Глава семнадцатая. ПОХИЩЕНИЕ

Портшез пронесли мимо Темпл-Бара — причудливого деревянного сооружения — и потащили по Флит-Стрит в сгущающихся сумерках летнего вечера. Это был обычный путь, поэтому до сих пор ничто не тревожило мисс Фаркуарсон. Но когда носильщики собирались свернуть направо, в узкий переулок, ведущий к Солсбери-Корту, оттуда внезапно вынырнул какой-то человек и преградил им дорогу. Это был Холлс, добравшийся туда раньше их.

— Назад! — воскликнул он, когда портшез приблизился к нему. — Здесь вы не сможете пройти. Кто-то взломал зараженный дом, и чума распространяется по всем направлениям. Так что поворачивайте.

— Куда же нам идти? — спросил передний носильщик.

— А куда вы направляетесь?

— К Солсбери-Корту.

— Ну, тогда мне с вами по пути. Нам придется обогнуть Флитский ров. Следуйте за мной, — и он быстро зашагал по Флит-Стрит"

Портшез понесли в указанном направлении. Когда носильщики остановились, мисс Фаркуарсон высунулась из окна, чтобы слышать разговор. Когда ее несли по переулку при дневном свете несколько часов назад, она не заметила там никакого запертого дома. Но девушка не видела причин сомневаться в услышанном. Зараженные дома, словно грибы, вырастали на лондонских улицах, и она испытывала облегчение при мысли, что закрытие театра позволит ей отправиться в деревню, подальше от этой зачумленной атмосферы.

Откинувшись назад с усталым видом, мисс Фаркуарсон молча позволила нести себя дальше.

Однако, когда они подошли к Флитскому рву, носильщики, вместо того, чтобы свернуть направо, продолжали двигаться прямо, вслед за высоким мужчиной в плаще, предложившим проводить их. Они уже находились посередине моста, когда мисс Фаркуарсон заметила происходящее. Высунувшись, она окликнула их, сказав, что они ошиблись дорогой. Носильщики не обратили на нее никакого внимания, словно они внезапно оглохли, и продолжали упрямо идти вперед. Девушка крикнула громче, но результат оставался таким же. Перейдя мост, они свернули направо к реке. Мисс Фаркуарсон решила, что их провожатому, очевидно, известен какой-то путь назад, о котором она не знала.

Поэтому, хотя девушке и казалось странным, что носильщики были глухи к ее требованиям, она позволила им идти дальше. Но когда вместо того, чтобы перейти ров в обратную сторону, носильщики свернули налево, в направлении Бейнардс-Касла, ее сомнения удвоились.

— Стойте! — крикнула мисс Фаркуарсон. — Вы идете не в ту сторону. — Видя, что носильщики не обращают внимания, она добавила:

— Немедленно поставьте портшез!

Однако они молча продолжали двигаться дальше, даже ускорив шаг, рискуя споткнуться в темноте о грубые булыжники мостовой. В девушке пробудилась тревога.

— Натаниел! — позвала она, высунувшись и тщетно, пытаясь достать до плеча переднего носильщика. — Натаниел!

Ее тревога усиливалась. Был ли это в самом деле Натаниел или же кто-то другой? В молчаливом упорстве, с которым парень шагал вперед, ощущалось нечто зловещее. Высокий мужчина, указывающий дорогу, замедлил шаг, давая возможность портшезу обогнать его.

Мисс Фаркуарсон привстала, пытаясь поднять крышу портшеза, отодвинуть полость спереди, но ни то, ни другое ей не удалось. В конце концов, она поняла, что крыша и полость закреплены снаружи. Это уничтожило последнюю надежду, которой девушка все еще обманывала себя. Охваченная ужасом, она стала звать на помощь, и ее крики отозвались эхом в безмолвной улице. Высокий мужчина обернулся, выругался и властно приказал носильщикам поставить портшез. Но когда он отдавал распоряжение, на углу Полс-Чейнс внезапно вспыхнул факел, в желтом свете которого можно было различить силуэты трех или четырех движущихся фигур. Застыв при звуках криков девушки, они быстро двинулись в сторону портшеза.

— Пошли! — скомандовал носильщикам Холлс и двинулся вперед. За ним понесли портшез с мисс Фаркуарсон, продолжающей звать на помощь и бешено колотить по крыше и полости.

Она также заметила этих посланных небом спасителей, бросившихся им навстречу, и видела блеск обнаженных клинков при свете факела.

Это были трое джентльменов, возвращавшихся домой в сопровождении мальчика-факельщика. Они были молоды, отважны и готовы обнажить шпаги в защиту дамы, попавшей в беду.

Однако к подобной встрече Холлс был подготовлен, заранее продумав выход из положения.

Первый из спешивших на помощь остановился перед полковником, направив ему в грудь острие шпаги.

— Стой, негодяй! — патетически воскликнул он.

— Стой сам, болван! — презрительным тоном ответил Холлс, не делая попыток защищаться. — Отойдите отсюда — вы рискуете жизнью! Мы несем эту бедную леди домой. У нее чума.

Храбрецы тут же отпрянули, наступая друг другу на ноги. Не боясь вооруженных людей, они испытывали панический ужас перед смертоносным невидимым врагом, о чьем присутствии им было объявлено.

Мисс Фаркуарсон, услышавшая предупреждение полковника и понявшая, какой парализующий эффект оно окажет на ее спасителей, склонилась вперед, боясь вновь оказаться в западне, из которой нет выхода.

— Он лжет! — закричала она. — У меня нет чумы! Клянусь вам! Не слушайте его, господа! Спасите меня от этих негодяев! Ради Бога, не покидайте меня, иначе я погибла!

— Бедняжка повредилась в уме, — печально заговорил Холлс. — Я ее муж, господа, а она принимает меня за врага. Говорят, такое часто происходит с теми, кого поражает эта ужасная болезнь.

Это была правда — весь Лондон знал, что чума нередко сопровождается помрачением рассудка и странными галлюцинациями.

— Должен предупредить вас, джентльмены, что я сам, очень возможно, уже успел заразиться. Умоляю вас не задерживать меня и отойти в сторону, чтобы мы успели домой, покуда у меня еще не иссякли силы.

Из портшеза все еще доносились бешеные отрицания мисс Фаркуарсон и ее жалобные мольбы о помощи.

Если джентльмены и продолжали сомневаться, то они не осмелились удостовериться, обоснованы ли их сомнения. Более того, сам тон говорившей, казалось, подтверждает слова о ее безумии. Несколько секунд они неуверенно топтались на месте, затем один из них внезапно поддался охватывающему его ужасу.

— Бежим! — завопил он и понесся что есть силы по улице. Его паника моментально передалась товарищам, тут же устремившимся за ним. Факельщик замыкал шествие.

Мисс Фаркуарсон со стоном откинулась назад, чувствуя себя покинутой и истощенной усилиями. Но когда один из носильщиков, повинуясь приказу полковника, отодвинул полость, она тут же выскочила из портшеза и бросилась бы бежать, если бы второй носильщик не поймал ее. Он крепко держал девушку, пока товарищ обматывал ей голову длинным шарфом, который вручил ему Холлс для этой цели. Сделав это и связав ей руки за спиной носовым платком, они втолкнули ее в портшез и задвинули полость.

Мисс Фаркуарсон сидела внутри совершенно беспомощная и полузадушенная шарфом, который не только заглушал ее крики, но и закрывал глаза, так что она больше не могла видеть, куда ее несут, только ощущая, что портшез вновь движется.

Свернув налево, они поднялись по Полс-Чейнс и, наконец, повернули вправо на Найт-Райдер-Стрит. Портшез остановился и опустился на землю перед домом на северной стороне улицы, между Полс-Чейнс и Сермон-Лейн. Подняв крышу и отодвинув полость, носильщики начали вытаскивать девушку наружу. Она упиралась изо всех сил, в последней тщетной попытке сопротивления, но Холлс своими сильными руками взвалил ее себе на плечо.

Полковник понес мисс Фаркуарсон в дом, куда вскоре доставили и портшез. Пройдя Просторный холл, в котором молча стояли две неподвижные фигуры — два других французских лакея Бэкингема — Холлс очутился в небольшой и мрачноватой, скромно меблированной квадратной комнате с побеленным потолком. В центре комнаты стоял стол на спиральных ножках, накрытый для ужина. На его полированной поверхности поблескивали хрусталь и серебро, в которых отражалось свечное пламя из помещенного в середине большого канделябра. Высокое окно, выходящее на улицу, было закрыто ставнями. Под ним стояла кушетка из резного дуба, покрытая темно-красными бархатными подушками. Уложив туда свою ношу, Холлс склонился над ней, чтобы убрать носовой платок, стягивающий ее запястья.

Это было продиктовано состраданием, так. как Холлс понимал, как болят связанные руки девушки. Его бледное лицо под широкими полями шляпы было влажным от напряжения, а губы — плотно сжатыми. Стремясь поскорее выполнить поручение, он старался не думать о его мерзкой сущности. Теперь же, склонившись над хрупкой и изящной фигуркой девушки, ощущая исходящий от нее слабый запах духов, словно подчеркивающий ее женственность и беспомощность, полковник ощутил физическую тошноту при мысли о содеянном.

Отойдя, чтобы закрыть дверь, он сбросил шляпу и плащ и вытер пот, катившийся со лба, точно жир с жареного каплуна. Тем временем девушке удалось подняться на ноги. Ставшими свободными руками она стала дергать шарф, пока он не соскользнул с ее лица и не повис на плечах над соответствующим тогдашней моде низким вырезом платья.

Выпрямившись, тяжело дыша и сверкая глазами, мисс Фаркуарсон сердито обратилась к человеку, лишившему ее свободы.

— Сэр, позвольте мне немедленно удалиться, или вы дорого заплатите за это злодеяние.

Холлс закрыл дверь и повернулся к девушке, пытаясь смягчить улыбкой черты своего лица.

Внезапно она умолкла и уставилась на него; открытый рот и расширенные глаза свидетельствовали об изумлении, пересилившем гнев и страх. Ее голос прозвучал хрипло и напряженно:

— Кто вы? Что… как ваше имя?

Холлс уставился на нее в свою очередь, прекратив вытирать лоб и спрашивая себя, что в его внешности могло так странно подействовать на пленницу. Он все еще думал, какое вымышленное имя ему назвать, когда она внезапно сделала ненужной его изобретательность в этой области.

— Вы Рэндал Холлс! — в ужасе воскликнула девушка.

Полковник, чуть дыша, шагнул вперед. Страх зашевелился в его сердце, челюсть отвисла, лицо смертельно побледнело.

— Рэндал Холлс! — повторила мисс Фаркуарсон, и в ее голосе послышалась мука. — Вы! Из всех людей вы решились на такое!

Он увидел, как изумление в ее глазах сменяется ужасом, пока она милосердно не закрыла лицо руками.

Полковник инстинктивно повторил ее жест. Перед его закрытыми глазами годы покатились назад, комната с накрытым столом растаяла в тумане, сменившись цветущим вишневым садом, в котором качалась на качелях и пела прекрасная девушка, чей голос заставил его — молодого и ничем не запятнанного — поспешить к ней. Он видел себя двадцатилетним юношей, отправившимся, подобно странствующему рыцарю, с перчаткой дамы на шляпе (эту перчатку он хранил до сих пор), чтобы завоевать мир и положить его к ногам возлюбленной. Он видел ее — Сильвию Фаркуарсон из Герцогского театра — такой, какой она была в те давно минувшие дни, когда ее еще звали Нэнси Силвестер.

Конечно, годы сильно изменили ее. Мог ли он узнать в этой блестящей красавице девочку, которую любил так отчаянно? Как он мог догадаться, что маленькая Нэнси Силвестер превратилась в знаменитую Сильвию Фаркуарсон, чья слава широко распространилась, подобно сомнительной славе Молл Дейвис или Элинор Гуинн?

Холлс пошатнулся, опершись плечами о закрытую дверь и не сводя глаз с лица девушки. При мысли о ситуации, в которой они оказались, его душу наполнил смертельный ужас.

— Боже! — простонал он. — Моя Нэн! Моя маленькая Нэн!

Глава восемнадцатая. ПЕРЕГОВОРЫ

В любое другое время ив любом другом месте эта встреча наполнила бы его ужасом иного рода. Холлс ощутил бы гнев и боль, найдя Нэнси Силвестер, которую его воображение сделало недосягаемой, подобно звездам, и память о которой служила ему маяком, чье чистое и белое сияние указывало путь через трясину искушений, опустившейся до состояния, рассматриваемого им, как порочное великолепие.

Однако теперь сознание собственного позорного положения вытеснило из его головы все прочие мысли.

Шагнув вперед, Холлс опустился перед девушкой на колени.

— Нэн! Нэн! — задыхаясь, воскликнул он. — Я не знал… Не мог себе представить…

Эти слова подтверждали худшие подозрения Нэнси относительно причин его присутствия, с которыми она отчаянно боролась, несмотря на беспощадные доказательства.

В этой хрупкой девушке чуть выше среднего роста даже теперь, в минуту страшной опасности и горького разочарования, ощущалась царственная гордость.

Она была одета во все белое, если не считать все еще висевшего на плечах голубого шарфа, с помощью которого ее недавно лишили зрения и дара речи. Овальное лицо было не темнее атласного платья. Во взгляде глубоких зелено-голубых глаз, который мог быть то насмешливым, то вызывающим, то ласковым, теперь застыли страдание и ужас.

Откинув со лба прядь каштановых волос, Нэнси с трудом заговорила, так как голос отказывался ей повиноваться.

— Вы не знали! — Боль придала ее чарующему мелодичному голосу резкость, подействовавшую на стоящего перед ней коленопреклоненного Холлса, словно удар шпаги. — Значит все именно так, как я думала! Вы сделали это по чьему-то поручению. Вы, Рэндал Холлс, опустились до роли наемного головореза!

Стон и жест отчаяния явились свидетельством его страданий. На коленях он подполз к ее ногам.

— Нэн, не судите меня, пока не выслушаете…

Но она прервала Холлса, чья униженная поза красноречиво признавала самое худшее.

— Пока не выслушаю? Разве вы не рассказали мне все? Вы не знали, кого похищаете. Но, по-вашему, я не догадываюсь, кто тот негодяй, который дал вам это позорное поручение? И вы — тот человек, который когда-то любил меня, еще будучи честным и незапятнанным…

— Нэн, Нэн! О Боже мой!

— Но я никогда не любила вас так сильно, как ненавижу теперь за то, чем вы стали, — вы, собиравшийся завоевать для меня весь мир! Вы не знали, за чье похищение вам платят! Неужели вы настолько утратили честь и стыд, что смеете оправдываться этим неведением? Ну, теперь вы все знаете, и, надеюсь, что это послужит вам наказанием, что если в вас тлеет хоть слабый уголек стыда, то он обратит вашу душу в пепел! Встаньте! — приказала она с царственным презрением. — Или вы думаете, что, ползая по полу, искупите свое злодеяние?

Холлс сразу же поднялся, однако не столько из готовности повиноваться приказам девушки, сколько потому, что внезапно осознал необходимость немедленных действий. Сейчас нужно подавить все мучения, терзающие его душу, а слова, которые могут выразить и даже облегчить их, должны подождать.

— Я еще могу исправить содеянное, — сказал он, заставляя себя вновь обрести твердость. — Сейчас, когда с каждой минутой увеличивается грозящая вам опасность, нужно не говорить, а действовать. Пойдемте! Как я привел вас сюда, несмотря на все препятствия, так же должен и увести, пока еще есть время.

Нэнси отпрянула от протянутой им руки. В глазах ее вспыхнул гнев, а в голосе вновь послышалось презрение.

— Вы выведете меня отсюда! Вы! Я должна довериться вам!

Однако Холлс даже не моргнул глазом, поглощенный неотложной задачей.

— Может быть, вы предпочитаете остаться и довериться Бэкингему? — свирепо осведомился он. — Говорю вам, пойдемте скорее! — Его властность устояла перед презрением девушки.

— С вами? Нет! Никогда!

Полковник нетерпеливо хлопнул в ладоши.

— Неужели вы не понимаете, что нельзя терять времени? Что оставаясь здесь, вы погибнете? Уходите одна, если хотите. Возвращайтесь немедленно домой. Но так как вам придется идти пешком, и вас, возможно, будут преследовать, позвольте мне, ради Бога, хотя бы идти за вами следом, чтобы обеспечить вашу безопасность.

— Довериться вам? — повторила она, собираясь рассмеяться. — Вам? После этого?

— Да, после этого! Несмотря на это! Вы считаете меня негодяем, и, несомненно, так оно и есть. Но по отношению к вам я никогда не был и не буду негодяем. Конечно, то, что я не знал, кого именно похищаю, не может служить мне извинением. Но это должно заставить вас поверить, что теперь" когда мне все известно, "я готов защищать вас до последнего вздоха. Как вы можете в этом сомневаться? Если бы мои намерения не были честными, зачем мне убеждать вас уйти отсюда? Пойдемте скорее!

Холлс схватил девушку за руку и попытался увлечь ее из комнаты, но она все еще сопротивлялась.

— Ради Бога! — взмолился он. — В любой момент сюда может явиться Бэкингем!

На сей раз Нэнси поняла, что ей придется подчиниться, выбрав меньшее из двух зол. Она бросила взгляд на его лицо, искаженное мучительной тревогой.

— Если я доверюсь вам, вы отведете меня домой? Можете в этом поклясться?

— Как перед Богом! — воскликнул полковник.

Это положило конец ее сопротивлению. Более того, девушка обнаружила нетерпение, не меньшее, чем его собственное.

— Тогда быстрей! — потребовала она.

Испустив вздох благодарности, Холлс схватил со стула шляпу и плащ и потащил Нэнси к выходу.

Однако лишь только они добрались до двери, как она распахнулась снаружи, и перед ними появилась высокая и изящная фигура Бэкингема. Его голова в золотистом парике почти касалась перемычки двери, а красивое лицо раскраснелось от нетерпеливого ожидания. В правой руке он держал шляпу с плюмажем, левая покоилась на эфесе небольшой рапиры.

Увидев его, оба отпрянули, а Холлс выпустил запястье девушки, понимая, что руки могут ему понадобиться для других целей.

Его светлость был облачен в черный с белым атласный костюм, делавший его похожим на сороку. В кружеве воротника сверкали бриллианты, грудь пересекала голубая лента ордена Подвязки.

Несколько секунд герцог, прищурившись, смотрел на них, озадаченный их странным поведением, и переводя взгляд с бледного испуганного лица мисс Фаркуарсон на мрачную застывшую фигуру ее компаньона. Затем он медленно двинулся вперед, оставив дверь открытой. Низко поклонившись леди, Бэкингем выпрямился и обратился к полковнику:

— Полагаю, все приготовлено? — Он махнул рукой в сторону стола и буфета.

Холлс обернулся в том же направлении и устремил взгляд на стол, накрытый для ужина, радуясь возможности обдумать ситуацию.

Полковник знал, что за дверью в холле ожидают четверо французских лакеев Бэкингема, которые по приказу своего господина перережут ему горло с такой же легкостью, как нарезали бы жирного каплуна, лежащего на полке буфета. В своей полной приключений жизни, он бывал и в худших переделках, но тогда с ним рядом не было женщины, за которую он испытывал мучительную тревогу, сковывающую его действия. Холлс благодарил небо за осторожность, удержавшую его от импульса приказать Бэкингему отойти в сторону, как только тот появился в дверях. Если бы он так поступил, то, по всей вероятности, его бы уже не было в живых, а Нэн оказалась бы полностью во власти герцога. Его жизнь внезапно стала значить очень много, так что следовало вести себя как можно осмотрительнее.