Де Берни снял пояс с пистолетами, портупею, шпагу и велел Пьеру отнести в свою каюту. Ведь он облачился во все это только для важности. Теперь же игра была закончена — со своей ролью он справился великолепно. Потом он направился к каюте, где томились в ожидании его спутники, отпер ее и попросил их выйти.
      Бледная от страха, мисс Присцилла тщетно пыталась скрыть переполнявшие ее чувства; майор тоже был бледен как мел, однако ж он не пожелал скрывать того, что думал.
      — Быть может, объясните нам, сударь, что вы намерены с нами сделать? — вызывающе бросил он.
      Приглядевшись более внимательно, они оба заметили, что Берни был чем-то удручен — словно после какого-то тяжкого испытания. Тем не менее он держался достаточно хладнокровно. Не обращая внимания на майора, француз заговорил с девушкой, она стояла, прислонившись к столу:
      — Поверьте, мисс, мои намерения самые добрые.
      Майору явно не хотелось оставаться в стороне.
      — Да неужели? — спросил он. — И вы смеете это утверждать после всего, что здесь только что произошло?
      Де Берни вымученно улыбнулся:
      — Значит, вы все слышали. Так знайте, и вы, мисс, тоже: кем бы я ни был, пока я с вами, опасность вам не грозит.
      Мисс Присцилла взглянула на него с тревогой:
      — Неужели то, что вы сказали этому пирату, — правда? Неужто вы действительно связались с этими… людьми?
      После долгого раздумья де Берни ответил:
      — В вашем вопросе прозвучала нотка сомнения, — заметил он наконец. — Что ж, это меня радует. Благодарю. Однако… закончим этот разговор.
      — Выходит, вы намеренно вытребовали у Брэнсома разрешение командовать батареей?
      — Вот тебе раз. (Француз пожал плечами.) Зачем об этом вспоминать? Вы должны помнить о другом: сейчас, по крайней мере, я вырвал вас из лап Лича и его шайки. Если слово буканьера для вас что-нибудь да значит, поверьте, я пошел на это единственно ради того, чтобы вы могли вернуться в Англию живой и невредимой. Однако, к сожалению, с возвращением придется повременить. Непредвиденные задержки бывают часто, тут уж ничего не попишешь. Правда, теперь всякое может случиться. Но вы не волнуйтесь и гоните прочь тоску. Худшее уже позади. Так что, прошу вас, ступайте в свою каюту и оставайтесь там, а я прослежу, чтобы вас никто не беспокоил.
      С этими словами он покинул их и отправился на палубу.
      В погруженном во мрак коридоре он резко подался в сторону, чтобы не споткнуться о чье-то тело — то был труп Сэма; видно, когда бедняга преградил буканьерам дорогу в кают-компанию, они убили его на месте. Ощупав бездыханное тело чернокожего грума, де Берни двинулся дальше.
      Наконец он ступил на палубу, она действительно напоминала бойню, сплошь заваленную окровавленными телами команды «Кентавра», и среди них — только три или четыре трупа буканьеров, которых эти несчастные успели уложить перед тем, как пираты сокрушили их сопротивление.
      Капитан Брэнсом лежал с проломленной головой у люка на нижнюю палубу. Де Берни пришлось отодвинуть его тело ногой; а ведь еще вчера бедняга тешил себя надеждой, что это его последнее плавание. Последнее плавание! Действительно последнее — оно закончилось даже раньше, чем он ожидал…
      Де Берни мысленно представил, как на голову несчастного капитана обрушился страшный удар — ничего не скажешь, достойная награда за неустанные труды и отвагу… Однако ни один мускул на бесстрастном лице француза не выдал его чувств. И он как ни в чем не бывало вышел на палубу; на нем, как и раньше, был роскошный, расшитый серебром фиолетовый камзол.
      Заметив его, несколько человек, собравшихся у грот-мачты, радостно воскликнули:
      — Чарли! Чарли!
      Де Берни понял, что команда Тома Лича, конечно, уже прознала, зачем он здесь.
      Вслед за тем его встретили ликующие возгласы матросов, стоявших на баке. Де Берни остановился и в знак приветствия поднял руку. В тот же миг его глаза перехватили мрачный взгляд Лича. Капитан стоял в окружении Уогана и двух десятков головорезов. Он осматривал повреждения, нанесенные «Кентавру» во время абордажа, и отдавал распоряжения: первым делом — разъединить корабли, дрейфовавшие по воле волн, так как все паруса на «Черном Лебеде» и на «Кентавре» были убраны. Взобравшись на марсы, матросы пытались расцепить запутавшиеся такелажи обоих судов.
      Согласно одному из условий контракта, захваченный корабль и часть команды «Черного Лебедя» переходили под начало де Берни. Француз особенно настаивал на этом, заявив, что заслуживает чести быть капитаном не меньше других, а то и больше. И скрепя сердце Лич уступил. Но, когда де Берни поднялся на палубу, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей, Лич решил ему отомстить.
      — С тобой пойдет Уоган! — коротко сказал ему капитан. — Тебе же нужен помощник! А Холлиуэл будет штурманом.
      Де Берни ожидал такого подвоха. Подозрительный пират решил приставить к нему своих надежных людей, чтобы те следили за каждым его шагом. В душе он кипел, но вида не показал.
      — Прекрасная мысль! Но только с условием, что они будут подчиняться мне безоговорочно.
      Вслед за тем уже властно он прибавил:
      — Так вот, пока плотники чинят руль, приказываю немедленно очистить палубу от всей этой дряни.
      Лич метнул в него злобный взгляд, но промолчал. Через десять минут двадцать матросов уже старались вовсю. Все трупы — страшные свидетели недавнего побоища — выбросили за борт, и дюжина здоровых полуголых парней, вооружившись ведрами и швабрами, вылизали палубу от носа до кормы так, что она аж засверкала; в это же время из чрева захваченного корабля послышались удары молотков — плотники трудились над развороченным рулем «Кентавра».
      Потом, все так же властно, де Берни велел привести в порядок поврежденный такелаж. Чтобы высвободить запутавшиеся реи, он приказал их сначала поднять, а затем опустить.
      Через час, когда корабли были готовы разойтись, на «Кентавре» осталось около сотни матросов вся его команда. Лич перебрался на борт «Черного Лебедя».
      Но перед тем как расстаться, он уточнил у де Берни курс.
      — Будем держать аккурат на юго-запад, к островам у входа в залив Маракайбо , — сказал француз. — А если потеряем друг друга, встретимся у мыса Велай.
      — Это и есть то самое место? Там, что ли, будем ждать караван?
      Буканьер буравил де Берни маленькими, темными, хитро сощуренными глазками.
      — Да нет, — ответил ему тот. — Это только первый переход.
      — Ну а дальше? — нетерпеливо проворчал Лич.
      — Узнаешь, когда будем на месте.
      Лич заметно приуныл.
      — Послушай, Чарли… — в сердцах начал он. Потом вдруг осекся, пожал плечами, развернулся и отправился на свой корабль.
      Вслед за тем «Черный Лебедь» и «Кентавр» разошлись. Мисс Присцилла и майор поняли это по тому, что в их каюту, скрытую тенью «Черного Лебедя», вдруг хлынул яркий свет.
      — Теперь одному Богу известно, что нас ждет впереди! — вздохнув, проговорила девушка.
      Майор собрался было ее утешить. Но тут же воскликнул:
      — Просто немыслимо, Присцилла, как вы могли поверить этому человеку! Право же, немыслимо! Пусть это послужит вам уроком на будущее, ведь вы еще такая неопытная. Возможно, в следующий раз вы будете относиться к моим словам с большим вниманием.
      — Боюсь, другого раза может и не быть, — заметила девушка.
      — К сожалению, я тоже этого боюсь!
      — Но если случай нам все же улыбнется, то только благодаря господину де Берни.
      Ее слова задели майора за живое.
      — Благодаря господину де Берни? Кому? Благодаря ему?
      В отчаянии майор зашагал из угла в угол. Они находились здесь вдвоем: Пьера с ними не было.
      — Вы все еще верите ему, этому негодяю, пирату?
      — Он единственный, на кого я могу положиться. Если б не он…
      И она с досадой махнула рукой, как бы завершая этим жестом недосказанную мысль.
      Майор с радостью отдал бы несколько лет жизни, если бы у него хватило мужества упрекнуть девушку в недоверии к нему, Сэндзу. Однако обстоятельства лишили его мужества, и от этого его негодование лишь возросло:
      — Как! И вы это говорите после всего того, что мы только что слышали? Теперь, когда мы знаем, что он замышляет? Что он спелся со своими бывшими дружками и имел наглость назвать вас своей супругой?
      — А что было бы с нами, не скажи он всего этого? Он поступил так потому, что хотел спасти меня.
      — И вы действительно в это поверили? Ей-богу, ваша слепая доверчивость меня просто поражает!
      От насмешливых слов майора лицо мисс Присциллы побледнело еще больше. Поразмыслив о случившемся, она наконец нашла маленький довод в защиту де Берни. И тут же изложила его:
      — Если б он и вправду замыслил что-то недоброе, в чем вы его обвиняете, с какой стати ему было спасать вас от верной смерти и выдавать за своего шурина?
      Ее вопрос озадачил майора. Он так и не нашелся, чем ей возразить. Однако ее слова прозвучали впустую — его мнение о де Берни ничуть не изменилось.
      — Откуда мне знать, какую подлость он затевает?
      — Значит, вы считаете, он затевает подлость? Но почему? — спросила она, устало усмехнувшись. — Он спас вам жизнь, и не смейте говорить о нем дурно.
      — Вот так так, мисс! — одутловатое лицо майора пошло багровыми пятнами. — Какие все же упрямые создания, эти женщины! Надеюсь, будущее покажет и ваше безрассудное доверие к этому мерзавцу оправдается. Надеюсь. Но черт возьми! Провалиться мне на этом месте, если я ему доверяю хоть на йоту!
      — Браво, майор Сэндз! Благодарю за заботу. Что вам до моих переживаний!
      Майор почувствовал себя виноватым.
      — О, простите меня, Присцилла! Я живу только для вас одной. Да-да, конечно, я был несправедлив. Ради вас, милая девочка, я готов жизнь отдать…
      Его речь прервалась неожиданным появлением де Берни:
      — Будем надеяться, дорогой майор, что до этого дело не дойдет…
      Застигнутый врасплох, майор аж подскочил. Затворив за собой дверь, де Берни приблизился к ним, он держался спокойно и уверенно.
      — Все в порядке, — произнес он ровным, мягким голосом. — Теперь я капитан «Кентавра». Так что прошу вас быть моими гостями.
      — А как же капитан Брэнсом? — глядя прямо на него, спросила в растерянности мисс Присцилла.
      На его помрачневшем лице не дрогнул ни один мускул, и после короткого раздумья он бесстрастным голосом ответил:
      — Капитан Брэнсом исполнил свой долг. Прояви он отвагу чуть раньше, наверняка остался бы жив.
      — Он погиб? Его убили? — воскликнула девушка, у которой побледнели даже губы.
      Она не могла представить, что этого бодрого, жизнерадостного человека вдруг не станет, ведь еще совсем недавно он так радовался скорой встрече с женой и детьми, которых уже успел позабыть.
      Де Берни слегка склонил голову.
      — Вчера вечером он сказал, что это его последнее плавание. Как это ни жутко, но он словно в воду глядел! Сейчас ему уже покойно. Он думал наверстать упущенное. Так и умер с тщетной верой в будущее.
      — Боже мой! — вскричал майор. — Это ужасно! Как вы можете так говорить! Вы могли бы спасти несчастного…
      — Нет, — оборвал его де Берни. — Когда я поднялся на палубу — было слишком поздно. Бой закончился еще до того, как сюда явился Лич.
      — А что с остальными? С командой?
      Все так же невозмутимо де Берни ответил:
      — Капитан Лич никогда не берет пленных.
      Мисс Присцилла застонала и закрыла лицо руками. Она почувствовала слабость, и ей едва не сделалось дурно. Теперь она с трудом слышала мягкий, приятный голос де Берни, говорившего на безупречном английском, с чуть уловимым французским акцентом.
      — Позвольте мне, однако, успокоить вас. Вам ничего не угрожает, если не считать короткой задержки и связанных с нею неудобств. Сейчас, когда все утряслось, я смею это утверждать с полной ответственностью.
      Услышанный им ответ прозвучал как оскорбление.
      — Сударь, — воскликнул майор Сэндз, — чего стоит обещание человека, посягнувшего на место убитого капитана?!
      Де Берни ни на миг не потерял хладнокровия и держался по-прежнему учтиво.
      — Возможно — ничего, однако что-либо другое предложить взамен не могу, — ответил француз и, обращаясь к мисс Присцилле, продолжил: — Мой помощник и штурман будут есть вместе с нами. Мне бы очень хотелось избавить вас от их присутствия, но это было бы несколько опрометчиво. В остальное же время кают-компания в вашем полном распоряжении.
      Все еще бледная, девушка обратила на него свои ясные глаза, словно желая о чем-то спросить. Но по холодному, надменному, не допускающему возражений лицу француза она поняла, что дальнейшие расспросы бесполезны. И, смиренно склонив голову, она только промолвила:
      — Мы в вашей власти, сударь. Нам лишь остается поблагодарить вас за доброе отношение к нам.
      Де Берни едва заметно нахмурился.
      — В моей власти? Если угодно — под моим покровительством, так будет вернее.
      — Какая разница?
      — Мы все зависим от обстоятельств, Присцилла.
      Она поняла, что француз собирается что-то добавить, но тут майора совершенно некстати прорвало:
      — Сударь, а не много ли вы себе позволяете, обращаясь с мисс Присциллой со столь неслыханной бесцеремонностью!
      — Я могу себе это позволить. Ведь она моя жена, не так ли? А вы, дорогой Бартоломью, — мой шурин.
      Майор затрясся и метнул в него испепеляющий взгляд. Заметив его реакцию, де Берни стал твердым как камень, и голос его зазвучал резко:
      — Вы мне чертовски надоели. Другой бы на моем месте уже давно поставил бы вас на место. Соблаговолите запомнить мои слова, Бартоломью. И будьте так добры оба называть меня Шарлем, если не хотите, чтоб вас скоро отправили на тот свет, а заодно и меня. Конечно, такое обращение вам не по нутру, Бартоломью, но это куда приятней, чем болтаться на рее, не правда ли?
      С этими словами он вышел из каюты, предоставив майору изливать злобу перед девушкой.
      — Ей-богу, этот негодяй, похоже, посмел мне угрожать!
      — В конце концов, Барт, — напомнила ему мисс Присцилла, — де Берни не звал Лича к нам на «Кентавр».
      — Однако ж он принял его как дорогого гостя! Он спелся с этим разбойником, у которого руки по локоть в крови! Разве он не говорил, что искал встречи с ним, подлым убийцей? Он что, лучше его?
      — Может, и так, — промолвила мисс Присцилла.
      Белесые глаза майора замигали от удивления.
      — Что? И вы еще сомневаетесь! Разве не он занял место несчастного Брэнсома?
      — Да, но это еще ни о чем не говорит.
      — Ни о чем? Это говорит о том, что он гнусный пират, презренный разбойник!
      Тут в дверях появился Пьер.
      — А вы, вы просто кретин, и если будете вести себя так и дальше, получите по заслугам, а вместе с вами пострадают и другие.
      Майор застыл, разинув рот, его негодование трудно было описать: как мисс Присцилла, к которой он всегда относился как к нежной, благовоспитанной девочке, могла позволить себе говорить с ним, образованным человеком, офицером, в подобном оскорбительном тоне! Для него это было вне всякого разумения. Вполне вероятно, что страшные события минувшего утра пагубно сказались на ее легко ранимом рассудке. Придя в себя, он было собрался ее отчитать, но она так же резко, как и минуту назад, оборвала его. Воспользовавшись тем, что Пьер поспешно удалился, девушка приблизилась к майору и стиснула его руку.
      — Неужто вы и впрямь потеряли благоразумие, если осмеливаетесь дерзить этому человеку? — торопливо проговорила она.
      Вероятно, ее упрек был действительно справедлив, однако майор не мог принять ее слов. Не на шутку оскорбясь, он высокопарно выразил ей свое недоумение и обиженно смолк.
      Вскоре возвратился де Берни, его сопровождали здоровяк ирландец Уоган и другой пират, небольшого роста, толстый, вялый на вид, но крепкий, с широченными плечами и мелкими чертами лица. Войдя, он представился — Холлиуэл, старший штурман.
      Они уселись за стол. И перед ними тотчас возник Пьер, гибкий и проворный, как тень.
      Де Берни взял стул, на котором еще недавно сидел бедняга Брэнсом, не знавший ни забот, ни печали. Мисс Присциллу с майором он усадил по правую руку от себя — спиной к иллюминаторам, — а Уогана с Холлиуэлом — по левую.
      Обед прошел безрадостно. Поначалу оба пирата проявили было веселость. Однако от ледяного взгляда де Берни и высокомерного молчания «миссис» де Берни и ее «братца» их веселье как рукой сняло. На плоском, грубом лице Уогана появилась маска недовольства.
      Зато старший штурман с жадностью накинулся на еду. За столом его заботило лишь одно — как побольше набить брюхо. И отобедал он действительно на славу, даже сам не ожидал, — проглотив изрядное количество мяса и свежих фруктов, благо на «Кентавре» и того и другого оказалось больше чем достаточно. Ел он громко чавкая, не думая ни о чем, кроме еды, и смотреть на него было крайне неприятно.
      Майор едва сдержался, чтобы не выразить презрение по поводу его отвратительных манер. Что касается мисс Присциллы, то она, изнуренная страшными испытаниями минувшего дня, венцом которого стал обед в обществе пиратов, тем не менее держалась с достоинством. Она едва притронулась к еде, однако никто из присутствующих этого даже не заметил.

      Наступила безлунная тропическая ночь, озаряемая мириадами ярких звезд. Де Берни расхаживал взад и аперед по полуюту, и от его высокой фигуры на палубу, освещенную кормовым фонарем, ложилась длинная тень.
      На закате ветер заметно ослаб, однако направление его не изменилось. «Кентавр» на всех парусах шел прямо на юго-запад, теперь его руль и мачты были в полном порядке. За ним, метрах в двухстах — судя по огонькам трех носовых фонарей, — рассекая фосфоресцирующие волны, следовал Том Лич.
      Ночь выдалась нестерпимо душная, и большая часть буканьеров, нынешняя команда «Кентавра», высыпала на верхнюю палубу — под свет сигнальных фонарей, мерцавших, словно светлячки.
      Рядом пираты играли в «семь — одиннадцать», и время от времени звон костей в кружках, заменявших им оловянные стаканчики, заглушался взрывами хохота и бранью. На полубаке, под нестройный аккомпанемент скрипки, больше напоминавший пиликанье, и грубый одобрительный смех слушателей, звучала одна и та же непристойная песня.
      Де Берни слышал весь этот гвалт лишь краем уха и не обращал на него никакого внимания. Он был занят своими мыслями и совершенно не реагировал на то, что творилось вокруг.
      Около полуночи он спустился вниз и направился к себе в каюту. У входа в коридор на нижнюю палубу, прислонясь к переборке, стояли Уоган и Холлиуэл и о чем-то шептались. При его появлении они смолкли и пожелали ему доброй ночи.
      Войдя в коридор, молодой француз подумал, что попал в пещеру. Впереди — ни огонька. Де Берни уж было собрался ступить в его черную глубину, как вдруг ощутил прямо перед собой — ибо все его чувства вмиг обострились — едва уловимое движение. Он замер, но тут же успокоился, услышав тихий, почти таинственный голос: — Господин!
      И он двинулся следом за Пьером — незримым, безмолвным стражем, охранявшим дверь в его каюту. Конечно, это он потушил фонарь.
      В каюте, где горел светильник, де Берни обратил внимание на встревоженное, лоснящееся от пота лицо юного метиса. Ровным голосом, почти шепотом, Пьер по-французски сообщил ему в двух словах следующее: он шел на палубу подышать воздухом, но у входа в коридор услышал голоса Уогана и Холлиуэла. Уоган упомянул имя де Берни — его тон насторожил Пьера. Бесшумно отступив назад, он потушил фонарь, чтобы его не заметили, и ползком подобрался ко входу, решив послушать, о чем говорили пираты. Из их разговора он узнал, что оба помощника вместе с капитаном замыслили против де Берни гнусное действо. Как только тот приведет их на место и дело будет сделано, они там же его и прирежут — так что свою долю он получит сполна.
      Уоган раскрыл этот замысел Холлиуэлу, чтобы успокоить его, потому как тот больно уж злобствовал из-за того, что согласно какой-то там сделке де Берни причиталась пятая часть добычи. Уоган посмеялся над ним и заверил, что де Берни получит ровно столько, сколько они сочтут нужным, а нет, так ему просто перережут глотку — и концы в воду.
      Однако Холлиуэла не так-то просто было урезонить. Де Берни, мол, хитер как черт и скользкий как угорь — улизнет из рук так, что глазом не успеешь моргнуть. К тому же он не дурак, себе на уме и уж наверняка почуял недоброе…
      — Но с какой стати ему не доверять нам? — бесстрастно ответил Уоган. — Он бывалый буканьер, таких уж нет. Так что сдохнет, а слово свое сдержит. А мы постараемся усыпить его бдительность. До тех пор пока не выйдем на караван, придется плясать под его дудку и потакать его прихотям. А коли будет слишком задирать нос, мы ему это припомним. В конце концов, заплатит за все с лихвой.
      Потом, услышав, как де Берни спускается по трапу, они притихли.
      Француз выслушал слугу, не проронив ни слова. Он стоял у стола, стиснув рукой подбородок, и размышлял, но на лице его не было ни страха, ни удивления.
      — Хорошо, мой мальчик, — произнес он, когда тот закончил, и прибавил: — Я так и знал.
      Его бесстрастный голос, похоже, привел Пьера в недоумение.
      — Ведь вам грозит опасность, господин!
      — Да-да, конечно, — проговорил де Берни, как бы подтрунивая над не на шутку обеспокоенным слугой. — Она существует. Но самое страшное — впереди. А пока все козыри в наших руках. Значит, говоришь, пока мы не выйдем на караван, они будут плясать под мою дудку и потакать всем моим прихотям? Что ж, кое-что я уже для них припас.
      И он опустил руку на плечо слуги.
      — Спасибо тебе, Пьер, за усердие. Но впредь не вздумай за ними следить. Не стоит зря рисковать. Побереги себя. Ты мне еще понадобишься. А теперь отправляйся-ка спать. Сегодня всем нам пришлось несладко.
      Утром, из уважения к своим попутчикам, а может, просто из желания оказать услугу мисс Присцилле, де Берни решил продемонстрировать одну из прихотей, какими его попрекали Уоган с Холлиуэлом.
      Поднявшись с восходом солнца на мостик, он увидел обоих приятелей.
      — У миссис де Берни слабое здоровье, — властно обратился к ним он. — И порой она встает довольно поздно. Мне бы хотелось, чтобы по утрам в кают-компанию никто не заходил, дабы ее не беспокоить. Вы меня поняли?
      Уоган недовольно взглянул на гордого француза.
      — Это еще почему! — проворчал он. — Как прикажете вас понимать? А завтрак? Может, ваша милость все же соблаговолит дать нам спокойно пожрать?
      — Ради бога, завтракайте где угодно, только не там.
      Не обращая внимание на их возражения, он отправился делать осмотр судна.
      Когда он отошел достаточно далеко, Уоган, дав волю чувствам, разразился проклятьями.
      — Скажите, какие нежности! Черт бы его взял! Значит, мы рожей не вышли, чтоб общаться с дамой! Надо ж, какая цаца! Ладно, скоро эта куколка запоет по-другому… Придется обучить ее вежливым манерам. Так, а что будем делать сейчас?
      — Как и говорил — во всем ему потакать. А сейчас главное — пожрать. Где угодно. Знаешь, мне не очень-то улыбается снова торчать в ее компании — вспомни, какую рожу она скривила. А ее братец? Разевал хайло, только чтоб поворчать. А наш Чарли, со своими выкрутасами?.. Просто диву даюсь, как меня только не вывернуло наизнанку… (И Холлиуэл демонстративно сплюнул.) По мне — жрать так уж жрать, если в охотку-то.
      Уоган хлопнул его по плечу.
      — Верно, черт возьми. Ладно, скажем спасибо нашему Чарли!
      Когда немного спустя де Берни снова оказался на мостике, ирландец встретил его с широкой улыбкой.
      — Э! Ты это здорово придумал, Чарли, — послать нас к черту. Слов нет, спасибо. Теперь мы не станем докучать твоей женушке и ее развеселому братцу. Ты доволен?
      — Вот и прекрасно. Так что можете катиться куда угодно — разрешаю, — как бы мимоходом бросил де Берни.
      Старший штурман и старпом недоуменно переглянулись.
      — Слыхал? Он нам еще разрешает! — пробубнил наконец Уоган. — Ну и наглец!
      Меж тем де Берни, облокотясь на релинги, задумчиво смотрел на силуэт «Черного Лебедя», неотступно мчавшегося следом за ними. Так; погруженный в свои мысли, он простоял с полчаса. Когда он выпрямился, на его лице не осталось ни тени раздумий — де Берни загадочно улыбался…
      Он подошел к Холлиуэлу, тот давал какие-то указания старшему матросу, стоявшему за штурвалом.
      Де Берни приказал ему лечь в дрейф и дать сигнал «Черному Лебедю» сделать то же самое. Потом он велел подготовить шлюпку и спустить ее на воду. Ему нужно было переговорить с Томом Личем.
      Холлиуэл повиновался, и уже через полчаса шлюпка «Кентавра» подошла к обшарпанному борту «Черного Лебедя». Лич встретил де Берни потоками брани. Какого дьявола ему понадобилось от него ни свет ни заря? Зачем попусту тратить время!
      — Что касается времени, то спешить нам некуда, — заметил француз. — Но даже если б оно нас поджимало, я все равно буду верен себе: как говорится, тише едешь — дальше будешь.
      Он стоял на верхней площадке наружного трапа — величавый и, не в пример остальным буканьерам, на удивление изящный.
      — Да неужели!.. Значит, ты свалился сюда, чтоб мне приказывать?
      — Я здесь для того, чтобы обсудить, как быстрее дойти до места, — ответил де Берни ледяным, бесстрастным голосом.
      Высыпав на палубу, матросы смотрели на де Берни во все глаза — с любопытством и даже восхищением, однако их больше привлекал не его роскошный наряд или стать, а сама его личность, овеянная легендами о подвигах, что он совершил в те времена, когда плавал с Морганом и слыл грозой Карибского моря.
      После его слов у Лича всю злобу как рукой сняло. Если он и жаждал что-либо услышать, так это то, о чем намеревался переговорить с ним де Берни. Как только ему станет известно все, что нужно, рассудил Лич, уж он-то заставит француза говорить по-другому.
      По пути на нижнюю палубу он сделал знак двум буканьерам следовать за ними. Когда они спустились в просторную, но заваленную всяким хламом грязную кают-компанию, де Берни познакомился со старпомом и старшим штурманом «Черного Лебедя» оба коренастые парни. Эллис, старпом, был горячий и рыжий как огонь — яркими были и шевелюра, и даже борода. Под глазами у него, бесцветными и жесткими, как будто лишенными бровей, были красные круги. Бандри, старший штурман, с землистым лицом, сплошь усеянным оспинками, был мрачнее ночи. Одет он был опрятно, держался гордо и с достоинством.
      Все трое уселись за стол. Старик негр, в одних только холщовых штанах, с клеймом на руке, принес ром, лимоны и сахар, после чего, под брюзжание вечно недовольного Лича, спешно удалился.
      — Теперь, Чарли, — обратился капитан к гостю, — можешь говорить.
      Де Берни наклонился вперед, оперся руками на огромный грязный стол дубового дерева и посмотрел Личу прямо в глаза.
      Начал он довольно неожиданно:
      — Я наблюдал за твоим ходом. И мои давешние предположения подтвердились: помнишь, я говорил, что ты слишком долго скитался по морям?
      — Верно, — заметил Бандри. — Но чтоб это увидеть, вовсе необязательно быть моряком.
      — Будешь говорить, когда тебя спросят, — гаркнул на него Лич, разозлившись, что его человек с ходу согласился с де Берни. — Ну и дальше?
      Француз немного помолчал, потом продолжил. Одобрительное замечание Бандри, взбесившее Лича, пришлось как нельзя кстати — де Берни это было только на руку. Он быстро смекнул, что, встав на его сторону, Бандри облегчит его задачу.
      — Я уже говорил, твое днище сплошь заросло, так что, доведись мне стать капитаном «Кентавра» чуть раньше, ты бы никогда не взял меня на абордаж, дружище! К тому же с твоим проворством я б уже давно отправил тебя на дно… Так, что ни одна твоя пушка не успела бы выстрелить.
      На миг оторопев, Лич вдруг разразился хохотом. Эллис тоже осклабился. Однако изъеденное оспой лицо Бандри, как успел заметить де Берни, по-прежнему оставалось бесстрастным.
      — Ты всегда был задавакой, каких еще поискать, но такого я никак не ждал, даже от тебя! Да, тебе море не в диковину. Ведь ты же у нас Чарли Великолепный. Но, может, все-таки поделишься с нами, как ты собирался проделать эдакое чудо?
      — А вот твоему штурману не до смеха, — поддел его де Берни.
      — Ну и что?
      Лич недовольно посмотрел на спесивого Бандри.
      — Он, видно, думает, как и я! — продолжал француз. — Уж у него-то голова варит. Ему известно, что днище «Кентавра» хорошо просмолено и он оторвался бы от вас как пить дать.
      — Оторваться и пустить меня ко дну — не одно и то же. Так чего ты там вякал насчет «отправить меня на дно»?
      — Раз от корабля можно оторваться, значит, с тем же успехом его можно пустить ко дну, если, конечно, действовать решительно и с умом. В морском сражении главное — быстрота маневра. Вовремя сменить галс, мгновенно дать залп и снова поменять галс — так, чтобы все мачты слились в одну, чтобы противнику было несподручно вести огонь, — вот и все правила морского боя. И «Кентавру» эти маневры были бы под силу, если б им командовал я. Я бы кружил вокруг вас, как акула вокруг кита, и продырявил бы вас еще до того, как вы успели бы переложить штурвал.