Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Скарамуш - Одураченный Фортуной

ModernLib.Net / Исторические приключения / Сабатини Рафаэль / Одураченный Фортуной - Чтение (стр. 4)
Автор: Сабатини Рафаэль
Жанр: Исторические приключения
Серия: Скарамуш

 

 


Прежде всего, Такер предложил полковнику поразмыслить о том, в какое состояние повергло страну правление расточительного, развратного, мстительного и бесчестного короля. Начав с нарушения билля об амнистии, он шаг за шагом воссоздал картину растущей тирании в течение пяти лет после реставрации Карла II, представляя каждое ее проявление со своей точки зрения, враждебной, но достаточно точной. Коснувшись войны, в которую вовлекли страну, Такер показал, как она была спровоцирована и стала возможной в результате легкомыслия и преступного пренебрежения военно-морским флотом, который Кромвель оставил столь мощным. На царящие при дворе возмутительные нравы он обрушился с бешенством истинного пуританина.

— Мы положим этому конец, — твердо заявил он. — Уайт-холл будет очищен от Карла Стюарта и от его шлюх, сводников, фаворитов. Их вышвырнут в навозную кучу, в Англии восстановят республику, а разумное и честное правительство позволит англичанам гордиться своей страной.

— Боже мой, Нед, ты просто спятил! — Холлс был в ужасе от оказанного ему доверия.

— Ты имеешь в виду риск? — Такер мрачно улыбнулся. — Эти вампиры уже вырвали кишки у лучших людей, стоявших за правое дело, а если нас постигнет неудача, то пускай они делают со мной то же самое. Но мы не проиграем. Наши планы отлично продуманы и уже начали осуществляться под руководством человека, находящегося в Голландии — я пока не буду называть тебе его имя, но вскоре оно станет дорого всем честным людям. Час близится. Наши агенты действуют повсюду, возбуждая народный гнев и направляя его в нужное русло. Само небо послало нам в помощь чуму, чтобы посеять ужас в сердцах людей и заставить их подумать, не является ли болезнь наказанием за пороки, которыми позорят Англию ее правители. Проповедник, которого ты сегодня видел на ступенях собора Святого Павла, — один из этих агентов. Он делает отличную работу, бросая семя в плодородную почву. Скоро наступит время богатого урожая!

Он сделал паузу и устремил на пораженного ужасом друга взгляд, в котором сверкал фанатичный огонь.

— Твоя шпага пребывает в праздном состоянии, Рэндал, и ты ищешь для нее работы. Перед тобой служба, которая принесет тебе честь. Это служба республике, за которую ты сражался в былые дни, и она нацелена на врагов, из-за которых в Англии нет места таким людям, как ты. Ты будешь драться не только за себя, но и за тысячи тебе подобных. И твоя родина этого не забудет! Мы нуждаемся в таких шпагах, как твоя. Обещаю тебе сразу же и службу, и карьеру. Олбемарл просто отделался от тебя, посулив место, которое приберегут для очередного сводника при дворе Карла Стюарта. Я открыл тебе сердце, несмотря на риск. Что ты мне ответишь?

Холлс поднялся. По его лицу было видно, что он принял решение.

— То, что я уже тебе сказал. Я наемник. Я не создаю правительств, а служу им. Никакая цель в мире не может вызвать у меня энтузиазма.

— Все же ты вернулся в Англию, чтобы служить ей в час нужды.

— Потому что больше мне было некуда деться.

— Отлично! Я нанимаю тебя за твою цену, Рэндал, — не потому, что поверил тебе, а дабы избежать споров. Вернувшись на родину, ты нашел все двери, в которые рассчитывал войти, закрытыми перед тобой. Что же ты собираешься делать? Ты называешь себя наемником и утверждаешь, что в твои намерения входит лишь бездушная служба твоему нанимателю. Я готов представить тебя хозяину, который гарантирует тебе богатое вознаграждение. Так как для тебя все службы одинаковы, пускай мне ответит наемник.

Такер тоже встал, протянув руку. Полковник несколько секунд молча смотрел на него, затем улыбнулся.

— Какой адвокат пропал в тебе, Нед! — заметил он. — Ты придерживаешься сути дела, но опускаешь то, что не идет тебе на пользу. Наемник служит правительству in esse note 44, служба правительству in posse note 45 — занятие для энтузиастов, а во мне уже более десяти лет нет ни капля энтузиазма. Устанавливайте ваше правительство, и я охотно предоставлю свою шпагу к вашим услугам. Но не проси меня ставить голову в игре в приведение к власти этого правительства, ибо голова — это все, что у меня осталось.

— Если ты не хочешь сражаться во имя любви к свободе, то почему не желаешь сражаться из ненависти к Стюартам, чья мстительность не позволяет тебе зарабатывать на хлеб?

— Ты преувеличиваешь. Хотя многое из сказанного тобой — правда, я все еще не отчаялся получить помощь от Олбемарла.

— Ты безумный слепец! Говорю тебе, что в скором времени Олбемарл не сможет помочь даже самому себе, не то что кому-то другому.

Холлс собирался заговорить, но Такер жестом остановил его.

— Не отвечай мне теперь. У нас есть несколько дней. Подумай над тем, что я тебе сказал, и если через некоторое время ты не получишь вестей из Уайт-холла о выполнении этого пустого обещания, то, возможно, взглянешь на вещи по-другому и поймешь, в чем заключаются твои интересы. Тогда не забудь, что мы нуждаемся в опытных солдатах так же, как и в предводителях, и всегда радушно тебя примем. Помни также, будучи наемником, каким ты себя представляешь, что теперешние предводители останутся таковыми и когда задача будет выполнена, разумеется, с соответствующим жалованием. А пока что, Рэндал, садись, и давай поговорим о других делах, а то бутылка еще не опустела даже наполовину.

Возвращаясь в сумерках домой, полковник изумлялся опасной откровенности Такера, который доверился ему в отчаянном деле, полагаясь только на его слово и, очевидно, все еще считая его надежным человеком, каковым он уже давно перестал быть. Однако размышления несколько умерили его удивление. Такер не сообщил ему никаких фактов, разоблачение которых могло бы серьезно повредить заговорщикам. Он не назвал никаких имен — только смутно упомянул о пребывающем в Голландии руководителе, которым, как догадывался полковник, был Элджернон Сидни note 46, находившийся вне пределов досягаемости Стюартов. Что же такого Такер поведал ему еще? Что существует серьезное движение, поставившее целью свергнуть династию Стюартов и восстановить республику? Допустим, Холлс сообщит об этом властям — что тогда? Он ведь не сумеет назвать ни одного имени, кроме Такера, а о нем сможет сказать лишь то, что тот поведал ему эту историю. Для правосудия слова Такера окажутся не менее весомыми, чем слова Холлса, а если начнут выяснять прошлое полковника, то в опасности окажется он, а не Такер.

Выходит, Такер не был так уж простодушен и доверчив, как предполагал Холлс. Полковник посмеялся над собственной простотой и при мысли о сделанном ему предложении. Конечно, он в отчаянном положении, но все же не настолько. Холлс с нежностью погладил свою шею. Он не испытывал желания ощутить наброшенную на нее петлю. Не собирался он и терять надежду из-за слов, сказанных Такером об Олбемарле (разумеется, для подкрепления собственных аргументов). Чем больше Холлс думал об этом, тем сильнее убеждал себя в. искренности и добрых намерениях герцога.

Глава шестая. МИСТЕР ЭТЕРИДЖ ПРОПИСЫВАЕТ

Вернувшись в «Голову Павла» после опасной беседы с Такером, полковник застал в гостинице необычное возбуждение. Общая комната была переполнена, что не было странным само по себе, однако вызывали удивление разгоряченные выкрики обычно тихих и спокойных торговцев. Миссис Куинн внимала непривычно пронзительному голосу своего поклонника, продавца книг Коулмена, и ее круглое красное лицо, которое полковник всегда видел расплывшимся в притворно добродушной улыбке, было торжественным и в то же время несколько утратившим природный румянец. Рядом суетился буфетчик, смахивающий деревянным ножом со стола воображаемые объедки в качестве предлога для того, чтобы оставаться поблизости. Хозяйка была настолько взволнована, что не делала ему выговоров за явное подслушивание.

При этом миссис Куинн все же бросала украдкой взгляды на полковника, пробиравшегося сквозь всеобщую суматоху с присущим ему невозмутимым высокомерием, которое ее так восхищало. Вскоре она последовала за ним в маленькую приемную, где нашла его небрежно развалившимся на его излюбленном сиденье у окна и отложившим в сторону шпагу и шляпу. В данный момент он набивал трубку табаком из свинцовой табакерки.

— Господи, полковник! Какие ужасные новости! — воскликнула хозяйка.

Холлс вопросительно поднял брови.

— Вы слышали, что говорят в городе? — продолжала миссис Куинн.

Он покачал головой.

— Не слышал ничего страшного. Я встретил старого друга и провел с ним три часа, а больше ни с кем не говорил. Так в чем же состоят ваши новости?

Но миссис Куинн нахмурилась, устремив на постояльца внимательный взгляд круглых голубых глаз. Полковник Холлс встретил старого друга. Казалось, ничто в этих словах не могло возбудить беспокойство. Но миссис Куинн постоянно тревожилась, что полковнику помогут твердо стать на ноги и тем самым лишиться зависимости от нее. Ловко выведав у него подробности разговора с Олбемарлом, она поняла, что с той стороны он вряд ли может рассчитывать на скорую поддержку. От него попросту отделались неопределенным обещанием, а миссис Куинн обладала достаточным опытом, чтобы не беспокоиться по такому поводу. Она бы отбросила все сомнения, вступив с полковником в отношения, которых добивалась, однако тот не обнаруживал никакого желания идти ей навстречу. Тем не менее, миссис Куинн была слишком искусной охотницей, чтобы вспугивать дичь преждевременным и слишком прямым нападением.

Единственной причиной, способной побудить ее и подобным неосторожным действиям, могло стать какое-нибудь неожиданное обстоятельство. Поэтому упоминание о старом друге, с которым ее постоялец провел три часа в интимной беседе, смутно встревожили достойную хозяйку. Миссис Куинн собралась расспросить об этом друге подробнее, но Холлс настойчиво повторил:

— В чем же состоят новости?

Серьезность упомянутых новостей выветрили из головы хозяйки тревожные мысли.

— Чума появилась в городе — в доме на Бйрбайндер-Лейн. Ее занес туда француз, который жид на Лонг-Эйкр и съехал оттуда, узнав о случаях болезни по соседству. Но этот несчастный оказался уже зараженным и, не спасши себя, принес чуму к нам.

Полковник подумал о Такере и его агентах, сеющих панику.

— Возможно, это не правда, — предположил он.

— Правда, вне всякого сомнения! Об этом рассказывал сегодня проповедник на ступенях собора Святого Павла. Сначала люди ему не верили, а потом пошли на Бирбайндер-Лейн и увидели, что дом заперт и оцеплен солдатами, посланными лорд-мэром. Говорят, сэр Джон Лоренс отправился в Уайт-холл, чтобы получить приказы о мерах, которые должны помешать распространению болезни. Собираются закрыть театры и другие места, где скапливается много народу; значит, возможно, таверны и столовые. Что же мне тогда делать?

— До этого едва ли дойдет, — успокоил хозяйку Холлс. — Люди ведь должны есть и пить, иначе они умрут с голоду, а это ничем не лучше чумы,

— Будьте уверены. Но никто об этом не подумал, когда всех внезапно обуяла богобоязненность. Народ ведь уверен, что чума — наказание за грехи двора. И надо же этому случиться в такое время, когда голландский флот собирается атаковать наши берега!

Почувствовав угрозу своему безбедному существованию, миссис Куинн обнаружила изрядную словоохотливость, рассуждая на темы болезней и пороков общества, коих она прежде никогда не касалась.

Сообщенные ею новости были достаточно правдивы. Лорд-мэр в данный момент находился в Уайт-холле, требуя принятия срочных мер против распространения эпидемии, одной из которых являлось немедленное закрытие театров. Но так как сэр Джон Лоренс не настаивал на закрытии церквей, служивших не менее опасными местами скопления народа, то при дворе решили, что он — орудие пуритан, стремившихся сделать на чуме капитал. Кроме того, наказание, по всей вероятности, обрушится лишь на бедные кварталы и низшие классы. Небеса не могут быть столь неразборчивыми, чтобы позволить болезни поражать представителей высшего общества,

К тому же в Уайт-холле беспокоились о другом: пошли слухи, что голландский флот вышел в море, и этого оказалось достаточным, чтобы занять все внимание столпов нации, следовавших в обычное время по стопам их обожающего удовольствия короля. Значительное количество упомянутых столпов было озабочено и личными неприятностями в связи с войной и флотом. Из них в наиболее раздраженном состоянии пребывал его светлость герцог Бэкингем, обнаруживший прискорбное пренебрежение со стороны нации тем фактом, что он проделал долгий путь из Йоркшира note 47, где он был лорд-лейтенантом (Т. е. главой судебной и исполнительной власти в графстве.), дабы предложить ей свои услуги в час нужды.

Герцог потребовал командования большим кораблем, не сомневаясь, что его ранг и его таланты дают ему полное основание претендовать на это. Что подобное требование будет встречено отказом, ему и в голову не приходило. Тем не менее, именно это и произошло. Против Бэкингема сработали два обстоятельства. Первое состояло в том, что герцог Йоркский терпеть его не мог и не упускал случая унизить; второе — что тот же герцог Йоркский, будучи лорд-адмиралом флота, не желал попусту рисковать. Существовало много хороших постов, на которые не допускались способные моряки, уступая дорогу аристократии. Но командование крупным военным кораблем не относилось к их числу.

Бэкингему предложили бриг. Учитывая, что предложение исходит от брата короля, он не стал выражать возмущение в эпитетах, которых требовала его горячая кровь, но сделал все, чтобы подчеркнуть свое презрение. Герцог отказался от брига и записался добровольцем на флагманский корабль. Однако здесь сразу же возникли новые сложности. В качестве тайного советника Бэкингем имел право места и голоса во всех военных советах, где он мог принести еще больший вред, чем на капитанском мостике самого большого корабля. Вновь натолкнувшись на противодействие герцога Йоркского, Бэкингем в бешенстве покинул Портсмут и отбыл в Уайт-холл жаловаться. Веселый монарх мог бы стать на сторону красивого повесы, мастерски владевшего искусством получать от жизни все возможные радости, но о выборе между Бэкингемом и родным братом не могло идти речи. Так что здесь и Карл оказался бессилен.

Бэкингем остался при дворе холить свою досаду и обрести в итоге кружной путь в странную историю полковника Рэндала Холлса. Как вам известно, его светлость обладал весьма буйным темпераментом, который в то время, хотя он и приближался к сорокалетию, ничуть не утратил своей живости. Такие натуры всегда быстро находят утешение. Очень скоро герцог устремился к новой, куда менее достойной цели, забыв не только о недавнем унижении, но даже о том, что его страна пребывает в состоянии войны. Драйден note 48 описал его одной строкой: «Готов на все, но лишь вначале». Эта фраза кратко, но емко характеризует таланты и характер герцога.

Его друг Джордж Этеридж, еще один одаренный повеса, год назад внезапно прославившийся комедией «Комическое отмщение», оглушил Бэкингема похвалами красоте и способностям недавно открытой, но уже широко известной актрисы Сильвии Фаркуарсон. Сначала Бэкингем посмеивался над энтузиазмом приятеля.

— Стоит ли тратить красноречие на описание девки с театральных подмостков? — позевывая, говорил он. — Для человека твоих дарований, Джордж, ты кажешься просто неоперившимся юнцом.

— Желая меня упрекнуть, ты мне льстишь, — рассмеялся Этеридж. — Казаться юнцом, несмотря на годы, это знак величия. Любимцы богов вечно молоды и умирают молодыми, каков бы ни был их возраст.

— Если ты пускаешься в парадоксы, то помоги мне Господь!

— Никаких парадоксов. Так как любимцы богов никогда не стареют, — пояснил Этеридж, — они не страдают от пресыщения, подобно тебе.

— Возможно, ты прав, — мрачно признал его светлость. — Пропиши мне тонизирующее.

— Я это и делаю, прописывая тебе Сильвию Фаркуарсон из Герцогского театра.

— Тьфу! Актриса! Размалеванная кукла! Лет двадцать назад твой рецепт еще мог бы пойти мне на пользу.

— Следовательно, ты признаешь, что стареешь. Но клянусь тебе, что мисс Фаркуарсон не размалеванная кукла, а воплощение красоты и таланта.

— То же самое я слышал о многих, которые, как оказывалось, не обладают ни тем, ни другим.

— И к тому же она добродетельна.

Бэкингем уставился на друга, широко открыв глаза,

— Как это может быть? — осведомился он.

— Это основной компонент моего лекарства.

— Но существует ли он в действительности, или ты еще более неоперившийся юнец, чем я думал? — спросил Бэкингем.

— Пойди и посмотри сам, — предложил мистер Этеридж.

— Добродетель невидима, — возразил Бэкингем.

— В отличие от красоты, она отражается во взгляде наблюдателя — поэтому, Бакс, ты никогда ее и не видел.

В конце концов, его недовольная светлость позволил отвести себя в Герцогский театр на Линкольнс-Инн-Филдс. Он пришел презирать, но остался восхищаться. Вы уже знаете со слов болтливого мистера Пеписа, как герцог-литератор, обращаясь из ложи к своему компаньону и всей публике, громко объявил, что не даст своей музе отдыха, пока не напишет пьесу, где будет иметься роль, достойная выдающихся талантов мисс Фаркуарсон.

Слова герцога передали актрисе, которая не осталась к ним равнодушной. Сильвия Фаркуарсон пока не чувствовала себя достаточно твердой в одеянии славы, внезапно наброшенном на нее. Оставаясь неиспорченной, она еще не могла снисходительно воспринимать подобные возгласы, как всего лишь должную оценку ее дарования. Похвала одного из великих мира сего, который был не только веселым собутыльником короля, но и выдающимся писателем, являлась для нее кульминацией в серии недавних триумфов.

Это подготовило Сильвию Фаркуарсон к последовавшему вскоре визиту Бэкингема в актерскую уборную. Представленная мистером Этериджем, с которым она уже была знакома, девушка робко стояла перед взглядом высокого элегантного герцога.

В своем золотистом парике Бэкингем выглядел не больше чем на тридцать лет, несмотря на суровые детские и юношеские годы. К тому же он еще не приобрел тучности, которая заметна при взгляде на портрет, созданный несколькими годами позже сэром Питером Лели note 49. С его продолговатыми синими глазами под безупречной линией бровей, прекрасной формы носом и подбородком, насмешливым и чувственным ртом герцог всё еще оставался одним из самых красивых мужчин при дворе Карла II. Его осанка и движения отличались поразительным изяществом, привлекая к себе всеобщее внимание. И тем не менее, Бэкингем с первого взгляда инстинктивно не понравился мисс Фаркуарсон, ощутившей под привлекательным внешним обликом нечто зловещее. Она внутренне сжалась и слегка покраснела под оценивающим взглядом красивых глаз, проникавшим, казалось, слишком глубоко, хотя разум и честолюбие возражали против этой инстинктивной неприязни.

Одобрение Бэкингема имело солидный вес и могло существенно поддержать ее на трудном пути к высотам, который она начала успешно преодолевать. К такому человеку нужно было отнестись с вниманием и предупредительностью, несмотря на все внутренние предубеждения.

Со своей стороны герцог, уже плененный красотой и грацией мисс Фаркуарсон на сцене, еще сильнее восхищался этими качествами, находясь в непосредственной близости от нее. Румянец, появившийся на щеках девушки под его пристальным взглядом, усиливал ее очарование, заставляя поверить кажущимся не правдоподобными утверждениям Этериджа о ее добродетели. Робость и простодушная улыбка могли быть притворными, но краску смущения не вызовешь по собственному желанию.

Его светлость низко поклонился; при этом локоны его золотистого парика свесились вперед, словно уши спаниеля.

— Мадам, — сказал он, — мне следовало бы поздравить вас, не будь у меня больше оснований поздравлять себя с лицезрением вашей игры, а еще более того лорда Орри — автора пьесы, в которой вы так блистали. Его я не только поздравляю, но и испытываю к нему зависть, и это губительное чувство мне удастся победить, лишь написав для вас роль столь же великолепную, как его Екатерина. Вы улыбаетесь?

— Из чувства признательности за обещание вашей светлости

— Интересно, — продолжал Бэкингем, прищурив глаза и слегка улыбаясь, — вы говорите правду или считаете, что я хвастаюсь, и что выполнение этого обещания вне пределов моих возможностей? Признаюсь, что пока я не увидел вас на сцене, так оно и было. Но вы сделали это возможным, дорогая.

— Если так, то я и вправду достойна своей публики, — ответила она со смехом, как бы сводящим на нет цветистый комплимент.

— Так же, как я надеюсь оказаться достойным вас, — промолвил герцог.

— Автор пьесы всегда достоин своих лучших марионеток.

— Да, но он редко получает то, что заслужил.

— У тебя, Бакс, возможно, есть причины для подобных жалоб, — усмехнулся Этеридж. — А у меня — другое дело.

— Конечно, Джордж, — кивнул его светлость, возмущаясь тем, что его прервали. — Ты — редкое явление, так как всегда находишь лучшее, чем того заслуживаешь, а я нашел это только теперь. — И он бросил красноречивый взгляд на мисс Фаркуарсон, как бы объясняя свои слова.

Когда они наконец ушли, чувство радостного возбуждения покинуло девушку. Она не могла объяснить, почему, но одобрение герцога Бэкингема больше ее не волновало. Сильвия почти что желала, чтобы его и вовсе не было, поэтому когда дружелюбно улыбающийся Беттертон явился поздравить актрису с успехом, он застал ее печальной и задумчивой.

Этеридж, в свою очередь, нашел задумчивым герцога, когда они вдвоем ехали назад в Уоллингфорд-Хаус.

— Похоже, мое лекарство пришлось тебе по вкусу, — улыбаясь, заметил он. — При продолжительном приеме оно может даже отчасти вернуть тебе потерянную молодость.

— Меня интересует лишь то, — отозвался Бэкингем, — почему ты прописал это лекарство мне, а не себе.

— Я — воплощенное самопожертвование, — заявил Этеридж. — Кроме того, она не для меня, хотя я на десять лет тебя моложе, столь же красив и почти так же лишен щепетильности. Девушка слишком целомудренна, а с такими я никогда не умел справляться. Для этого требуется специальное обучение.

— Ну что ж, — заметил Бэкингем. — Тогда мне придется этим заняться.

И он приступил к делу со всем рвением человека, любящего обучение необычным предметам.

С тех пор герцог ежедневно присутствовал в ложе театра на Линкольнс-Инн-Филдс и ежедневно посылал мисс Фаркуарсон в знак восхищения цветы и конфеты. Он намеревался прибавить к ним драгоценности, но более разумный Этеридж удержал его от этого.

— Ne brusquez pas l'affaire note 50, — посоветовал он. — Ты испугаешь ее своей стремительностью и все испортишь. Такая победа требует долгого терпения.

Его светлость, вняв совету, принудил себя быть терпеливым и сдерживал свой пыл, соблюдая предельную осторожность во время ежедневных визитов, наносимых им мисс Фаркуарсон после спектакля. Герцог ограничивался выражением восхищения искусством актрисы, и если касался ее красоты и изящества, то лишь в связи с ее игрой, что как бы оправдывалось его намерением написать для нее роль.

Таким образом Бэкингем пытался усыпить бдительность девушки и отравить ее чувства сладостным ядом лести, обсуждая с ней пьесу, которую он собирался написать, и которая, по его словам, должна обессмертить и его, и ее, а следовательно, объединить их навеки. Это предложение духовной связи между двумя видами искусств, должной даровать жизнь будущей пьесе, казалось столь далеким от всего личного и материального, что мисс Фаркуарсон в итоге проглотила приманку, которой его светлость придал весьма привлекательную форму. Тема его пьесы, сообщил он, бессмертная история Лауры и Петрарки note 51, изложенная во всем блеске старой итальянской драмы. Приложив старания, герцог представил девушке набросок первого акта, не лишенный лирического очарования.

В конце недели Бэкингем заявил, что первый акт уже написан.

— Я трудился дни и ночи, побуждаемый вдохновением, которое внушили мне вы. Оно так велико, что я должен считать это сочинение скорее вашим, чем моим, особенно если вы отметите его печатью своего одобрения, — сказал герцог, словно речь шла о заранее решенном деле. — Когда вы позволите прочесть его вам?

— Быть может, лучше прочесть всю пьесу, когда ваша светлость закончит ее, — предположила девушка.

Судя по выражению лица, герцог был поражен ужасом.

— Закончу, не зная, обрела ли она форму, соответствующую вашим пожеланиям? — воскликнул он.

— Но дело не в моих пожеланиях, ваша светлость…

— Тогда в чем же? Разве я не пишу пьесу специально для вас, побуждаемый к этому вашим искусством? Могу ли я доводить ее до конца, терзаемый сомнениями, сочтете ли вы ее достойной вашего таланта? По-вашему, пьеса менее важна, чем одежда? Разве она не является одеянием для души? Нет, чтобы продолжать работу, мне требуется ваша помощь. Я должен знать, нравится ли вам первый акт, соответствует ли моя Лаура вашим дарованиям, и обсудить с вами дальнейший план пьесы. Поэтому я снова спрашиваю и во имя священного дела искусства умоляю не отказывать мне: когда вы выслушаете то, что я уже написал?

— Ну, коль скоро ваша светлость оказывает мне такую честь, то когда вам будет угодно.

Преклонение перед ее талантом, испытываемое человеком столь одаренным и занимающим такое высокое положение, бывшим на короткой ноге с королями и принцами, было настолько лестным, что подавило, по крайней мере, временно, последние потуги интуиции Сильвии Фаркуарсон, предупреждающей ее против этого блистательного джентльмена. За неделю их отношения стали вполне дружескими, а его поведение оставалось безупречным и почтительным, поэтому она решила, что при первой встрече инстинкт обманул ее.

— Когда мне будет угодно? — переспросил Бэкингем. — Это великая честь для меня! Ну, скажем, завтра?

— Если ваша светлость считает это удобным и принесет с собой первый акт…

— Принесу с собой? — Герцог поднял брови и скривил губы, окидывая взглядом тусклую уборную. — Надеюсь, вы не предлагаете мне, дитя мое, читать пьесу здесь? — И он засмеялся, словно отметая подобное предложение.

— А где же тогда? — спросила девушка, слегка сбитая с толку.

— Где же, как не у меня в доме? Какое иное место может для этого подойти?

— О! — испуганно воскликнула мисс Фаркуарсон. Инстинктивная тревога овладела ею снова, побуждая ее извиниться и отказаться от этого намерения. Но разум победил инстинкт. Было бы глупо обижать герцога отказом. Это выглядело бы оскорбительным, так как предполагало бы недоверие, а она вовсе не желала оскорблять его.

Бэкингем сделал вид, что не замечает тревоги в голубых глазах девушки и молча ожидал ответа, который последовал после минутной паузы.

— Но… у вас в доме… Что подумают обо мне, ваша светлость? Прийти к вам одной…

— Дитя мое! — прервал ее" герцог с мягким упреком в голосе. — Неужели вы считаете, что я способен с такой легкостью предоставить вас в качестве пищи для грязных городских сплетен? Прийти одной? Успокойтесь! Несколько моих знакомых дам будут вместе с вами слушать написанное мною, возможно, мисс Сеймур из этого театра — для нее в пьесе имеется маленькая роль — а также одна-две леди из Королевского театра. Наконец придут и мои друзья; быть может, даже его величество почтит нас своим присутствием. Мы поужинаем в веселой компании, а после вы вынесете приговор моей Лауре, в которую вам предстоит воплотиться. Ну, ваши сомнения побеждены?

Они и впрямь были побеждены. Мысли девушки закружились в хороводе. Ужин в Уоллингфорд-Хаусе, где она будет в каком-то смысле почетной гостьей, и где будет присутствовать сам король! Колебаться было бы чистым безумием — ведь это означало вступить в высший свет одним шагом. Правда, это сделали и другие актрисы — Молл Дейвис и малышка Нелли note 52 из Королевского театра — но пропуском им послужил отнюдь не актерский талант. Она предпочла бы, чтобы мисс Сеймур не присутствовала при чтении, так как была весьма невысокого мнения о ее поведении. Но в пьесе для нее имелась роль, что оправдывало ее включение в число гостей.

Отбросив сомнения, мисс Фаркуарсон осчастливила его светлость согласием на его просьбу.

Глава седьмая. ЦЕЛОМУДРИЕ

Вечером того дня, когда Холлс повстречал Такера, и примерно в тот час, когда сэр Джон Лоренс тщетно доказывал в Уайт-холле целесообразность закрытия театров и других мест скопления народа в связи с появлением чумы в городе, его светлость герцог Бэкингем сидел за ужином в веселой компании в большой столовой Уоллингфорд-Хауса.

За столом, накрытым на двенадцать персон, присутствовали одиннадцать человек. Стул справа от герцога пустовал, так как почетная гостья, мисс Фаркуарсон, еще не прибыла. В последний момент актриса прислала сообщение, что вынуждена задержаться дома, и что если из-за этого ей придется лишиться чести отужинать за герцогским столом, то она, по крайней мере, успеет в Уоллингфорд-Хаус к чтению пьесы, которым его светлость осчастливит собравшихся.

Все это частично являлось вымыслом. Мисс Фаркуарсон не задерживало ничего, кроме пробуждения инстинкта, вновь предостерегшего ее против присутствия за ужином, предполагавшего наступление несколько более близких отношений с хозяином дома. Пьеса — другое дело. Следовательно, ей нужно прийти к концу ужина и началу чтения. Для пущей уверенности она решила явиться в Уоллингфорд-Хаус спустя два часа после назначенного времени.

Его светлость был весьма раздосадован сообщением и хотел задержать ужин до прибытия мисс Фаркуарсон, однако этого не позволили ему гости. Говоря по правде, первого акта будущей пьесы не существовало в природе, ибо герцог еще не написал ни единой строки и едва ли намеревался делать это в будущем. Таким образом, ужину предстояло стать единственной процедурой приема, и следовательно, как бы поздно ни пришла Сильвия Фаркуарсон, она все равно застала бы собравшихся за столом. Ее опоздание ничего не меняло, и пустой стул справа от герцога терпеливо ждал почетную гостью.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16