— Вы совсем спятили?

— Напротив, я абсолютно в здравом уме. И если я могу позволить себе дерзость дать совет вашей светлости…

— Это и впрямь было бы дерзостью с вашей стороны, наглый мошенник! — Герцог возвысил голос и нахмурился. — По-моему, вы забываетесь.

— Прошу прощения вашей светлости. — Бейтс продолжал, несмотря на выговор:

— Ваша светлость, очевидно, не осведомлены о панике в городе из-за чумы. Нонконформистские note 70 ханжи-проповедники повсюду кричат, что это наказание за грехи двора. И если ваша светлость осуществит задуманное…

— Черт побери! — загремел Бэкингем. — Вы, кажется, все-таки берете на себя смелость советовать мне!

Бейтс умолк, но в его взгляде, устремленном на хозяина, светилось упрямство. Бэкингем продолжал более спокойно:

— Слушайте, Бейтс. Если чума мешает нам с одной стороны, то помогает с другой. Похищение мисс Фаркуарсон, когда она играет в театре, вызвало бы немедленную охоту на похитителей, которая могла бы привести к. неприятным последствиям. Но лорд-мэр распорядился закрыть все театры в субботу вечером, и следовательно, в субботу, после спектакля, и должно произойти похищение, так как мисс Фаркуарсон никто не хватится, и ее исчезновение не поднимет шума — особенно когда все поглощены страхом перед чумой и только о ней и говорят.

— А после, ваша светлость?

— После?

— Когда леди станет жаловаться?

Бэкингем улыбнулся улыбкой опытного волокиты.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы леди обращалась с подобными жалобами после? Кроме того, кто поверит, что она попала в мой дом против воли? Помните: мисс Фаркуарсон — актриса, а не принцесса. А я обладаю кое-какой властью в этой стране.

Но Бейтс серьезно покачал головой.

— Сомневаюсь, чтобы власти вашей светлости хватило на спасение моей шеи в случае неприятностей, которые, несомненно, возникнут. Кругом слишком много недовольных, только и ждущих повода, чтобы поднять шум.

— Но кто станет обвинять вас? — раздраженно осведомился герцог.

— Сама леди, если я похищу ее для вас. Кроме того, разве ваша светлость не сказали, что дом должен быть снят на мое имя? Я преданный слуга вашей светлости и, видит Бог, в своей службе вам не проявляю особой щепетильности. Но на такое я не осмелюсь, ваша светлость!

Лицо Бэкингема отразило удивление и презрение. Найдя в Бейтсе препятствие своим планам, он одновременно испытывал желание сердиться и смеяться. Задумчиво побарабанив пальцами по столу, герцог решил пойти с козырей.

— Вы давно у меня на службе, Бейтс?

— В этом месяце исполнилось пять лет, ваша светлость.

— И вы устали от нее, не так ли?

— Ваша светлость знает, что нет. Я всегда преданно служил вам…

— Но вы считаете, что теперь наступило время выбирать, как именно вы будете мне служить. Думаю, Бейтс, вы работаете у меня уже слишком долго.

— Ваша светлость!

— Возможно, я ошибаюсь. Но чтобы убедиться, мне нужны доказательства. К счастью для вас, снабдить меня ими в ваших силах. Советую это сделать.

Герцог холодно посмотрел на Бейтса, и тот ответил ему испуганным взглядом. Тощие костлявые руки негодяя нервно поглаживали шею. Жест этот, несомненно, отражал мысли о том, что упомянутую, шею вскоре может захлестнуть петля.

— Ваша светлость! — взмолился он. — Нет службы, которую я не выполнил бы, чтобы доказать мою преданность! Поручите мне все, что угодно, но… но только не это.

— Я тронут вашими словами, Бейтс, — надменно произнес герцог. — Но, к несчастью, это единственная служба, которая требуется мне от вас в данный момент.

Бейтс пришел в отчаяние.

— Не могу, ваша светлость! — воскликнул он. — Вы знаете, что за это могут вздернуть!

— Меня — да, если строго придерживаться закона, — равнодушно ответил Бэкингем.

— А так как ваша светлость стоите слишком высоко для повешения, то меня сделают вашим представителем.

— Вы повторяетесь — это утомительная привычка. К тому же, тем самым вы лишь утверждаете меня в моем положении. Впрочем, быть может, вас удовлетворят сто фунтов в качестве douceur note 71…

— Дело не в деньгах, ваша светлость. Я не сделал бы этого и за тысячу.

— Тогда говорить больше не о чем. — Хотя Бэкингем внутри кипел от. злости, внешне он сохранял ледяное спокойствие. — Можете идти, Бейтс, я более не нуждаюсь в ваших услугах. Если вы обратитесь к мистеру Гроувсу, он выдаст вам деньги, которые вам, возможно, причитаются.

Взмахом белой, сверкающей драгоценностями руки герцог отпустил мошенника. Несколько секунд Бейтс колебался, не желая смириться с увольнением. Но чувство страха оказалось сильнее. Он мог бы рискнуть всем, только не своей шеей. Сознавая бесполезность дальнейших просьб и протестов, Бейтс молча поклонился и вышел из комнаты.

Если слуга удалился расстроенным, то хозяина он оставил в неменьшем расстройстве. Козырная карта не помогла герцогу выиграть, и теперь он не знал, где найти еще одного агента для выполнения задуманного предприятия.

Мистер Этеридж, пришедший позднее навестить его светлость, нашел его все еще облаченным в халат и мерявшим шагами библиотеку, словно зверь в клетке.

Отлично знавший причину, удерживающую герцога в городе, и сам только что закончивший приготовления к отъезду, Этеридж пришёл сделать последнюю попытку образумить своего друга и убедить его сменить Лондон на более здоровое местопребывание.

Но Бэкингем невесело рассмеялся.

— Твоя тревога лишена оснований, Джордж. Чума — порождение грязи, и поражает она грязных. Посмотри, где происходят вспышки. В домах бедноты и на улицах, где полно оборванцев. Эта болезнь соблюдает весьма достойную разборчивость и не решается обрушиваться на знать.

— Тем не менее, я соблюдаю меры предосторожности, — заявил мистер Этеридж, демонстрируя платок, от которого шел сильный запах камфары и уксуса. — И я считаю, что лучшее лекарство — бегство из Лондона. Кроме того, что здесь делать? Двор уехал, на улицах жара и вонь, как в аду. Ради Бога, давай подышим чистым и прохладным деревенским воздухом!

— У тебя, Джордж, пасторальные наклонности, как у Драйдена. Ладно, отправляйся к своим овцам. Мы здесь обойдемся без тебя. I

Мистер Этеридж уселся и, скривив губы, посмотрел на приятеля.

— И все это ради девчонки, которая не проявляет к тебе благосклонности? Честное слово, Бакс, я не узнаю тебя!

Герцог тяжело вздохнул.

— Иногда мне кажется, что я сам себя не узнаю. По-моему, Джордж, я схожу с ума!

Он зашагал к окну.

— Утешь себя мыслью, что ты еще не окончательно рехнулся, — безжалостно посоветовал Этеридж. — Как может человек твоего возраста мучиться и рисковать, пускаясь в погоню за…

Герцог обернулся и резко прервал его.

— В том-то, и дело! Сводит с ума погоня, в которой нельзя настигнуть добычу!

— Неплохой афоризм — для тебя, — усмехнулся мистер Этеридж. — Но помни, что в любви убегающий ранит, а преследующий умирает,

Но Бэкингем не обратил внимания на насмешки; в его голосе послышалась страсть.

— Очевидно, во мне говорят охотничьи инстинкты. Всегда стремишься настигнуть самую неуловимую добычу. Неужели тебе это не ясно?

— Слава Богу, нет! Я еще не лишился разума. Поезжай в деревню, дружище, и приходи в себя на лужайке среди лютиков.

— Тьфу! — Бэкингем вновь отвернулся, пожав плечами.

— Это твои ответ?

— Вот именно! И я тебя не задерживаю!

Этеридж поднялся и положил руку на плечо.

— Если ты остаешься здесь в такое время, то с определенной целью. С какой же?

— С той, которую я обдумывал перед твоим приходом, Джордж. Окончить начатое дело. — И он процитировал переделанные стихи Саклинга note 72:

Коль меня не полюбит,

Заставлю любить ее сам,

Или пусть достается чертям!

Этеридж с отвращением пожал плечами.

— Ты не только безумен, Бакс, но еще и вульгарен, — заметил он. — Я предупредил тебя об опасности и не собираюсь повторяться. Но не могу не выразить удивления, что ты можешь находить удовольствие в…

— Удивляйся, сколько твоей душе угодно! — сердито прервал его герцог. — Возможно, я и в самом деле подходящий объект для удивления. Я сгораю от страсти к женщине, которая отвергла меня с насмешками и презрением! Если бы я мог поверить в ее добродетель, то отступил бы, склонившись перед ее упрямством. Но добродетель актрисы! Это так же невероятно, как снег в пекле! Она просто находит жестокую и извращенную радость, причиняя мучения человеку, которого видит сгорающим от любви к ней!

Сделав небольшую паузу, Бэкингем продолжал с еще большим жаром; его лицо отражало причудливую смесь любви и ненависти, столь часто порождаемую неудовлетворенной страстью.

— Я бы с радостью растерзал негодницу собственными руками и с такой же радостью пошел бы ради ее любви на любую пытку! Вот до какого жалкого состояния довели меня ее уловки!

И герцог в отчаянии бросился в кресло, сжав голову унизанными драгоценностями руками.

После этого взрыва эмоций мистер Этеридж решил, что подобного человека можно только предоставить его судьбе. Откровенно заявив это, он удалился.

Его светлость не делал попыток удержать гостя и остался один в мрачной, заполненной книгами комнате, словно безумец, окруженный разумом и ученостью. Задумываясь над своим положением, он все более негодовал на отказ Бейтса, лишивший его помощника, осуществлявшего исполнение желаний господина.

Герцога отвлекло от мыслей появление лакея, который доложил, что полковник Холлс настоятельно просит видеть его светлость.

Раздраженный Бэкингем собирался ответить отказом.

— Скажите ему…

Но его светлость не кончил фразу, вспомнив полученное три дня назад письмо с мольбой о помощи. Это пробудило в нем идею.

— Погодите! — Герцог облизнул губы и задумчиво прищурился. Постепенно его взгляд просветлел.

— Приведите его, — распорядился он, поднявшись.

Вошел Холлс, сохранивший военную выправку и относительно сносную одежду, хотя выглядевший очень усталым после дня, проведенного в Уоппинге и у ратуши с постоянным чувством преследуемой дичи.

— Надеюсь, ваша светлость простит мне мою назойливость, — неуверенно начал он. — Но мои обстоятельства, бывшие достаточно тяжелыми, когда я писал вам, теперь стали отчаянными.

Бэкингем задумчиво рассматривал гостя. Отпустив лакея, он указал Холлсу на стул, на который тот устало опустился.

Его светлость продолжал стоять, засунув большие пальцы за пояс халата.

— Я получил ваше письмо, — заговорил он любезным тоном. — Судя по моему молчанию, вы решили, что я позабыл о вас, но это не так. Однако, как вы понимаете, помочь такому человеку, как вы, весьма нелегко.

— Особенно теперь, — мрачно заметил Холлс.

— Что вы имеете в виду? — Взгляд герцога внезапно оживился, словно новость обрадовала его.

Холлс откровенно поведал ему о происшедшем.

— Таким образом, ваша светлость понимает, — закончил он, — что мне грозит не только голод, но и виселица.

Его светлость, стоявший неподвижно во время рассказа гостя, отвернулся и задумчиво зашагал по комнате.

— Какая неосторожность для человека в вашем положении, — заметил он наконец, — иметь отношения, пусть даже вполне невинные, с подобным грязным сбродом! Это все равно, что совать голову в петлю.

— Но эти отношения и вправду были невинными. Такер являлся моим старым товарищем по оружию. Ваша светлость были солдатом и понимаете, что это значит. Он в самом деле искушал меня предложениями — я признаю это, так как ему уже ничто не может повредить. Но эти предложения я сразу же отверг.

Его светлость слегка улыбнулся.

— По-вашему, суд вам поверит?

— Едва ли, учитывая то, что мое имя Рэндал Холлс, и что мстительное правительство будет радо любому предлогу, позволяющему вздернуть сына моего отца. Поэтому я и назвал свое положение отчаянным. Я — человек, живущий под тенью виселицы.

— Тс-с! — остановил его герцог. — Не следует употреблять подобные выражения, полковник. Сам ваш тон свидетельствует о нелояльности. К тому же вы не правы. Будь вы и в самом деле верноподданным короля, вам не следовало тогда пренебрегать вашим долгом. Как только вам в первый раз сделали подобное предложение, вы должны были, несмотря на дружбу с Такером, обратиться в суд и сообщить информацию о заговоре.

— Ваша светлость советует мне поступить так, как вы сами никогда бы не поступили на моем месте. Но даже если бы я пошел на это, кто бы мне поверил? Ведь мне не были известны никакие подробности заговора. Я не смог бы ничего доказать. Мое свидетельство оказалось бы против свидетельства Такера, а меня дискредитировало бы уже одно мое имя. Все бы решили, что это с моей стороны всего лишь дерзкая попытка заслужить благоволение властей, которая при помощи изощренных толкований закона могла бы в итоге оказаться обращенной против меня. Так что мне в любом случае следовало оставаться в стороне.

— Я не сомневаюсь в ваших словах, — любезно произнес герцог, — и, видит Бог, понимаю ваши затруднения и грозящую вам опасность, которую мы должны устранить прежде всего. Вам необходимо решиться на то, что было нужно сделать уже давно, — предстать перед правосудием и откровенно изложить вашу историю, как вы только что изложили ее мне.

— Но ваша светлость сами сказали, что мне не поверят!

Бэкингем прекратил шагать по комнате и улыбнулся.

— Не поверят одному вашему слову. Но если какое-нибудь лицо, обладающее высоким положением и властью, поручится за вас, то вам едва ли осмелятся не поверить. Дело будет прекращено, и более не возникнет вопросов о каких-либо обвинениях.

Холлс уставился на него, боясь верить услышанному.

— Ваша светлость имеет в виду, что… что сделает это для меня?

Улыбка его светлости стала еще шире и любезнее.

— Ну конечно, друг мой! Это необходимо, дабы впоследствии нанять вас на службу, что я и намереваюсь сделать.

— Ваша светлость! — Холлс вскочил на ноги. — Как мне отблагодарить вас?

Герцог знаком велел ему сесть.

— Вскоре я сообщу вам это, друг мой. Есть одно условие. Я буду вынужден просить вас исполнить определённое поручение.

— Вашей светлости достаточно только назвать его!

Бэкингем снова окинул его внимательным взглядом.

— Вы упоминали в вашем письме, что готовы на любую службу?

— Да, упоминал и подтверждаю это сейчас.

— Отлично! — Герцог подошел к стене, уставленной книгами, и вернулся назад. — Мой друг, должен признаться, что ваше отчаяние мне на руку. Мы оба в отчаянном положении, хотя и по-разному, но во власти каждого из нас принести пользу другому.

— Если бы я мог в это поверить!

— Можете. Остальное зависит от вас. — Помолчав, герцог продолжил как бы полушутя:

— Не знаю, сколько в вас после всех скитаний и невзгод осталось щепетильности — того, что обычно именуется честностью?

— Столько, что вашей светлости не стоит принимать это во внимание, — ответил Холлс, как бы смеясь над самим собой.

— Очень хорошо. Но тем не менее, поручение может показаться вам отвратительным.

— Сомневаюсь. Однако, если оно покажется мне таковым, то я прямо скажу вам об этом, хотя сейчас, видит Бог, мне не приходится быть разборчивым.

Герцог кивнул. Возможно, вследствие колебаний относительна предложения, которое он намеревался сделать Холлсу, его поведение стало более властным. Казалось, будто вельможа приказывает лакею.

— Поэтому я вас и предупредил. Если вы захотите сказать мне об этом, то скажите прямо, без лишнего пафоса, не изображая из себя Бобадила note 73, Пистоля note 74 или другого голодранца-бретера. Просто скажите «нет» и избавьте меня от болтовни об оскорбленной добродетели.

Несколько секунд Холлс молча смотрел на герцога, удивленный его тоном. Затем он усмехнулся.

— Мне было бы странно узнать, что у меня еще осталась добродетель, которую можно оскорбить.

— Тем лучше, — заявил герцог. Придвинув стул, он сел, глядя на Холлса. — В жизни вам, несомненно" приходилось играть много ролей, полковник Холлс?

— Бесчисленное множество.

— А вы когда-нибудь играли роль… сэра Пандара Троянского note 75?

Бэкингем пристально наблюдал за гостем, ожидая увидеть на его лице признаки понимания. Но классическое образование полковника, явно оставляло желать лучшего.

— Никогда о нем не слышал. А в чем состоит его роль?

Его светлость не дал прямого ответа, решив зайти с другого конца.

— А о Сильвии Фаркуарсон вы слышали?

— О Сильвии Фаркуарсон? — переспросил полковник. — Имя кажется мне знакомым. Ах да! Это та самая леди в портшезе, которую ваша светлость спасли в Полс-Ярде в день, когда мы встретились. Я слышал, как тогда упоминали ее имя. Но какое она имеет отношение к нам?

— Думаю, что имеет, если только звезды не лгут. А звезды не лгут никогда, оставаясь неизменно правдивыми в этом непостоянном и лживом мире. Я уже говорил вам, что они предсказали нашу встречу и то, что она окажется важной для нас обоих. Эта важность, друг мой, заключена именно в мисс Сильвии Фаркуарсон.

Он встал, наконец отбросив сдержанность, и в его приятном голосе послышалось эмоциональное напряжение.

— Вы видите во мне человека, обладающего большой властью и могущего использовать ее на благо и во зло. Однако в жизни существуют несколько вещей, которые я желаю, но не в состоянии получить. Одна из них — Сильвия Фаркуарсон. Своим притворным целомудрием эта девчонка доводит меня да исступления. Здесь мне и требуется ваша помощь.

Герцог умолк. Полковник уставился на него расширенными глазами, на его впалых щеках появился легкий румянец.

— Ваша светлость едва ли сказали достаточно, — холодно заметил он.

— Вы олух! Что я могу сказать еще? Неужели вам не ясно, что я должен положить конец этой ситуации, сломить мнимую добродетель, которая помогает этой шлюшке отталкивать меня?

Холлс усмехнулся.

— Это я хорошо понял. Что мне непонятно, так это моя роль? Быть может, ваша светлость выскажется яснее?

— Яснее? Ну что ж, я хочу, чтобы ее похитили для меня.

Они сидели, молча глядя друг на друга. Герцог тщетно пытался увидеть на бесстрастном лице полковника отношение к его предложению. Наконец Холлс презрительно скривил губы.

— Но в таких делах широкий опыт вашей светлости послужит вам лучше, чем я.

Возбужденный герцог понял его буквально, не почувствовав сарказма.

— Мой опыт понадобится, чтобы руководить вами.

— Понятно, — промолвил Холлс.

— Я объясню вам подробнее, в чем должна состоять ваша служба.

И Бэкингем сообщил ему о доме на Найт-Райдер-Стрит, который он теперь велел снять Холлсу. Сделав это, полковнику следует быть готовым доставить туда девушку вечером в следующую субботу, после последнего представления в Герцогском театре.

— Возьмите столько людей, сколько вам нужно, — закончил герцог, — и вам не составит труда подстеречь ее портшез, когда она будет возвращаться домой. Дальнейшие подробности мы обсудим, если вы согласитесь принять это поручение.

Полковник побагровел, чувствуя отвращение. Не справившись с гневом, он вскочил, глядя в глаза знатному развратнику, осмелившемуся хладнокровно сделать ему подобное предложение.

— Боже мой! — воскликнул Холлс. — Неужели ваши пороки ведут вас, как собака слепого?

Герцог отступил перед внезапной угрозой, прозвучавшей в голосе его гостя, сразу же облачившись в мантию высокомерия.

— Я предупреждал вас, что не потерплю никакого героического пафоса, и чтобы вы не разыгрывали передо мной Бобадила. Вы просили у меня службы. Я объяснил вам, каким образом могу вас использовать.

— Службы? — задыхаясь от гнева, переспросил Холлс. — Разве это служба для джентльмена?

— Может быть, и нет. Но джентльмену, стоящему в тени виселицы, не следует быть слишком щепетильным.

Краска схлынула с лица полковника, в его глазах вновь появилось загнанное выражение. Герцог с трудом сдержал смех при виде того, как подействовало на гостя мрачное напоминание.

— Вы должны понять, полковник Холлс, что нельзя играть на расстроенной лютне. Вас возмущает пустячная услуга, которую я прошу мне оказать, хотя в обмен я предлагаю обеспечить ваше будущее. Вы сослужите службу не только мне, но и себе. Выполните мое поручение, и я ручаюсь, что не забуду о вас.

— Но это… это… — запинаясь, возразил Холлс. — Это задача для разбойников с большой дороги!

Герцог пожал плечами.

— Стоит ли беспокоиться о характеристиках? — Он снова изменил тон. — Выбор за вами. Фортуна протягивает вам в одной руке золото, а в другой веревку. Я не навязываю вам решение.

Холлс разрывался между страхом и чувством чести. Он уже ощущал петлю на своей шее, видел, как его никчемная жизнь находит достойное завершение в Тайберне note 76. Страх диктовал ему согласиться. Но его удерживали давние идеи, некогда вдохновившие его честолюбие и заставлявшие хранить честь незапятнанной. Смятенные мысли вызвали перед его глазами образ Нэнси Силвестер — такой, какой он видел ее в последний раз, выглядывающей из окна. Холлс представил себе стыд и ужас, отразившиеся на ее лице, если бы она узнала о гнусном деле, порученном ему — тому, кто гордо обещал завоевать для нее весь мир. Этот образ много раз за прошедшие годы удерживал его от искушения.

— Думаю, что я пойду своей дорогой, — промолвил полковник, поворачиваясь, чтобы уходить.

— И вам известно, куда она ведет? — осведомился герцог.

— Меня это заботит не более, чем яблочный огрызок.

— Как вам будет угодно.

Холлс молча поклонился и направился к двери, еле волоча ноги Голос герцога остановил его вновь.

— Холлс, вы дурак.

— Это я давно знаю. Я был дураком, спасая вашу жизнь, а вы платите мне, как и следует платить дураку.

— Вы сами выбрали способ оплаты.

Видя, что Холлс все еще колеблется, герцог приблизился к нему, понимая, что если он не сможет сделать из полковника столь необходимое ему орудие, то найти еще кого-нибудь на эту роль будет нелегко. Поэтому Бэкиигем решил еще раз попытаться переубедить гостя, который явно не был тверд в своем решении. Он дружески положил руку на плечо Холлса, а тот, сжавшись под его прикосновением, не мог догадаться, что герцог, стремившийся превратить его в свое орудие, сам являлся слепым орудием судьбы, прокладывавшим путь к ее неведомым целям.

Пока герцог убеждал полковника, искушая обещаниями и пугая неминуемыми последствиями его отказа, Холлс задумался вновь.

Были ли его руки такими чистыми, жизнь такой непорочной, а честь такой незапятнанной, что он должен шарахаться от предлагаемой подлости, рискуя оказаться повешенным и четвертованным? К тому же объектом этой подлости является всего лишь театральная потаскушка, которая разжигает страсть герцога, надеясь, в конце концов, извлечь из нее как можно больше прибыли. Герцог, устав от ее уверток и капризов, решил поскорее закончить игру. Так обрисовал ситуацию сам Бэкингем, и у Холлса не было причин не верить. его словам. Девушка была актрисой и, следовательно, шлюхой. Пуританское презрение к театру и его обитателям — наследие времен республики — не позволяло ему в этом сомневаться. Будь она знатной леди и добродетельной женщиной, тогда другое дело.

Конечно, участие в подобном предприятии — невероятная гнусность, чтобы избежать которой, можно даже пойти на смерть. Но если объект его сам по себе достаточно гнусен, то, выходит, все дело в оскорблении его солдатской чести? То, что от него требовали, было достойно наемного головореза. Но разве быть повешенным не менее низко? Неужели он должен кончить жизнь на веревке ради девки с театральных подмостков, которую даже не знает?

Бэкингем прав. — он был дураком. Был им всю жизнь, оставаясь щепетильным в малом и легкомысленным в великом. А теперь из-за ничтожной сделки с совестью он намерен расстаться с жизнью!

Резко обернувшись, Холлс посмотрел в лицо герцогу.

— Ваша светлость, — хрипло произнес он, — можете мною располагать.