Поближе к вечеру вернулся пан Сук, дядя выканских детей, то есть муж их тёти. Высокий, красивый, и всё на нём аккуратное и красивое. Форма голубая, лоб высокий, а усы придают лицу какую-то особую прелесть. Дядя - пилот гражданской авиации, но походка у него и вся выправка военного человека. Наверное, потому, что он долгое время находился на военной службе. Адам так и чувствует, что он всегда ко всему готов: управлять машиной, управлять самолётом, в одну минуту рассердиться или как следует рассмеяться. Тётя всегда считала его немного легкомысленным, но кто знает, правда это или нет.
      Отка, попав в его объятия, тут же стала упрекать, где это он так долго был?
      - Где я был? Да в Египте.
      - А это далеко?
      - За морем.
      - А что ты там видел?
      - Ты спрашиваешь, что я видел в Каире, на улице?
      - Да.
      - Ну представь себе такую картину: один продаёт хлебные лепёшки на палке и что-то кричит, другой гонит осла и кричит ещё громче, третий нахваливает свои сырные лепёшки и отгоняет мух...
      - А что делаешь ты?
      - А я покупаю финики у одного мальчика, у которого глаза будто тарелки.
      - Для меня?
      - Для тебя и для Адама.
      - А где они?
      - В сумке.
      - Я тебе верю, - засмеялась Отка, - а ещё скажи, как по-египетски будет пять.
      - Ты хочешь сказать по-арабски?
      - Да.
      - Хамза.
      - Вот это здорово! - ликует Отка. - Я теперь в деревне буду кричать "хамза-хамза", и никто не поймёт, что это пять.
      - Кроме меня, - говорит Адам и старается заполучить своего дядю пилота Сука для себя. Ему так хочется расспросить о его работе, что он весь дрожит от нетерпения. Отка немножко поговорила, и хватит. Пусть уступит место ему.
      - Дядя, а управлять самолётом трудно?
      - Когда умеешь - нетрудно.
      - А на что приходится обращать внимание?
      - Нужно всё время знать, где находишься.
      - И всё?
      - Нужно знать, что наверху, а что внизу, где свет, а где тьма. Где можно сделать посадку, а где нет.
      - А бывает так, что тебе не хочется лететь?
      - Бывает.
      - Когда?
      - Когда у нас самолёт пустой.
      - Понятно, - сказал Адам. Но что всё-таки дядя имеет в виду? Наверное, дядя любит возить пассажиров и больше всего любит, когда самолёт набит битком. Что ж, Адаму это нравится и он поступал бы так же. Остаётся, правда, ещё один вопрос.
      - А ты никогда но падал?
      - Ещё нет, - ответил дядя спокойно.
      - Не смейте вообще об этом говорить! - кричит тётя, которая вроде и не слушает, а всё слышит. Хотя и находится сейчас на кухне.
      Через две минуты она приходит и уводит дядю в соседнюю комнату. Там дядя будет есть, а тётя рассказывать ему главные новости последних дней. Тётю Египет уже давно не интересует, теперь её больше интересует коляска, детское приданое и ожидаемый мальчик. Её мужа это тоже интересует. Он говорит об этом, даже набив себе рот. Но ведь когда человек ест, он всё равно может думать и радоваться тоже.
      25
      Дядя переодевается в гражданское платье и хочет повести детей осмотреть новое здание аэропорта в Рузине. Ничего подобного они ещё не видели. Всё здание из стекла. Сказочный аэропорт. Но почему дядя переодевается, снимает лётную форму? "Чтобы меня на аэродроме не узнали", - смеётся дядя и приглаживает рукой усы. Он хочет в обществе своих деревенских родственников выглядеть как можно лучше. А скоро он станет отцом, и тогда придётся ему следить за своей внешностью ещё больше.
      В красную автомашину они садятся только втроём. Тётя остаётся дома. Аэродром она уже видела, кроме того, ей нужно собираться в дорогу. Куда тётя собирается? Отка хотела было спросить, но не посмела, побоялась выглядеть слишком любопытной.
      Отка заявляет, что сядет только с дядей, потому что сзади, мол, она боится. И Адам спокойно отправляется на заднее сиденье. Они сразу попадают в беспорядочную вереницу машин. Но дядя прекрасно управляет, и вскоре они почти выбираются из толчеи. Пешеходы уступают дорогу, дядя тормозит и снова повышает скорость. Адам весь в напряжении. Отка молчит. Дядя смеётся. Небольшое приключение, ничего не поделаешь.
      Они оставляют машину около здания аэропорта. Здание великолепное, из стекла и стали. Мир открывается до самого неба, и человек здесь становится птицей. Но по сравнению с деревней здесь будто в самом воздухе разлито напряжение. Стеклянные двери распахиваются сами, дети не успевают до них и дотронуться. Они замирают, словно громом поражённые. Как это возможно? Неужели стеклянные двери сами знают, что они втроём хотят пройти? Дети немного успокаиваются только тогда, когда убеждаются, что стеклянные двери так открываются перед каждым.
      В огромном здании аэропорта ребятишки чувствуют себя маленькими и беспомощными. Правда, с ними дядя, который здесь не чужой. И пожалуй, даже один из самых главных. Ведь их дядя - капитан авиации. Адаму явно льстит положение их дяди, и он спрашивает:
      - Дядя, а что ты здесь можешь приказать?
      - Ничего.
      - Почему ничего? - не понимает Адам.
      - Да потому, что я не в форме.
      - Ну ведь ты и без формы капитан.
      - А во-вторых, потому, что теперь я полечу только через четыре дня.
      - Ну и ну! - покачивает головой Адам.
      Дядя сегодня на аэродроме такой же обычный человек, как и они, деревенские ребята. Даже не верится. Но, наверное, всё-таки правда, потому что на капитана Сука никто не обращает никакого внимания. А ведь в аэропорту полно людей. Одни, сразу видно, уже завзятые путешественники, другие - какие-то уж слишком беспокойные, все хотят как можно скорее улететь, а третьи - просто зеваки. Кроме того, по аэропорту бегает уйма служащих. Дел для них здесь полно. Кому-то нужна информация, кому-то купить билет, кому-то билет продать, кроме того, таможня, газеты, багаж, аэропорт нужно подметать, убирать... У киоска с лимонадом Отка вдруг видит барышню Терезу, и ей сразу нестерпимо хочется пить.
      Дядя подводит ребят к киоску с лимонадом, а барышня Тереза делает знак, что хочет, мол, что-то сказать. Отка тоже в ответ моргает глазами, что, мол, поняла.
      Дядя подводит ребят к балюстраде. Что они здесь видят? Аэродром с серыми бетонированными дорожками, которые ведут куда-то далеко-далеко, в непроглядные просторы. Там один самолёт поднимается, а другой, наоборот, садится. Другие прируливают к зданию аэропорта. Моторы ревут ужасающе. А между самолётами снуют машины: автобусы, грузовики, тележки с багажом. Толчея, в которой явно есть какой-то свой внутренний порядок, хотя на первый взгляд его и не понять. Наступает небольшой перерыв, неожиданная тишина, и поэтому ребята слышат, как радио вызывает капитана Сука в администрацию. Дядя качает головой и говорит детям:
      - Встретимся через четверть часа на этом же месте, - и показывает пальцем на полосочку, вымощенную ярко-бежевыми камнями.
      В эту минуту Отка начинает действовать. Она приказывает Адаму:
      - Ты иди за мной и делай вид, будто ты меня не знаешь. И следи, чтобы я не потерялась.
      - Ты что опять придумала? - настораживается Адам. Он не верит больше Отке, та и вправду может потеряться.
      Отка бежит к киоску с лимонадом и шепчется там с Терезой. Адам вспоминает, что они встречали эту барышню дома, около лифта, но сам к ней не подходит. Отка возвращается и велит Адаму спрятать билет в кино. Адам видит, что Отка снова вдруг начинает из себя воображать невесть что. Она вертится, крутится, строит глазки, будто ей все пятнадцать. Ладно, ладно, думает Адам, но о билете в кино даже и не спрашивает. К чему ему быть любопытным? Что он, девчонка? Проходит несколько минут, и Адам с Откой уже стоят на условленном месте террасы. Дядя приходит и говорит детям:
      - Всё-таки увидели меня, хоть я и переоделся в штатское.
      - А зачем тебя вызывали?
      - Переменили маршрут. Через три дня я должен лететь в Конакри.
      - Вот видишь, дядя, - говорит Адам, очень довольный, - без тебя всё-таки не могут обойтись. Некому лететь в Конакри.
      26
      Вечером дети быстро отправляются спать, но сон не приходит. Да это и понятно, после такого беспокойного шумного дня. Они ведь знакомились с Прагой и побывали даже в аэропорту. Для того чтобы детям уснуть, им требуется вспомнить что-то очень привычное, что-то совершенно домашнее, чтобы они успокоились.
      - Ты помнишь, Адам?
      - Что?
      - Как мы с Азором подбирались к беличьему гнезду.
      - К тому дубу у леса?
      - Ну да. Ох, тогда я и есть хотела!
      - Помню.
      - А какая тогда была погода?
      - Страшный ветер.
      - Да-да, помню. Азор тогда упал с первой же ветки.
      - И заскулил.
      - Он ведь почти как человек.
      - А наша кошка тоже.
      - Как охота погладить Азора!
      - А я бы лучше погладил кошку.
      И дети поглаживают одеяло, а это значит, что они скоро уснут. Адам почти уже совсем спит, а Отка только начинает дремать. Её гложет одна забота. Может, и зря, но всё-таки гложет.
      - Адам?
      - Чего тебе?
      - Ты думаешь, Владя будет больше, чем наш Яхимек?
      - Как же он может быть больше, когда он ещё не родился?
      - А может, будет лучше нашего Яхимки?
      - Ну, скажешь тоже! - рассердился Адам и даже приподнял голову. - Разве может быть кто-нибудь лучше нашего Яхимки?
      - Конечно, нет, - вздыхает Отка и засыпает. Адам думает, а ведь Отка умная девочка, во всяком случае для своих шести лет умная. Ну конечно, с ним, Адамом, ей пока не сравниться. Адам уже знает, как люди на свете живут. Не только дети, но и взрослые. Он всегда представляет себе, что бы сказал или сделал отец или дядя Сук на его месте, и потому он почти не ошибается. Эти мысли успокаивают Адама, он доволен сам собой и наконец засыпает.
      27
      Утром квартира Суковых выглядит как после землетрясения. Вся одежда на спинках стульев, все шкафы раскрыты, ящики выдвинуты, ковры перевёрнуты, кругом какие-то свёртки с едой и раскрытые чемоданы. Тётка бегает по квартире не останавливаясь, она волнуется, а рядом вышагивает хладнокровный дядя. Оба выглядят совершенно иначе, чем всегда. Отка их буквально не узнаёт. И Адам замечает в них что-то новое, только не знает что. Отке кажется, что тётя помолодела лет на десять. На ней короткая юбка и красивая кофта. Губы накрашены ярче, чем всегда, лицо покрыто кремом, и волосы причёсаны по-модному. И голос у неё стал немножко выше и мягче, как это бывает у молодых людей. Да и дядя тоже переменился, и немало. Он даже сбрил усы. И вообще, побрился так усердно и тщательно, что не видно ни одного волоска. На это обратил внимание и Адам и подумал: к чему бы всё это?
      Размышляя дальше, Адам должен был признать, что бритый дядя гораздо моложе, чем дядя с усами, и вид у него более весёлый. Да, вместе с усами у него исчезло с лица печальное выражение. Так что в глубине души Адам одобрил этот поступок дяди. У самого Адама усы ещё не растут. Но если вдруг начнут расти, он сразу же будет их брить. Зачем ему в свои десять или даже в одиннадцать лет выглядеть как дедушка? Тётя наконец зовёт детей на кухню.
      - Итак, дети... - начинает она торжественно и на миг замолкает.
      Дети чувствуют торжественность минуты и смотрят ей в рот.
      - Сегодня мы станем родителями.
      - Как мама, ты красивее, чем когда была просто нашей тётей, - дипломатично замечает Отка. Глаза у неё светятся будто у ласочки, и она гладит тётку по руке.
      - Дяде это тоже идёт, - добавляет Адам.
      - Мы поедем с отцом на Мораву и вернёмся завтра с нашим ребёночком.
      - На Мораву? - удивилась Отка.
      - На Мораву? - не меньше удивился Адам.
      - Одна мама уступает нам своего сыночка. У неё уже пятеро детей, и своего шестого она отдаёт нам.
      - Пятеро детей для одной семьи хватает, - рассуждает Отка.
      - Владя будет нашим приёмным сыном, но он об этом не узнает, вы должны мне сейчас пообещать, что никогда об этом ему не скажете.
      - Ну, тётя, это же разумеется само собой, - успокаивает её Адам.
      - А я лучше об этом вообще забуду, - говорит Отка.
      - Что ж, это ещё лучше, - соглашается тётка. - Мы его привезём и тут же все сразу забудем, что он с Моравы. С самого начала он будет наш.
      - А что нам делать, пока вы не вернётесь? - интересуется Адам.
      - Можете пойти и посмотреть Пражский град.
      - Вот было бы здорово!
      - А можете сходить к Прокопу на Петршин, - говорит тётка. Прокоп двоюродный брат детей из Выкани.
      - Но смотрите не заблудитесь и не попадите под машину, вы ведь знаете, какое здесь движение.
      - Да, мы уже видели, - соглашается Отка.
      - Но мы уже привыкли, - смеётся Адам.
      - И смотрите, чтобы ни один из вас не потерялся.
      - Мне больше не хочется теряться, - заявляет Отка.
      - И мне тоже.
      - Еда в холодильнике, постели останутся разостланными, окна оставьте открытыми. Вы ведь знаете: кран надо закрывать, не открывайте газ, в квартиру никого не впускайте. Ясно?
      - Ну хватит договариваться, - говорит дядя. - Тётя, на старт!
      - Тётя, на старт! - повторяет Адам.
      - Тётя, на старт! - смеётся Отка.
      28
      Пан Венцл в Пражский град детей одних не отпустил. Как такое им могло прийти в голову! Вот он закончит с часами, вставит колесико, чтобы оно не потерялось, и пойдёт с ними. В Пражский град он ходит часто и всё им там покажет.
      - Хорошо, - согласились дети.
      Адам смотрит на его ловкие пальцы и говорит:
      - Пан Венцл, вы, наверное, здорово разбираетесь в часах!
      - Ты думаешь? - смеётся пан Венцл.
      - А что вы ещё умеете?
      - Да больше ничего.
      - Ну, наверное, ещё что-нибудь умеете.
      - Умею жить в городе.
      - А что это значит?
      - Это значит: помнить лица и уметь знакомиться.
      - Но это мы в деревне тоже умеем, - говорит Отка. Она не видит в этом ничего особенного.
      - Ну, я не знаю, - говорит старый часовщик. - Может быть, и умеете, но докажите мне это здесь, в Праге.
      - Попробуем, Адам?
      - Ну давай, - соглашается Адам.
      Они идут пешком через Погоржелец, и с Градчанской площади перед ними открывается Пражский град.
      Чехи строили свой кремль в течение тысячелетия. Здесь увековечены труд и фантазия давних художников и ремесленников. Ворота, кованая решётка, мощёный двор, остроконечные крыши храма святого Витта, стрелы башен храма святого Иржи. Дети сразу же поняли, что это и есть Пражский град. Тут уж не ошибёшься.
      Только вот Отку больше, чем ворота в Пражский град, интересуют солдаты, которые здесь стоят. На глазах у них чёрные очки, и стоят они совершенно неподвижно. Может, не моргают даже. А ведь должны были бы, потому что без сомнения они живые. И вот Отка решает с одним из них познакомиться поближе. Она покажет сейчас пану Венцлу, на что способна девочка из Выкани. Отка подходит к солдату, осматривает его с головы до ног, от синей фуражки до вычищенных ботинок, и говорит:
      - Ты куда смотришь? Солдат ни слова.
      - Ты что, не видишь меня? Солдат опять молчит, не улыбнётся.
      - Да посмотри получше, я здесь, перед тобой.
      Солдат и бровью не ведёт, стоит будто статуя. Отка, разочарованная, возвращается к Адаму и к пану Венцлу. Она убеждена, что всему виной чёрные очки. Ведь солдат ничего не видит через них, и потому Отке не удалось с ним познакомиться. Пан Венцл вздыхает, а Адам смеётся. "Вот глупый, - думает Отка, - и чего он смеётся". И даже наступает ему на ногу. Адам незаметно для пана Венцла даёт ей подзатыльник.
      Потом они идут дальше. В другом дворе часовенка и чудесный фонтан. В третьем дворе перед ними вырастает храм святого Витта. Ребята задирают голову, чтобы увидеть его остроконечные башни. И как только удалось всё это построить? Отка ещё интересуется; не вьют ли там наверху свои гнёзда ласточки? Адам, тот считает, что скорее уж летучие мыши. Отка снова делает попытку с кем-то познакомиться. На этот раз с белокурой женщиной, которая ей понравилась. Только женщина почему-то отвечает на незнакомом языке, и Отка её не понимает. Теперь Отка начинает верить, что завести знакомство в Праге не так легко, как ей казалось.
      Мимо них проходит долговязый мальчишка и исчезает под аркой, ведущей на другой двор. Адам вздрагивает. Мальчишка с бледным лицом и чёрными волосами. Шара? Да, наверное, это он. У Адама с быстротой молнии мелькает мысль, что сегодня утром он не брался за гантели. Но он тут же успокаивается: разве он не набрался сил вчера во время вчерашней тренировки?
      - Подождите меня, - говорит он пану Венцлу и Отке. - Я сейчас вернусь.
      - Что случилось?
      - Да я увидел здесь одного знакомого.
      - Адам хорошо запоминает лица, - замечает пан Венцл, и Отку это замечание задевает. Пан Венцл, правда, не сказал, что Отка лиц не запоминает и в Праге не может ни с кем познакомиться, но и в похвале Адаму она чувствует намёк на свою неловкость.
      Только пан Венцл, оказывается, неправ. Адам догоняет мальчишку, загораживает ему дорогу, но едва тот ему бросает: "А ну, отойди", как Адам сразу же отходит. Это вовсе не Шара, а совсем другой мальчик, и вовсе даже не похож на него. Адам возвращается ни с чем, явно раздосадованный. Всем всё ясно. Всё написано у него на лице. Но Адам всё-таки вслух признаётся в своей ошибке: вместо знакомого он остановил незнакомого.
      - Да не расстраивайся, - успокаивает его Отка, - здесь всё по-другому. Не так, как у нас на Выкани. А больше всего мне нравится, что на Граде все ходят пешком.
      - Да, конечно, - ворчит Адам.
      - Дети, пойдёмте, мы ещё ничего как следует не осмотрели, - говорит пан Венцл и ведёт детей в храм святого Витта.
      29
      Когда ребята так находились, что у них заболели ноги, пан Венцл повёл их в ресторан. Ресторан этот назывался "Викарка". И нигде ещё им так хорошо не сиделось, как именно там, хотя стулья в ресторане были деревянными и жёсткими. Ребята были страшно довольны прогулкой по Пражскому граду, они побывали всюду, куда только можно было заглянуть. И все люди, с которыми Отка потом заговаривала, были к ней внимательны, отвечали ей.
      - Ну что, пан Венцл, разве этого мало?
      - Не мало, не мало, - кивнул пан Венцл и хотел было погладить себе бороду. Только сегодня он сбрил её и потому погладил голый подбородок.
      Адама пану Венцлу пришлось всё-таки утешать, потому что Адам в Пражском граде так никого и не встретил. И ни с кем не познакомился, хотя пытался это сделать, чтобы доказать, что он может вести себя как заправский пражанин. Встретил только одного Шару, да и тот оказался не Шарой.
      Пан Венцл теперь пытается внушить Адаму, что иногда поневоле всё складывается к лучшему: лучше некоторых людей не помнить, чем помнить, а некоторых хоть узнавать, да не замечать. "Что правда, то правда", - думает Адам и вспоминает о Ежке Альтмане из Выкани. Да и с Шарой, собственно, дело обстоит так же.
      Отка тем временем осматривает ресторан. На стенах картины из жизни старой Праги, люди за соседним столом тихо едят, слышно только, как звенят приборы.
      - Кашлять здесь можно? - спрашивает Отка пана Венцла.
      - Можно.
      - А говорить надо шёпотом?
      - Нет, можно и погромче.
      - Но кричать ведь тоже ни к чему, - говорит Адам. который слегка завидует Отке, что ей сегодня так везло. Правда, Адам тоже, наверное, мог бы познакомиться с незнакомыми людьми, если бы этого захотел по-настоящему. Но зачем? Вот уж совершенно не обязательно! Когда понадобится, тогда он и познакомится.
      Официант наливает им в тарелку суп. Суп так вкусно пахнет, от него идёт пар. Отка берёт в руки ложку и счастливо улыбается.
      - Никто-никто на свете не знает, где мы сейчас находимся, - говорит Отка. - Ни тётя, ни мама.
      - И ни один человек в Выкане, - продолжает Адам.
      - И не знают, что мы сидим сейчас за столом.
      - И нас обслуживают официанты.
      - Вас тоже, пан Венцл.
      - Да, да, - улыбается пан Венцл.
      - И мы едим суп.
      - И ещё смеёмся.
      - А вы тоже смеётесь, пан Венцл?
      - Да, тоже смеюсь, - соглашается пан Венцл, он действительно рад, что опять смеётся.
      - И что. мы будем есть... что же мы будем ещё есть?
      - Жаркое из телятины.
      - И нам понравится?
      - А что вам здесь на Граде больше всего понравилось?.. - спрашивает Адам.
      - Всё понравилось, - отвечает Отка без раздумий.
      - Всё, - соглашается часовщик Венцл, как будто сегодня видит Пражский град впервые... - Ты запомни это посещение, Отка, - добавляет он через минуту.
      Отка молча кивает, потому что у неё набит рот.
      30
      Отка оставляет Адама в кухне, а сама отправляется в автолавку. Это здесь рядом, в двух шагах, нужно только перейти улицу, всегда оживлённую и весёлую. Минуту Отка раздумывает: закрыть ей глаза и быстро перебежать или лучше дождаться, когда остановятся машины. Отка - девочка деревенская, сметливая, и что-то ей говорит, что надо подождать. И она ждёт, а потом переходит. И вот она стоит в автолавке, разглядывает молодого продавца, которому она должна передать билет в кино от барышни Терезы. Она сразу же узнаёт его по описанию Терезы. Да, это тот самый молодой человек, волосы у него спадают на лоб. Сам весь зарос, и весь вид действительно выражает торопливость. Он начинает кивать раньше, чем покупатель кончает говорить. Отка рассматривает его, стоя у касс. В эту минуту и он замечает девочку.
      - Ты кого-нибудь ищешь? - спрашивает он.
      - Вас, - отвечает Отка.
      - Серьёзно?
      - Я принесла вам билет в кино.
      - Вот это хорошо. Мне три дня как хочется сходить в кино.
      - А вы знаете, от кого билет?
      - Нет, не знаю.
      - От одной барышни.
      - А как я её узнаю?
      - Она будет сидеть в кино рядом с вами.
      - Слева или справа?
      - Справа, - осторожно говорит Отка, потому что эту подробность она как-то упустила из виду.
      - Ну смотри, чтобы была справа.
      - Лучше вы запомните, что у неё серебряные волосы.
      - Серебряные волосы я люблю, - смеётся молодой продавец. - Но откуда ты знаешь, что этот билет надо отдать именно мне?
      - Да ведь барышня Тереза говорила о вас.
      - И что же, она назвала тебе моё имя?
      - Да, - кивает головой Отка, но спохватывается, потому что никакого имени барышня Тереза вообще-то не называла.
      И зачем она всё-таки сказала неправду? Да разве это её вина? Нет, виноват сам продавец. Он всё время задавал такие глупые вопросы, что Отка даже устала. Потому и стала соглашаться со всем подряд. А поправиться не пришлось продавца позвали покупатели. Отка возвращается. Она очень рада, что уже отдала билет, но волнуется, как вся эта история кончится.
      31
      На Петршин ребята идут через старый монастырский сад. Пробираются туда по разрушенной стене, и в этом саду, где порядка до сих пор больше, чем беспорядка, сразу же начинают чувствовать себя как дома. Так уж в этих монастырских садах бывает: яблони и груши стоят стройными рядами, кое-где виднеются дисциплинированные птички на ветке, везде широкие дорожки, уже забывшие о монашеских сандалиях, трава, на траве ручные ужи, море сорняка, но воздух, как нигде, совсем деревенский. В согретом солнцем воздухе парит оса. Отка убегает от неё. Оса негодующе жужжит, но потом, словно опомнившись, улетает дальше. Каким ей кажется мир? Таким же радостным и приветливым, как и этим двум ребятишкам?
      - А кто больнее жалит? - спрашивает Отка. - Пчела или оса?
      - Оса, - отвечает Адам и вдруг замечает три мальчишеские фигуры, появившиеся на дороге.
      Адам тут же забывает о деревьях, траве и обо всём на свете. Он не ошибся: средний мальчишка - жгучий брюнет с бледным лицом - Шара. Сомнений нет - Шара, Адам начинает дышать медленно, а соображать быстро. Что ему делать?
      Пока ясно одно - как эта встреча должна кончиться. И всё же нужно позаботиться о достойном начале. Прежде всего пару слов надо сказать Отке, которая пока ничего и не подозревает.
      - Отка, - говорит придушенным голосом Адам, - это Шара, - и показывает подбородком на среднего.
      Отка пугается, бледнеет, но сразу же всё понимает.
      - Дай-ка ему разок!
      - Это я знаю. А ты следи за двумя другими.
      - Это он запер тебя в подвале?
      - Он, негодяй.
      - И он угрожал тебе по телефону?
      - Он.
      - Ну, припомни ему.
      - Держись сзади! - тихо отвечает Адам. От злости в ушах у Адама начинает звенеть, пальцы разжимаются и сжимаются, но больше всего меняются от злости его глаза. Адам смотрит на Шару в упор. От дружелюбия не осталось и тени, глаза выражают одно лишь презрение. А вскоре лишь вызов и враждебность. Теперь, пожалуй, можно и начинать.
      Адам собрал все свои силы. И те, которые он приобрёл в упражнениях с дядиными гантелями, и прежние, приобретённые во время колки дров и во время бега с препятствиями. Адам так остро ощущает несправедливость и обиду, что он обязательно должен что-то делать. Не обязательно, конечно, всегда драться, но на этот раз драться надо, потому что иначе нельзя. Конечно, он немного побаивается, но страх сидит где-то так глубоко, что его совершенно и не видать.
      Шара останавливается в пяти шагах от Адама и тоже смотрит на него в упор. Адам замечает, что Шара ещё больше побелел и ещё больше почернел. И глаза у него точно такие, как и думал Адам: дерзкие и вызывающие. Оба других мальчика остаются сзади.
      - Ну что, хочешь драться? - спрашивает Шара насмешливым голосом.
      - Да, драться, - говорит Адам и в эту минуту понимает: что начать должен он.
      И должен победить Шару. И, стискивая зубы, прищуривая глаза, весь напрягшись, Адам кидается на врага. С быстротой молнии он обхватывает Шару и бросает на землю. Но в это же время его бьют по голове и по ногам. Пока что Адам боли не чувствует. Но странное дело: на земле Шара оказывается не один, Адам падает вместе с ним. Наверху то Адам, то Шара. В этом чернявом мальчишке скрыта какая-то невидимая сила. Он крепкий, как брусок, и ловкий, как угорь. Удары так и сыплются, оба мальчика тяжело дышат, голые ноги мелькают на солнце. Товарищи Шары затаив дыхание смотрят на драку. Им больше хочется смотреть и не вмешиваться - такая хорошая, настоящая драка. Зато Отка бегает вокруг как злая белка, которую выгнали из норы. Сначала она не знает, как бы ей вмешаться и помочь Адаму. Но вдруг её осеняет: она выжидает момент, когда у обоих мальчишек ноги неподвижны, потому что они действуют руками, - и кусает Шару в ногу, кусает изо всех сил, так, чтобы было больно. Шара пугается и начинает кричать. От его крика пугается и Адам. Оба мальчика, как по приказу, перестают драться. Медленно поднимаются они с земли, и каждый идёт своей дорогой. К Шаре присоединяются два других мальчишки, а к Адаму Отка.
      - Ну ты ему и врезал! - торжествует Отка.
      - Он мне тоже! - по-деловому замечает Адам.
      - Прокопу мы ничего не скажем.
      - А зачем ему знать?
      - Тебе не больно?
      - Да вроде нет.
      - Может, тебе умыться? - говорит Отка и идёт с Адамом вниз к пруду.
      Вода после драки - великолепная вещь. Она сразу освежает. Адам отряхивает свою рубашку и разглаживает брюки. Постепенно у него и в голове, и в сердце всё успокаивается - так что на дороге к Петршину снова появляется обычный спокойный Адам. Отка - та успокаивается не сразу, она всё ещё думает о драке.
      32
      Им приходится пройти через немалые испытания, прежде чем они попадают наверх, на одиннадцатый этаж. Сначала они звонят, нажимая кнопку. В ответ раздаётся хриплый голос. Ни Адаму, ни Отке и в голову не приходит, что они должны общаться с этим голосом. Голос замолкает. Дети ждут, но безрезультатно. Немного посовещавшись, они звонят снова. Снова из шкафчика над их головой раздаётся голос, только более сердитый. Наконец Отке приходит в голову крикнуть: "Прокоп!"
      Голос умолкает, и снова - ничего. Но потом слышится звук лифта, двери открываются, и в них появляется Прокоп.
      - Адам, - кричит этот толстяк Прокоп, - Отка!
      - Почему ты нам не открывал?
      - Откуда же я знал, что это вы? Вам надо было ответить, сказать в телефон, это, мол, мы, Адам и Отка.
      - Всюду нужно говорить, кто мы, - вздыхает Адам.
      - Вы здесь не в деревне, вы в Праге, - говорит им двоюродный брат Прокоп и поднимает их в лифте наверх.
      Прокопа они хорошо знают, ведь он бывает у них в деревне, и им давно известно, что он страшный хвастун. Сам слушает всегда вполуха, но очень любит говорить: "Это я уже давно знаю", "Это не ново". Хотя на самом-то деле это и не всегда так. И всё не перестаёт повторять, что он, мол, самый умный в классе. А кроме того, у Прокопа на руках часы с секундной стрелкой. Завидует ли ему Адам? Пожалуй, нет. Но он тоже хотел бы иметь такие часы. О родителях Прокоп говорит с каким-то равнодушным выражением, будто ему до них нет никакого дела. А уж этого Адаму с Откой никак не понять. Что бы они сами без родителей делали? Правда, родителей Прокопа обычно не бывает дома, и чаще всего Прокоп остаётся дома один, но разве это даёт ему право так мало считаться с родителями?
      И на этот раз Прокоп дома один. Прежде всего он показывает Адаму с Откой вид из окна. Вернее, из трёх огромных окон. На Белую гору1, на Прагу и снова на Прагу. Город необозрим, людей совсем не видать. Они где-то там далеко внизу, торопятся, толкая друг друга, совсем незаметные, хотя на них и светит ослепительное августовское солнце. Оно светит всем вместе, а не каждому в отдельности, как иногда людям кажется. Освещает всю-всю Прагу и ещё дальше зелёные горизонты. Отка кажется себе птицей, только что вылетевшей из гнезда. А Адам спрашивает, как Прага выглядит отсюда ночью.
      - Знаешь, сколько ночей я глядел на Прагу! - говорит Прокоп. (Похоже, что всю жизнь он только этим и занимался.)
      - Но ты скажи, какая Прага ночью?
      - Ты спрашиваешь о каких ночах - светлых или тёмных?
      - О тёмных.
      - О, знаю о каких. Такие ночи ты даже в Выкане не видел.
      - Ну, скажи, - говорит Отка.
      - Ты только послушай меня. Здесь ночь тёмная, как уголь, на небе ни звезды, тихо, как в костёле. И кажется, будто солнце никогда и не выйдет. Если в Праге вдруг погаснут все огни, будет очень страшно. Да, здесь ночи пострашнее, чем у вас.