88

Уж на что знает М. Кушниров свою героиню, но и он пишет:

«В 1934 году Орлова поехала выступать перед бойцами южных армий: от Краснодара до Махачкалы. Поезд останавливался на каждой станции, где заранее были сооружены эстрадные подмостки. Орлова выходила и выступала».

Но, во-первых, в 34-м Орлову еще никто, тем более «от Краснодара до Махачкалы», не знал. Вместе с Александровым она пребывала в полной безвестности об участи запрещенных поначалу начальством «Веселых» ребят». И хотя к осени судьба фильма была решена в его пользу, до выхода фильма на экран – после чего на каждой станции можно было бы сколачивать подмостки для ставшей «звездой» артистки – было еще далеко. И впервые в статусе «звезды» Орлова посетила Ярославль лишь в марте 1935 года, когда ее концерты, еще без особого, пришедшего потом восторга, отрецензировал некто под псевдонимом «Миф».

Но, может, эта дата – 34-й год – опечатка, и на самом деле это было в 36-м, после «Цирка»…

А во-вторых, подмостки вдоль дороги явно путаются с концертом на перроне, который действительно пришлось дать актрисе в той же Махачкале, но гораздо позже, в годы войны.

…Когда в очередной раз актриса возвращалась с гастролей в Баку, ей телеграфировали об очень желательном концерте по дороге, в Махачкале. Времени для этого у Орловой не было, да и устала она порядочно. И тогда Махачкала сама якобы – не Магомет к горе, так гора к Магомету! – пришла на концерт к Орловой.

На перрон выкатили лучший, из филармонии, рояль. Виртуоз-машинист остановил вагон с актрисой точно против выставленного на перроне инструмента. И ей с аккомпаниатором ничего не оставалось делать, как выйти и тут же, на платформе, дать концерт для изобретательных махачкалинцев.

А вместе с ними зрителями уникального представления стали пассажиры поезда, не подозревавшие, что несколько дней путешествовали со знаменитой артисткой, и не возражающие, естественно, против столь неожиданной задержки. Зато потом у Орловой рука устала писать автографы, за которыми к ней в вагон потянулись из всех остальных.

89

«Народная газета» вспоминает еще об одной военной легенде с Орловой. Будто во время ее пребывания с концертами в каком-то партизанском соединении оно было окружено превосходящими силами противника и обречено на уничтожение, если бы… Если бы Центр вовремя не послал на спасение народной любимицы целую эскадрилью самолетов.

Опять бред! Орлова действительно бывала с концертами в частях и на кораблях. Но чтобы сбрасывать (и каким образом – на парашюте, что ли?!) любимую артистку тов. Сталина в тыл врага! Да если бы с ней что-то случилось, то что стало бы с тем, кому это пришло в голову! Учитывая, что самого Александрова, хоть и в «шютку», вождь обещал расстрелять, «если с головы этой женщины упадет хоть один волос»…

Зато достоверно известно, что в знаменитом партизанском соединении Сидора Ковпака единственным и безошибочным паролем для новых, вступавших в него бойцов было… знание песни «Широка страна моя родная». И пароль-песня ни разу не подвел ковпаковцев.

90

…Но наверняка подвел бы, если бы к ним попал, вернее попытался проникнуть в их партизанские ряды, один немецкий чудак-офицер. О нем рассказали те же партизаны в Москве на встрече с деятелями искусств столицы в Центральном доме работников искусств в 42-м году, когда там работал директором мой отец, С. Сааков, от которого я это и слышал…

Будто партизаны устроили засаду на немецкую легковую машину с конвоем мотоциклистов. И, расстреляв последний, пленили ехавшего в машине офицера.

Когда его обыскали, в одном из нагрудных карманов «фрица» неожиданно обнаружили… довоенную фотооткрытку с портретом Орловой. На обложке открытки была надпись по-русски: «Любимой сестре Наде от Маруси».

Офицер поначалу вроде бы равнодушный к своей судьбе, высказал вдруг беспокойство по поводу фотографии советской звезды и попросил не отбирать ее.

– Спроси, зачем ему Орлова? – сказал переводчику командир.

– О, Орлёва! – восторг «фрица» казался неподделен.

– Спроси – откуда?

Немец возбужденно, почти скороговоркой что-то объяснил.

– Говорит: единственный его трофей за всю войну. Отобрал у девушки в первой же русской деревне, в которую попал. Другие тащили вещи, продукты, а он – нигде, ничего.

– Ну да, так мы ему и поверим!

Немец, чувствуя партизанское недоверие, добавил что-то.

– Уверяет, что страшный поклонник Орловой и на днях разругался со своим полковником в споре, кто лучше: она или Марика Рёкк.

– Кто это?

Немец кривится и нехотя объясняет.

– Актриса ихняя, но так себе… не сравнить с Орловой. Говорит, из-за ссоры и выехал в свою роту, не желая оставаться в штабе с дураком-полковником.

Кадр из «Скворца и Лиры».

– Выходит, из-за Орловой и «пострадал»! – смеется командир. – Вообще-то за то, что отобрал фото у Насти, надо бы ему всыпать. Но раз такой поклонник Орловой… Как, товарищи?

Партизаны хохочут.

– А открытку я все-таки отберу.

Это страшно расстраивает пленного.

– Ничего, переживешь! – прячет командир фото. – Надо бы как-то передать самой Орловой… Переведи.

Немцу сообщение о том, что реквизированное им у Насти фото вернется к актрисе, неожиданно успокаивает.

– Отправьте его в штаб! – распоряжается командир. – Там разберутся.

Дальнейшая судьба немецкого поклонника Орловой неизвестна…

Во время этой встречи в ЦДРИ Орловой и Александрова не было в Москве они работали в Баку. А когда в 44-м вернулись и стали посещать ЦДРИ, отец уже не работал там. Спустя 12 лет, узнав о моем знакомстве с режиссером и актрисой, он, не очень-то веривший в «пленного немца» (партизаны в ЦДРИ говорили о нем с чьих-то слов) предложил рассказать им эту историю.

Когда я поведал ее Александрову, он тоже сделал вид, что не поверил: как мог немец видеть фильмы с Орловой в фашистской Германии, где они, как и все советские, не демонстрировались?

Но я почувствовал, что на самом деле эта «партизанская» история показалась режиссеру очень даже занятной…

91

Вспоминая Л. Орлову, Р. Зеленая писала:

«Однажды Любовь Петровна – мы сидели у нее дома – вспоминала о своих съемках в «Веселых ребятах». Она утверждала, что не было бы такой актрисы «Любовь Орлова», не сделай ее «своими руками» режиссер Григорий Александров. Естественно, я с этим согласилась: всегда режиссеры «делают актрис». «Нет, – сказала она, – вы не поверите, но у меня не было лица. Понимаете, меня нельзя было снимать». И она рассказала, что все операторы отказались ее снимать, настолько она была нефотогеничной. Ее словам трудно было поверить: она всегда великолепно, безошибочно получается на экране. Любовь Петровна вскочила и сказала: «Я вам сейчас докажу, если вы не верите. Смотрите на мои щеки!» – «Ну, смотрю. Очень хорошие щеки». – «Да вы что?! Их нет, на экране они провалились совсем. Вместо них были тени и ямы (и остались, кстати, в одной, вечерней сцене «Веселых ребят», когда Анюта поет у дуба после ухода Кости. – Ю. С.). Да что говорить! Сейчас я вам покажу снимки, которые никогда никому не показывала. Вот, полюбуйтесь!»

В книге Н. Зоркой перепутаны фамилии героинь Л. Орловой такое тоже бывало…

Александров аж затопал ногами:

Орловой поклоняется вся страна, ее любит как актрису товарищ Сталин!

И она протянула мне пачку фотографий. Я была поражена. Лицо на них – и ее и не ее. Она еще и еще раз показывала эти первые свои фотопробы у Александрова – одна хуже другой. И, довольная моей растерянностью, изумлением, стала объяснять, сколько мучений претерпели операторы, пока Григорий Васильевич не разъяснил им, в чем дело и как надо ставить свет, чтобы не искажать лицо и сделать его выразительным. (Недаром 20 лет спустя прибегал на документальную съемку В. Катаняна и чуть ли не сам «ставил» свет на Орлову в роли Лиззи Мак-Кей. – Ю. С.). Она, как девчонка, размахивала фотографиями перед моим носом и хохотала: «Ну что? Теперь поверили?».

А между тем разве операторы «Веселых ребят» (В. Нильсен прежде всего) впервые столкнулись в 33-м с неудобствами орловской физиономии? Ведь до этого она снялась уже и в «Любви Алены» и в «Петербургской ночи». Не знаем, кто был оператором «Алены», но рошалевскую «Ночь» снимал Д. Фельдман, и все там с лицом Орловой было в порядке.

Так что отчего там страдал оператор Нильсен и чему его учил режиссер Александров, понять трудно. Другое дело, что Нильсен впервые снимал картину самостоятельно, да еще художественную, с массой актеров. А до этого он был вторым оператором у Э. Тиссэ на документальных, практически без актеров, а лишь с типажами, фильмах С. Эйзенштейна и Александрова. И последнему, видимо, действительно пришлось кое-чему его «научить». Но вовсе не потому, что физиономия Орловой не выдерживала критики. И если Р. Зеленая ничего не напутала, Орлова явно кокетничала перед ней своим умением казаться на экране не тем, что она представляет собою в действительности.

92

Есть такое издательство «Вече». Одно время оно специализировалось на цифре «100»: «100 великих любовниц», «100 великих любовников», «100 великих битв», «100 великих казней» и т. д. Все – 100.

Орлова тоже попала в два таких «стольника»: «100 великих актеров» (отечественных) и «100 великих женщин» (в мировом масштабе). Оба они лишь перепевают все, что писано-переписано об актрисе за последнее время. Но в «100 великих актерах» есть абзац, вызывающий интерес.

Пересказав со слов упоминаемой нами О. Абольник об умышленно оставленных за «чашкой чая» Александрове и Орловой, обольщении последней режиссера и – как результате – получении ею роли Анюты в «Веселых ребятах», автор «стольника» договаривает до конца. Оказывается, в таком обольщении нужных ей людей у Орловой был уже богатый опыт. И автор «Веселых ребят» оказался лишь четвертым после театрального режиссера, немца и… видного политического деятеля.

Насчет первых двух более-менее ясно: в них можно «заподозрить» шефа Орловой в музыкальном театре его имени В. Немировича-Данченко (хотя неизвестно еще, кто кого обольщал) и работавшего в СССР немца-специалиста, на котором мы столь подробно остановились. Но кого автор «Веча» имел в виду в качестве обольщенного Орловой «видного политического деятеля», догадаться трудно. Не первого же ее мужа, А. Берзина, который, хоть и занимал важные должности в Наркоземе и других агропромышленных учреждениях, политическим деятелем, тем более «видным», никогда не был. Хотя по количеству арестов и ссылок дал бы фору любому «видному»…

93

Саму актрису больше всего обижала байка о ее якобы «двойном» награждении.

…Будто просматривая в 1937 году список представленных к награждению деятелей культуры, Сталин искренно удивился тому, что Л. Орлова удостоена в нем «только» ордена Трудового Красного Знамени. И дойдя до более «высокого» списка, на «Ленина», вождь вписал в него любимую актрису, но вернуться назад и вычеркнуть ее из списка на «Красное Знамя» забыл и подмахнул Указ целиком. И якобы Калинину ничего не оставалось, как вручить Орловой оба ордена: один – тайно, другой – явно.

Теперь М. Кушниров, придумавший «представителя» ОГПУ на съемках «Цирка», наоборот, не верит в это. А вот питерская газета «Гудок» так расписала эту историю в лицах, что начинаешь думать: а почему бы нет?..

…Будто список принес Сталину новый, сменивший репрессированного Б. Шумяцкого министр С. Дукельский (хотя это произошло годом позже).

И с ужасом наблюдая за поправками вождя в списке, не решился поправить его самого. Только выйдя в приемную к сталинскому помощнику Поскребышеву, Дукельский сказал ему о «дважды награжденной» Орловой.

– А ты вернись и объясни ему, – посоветовал будто бы храбрый сталинский помощник.

От этого Дукельский еще больше побледнел, замахал руками и выскочил из приемной.

…Тот же слишком уж осведомленный для печатного органа министерства путей сообщения питерский «Гудок» считает, что поездка Орловой в 1942 году в Иран была организована Москвой в связи с предстоящей в Тегеране конференцией глав трех держав антигитлеровской коалиции.

12 июля 1942 года «Правда» и «Известия» одновременно сообщили о концертах Орловой, исполнившей в Тегеране «новые песни о Великой Отечественной войне советского народа против гитлеровской Германии».

Но какие песни о войне, тем более «новые», могла петь артистка, если в фильмах с ее участием они не звучали (если не считать перефразированного «Марша веселых ребят» в «Боевом киносборнике»)? А что касается «чужих» песен о войне, то Орлова, пишет М. Кушниров, так и не пожелала петь «Вечер на рейде» В. Соловьева-Седого, как ни упрашивал ее об этом председатель комитета по делам искусств Сурин, даже Александрова на этот «Вечер» подбил…

Однако Сталина, перед которым выложили восторги иранской прессы (пространные выдержки из них приводятся «Гудком»), меньше всего интересовало, что именно пела актриса в Тегеране.

– Союзники решили назвать второй фронт операцией «Оверлорд». Будем считать, что Орлова уже стала нашим подарком этому «Оверлорду». Доказала она своим искусством и то, что ордена даром от правительства не получает, даже если Калинин по рассеянности и вручил ей два ордена сразу.

Ай да Сталин! Взял и спихнул на Калинина собственную оплошность. И все-таки орган питерских железнодорожников (с чего бы ему вообще об этом писать!) ошибается: у «всесоюзного старосты» хватило ума не награждать «звезду» двумя наградами одновременно. Впрочем, пауза между первой и второй наградой была минимальной – через 10 месяцев Орлова отхватила все-таки своего «Ленина».

94

В одной из газет актриса вспоминает непростые для нее съемки «Волги-Волги»:

«Я страшно боялась воды и ни разу не ныряла. Шла к воде, как на эшафот. (Можно подумать, что снимались в Химках или в экспедиции, на реке Чусовой. Нет, в «Сандунах», но и вода банного бассейна пугала, видимо, актрису. – Ю. С.).

– Сначала порепетируем! – бодрым голосом сказал режиссер.

Зажмурившись, я нырнула. Не прошло и двух секунд – вынырнула и как ошпаренная кричу положенное: «Воды! Воды!» Открыла глаза – все вокруг смеются. Думаю: «Получилось!».А Александров давится от смеха: «Ты только брови замочила, а макушка у тебя сухая. Бери пример с Тутышкина!» А тот вынырнул только через несколько секунд – и как ни в чем не бывало. Попробовали еще раз – никак.

– Ну как ты не можешь понять, что после нырка вода над головой должна успокоиться, стать зеркальной, а уж потом выныривай и кричи!

После еще двух испорченных дублей на помощь пришел Тутышкин:

– Как нырнем, считай про себя, а я буду держать тебя за руку. При счете 12 отпущу.

Нырнули! Еле досчитала до 12 и рванулась наверх.

– Мы же договорились до 12!

– Я уже досчитала.

– А я только до семи.

Нырнули снова, и Тутышкин вцепился в меня что есть силы.

И только тут я сообразила, что ныряя под воду, забываю… глубоко вздохнуть. Точно гора свалилась с моих плеч. «Давайте, – говорю, – товарищ Тутышкин, теперь я вас буду держать за руки». Захватила я в легкие побольше воздуха и считаю медленно: один, два, три, четы… Досчитала до 12 и обратно пошла: 12, 11, 10, 9… Чувствую, Тутышкин начинает вырываться из моих рук. Нет, думаю, шалишь! Вырвался он да как завопит: «Тону! Тону!»

После этого с первого же дубля сняли эпизод.

Вообще знаменитое «Мне дурно! Воды!», которое не получилось в финале «Веселых ребят» с Л. Утесовым, получилось с А. Тутышкиным. Оказывается, комический эффект слова «воды!» целиком зависел от правильно заданного партнером вопроса, его ритма.

Может быть… Непонятно только, как панически боявшаяся воды актриса ныряла несколько лет назад – и не в «Сандунах», а в море, у побережья Гагр. И до скольких там считал державший ее за руку Утесов?..

95

И еще о том же – о «ныряльщеских» способностях актрисы…

Книга воспоминаний И. Ильинского «Сам о себе» переиздавалась дважды. В обоих случаях в ней было описание его знаменитого, с портфелем и в сапогах, прыжка с «Севрюги». И только в журнальной статье, посвященной 80-летию Орловой, в изложении этого «героического» эпизода появилась деталь, которая уже не смогла смутить ушедшую семь лет назад актрису.

«Нет, надо отказаться! – пишет Ильинский об ужасе, который он испытал, забравшись на третью палубу корабля: с нее его всеми правдами и неправдами уговорил сигануть Александров. – Где дублер? Но тут я увидел множество глаз, устремленных на меня, и среди них глаза Любови Петровны. В них было столько веры, восторга и, я бы сказал, восхищения! Ведь накануне, оробев, отказалась прыгать в воду ее дублерша… Я разбежался – остальное вы видели на экране. Дубль, к счастью, не понадобился».

То есть смельчак Орлова, надо полагать, боявшаяся, по ее признанию, даже «замочить макушку», прыгала вместо оробевшей дублерши, сама.

Однако актриса в том же свете своим молоденьким, но малограмотным поклонницам, который мы приводили, писала:

«Помимо чисто актерских есть масса других трудностей, которые приходится преодолевать на съемках. Иногда чисто физических. В «Волге-Волге», например, я никогда бы не прыгнула в воду с такой высоты. Спасибо моему бесстрашному дублеру, пловчихе Наде Седых – выручила».Так «выручила» или, «оробев», отказалась прыгать за Орлову Надя Седых? Или Ильинскому, тепло откликнувшемуся на юбилей актрисы, захотелось еще и «украсить» его такой, не очень правдоподобной, может, деталью?..

96

…Совсем уж невероятный, со слов, естественно, Александрова, случай.

После концертов в Ленинграде, которые, как она писала в дневнике, в марте 50-го, «проходят с давкой, ревом, воплями», Орлова спешила на «Красную стрелу», чтобы вернуться в Москву, на съемки «Композитора Глинки».

Не дождавшись конца оваций во Дворце культуры им. Ленсовета (впрочем, ей казалось, что они уже пошли на убыль), актриса бросилась в машину благо, никто еще не выскочил из зала, чтобы перехватить ее на улице, – и помчалась на вокзал. Вбежала в поезд, зашла в купе и вдруг по радио услышала… звучащие еще во Дворце культуры, откуда транслировался концерт, аплодисменты. А ведь добиралась она до поезда никак не меньше 20-25 минут!

Всю ночь до Москвы актриса не могла заснуть – так разволновали ее гремящие вслед ленинградские аплодисменты…

А ведь во время отхода поездов из Ленинграда и в момент прибытия в него раньше – не знаю, как сейчас, – звучал только фирменный «Гимн великому городу» Р. Глиэра из балета «Медный всадник»…

97

Какие, казалось, могут быть претензии к Сталину у Александрова? Одна, мягко говоря, признательность…

Но именно Сталин, считал режиссер, виноват в том, что еще в 1940 году он не стал автором чуть ли не сексуальной революции в откровенно, даже воинственно пуританском советском кино. Во всяком случае, не ему принадлежат первые кадры обнаженной женской натуры на нашем экране.

Была, правда, за 10 лет до этого страдающая от горя по убитому кулаком жениху абсолютно голая баба в довженковской «Земле». Но это считалось простительной для художника такого масштаба блажью и не меняло дела.

И потом у Довженко голая баба была в единственном числе. А в «Светлом пути» в душе ткацкой фабрики после ударного, с работой на многих станках, рабочего дня весело, с участием Орловой, плескалось с десяток оголенных якобы аж по пояс ткачих.

И будто Сталин посмотрел на эти «плескания» и поморщился:

– Этого нэ надо!

– Мы хотели показать, как улучшился быт, условия труда, – хитрил советский Тинто Брасс – Александров. – И потом – это простые советские ткачихи, ударницы…

– Ударниц – пожалуйста, – нехотя будто бы согласился вождь. – Оголяйте хоть всю фабрику. Но вы оголяете Орлову, а Орлова у нас одна!

И опять эти порядком уже надоевшие Александрову разговоры о том, что его личная супруга – это прежде всего «народное достояние», которое нужно беречь и пр.

Вот он и хотел сделать «народным достоянием» не только талант актрисы, но и то, чем она тогда еще, в свои 38, обладала – ее женские прелести. «Высценаризовать» их, как сказал бы Ф. Медведев, с помощью спасительного фабричного душа. Но куда там! Разве докажешь что-нибудь главному кремлевскому цензору, как его теперь называют?!

И расстроенный режиссер стал спешно готовить пересъемки «душа». Мужское население «Мосфильма», не выходившее со съемок «первого» душа, снова взбодрилось.

Но теперь будто бы его ожидания не оправдались. Во-первых, режиссер переснял «народное достояние» максимально, насколько это было возможно в душевой кабинке, крупно, с одной дежурной репликой (об общественной нагрузке, кажется). А во-вторых, остальных ткачих-купальщиц, оставшихся на общем плане, не только «приодел», но и спрятал за почти непроницаемыми стенками кабинок…

«Пэрэстарался», – подумал, наверное, Сталин, пересматривая картину.

98

В начале работы над «Волгой-Волгой» Александрову позвонил Дунаевский. Одновременно в кабинет мужа вошла Орлова:

– Кто звонил? Дуня? (ласковое прозвище композитора. – Ю. С.)

Александров встрепенулся:

– Как ты сказала? Дуня? А почему бы нам не назвать так нашу Стрелку?

Так кличка героини превратилась в ее простенькое имя – Дуня Петрова.

…И одновременно кое-кого запутала. Того же не дающего нам покоя Ф. Медведева:

«Долгие творческие годы, – пишет он, намекая на высокое якобы ее происхождение, – Орлова вводила в заблуждение советского зрителя, по-черному, уверенно, самозабвенно. Пряча нутро, родословную, подлинный кураж. Ей бы воссоздавать образы графинь и императриц, салонных красавиц, а любимый Гриша, домашний режиссер, подсовывал ей по-колхозному хохотливых Дуняш и Стрелок».

Что, как мы выяснили – одно и то же. Ох уж эта журналистская невнимательность!..

99

«Помните, дорогие читатели, – напоминала «Комсомолка-толстушка» в декабре 1997 года, – мы предлагали вам принять участие в конкурсе на лучшую новогоднюю историю. На наш взгляд, эта история достойна первого приза».

«Достойная» история А. Сидоровой называлась «Страшная месть Любови Орловой» и начиналась с того, что…

«Александров влюбился в ассистентку режиссера, хлопающую хлопушкой (то есть даже не в ассистентку, а в помощницу. – Ю. С.). Как быть? Дело шло к Новому году. И мудрая актриса решила пригласить коллег домой, чтобы празднование проходило под ее присмотром и влюбленный муж не отбивался от рук. Не смотреть же, как уважаемый мэтр строит глазки сопливой девчонке? Ну уж нет!!!

Узнав, у какого мастера соперница шила новогодний наряд, актриса приехала в ателье, посмотрела на материал и, не сказав ни слова, удалилась. А выйдя, сказала своему администратору: «Хоть из-под земли достань мне такой же материал. Аж 30 метров!» С неимоверными усилиями это было найдено.

Мало кто знал, что Орлова умела не только петь и плясать, но и была отменным драпировщиком (последнее, как ни странно, верно. – Ю. С.).

В день празднования Нового года Александров, как всегда, отъехал по делам. В считанные часы вся мебель в квартире поменяла обивку, и начавшие собираться гости недоумевали: зачем такой экстравагантный цвет? И вот появилась она – соперница! Представляете удивление присутствующих, увидевших ассистентку в платье цвета орловской мебели!

П. Пикассо, конечно, не знал, что про коврик его работы, подаренный им Г. Александрову и красовавшийся во Внукове, Л. Орлова говорила: «Терплю эту гадость только из-за Гриши!». Слишком, видимо, абстрактный был коврик-подарок.

А как чувствовала себя сама юная соблазнительница, низведенная до уровня дивана? Стоит ли говорить, что после такого (как он думал) несознательного триумфа жены режиссер забыл думать об ассистентке?»

…Не будем придираться к мелочам, за исключением того, что ни один Новый год Александров и Орлова не встречали в чьем-то обществе. Предпочитая только собственное и выходя за несколько минут до наступления Нового года из внуковского дома, чтобы на природе, под настоящей елкой, распить по бокалу шампанского. После чего еще час-два обязательно прогуливались по внуковскому лесу.

И так – к сведению отхватившей приз «Комсомолки» А. Сидоровой – из года в год…

Справедливости ради надо признать, что влюбленная в Александрова ассистентка действительно существовала. Но вся интрига с ней свелась к тому, что когда Орлова, заметив их взаимное расположение, спросила девушку, кто она такая, и та ответила «ассистентка», актриса спокойно поправила: «Бывшая ассистентка».

Тоже не очень похоже на правду. Орлова, снимавшаяся в фильмах мужа, не могла не знать его ассистентов, даже помощников в лицо.

100

Как известно, паника на войне, да и в тылу, – одно из самых неприятных явлений. И если бы существовал такой орден, даже медаль «За победу над паникой!», то в годы войны Орлова была бы удостоена ими одной из первых, а среди артистов – и вообще единственной.

Однако, если бы артистка – как мечтал Владик Мамышев-Монро – дожила до наших дней и у нее, кавалера такой редкой награды, спросили бы (впрочем, Орлова могла и не «доживать» – это с успехом сделали бы с ее «духом» спириты из «Оракула»), при каких обстоятельствах она так отличилась в борьбе с паникой, актриса наверняка бы развела руками:

– Уж и не знаю, право, какой из нынешних («ваших» в варианте со «спиритами». – Ю. С.) версий отдать предпочтение? Главные, насколько я знаю, две. Одна принадлежит давнему биографу нашего семейства Марку Кушнирову. Он пишет, что в 42-м году в Закавказье резко ухудшилась военная ситуация: ожидали наступления немцев, рвущихся к бакинской нефти. И в Баку началась сначала легкая, но с каждым днем растущая паника. «Сталинский сатрап» Багиров, как в сердцах называет Кушниров тогдашнего руководителя Азербайджана, предпринял поистине драконовские меры, чтобы пресечь панику на корню. Всем учреждениям, особенно детским и культурным, предписывалось работать как ни в чем не бывало. Однако соратники «сатрапа», знавшие о готовящемся немецком наступлении не меньше его, тоже запаниковали: не пора ли собирать вещи?

Уж не на выручку ли «сатрапа» Багирова и для защиты Баку от паники доставили летчики Л. Орлову и Л. Миронова?

Тогда Багиров выступил против них с самым большим, который был у него на руках, – моим козырем:

– Любовь Орлова живет у нас в Баку, ничего не боится и разговоров об отъезде не ведет. И концерты свои отменять не собирается. Вам не стыдно?

– Стыдно-то стыдно, – согласились будто бы багировские соратники. – Но о каких концертах ты, дорогой, говоришь, если сама Орлова уже в Москве?

Багиров почувствовал, что почва уходит из-под его ног, но отрезал: «Сегодня в Москве, а завтра будет здесь!»

Какой город «спасала от паники» эта афиша Л. Орловой: Баку (по версии М. Кушнирова) или Орджоникидзе (по Щеглову)?..

А я, как назло, именно тогда, единственный раз за все время военного отсутствия, наведалась в Москву, даже дала концерт в Колонном зале. Успех в разгар войны, в Колонном! – был такой, что упросили выступить еще. Но вдруг приходит предписание, вернее, просьба (предписывать мне он не мог) от Багирова немедленно вернуться в Баку, где я, по его словам, нужна позарез. Так и сказано: «позарез». И хотя я понимала, что это серьезно, невольно вспомнила комический, не вошедший в «Цирк» эпизод между Кнейшицем и Скамейкиным. «Что, господин Скамейкин, все еще собираетесь жениться?» застает его Кнейшиц в кордебалете. – «Да, мне нужно жениться до зарезу» «Почему именно до зарезу»? – «Потому что после «зарезу» мне будет уже все равно». Так вот, чтобы Багирову не стало «все равно», а главное, желая откликнуться на просьбу чудесного приютившего нас города, я отказалась от повторного концерта в Колонном и вылетела в Баку.

Вылететь-то мы с моим аккомпаниатором Левой Мироновым вылетели, но долетели только до Куйбышева. Когда наш «дуглас» сделал там промежуточную, для дозаправки, посадку, он тут же понадобился одному из главных наркомов правительство тогда находилось в Куйбышеве – лететь в Москву по срочному вызову Сталина. А «лишних» самолетов не было.

И что вы думаете: узнав о нашей задержке, Багиров вызвал командующего воздушными силами Закавказского военного округа (так пишет Кушниров, но я думаю, что тот ему не подчинялся) и приказал послать в Куйбышев истребитель… потом опомнился и сменил истребитель на бомбардировщик.

Экипаж последнего, надо отдать ему должное, сделал все, чтобы вверенная ему «звезда» долетела максимально «комфортабельно», даже мягкое кресло для меня раздобыли. Нарядили нас с Мироновым в летные куртки, унты, на головы напялили шлемофоны и в таком виде доставили перед светлые (если их такими можно назвать) очи Багирова.

Тот объяснил ситуацию, попросил как можно скорее, желательно немедленно, дать концерт и сделать его максимально, насколько это возможно в военное время, легкомысленным. Уж не знаю, насколько сие мне удалось, но сохранилась рецензия на этот концерт (читает): «Особенно понравилась публике самовлюбленная «Кукушка» Чайковского». А уж к этой «Кукушке», в которой я обычно всячески комиковала, я прибегала только в исключительных случаях, когда действительно надо было «встряхнуть» зал…

И представьте, уверял меня потом Багиров, встряхнула не только зал, но и весь город: после двух-трех таких концертов паника в столице Азербайджана понемногу улеглась. При известии о столь «легкомысленно» поющей в Баку Орловой как-то не хотелось думать о возможном немецком наступлении…