Глава XVII. КАК ГАРНАШ ПОКИНУЛ КОНДИЛЬЯК

Вряд ли был во Франции человек, любивший поединки больше, чем Мартин де Гарнаш. Вид противников с обнаженными шпагами, — а Фортунио был, вдобавок, вооружен еще и кинжалом — заставил его забыть обо всем.

Он стиснул зубы, немного согнул колени — стальные пружины, поддерживающие его мускулистое тело, — и приготовился встретить их нападение.

Но они медлили, и Фортунио окликнул его по-итальянски, недоумевая, что произошло между ним и Мариусом.

Гарнаш беззаботно ответил по-французски, назвав свое настоящее имя. После этого, поняв, с кем имеют дело, они больше не колебались.

Возглавляемые Фортунио, они атаковали его, и шум, производимый ими в течение нескольких последующих минут, хриплое дыхание, громкие проклятья, прыжки и топанье, а более всего звон и стук шпаг наполнили комнату и могли быть слышны внизу во дворе.

Минуты шли, однако им не удавалось взять верх над этим человеком, как будто у него была не одна, а целая дюжина шпаг: так быстры и ловки были его движения. Если бы парижанин стоял на месте, ему быстро пришел бы конец, но он медленно отступал к двери в прихожую, где стояла Валери.

По-своему она помогала Гарнашу, хотя и не осознавала этого. Шесть свечей подсвечника, который она высоко держала, были единственным источником света для этой бурной сцены, и он светил прямо в глаза противников Гарнаша, озаряя их лица и оставляя его лицо в тени.

Парижанин постепенно продвигался к двери прихожей. Он не мог ее видеть, но в этом не было необходимости. Он знал, что она находится прямо напротив двери на лестницу, и по ней корректировал свое обратное движение. Его задачей было достичь прихожей, хотя нападавшие и не догадывались об этом, думая, что Гарнаш отступает из-за своей неспособности удержать позицию. Он же понимал, что, оставшись в караульной комнате, рано или поздно окажется прижатым к стене и, в лучшем случае, сможет проткнуть шпагой одного или двух, прежде чем его самого прикончат. Эта комната была слишком голой для того, что он собирался сделать. Но в прихожей было немного мебели, пользуясь которой он мог бы создать помехи своим противникам и устроить им такую свалку, которая надолго осталась бы в памяти переживших ее.

Гарнаш не думал о собственной гибели. Он знал, что вот-вот на помощь к этим троим прибудет подкрепление. Возможно, они уже в пути, и он берег силы. В молодости он изучал искусство фехтования на его родине, в Италии — и не было трюка, который не был бы ему знаком, или приема, которым он не владел бы в совершенстве, осознавая свою силу, ловкость и выносливость и прекрасно зная о большой длине своего выпада.

Валери, наблюдая за ним, угадала его намерение добраться до двери и пересечь порог, возле которого она стояла. Почти автоматически она сделала пару шагов назад, чтобы освободить место. Это движение едва не стоило ему жизни. Свет более не слепил Фортунио, и капитан сделал быстрый выпад прямо в сердце Гарнаша. Парижанин отпрянул, когда клинок был всего в дюйме от его груди; один из нападавших последовал за ним, прыгнув на шаг вперед своих товарищей и вытянув руку в мощном выпаде. Гарнаш отбил его лезвие почти у самой рукоятки и, слегка повернув кисть руки, одновременно направил острие своей шпаги к глотке нападающего. Шпага вонзилась в горло чуть выше кадыка, и с жутким булькающим хрипом противник осел на пол, как будто все еще совершал свой смертельный выпад, оказавшийся фатальным для него самого.

Мгновение спустя Гарнаш был готов встретить новую атаку. Но в ту долю секунды, когда его шпага была занята своей смертоносной работой, клинок Фортунио стал снова угрожать ему. Левой рукой он отвел лезвие в сторону, а острием шпаги успел отбить выпад другого храбреца. Затем он вновь прыгнул и оказался на пороге прихожей. Он быстро сделал шаг назад, потом еще один. Он находился внутри комнаты, у самого ее порога и, стоя теперь твердо, сражался против Фортунио. Теперь Гарнаш чувствовал себя увереннее. Дверь была узкая. Стоя рядом, они не могли напасть на него сразу вдвоем: один стеснял бы движения другого. А если они станут нападать поодиночке, он был уверен, что сможет продержаться до утра, если к тому времени хоть кто-то из них останется в живых, чтобы сражаться с ним.

Безумное желание расхохотаться овладело им. Несомненно, фехтование было самой веселой игрой, когда-либо изобретенной человеком для своего развлечения. Он выпрямил свою руку, и сталь его клинка блеснула, как молния. Если бы не кинжал, который отразил его выпад, лезвие наверняка пронзило бы сердце капитана. И теперь, продолжая сражаться, Гарнаш позвал Валери. Ему требовалась ее помощь, и он хотел сделать некоторые приготовления до прибытия подкрепления.

— Поставьте ваши свечи, мадемуазель, — велел он ей, — на каминную полку за моей спиной. Перенесите туда и другой подсвечник.

Поспешно, но как в кошмарном полусне, когда все происходящее неясно и нереально, она бросилась выполнять его поручение, и вот уже свет за его спиной вновь стал давать ему то небольшое преимущество над своими противниками, которым он с успехом пользовался раньше. Затем он отдал новые распоряжения:

— Можете ли вы сдвинуть стол, мадемуазель? Постарайтесь подтащить его сюда к стене, слева от меня, и как можно ближе.

— Я постараюсь, месье, — выдохнула она пересохшими губами и отправилась исполнять и это поручение.

Необходимость действовать подстегнула ее. Она ухватилась за край тяжелого дубового стола и потащила его через всю комнату, как велел ей Гарнаш. Увидев, к чему идет дело, Фортунио попытался прорваться в комнату. Но Гарнаш был готов к этому.

Раздался резкий, скрежещущий звук трения стали о сталь, завершившийся ударом, и опять Фортунио оказался в караульной комнате, куда он отпрыгнул, спасая свою жизнь.

Наступила пауза, и Гарнаш опустил острие шпаги, чтобы дать отдохнуть руке перед новой атакой. Через порог комнаты капитан предложил ему сдаться. Гарнаш воспринял предложение как оскорбление.

— Сдаться? — взревел он. — Сдаться тебе — головорезу, мерзавцу? Если тебе нужна моя шпага, ты получишь ее, но она будет в твоей глотке.

Фортунио склонил голову к уху своего товарища и прошептал приказ. Повинуясь ему, тот вступил в схватку с Гарнашем. Внезапно он упал на колени и над его головой блеснула шпага Фортунио. Это был хитрый трюк, рассчитанный на то, чтобы прикончить парижанина. Однако он ничуть не удивился и сразу разгадал их намерения. Под защитой клинка Фортунио шпага человека, стоявшего на коленях, должна была тяжело ранить Гарнаша. Мадемуазель вскрикнула, предупреждая его, он отскочил в сторону, к стене, защищавшей его от оружия Фортунио, и, резко повернувшись, пронзил шпагой насквозь тело наемника, стоящего на коленях.

Все было сделано почти автоматически, скорее инстинктивно, чем преднамеренно; и даже когда все закончилось, Гарнаш едва ли сам понял, как ему удалось это.

Тело убитого теперь мешало проходу в дверь, позади которой находился Фортунио, не решавшийся наступать на труп из опасения, как бы выпад шпаги, которую он сейчас не видел, — Гарнаш так и продолжал стоять у стены, — не сделал с ним то же самое.

Опершись о стену, парижанин перевел дыхание и мрачно улыбнулся из-под усов. Он не видел необходимости менять такую превосходную позицию, пока имел дело с одним-единственным противником.

Рядом с ним Валери облокотилась о стол, который сумела протащить так далеко. Ее лицо было смертельно бледно, а сердце обмирало от ужаса при виде того, что лежало на пороге. Она не могла оторвать глаз от темно-красного пятна, медленно расползающегося по полу из-под этого безжизненного тела.

— Не смотрите туда, мадемуазель, — умоляюще проговорил Гарнаш. — Крепитесь, дитя, крепитесь, прошу вас.

Она постаралась собрать все свое оставшееся мужество и усилием воли отвела глаза от тела, остановив их затем на спокойном и отважном лице Гарнаша. Взгляд его внимательных, невозмутимых глаз, мрачно улыбающиеся губы придали ей, казалось, новые силы.

— Стол, месье, — сказала она. — Я не могу придвинуть его ближе к стене.

Парижанин понял, что она не может сделать этого не из-за недостатка сил или мужества, а потому, что он сам занимал то место, куда приказал поставить стол. Жестом он велел ей отойти, и когда она сделала несколько шагов, Гарнаш внезапно и быстро рванулся в сторону и схватился обеими руками за стол, удерживая в то же время шпагу между большим и указательным пальцами правой руки. И прежде, чем Фортунио успел оценить ситуацию, ему удалось толкнуть массивный стол в дверной проем. Капитан, хотя и с опозданием, все же постарался воспользоваться ситуацией, намереваясь застать Гарнаша врасплох. Но едва он сунулся в дверной проем, перед его глазами сверкнула шпага парижанина и заставила отскочить назад с кровоточащей полосой на щеке.

— Осторожнее, месье капитан, — насмешливо произнес Гарнаш. — Окажись вы хоть на дюйм ближе, это стоило бы вам жизни.

Теперь Гарнаш мог перевести дух: раненый, хотя и легко, Фортунио вряд ли отважился бы в одиночку угрожать ему. А тем временем на лестнице послышался топот ног, и парижанин вновь вернулся к сооружению баррикады. И пока подтягивалось подкрепление, и шум голосов спешивших на помощь людей становился все громче, и их сапоги уже гремели по голым доскам пола караульной комнаты, Гарнаш успел продвинуть стол еще дальше в дверной проем, запихнул под него кресло, чтобы обезопасить себя от атаки снизу, а другое кресло взгромоздил на крышку стола, наращивая это сооружение.

В отчаянии Валери смотрела на действия Гарнаша, прислонившись к стене и прижав руки к груди.

Ей стало страшно, когда она представила, как лежит он тут бездыханный, истекающий кровью, пожертвовавший своей храброй, красивой душой ради ее спасения. Только из-за того, что она, маленькое, ничтожное создание, не захотела выходить замуж, как ей было велено, его благородный дух, может статься, покинет это сильное тело.

Да, она отказалась выйти за Мариуса, чтобы сохранить жизнь Флоримону, поскольку была уверена в том, что успеет предупредить своего жениха. И хотя теперь об этом не могло быть и речи, она твердо знала, что все равно отказалась бы исполнить волю Мариуса. Но она знала теперь и то, что пошла бы на уступки, если их ценою была бы жизнь Гарнаша.

Внезапно его ровный голос нарушил ее мучительные раздумья:

— Успокойтесь, мадемуазель; еще не все потеряно.

Валери подумала, что он говорит так, чтобы просто подбодрить ее; она не могла проследить за ходом его мыслей. Однако она сделала усилие и подавила свои всхлипывания, поняв, что должна крепиться хотя бы для того, чтобы оказаться достойной дружбы и расположения столь храброго человека.

Сквозь свою баррикаду он вглядывался в караульную комнату, пытаясь установить, с какими новыми противниками ему придется иметь дело, и был удивлен, увидев лишь четверых, стоящих рядом с Фортунио; позади них, в густой тени, он смутно различил женскую фигуру, а рядом с ней еще одну — мужскую, коренастую и невысокую. Женщина двинулась вперед, и парижанин увидел, что, как он и предполагал, это была вдова собственной персоной. В коренастой фигуре рядом с ней, попавшей в полосу света, проникающего сквозь дверной проем, который оборонял Гарнаш, он узнал господина де Трессана. И если у Гарнаша оставались какие-либо сомнения относительно лояльности сенешала, эти сомнения сейчас окончательно исчезли.

И тут вдова внезапно вскрикнула. Она заметила лежащего Мариуса и заторопилась к нему. Вслед за ней устремился Трессан, и вдвоем они подняли юношу и помогли ему добраться до кресла, где он уселся, проводя непослушной рукой по принявшему мощный удар лбу. Очевидно, он приходил в себя, и Гарнаш пожалел, что его удар был недостаточно тяжелым. Вдова повернулась к подошедшему к ней Фортунио, и, когда тот что-то сказал ей, глаза маркизы, казалось, воспламенились.

— Гарнаш? — донесся ее голос до парижанина, и он увидел, как Фортунио ткнул пальцем в сторону баррикады.

Она, словно позабыв о своем сыне, шагнула от него в сторону и стала вглядываться в крепкую фигуру Гарнаша, с трудом различимую сквозь груду мебели, защищавшую его до уровня груди. Она ни слова не сказала парижанину. Мгновение вдова смотрела на него, сжав губы, и бледное лицо ее отражало испуг и гнев одновременно, а затем она обратилась к Фортунио:

— Это была идея Мариуса, поставить его часовым к девчонке, — и Гарнашу показалось, что он уловил насмешку в ее голосе.

Она бросила взгляд на тела, распростертые на полу, одно у самых ее ног, другое — прямо в дверном проеме и теперь почти скрытое в тени стола, и с яростью приказала снести баррикаду и взять мерзавца живьем.

Но прежде чем они успели двинуться, раздался голос Гарнаша.

— Одно словечко к вам, месье де Трессан, прежде чем они начнут, — прокричал он столь повелительно, что люди замерли и выжидающе посмотрели на вдову.

Трессан изменился в лице, хотя здесь ему ничто не могло угрожать, и озабоченно пощипал свою бородку, глядя на маркизу в ожидании инструкций. Она метнула на него взгляд, пренебрежительно дернула плечом и вновь скомандовала:

— Вытащить его, — и указала на Гарнаша.

Но парижанин вновь остановил их.

— Месье де Трессан, — произнес он, — до самого вашего смертного часа — а он не так уж далек — вы будете жалеть, что не выслушали меня.

Эти слова, в которых чувствовались и угроза, и предупреждение, казалось, взволновали сенешала. Он помедлил мгновение, и на этот раз его глаза уклонились от взгляда маркизы. Наконец он шагнул вперед.

Мошенник, — сказал он, — я не знаю тебя.

— Вы достаточно хорошо знаете меня. Вы слышали мое имя. Я Мартин Мария Ригобер де Гарнаш, посланный ее величеством в Дофинэ, чтобы освободить мадемуазель де Ла Воврэ из замка Кондильяк, где ее удерживают силой с бесчестными намерениями. Теперь вы знаете, кто я и зачем я здесь.

Вдова топнула ногой.

— Достать его! — хрипло скомандовала она.

— Сперва выслушайте меня, месье сенешал, или вам будет хуже. — И тот, приведенный в движение этой уверенно прозвучавшей угрозой, рванулся, опережая солдат.

— Минуточку, маркиза, умоляю вас, — выкрикнул он, и люди, видя его горячность и помня, кто он такой, в нерешительности остановились, не зная, чьей воле повиноваться: сенешала или маркизы.

— Что вы собираетесь сказать мне? — спросил Трессан, пытаясь заставить свой голос звучать уверенно.

— Слушайте: мой слуга знает, где я нахожусь, и если через несколько дней я не вернусь отсюда живой и невредимый и не встречусь с ним, он отправится в Париж с письмами, которые я ему дал. Эти письма изобличают вас и все ваши неприглядные делишки в Кондильяке. В них я изложил, как вы отказались помочь мне и игнорировали приказы королевы, мне удастся доказать, что из этого следует, что моя гибель, если я погибну, произошла из-за вашего предательства и неповиновения. Могу обещать вам: ничто в этом случае не спасет вас от виселицы.

— Не слушайте его, месье! — выкрикнула вдова, видя, что Трессан был объят внезапным страхом. — Это всего лишь хитрость отчаявшегося человека.

— Вам решать, прав я или нет, — парировал Гарнаш, обращаясь только к Трессану. — Я вас предупредил. Я мало рассчитывал увидеть вас в Кондильяке сегодня вечером. Но ваше присутствие здесь подтверждает мои худшие подозрения, и если мне суждено умереть, я умру с чистой совестью, будучи уверен, что, отдавая вас на суд ее величества, я не принес в жертву невинного человека.

— Мадам, — начал было сенешал, оборачиваясь к вдове.

Но она нетерпеливо прервала его.

— Месье, — сказала она, — вы сможете поторговаться с ним, когда он будет взят живьем. Вперед! — снова приказала она своим людям, и теперь ее голос звучал столь решительно, что никто не посмел больше медлить.

— Вытащить этого плута живым!

Гарнаш улыбался мадемуазель.

— Они хотят взять меня живьем, — проговорил он. — Это обнадеживает. Держитесь стойко, дитя: пока мы живы, мне может потребоваться ваша помощь.

— Я готова, месье, — несмотря на нервную дрожь, заверила его девушка.

Он взглянул в ее бледное лицо, усилием воли сохраняющее спокойное выражение, в эти прекрасные карие глаза, стремящиеся остаться невозмутимыми и улыбнуться ему в ответ, и восхитился ее мужеством в той же степени, в которой она была восхищена им.

Начался штурм. Двое головорезов, не решаясь встретиться с Гарнашем в одиночку, мешая друг другу, пытались одновременно атаковать его. Ему стало смешно.

Тогда вдова приказала вступить в схватку с Гарнашем одному из них. Тот повиновался, но стремительным выпадом шпаги парижанин поверх баррикады заставил его отступить. И тогда Фортунио с одним из своих людей применил тот же прием, который уже стоил жизни их товарищу. Наемник стал на колени, просунул шпагу под столом и сквозь раму кресла пытался попасть Гарнашу в ноги. Одновременно капитан схватился за ручку верхнего кресла и через него атаковал парижанина. Хитрость на этот раз удалась и даже заставила Гарнаша отступить. Стол, казалось, грозил ему гибелью, вместо того чтобы защищать. Он молниеносно упал на одно колено, пытаясь выгнать нападающего из-под стола. Но препятствия, которые должны были бы мешать его противникам, на этот раз куда больше мешали самому Гарнашу.

В тот же самый момент Фортунио толкнул кресло и сбросил его со столешницы. Одна из ножек стола задела правую руку Гарнаша. На секунду рука онемела. Он выронил шпагу, и Валери громко вскрикнула. Но в следующий момент он был снова на ногах и крепко держал клинок, хотя в его руке оставалось еще чувство онемения. Секунды шли, и это чувство проходило, но прежде чем он успел вернуться на свое место, стол был сдвинут в комнату. Гарнаш выкрикнул:

— Плащ, мадемуазель! Дайте мне плащ! — и девушка, вновь подавив свои страхи, бросилась выполнять его просьбу.

Она схватила плащ, лежавший на кресле около двери в ее спальню, и принесла ему. Он дважды обернул его вокруг своей левой руки, оставив свисать полы, и, шагнув вперед, бросил плащ вперед, чтобы шпага противника запуталась в нем при следующей его атаке. Быстро отступив в сторону, он приблизился к столу, и лезвие его клинка отогнало капитана, атаковавшего поверх стола. Затем он налег на стол всем своим весом и вновь оттолкнул его назад. Стол тяжело ударился о косяки двери, оставив у его ног кресло. Этим движением он позволил человеку внизу вновь воспользоваться своей шпагой, что тот и сделал. Но в последний раз. Гарнаш опять запутал его клинок, ударом ноги отшвырнул мешавшее ему кресло; внезапно нагнувшись и ударив под столом своей шпагой, почувствовал, как она вошла в тело противника.

Раздался стон и хрип, а затем, прежде чем Гарнаш успел встать, — предупреждающий крик мадемуазель. Стол, который внезапно толкнули нападавшие, чуть было не ударил его по голове, угодив своим краем в левое плечо Гарнаша, на целый метр отбросил его в глубь комнаты, и он распластался на полу.

Подняться вновь, жадно глотая воздух, — падение слегка оглушило его — было делом одного мгновения. Но этого было достаточно, чтобы Фортунио окончательно оттолкнул стол из дверного проема, и его люди ворвались в комнату.

С дикими криками и яростными насмешками они бросились на Гарнаша, который поспешно приготовился отразить нападение и отступал, пока его плечи не коснулись стены и у него не возникло уверенности, что хотя бы сзади ему ничто не угрожает. Три шпаги противостояли его одной. Сам Фортунио, раненая щека которого была испачкана кровью, стоял у двери, наблюдая за схваткой, рядом с ним находилась маркиза, а чуть дальше притулился Трессан, очень бледный и испуганный.

Но даже в этот момент смертельной опасности первой мыслью Гарнаша была мысль о Валери. Он должен был избавить ее от вида этой бойни и от того, чем она вскоре закончится.

— Возвращайтесь в вашу комнату, мадемуазель, — крикнул он ей.

— Вы мешаете мне, — добавил он, вынуждая ее повиноваться.

Она выполнила приказание, но лишь отчасти: дошла только до порога в свою комнату, где и осталась стоять, наблюдая схватку, точно так же, как чуть раньше стояла и смотрела на нее от двери прихожей.

Внезапно ее осенило. Если ранее, отступая через дверной проем в прихожую, Гарнаш добился этим некоторого преимущества над нападавшими, не мог ли он сделать то же самое еще раз и улучшить свое положение, отступив теперь в ее спальню? Она крикнула:

— Сюда, месье де Гарнаш! Сюда!

Маркиза бросила на нее взгляд через комнату и издевательски улыбнулась, полагая, что Гарнаш сейчас был слишком занят, чтобы поступить столь опрометчиво. В его положении отойти от стены означало быстрый конец.

Однако Гарнаш думал иначе. Плащ, обернутый вокруг его левой руки, давал ему некоторое преимущество. Он махнул полой плаща в лицо одному из нападающих, и, прежде чем тот успел правильно отреагировать, последовал удар шпагой, пронзившей ему живот, в то время как еще одним взмахом плаща он запутал другую шпагу, опасно устремившуюся в открывшуюся брешь его обороны.

Мадам выругалась, и Фортунио повторил ее проклятие. Сенешал от изумления открыл рот при виде такого мужества и ловкости, позабыв о своих страхах.

Теперь Гарнаш смог оторваться от стены и встать спиной к мадемуазель, намереваясь последовать ее совету. И только в этот момент он впервые за все время баталии спросил себя: зачем? Его руки отяжелели от усталости, во рту пересохло, на лбу проступили крупные капли пота. Скоро он окончательно выдохнется, и тогда они сумеют этим воспользоваться.

До этого его ум был занят только схваткой; если он и думал об отступлении, то лишь в том смысле, чтобы оно обеспечило ему более выгодную позицию. Теперь же, понимая, что устает, он наконец подумал о побеге. Неужели не было никакого выхода? Неужели ему придется перебить всех, находящихся в Кондильяке, чтобы иметь возможность вырваться?

Почти механически Гарнаш в уме пересчитал людей. Всего в замке было двадцать наемников, исключая его и Фортунио. Он мог рассчитывать, что Арсенио не окажется среди атакующих и, может быть, в конце даже придет к нему на помощь. Таким образом, оставалось девятнадцать. Четверых он уже либо убил, либо вывел из строя, Но уничтожить оставшихся пятнадцать было выше его сил. Вскоре, без сомнения, к этим двоим, сражающимся с ним, присоединятся другие. Итак, ему необходимо отыскать выход не мешкая.

Он размышлял, удастся ли ему разделаться с этими двумя, прикончить Фортунио и попытаться скрыться через заднюю дверь, пока не прибудут остальные. Но эта мысль была слишком уж безумна, а ее осуществление — слишком невероятно.

Сейчас он дрался, повернувшись спиной к мадемуазель и лицом к высокому окну, сквозь которое виднелись очертания полумесяца, искаженные толстыми стеклами. Внезапно ему в голову пришла одна мысль. Его путь должен лежать через окно. Он знал, что оно расположено на добрых пятьдесят футов note 37 выше рва с водой, и есть шанс разбиться, решись он прыгнуть вниз. Но если он останется здесь, дожидаясь, пока на помощь к его противникам прибудут свежие силы, то, без сомнения, погибнет. И он выбрал меньшее зло.

Гарнаш вспомнил, что окно оставалось забитым гвоздями с того момента, когда мадемуазель инсценировала попытку побега. Но это не должно оказаться серьезным препятствием.

Теперь, когда решение созрело, его тактика резко изменилась.