Сидорова и Цыбульника. Надо еще многое выяснить.
      - А он денег не брал, - внезапно пропищал Толик. - И никого не трогал. Он только видел раз, как мы на чердак шли.
      - Кто?
      - Сидоров. Он потом заметил нас и сказал только: "Куда?"
      - "Куда", и все? - язвительно переспросил тюбик.
      - Он не трогал!.. Деньги Вадим отбирал!.. - зашумели малыши.
      - Тише, тише!
      - Повторяю, мы займемся и Сидоровым и Цыбульником, - пообещала Анна Леонтьевна. - А сейчас...
      - Я прошу слова! - звонко выкрикнула Тося Хохлова.
      Вскочила, быстро оглядела всех нас. Маленькая, даже и непохоже, что восьмиклассница, с круглым, чуть раскосым личиком.
      - Это потрясающе! - тонким голосом зачастила Тося. - Сидим здесь, разбираем дело о... Словом, ограбление настоящее! Это ведь все равно, сколько денег отнято - двадцать копеек или больше. Важен сам факт. Цыбульнику нет места в нашем коллективе! Я лично ему и руки не подам. Но я не про него хотела сказать. Я про вас.
      Она развела руками, вскинула голову, коричневый большущий бант на затылке затрепетал.
      - Ненормальные вы какие, что ли? Сидят, веселятся, цирк, развлечение себе устроили! Посмеиваетесь! Вон Мокина десяток записочек Цыбульнику переслала. Нежное сочувствие... Ну, Мокину мы все знаем, а другие-то? Горяев острит. Вместо того чтобы возмутиться, он острит! А сознание где? Смотреть на вас противно!
      Все это она выпалила разом, без остановок. Перевела дух, села.
      - Кипятиться тоже не следует, - назидательно произнесла Анна Леонтьевна. - Случай этот, как я уже сказала, мы разберем на педсовете.
      - Гнать надо, исключать обоих, - зашумели родители. - Это что же такое, на работе беспокоишься, что там с ребенком... Деньги отнимают!
      - Я прошу слова!
      Поднялась Карякина. Заговорила неловко, угрюмо:
      - Тут все про деньги говорили. Деньги, деньги. Двадцать копеек, деньги, подумаешь... А главное забыли. Главное-то - это что Цыбульник их на чердак загоняет. Ребят маленьких.
      Она помолчала.
      - Ведь что он проделывал? В ряд ставил. На четвереньках ползать заставлял. Оплеухи, подзатыльники... И ему нравилось! Нравилось, значит, смотреть, как ребята терпят, а молчат... Власть, вот что. Власть ему нравилась. Как это называется?.. - Карякина исподлобья оглядела всех нас. Я заметил, как Витька Дельфин, сосед мой, пригнулся, расстегнул портфель, начал суетливо рыться в нем. - Фашизм, вот как, - продолжала Карякина. - А что этот гад Цыбульник пятачки отбирал - это не удивительно. Он такой.
      Лида села. Все молчали. Неудобно как-то получилось. Крайность. А может, все-таки она права?
      Все посмотрели на Вадима. Он сидел, небрежно откинувшись на своем месте. Пожал плечами, улыбнулся снисходительно.
      - Ну, ты, Карякина, и скажешь, - вякнула было Лизочка Мокина.
      А Вадим снова пожал плечами и проронил:
      - Так это же Карякина. Не стоит затягивать собрание, домой пора. Ужинать.
      Мокина и ее подружки засмеялись заливисто. Но остальные молчали.
      Вдруг Карякина встала, ни слова не говоря, направилась к Вадиму. Деревянными какими-то шагами направилась. Взяла с учительского стола дубовую, выточенную в школьной мастерской указку. В полной тишине подошла к Вадиму и изо всей силы трахнула его этой указкой по голове.
      - Так тебе будет понятнее, - сквозь зубы пробормотала Лидка.
      Бросила указку и тут же направилась к двери. Следом побежал и Мишка, согнувшись под тяжестью двух портфелей - своего и сестры. Синий сатиновый мешок с кедами мотался, путался под ногами.
      - Карякина, вернись! - крикнула Нина Харитоновна.
      - Неслыханно! - Анна Леонтьевна даже руками всплеснула.
      Поднялся шум. Цыбульники хлопотали около своего детища. Кажется, он довольно легко отделался - на лбу всего-навсего выскочила багровая шишка. Лидка, она ведь слабосильная...
      - Травма! - громко объявила мамаша. - Гляди, Павел, какая травма! Что я тебе говорила? Давно надо было перевести сына отсюда. Теперь сам видишь.
      - Да! Вижу! - гремел Цыбульник-старший. - Я это так не оставлю!
      Теперь-то, конечно, он был на коне. Дура все-таки Лидка. Она ведь такой козырь им дала; можно сказать, своими руками спасла Вадима от наказания. Сделала его жертвой, а мы все разом превратились в обвиняемых. Весь наш класс с руководителем вместе...
      Так я и сказал Витьке, когда мы с ним возвращались домой. Дельфин призадумался, покрутил носом, но все-таки со мной не согласился. Он сказал, что разные бывают ситуации и что Карякина в данном случае права.
      - Знаешь, я такого от нее не ожидал. Так вот просто подойти и шарахнуть! При завуче, при классруке. Ну и молодец! А то я уж боялся, что Вадиму это хамство с рук сойдет. Порицание какое-нибудь вынесут, и концы в воду...
      - А теперь ему и вовсе ничего не будет...
      - С него достаточно! Лидка так ему врезала! Опозорила навеки. И выступила она здорово. В самую точку.
      Дельфин помолчал, потом признался:
      - Честно говоря, она меня смутила. Сидим, помалкиваем, посмеиваемся. Мы, парни... А Лидка все на себя взяла... Я думаю, теперь Цыбульник в нашем классе не задержится.
      - Да ну!
      - Точно. Жаль только, что Лидку исключат. А она человек. Ей бы надо учиться.
      Мы оба замолчали. И так призадумались, что едва не попали под ледяной обвал - с крыш сбивали сосульки. А в лицо нам дул легкий теплый ветер, и асфальт кое-где уже просох. Ступать по нему было приятно: ноги как будто освобождались от зимних пут - сугробов и гололеда. У газетного киоска старуха содрала с корзины брезентовую покрышку, распаковала свой товар, это были синие подснежники. Первые в этом году.
      Все-таки Карякину не исключили. Правда, долго ее прорабатывали, таскали в учебную часть, еще куда-то там, вызывали к директору мать. Но в конце концов все улеглось. А вот Цыбульник действительно исчез. Родители перевели его в школу со спортивным уклоном, где старший его брат преподавал физкультуру. Оказывается, Цыбульники - спортивная семья. Отец в молодости играл в футбол, мать была тренером по художественной гимнастике, брат мастер спорта. Теперь вот и Вадима устроили. Что ж, скатертью дорога!.. Думается, все же кое-какие выводы для себя он должен сделать. Недаром ведь больше у нас не показывается: ни в школе, ни поблизости.
      Про Цыбульника скоро забыли, потому что как раз начались экзамены. В нашем классе все окончили восьмилетку благополучно. И всех перевели в девятый. Только Сидоров да Карякина ушли из школы. Сидоров собирался поступить в техникум, а Карякина решила устроиться на работу.
      После экзаменов было у нас классное собрание. Нина Харитоновна провела беседу, спрашивала каждого, кем он хочет быть и вообще кто является для нас идеалом. Ну, конечно, когда заговорили об идеалах, началась разноголосица. Многие как-то об этом не думали, просто жили, и все. Поэтому и отговаривались общими словами. Ну а конкретно? Молчат. Потом кое-кто собрался с мыслями, стали планами делиться. Сидоров сказал, что его идеал окончить техникум и сделаться хорошим мастером по телевизорам. Мокина мечтала стать манекенщицей (смех, да и только), Тося Хохлова - педагогом, Горяев - архитектором, я... скажем, инженером. А Витька ни больше ни меньше как в капитаны дальнего плавания метил. Дошла очередь до Карякиной. Какой ее идеал?.. Лидка долго молчала, переминалась с ноги на ногу, а потом бухнула: "Семья. Работать где-нибудь, и чтобы семья была..." Тут, конечно, поднялся шумок, шуточки: "Карякина-то! Замуж собралась. Почтенная мамаша, ничего себе!.."
      - Семья, детей трое, отец... - упрямо бубнила Карякина. - Отец добрый чтобы. За столом все сидели бы, чай пили, а он веселый, шутит. Все дети радуются, все смеются... И лампа яркая, а под столом - кот. Полосатый.
      - Почему же именно полосатый, сударыня? - не утерпел Андрюшка Горяев. - Могу порекомендовать вам сиамского рыжего, короткохвостого! На свадьбу подарю. А когда, если не секрет, свадьба?..
      Хорошо, что Дельфин пнул его под столом ногой, а Лидка скисла, села и лицо ладонями закрыла...
      Дома я застал суматоху. Во-первых, в комнате Юлии Михайловны начали ремонт, во-вторых, она срочно уезжала в дом отдыха.
      - Прихожу сегодня на работу, - рассказывала она маме, - меня так и ошарашили: путевка горит. Должна была поехать Фаина Петровна, и, представьте, у нее зуб заболел. Она туда, она сюда! Ничего не поделаешь, коронку снимать придется. Я, конечно, тут как тут. Путевка хорошая, в Кисловодск, мне только шестнадцать рублей доплатить придется, остальное за счет профсоюза. Целый день бегала, оформлялась.
      - А как с билетом? - поинтересовалась мама.
      - Поезд в десять вечера, билет у меня. Вы уж, Мария Николаевна, последите тут за ремонтом. Распорядитесь, чтобы помыли.
      - Хорошо, только ведь я на работе...
      - Ничего, Сережа подежурит!
      Я едва не взвыл, когда услышал это. Сидеть в разоренной, заляпанной известкой квартире, когда у нас с Дельфином столько планов! Ведь каникулы!.. Но Юлия Михайловна как будто уловила мое настроение.
      - В крайнем случае Лиду попрошу, делать ей все равно нечего. Да, кстати, вы не знаете новость? К Анне приехал муж.
      - Какой муж? Разве она...
      - Как какой? Да отец Лиды и Миши. Он с ними не живет... уж не помню с какого года, Аня мне что-то рассказывала. Теперь вызвала его из-за Лидки, чтобы воздействовал. На три дня приехал.
      Юлия Михайловна сходила в коридор, вернулась с белым курортным чемоданом, шлепнула его на стол, откинула крышку. Резко запахло духами.
      - Интересный мужчина, и, между нами говоря, она его не стоит. - Юлия Михайловна встряхнула розовую шерстяную кофту, уложила ее в чемодан. - Не знаю, правда, кем работает. Кажется, костюмер театральный или осветитель. Приблизительно что-то такое...
      Я сидел и чистил картошку. Теперь, когда начались каникулы, мама неусыпно следила, чтобы я помогал по хозяйству. Кажется, какой пустяк почистить пяток картофелин. Но нет, для мамы тут дело в принципе: хотя бы потребовалась и одна-единственная, все равно почистить ее обязан я. Ну, принцип так принцип. Зато у меня предлог - сидеть рядом с мамой и слушать разглагольствования Юлии Михайловны. Иногда она изрекает любопытные вещи...
      - Я обещала устроить Лиду в наше учреждение, когда вернусь. Как вы думаете, Мария Николаевна, благодарность у них есть или, так сказать, отсутствует?
      - Какая благодарность?
      Юлия Михайловна внимательно оглядывала шелковый цветастый халат, распялив его на руках.
      - Обыкновенная. - Отбросила халат, занялась пижамой, тоже цветастой. По-моему, она должна бы сама догадаться и сделать мне курс алоэ на дому. Тридцать уколов. И вообще, знаете ли...
      - Как-то странно... Не вижу тут никакой связи, - замялась мама.
      - А я вижу, - не утерпел я. - Человек человеку, баш на баш, мы вам вы нам, ты мне - я тебе, что я с этого буду иметь... И еще много разных пословиц и поговорок!.. Да, забыл еще одну: с паршивой овцы хоть шерсти клок. В данном случае с несчастной овцы...
      Я так разошелся, что вместо картофелины резанул себе по пальцу. Черт! Сам ведь вчера нож отточил. Перестарался.
      - Допрыгался! - вскрикнула мама. - Йодом залей сейчас же! Сколько раз говорила, делай каждую работу внимательно... И нечего тут развешивать уши!
      Обедали мы на сей раз в комнате, потому что в кухне было очень уж грязно. Пол уставлен ведрами, банками, измазан побелкой, затоптан. Пахло олифой и красками. Из комнаты Юлии Михайловны слышались голоса - малярки там распевали частушки.
      - Я вижу, придется нам отныне обедать в комнате, - раздраженно сказала мама. - Из-за тебя. Вечно ты в чужие разговоры вмешиваешься.
      - Не в чужие, а в твои, - ответил я. - Все дело в том, что я подрос. Взрослый. Я могу иметь свое особое мнение.
      - Взрослый, - усмехнулась мама. - Ну, если так уж повзрослел, не потрудишься ли держать свое "особое мнение" при себе? Я вовсе не хочу нарываться на неприятности.
      - Вот еще! Тут болтают такую подлую чушь, просто уши вянут, а я буду помалкивать, будто слабоумный какой? Не-ет, от меня не дождетесь! Чушь надо разоблачать.
      - Сережа, ведь существует и простая вежливость, такт, наконец. Нельзя быть бестактным...
      - А она имеет такт?
      - Тише, тише. - Мама оглянулась на дверь. - Нельзя же от каждого требовать, чтобы... Нет, как все-таки с тобой трудно! Жаль, отца дома нет.
      И мама замолчала. Я тоже призадумался. Дело в том, что мы с отцом собирались провести отпуск вместе. Рыбачить, купаться, спать в палатке, по вечерам - костер, чаек с дымком, комары. Хорошо! Скорее бы он приезжал!..
      Сразу же после обеда к нам заявилась Юлия Михайловна. Со своей подушкой. Голова повязана полотенцем, лицо лоснится от крема.
      - Мария Николаевна, вы отдыхаете? Я прилягу рядышком, можно? Ничего, ничего, я с краешку. Или лучше валетиком. Вот так.
      Она улеглась. Оказывается, "валетиком" - это лежать головами в противоположные стороны. В первый раз слышу... Она улеглась на спину, сложила на животе руки и тут же заснула. Буквально через несколько минут я услышал негромкое ритмичное похрапывание. Ну и ну! Это ведь уметь надо! Сразу видно, что всякие там душевные волнения, сомнения и прочие сложности - все это совершенно чуждо Юлии Михайловне. Хороший аппетит, крепкий сон и, уж конечно, умеренные нагрузки. Житуха!
      Мама читала лежа. Я видел, что ей неловко, тесно рядом с Юлией Михайловной. Она осторожно, стараясь не шелестеть, перевертывала страницы, а потом и вовсе отложила книгу. А храп нарастал. Прорывались уже какие-то воющие звуки. Поза спящей осталась незыблемой - пятки вместе, носки врозь, руки на груди. А лицо! Достоинство, спокойствие, мудрость. Этакий розовый Будда. Или иллюстрация к плакату: "Здоровый сон необходим для восстановления сил организма". Что-нибудь в этом роде. Мама не вытерпела и потихоньку выбралась с тахты...
      Вечером ко мне зашел Дельфин, и мы вместе отправились к Лиде, надо было забрать кое-какие учебники.
      Открыли не сразу. Надутый и явно чем-то рассерженный Мишка сказал, что Лидки нет дома, но что учебники для нас она отложила, они на этажерке. Мы прошли в квартиру. За столом сидел дядька в расшитой украинской сорочке и пил чай. Я сразу догадался, что это их отец, - он со вкусом попивал чаек, как у себя дома.
      Завидев нас, привстал.
      - Леонид Павлыч, - представился он. - Заходите, молодые люди. Чайку не хотите?
      Стол был уставлен разными закусками, посередине желтела бутылка коньяку. Я заметил, что чай пил он совсем уж не по-людски: то отхлебывал из чашки, то тянулся к селедке или салу, закусывал. Наливал рюмочку коньяку, опрокидывал, а потом снова брался за чай.
      Мы вежливо отказались.
      - Напрасно, парни, напрасно. - Он покачал головой. - Чаек очень хорош. Ишь как заварен!.. Не чай, а прямо пожар в джунглях!
      Это он здорово сказал. Я вгляделся попристальнее, и дядька мне, пожалуй, понравился. Лицо продолговатое, ровное, в мелких рыжих веснушках. Волосы тоже рыжие, подстрижены по-молодежному, удлиненным мыском на шее, а надо лбом пышно зачесаны вбок. Мы с Дельфином принялись разбирать учебники. Видно было, что Лидка кое-как собрала учебники - забирайте, мол, все, мне не нужны больше...
      - Ликвидация имущества, - заметил Леонид Павлыч. - Дело понятное. Уговаривал, просил, умолял - не послушалась. Непокорная дочь!
      Он наполнил рюмку. Напевая "непокорная дочь, непоко-ор-ная дочь...", выбрал на тарелке кусок ветчины, зацепил.
      - Ваше!
      Выпил. Вздохнул глубоко, удовлетворенно.
      - Вы, молодежь, неправильно о жизни понимаете. Смотрю на вас, так сказать, изучаю. И вижу: нет и нет. Все неправильно.
      - Как это - неправильно? - спросил Дельфин.
      - Как? А-а, это целый разговор, - оживился Леонид Павлыч. - Вы ведь как живете? Каждый из вас, взять хотя бы этого вот пацана, - он указал на Мишку, - сотворил себе тюрьму. Я говорю - мысленную тюрьму. Ящик дубовый себе построил и в этом ящике сидит. Ограничитель вечный, клапан предохранительный... Вы кем хотите стать? - Он ткнул пальцем в сторону Дельфина.
      - Капитаном.
      - Во-во! А он летчиком, - кивок на Мишку. - То-то оно и есть. Сена клок перед мордой осла. Видите вы этот клок, и все тут. Вы - корабль, Мишуха - самолет. А что по сторонам - вас не интересует. А жизнь, она...
      Леонид Павлыч мечтательно закачал головой. Пропел:
      - А жизнь-то проходит мимо-о!
      - А я думал, жизнь - это любимый труд, - с усмешкой заметил Дельфин.
      - Э-э, друг... Кто его знает, что тут любимое, а что нет. Все течет, все изменяется. Я вот сколько перевидал. Ого! На море, между прочим, тоже побатрачил. Матросом был. Морока. Потом бревна катал в лесхозе. В рабочий класс подался, на завод. А городов сколько перевидал!.. Теперь вот в театре. Сцену освещаю, делаю день-ночь. Иллюзия, искусство, мираж чувств... Можно так, а можно и не так. По крайней мере, не скучно... Эй, цуцик, поди сюда!
      Мишка шмыгнул носом, промолчал.
      - Цуцик! Тебе говорят?
      - Я не цуцик, - мрачно ответил Мишка.
      - Нет, цуцик.
      - Не цуцик я.
      - А я говорю - цуцик!
      - Сам ты цуцик! - Мишка с достоинством вышел, крепко притворив за собой дверь.
      - Видали? - подмигнул Леонид Павлыч. - Герой. Весь в меня пошел. Этот не пропадет! Тут мое отцовское сердце может быть спокойно... - Он качнулся. - Завтра уезжаю, арриведерчи, Рома! Возвращаюсь в таинственный мир кулис, черт бы его побрал...
      Он уткнулся носом в стол, должно быть, задремал, Теперь он нравился мне куда меньше, вернее, совсем не нравился. Ничего в этом Леониде Павлыче нет хорошего. Рыжий. И нос как-то кверху загибается. А прическа? Ничего себе причесочка! В таком-то возрасте и длинные волосы. Бачки рыжие, косая челка.
      Дельфин, должно быть, полностью разделял мои чувства. Мы запихали в сумку учебники и собрались уходить, но тут вошла тетя Аня.
      - А-а, мальчики. А я думала, Лида... Вы Лиду случайно не встречали? Запропастилась куда-то...
      Она держала вазочку с вареньем. Я сразу заметил, что на тете Ане новое платье, серое в полоску, а волосы причесаны как-то по-особому. Но держалась она безразлично-отрешенно, как бы обходя вниманием того, кто сидел за столом.
      - А-а! Анюта! - встрепенулся Леонид Павлыч. - Ручку, мадам!
      Он привстал, но тут же качнулся и плюхнулся на стул. Тетя Аня бесстрастно прошла мимо, как бы случайно оставив вазочку с вареньем на столе.
      Смотрела она куда-то в сторону, всем своим видом показывая, что этот человек для нее просто не существует. Я еще не успел ответить ей, что не встречал сегодня Лиду, как уже понял, что ответа и не требуется, она просто забыла, о чем спрашивала... Она присела на диван. Так присела, будто не дома, а в троллейбусе или вагонном купе. Выпрямившись, сложив руки на коленях. Комната у них одна, и, кроме кухни, ясно, никуда не денешься.
      - Мам, чего ее дожидаться, давай ужинать, - пробасил Мишка.
      - А?
      Тетя Аня смотрела на Мишку, а на ее измученном, козьем каком-то лице была отрешенность и холодность.
      Должно быть, тетя Аня за эти двое суток совсем растерялась. Надо было и хозяйство вести, и все время демонстрировать пришельцу свою независимость и достоинство. Чтобы проняло его, чтобы обидно было... Может быть, она втайне хотела, чтобы Леонид Павлыч пожалел о своем бегстве?
      - Мам, есть хочется, - заскулил Мишка.
      Меня даже зло взяло. Вот женщина! Вся с головой ушла в какие-то свои переживания из-за этого пьяницы...
      - Сын! Садись со мной, поужинаем! - бодро воззвал из-за стола Леонид Павлыч. - Говорю, герой, топай сюда! Конфету дам.
      - Не хочу, - мотнул головой Мишка. - Мам, каша-то подгорела!
      Действительно, запахло горелым.
      Тетя Аня поднялась и, сохраняя ту же обиженно-кислую мину, отправилась на кухню.
      - Хороша каша, да не наша, - вполголоса сказал Леонид Павлыч.
      А мне почему-то сделалось смешно. Витька дернул меня за рукав, и мы вместе выкатились из квартиры. Дверь захлопнулась.
      - Уф-ф! - фыркнул Дельфин. - Ты чего застрял-то? Уж я и подмигивал, и ногой толкал!
      - Не заметил. Ну, знаешь, обстановочка... Смотреть противно. Да и смех разбирает...
      - Обстановочка ничего себе! Тут пожалеешь Лидку. Ну и тип! Вот не повезло Карякиной.
      - Все-таки в этом дядьке есть что-то. Обаяние какое-то, что ли... А вот мать... Ну, просто не думал, что женщина может быть такой нудной... Ходит, будто клюквы объелась...
      Дельфин пригладил ладонью волосы, ухмыльнулся.
      - Ну, насчет дядьки ты это зря. Эгоист нормальный. И заливает будь здоров... Ишь, всего в жизни напробовался. А чуть что, и стрекача. Попрыгун!
      - От такой жизни любой упрыгает. Куда глаза глядят. Хоть на Северный полюс.
      Дельфин посвистывал, о чем-то размышлял на ходу.
      - Это как сказать. Мне кажется, понимаешь... В общем, любит она его. Несмотря ни на что. Знаешь, бывает такая любовь...
      - Пошел ты!..
      - Мне так кажется. А иначе зачем бы она стала переживать. И нарядная ходит, заметил?
      - Ну, Дельфин, видно, у тебя глаза на затылке. Вроде учебники разбирал, не смотрел ни на кого, а что-то там все-таки усмотрел. Фантазер!
      - Может, и фантазер, - скромно заметил Витька. - Только мне кажется, я прав...
      Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли в нашу обезображенную ремонтом квартиру. Было тихо, видно, Юлия Михайловна уже уехала. Мама на кухне негромко позвякивала посудой. В моей комнате горела настольная лампа, а за столом сидела Лидка и читала книгу. Увидев нас, привстала, убрала длинную прядь со лба.
      - Привет! Я тут расположилась, ничего? Я сейчас уйду.
      - Что ты, сиди. А мы прямо от тебя. Учебники вот забрали.
      Она безразличным взглядом скользнула по сумке с книгами.
      - А-а... Как там гость наш, сидит? Не убрался еще?
      - Сказал, завтра уезжает.
      - Я не про то. Ночует он у приятеля, вот и жду, уберется когда. Попросилась у Марии Николаевны посидеть.
      - Да ты сиди, сиди. Хочешь, чаю принесу?
      - Пили уж, Мария Николаевна угощала.
      - На работу, значит, поступаешь? - задумчиво сказал Дельфин.
      - Ага. Только очень трудно устроиться. То есть устроиться-то можно, да куда хочу, туда не берут, а где берут, там, пожалуй, не справлюсь...
      - А куда ты хочешь? - спросил я.
      - Мало ли... Не решила пока. Педагогом хотелось быть, да без образования, сами знаете...
      - Зря школу бросаешь, - огорченно сказал Дельфин. - Можно сказать, сук рубишь, на котором сидишь...
      - Вот и была бы педагогом, - поддержал я. - Без образования все-таки нельзя. Приходи к нам в девятый, а? Отметки ведь нормальные...
      Лидка встала. Показалось мне, что она выросла за последние дни. Правда, после экзаменов я ее еще ни разу не видел. Стала выше ростом и вроде потончала.
      - Нельзя мне в школу. Сами видите, работать должна. Мишка мал, его дорастить надо, мать больная. Только она скрывает, а я-то знаю, что больная.
      Она шагнула к своей жакетке на вешалке у двери, вытащила из кармана сигареты.
      - Курите? Я курю, только, чур, секрет!
      Мы с Витькой закурили для компании, правда, скоро нам надоело глотать дым, и мы притушили свои окурки.
      Лидка в своем черном свитере и потрепанных джинсах, с огоньком сигареты у губ казалась какой-то непривычной и странно обаятельной.
      - Зря ты куришь, Лид, - сказал Витька. - Терпеть не могу, когда женщины курят.
      - Да? А я терпеть не могу, когда мне делают замечания, - резко ответила Лидка. - Дошло?
      Она беспокойно зашагала по комнате, наконец нашла себе место - уселась на корточках у стены.
      - Заладили - школа, школа, - расстроенно заговорила она. - Будто и сама не знаю, что десятилетка нужна. И отец твердит: школа. Знал бы он, каково маме.
      - Разве он не помогает?.. То есть материально? - промямлил Дельфин.
      - Смех один. Сначала скрывался, потом приходить стали гроши какие-то. Я была против. И чтобы не приезжал. Мать - "ладно, ладно", а выяснилось, что эти копейки все-таки брала. Ненавижу всякое крохоборство! Смотреть противно.
      - Это не крохоборство, это закон, - осторожно сказал Дельфин. Положено - бери.
      - Плевать я хотела!
      Лидка тряхнула головой, темные спутанные пряди взметнулись и закрыли половину лица. В сумраке сердито поблескивал один только глаз да рдел огонек сигареты.
      - А что, если работать и учиться в вечерней школе? - сообразил я. Многие так делают. Почему бы и тебе?
      - Точно, - обрадовался Дельфин. - Только работу надо найти попроще, успевать чтобы...
      - В этом году учиться, во всяком случае, не придется. Надо матери помочь. Чтобы напрочь освободить ее от... Словам, от копеек этих.
      Мы помолчали. Комната вдруг озарилась синими и сиреневыми бликами, это на крыше кинотеатра напротив вспыхнули рекламные огни.
      - А у тебя тут здорово, - одобрила Лидка. - Современный интерьер, ничего не скажешь!
      - Да, ловко устроился, - Дельфин хлопнул меня по плечу. - Я уж и то уроки делать к нему бегаю. Привык.
      Я согласился с ними, что действительно у меня тут красота.
      - Ходила куда-нибудь насчет работы или нет? - спросил Дельфин.
      - Ходила. Только все неудачно. Во-первых, не везде берут шестнадцатилетних, во-вторых, все-таки надо что-то уметь. Восемь классов и ничего не умею. Решительно ничего. Ну, скажите, чему только нас учили в школе? Чему?
      Она беспокойно задвигалась на своем месте, огонек сигареты потух. Поднялась, шагнула к окну и выбросила окурок в форточку.
      - Нет, кое-что все-таки умеем, - усмехнулся Дельфин. - Во-первых, дисциплину соблюдать, потом, конечно, читать-писать. Стихи наизусть помним: "Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя". Еще про помещиков знаем Пульхерия Ивановна, Афанасий Никитич. Барщина, оброк и так далее.
      Мы все трое расхохотались.
      - А столярка? - напомнил я.
      - Да-а, столярка, - подхватила Лида. - Я, например, пестик для толчения картошки выстрогала. И одну ножку для стула. Правда, кривая получилась.
      Мы снова расхохотались и смеялись до тех пор, пока смех не иссяк. На шум явилась мама, заглянула к нам.
      - Вы что это в темноте сидите? - Она включила свет.
      Сразу сделалось скучно, и лица у нас такие обыкновенные. Как в школе. Дельфин поздоровался с мамой и тут же собрался уходить.
      - Вот что, - сказал он. - У меня тетка в зоопарке работает. В лаборатории. Спрошу ее, нет ли у них в зоопарке для тебя местечка. Завтра же съезжу.
      - Разве в качестве экспоната, - горько пошутила Лидка.
      Витька ушел.
      Мы с Лидой проводили его до угла, потом пошли разыскивать телефонную будку. Надо было позвонить к ним, справиться, ушел ли отец. Я набрал номер. Сердитый Мишкин басок сообщил, что отец все еще сидит.
      - Ну и пускай сидит, - нахмурилась Лидка.
      - Пойдем к нам, - предложил я. - Поужинаем. Телик включим.
      - Да нет, я, пожалуй, домой.
      Мы вместе дошли до подъезда, и тут Лида сказала мне, чтобы я шел домой, а ей надо еще забежать в булочную. Я понял - она просто хотела отделаться от меня, потому что было уже одиннадцать и булочная, конечно, давно закрыта.
      Лидка повернулась и пошла. Я стоял у подъезда, смотрел, как она удаляется - долговязая, в своих потертых джинсах и черном свитере, бредет по асфальту мимо шеренги фонарных столбов, и синеватые отсветы поочередно ложатся ей на спину.
      Дельфин сдержал слово: на другой же день съездил он к тетушке, и вскоре Карякину приняли на работу в зоопарк. Обязанности несложные: чистить клетки, подметать вольеры, помогать кормить животных. Зарплата - семьдесят рублей, для начала неплохо.
      Недели через две мы с Дельфином зашли в зоопарк, как бы случайно. Мы долго шлялись по дорожкам, заглядывали в служебные помещения, Лидки нигде не было.
      У клеток с леопардами я задержался.
      Витька из всей живности больше всего любит птиц, с детства у него такая страсть. У него все подоконники усажены кормушками, за окнами настоящий птичий базар.
      Я же предпочитаю семейство кошачьих. На разных там леопардов, рысей, пум и тигров готов смотреть часами. Вот где красота! Интересно, что все эти звери разные, отличаются и цветом, и ростом, и характером. Тигр весь какой-то тяжелый, глыбистый по сравнению с гибкой шелковой пантерой, а маленькие рыжие пумы и вообще кажутся игрушечными... Это ничего, нельзя просунуть руку и погладить зверя по мягкой шкуре, зато можно смотреть и вдумываться... Я долго стоял возле клетки с большим пятнистым леопардом. Он спал, свернувшись в точности как домашняя кошка; впрочем, скоро мне начало казаться, что леопард обратил на меня внимание. Во всяком случае, он приоткрыл острые треугольники-глаза, взглянул на меня пристально и снова зажмурился. И морда сразу стала казаться такой кроткой, домашний Вася, да и только.
      Я любовался пятнистыми переливами шкуры, длинным гладким хвостом. Леопарда, видно, заинтриговало мое долгое стояние, он приподнял морду, лениво зевнул во всю пасть и как бы случайно взглянул на меня еще раз. Потом вытянулся и, задрав все четыре когтистые лапы, принялся перекатываться с боку на бок. Ну и картина! Он как бы приглашал меня участвовать в этой игре, а щелки-глаза подстерегающе поглядывали: тронь попробуй!
      Интересно все же, что там про себя думает это пятнистое создание, а ведь все-таки думает же! В школьном учебнике одно объяснение всему: инстинкт. Ловко сказано! Название придумали такое: инстинкт, и крышка. Будто нарочно, чтобы не думать дальше. Почему зверь бежит куда-то?.. Инстинкт. А почему вот так крутится, лапами машет?.. Опять инстинкт. Сожрал кого-то? Инстинкт, ничего не поделаешь... А вдруг в данный момент этот леопард вовсе и не желает меня сжирать, вдруг у него что-то совсем иное на уме? Нет, тут еще думать и думать надо... Подошел Витька и толкнул меня в бок.
      - Засмотрелся? Пошли. Она, оказывается, у копытных.
      ...За проволочной сеткой вольера паслись разные пони, зебры и прочий травоядный скот. В верблюжьем загоне двигалась щуплая фигурка в широченных брюках на подтяжках, в клетчатой рубахе. Я не сразу узнал Лидку. Волосы она запрятала под берет и совсем стала похожа на хилого мальчишку-подростка. Наклонялась, орудовала лопаткой и совком - подбирала с травы навоз. Тонконогий палевый верблюжонок ходил за ней по пятам.
      - Здорово, Лид! - крикнул Дельфин.
      - А-а! Вы? Привет!.. Порядок все навожу.
      - А что этот тип за тобой ходит? Что ему надо?
      Она обернулась, погладила верблюжонка по клокастой морде.
      - Это любимец мой, Гришка. Вечно его обижают, заступаться приходится.
      - Кто?
      - Старшие. Вон особенно тот хулиган. - Лидка показала на темно-бурого приземистого верблюда. - То от кормушки оттеснит, то гонять начнет по вольеру. Беда с ним.
      - Ну, ничего, ладно, - пробормотал Дельфин. - А как ты здесь вообще-то? Хорошо? Лидка нахлобучила беретку на ухо, подтянула свои чаплинские брючищи.
      - Нормально. Работы, конечно, невпроворот. Вкалываю... Чищу, кормлю, восстанавливаю справедливость.
      - И как они?
      - Ничего, привыкают понемногу. Перевоспитываются.
      Деловито подхватила ведерко и совок, отошла от решетки.
      Потом мы увидели ее в другом загоне, среди мелких каких-то лошаденок, наверное, пони. Лидка нагнулась, чтобы подобрать навоз, и тут довольно крупный рыже-белый жеребчик подошел сбоку и звонко ударил ногой по ведерку. Ведро покатилось. Лидка заругалась, бросилась подбирать, а жеребчик все заходил сбоку, резво подбрасывая передние ноги, мотая башкой. Группа самок стояла невдалеке, с интересом наблюдая за действиями жеребчика, похоже, что конек из чистого бахвальства перед ними вытворял все эти шутки. Нагнулась Карякина, чтобы взять ведерко, а он подступил вплотную и толкнул Лидку башкой так, что бедняга едва не растянулась. Схватила метлу на длинном черенке, пригрозила баловнику. Но тот не отставал и, когда Лидка повернулась спиной и пошла, нахально увязался следом. Она прибавила шагу, жеребчик тоже. Досадливо махнула рукой, подхватила ведерко и совок, побежала к выходу... Жеребчик, видно, только этого и ждал: что есть мочи погнался за Лидкой. Она оглянулась и не на шутку запаниковала. Во всяком случае, бросив совок, метелку и вообще все свои орудия производства, пустилась бежать опрометью... Выскочить все же не успела, жеребчик прогнал ее мимо калитки. Лидка мчалась по кругу, придерживая обеими руками брюки, а коняшка преследовал ее, набирая скорость. Бег его был целеустремлен и плавен, как у иноходца... Такое увидишь разве что в старых, начала века, фильмах. Но мы забеспокоились. В самом деле, а вдруг лошачок-то кусается? Да и остальные лошадки подозрительно оживились, вышли из своего угла, заинтересованно поворачивали морды вслед этой карусели: Лида - коняшка Лида - коняшка - Лида...
      Короче говоря, Витька не выдержал и полез через решетку. Я за ним. Стоило только нам оказаться на зеленом поле вольера, сердитый жеребчик сразу же переключился на нас. Опасно приблизилось и остальное стадо. Удирать теперь пришлось нам, и мы довольно успешно пробежали два круга, пока Лидка, подобрав разбросанные вещи, не отперла калитку. Мы выскочили. Ну и ругала же она нас!
      - Куда полезли! Запрещено беспокоить животных, не положено! Хорошо еще начальства поблизости не было, а то бы... И с какой стати вы сюда заявились? А ну марш отсюда!
      И это вместо благодарности за спасение. Разобиженные, мы удалились. И тут-то, когда ворота зоопарка остались далеко позади, мы насмеялись вдоволь. Смеялись даже в трамвае, повергая в недоумение пассажиров, хохотали и никак не могли остановиться. Старикан, сидевший на "месте для детей и инвалидов", долго терпел эти наши приступы, наконец укоризненно покачал головой и обратился к пассажирам:
      - Вот! Посмотрите на них.
      И все действительно на нас посмотрели.
      После, стоило нам только вспомнить, как Карякина "восстанавливала справедливость" среди зверей, мы снова начинали хохотать. Что поделаешь, уж больно смешно у нее это получалось.
      На другой день получили мы с мамой письмо от отца. Приехать в скором времени он не мог и поэтому звал нас погостить к себе на Урал. Мама взяла отпуск, собрались и поехали... Вернулись мы на исходе августа. Уже запахло началом школьных занятий: писчебумажные магазины гудят от ребятни, я даже испугался, что не успею купить тетради, атлас по истории и запас стержней для шариковой ручки. Около нашего подъезда намело целые сугробы желтых листьев, и это удивляло меня: уезжал-то я в самом начале лета, на березах тогда была изумрудная зелень... Словно и лета не было, хотя я очень здорово провел его вместе с отцом на Урале. Странно это получилось - погостил где-то на Урале, а вернулся домой и тихо ахнул: в чем дело, почему сразу осень? Ведь была же весна! Чувство потери. Вот ведь как бывает...
      Конечно, первым делом побежал я навестить Дельфина. Не терпелось узнать, как он там, побывал ли в Крыму, на море, как собирался, или родители упекли его в деревню к родным? И вообще хотелось поговорить. Я бегом спускался с лестницы и едва не налетел на Мишку - пацан тащил продовольственную сумку, тяжелую, видно было, что еле доволок.
      - В магазин ходил? Молодец, мужик самостоятельный! - похвалил я.
      - Подумаешь! Кому же еще, - ворчливо отозвался Мишка. - Дома никого нет, все на работе.
      И он поглядел на меня исподлобья, в точности как Лидка. А я-то считал, что между ними сходства никакого нет. Лидка длинная, худая, а братец Мишук, наоборот, плотный крепыш. И характеры у них разные...
      - Как Лида поживает? Небось всех зверей там перевоспитала? поинтересовался я.
      Мишка трудно засопел.
      - Не. Они ее.
      - Как так?
      - Она старалась, а они все равно... Один там даже оплевал Лидку. Верблюжонок.
      - Неужели Гришка?
      - Ага. Она все заботилась, воспитывала, хлеб из дому таскала, а он подрос да и оплевал.
      Мишук жалостно шмыгнул носом, но тут же насупился, умолк и, как подобает мужчине, пошел своей дорогой.
      - Сестре привет передай! - крикнул вдогонку я.
      Дельфина дома не было, мать сказала, что он пошел в кино на семичасовой. Было полседьмого, я помчался к нашему кинотеатру. Витьку увидел еще издали, он стоял около входа и нетерпеливо поглядывал на часы. Джинсы на нем были новые, с иностранным ярлыком на заднем кармане, рубашка яркая, с голубыми разводами.
      - Здорово, Дельфин! Ну и ну! Стиляга, больше никак не назовешь.
      - Сергей! Приехал наконец! А я уж заходил к тебе. Позавчера был, что за черт, думаю, куда он там провалился...
      - А я иду сейчас, а навстречу Мишка. Вспомнилось, знаешь, как мы в зоопарке-то... Помнишь? Вот смеху было!
      Я принялся было хохотать, но заметил, что Дельфин в общем-то не очень-то разделяет мое веселье. Прищурился как-то озабоченно, по сторонам оглядывается, на часы смотрит.
      - Ты что, ждешь кого-нибудь?
      - Да вот Карякина просила билетик взять.
      Дельфин отвернулся, как бы вглядываясь в толпу, пригладил рукой белесые гладкие волосы. Мне показалось - он немного смутился.
      - Кстати, что там случилось с Лидкой? - Я торопился спрашивать, стрелки часов передвинулись уже на без десяти. Что-то Мишук рассказывал, я не понял. Что, она теперь в зоопарке не работает?
      - Нет.
      - Сама ушла или...
      - Сама. Видишь ли, она со зверями все-таки не сработалась.
      - Как так?
      Витька беспокойно оглянулся.
      - Да ты ведь знаешь, она какая. Все напрямик, всерьез... А там все-таки звери. Как ни говори.
      - Но, я думаю, навоз-то убирать все равно...
      - Да ведь Лидка же! Ей все мало. Обидят кого, еду сожрут у слабого или побьют... Удав проглотил живьем кролика, обезьяны морды друг другу побили, она и психует. А тут еще любимчик Гришенька в благодарность за все заботы плюнул, да и наподдать пытался. Подрос, возмужал верблюдик, агрессивный стал. В общем, не сработалась, ушла. Давно бы надо...
      Из кинотеатра донесся звонок, публика торопливо начала втискиваться в двери.
      - Опаздывает, - сказал я.
      - Значит, не придет, - констатировал Дельфин. - Она, знаешь, любит пораньше...
      Я украдкой взглянул на Витьку, "Любит пораньше". Не в первый раз, значит, в кино ходят вместе. Подозрительно.
      Уже давали три звонка. Мы заторопились в зрительный зал, уселись с краю, на свободные места.
      - А сейчас не работает? - продолжал я.
      - Почему? Работает. Ваша Юлия Михайловна устроила ее к себе в контору. Секретарем-машинисткой. Я думал, ты знаешь... Уже целый месяц работает...
      Фильм был дурацкий, про какого-то алкоголика-слесаря. Слесарь этот только и делал, что пил-гулял. Причем гулял он без всякого восторга, даже без малейшего удовольствия. Будто жвачку жевал. И ради такого времяпрепровождения слесарь где попало хапал трешки, пятерки. Унылый тип! Его полюбила такая же унылая девица. Как только героиня эта появилась в кадре, мы переглянулись и фыркнули. Дельфин прошептал мне на ухо:
      - Не сахар!
      Я был полностью согласен с ним. Можно было понять слесаря, который никак не желал влюбляться в эту дурочку, но уж совсем трудно понять девицу: ну что нашла она хорошего в безнадежном алкоголике, рваче и, в сущности, ненормальном типе?.. Все это тянулось целых две серии, под конец совсем надоело сидеть в духоте. Было бы из-за чего. По-моему, если уж снимать фильмы, то обязательно про ярких, смелых людей. Ну, если и не про смелых, то хотя бы чем-то интересных, выдающихся. Так, чтобы захватывало, чтобы потом было о чем поспорить. А тут мы вышли из кино какие-то расслабленные. Разговаривать не хотелось, молча дошли до моего дома.
      - Поднимемся? - пригласил я. - А то, хочешь, давай к Лидке зайдем, узнаем, почему не явилась?
      Заходить к Карякиным не пришлось - все семейство находилось у нас на кухне. Еще от самых дверей мы услышали причитания тети Ани:
      - И что это такое, господи! Хоть бы вы разобрались, Юлия Михайловна, мне уж и совсем непонятно, что с ней такое! Оттуда ушла, отсюда выгнали. Просто напасть какая-то...
      - Да это все недоразумение! - сказала мама. - Надо сходить, выяснить, в чем тут дело. Я уверена, что никто и не собирается увольнять Лиду. Девочка она тихая, в конце концов, работник новый, ее учить надо...
      - Тут нечего и выяснять, - оборвала Юлия Михайловна. - Факт остается фактом...
      Мы остановились около кухонной двери. Страсти были накалены, и на нас просто не обратили внимания.
      Тетя Аня сидела на табуретке и плакала. Хмурый Мишка жался у ее коленей. Лида стояла, прислонясь к стене, опустив голову.
      - Факт остается фактом, - возвысила голос Юлия Михайловна. - Она потеряла работу.
      - Так испытательный срок Лида уже прошла. Как же можно?! - не отступала мама.
      - Так вот и можно! - мотнула головой Юлия Михайловна.
      И спокойно начала ломать над кружкой бублик. В кружке дымилось подогретое молоко. На лице Юлии Михайловны, особенно на ее выпуклых скулах, рдел коричневый южный загар, волосы кудрявились крупной светло-желтой стружкой, должно быть, заново их покрасила.
      - Говорила я, школу не бросать, - ныла тетя Аня. - Видишь, ума-то еще не хватает, училась бы, копила бы ум...
      - Последний потеряешь тут с вами, - сквозь зубы сдерзила Лидка.
      - Рассуди сама, - подкрепившись моченым бубликом, с новыми силами начала Юлия Михайловна, - вот поступила ты на место. Без образования, безо всяких связей, и вдруг благодаря мне такое место! Восемьдесят рублей, работа благородная, люди вокруг все интеллигентные! Ты что должна? Прежде всего должна подумать: я девочка молодая, позаботиться обо мне особенно некому, должна я сама о себе позаботиться, за это место держаться. И такт! Вся - внимание, вся - услужливость и такт.
      Юлия Михайловна впала в свой обычный нравоучительно-елейный тон.
      - Фаина Петровна милейший человек, деликатнейший. Она всегда поймет, всегда объяснит, если надо. Она...
      - Рыло она, вот кто, - не поднимая головы, пробормотала Лидка. Чучело надутое.
      - С ума сошла! - Тетя Аня всплеснула руками. - И что это с тобой делается?!
      - Ничего не делается, - твердо заявила Юлия Михайловна. - Просто она всегда такая невоспитанная.
      - Ничего подобного! - вспылила Лидка.
      - Как ничего подобного? Вспомни, когда Фаина Петровна велела тебе перепечатать материал, а ты?.. Представьте себе, - она обратилась к тете Ане и маме, - некогда, говорит. У меня, говорит, своих бумаг накопилось. Отказалась, представьте себе. А надо было свои-то бумаги в сторонку отложить, а для Фаины Петровны постараться! Вот как, милая моя.
      - По-моему, это неправильно, - сказала мама. - Прежде всего надо закончить свои дела. И если столько накопилось, как могла эта самая Фаина Петровна еще и свои бумаги ей подбрасывать? Недобросовестно это. Особенно со стороны старшей.
      - Ну, хорошо, - не поддавалась Юлия Михайловна, - а что вы скажете насчет одного интересного разговорчика по телефону? Помнишь, Лида?
      - Не помню, - буркнула Лидка.
      - Так я напомню тебе. Начальник, понимаете, велел Лиде соединить его с Николаем Захаровичем из планового отдела. Ей ответили, что Николай Захарович уехал обедать. Знаете ли, что Лидуша наша сморозила?
      - Господи, да что же такое? - испугалась тетя Аня.
      - А вот что. - Тут Юлия Михайловна вытянула лицо, изображая Лидку. Получилось талантливо. - "Обедать? Это в одиннадцать-то часов? Да он еще сегодня на обед себе не заработал. Не успел".
      На кухне воцарилось молчание. Я заметил, как мама поспешно отвернулась, скрывая улыбку.
      - Ведь слова эти через пару часов дошли до самого Николая Захаровича, понимать надо! Вот и врага нажила.
      Неожиданно Дельфин отодвинул меня плечом, протиснулся на кухню. Я просочился вслед.
      - А что такое! - с ходу заговорил Дельфин. - Ну и нажила! Если он человек настоящий, не будет из-за этих справедливых слов придираться. Хороша и Фаина Петровна ваша - свою работу на других наваливать, благо повыше сидит!
      - А этот откуда взялся? - презрительно протянула Юлия Михайловна. Ба, да там и еще один. Ну, как говорится, вас не перекричишь...
      - А мы и не собираемся кричать, - заверил я. - Мы просто послушать пришли. Интересно же.
      - А что это за история с приказом? - спросила мама. - Лида начала было рассказывать...
      Юлия Михайловна пожала плечами.
      - Не знаю, это что-то для меня новое. Пусть сообщит сама.
      И она, как всегда, после ужина принялась массировать лицо.
      - А, ерунда все, - отбрыкнулась Лидка.
      - Расскажи все-таки, - попросил Дельфин.
      - Ну, дает мне Фаина Петровна бумагу, - монотонно начала Лидка. Перепечатать велит и зарегистрировать. Приказ. Вот какой. "За невыполнение плана за второй квартал премировать заведующего плановым отделом тов. Соменко Николая Захаровича восемьюдесятью пятью процентами премии".
      - Ну и что? - Юлия Михайловна перестала массировать лицо, вытаращила глаза.
      - Как что? - удивилась Лидка.
      - Ничего себе, - захохотал Дельфин. - "За невыполнение плана премировать..." Ну и ну!
      - За невыполнение плана премировать заведующего плановым отделом, съехидничал я. - Чудеса, да и только!
      - Вот я и подумала... - начала было Лидка.
      - Ну хорошо, - сухо остановила ее Юлия Михайловна. - Скажем, формулировка тебя не устроила. Хотя твое дело было зарегистрировать, и все. Ну, взяла бы, составила другой черновичок, например: "В связи с невыполнением плана за второй квартал лишить заведующего плановым отделом тов. Соменко Н. З. пятнадцати процентов причитающейся ему премии". Поняла? Звучит иначе, хотя суть остается прежней. Уже не "премировать", а "лишить".
      Все молчали. Вот так фокус!
      - Ничего себе! - заорал я. - Никакой премии этому тов. Соменко не давать, раз работать не умеет. Гнать его надо!
      - Поняла? - не обращая на меня внимания, внушала Юлия Михайловна. - А потом с этим черновичком-то к Фаине Петровне. И шепотком: "Фаина Петровна, а может, лучше так вот и так? Как вы думаете?.." Тактично, умненько, а Фаина Петровна, она сразу поймет, и ты внакладе бы не осталась...
      Юлия Михайловна выдвинула ящик стола, достала баночку с кремом.
      - Да что тут слушать, Лид, пойдем лучше погуляем! - Дельфин схватил Лидку за руку, потянул.
      - Что это значит - пойдем! - спохватилась тетя Аня. - Куда это пойдем? У тебя-то дела в порядке, тебе и горя мало, а у нее... Никуда чтобы не ходить! Пускай дома сидит.
      Я не узнавал ее, обычно такую тихую, кроткую тетю Аню...
      - Ну а как все-таки получилось, что тебя уволили? - спросила мама.
      Лидка молчала.
      - Она сама все это устроила, - сказала Юлия Михайловна.
      - Ага. Я сама ушла. Подала заявление и ушла. Вот как. - Лидка кивнула.
      - Как же так, зачем же? - вскинулась тетя Аня.
      - Так. Я этот приказ печатать не стала. Засунула его куда-то, и все. А Фаина Петровна как закричит: где приказ за номером пятьсот сорок четыре дробь двенадцать?.. Я говорю: не знаю где. Потерялся... А она: "Вон! Сейчас же пиши "по собственному желанию"!" - "Пожалуйста", - говорю. И написала...
      - Видали? - пожала плечами Юлия Михайловна.
      - Мне кажется, дело это можно еще поправить, - сказала мама. - И, по-моему, заявление она имеет право забрать назад...
      - Поздно, - вздохнула Юлия Михайловна. - Раньше думать было надо. Фаина Петровна живенько его на подпись снесла, и отдел кадров все тут же оформил.
      - Что же теперь делать? - горевала тетя Аня. - Придется новую работу искать...
      - И вот что я замечу, - доверительно понизила голос Юлия Михайловна. Не надо было заявление подавать. Ну зачем ты его подала?
      - Она велела.
      - А ты бы не писала, и все. Не понимаешь, что ли? Практически уволить человека у нас невозможно, раз он прошел испытательный срок и замечаний, занесенных в протокол, не имеет. Разве что по сокращению штатов... Но раз ты подала "по собственному желанию", это совсем другое дело... Просто удивительно, до чего человек не умеет заботиться о себе! - Она помолчала. Что же, я сделала все, что могла...
      - Ладно, Лид, - сказал Дельфин. - Ушла из этой лавочки, ну и правильно. Я на твоем месте тоже бы ушел.
      - И я... Мы пойдем подышим полчасика, мам! Лида, пошли.
      - Куда? - спохватилась тетя Аня.
      Но мы все трое были уже у двери...
      К вечеру похолодало, на асфальте, подсвеченном неоновой вывеской аптеки, шуршали сухие листья. Мы отыскали во дворе подходящую скамейку и, благо все общественники-пенсионеры нашего двора давно залегли спать, забрались на нее с ногами. Мы восседали на удобно выгнутой спинке скамейки и на такой высоте казались себе независимыми, гордыми и житейски умудренными людьми. Сквозь ветви деревьев сверкали острые точки звезд, низко проплыли красно-зеленые огни - авиалайнер пошел на посадку. Дельфин выдавал что-то веселое, мы шумели, хохмили наперебой, даже затеяли возню, кто кого столкнет со скамейки. На самом-то деле нам было тоскливо и плохо, очень плохо. Только мы не показывали виду.
      - Что там с Карякиной, не знаешь? - спросил меня как-то Андрей Горяев. - Говорят, кочует с места на место, нигде не удерживается. Правда это? Ты ведь рядом живешь, поведай...
      Мы сидели на лабораторных занятиях по химии. Химию Горяев не любил и все опыты благосклонно предоставлял делать мне: в химическом кабинете мы с ним рядом сидим.
      - А зачем тебе? - Я встряхнул колбу с окисью марганца, поглядел на свет.
      - Это не взорвется? - Андрюша опасливо отодвинулся.
      Он вообще ничего не смыслит в химии, считает почему-то, что архитектору химия не нужна.
      - Во дает! Это же простая марганцовка, чудик!.. Так зачем тебе сведения о Карякиной?
      - Да интересно же! Ну хотя бы с математической точки зрения: сколько времени это родео может продлиться?
      - Родео? Почему родео?
      - Ну как ты не понимаешь: вскочит на мустанга, тот сбросит, на другого вскочит, тот еще брыкливее... И так далее, и так далее. А зрители смотрят на секундомер: две секунды, три секунды...
      Он вытянул из рукава свою длинную кисть - часы у Горяева знатные, - и случайно задел сосуд, в котором шла реакция. Отдернул руку.
      - Горячо! Ты что, не видишь?! Взорвется, а?
      - А ну-ка раскрой учебник, градостроитель, - усмехнулся я. - Прочти мелкий шрифт, описание опыта. Это тебе не картинки рисовать.
      - Да ну его, - легкомысленно отмахнулся Горяев, - лучше расскажи про Лидкино родео... Честно говоря, я потому спрашиваю, что встретил вчера парня одного знакомого, с вашего двора. Сашка Астраханцев, знаешь?
      - Ну, знаю.
      - Так вот, он рассказывал, что Карякина приходила к ним на завод. Не взяли: у них горячие цехи, девчонкам трудновато. Там парней охотнее берут. Интересно все же, где она теперь?
      - Не знаю, Горяй. Я ведь болел две недели, из дому не выходил. Откуда же мне знать?
      Тут в колбе зашипело, жидкость забурлила, вспенилась. Я стал поскорее записывать в тетрадь формулы, а Горяев увлеченно рисовал на чистом листе. Как ни посмотришь, вечно он что-нибудь рисует, башку наклоняет то к левому, то к правому плечу, а на лице такое удовольствие!.. Работал Андрей уверенно, нанося размашистые штрихи. Я вгляделся - получилось что-то вроде лошади...
      После уроков я спросил Дельфина, что там происходит с Лидой. Витька, мне показалось, смутился.
      - А что? Работает. В школу вечернюю поступила, учится.
      Он крутил своим дельфиньим клювом, смотрел куда-то в сторону и вообще темнил.
      Домой пошли вместе, разговорились, и тут-то он мне все выложил. Оказывается, Лида работает теперь в парикмахерской.
      - Я, правда, не хотел тебе говорить, - смущенно объяснял Дельфин, потому что работа-то такая... Неквалифицированная, что ли.
      - Что ты? Парикмахер! - сказал я. - Это знаешь какая работенка! Тут уметь надо.
      - Чудак. Кто сказал - парикмахером? Уборщицей она работает, вот кем. Короче, волосы подметает... Понимаешь, - заторопился Витька, - зато рядом! Экономия времени, экономия сил, можно учиться в девятом. Все это Лидкина мать мне по секрету сообщила, а то Лидка стесняется, не велит никому говорить. Хотя что тут особенного!.. Хочется подойти, спросить, да неудобно. Она стала такая скрытная...
      Я снял шапку, провел по отросшим волосам.
      - А не подстричься ли? - Я подмигнул. - Зарос за время болезни, на дикобраза стал похож. Да и тебе не мешает.
      Мы свернули в переулок. В маленькой обшарпанной парикмахерской уже дожидались двое, мы заняли очередь, уселись на шатких стульях и стали наблюдать. Работали два мастера: тучная женщина с простецким добрым лицом и щуплый старикашка. Глядя на парикмахершу, не верилось, что она вообще способна выполнить стрижку или соорудить хоть сколько-нибудь нормальную прическу, уж больно сама-то не причесана. Форменная растрепа. Старичок же работал виртуозно. Сразу видно - мастер! Он вертелся вокруг кресла с клиентом, заглядывая в зеркало, напевал, гребешки и щетки порхали, ножницы щебетали в его руках. Словом, залюбуешься!
      - Сяду обязательно к нему, - шепнул Дельфин.
      - Лида, шампунь! - позвала парикмахерша.
      - Лидуша! Подметай быстрее, что делается, я говорил - грязи не терплю! - не переставая суетиться, закричал старичок. - Что это делается, боже мой!
      И он с новым рвением набросился на клиента.
      Вошла Лида. В руке она держала мисочку с шампунем, в другой - щетку. Поставила шампунь на подзеркальник, проворно начала подметать.
      - Лидуша, я говорила - розовый шампунь! - протянула мастерица. - Убери этот, давай розовый.
      - Скорее, скорее! - торопил старичок. - Вот так, вот та-ак, сейчас мы височки сделаем, вы, конечно, носите короткие бачки? Скорее, скорее, Лидушка, душка, дорогушка...
      Лида остервенело орудовала щеткой, она ухитрялась выметать волосяные сугробы чуть ли не из-под самых ног мастера, а тот весь был в движении, прямо-таки танцевал вокруг клиента.
      - Хм, хм, - нарочно громко кашлянул я. Тут Лида обернулась и увидела нас. Она смотрела, а щетка не переставала двигаться возле ног старичка.
      - Лидушка, душка, дорогушка, - напевал юркий парикмахер, - сейчас мы вам...
      Он нацелился на клиента своими ножницами, и тут Лидина швабра с размаху заехала между ступней парикмахера. Он подпрыгнул, но было уже поздно. Рывком Лида потянула щетку на себя, и парикмахер с грохотом обрушился на пол вместе со своими ножницами и гребешками.
      - Что делается, что делается, - бормотал старичок.
      Нам оставалось лишь немедленно бежать. Все это из-за нас получилось. И на улице мы принялись упрекать друг друга. Особенно выходил из себя Дельфин. В этот день мы едва не поссорились.
      Здорово я тогда перетрусил: а вдруг из-за нас Карякина снова потеряет работу? Дельфин переживал не меньше моего. Конечно, получилось это все случайно; как говорится, "роковое стечение обстоятельств", но ведь виноваты-то все-таки мы! И особенно я: это ведь моя была идея заявиться в парикмахерскую. Успокоился я, лишь когда узнал от Юлии Михайловны, что Лида по-прежнему работает в парикмахерской, учится и все обстоит благополучно...
      - Вот это для нее самое подходящее дело, - кротким голосом пела Юлия Михайловна, - волосы подметать. В жизни ведь все так: одному то, другому это. Ничего не поделаешь, каждому свое. Девочка она молодая, старательная, я так рада, что наша Лидуша наконец-то нашла свое место в жизни!
      За такие слова мне ее просто убить хотелось. Ну не убить, так обругать крепко и обдуманно. Но придумать что-нибудь язвительное в тот момент я не смог, а потом сообразил, что ругаться с Юлией Михайловной - дело бесполезное. Ее этим не проймешь. Это все равно, что чугунную болванку за брюшко щекотать. Отрицательным эмоциям нет места в организме Юлии Михайловны, это уж точно. Послушает, да и спать заляжет, такого задаст храпака...
      Лидку после того я долго не встречал, да, по правде сказать, и не очень-то стремился. Точнее, я даже избегал ее. Как ни говори, а все-таки неловко.
      Кончилась первая четверть, за окнами полетел косой снег вперемешку с дождем, электричество стали включать раньше, и вечера как будто приблизились. Не успел из школы прийти, не успел пообедать - зажигай свет, вечер наступил... Утром в школу бежишь - вокруг сумерки, в домах там и тут вспыхивают окна, только по особому, сыровато-свежему воздуху и поверишь, что это наступает день, а не ночь.
      В такое-то вот смутное утро я и увидел Карякину - на работу спешила.
      Я еще издали узнал ее старое зимнее пальто, и шапка та же, только в руке сумочка, как у взрослой. Рядом вышагивал Мишка. Ушанка - уши врасхлыст, портфель раздутый и. обязательный мешок с кедами. Я догнал их, поздоровался.
      - Здрасьте. - Лида кивнула. - Что это тебя не видать? Я уж думала, помер.
      - Зачем помер? Уроков задают - во, по самую завязку, гулять-то не приходится.
      - А как там Дельфин? В порядке?
      - В полном... Я передам от тебя привет. Можно?
      - Валяй.
      Она вдруг фыркнула.
      - А здорово вы тогда драпанули! Ой, не могу... Вскочили - и за дверь. Храбрецы! Чего удрали-то?
      - Да так, знаешь, неловко как-то все вышло...
      - Ну и ну! А явились зачем?
      - В качестве клиентов, - признался я. - И тебя навестить.
      - Клиенты! Ха-ха-ха!.. Ой, умора! Из-за вас мы все потом со смеху чуть не померли, хорошо, что старикан особенно не пострадал.
      - Тебе из-за нас досталось, а? - осторожно спросил я.
      - Было немного. А потом хохотали. Всем коллективом, так сказать.
      У меня сразу на душе полегчало.
      - А Дельфин, знаешь, тебе звонить боится. Думает, ругать начнешь.
      Она перестала смеяться.
      - Ну передай - пусть не тушуется.
      В школе я рассказал об этой встрече Дельфину, привет от Карякиной тоже не забыл передать. Витька молча кивнул и, как всегда бывает, когда он смущается или обдумывает, что ответить, полез в свой портфель и стал в нем рыться. Но я-то видел, что Витька страшно рад. Еще бы, такой груз с души свалился. Да и скучает Дельфин по Лидке, это я давно заметил.
      - Надо будет ее навестить. Или у меня собраться, - предложил я. Лучше у меня.
      - Это можно. - Дельфин, не поднимая носа от раскрытого портфеля, кивнул головой.
      - Чудачка все-таки Лидка, - сказал я. - Все у нее не по-людски получается. Будто по ухабам скачет. Сплошные ухабы.
      Дельфин защелкнул портфель, задвинул его в стол, усмехнулся.
      - Не любишь ухабы? Гладенькая дорожка больше нравится?
      - Нет, почему гладенькая? У каждого свои трудности, но какие-то нормальные, что ли... Скажем, наши ребята, весь наш класс. Люди как люди, кто учится лучше, кто хуже, ну бывают и провалы и срывы. С кем не случается. И ничего, двигаются потихоньку. А Лидка...
      - Для некоторых эти самые ухабы просто не существуют, - перебил меня Дельфин. - Такие над ухабами плывут.
      - Почему? - удивился я.
      - Не замечают потому. Не хотят замечать. Плывут своей дорогой, и все тут. А есть там ухаб или нет, такому типу наплевать. Пускай хоть всю дорогу камнями завалят. Объедет - не заденет.
      - Да ведь она как поступает? - загорячился я. - Себе во вред. Вспомни только, как с Цыбульником-то обошлась. Едва из школы не вылетела. А в учреждении? Нужный документ куда-то засунула. Ее же фактически выгнали! Все делает себе во вред!
      - Зато ваша Юлия Михайловна делает все исключительно себе на пользу... Тебе это больше нравится?
      Дельфин начинал злиться. Но мне тоже хотелось сказать свое.
      - Нет, это мне совсем не нравится. Юлия Михайловна! Вспомнил тоже. Таких поискать. Да нет, таких, наверное, больше днем с огнем не сыщешь...
      - Сыщешь! Еще как сыщешь... Если хочешь знать, Лидка - живая душа. Она каждый камень на дороге чувствует. Мешают ей эти камни, убрать хочется. Вполне понятно.
      - Да ведь она как действует? - не уступал я. - Носом она об эти камни! Ей же хуже.
      - А вот Юлия Михайловна все делает как ей лучше...
      - Далась тебе эта Юлия Михайловна! Мы же о Лидке говорим...
      Тут прозвенел звонок, вошла учительница по математике, мы умолкли, поскорее достали учебники. Начался опрос...
      Приближался Новый год.
      - Беспокоюсь я за Лиду, опять она без работы, - сказала как-то за обедом мама.
      - Что?!
      - Я сама сегодня только узнала, Лида ведь и не скажет, гордая... А зря. Недели три уже не работает. У нас на заводе открыли новый цех, можно бы устроиться, я бы посоветовала ей...
      - Неужели выгнали?!
      - Уж не знаю, как там. Но деньги Карякиным нужны, я понимаю, да и справку в школе вечерней требуют.
      - Вот не везет человеку! Неужели еще что-нибудь учудила?
      - Ты вот что, Сережа. Зайди к ней, позови сюда. Поговорим, может, и придумаем что-нибудь.
      Я отправился. Дома у них никого не было, и тогда я решил прогуляться к Дельфину.
      Застал его за вычерчиванием какой-то морской карты с целой россыпью островов. Завидев меня, Дельфин выставил вперед нос, шумно втянул воздух.
      - Ого! Снежным циклоном запахло, Арктикой. Морозно?
      - Не очень. Слушай, Карякина опять без работы, только что узнал.
      Лицо Дельфина вытянулось.
      - А что случилось?
      - Не знаю. Мама сказала мне только, что Лидка не работает, и все. Уже целых три недели. Больше ей ничего не известно.
      - Так. - Дельфин убрал недочерченную карту в папку, призадумался.
      - Что-то надо делать, - соображал он. - Для начала давай сходим в Лидкину парикмахерскую, узнаем, что и как.
      Я согласился, и мы пошли.
      - Вот видишь, - не утерпел я, - кто был прав, а? Снова Секлетея наша номер выкинула. Интересно, что за номер. Может, миску с шампунем в мастера запульнула? С розовым.
      Дельфин остановился, посмотрел на меня в упор.
      - Еще не слышал от тебя этого словечка - Секлетея.
      - Я же его от тебя слышал.
      - Так то в раннем детстве. Мало ли что болтаем...
      - Понял. Заметано.
      - То-то.
      Мы свернули в переулок...
      Парикмахерская оказалась закрытой, окна все черные, без занавесок, а то и без стекол. Ясно, давно отсюда выехали.
      Дельфин почесал за ухом.
      - Н-да... Что же, пошли.
      Мы поплелись по переулку. Падал мягкий снежок, всю дорогу застелило ровной снежной пеленой, нигде не видно ни одного следа... Лишь в одном месте крестики от птичьих лап да узенькая цепочка через дорогу: должно быть, кошка перебежала.
      - Как на границе, - сказал я. - Ничейная полоса.
      - Похоже. - Витька кивнул.
      Мы перешли через пустырь и оказались в нашем дворе, у самой ограды детского сада.
      Красные кленовые листья еще с осени облепили проволочную сетку ограды, их припорошило свежим снежком, и это было красиво. Прозрачная металлическая сетка и островки кленовых заснеженных листьев на ней. Детвора за оградой шумела.
      - Гляди, наша Лида! - сказал Дельфин.
      На скамейке среди детворы действительно сидела Карякина. Мы остановились и стали слушать.
      - Юрик, поди сюда! - позвала Лида.
      В белой пушистой шапке с помпоном и таком же шарфе, Юрик беспрекословно явился.
      - Что у тебя за пазухой?
      - Конфеты, - объявил Юрик. - Много конфет.
      - А-а, - протянула Лидка, - а то я уж думала, что у тебя живот такой толстый.
      Ребятишки вокруг засмеялись.
      - У него в карманах тоже конфеты, ему бабушка целый мешок конфет принесла, - объявила девчушка.
      - А в других карманах пряники!
      - Это хорошо, - похвалила Лидка, - теперь наши ребята будут чай пить с конфетами. Тут на всех хватит. Ты, конечно, сладости для всех ребят приберег?
      Юрик опустил голову, так что помпон с макушки свесился ему на лоб. Молчал.
      - Он не для ребят, он для себя приберег! - закричали вокруг. - Лидия Леонидовна, он для себя и пряники приберег!
      - Вот как, - протянула Лида. - Значит, все дети будут чай пить без конфет и без пряников. Один только наш Юрик с конфетами да с пряниками. Придется Юрика посадить за отдельный стол, а то ему тесно, сладости положить некуда.
      Ребята засмеялись.
      - Юрик, Юрик, - пропищала какая-то пигалица, - а ты конфеты раздели на всех! Вместе ведь сидеть веселее.
      - Это мои конфеты, - уперся Юрик.
      - Пускай он лучше отдельно сидит, - зашумели ребята. - Он всегда толкается.
      - Он толкается, он сегодня Митю повалил! Митя самый маленьким, а Юрик у нас самый сильный.
      - Я самый сильный, - хвастанул Юрик.
      - Вот как? Ну-ка подойди сюда поближе, самый сильный, - приказала Лида.
      Юрик подошел.
      - Вон сколько у тебя конфет. Объешься, заболеешь, пожалуй... Скажи-ка, Юрик, а что, если к нам в группу поступит новенький и он окажется еще сильнее, чем ты? Хорошо тебе будет?
      Юрик молчал.
      - А что будет, ребята, если все люди так начнут: сильный бьет слабого, а слабый ищет кого-нибудь еще послабее, чтобы повалить?
      - А я знаю, что будет, - снова пропищала малышка, - все люди сразу в милицию попадут.
      - И конфеты у Юрика обязательно кто-нибудь отнимет! Сильнее который.
      - Да, нехорошо получится, - подтвердила Лида. - А как ты, Юрик, думаешь, правильно ты поступаешь или нет?
      - Я не знаю, - проворчал Юрик.
      - Он знает, он знает, только не хочет говорить, - зашумели вокруг.
      - Нет, правильно ты поступаешь, Юрик? Скажи, - настойчиво требовала Лида, - ты бьешь слабых, конфеты все себе присвоил, справедливо это или нет?.. Скажи, ты сам-то себе нравишься?..
      Ребята вокруг затихли, ждали, что скажет Юрик.
      Наконец он поднял голову, и кисточка на шапке заняла правильную позицию - повисла на затылке.
      - А я конфеты на всех разделю. Я слабых защищать буду. - И мальчик полез в карман за конфетами.
      - Молодец. Сейчас не надо, перед чаем раздашь. Ну, идите, играйте...
      Мы вошли в садик. Лида уже перематывала шарф какому-то малышу, стряхивала с пальтишка снег.
      - Наше почтение! - Мы разом приподняли шапки. - Войти можно?
      - А-а, "клиенты" явились. Ну, присаживайтесь, - пригласила она.
      Мы уселись на скамейку.
      - Лид, а мы думали, ты в парикмахерской... - начал я.
      - Какое там в парикмахерской! Закрыли. Целый квартал на слом идет, разве не знаете? Ну, я и рада. Устроилась вот. Интереснее.
      Мы с Дельфином молчали. Лидка чертила что-то детской лопаткой на рыхлом снегу.
      - Вот так, - добавила она.
      - Как с конфетами-то распорядилась, - улыбнулся Дельфин. Неприятностей не будет, а? Конфеты-то все-таки родительские.
      - Благодарят пускай, что спасла ребенка от засорения желудка, сказала Лида. - Нанесут, будто здесь голодные.
      - Возьмет этот Юрик да нажалуется, - предположил я.
      - Что же делать. Вполне возможно. - Она вздохнула. - Такова наша педагогическая работа. Иду на риск.
      - Так. Лидия Леонидовна - педагог! - поддел Витька.
      - Пока что всего-навсего младшая няня...
      Дельфин продолжал улыбаться, и лицо у него было, по-моему, самое идиотское.
      - Значит, ничего работенка? Нравится?
      Она помолчала.
      - Ага... Здесь, по крайней мере, можно что-то сделать существенное. По крайней мере, не зря живешь...
      - Понимаю. Ну и как, результаты налицо? - спросил я.
      - Еще бы! Но, по правде говоря, недурно бы поработать в яслях. Ведь воспитывать человека надо с самого раннего возраста. А то уже перевоспитывать приходится.
      - Все ясно. Ну, не будем больше мешать...
      - Алла! Алла! - вскочила с места Лида. - Вылезай сейчас же из сугроба! Ерохин Коля!.. Оставь Аллу в покое!
      Она пошла разнимать ребятишек.
      Кто-то быстро шагал мимо ограды. Остановился.
      - Гляди, Вить, никак Горяев... Андрей! Заходи сюда! - окликнул я.
      - А-а!.. Вы! А я гляжу, здорово как: сетка стальная, на ней листья. Красные, со снежком. Глядятся здорово. Надо зтюдик сделать...
      - Как дела, маэстро архитектор? - спросил я.
      - Ничего пока. На изокружке был, бегу вот к дому...
      Тут он заметил Лиду среди ребятишек.
      - Батюшки! Неужели Карякина?! - взвыл Горяев. - Теперь уже в детсаду! Ну, родео, право слово, родео.
      - Заткнись, лучше покажи рисуночки, - сказал Дельфин.
      Горяев присел рядом с нами, с готовностью раскрыл свой альбом.
      На первой странице был карандашный рисунок - церковь...
      - Церковь Покрова на Нерли, - пояснил Горяев. - Летом ездил, смотрел. Красотища! В двенадцатом веке построили.
      - Да ну! Неужели в двенадцатом?..
      Мы с интересом перелистывали альбом. Здорово все же рисует Андрей! Позавидуешь. Просто талант, ничего не скажешь. Там были разные пейзажи: реки, поля, рощи летом и осенью. И обязательно с каким-нибудь зданием в центре или сбоку. Сразу поймешь, что рисовал архитектор. Призвание налицо.
      - Это церковь на берегу Клязьмы... Вот, кажется, и все. - Он перевернул лист, и тут мы увидели совсем другой рисунок. Карикатуру. Во всю страницу нарисована была лошадь. Встала на дыбы, беснуется. Морда оскалена, задние копыта наотлет, передними машет. А на крупе кое-как держится... Лида Карякина. Ноги врозь, руками цепляется, глаза выпучены от ужаса - вот-вот слетит. Лидка получилась очень похоже. На брюхе лошади надпись: "Работа". Внизу название картины: "Родео Лиды Карякиной".
      - А это, как видите... - пустился объяснять Горяев.
      Дельфин спокойно протянул руку:
      - Давай сюда!
      Он выхватил лист, сложил его вдвое и порвал на мелкие кусочки.
      Мы все трое переглянулись.
      Лидка разобралась с ребятишками и уже подходила к нам.
      - Вас понял, - сказал Андрей и захлопнул альбом.