Упавшие на лицо капли дождя снова вызвали у Женевьевы странные ощущения, но она предпочла промолчать.

Спутник Женевьевы посмотрел на нее и без лишних слов завел леди обратно в помещение. Пара прошла в середину нефа. Их шаги гулко отдавались от каменных плит.

— Готические своды. Если хотите, я объясню вам, как они строятся. Здесь, в нефе, наивысшая часть свода — больше тридцати метров в высоту. Сюда могло бы влезть десятиэтажное здание, если бы было достаточно узким. Это самая высокая церковь во всей старой Англии.

— Почему здесь не видно людей?

— Вы хотите видеть других людей? Вон через соседний придел идет человек — должно быть, церковный служка — видите? А там, у алтаря, священник.

Леди Женевьева резко остановилась. В этих людях, на которых указывал Хоксмур, чувствовалось что-то неестественное.

— А что с моим мужем?

— Он далеко отсюда. Но насколько мне известно, с премьером Дираком все в порядке. — В голосе у Хоксмура появилось раздражение. — Вы скучаете по мужу? — спросил он, а потом, словно не сумев сдержаться, добавил:

— Вы его любите?

Леди пожала плечами:

— Я не знаю, какие чувства я к нему испытываю. Впрочем, не могу сказать, что скучаю по нему; я с трудом могу вспомнить, как он выглядит.

— Я совершенно уверен, что вы можете вспомнить все, что угодно, если действительно этого захотите. Любой момент из своего прошлого.

— Думаю, да, если только я захочу приложить должные усилия. — Женевьева вздохнула и постаралась взять себя в руки. — Мы с Дираком никогда серьезно не ссорились. Думаю, я могу сказать, что муж был добр ко мне в те несколько дней, что мы провели вместе. Но если уж говорить правду, придется признать, что я ужасно боялась — то есть боюсь — его. — Запнувшись, Женевьева посмотрела в лицо своему спутнику: его голова сейчас четко вырисовывалась на фоне яркого витража. — Скажите., что случилось с моим ребенком?

— Ребенком?

— Я была… беременна.

— Вы сами знаете ответ на этот вопрос. Вы пожертвовали вашего… проторебенка — полагаю, это подходящий термин — колониальной программе. Или вы хотите знать, что случилось потом?

Мужчина и женщина застыли, глядя друг другу в глаза. Их руки больше не соприкасались. Повисло напряженное молчание.

Первой его нарушила леди:

— Ник, скажите мне правду. Что случилось?

— С вами? Вы здесь, со мной, и вы в безопасности. Возможно, это все, что вам сейчас нужно знать. Но как только вы решите, что действительно хотите вспомнить все…

На некоторое время леди Женевьева словно утратила дар речи. Нынешнее ощущение напоминало прежнее, когда ей не хватало воздуха, чтобы произнести хоть слово, но теперь помеха казалась куда более серьезной.

— Нет! — внезапно выкрикнула она. — Не говорите мне сейчас ничего — ничего пугающего! Может, мы уйдем из этого старого здания? Что это за изваяния вокруг нас? Надгробные памятники?

— По большей части — да, — спокойно отозвался ее спутник. — В стенах и полу действительно находится некоторое количество могил. Но эти могилы так стары, что, думаю, они не должны что-либо для вас значить. Их нечего бояться…

— Мы можем уйти куда-нибудь в другое место?

— Здесь множество всяких мест. — Хоксмур взял леди за руку и успокаивающе погладил. Это прикосновение снова показалось Женевьеве странным. — Давайте для начала пойдем вон туда.

Ник галантно предложил леди опереться на его руку, и пара прошла из западного конца нефа в комнату с грубыми каменными стенами. Ник пробормотал что-то насчет часовни святого Георгия. Затем они покинули это мрачное место и по узкому коридору, прорезающему чудовищно толстую стену, добрались в ту часть аббатства, где, видимо, располагались жилые помещения.

Ник еще по пути начал посматривать на леди Женевьеву с некоторым беспокойством и время от времени спрашивал, о чем она думает. Прежде чем решить, что это место действительно годится для такой высокой гостьи, он несколько раз переставил мебель в комнате и лишь после этого успокоился.

В конце концов, он был еще весьма молод.

Во многом принадлежащая Хоксмуру версия аббатства, от каркаса здания до отдельных деталей — особенности каменной кладки или мозаики витражей, — существовала задолго до того, как Ник встретился с леди Женевьевой или вообще услышал о ее существовании. Это было хобби Ника и в то же время составная часть его работы, которой Хоксмур весьма интересовался. Но всю эту поспешную переделку он произвел с единственной целью — понравиться Женни.

На самом деле, как позже признался Хоксмур своей возлюбленной, ему удалось найти очень мало сведений о том, как в действительности выглядели эти внутренние комнаты много веков назад, — по правде говоря, его это особо и не интересовало. Его прежде всего очаровывала идея воспроизвести аббатство в целом, уделяя особое внимание кладке и отделочным работам — во всяком случае, до последнего времени.

Теперь Женевьева сидела в удобном современном кресле. Каменные стены были увешаны гобеленами с абстрактными рисунками. Окна располагались слишком высоко, чтобы через них можно было увидеть, что находится снаружи.

— Какой этот храм странный, — заметила она.

— Он очень стар.

— Вы здесь живете?

Хоксмур по-прежнему продолжал стоять и внимательно наблюдать за малейшими оттенками поведения Женевьевы. Сейчас его каблуки постукивали по каменному полу, проглядывавшему между двумя толстыми шерстяными коврами современного вида.

— Полагаю, я провел здесь больше времени, чем в каком-либо другом месте.

— А в честь какого бога или богини он был построен?

— В честь единого Бога. Христианского Бога. Вы принадлежите к какой-нибудь конфессии, моя госпожа?

Женевьева покачала головой, и ее медного отлива кудряшки заплясали.

— На самом деле нет. Когда я была ребенком, мои родители резко расходились во мнении по вопросам религии. Мой отец — монотеист, а мать была… трудно сказать, кем именно она была. Она умерла пять лет назад.

— Простите, я не знал.

— Скажите, я правильно поняла: весь этот великолепный храм теперь принадлежит вам?

— Да, думаю, я могу так сказать. — Хоксмур присел в другое кресло, откинулся на спинку и театрально повел рукой. — Все, что вы видите вокруг, принадлежит мне. А значит, все это — к вашим услугам.

Женевьева провела рукой по ткани, которой было обтянуто ее кресло, и ощущение ей не понравилось — в нем снова было что-то не правильное.

Хоксмур тем временем внимательно смотрел на леди, вцепившись в резные подлокотники. Его взгляд показался Женевьеве странно беспомощным.

— Чувства, которые я испытываю к вам, моя госпожа, они куда больше, чем я способен описать. Я понимаю, что, с вашей точки зрения, мы только что познакомились, но… точнее всего будет сказать, что я боготворю вас.

Пытаясь хоть как-то осмыслить это заявление и придумать, что тут можно ответить, Женевьева подняла глаза и на мгновение пришла в замешательство — она случайно скользнула взглядом по открытой двери в дальней стене и заметила за ней вполне современный плавательный бассейн. Бассейн был выложен сине-зеленым кафелем и окружен металлическими бортиками, да и освещение там было вполне современным.

— Я вижу, вы заметили бассейн? Это своего рода мой эксперимент. Я добавил этот штрих, когда подумал, что, возможно, в один прекрасный день вы…

— Ник! — перебила его Женевьева, и Хоксмур мгновенно умолк. Женевьева понятия не имела, что она должна — или хочет — теперь сказать. Все, чего ей хотелось, — это как-нибудь замедлить ход событий.

— Да, леди Женевьева. Женни. Я могу называть вас так?

— Конечно. Почему бы нет? В конце концов, вы ведь спасли мне жизнь.

— Женни… Я не стану говорить о своих чувствах и перекладывать этот груз на ваши плечи. Сегодня — не время. Мы поговорим об этом как-нибудь попозже.

— Чувства — это важно, — наконец произнесла Женевьева.

— Да. О да! — Хоксмур торжественно кивнул.

— Ник, а мы действительно находимся на Земле?

— Я не очень понимаю, что такое «действительно», — но большинство людей на ваш вопрос ответили бы, что мы с вами сейчас не на Земле.

— Понятно. Спасибо. Ник, а вы на самом деле бывали на Земле?

— Нет. Хотя, возможно, и бывал.

— То есть как? Вы что, не знаете?

— По-своему знаю. Но мне придется вернуться все к тому же вопросу, который пересекается с вопросом о важности чувств: а что такое «действительно»? Что такое «на самом деле»?

Ник как-то сумел окружить Женевьеву защитной стеной неведения, и она сама с радостью приняла такую защиту, но теперь страх понемногу начал просачиваться сквозь нее — а для Женевьевы страх всегда воплощался в виде мышей или крыс.

Хотя ничего конкретного по этому поводу не было сказано, Женевьева начала осознавать, что этот человек хочет как можно дольше быть ее единственным кавалером и товарищем. Ей тут же захотелось надавить на Хоксмура и добиться от него конкретных ответов. Что на самом деле собой представляет это место — аббатство? Но в то же самое время страх заставлял ее уклоняться от любого конкретного ответа, который мог бы дать Ник.

Хоксмур заметил ее беспокойство.

— Вам здесь не нравится? Я подумал, что Вестминстерское аббатство — одно из самых красивых мест, которые мне только доводилось видеть. Но если оно вам не нравится, мы легко можем перебраться куда-нибудь еще.

— Ваше аббатство восхитительно, Ник. На свой лад, конечно. В нем чувствуется нечто солидное и основательное — в общем, место, где можно укрыться.

— Я надеялся, что оно вызовет у вас именно эти чувства. — Но…

— Но все же вас что-то угнетает. Я отвечу на любой ваш вопрос, если смогу.

Леди Женевьева взглянула в глаза своему кавалеру:

— Давайте я расскажу вам то, что помню, — то, что я помню ясно. Мы с вами находились на каком-то маленьком космическом судне, курьерском корабле, и там произошла… какая-то трагедия. Нас со всех сторон окружала смерть и… Вы не будете этого отрицать?

— Нет, моя госпожа. Этого я отрицать не могу. — Хоксмур торжественно покачал головой.

— Я не могу больше этого выносить! Молю вас — расскажите мне, что произошло, расскажите нормальным человеческим языком! Как мы попали оттуда сюда?

— Госпожа моя… — умоляюще произнес Хоксмур. — Когда я нашел вас на этом маленьком кораблике, то сделал единственное, что мне оставалось. Я выбрал единственный доступный мне способ спасти вас от смерти. Поверьте мне, я сделал все это исключительно ради вас-И я еще раз от всего сердца благодарю вас за это, Ник. А теперь расскажите мне, как именно вы это сделали.

Хоксмур явно принял решение и теперь выполнял его. При этом на лице Ника читалась любопытная смесь искреннего рвения и нежелания это решение выполнять.

— Вы помните, как я вошел в отсек курьера? На мне еще был скафандр.

— Да, конечно, помню. И помню, как я обрадовалась вам и бросилась навстречу. Если я правильно припоминаю, вы меня обняли… — И тут Женевьева осознала, что их встреча была последним моментом, когда прикосновение чего бы то ни было не вызвало у нее ощущения странности.

Ее кавалер снова кивнул:

— Да, это правда. Мои руки действительно сомкнулись вокруг вас. Конечности этого скафандра мои — в том смысле, что я обычно могу при необходимости воспользоваться ими. А теперь я должен признаться, что эти позаимствованные руки — единственные, которыми я владею.

Внимательно слушавшая Женевьева при этих словах нахмурилась.

— Не бойтесь! — нежно произнес Хоксмур, но в голосе его звучало беспокойство.

Женевьева внимательно посмотрела на руки Ника. Он сидел, положив руки на колени Нормальные мужские руки, ничего необычного в них незаметно.

— Я не понимаю, — прошептала она.

— Вы об этом? — Хоксмур поднял руки, пошевелил пальцами, обхватил себя за плечи, потом снова протянул руки вперед. — Конечно, они тоже мои, но они не могли помочь вам там, на курьерском корабле. Они служат другим целям — и не могу не отметить, что они понемногу совершенствуются. Теперь вы уже можете чувствовать мое прикосновение. Скажите — оно действительно кажется вам странным? Сильно ли оно отличается от прикосновения… ну, например, вашего мужа?

— Да! Здесь действительно все кажется странным на ощупь. Не только ваша рука — вообще все. Все предметы, к которым я прикасалась. А сейчас я об этом задумалась и поняла, что и выглядит все как-то странно. Цвета здесь слишком яркие, слишком насыщенные. И пахнет все немного не так, и… но я не…

— Госпожа моя, когда мы стояли рядом, когда мы были вдвоем на полуразрушенном умирающем корабле, я пообещал вам, что смогу вывести вас оттуда через лишенный воздуха переход и доставить на свой корабль, даже если у вас не будет скафандра. Я сказал так потому, что знал: ваше бедное, измученное тело вполне поместится в мой скафандр. Именно так я вас и вывел.

— Два человека в одном скафандре? Я думала, что…

— Да, леди Женевьева, два человека — но лишь одно тело. Ваше. Видите ли, даже тогда у меня не было собственного тела. Не было рук, которые могли бы спасти и защитить вас либо кого-то другого. — Хоксмур развел руками, будто отрицая собственное существование. — Не было ни плоти, ни костей. — Он говорил негромко, словно человек, признающийся, что ему неудобно жить без ноги, потерянной в результате несчастного случая и пока что еще не регенерированной.

— Мне показалось, будто вы хотите сказать, что у вас вообще нет тела. Но…

— Нет тела из человеческой плоти. И не было. И потому, чтобы добиться материальности, мне нужен скафандр или какой-нибудь другой предмет, который я мог бы взять под контроль. А то, что вы видите сейчас перед собой, — это всего лишь образ. Изображение. Сгусток информации. Понимаете, я всего лишь оптэлектронный артефакт. В основе своей я не более чем компьютерная программа. — И Николас Хоксмур снова развел бесплотными руками.

Леди долго смотрела на своего кавалера — где-то электронные часы отмеряли секунды, — и за то время, что она смотрела, на лице ее не дрогнула ни единая жилка.

Наконец Женевьева произнесла:

— Вы рассказывали о моем… спасении. Продолжайте. Я хочу знать все подробности. Все.

— Да, конечно. Я перебрался на борт курьерского корабля, который стал для вас ловушкой, осмотрелся и увидел, что большинству ваших спутников я помочь уже не в силах… нет, не так. Позвольте мне всегда говорить вам правду, одну лишь правду. А правда заключается в том, что меня мало волновали эти люди. Они меня не интересовали. Я пришел туда спасать вас.

— Вы… вы пригласили меня на ваш корабль. А потом… сразу же после этого нас поглотил новый взрыв. Да. Да, еще один взрыв был. Я его помню.

— Боюсь, что в тот момент вы очень серьезно пострадали, — прошептал Хоксмур, и голос его был напряженным.

У Женевьевы вырвался сдавленный возглас. Хоксмур снова взял ее за руки — она даже не заметила, когда это произошло. Женевьева могла зажмуриться и действительно зажмурилась, но прикосновение Ника по-прежнему казалось ей странным, и с этим ощущением она ничего не могла поделать.

— Да. Я действовал очень быстро. Ваше тело вполне Могло поместиться в мой скафандр, который, как я уже пытался объяснить, в некотором смысле слова был и моим телом…

Леди судорожно вздохнула.

— …но если пользоваться понятиями массы, изнутри оставался пуст. На время я перебрался в электронное оборудование скафандра и при помощи сервомеханизмов, которые приводят в действие руки и пальцы скафандра, поместил вас внутрь. Затем я, действуя через скафандр, подал вам воздух и заставил вас дышать, хоть ваши легкие и работали тогда очень-очень плохо. Потом я перевел вас через холод, пустоту и смерть на мой кораблик — он находился рядом. Затем снял с вас скафандр и сразу же поместил вас в медотсек. А теперь… теперь вы здесь.

Женевьева продолжала пристально смотреть на Хоксмура. Она словно забыла, что нужно дышать. А сейчас, когда она об этом вспомнила, ей показалось, что это и вправду необязательно.

Кажется, молчание пугало ее спасителя, и он заговорил снова:

— Полагаю, что мой кораблик вы вообще не помните. У вас на самом деле не было возможности взглянуть на него. Я зову его «Крапивник». Это своего рода каламбур. Я назвал его так в честь наставника моего тезки, Кристофера Врена, — он тоже был архитектором . Не знаю, был ли он пилотом — кажется, тогда существовали только парусные корабли. Думаю, не был…

И тут Женевьеву внезапно захлестнула волна ужаса.

— Так вы — только изображение?

— С точки зрения органов чувств — да. Образ, возникший в процессе существования виртуальной реальности. Технически я — оптэлектронный артефакт, по сути — компьютерная программа…

— Тогда кем же стала я?! Что вы со мной сделали?

Ник, которого эта сцена страшила все больше и больше, изо всех сил постарался объяснить, что именно произошло. Он говорил дружелюбно и логично. Но после первых же десяти слов леди Женевьева закричала. Хоксмур пытался сказать что-то еще, но все было безрезультатно. И тогда, в целях заботы о ее психическом здоровье (ну и его, конечно), Хоксмур воспользовался контрольной функцией и выключил леди Женевьеву. Само собой разумеется, лишь на время.