Глава 25. РАМИРО ДЕ ЛОРКА

Поведение мятежников выглядело так, как будто они изо всех сил стараются увеличить список своих провинностей перед герцогом. Объяснялось это, конечно, не каким-либо определенным планом, а неспособностью кондотьеров договориться между собой. В то самое время, когда Паоло Орсини обсуждал с Чезаре условия перемирия, Вителли, действуя по собственной инициативе, продолжал войну на границах Урбино; в одном из этих сражений погиб Бартоломео да Капраника, отважный и опытный командир, высоко ценимый герцогом. Братья Бальони пытались выбить из Пезаро дона Мигеля, а Оливеротто да Фермо захватил Камерино, провозгласив правителем города молодого Джанмарию Варано. В ознаменование славной победы Оливеротто велел казнить всех пленных испанцев, находившихся на службе Борджа.

Оставаться в долгу было не в обычае Мигеля да Кореллы, и он неукоснительно отправлял на виселицу тех немногих врагов, которые имели несчастье попасть к нему в руки. Среди жертв оказался и младший из братьев Варано, шестнадцатилетний Пьетро — он пытался пробраться в Камерино, но был схвачен в Пезаро и удавлен посреди рыночной площади. Рассказывали, что после казни юноша еще подавал признаки жизни, и сердобольные горожане спрятали его в ближайшей церкви. Но некий монах посчитал своим долгом вмешаться в события, вызвал солдат и потребовал прикончить Пьетро Варано. Впоследствии усердие святого отца получило достойную награду — он бежал в Кальи, но не сумел спастись. Кто-то узнал предателя, и разъяренная толпа разорвала его в клочья.

Такова была обстановка, когда Паоло Орсини, исполненный радужных надежд, возвратился с договором, чтобы собрать подписи всех участников. Это оказалось не так-то легко, поскольку успехи последних дней сделали капитанов гораздо менее покладистыми. Особенное раздражение вызвал у них пункт о сдаче Урбино. Вителли призывал своих друзей вспомнить о чести и не допускать вторичного низвержения Гуидобальдо да Монтефельтро, которому они сами помогли вернуться на трон. Кроме того, новый договор не содержал угроз Флоренции и уже поэтому лишался всякой привлекательности в глазах Вителлоццо.

Но Пандольфо Петруччи и все Орсини твердо стояли за соглашение с герцогом, так что любые возражения Вителлоццо были гласом вопиющего в пустыне. А второго ноября в Имоле появился старший сын болонского правителя, Антонио Галеаццо Бентивольо. Посреднические хлопоты герцога Эрколе д'Эсте увенчались полным успехом — Антонио прибыл как полномочный посол своего отца с предложением уладить споры между Болоньей и святым престолом. На другой день знаменосец церкви — Чезаре Борджа — скрепил подписью соответствующий документ, которым предусматривалось двухгодичное перемирие. Высокие договаривающиеся стороны знали друг друга достаточно хорошо, чтобы не брать на себя слишком обременительных обязательств.

Известие о сепаратном мире с Бентивольо подействовало на мятежников отрезвляющим образом, поскольку Болонья считалась самым могущественным, хотя и самым осторожным, противником Борджа. По истечении трех недель Паоло Орсини вручил герцогу подписанный договор. Он очень гордился своей ловкостью — удалось сломить даже сопротивление Вителлоццо Вителли. Кондотьер смирил гордыню и предоставил Гуидобальдо да Монтефельтро его собственной судьбе.

Двадцать девятого ноября войска Паоло двинулись на Урбино, получив приказ оккупировать княжество от имени герцога Романьи и Валентино. Инструкции, имевшиеся у командиров частей, предписывали им применять силу только в случае крайней необходимости.

Урбинцы вновь доказали верность герцогу да Монтефельтро, явив редчайший для средневековой Италии пример бескорыстия и сплоченности. Они рвались в бой, а женщины с радостью жертвовали свои драгоценности, чтобы дать старому государю средства для оплаты пушек и наемных солдат. Но благородный Гуидобальдо не считал возможным подвергать страну ужасам войны только ради сохранения личной власти. Он решил снова удалиться в изгнание, заявив, что покрыл бы себя вечным позором, добровольно сделавшись причиной кровопролития.

В начале декабря армия Орсини остановилась в нескольких милях от урбинских стен, и Паоло отправил его светлости почтительное приглашение прибыть в лагерь для обсуждения условий капитуляции. Герцог прислал свои извинения и вежливый отказ, объясняя, что не может покинуть дворец из-за приступа подагры. В результате Паоло так и не удалось разыграть роль великодушного победителя. Ему пришлось ехать в Урбино, и слово «предатель» было самым мягким из тех эпитетов, которыми встречали его толпившиеся на улицах горожане. Даже многочисленная, вооруженная до зубов охрана не спасала в тот день главу рода Орсини от чувства гнетущей неуверенности.

Но Гуидобальдо не замышлял никаких козней. Он подписал отречение и выполнил все формальности, положенные при сдаче города. Затем, обратившись к друзьям и приближенным, он призвал их сохранять веру в Божье милосердие, оберегать народ и слушаться Валентино. Закончив свою короткую речь, Гуидобальдо занял место в крытых носилках, и слуги понесли его к побережью. Теперь бразды правления перешли к Паоло, сделавшемуся отныне наместником Борджа.

Восстановление власти Чезаре над Урбино, его союз с Орсини и перемирие с Бентивольо — все это заставило призадуматься даже флорентийскую Синьорию. Сказалось и давление короля Людовика, который настойчиво подталкивал Флоренцию к активному сотрудничеству с папой и герцогом Валентино. И хотя крах Борджа по-прежнему оставался заветной мечтой флорентийцев, Республике хотелось избежать упреков в двуличии и злостном упрямстве. Поэтому Синьория сообщила герцогу о своей готовности заключить договор, но лишь в том случае, если его светлость согласится выдать для суда бешеного Вителлоццо Вителли, а также передаст Пизу под власть Флоренции. Невыполнимость этих условий бросалась в глаза — Вителли все еще вел открытую войну против герцога, и вопрос о его выдаче был, мягко говоря, преждевременным. Что же касалось Пизы, то у Валентино не имелось ни малейшего желания начинать поход против дружественного города.

Герцог не стал отвергать требования, выдвинутые Флоренцией, но предложил Синьории восстановить его в звании командующего вооруженными силами Республики. В ответ на это Макиавелли заявил: «Ваша светлость — не наемный кондотьер, а один из самых могущественных государей Италии, и только в таком качестве рассматривает Вас мое правительство и весь христианский мир. Мы надеемся заключить с Вами союз, но никогда не позволили бы себе оскорбить Вашу светлость приглашением поступить к нам на службу, понимая, сколь несовместимо подобное предложение с достоинством Вашего сана. Мы не пытаемся сделать предметом купли или продажи добрые отношения с Вашей светлостью, а думаем о равноправном договоре двух государств. Но, как известно, любой договор действителен и выполняется лишь постольку, поскольку обеспечен военной силой каждой из высоких сторон. Именно поэтому Синьория никак не может поручить командование большей частью своих войск ни герцогу Романьи и Валентино, ни другому суверенному властителю. Такой поступок означал бы прямую угрозу для безопасности Республики в будущем».

Блестящая казуистика секретаря делала честь его уму, но не могла скрыть очевидного нежелания Синьории предпринимать какие-либо реальные шаги навстречу предложениям Валентино. Герцог не удивился. Он знал истинную цену доброжелательности Синьории и коротко ответил послу, что не желает более слышать заверений в дружбе, не подкрепленных делом.

Десятого декабря Чезаре поднял армию и двинулся на завоевание Сенигаллии. Этот город находился под покровительством кардинала Джулиано делла Ровере, который не жалел усилий, чтобы защитить наследственные права своего племянника, префекта Сенигаллии. Но и папа, и король остались глухи к страстным речам кардинала. Городом, от имени малолетнего сына, управляла его овдовевшая мать Джованна, урожденная да Монтефельтро. Она приходилась родной сестрой изгнанному герцогу Урбинскому и должна была разделить его судьбу.

Как и в прошлом году, Чезаре решил встретить Рождество в Чезене. Но здесь армию ждал неприятный сюрприз — окрестное население было на грани голода, война и неурожай опустошили закрома. К тому же таинственно исчезли тридцать тысяч мешков зерна, закупленного герцогом у венецианских купцов как раз на случай нехватки продовольствия. Теперь приближенные советовали ему реквизировать часть урбинских запасов, но он отверг такой вариант и приказал скупить оставшиеся в окрестных деревнях бобы и чечевицу. Эта мера позволила хоть как-то прокормить солдат до подхода новых обозов с хлебом, маслом и вином. Одновременно с хозяйственными хлопотами герцог вызвал в Чезену губернатора Романьи, уже знакомого нам дона Рамиро де Лорку. Жалобы на грубость и неумолимую жестокость Рамиро множились, как снежный ком, а теперь к ним добавилась пропажа столь необходимого в данный момент зерна. Имелись и другие соображения, по которым герцог хотел задать кое-какие вопросы своему верному губернатору.

Вскоре произошло событие, удивившее даже Макиавелли (он, как и остальные послы, перебрался в Чезену вслед за герцогом). Три больших отряда французских копейщиков неожиданно покинули армию Валентино и ушли в Ломбардию. Поговаривали, будто их отозвал королевский комендант Милана. Такое объяснение не удовлетворило пронырливого флорентийца, и он попытался дознаться правды у знакомого ему французского капитана. Но полученный ответ звучал еще менее убедительно — по словам капитана, герцог сам отказался от их услуг, ибо договор с кондотьерами избавляет его от нужды платить высокое жалованье чужестранцам. А между тем Валентино не мог не знать, что его кондотьеры — публика весьма ненадежная. «Возможно ли поверить, — размышлял секретарь, — будто герцог забыл об осторожности и готов положиться на верность людей, трижды поднимавших против него оружие?» Наконец Макиавелли пришел к выводу, что уход французов — всего лишь тактическая уловка. Чезаре Борджа ослаблял собственную армию не из-за доверия к Орсини и Вителлоццо, а для того, чтобы успокоить подозрительность капитанов и без помех заманить их в приготовленный капкан. Каким будет этот капкан, секретарь не знал, но общий ход мыслей герцога он угадал совершенно правильно.

Спровадив раздраженных и недоумевающих гасконцев, Чезаре продолжил подготовку к наступлению.

Его артиллерия уже двинулась к Сенигаллии. Герцог не испытывал недостатка в людях — к нему в лагерь постоянно прибывали новые части. После подхода тысячи швейцарских наемников и шести сотен романцев из долины Ламоне он уже вполне мог начинать штурм собственными силами, даже без помощи кондотьеров. К тому же кардинал делла Ровере призвал горожан не противиться неизбежному и не вступать в борьбу против войск его святейшества папы, что позволяло надеяться на легкую, а возможно, и бескровную победу.

Но прежде чем покинуть Чезену, герцог вновь удивил своих подданных, явив им на этот раз пример быстрой и безжалостной расправы. В город приехал верный слуга его светлости губернатор дон Рамиро де Лорка — приехал и был арестован, как только слез с коня перед входом во дворец. Губернатора бросили в тюрьму, и герцог распорядился начать следствие. На следующий день глашатаи объявили о случившемся по всем городам Романьи. Каждому, кто считал себя несправедливо обиженным, предлагалось немедленно подать жалобу на имя герцога. Магистратуры спешно пересматривали дела людей, присужденных к штрафам или тюремному заключению по указам низложенного губернатора.

Макиавелли полагал, что Валентино решил пожертвовать своим помощником, поскольку тот возбудил к себе всеобщую ненависть, и его дальнейшее пребывание на высоком посту грозило подорвать популярность самого герцога. Но это была лишь часть правды, и список обвинений против дона Рамиро оказался куда длиннее, чем думал секретарь. Удалось напасть на след исчезнувшего зерна — губернатор тайком перепродал его тем же венецианцам, надеясь восполнить недостачу за счет реквизиций у крестьян. Его планы расстроил неурожай — отбирать стало нечего, и торговая операция дона Рамиро обрекла на голод страну и армию.

Кроме этого, всплыли некоторые подробности, касавшиеся излишней дипломатической активности губернатора. Кто-то из болонских осведомителей Чезаре сообщил ему о секретных переговорах, проведенных Рамиро де Лоркой с Бентивольо, Орсини и Вителлоццо. Герцог не одобрял подобной самостоятельности в выборе друзей. Все говорило о том, что подчиненный начал забываться и позволяет себе действия, несовместимые с его служебным положением.

Морозным утром двадцать пятого декабря взорам чезенцев открылось жуткое зрелище: посреди рыночной площади высилось копье с насаженной на него головой Рамиро де Лорки. Глаза казненного были закрыты, густую черную бороду уже припорошил легкий снежок. Здесь же, рядом, лежало его тело — в полном облачении генерал-губернатора, в багряном плаще, перчатках и сапогах со шпорами. Это кровавое свидетельство неумолимого правосудия герцога Валентино оставалось для всеобщего обозрения до конца дня.

«Причины казни в точности неизвестны, — писал Макиавелли, составляя отчет Синьории, — но многие говорят, что дело объясняется желанием герцога показать, как он карает людей, вознесенных на вершину власти и не оправдавших доверия».

Смерть дона Рамиро не вызвала у населения Романьи ничего, кроме радости. Это единогласно подтверждают летописи четырех городов — Имолы, Фаэнцы, Форли и самой Чезены.

Глава 26. «ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ОБМАН»

Утром двадцать шестого декабря Чезаре Борджа покинул Чезену. В Фано герцога ожидала делегация большого портового города Анконы, жители которого выразили желание перейти под власть его светлости, и вестовой офицер от Вителлоццо Вителли, сообщивший о капитуляции Сенигаллии. Кондотьеры заняли город, но внутренняя крепость еще держалась — оборонявший ее генуэзский капитан Андреа Дориа объявил, что согласен сдать цитадель только герцогу Валентино. В это время Джованна да Монтефельтро и ее одиннадцатилетний сын уже взошли на корабль и отплыли в Венецию.

Чезаре решил выступить к Сенигаллии на следующий день. В ответном письме он предложил кондотьерам дождаться его прибытия, ибо теперь, после заключения договора, им следует выработать план совместных действий. Кроме того, герцог упоминал, что его солдаты устали и нуждаются в отдыхе, а потому просил обеспечить им удобный постой. Трудностей здесь не предвиделось, поскольку основные силы кондотьеров были расположены в небольших крепостях, отстоявших на пять-шесть миль от города. В самой Сенигаллии находился только отряд Оливеротто да Фермо.

Встреча герцога с мятежниками произошла в последний день 1502 года. Можно лишь удивляться легковерию капитанов. Неужели они думали, что Борджа успел позабыть их многократное предательство? Надеялись на численный перевес своих армий? Подобно всем властолюбцам, они сильно переоценили собственную значимость — и при этом совсем упустили из виду характер человека, с которым им предстояло разыграть трогательную сцену примирения.

Чезаре Борджа никогда не прощал обид, а в данном случае его природная мстительность подкреплялась трезвым расчетом. Капитаны уже доказали герцогу, что могут представлять серьезную угрозу; в то же время длинная вереница измен обесценивала их как союзников. Они могли помешать, но не могли быть полезными, и это решило их судьбу.

Дальнейшие действия герцога Макиавелли определил как «изумительную стратагему» note 29, а Паоло Джовио — как «замечательный обман». На взгляд современного человека все, что задумал и осуществил Чезаре в деле с капитанами, является верхом коварства. Но для историков эпохи Чинквеченто на первом плане стояла не мораль, а ловкость и самообладание, позволившие герцогу одержать победу над врагами.

Ранним утром тридцать первого декабря армия Борджа переправилась через реку и остановилась в шести-семи милях от Сенигаллии. Было темно и холодно. Солдаты разводили костры и грелись у огня, ожидая прибытия главнокомандующего. Здесь, на берегу Метауро, собралось десять тысяч пехотинцев и три тысячи всадников.

Когда окончательно рассвело, герцог присоединился к войскам. Он отправил вперед кавалерийский авангард Мигеля да Кореллы, а вслед за ним двинул тяжелую пехоту. Колонну замыкали отряды конницы, во главе которых, в полном вооружении, ехал сам Валентино. Он редко надевал латы, но в этот день солнечные блики играли на его полированном панцире.

У моста, перекинутого через речушку Мизу, напротив главных городских ворот, дон Мигель остановил своих всадников и выстроил их в две шеренги. Посередине образовался широкий проход, по которому проехал Чезаре, сопровождаемый несколькими десятками человек личной охраны. Как только герцог миновал мост, Корелла отдал короткий приказ. Кавалеристы вновь сомкнули ряды и тронулись за его светлостью. Вся армия расположилась перед стенами Сенигаллии.

На городской площади, окруженный своими людьми, герцога ждал Оливеротто да Фермо. Рядом с ним сутулился в седле угрюмый и подавленный Вителлоццо Вителли — его терзали тяжелые предчувствия. Он не хотел встречи с Борджа, но считал себя не вправе покинуть друзей. Были здесь и оба Орсини — Паоло и Франческо, герцог Гравинский. Пандольфо Петруччи решил уклониться от братания с герцогом и остался в Сиене; не приехал и Джанпаоло Бальони, сославшись на внезапную болезнь.

Чезаре приветствовал капитанов столь весело и дружелюбно, что усомниться в искренности его чувств мог бы лишь самый заядлый скептик. Магическое обаяние герцога Валентино еще раз сослужило ему добрую службу. Лед был сломан, и настороженность кондотьеров уступила место радостной легкости. Заразительный смех Чезаре, его открытый взгляд, речь, исполненная теплоты и уважения, — все свидетельствовало о том, что прошлое похоронено и забыто. Через несколько минут, оживленно беседуя, недавние противники направились во дворец.

Но прежде, чем военачальники покинули площадь, произошел незначительный эпизод, имевший важные последствия для всех присутствующих. Разговаривая с кем-то из Орсини, герцог на мгновение задержал взгляд на стоявшем поодаль Мигеле да Корелле. Тронув коня, испанец подъехал к Оливеротто да Ферма и поделился с ним некоторыми опасениями по части расквартирования войск. Солдаты герцога, объяснил дон Мигель, провели на морозе несколько часов и хотели бы поскорее очутиться под кровом. Сейчас, в спешке, они могут случайно занять жилье, уже отведенное людям мессера Оливеротто, а это неминуемо вызовет ссоры и беспорядки. Стоит ли подвергать такому испытанию только что заключенный союз?

Доводы испанского капитана звучали вполне убедительно. Оливеротто приказал командирам своих частей развести всех солдат по квартирам, а сам продолжил прерванную беседу с герцогом. Тот был любезен как никогда, сыпал шутками и остротами — в общем, всячески развлекал собеседников, причем делал это столь искренне, что они даже не обратили внимания на группу его телохранителей, неотступно следовавшую в нескольких шагах позади.

У входа во дворец все спешились. Здесь кондотьеры собирались проститься с герцогом, но он попросил их повременить с отъездом. Если договор не пустая формальность, то надо немедленно обсудить дальнейшие действия, решить, куда будет направлен удар соединенных армий. Так говорил Валентино. Покоренные этими доводами, его спутники отбросили последние подозрения. Они вошли внутрь — навстречу своей судьбе.