VIII

Походу в резиденцию рационалистов предшествовали продолжительные сборы. Мы вернулись в гостиницу, переоделись и оставили в сейфе холодное оружие, выдававшее в нас психотехников. Островский внимательно проверил наши пистолеты, не нашел в них ничего подозрительного и предложил взять их с собой. Дмитрия эта идея воодушевила, а меня – не слишком. Если ситуация потребует вооруженного сопротивления, от трех пистолетов будет ненамного больше толку, чем от двух. Разве что патронов побольше.

Из гостиницы мы вышли через черный ход, воспользовались фуникулером и доехали на нем до аптеки доктора Ливси, которую, по словам Алексея, содержал один из агентов российской разведки. Ливси не только рассказал нам о деятельности местных рационалистов, но и предупредил об активизации Республиканской Армии, организации, ставящей целью восстановление Соединенных Штатов Америки в границах 1851 года.

– Не могло бы это быть связано с капитаном Немо? – задал Дмитрий риторический вопрос, но тут же и сам признал, что фактов как для подтверждения, так и для опровержения данной версии у них недостаточно.

Здесь же, в аптеке, Ледянников оставил письмо для Жукова, передать которое следовало через российское посольство. Один из служащих посольства регулярно покупал у Ливси желудочные капли, так что канал был вполне надежный.

Аптеку мы покинули поздно ночью, справедливо рассудив, что оставаться здесь нам нельзя. Нельзя было и возвращаться в гостиницу – простейших психотехнических приемов хватило для того, чтобы обнаружить, что за номерами ведется пристальное наблюдение. Для отдыха Алексей присмотрел дешевую ночлежку, битком набитую китайскими переселенцами. За довольно скромную сумму нам уступили деревянные койки, шерстяные одеяла и даже пообещали не беспокоить. В противоположном от нас углу отдыхала еще одна группа людей европейского вида. Исследовав ее Намерения и Стиль, мы пришли к выводу, что удача повернулась к нам лицом – один из мужчин был не только беженцем из Орегона, но и рационалистом.

– Вернемся домой, поставлю метровую свечу в Никольском соборе, – пообещал Островский.

Я осторожно поинтересовался, в каком городе России находится его Никольский собор, и с удивлением обнаружил, что Алексей, равно как и я, родом из Санкт-Петербурга. Более того, дальнейший обмен воспоминаниями детства позволил установить, что мы жили едва ли не по соседству. Он – на Гороховой, возле Фонтанки, а я – в доходном доме на Екатерининском канале, неподалеку от Вознесенского проспекта.

Дмитрий слушал наше перешептывание добрых пятнадцать минут, после чего заметил, что железо надо ковать, пока оно горячо, и что если фортуна нам благоволит, необходимо вносить коррективы в предложенный Островским план.

Бежать к доктору Ливси за медикаментами, как самому младшему, поручили мне. Два километра в одну сторону по трущобам, кишащим всяческим сбродом. Сбегать-то я сбегал, только пришлось дважды показать местным, как одинокий безоружный путник справляется с несколькими громилами. На обратном пути сделать это было намного сложнее – в левой руке я держал коробку с лекарствами, а потому мог работать лишь правой рукой и ногами. Каким образом обошелся без смертоубийства – и сам не представляю, хотя костей, должно быть, наломал изрядно.

К моему возвращению напарник уже смастерил из подручных материалов неплохую духовую трубку. В коробке нашлись подходящие иглы, банка с лекарством и положенный на всякий случай антидот.

Когда что-то укололо нашего орегонца в шею, он даже не проснулся. Только повернулся на бок и лениво отмахнулся от назойливой мошки. А через пять минут лекарство подействовало, и мы с Дмитрием перехватили контроль над его сновидениями.

Рационалисту снился Орегон, знакомый с детства подвал, служивший для секты аналогом местной резиденции. Мы оперативно подбрасывали в мозг спящего все новые и новые понятия, а он уже наполнял их смыслом. Родина, место встреч, руководитель, пароли, члены группы…

Мало-помалу удалось установить, что все орегонское отделение секты арестовали англичане; нашему рационалисту удалось скрыться, приведя в действие дьявольский механизм – гигантского паука-убийцу с дистанционным управлением.

– Вот вам и решение нашей задачи, – хихикнул Островский, которому приходилось объяснять каждое наше действие. – Применим снотворное – это даст нам, по меньшей мере, сутки форы. За эти сутки мы под видом беглых орегонских сектантов проникнем в электрический дом, вызнаем все, что только можно вызнать, и незаметно скроемся. Теперь наших знаний о рационалистическом быте хватит, чтобы ответить на любой вопрос с подвохом.

– Кроме одного вопроса, – уточнил Дмитрий. – Откуда у беглых орегонцев взялись способности к Мастерству. Предположим, мы приняли блокиратор, прошли все их проверки и временно оказались вне подозрений. Затем действие блокиратора заканчивается и начинается переполох. У них же там все тесты разом сработают!

– В штабе тоже не дураки сидят, – парировал Алексей. – Проникнем к ним ночью. Все окна в резиденции рационалистов закрыты плотными шторами, специально, чтобы не выдавать их присутствия неестественным электрическим светом. Когда тесты Яблочкова перестанут давать свет, мы должны оказаться посреди большой компании, чтобы никто не понял, от кого именно исходит психотехническое излучение. Только надо действовать быстро. Определить их главу, просмотреть его Намерения, уточнить Стиль, а затем снова принять блокиратор. В темноте, пока народ вспоминает альтернативные источники освещения, ищет и зажигает газовые лампы и освещает пространство вокруг себя при помощи спичек. Потому и ночью, что днем момент неразберихи продлится ровно столько, сколько потребуется людям, чтобы сорвать с карниза шторы.

– Вот что значит профессиональный военный разведчик! – восхитился Дмитрий. – Мы тут головы ломаем, а он раз – и готовый план. Но лично я согласен рискнуть. Чует мое сердце, что внутри этого милого домика можно отыскать не только тайну капитана Немо, но и еще с десяток других тайн.

До поры до времени план срабатывал безукоризненно. Нам удалось убедить калифорнийское отделение секты в нашем рационализме, успешно пройти испытания на отсутствие психотехнических способностей и даже встретиться со вторым человеком в секте. До момента, когда действие блокиратора должно было закончиться, оставался час с лишним, мы успели осмотреть почти весь дом и составить в уме приблизительный план бегства, но именно тут как раз и начались расхождения.

Изначально в калифорнийской резиденции рационалистов к котам относились крайне предвзято. Вся информация, свидетельствовавшая об их разумности, происходила от ученых, напрямую связанных с психотехникой. «Нормальных», полностью рациональных доказательств подобрать так и не удалось. Кроме того, ходили слухи – никем не подтвержденные, но и не опровергнутые экспериментально в силу понятных обстоятельств, – что кошачий род поголовно владеет какой-то специфической разновидностью Мастерства.

На втором заседании, сразу после утверждения устава Калифорнийского отделения Американского Рационалистического общества, кошачий вопрос был рассмотрен со всей тщательностью. От содержания кошек в резиденции постановили отказаться.

Последующие шесть лет прошли в непрерывной борьбе с мышами и крысами. В качестве охотников привлекались специально обученные собаки, змеи, хорьки и тому подобная живность. Использовались химические и механические средства – пару раз даже казалось, что победа достигнута, но мыши возвращались, грызли редчайшие научные труды, гадили где попало и противно пищали по ночам.

На седьмой год рационалисты обнаружили в своих рассуждениях противоречие. Разумность кошек – явление недоказуемое, а значит, несуществующее, заявил один из докладчиков на ежемесячном заседании ученого совета. Лишать же себя защиты от грызунов на основании недоказуемых предрассудков – проявление дремучести и отступление от заявляемых принципов тотальной рациональности.

На следующий же день в резиденции появился кот Томас, которого время от времени стали называть Джефферсоном за подчеркнутую независимость своего поведения. Как и когда из резиденции исчезли все крысы с мышами, знал только он.

Пришедшее во сне послание из далекой России заставило Томаса открыть глаза и встать с батареи парового отопления, на которой он проводил свои медитации. Привычно просканировав дом на предмет добычи, кот потянулся, проверил, как выпускаются из подушечек когти и не изменилась ли за время сна длина передних лап. Работа, о которой просила заокеанская кошка, располагалась в пятнадцати минутах к будущему от него. Первую и вторую часть необходимых действий уже проделали за него уличный кот Маккавити с Бродвея, спровоцировавший одного человека на поход в гости к Томасу, и две кошки при ночлежке, ювелирно организовавшие прибытие сюда еще трех.

Имеющейся четвертью часа Томас распорядился по-хозяйски. Перебежал дорогу куда-то торопившемуся Рейгану, натравил двух оголодавших мышей на книгу записей о составе орегонской секции, собственнолапно проводил гостей до галереи Ампера, где подкорректировал остаточный психотехнический фон у прибывших, так чтобы ни у кого не осталось никаких подозрений.

Оставалось только посмотреть в глаза человеку, которого остальные люди называли именем Мэтт. Вот тут и возникла путаница, поскольку один из трех прибывших тоже носил такое же имя. Томас внимательно изучил этого гостя и обнаружил, как это иногда случается у людей, под одним именем другое. Человек привык откликаться на имя Дмитрий, а Мэттом стал на время, по каким-то непостижимым для кота причинам. Очевидно, вследствие перманентной человечьей суеты, проистекающей из-за прямоходящести и стадного образа жизни.

Приватный кабинет, любезно предоставленный Рейганом, отличался ярко выраженной тягой к роскоши. Если во всей остальной резиденции царил дух аскетизма, то здесь аскетизмом и не пахло. Внимательный глаз мог бы заметить, что выставленные напоказ предметы на самом деле не золотые, а позолоченные при помощи электрических приборов, изобретенных здесь же, в подвальных помещениях. Этот же глаз не обошел бы вниманием и плачевное состояние мебели – тщательно скрываемое, но выдающее себя шаткими ножками да тихим заунывным скрипом.

– Итак, господа, – начал Мэтт, подходя к самому роскошному креслу и осторожно усаживаясь в него. – Вы прибыли из Орегона…

– Из Салема, – подтвердил старший рационалист. – Хороший до завоевания был город. Мой дед, помнится, там психотехников жег на кострах, пока правительство не запретило ему этим заниматься. Надеюсь, нам не придется повторять все, что у нас хотел узнать ваш товарищ, это было бы нерационально…

Упрек в возможной нерациональности убедил Мэтта в том, что салемцы действительно те, за кого себя выдают. Выучить жаргон сектантов мог и посторонний, но применить его к месту – для этого требовалась недюжинная практика.

– Тогда сразу перейдем к делу. Мне необходимо поговорить с вашим механиком. У меня есть для него очень выгодное предложение.

– Вам нужен наш механик? Неужели в Калифорнии все настолько ударились в теории, что спрос на механиков столь велик? Или это следствие ведущейся войны? В Орегоне заработная плата на технические специальности выше, чем здесь, профсоюз механиков объявляет забастовки каждый раз, когда появляется возможность урвать кусок пожирнее.

Так говорят только патриоты, подумал Мэтт, радуясь своей удаче. Единственной проблемой оставались двое товарищей Алекса. Если о них узнает Старый Ник, можно будет снимать с них мерку для гробов и заранее писать некрологи. Секретность, секретность и еще девяносто восемь раз секретность – вот что отличало Старого Ника от других знакомых Мэтту революционеров. Так что салемцами следовало пожертвовать во имя республики, заманить их в какое-нибудь укромное местечко и парой выстрелов из пистолета разрешить проблему раз и навсегда.

– Мне нужен не простой механик, – усмехнулся Мэтт, доставая из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок с вопросами. – Прежде чем убедиться в вашей пригодности, Алекс, мне придется задать вам несколько специальных вопросов.

Вопросы составлял Старый Ник, причем так, чтобы шпион попался на избыточности своих знаний. Салемский рационалист отвечал уверенно, иногда задумывался на несколько минут, время от времени честно признавался в незнании предмета. Экзамен растянулся минут на двадцать, товарищи Алекса уже начали проявлять первые признаки нетерпения.

Наконец на листочке оставалось только три вопроса, со специальной пометкой «провокационные». Задавать их в присутствии посторонних, пусть и обреченных на скоропостижную кончину, Мэтт не стал. Мало ли как все повернется, а сотрудничество с рационалистами ему еще пригодится. Рейгану не обязательно знать, как складывается судьба беглецов с севера. Пусть думает, что они получили работу где-нибудь в Лагуна Бич, довольны жизнью и вступили в лос-анджелесское отделение общества Умников.

– Я приятно удивлен, – выдохнул Мэтт, прикидывая, куда бы отвести эту троицу.

Самым безопасным местом являлась Радиоточка, однако перспектива открыть Алексу расположение стратегического объекта была какой угодно, но не радужной. Алексу же потом общаться со Старым Ником – а ну как сболтнет чего лишнего?

– Думаю, что мы сможем сработаться. Разумеется, обсуждать все подробности в этом доме я не уполномочен. Для подписания контракта нам придется поехать к моему боссу…

Мэтт сделал многозначительное лицо, выдержал паузу. Салемцы тихо посовещались между собой, настолько тихо, что их даже не удалось подслушать.

– Мы готовы поехать куда угодно, только скажите сначала куда, – сказал старший в троице. – Наши вещи остались в камере хранения вокзала, а потому было бы нежелательно уезжать из города надолго.

– Из города уезжать не потребуется, – отрезал Мэтт, прикидывая, удастся ли получить багаж орегонцев после их кончины. Убегая в другую страну, люди, как правило, захватывают самое ценное. Пусть даже половину багажа составляет одежда, а четверть – рабочие журналы, но ведь может найтись место для векселей, драгоценностей, антиквариата. Не могли же они рассчитывать сразу по прибытии найти выгодную работу?

– Тогда не будем терять времени даром, – заявил Ник.

Мэтт отметил, что голос Ника дрожал, то ли от волнения, то ли по какой-то еще причине. Похоже, паренек что-то предчувствовал – Мэтт несколько раз сталкивался с этим таинственным явлением, которое у психотехников носило название футуроскопии, считалось разновидностью Мастерства. Людей с такой способностью по непонятным причинам часто предпочитали не обучать психотехнике вовсе. Между тем она, ничуть не мешающая работать с электричеством, иногда самопроизвольно проявлялась в минуты опасности – точнее, незадолго до них, когда еще существовала возможность спасения. Мэтт на всякий случай решил первую пулю выпустить именно в этого паренька. По принципу «первым убей психотехника».

– Нам придется взять из гаража мой паромобиль, – продолжил Мэтт. – Это недалеко, в паре кварталов. Если мы отправимся сейчас, справимся еще до полуночи.

Толстый белый кот лениво вышел из-под дивана и, чихнув от пыли, удалился восвояси.

Действие блокиратора постепенно заканчивалось. Для «психов»-комиссаров медленно открывался привычный мир расширенных ощущений. Сначала пробуждалось чувство Намерения. Таинственный Мэтьюс, потенциальный работодатель Островского, был как-то связан с происшествием возле дворца протектора. Даже без использования Стиля эта связь каким-то образом ощущалась, наверное, при помощи развитой интуиции.

– Из города уезжать не потребуется, – проинформировал комиссаров старик, вставая из-за стола. На мгновение его глаза хищно сверкнули – не надо было быть проницательным человеком, чтобы догадаться, что думал он о деньгах.

Николай ощутил легкое головокружение, подозрительность Мэтта и желание убраться из рационалистического дома как можно скорее. Небольшая задержка могла привести к трагическим последствиям, перегорающим тестам Яблочкова и сокрушительному провалу.

– Тогда не будем терять времени даром, – предложил он, стараясь при помощи интонаций передать товарищам свои мысли. Получилось не слишком уверенная речь, даже немного испуганная. Английский, точнее американский язык, на котором говорили большинство местных жителей, не располагал к передаче психотехнических нюансов.

И все же Дмитрий чуть повернул голову, демонстрируя понимание, Алексей открыто кивнул, а Мэтт посмотрел на подмастерье с плохо скрываемым сочувствием.

– Нам придется взять из гаража мой паромобиль, – сообщил наниматель, производя в уме какие-то расчеты. – Это недалеко, в паре кварталов. Если отправимся сейчас, справимся еще до полуночи.

Дмитрий поспешно кивнул. Этот спектакль начал ему надоедать. Пробуждающиеся Намерения чувствовались еще довольно грубо и прямолинейно. Словно существовал какой-то фильтр, отсекающий все, что могло подлежать сомнению. Старик Дмитрию не нравился. До дрожи, до непонятного омерзения. Если бы Намерения воспринимались бы как запах, от Мэтта шла бы нестерпимая вонь из беспринципности и аморальности. Центральным компонентом этой вони было некогда чистое и благородное чувство, намертво загаженное следованием принципу «цель оправдывает средства».