Глава XXI

СЭР ДЭВИД ВУД

Леди Эссекс грелась в лучах надежды, но на жизнь ее пала холодная тень сэра Томаса Овербери.

Растерянный Рочестер поведал ей о разговорах, которыми пугал его сэр Томас. И проявил слабость – ему не следовало втягивать ее в свои заботы, волновать рассказами об опасностях, но он оправдывал себя тем, что эти опасения касались и ее, и поэтому он не имел 'права держать ее в неведении.

Разговор этот состоялся октябрьским утром в просторном с колоннами зале ее дома в Хаунслоу – дом был построен в итальянском стиле.

Они сидели на дубовых скамьях, стоявших под прямым углом перед украшенным богатым орнаментом камином. Она взглянула в его хмурое лицо и, улыбаясь, покачала головой:

– Тернер крепка, как сталь, да и остальные тоже. Она не посмеет признаться, рассказать о своей роли в этой истории – для нее это не менее опасно. И Вестон будет молчать, потому что он тоже замешан. А остальное – чепуха. Сплетни нечем подтвердить, а ни один разумный человек сплетням не поверит. Единственный, кто еще знает, – сэр Томас Овербери. Но как он смог узнать, а, Робин?

Робин пожал плечами. Передав леди Эссекс разговор с Овербери, он совершил еще одну ошибку: ведь она не знала о роли сэра Томаса в их отношениях. Рочестер ответил на ее вопрос, но не с полной откровенностью, потому что не решался признаться в том, что Овербери делился с ним щедротами своего ума и таланта, помогая его светлости завоевать сердце дамы.

– Я поступил неосторожно, – заявил Рочестер, – но между Томом и мной нет секретов. Она нахмурилась:

– Но ведь это был не только твой секрет! Это была и моя тайна тоже. И даже более моя, чем твоя.

– А я передоверил ее другому, – голосом, полным раскаяния, прошептал он, – Не вини меня. Я был так встревожен, я жаждал совета. А я больше никому не могу доверять, и никто не обладает таким проницательным умом, как сэр Томас Овербери.

– Если он полностью достоин твоего доверия, если он предан тебе телом и душой, тогда все в порядке. Но ты в нем уверен?

– Как в себе самом!

– Что ж, тогда отбрось страхи. – Она обняла его и растопила последние опасения нежным поцелуем. – Нет для нас никаких препятствий, Робин. По крайней мере, сейчас нет. Дорога к счастью свободна, мой милый, а потом, когда мы оглянемся назад, на наши прошлые горести, все эти приливы отчаяния, все страхи покажутся такой ничтожной платой за то счастье, в котором мы будем жить.

– Сердце мое! – вскричал он, прижал ее к груди и вновь принялся клясться, что отдаст всего себя и все, что у него есть, за блаженство, которое испытывает в ее объятиях.

И поскольку она уверилась, что Тернер и Вестон будут молчать потому, что у них нет иного выхода, Овербери – потому, что предан ее милому Робину, она в счастливом нетерпении ожидала начала работы комиссии. Главой комиссии король назначил Эббота, архиепископа Кентерберийского.

Вот тогда-то и появились первые тучки.

Сэр Томас Овербери не был единственным, кто пользовался шпионами, лорд-хранитель печати также считал этот институт весьма полезным как для служебных дел, так и для личных. Шпионы и донесли его светлости, что в приделах собора Святого Павла поговаривают о том, что комиссия собрана для неблагочестивого дела. Неблагочестивого потому, что цель его – развести леди Эссекс с законным мужем и отдать королевскому фавориту, ее любовнику. Слухи же, как донесли шпионы, распускал не кто иной, как сам сэр Томас Овербери. Нортгемптон был раздосадован таким открытием, но затем пришел к выводу, что его можно обратить себе на пользу: теперь-то Рочестер непременно порвет с Овербери. Так что Нортгемптон послал за Рочестером и выложил донесения шпионов.

Рочестер отказывался верить; да о таком и помыслить невозможно!

Нортгемптон же клялся, что если этого чертового подлеца – так он теперь именовал Овербери – не остановить, тот порушит все дело.

Рочестер, все еще преисполненный доверия к другу, тут же отправился к Овербери и напрямую его об этом спросил. При этом он вынужден был раскрыть и свой источник информации. Сэр Томас расхохотался:

– Ах, Нортгемптон! Вредоносный старый дурак! Да этого смутьяна давно надо было отправить в Звездную палату[47]. Разве я не предупреждал тебя, что Говарды будут всеми силами стараться разбить наш союз? Неужели ты до сих пор не понял, куда они метят? Да для них главное – разлучить нас, заграбастать тебя и через тебя добиваться всего, чего они пожелают. Я больше и слышать об этом не хочу! Но предупреждаю: если ты и впредь будешь придерживаться этого курса, тебе придется выбирать между Говардами и мною, а это означает лишь одно: либо я буду продолжать служить тебе, либо ты сам попадешь в услужение к Говардам.

Его светлость был в затруднении, он не знал, чьей стороны держаться. Дружба с Овербери так или иначе уже дала трещину, а если она совсем рухнет? В глубине души Рочестер догадывался, что все кончится именно так, как предсказывает Овербери. И нашел для себя наиболее удобный вывод: шпионы Нортгемптона ошиблись.

Однако леди Эссекс была иного мнения – об этом позаботился Нортгемптон. Он надеялся, что она сумеет повлиять на Рочестера там, где его собственного влияния будет недостаточно. Старый граф прекрасно понимал двигавшие Овербери побуждения: сам по себе брак нисколько не волновал сэра Томаса, его беспокоило лишь то, что в результате он утратит влияние на фаворита. И между Нортгемптоном и Овербери шла тайная дуэль за обладание Рочестером, дуэль, в которой ни один не осмеливался слишком уж явно обнажить оружие.

И доведенная до отчаяния леди Эссекс взяла бразды правления в свои руки с той твердостью и непреклонностью, которые она уже сумела проявить.

Снова, как в прежние дни, зачастил в Нортгемптон-хауз стройный, элегантный сэр Дэвид Вуд, который когда-то ухаживал за нею и который обещал вечно служить ее светлости. Он и теперь – хотя уже хорошо знал о том, что должно последовать за разводом, – вел себя со всей возможной галантностью. Ее светлость решила проверить его искренность. Она слыхала о том, что он прекрасно владеет саблей и весьма недурно рапирой. И вот, когда он в очереднойс раз клялся, что нет в его жизни иной цели, как всячески служить ее светлости, она поймала его на слове.

– Это всего лишь слова, сэр Дэвид, говорить легко. – Она вздернула свою светлую, словно осененную солнцем головку и улыбнулась. – А что, если я в один прекрасный день попрошу вас подкрепить слово действиями?

– В этот день я стану счастливейшим из людей, – без запинки отвечал он.

Теперь она расхохоталась в открытую:

– Ну что ж, если у меня есть возможность осчастливить вас… – Она сделалась серьезной. – У меня появился очень опасный враг. Это не человек, это змей, и укус его смертелен. Случилось так, что вы тоже в определенной степени пострадали от его укуса, и это нас объединяет.

Сэр Дэвид положил руку на эфес шпаги и приобнажил лезвие.

– Его имя, мадам? – воскликнул он, мгновенно превратившись в отчаянного бретера.

– Его имя – Овербери.

Он аж задохнулся от возмущения:

– Этот пес?! Да как он посмел оскорбить вас?

– Он публично склоняет мое имя и приписывает мне скандальную славу.

Он понимал, что стоит за ее заявлением, и стал сомневаться:

– Этот мошенник занимает высокое положение и хорошо защищен. Сам лорд Рочестер…

Она прервала его – она не намерена обсуждать роль лорда Рочестера в этом деле. Взамен она искусно постаралась распалить Вуда:

– Вы ведь действительно пострадали от него, сэр Дэвид?

– Это уж точно – он стоил мне тысячи фунтов.

– Что ж, пришло время вернуть должок. Когда вы посчитаетесь с ним, как подобает джентльмену, вы к тому же получите эту тысячу фунтов от меня в качестве сатисфакции за услугу.

Сэр Дэвид поклонился – она уколола его напоминанием о том, как должен рассчитываться с обидчиком истинный джентльмен, к тому же этот истинный джентльмен не мог противиться заманчивому блеску целой тысячи фунтов.

– Его друзья могут заказывать саван! – воскликнул он в лучших традициях дуэлянтов и, не откладывая, отправился на дело.

Вечер застал сэра Дэвида на Кинг-стрит – именно в это время сэр Томас обычно возвращался домой, в милый особняк, который он завел себе неподалеку от королевского дворца. По странной случайности сэр Дэвид очутился возле дома одновременно с сэром Томасом, так что им не удалось избежать столкновения. Но каждый ступил в сторону, предлагая другому пройти первому.

– Мне дальше не надо, – сказал сэр Томас. – Это мой дом.

– Ваш дом? Как странно! Стало быть, вы – Овербери? Вопрос обострил зрение сэра Томаса, и он разглядел в полутьме черты ставленника Нортгемптона, а обострившееся чутье донесло до него запах опасности.

– Я давно намеревался встретиться с вами, сэр, – заявил сэр Дэвид.

– Разве это желание так трудно удовлетворить? Меня легко найти. А вы, я полагаю, сэр Дэвид Вуд, друг лорда-хранителя печати?

– Это делает честь вашей памяти. Но, возможно, вы имели особые основания запомнить мое имя.

– Особые основания? Что-то не понимаю.

– Я – тот человек, которому ваше вмешательство стоило тысячи фунтов.

Сэр Томас глянул на него так, как только он один и умел – холодно и свысока.

– Именно потому вы и искали встречи со мной?

– Именно поэтому, – подтвердил сэр Дэвид. В этот момент входная дверь отворилась и на пороге появился слуга Овербери Дейвис, ладный крепкий парень чуть старше двадцати; хозяин доверял ему полностью.

Овербери сделал приглашающий жест:

– Войдем в дом.

Сэр Дэвид помедлил на мгновение, затем, слегка поклонившись, переступил порог. Сэр Томас провел его по узкому коридору в длинную комнату с низким потолком, весьма скудно обставленную: овальный дубовый стол у окна, вдоль стены – четыре кресла. На вбитых над камином крючьях висело с полдюжины рапир, чьи заостренные концы свидетельствовали о том, что это – не просто украшения. По обе стороны от рапир висели мишени с воткнутыми ножами.

В центре комнаты, на голом полу, был нарисован мелом квадрат со сторонами около семи футов, а внутри квадрата – круг. Внутри же круга располагались какие-то непонятные сэру Дэвиду линии.

Сэр Томас улыбнулся в усы:

– Похоже, вам понравился мой магический круг, сэр Дэвид. Сэр Дэвид вздрогнул и покраснел.

– Магия! – воскликнул он. – Вы практикуете черную магию?

Сэр Томас рассмеялся: он представил себе, какие мысли возникли в мозгу сэра Дэвида – тем более, что они живо отразились на его лице. Да ведь если Овербери не только колдун, но еще и смеет в открытую в этом признаваться, справиться с ним не составит никакого труда! Королевские охотники за ведьмами быстренько с ним разделаются!

– Магия? – все еще смеясь, переспросил сэр Томас. – Ну уж нет, это не магия. Это круг Тибальта. Вы ведь много путешествовали, сэр Дэвид, и, несомненно, слыхали о Тибальте из Антверпена.

Сэр Дэвид с отвращением покачал головой:

– Я не интересуюсь такими вещами! Упаси Господь! А вы, сэр Томас, смелы и безрассудны.

– Смел? Что ж, это верно. Но безрассуден? Напротив, я весьма рассудителен. Боюсь, надо рассеять это недоразумение. Когда у человека столько врагов, столько бесчестных завистников, когда ему приходится иметь дело с теми, кто обуреваем злобной алчностью, ему следует быть начеку. И верно пользоваться определенной магией, чтобы защитить себя. Но эта магия – магия шпаги. Назовем ее «шпагомагией». Тибальт – величайший из живущих мастеров этого оружия. Он создал свою систему, отличающуюся от знаменитых школ Капоферро и Патерностье. Круг, расчерченный специальными линиями, служит для упражнений по его методе, – и он повернулся к двери, подзывая Дейвиса, который все время стоял там и ухмылялся, слушая лекцию, которую хозяин читал этому незадачливому незнакомцу. – Подойди-ка сюда. Лори. Сбрось камзол, мы покажем сэру Дэвиду все тайны Тибальта. Если, конечно, – обратился он к гостю, – вас они интересуют.

Сэр Дэвид, слегка опешивший от того, что возникшие при виде странных линий надежды оказались так быстро разрушенными самим сэром Томасом, был все же заинтригован.

– Мне очень интересно, – ответил он.

Сэр Томас предложил ему кресло, и только тогда до сэра Дэвида дошло, что Овербери, разгадав цель его посещения, нарочно устроил весь этот спектакль – чтобы и высмеять, и припугнуть его. Однако он был уверен, что его не так уж легко запугать разными иностранными штучками. И если они хотели повеселиться, посмеяться над ним, то посмотрим, кто будет смеяться последним.

Сэр Томас сбросил плащ, развязал пояс, сбросил камзол и остался в рубашке и штанах – подвижный и настороженный, словно кошка. Его гибкая фигура была сейчас видна во всем великолепии. Он взял шпагу, а Дейвис – Тот был поменьше хозяина ростом – стал против со шпагой и кинжалом.

Сэр Томас пояснил гостю:

– Как видите, природа одарила меня преимуществами, поскольку я выше ростом и руки у меня длиннее. Поэтому, чтобы парень был в равных со мной условиях, я обхожусь без кинжала. Советую вам внимательно следить за моими ногами – вся магия заключается именно в их движениях, а двигаться я буду по линиям, которые показаны здесь.

Атаку начал Дейвис. Сэр Томас, отражая и парируя удары, давал пояснения, и сэр Дэвид, как хороший фехтовальщик, быстро понял, что в этом методе действительно была особая магия. Теперь наступал сэр Томас, Дейвис отступал, защищаясь и шпагой, и кинжалом. Вдруг сэр Томас сделал ложный выпад, а затем нанес удар и довольно ощутимо ткнул Дейвиса в живот.

Такой выпад был еще не знаком местным фехтовальщикам, и сэр Дэвид смотрел во все глаза. Мгновение спустя сэр Томас снова нанес удар – и снова обманул противника ложным поворотом кисти. А потом, когда уже Дейвис попытался совершить выпад, сэр Томас мгновенно ступил в сторону, шпага прошла мимо, а сэр Томас резким движением едва не нанес слуге удар в лицо.

– Довольно! – воскликнул он. – Достаточно, сэр Дэвид уже увидел, насколько чудодейственен этот круг. Иди, Лори. Если сэр Дэвид хочет поближе познакомиться с системой Тибальта, он может занять твое место.

Но сэр Дэвид не выразил такого желания. Как только за слугой закрылась дверь, он тоже поднялся. Он увидел достаточно, чтобы понять, что ему не суждено заработать тысячу фунтов. Но Овербери не намеревался отпускать его так просто – сэр Томас отличался довольно злобным юмором (что хорошо видно и по его литературным трудам).

– А теперь, сэр Дэвид, к делу. – Он застегивал камзол. – Полагаю, вам есть что мне сказать. – Поскольку теперь сэр Дэвид, возможно, не стал бы объяснять цели своего появления, сэр Томас не оставил ему выхода. – Как я полагаю, вы пришли, чтобы потребовать от меня сатисфакции. Это касается тысячи фунтов, в потере которых вы вините меня. Я хорошо помню, почему это произошло: вы искали привилегий, на которые права не имели. И вы не позаботились узнать, что лорд Рочестер никогда не оказывает услуг, которые хоть в какой-то степени шли бы вразрез интересам короны – а ведь многие искатели патронатов и привилегий даже пробовали подкупить его взятками. Такова политика лорда Рочестера – теперь о ней, я уверен, знают все. А поскольку я всего лишь преданный помощник лорда Рочестера, нелепо ждать другого поведения и от меня. Вот, сэр, собственно говоря, и все.

И сэр Томас улыбнулся прямо в сердитую физиономию посетителя. Тот вскричал:

– Все? Боже, никак не все! Вы, как я понял, говорили тут о честности?

– Это слово смущает вас? Вы разве не знаете, что оно означает?

– Черт побери! Да вы хотите меня оскорбить! – взорвался сэр Дэвид.

– Скорее, хочу быть предельно откровенным. Этой истории уже два года, и вы два года ждали случая выразить мне свой протест? Или воспользовались этим предлогом, чтобы осуществить какой-то план, задуманный лордом Нортгемптоном, лакеем которого вы являетесь?

Сэра Дэвида даже перекосило, но он обуздал себя:

– Вы со всей очевидностью продемонстрировали свою цель – вы действительно хотите оскорбить меня.

– Но разве я первым начал? Разве вы искали меня не с подобной же целью? – И сэр Томас улыбнулся так насмешливо, что и более холодный собеседник вспыхнул бы гневом. – Тогда от меня больше ничего и не требуется.

– Вот уж верно! – согласился сэр Дэвид. – Вы и так достаточно далеко зашли.

И сэр Дэвид решился – как ни смутила его устроенная сэром Томасом демонстрация фехтовального искусства, честь уже не дозволяла отступать.

– Когда вы отправитесь со мной во Францию? Сэр Томас покачал головой:

– У меня и в мыслях такого нет. Дела требуют моего присутствия в Лондоне, и если вы желаете сатисфакции, можете получить ее здесь.

– Здесь? При нынешних законах? Да король свернет шею победителю.

– Неужто это вас беспокоит?

– Боже, сэр, вы невыносимы.

– Но я и не жду от вас терпимости. Я жду ваших секундантов. Сэр Дэвид либо охладил свой пыл, либо сделал вид, что ярость улеглась. Нетрудно было также предположить, что он решил воспользоваться выходом, любезно предоставленным противником.

– Вы надеетесь на покровительство высокопоставленных друзей. А в каком положении я? Кто меня прикроет? Сэр Томас, вы пользуетесь своим положением, и я вновь призываю вас как человека чести отправиться со мной во Францию.

– И как человек чести я отклоняю ваше приглашение. Сэр Дэвид долго разглядывал его, а затем пожал плечами:

– В настоящее время нам больше говорить не о чем, – и направился к выходу.

Сэр Томас поспешил распахнуть перед ним дверь:

– Если вы передумаете и пожелаете встретиться со мною здесь, я всегда к вашим услугам.

Сэр Дэвид не удостоил его ответом. В коридоре его поджидал слуга Дейвис, который и проводил на улицу.

Сэр Дэвид отправился к ее светлости, чтобы доложить о своем поражении. Сэр Томас, сообщил он, труслив настолько, что отказывается сражаться где-либо, кроме Лондона, хорошо зная, что ни один разумный человек на это не пойдет, так как тем самым навлечет на себя гнев короля. Но в стремлении продемонстрировать собственную доблесть, сэр Дэвид зашел слишком далеко: он уверял, что сэр Томас Овербери рассчитывает на то, что его в любом случае прикроет лорд Рочестер.

– А если я, – задумчиво спросила его ее светлость, – пообещаю вам, что лорд Рочестер защитит вас обоих от королевского гнева? Сэр Дэвид понял, что попал в ловушку.

– Если ее светлость предоставит мне хоть пару строк, подписанных его светлостью, в которых он пообещает…

– Вы просите слишком многого, – прервала она. – Каким образом его светлость даст вам такую расписку? Да ведь это будет означать, что он нанимает убийцу.

Сэр Дэвид был непреклонен.

– А без этого, миледи, я вряд ли стану рисковать.

– Вот так-то! Вот так-то! – воскликнула ее светлость. – Вы вряд ли станете рисковать!

– Мадам! – Он был полон негодования. – Вы ко мне несправедливы.

– Неужели? Я всего лишь повторила ваши слова! – Она печально улыбнулась. – Я вспоминаю день, когда вы с такой горячностью объявили, что готовы жизнь за меня отдать. И когда наступил срок послужить не только мне, но и себе самому, вы испугались.

– Испугался?!

– Да ведь ясно, что сэр Томас как раз ни капельки не испугался, а ведь он не произносил романтических клятв! Вы тут говорили о трусости, сэр Дэвид. Уверены ли вы, что этим грешит ваш противник?

– Вы хотите сказать, что трус – я?

– По крайней мере, он готов совершить то, на что вы, как вы сами сказали, вряд ли способны.

Сэр Дэвид скакал назад в Лондон, и душа его была мрачнее тучи. Мало того унижения, которое он испытал от сэра Томаса Овербери, так еще и леди Эссекс добавила – а он понимал, что все сказанное ею было правдой. Нет для человеческого сердца чувства более горького, чем то, которое появляется, когда другой открывает перед тобой твои собственные недостатки, о которых ты сам хотел бы забыть. И то, что сэр Дэвид был когда-то влюблен в леди Эссекс, лишь углубляло его горечь и ненависть.

Ненависть эта должна была принести свои черные плоды.

Глава XXII

ССОРА

Враждебная Рочестеру партия понесла в том ноябре, ноябре 1612 года, ощутимую утрату: внезапно скончался ее самый мощный, влиятельный и активный член – принц Уэльский.

Это случилось 5 ноября, когда над Лондоном зажглись огни фейерверка и в темном небе пылали шутихи – король Яков повелел ежегодно справлять годовщину своего чудесного избавления от происков Гая Фокса и его приспешников. В тот праздничный вечер принц Генри умирал в своем Сент-Джеймском дворце. К этому времени молодой и талантливый принц уже стал настоящим героем народа, и к этому времени пропасть, разделявшая его с отцом, стала непреодолимой. Потому пошли по стране ужасные слухи, усугублявшиеся еще и тем, что король послал к заболевшему наследнику своего личного врача Майерна, а тот, это было точно известно, крепко поспорил с врачом принца Хаммондом по поводу метода лечения[48].

Припоминали и о вражде между принцем и лордом Рочестером, любимейшим королевским фаворитом, и потому иные склонны были винить в случившемся именно Рочестера – к немалой выгоде враждебной ему партии.

Но никакие слухи не могли преуменьшить влияния лорда Рочестера, который, пользуясь еще большим королевским доверием, твердо укрепился на придворном небосклоне. К мощному сиянию его звезды тянулись все новые и новые поклонники, в том числе и те, кто откололся от ослабевшей в результате смерти принца партии. Чтобы убедиться в этом, достаточно было в начале нового года съездить в Ройстон. Тем, кто хотел выяснить расположение апартаментов лорда Рочестера, не надо было спрашивать дорогу: в этом направлении текли толпы.

Единственное, что омрачало блистательное настоящее милорда, было противодействие, которое Овербери оказывал его отношениям с леди Эссекс – причем противодействие это приобрело еще более острый характер после истории с сэром Дэвидом Вудом, ибо Овербери почувствовал личную для себя опасность. Одной апрельской ночью напряжение в отношениях между Рочестером и Овербери достигло высшей точки.

В тот вечер в королевских апартаментах царило разнузданное веселье; предводительствовал гулянкой сам монарх. Однако лорд Рочестер в пиршестве не участвовал – занятый своей любовной эпопеей, он вообще стал несколько небрежен в исполнении придворных обязанностей, а король, подобно влюбленной женщине, старался все большими авансами привязать его к себе.

Рочестер прибыл из Хаунслоу в час ночи и, пройдя сразу в свои покои, был немало удивлен, застав там Овербери с его секретарем Гарри Пейтоном.

Милорд понимал, что Овербери знает причину его опоздания и не одобряет такого поведения, и потому изначально был раздражен, словно мальчишка, которого застали за каким-то неблаговидным занятием и который ожидает теперь порки.

Увидев за столом своего друга – Овербери дремал, положив голову на руки, – Рочестер заговорил уже с порога:

– Ну, что случилось? Почему ты не спишь?

Сэр Томас медленно поднял голову, внимательно оглядел выросшую перед ним переливающуюся всеми цветами радуги фигуру – бриллиантовую пряжку в украшенной плюмажем шляпе, пышные розетки на туфлях с высокими каблуками, – и губы его искривила презрительная усмешка:

– А почему ты до сих пор бодрствуешь? Я-то жду с бумагами тебе на подпись.

Лорд Рочестер надменно поднял брови. Заметив это, Овербери приказал Пейтону ждать его в галерее.

– И где же бумаги? – спросил Рочестер. Сэр Томас встал, оттолкнул кресло и указал на разложенные на столе документы.

– Сядь, – резко ответил он, – и сам посмотри.

Его светлость глянул на друга: лицо его было бледно, а глаза горели, словно в лихорадке. С тяжелым сердцем милорд уселся за стол и потянулся к перу. Почти не читая, поставил свою подпись под первым документом, взял следующий – через несколько минут все было кончено, и его светлость отбросил перо.

– Что, нельзя было подождать до утра?

– Нет, нельзя. – Голос Овербери был холоден. Он продолжал стоять у стола. – Это наиболее срочные бумаги. Внизу ждет курьер, чтобы отвезти их в Дувр. Ты что, полагаешь, дела государственные будут ждать, пока ты развлекаешься с этой особой?

– Особой?! – вскричал Рочестер и вскочил. – Ты сказал – «этой особой»?!

– Вот именно! А ты думал – дамой? Да она так же похотлива, как вся ее порода, она ничем не отличается от своей сводни-маменьки!

Овербери стоял перед его светлостью, выпрямившись в полный рост и дрожа от напряжения и гнева.

– И ты станешь отрицать? Ты посмеешь отрицать? Да вспомни все: как она вела себя с тобой, пока муж был в отъезде, как якшалась с этой шлюхой Тернер и грязными колдунами, чтобы с помощью самого дьявола привязать тебя и освободиться от Эссекса!

– Замолчи! Именем Господа заклинаю: молчать! – Дверь в галерею была распахнута, и яростный голос Рочестера слышался далеко. – Молчи, или я убью тебя!

– Правильно, убей! И тогда ты, как шмель, погибнешь после первого же укуса, ибо потеряешь свое жало! – расхохотался Овербери. – Потому что без меня, я снова повторяю, ты – ничто. Я – твоя лестница наверх, это по мне ты вскарабкался на свои высоты. И теперь все мои труды, все мое терпение, все мои старания превращаются в ничто, ибо ты жаждешь погубить свою честь и себя самого этой нелепой женитьбой. Ты не посмеешь жениться на ней без моего согласия, потому что тогда – я тебя предупреждаю – тебе придется самому заниматься всеми делами, ты лишишься всех подпорок.

Теперь уж и его светлость ответил на презрение презрением:

– О, как страшно! Можешь убираться на все четыре стороны, и дьявол с тобой! Ноги мои достаточно крепки, я обойдусь и без подпорок!

– Смотри, как бы не пожалеть – это мы, твой портной и я, сделали тебя человеком.

Они стояли друг против друга, эти два человека, которые были близки, как никто, которые не могли существовать один без другого, и взоры их метали молнии. Оба с трудом обуздали себя, чтобы не схватиться врукопашную, и первым заговорил Рочестер, заговорил ровным, глухим голосом:

– Сэр, вы только что произнесли слова, которые я не смогу ни забыть, ни простить. Слова, за которые вам в этой жизни. Богом клянусь, со мной не расквитаться.

– Что ж, пусть так, – столь же спокойно ответил Овербери, казалось, клокотавший в нем огонь припорошило пеплом. – Завтра мы расстанемся. Я забираю свою долю и оставляю вас – отныне вы от меня свободны.

– Прекрасно, освободите меня от себя, этого я больше всего и жажду, – таков был ответ, и лорд Рочестер пулей вылетел из комнаты.

Овербери остался – недвижный, погруженный в свои мысли. Затем сложил документы, перевязал, запечатал пакет и кликнул Пейтона, чтобы тот передал пакет курьеру. Вышел из дворца и, словно во сне, побрел в свой дом на Кинг-стрит. Уже близился ясный апрельский рассвет, когда сэр Томас наконец лег в постель, но сон не шел к нему, сон гнали мысли. Вот и конец всем его надеждам, всем его гордым амбициям. Годы тяжких трудов – все насмарку. Завтра он, тот, кто обладал почти что царственной властью, тот, чью улыбку униженно ловили, чье одобрение вымаливали, снова станет ничем. Узы, которые пять лет назад связали его с Робертом Карром, разорваны, и этот его крах станет крахом обоих. И все это сотворила женщина, золотоволосая, синеглазая чаровница, ослепившая этого болвана до такой степени, что он не способен различать реальность.