Глава XI

ВЫЗОВ

А Тремейна ждал упрек, прозвучавший из уст леди О'Мой, едва они не спеша дошли с ним до чащи на спускавшемся от террасы склоне, поросшем соснами и пробковыми дубами.

— Как неблагоразумно с твоей стороны, Нед, провоцировать графа Самовала в такое время!

— Разве я его провоцировал? По-моему, как раз сам граф, — беспечно ответил Тремейн.

— Но ты знаешь, какая ужасная репутация у этого человека?

— Милая Юна, я полагаю, что сам смогу позаботиться о себе, даже если придется выяснять отношения со столь грозным сеньором. А кроме того, мужчина должен рисковать — особенно солдат.

— А как же Дик?! — воскликнула она. — Ты что, забыл, что его спасение целиком зависит от тебя? Если с тобой что-то случится, он пропал!

Тремейн был так изумлен, что сразу не нашелся, что ответить, потом улыбнулся. На самом деле ему хотелось в голос рассмеяться. Оказывается, волнение, которое он по наивности принял было на свой счет, целиком адресовалось Дику и выдавало присущий Юне склад ума. На любой вопрос она могла смотреть только с одной точки зрения — с точки зрения своих интересов. Она привыкла к тому, что другие жертвуют ради нее большим и малым, пока наконец не стала смотреть на эти жертвы как на нечто само собой разумеющееся.

— Я рад, что ты напомнила мне, — сказал Тремейн с иронией, которая не могла задеть ее. — Можешь быть уверена — я буду само благоразумие, по крайней мере, до тех пор, пока Дик благополучно не отправится домой.

— Спасибо, Нед. Ты очень добр ко мне.

Некоторое время они шли в молчании.

— Когда отплывает капитан Гленни? Это уже известно?

— Да. Я на днях слышал от него, что «Телемак» выйдет в море в воскресенье в два часа ночи.

— Два часа ночи? Что за странное время для отплытия!

— Приливы и отливы, как открыл король Кнуд [Кнуд I Великий (около 995-1035) — король Англии (с 1016), Дании (с 1018) и Норвегии (с 1028); его правление пришлось на тот период походов викингов, когда руководство этими грабительскими набегами перешло к королям, а сами набеги выросли до масштабов грандиозных военных экспедиций], не подчиняются смертным, а «Телемак» выходит с отливом. Для осуществления нашей цели лучшего времени быть не может. Если я приду за ним завтра в полночь, то времени хватит, чтобы незаметно переправить его на корабль как раз перед отливом. Я уже обо всем договорился с Гленни. Он думает, что Дик — тот, за кого он сам себя выдавал, один из надсмотрщиков Бирсли по фамилии Дженкинсон, мой друг, которому нужно тихо покинуть страну. Да, Дик должен благодарить судьбу, что все так складывается. Меня сейчас беспокоит только, чтобы его кто-нибудь не успел обнаружить.

— Кроме Бриджет, ни одна душа не знает, что он здесь — даже Сильвия.

— Ты — сама осмотрительность.

— Ты находишь? — промурлыкала Юна, довольная тем, что он отметил столь редко отмечаемое другими ее достоинство.

Они заговорили о деталях этого плана, точнее, о них стал говорить Тремейн. Он явится на Монсанту завтра в полночь в парном двухколесном экипаже, отвезет Дика вниз к реке, к тому месту, где будет ждать лодка, на которой его доставят на «Телемак». Юна должна проследить, чтобы Дик был готов вовремя, в остальном она может полностью положиться на него. Тремейн зайдет в служебное крыло дома — часовой, привыкший видеть его входящим и выходящим в любое время суток, не станет задавать вопросов; не обратит он внимания и на то, что капитан выйдет в сопровождении человека в цивильном платье. Дик должен будет спуститься во дворик с ее балкона по веревочной лестнице, которую принесет с собой Тремейн.

Они выбрались из чащи — Юна шла, опершись о руку Тремейна и осыпая его словами благодарности, ее зонтик закрывал их обоих от солнечных лучей — и ступили на лужайку в виду террасы, где в этот момент граф Самовал и сэр Теренс о чем-то очень серьезно разговаривали.

Вы помните, что О'Мой обещал положить конец визитам графа Самовала в их дом. Этим он и занялся после ланча, соблюдая все тонкости дипломатического этикета, знатоком которого отрекомендовался полковнику Гранту и который вы сможете оценить сами.

После того как полковник отправился в Лиссабон, а Каррадерз вернулся к своей работе, сэр Теренс стал ждать удобного момента, чтобы приступить к выполнению своей задачи.

— Мне кажется, вы любите гулять, граф, — начал он, когда они, поднявшись из-за стола, прогуливаясь, вышли на террасу.

— Гулять? — переспросил Самовал. — Ненавижу.

— В самом деле? Вот как! Хотя, конечно, отсюда до вашего дома в Бишпу не так далеко.

— Не больше полулиги, я полагаю.

— Точно так, — подтвердил О'Мой. — Пол-лиги сюда, пол-лиги обратно — итого лига. В общем не много, но для человека, который ненавидит гулять, это чертовски длинное и утомительное, а главное, напрасное путешествие.

— Напрасное? — Самовал остановился и, посмотрев на хозяина дома с некоторым удивлением, вежливо улыбнулся. — Вы не должны так говорить, сэр Теренс. Уверяю вас, что, принимая во внимание то удовольствие, которое я получаю, видя вас и леди О'Мой, никак нельзя сказать, что я прихожу напрасно.

— Вы очень любезны. — Сэр Теренс был сама обходительность. — Но если бы этого удовольствия не было?

— Тогда, конечно, другое дело. — Самовала понемногу охватывало любопытство.

— Ну вот, — продолжал Теренс, — как раз это я и имею в виду.

— Но мой дорогой генерал, вы предполагаете обстоятельства, которые, к счастью, пока не существуют.

— Сейчас нет, возможно, но они могут возникнуть.

Самовал внимательно посмотрел на О'Моя. Ему показалось, что суровое загорелое лицо того таит насмешку: взгляд голубых глаз сэра Теренса был жестким, но у уголков их собрались морщинки, свидетельствовавшие о еле сдерживаемой веселости, которая могла означать издевку. Граф оцепенел. Но, сознавая, что пока не понимает его намерений, остался внешне спокойным.

— Дело в том, — сказал сэр Теренс, — что в последнее время, как я заметил, вы стали хуже выглядеть, граф.

— В самом деле? Вы так полагаете? — машинально спрашивал Самовал, продолжая с подозрением всматриваться в бронзовое лицо О'Моя.

— Да, и мне очень тяжело видеть это. Но я знаю, в чем тут дело. Это прогулки до Монсанту и обратно в Бишпу причиняют вам такой вред. Лучше оставьте их, граф. Больше не утруждайте себя тяжелыми походами сюда, это плохо сказывается на вашем здоровье. В чем дело? Что случилось? Вы стали бледным как полотно.

Наконец до графа начал доходить смысл произносимых его собеседником слов, суть наносимого ему умышленного оскорбления. Отказать ему сейчас в гостеприимстве — значит расстроить все его планы, порвать искусно сплетенную им шпионскую сеть как раз в тот момент, когда он собирался достать из нее улов. Но холодная ярость Самовала была порождена вовсе не этим. Самовал был родовитым дворянином, цветом — как он сам о себе говорил — португальской знати, и то, что этот ирландский солдафон, возможно, выскочка — сам, с его точки зрения, гость в этой стране — отлучал его от своего дома и делал это небрежно, как бы в шутку, показалось ему оскорблением.

На какое-то мгновение его охватило дикое бешенство, и он удержал себя в руках лишь огромным усилием воли. Прожженный дуэлянт, Самовал ощущал острую необходимость потребовать сатисфакции. Но пелена гнева, затуманившая было его острый ум, рассеялась, и он стал искать повод для ссоры с сэром Теренсом, чтобы отплатить ему его же монетой — обидной насмешкой, и тут же нашел его. Самовал не раз оказывался свидетелем проявлений ревности О'Моя, которая стала уже почти анекдотом в их кругу. Вспомнив об этом, он сразу понял, где искать слабое место сэра Теренса. Бледное лицо Самовала исказила злобная усмешка.

— У меня сегодня было весьма занятное и поучительное утро, прошедшее в атмосфере ирландской грубости, — начал он. — Сначала капитан Тремейн...

— Не стоит порицать старушку Ирландию за недостатки Тремейна. Он просто плохо воспитанный англичанин.

— Я рад узнать об этом отличии. Разумеется, я мог бы почувствовать его и сам. В мотивах поступков, конечно, это отличие действительно велико, и я уверен, что вскоре осознал бы его и, будь на вашем месте, извинил бы. Я все понимаю и даже разделяю ваши чувства, генерал.

— Я рад, — сказал сэр Теренс, который, однако, ничего не понял из витиеватых объяснений Самовала.

— Действительно, — продолжал Самовал спокойным, дружелюбным тоном, — когда человек, уже немолодой, совершает безрассудный поступок заводит юную и очаровательную жену, можно простить охватывающее его порой естественное беспокойство, непростительное для другого. — Он поклонился побагровевшему О'Мою.

— Однако вы и фрукт, черт побери!

— Конечно, вы так и должны были сказать. Я этого ожидал, но предаю забвению вместе со всем остальным, что было сказано неприятного в мой адрес. Для человека вашего возраста и вашего характера ревность, должно быть, равносильна недугу, и я спешу заверить вас своей честью, что, коль скоро я проявляю к вам такое участие, вы не имеете никаких оснований для тревоги в отношении меня.

— Да кому, черт вас возьми, нужны ваши заверения? Вы, должно быть, совершенно спятили, если думаете, что я в них нуждаюсь!

— Да, да, так вы и должны говорить, — настойчиво продолжал Самовал с надменной улыбкой. Он покачал головой и состроил приторно-скорбную гримасу. — Сэр Теренс, вы стучитесь не в ту дверь. Вы импульсивны, как юноша, но слепы, как старый Панталоне из комедии дель арте [Панталоне — знаменитая венецианская театральная маска XVI века: богатый, но скупой купец. Со временем его скаредность и мелочность трансформировались в обычную для человека его положения степенность. В комедиях К. Гольдони он перевоплощается в стариков, подверженных порывам страстей. Традиционные черты его облика — крючковатый нос и остроконечная бородка. Костюм этой маски, как правило, состоял из красных куртки, штанов и чулок, длинного черного плаща с капюшоном и башмаков с заостренными, поднятыми вверх носками], иначе бы увидели, куда лучше приложить свою энергию, чтобы защитить честь вашей жены и вашу собственную.

Под взглядом охваченного яростью О'Моя этот субтильный лощеный сеньор ощущал себя на вершине торжества, вдруг ощутив все выгоды для себя из затеваемой ссоры и ее грядущей развязки.

Это не догадка, руководившие им мотивы открылись из письма, написанного Самовалом Ляфлешу тем же вечером — и впоследствии обнаруженном, — где он сообщает о том, что произошло: как он сознательно все устроил и что теперь собирается делать. Самовал больше не думал о том, как отомстить за нанесенную обиду. Это было просто происшествие, уже оставшееся в прошлом. Теперь его реальной целью стало получение ключа от шкафа генерал-адъютанта, который всегда находился при нем, и добыча планов укрепленных линий Торриж-Ведраш. Когда вы теперь в свете этого посмотрите на дальнейшее поведение Самовала, вы не сможете не оценить изощренное хитроумие этого человека и его способность пользоваться благоприятными моментами.

— Вам лучше прямо сказать, что вы имеете в виду, — произнес сэр Теренс.

Как раз в эту минуту из чащи вышли под руку Тремейн и леди О'Мой, захваченные беседой. Это показалось Самовалу как нельзя более кстати. Вздохнув, он поднял руку и указал на них сэру Теренсу.

— Чтобы получить ответ, вам нужно только посмотреть туда.

Сэр Теренс перевел взгляд и рассмеялся. Он знал тайну сердца Неда Тремейна.

— А кто сможет обвинить леди О'Мой? — продолжал Самовал. — Это женщина редкого очарования, и совершенно понятно, что она ищет утешения. А капитан Тремейн — ее ровесник, для англичанина недурен собой — вполне ей подходит.

Глядя на О'Моя, он ухмыльнулся, и тот, вконец потеряв самообладание, отвесил ему звонкую оплеуху.

— Вы грязный лжец, Самовал, и гнусный клеветник!

Самовал отшатнулся, тяжело дыша, одна его щека была пунцовой, однако каким-то чудом он все же удержал себя в руках.

— Я слишком часто доказывал свою храбрость как солдат, — хрипло произнес он, — чтобы испытывать сейчас необходимость убить вас за этот удар. Поэтому, раз моя честь в безопасности, я не воспользуюсь вашим опрометчивым поступком, совершенным во взвинченном состоянии.

— Воспользуетесь, хотите вы этого или нет! — проревел сэр Теренс. — Придется воспользоваться! Или вы думаете, я позволю кому-то пятнать имя леди О'Мой? Сегодня я пришлю вам секундантов, граф, и Тремейн — будь я проклят! — будет одним из них.

Так сгоряча О'Мой отдал себя в руки своего врага.

— О! — воскликнул Самовал, и по его глазам пробежала искра мстительности. — Стало быть, вы бросаете мне вызов?

— Коль скоро у меня на то хватает смелости! И желания застрелить вас...

— Застрелить, вы сказали? — мягко перебил его Самовал.

— Я сказал «застрелить» — и готов сделать это с десяти шагов, через платок или с любого другого расстояния, которое вам понравится!

Самовал покачал головой и ухмыльнулся.

— Нет — я думаю не «застрелить». — Он сделал отметающий жест белой и тонкой, как у женщины, рукой. — Это слишком по-английски. Или по-ирландски. — И тут объяснил наконец свое терпение, даже снисходительность после пощечины: — Если вы думаете, что я, тот, кто упражняется с рапирой каждый день в течение уже десяти лет, дам пристрелить себя, как кролика, — вы сильно ошибаетесь! — И он громко расхохотался. Потом продолжил: — Итак, если я вас правильно понял, вы вызвали меня, сэр Теренс. Я предполагал, и как теперь вижу, правильно, какое именно оружие для дуэли выберете вы, поэтому ждал, пока вызов сделаете вы, так что теперь выбор оружия за мной. Я скажу своим секундантам, чтобы они готовили шпаги.

— Мне это совершенно безразлично! — ответил сэр Теренс. — Все что угодно, от хлыста до мортиры! — И тут его как ледяной водой окатило.

— Подождите, граф!

Самовал, уже повернувшийся, чтобы уйти, остановился.

— Я... я забыл. Лорд Веллингтон наложил запрет на дуэли.

— Очень некстати, — сказал Самовал, не только ни на секунду не забывавший о приказе Веллингтона, но именно на нем и основывавший все действия, с помощью которых надеялся добиться своей цели. — Но вам следовало подумать о нем прежде, чем связывать себя столь необратимой вещью, как вызов.

Сэр Теренс уже оправился от своей растерянности.

— Обратим он или нет, его придется отменить. — Он снова взял резкий тон. — Наша дуэль невозможна.

— Я не вижу здесь ничего невозможного. Впрочем, меня нисколько не удивляет то, что вы пытаетесь спрятаться за этим запретом. Однако он не распространяется на меня, поскольку я не служу в британской армии.

— Зато я в ней служу, к тому же в чине генерал-адъютанта, и сам отвечаю за соблюдение этого приказа. Было бы, пожалуй, чересчур экстравагантно, если бы я первый его нарушил.

— Я боюсь, что слишком поздно. Вы его уже нарушили, сударь.

— То есть?

— Насколько я понимаю, этот указ запрещает как принимать, так и делать вызовы.

— Самовал, — сказал О'Мой подавленно, — я признаю, что был глупцом. Я принесу вам свои извинения за пощечину и слова, которыми она сопровождалась.

— Извинение будет означать, что мои утверждения справедливы, и вы это признаете. Если вы это...

— Я не имею в виду ничего подобного. Проклятье! Я хотел только дать вам оплеуху и этим ограничиться. Вы думаете, я горю желанием оказаться перед расстрельной командой?

— Я не думаю, что существует хоть малейшая вероятность этого, — заметил Самовал.

— И другое, — продолжал О'Мой, не обратив внимания на его слова, — где я найду секундантов? Кто, помня о приказе, согласится на это?

Самовал задумался.

— Да, это, конечно, проблема, — хмуро сказал он, будто только сейчас об этом подумал. — Ну что ж, в такой ситуации исключительно для того, чтобы пойти навстречу вам, сэр Теренс, я согласен обойтись без секундантов.

— Без секундантов? — Сэр Теренс пришел в ужас от такого предложения. — Но вы знаете, что это выходит за рамки не только приказа о дуэлях, но и вообще всех правил? Что победившего ждет обвинение в убийстве?

— О, знаю, конечно. И весьма признателен вам за беспокойство по поводу того, что со мной случится после, когда выяснится, что я был вашим противником.

— После? После чего?

— После того, как я вас убью.

— Вы полагаете, что это случится? — прошипел О'Мой, вновь теряя самообладание. Думая лишь о том, как утолить свой гнев, сэр Теренс делался подобным воску в ловких руках Самовала.

— Где мы сможем встретиться? — спросил он. — Я полагаю, у меня в Бишпу. Там есть укромные места в садах, где нам никто не помешает. Что касается времени, я думаю, чем раньше, тем лучше, но, чтобы все прошло в тайне, удобнее встретиться ночью — скажем, сегодня в полночь.

Но сэра Теренса это совершенно не устраивало.

— На сегодня у меня назначена встреча, — сказал он, — которая продлится допоздна. Завтра ночью, если это вас устроит, я буду к вашим услугам. — И, поскольку не доверял Самовалу, добавил: — Но мне не хотелось бы отправляться в Бишпу — меня могут увидеть идущим туда или обратно.

— Коль скоро я подобных трудностей не ощущаю, — ответил тот, только этого и ждавший, — то готов прийти к вам сюда, если вы предпочитаете это.

— Да, это меня больше бы устроило.

— Тогда я приду завтра ровно в полночь, при условия, что вы сможете впустить меня так, чтобы никто не увидел, — вы понимаете, из каких соображений.

— Эти ворота будут закрыты, — сказал О'Мой, указывая на отворенные сейчас массивные двери сводчатого прохода, — но я буду ждать и, если вы постучите, впущу вас через калитку.

— Превосходно, — сказал, усмехнувшись, Самовал. — Итак, до завтра, генерал! — Он отвесил почти смиренный поклон и, повернувшись, легко и энергично зашагал прочь, оставив сэра Теренса в досаде, почти отчаянии, пришедшем, как и следовало ожидать, на смену его утихшему гневу.

Глава XII

ДУЭЛЬ

Для сэра Теренса наступило время тяжелых раздумий. Его честь и чувство гордости требовали, чтобы он пошел на встречу с Самовалом, здравый смысл же настоятельно рекомендовал обратное. Как вы чувствуете, ему в его положении трудно было позавидовать. То он размышлял о своем положении генерал-адъютанта, приказе главнокомандующего о запрете дуэлей, противозаконности предстоящего поединка и опасности, которую порождала вся эта ситуация; а то не мог думать ни о чем, кроме как о нанесенном ему страшном оскорблении и вызывающе язвительной манере, в которой это было сделано, и тогда его вскипающий гнев вытеснял все остальные соображения, оставляя лишь нестерпимое желание наказать Самовала.

День, ночь, день и еще один вечер О'Мой пребывал в этом отчасти странном состоянии, словно мяч с перьями, перелетающий от одной ракетки к другой, и, так и не овладев собой, вышел в условленный час ночью во внутренний сад. Все окна, выходившие сюда с четырех сторон, были темны, обитатели дома, удалившиеся в свои комнаты с час назад, теперь уже спали. Всходящая луна только что появилась над восточной стеной дома, залив своим бледным светом верхнюю часть фасада жилого крыла; дворик по-прежнему оставался погруженным во тьму.