А так Алейникова засасывала обычная милицейская рутина. Угон скота. Кража трактора. Задержание наркоманов. Угроза убийством…

Но иногда удавалось раскрыть преступления тех недавних времен, когда здесь царствовал беспредел. И начальник криминалки угрюмо всматривался в лица — усталые, злые или равнодушные — тех, кто еще недавно с энтузиазмом душил, отрезал головы, жег людей, кто рассчитывал, что этот порядок воцарился на веки вечные. Сколько повидал их Алейников за последние годы. Десятки? Или сотни?

Алейников уселся на краешек стола, так, чтобы смотреть сверху вниз на исхудавшего ваххабита лет сорока на вид, с мозолистыми, широкими, как лопаты, руками человека, всю жизнь проработавшего на селе…

Когда местные жители поняли, что русские пришли надолго, пошла информация о делах минувших дней. И милиция начала раскапывать массовые захоронения и изобличать убийц. Этого смурного, сосредоточенного на каких-то своих темных думах бородача, не бреющегося и не носящего нижнее белье согласно ваххабитским установлениям, сдали его собственные односельчане, притом сдали без особых раздумий и сожалений.

— Кури, — Алейников протянул ваххабиту пачку с сигаретами.

— Мусульманину нельзя курить.

— А пить?

— Аллах запретил пить.

— Строго у вас. Ничего нельзя — ни пить, ни курить. Вот только убивать можно без всяких ограничений.

— Почему так говоришь? — угрюмо спросил ваххабит.

— А что, нельзя?

— Как можно людей убивать?

— Ну да. А неверных можно.

Ваххабит промолчал.

Известно было, что он два года назад поспорил с русским односельчанином, с которым приятельствовал лет двадцать, на богословские темы, и услышав, что тот не столь трепетно относится к ваххабитской мудрости, решил вопрос радикально — запорол его здоровенным тесаком для разделки мяса. Отрезал голову. И уши тоже отрезал. Труп прикрыл покрывалом и привез в прицепе трактора в село, выставив напоказ.

— Зачем голову с ушами резал? — спросил Алейников.

— Чтобы люди видели, что восторжествовала справедливость! — с оттенком неожиданно проявившейся гордости произнес ваххабит.

— А зачем простыней труп прикрыл?

— Чтобы люди не волновались…

В камеру. Будет ждать суда…

Следующий персонаж. Боевик. Его два дня назад привели в отдел смоленские омоновцы. Они обнаружили его идущим по дороге в сторону Дагестана. Для проверки засунули в камеру. Целый день он кормил оперативников сказками, как во время войны бандиты захватили его в заложники и, угрожая убийством, вывезли на передовую, заставляли убирать за ними и готовить еду, после этого он уже который год слоняется по Чечне, ища дорогу к родным в Карачаево-Черкесию. После пары подзатыльников он, шмыгая обиженно носом, признался, что входил в одну из боевых групп, защищал Грозный, потом рванул с бандитами в горы, но ему все надоело, и он сбежал от них. Заниматься чем-либо полезным или бесполезным за шестнадцать лет своей жизни он так и не выучился.

В представлении обывателя чеченский боевик — это нечто очень грозное, эдакое фанатичное чудовище, зажавшее в одной руке Коран, а в другой бомбу со взведенным взрывателем. На самом деле много и таких вот боевиков — худосочных, недокормленных, с трудом понимающих, что и зачем они делают.

— Боевики пришли в село, — рассказывал он, заедая чай печеньем, которым его исправно кормили на допросах. — Сказали, ездить везде будешь, автомат дадим. Я и поехал. В селе скучно… Автомат дали. «Борз». В Грозном я даже стрелял… Потом отобрали…

Ну что с ним делать? Одна дорога — под амнистию, учитывая искреннее раскаяние…

И опять — заявления по кражам, угонам, соседские склоки, мелкие жалобы.

— Они наркоманы. Уже вторую лошадь крадут, — по поводу своих обкуренных односельчан возмущается старик, пришедший на прием…

Кража из автомашины магнитолы…

— Мы разберемся, — кивал Алейников людям. — Мы поможем…

Милиция обязана взваливать все заботы этих людей на свои плечи. Те, кто приходят сюда, надеются на власть. Они не ходили и не ходят с жалобами к бандитам. Они идут в русский временный отдел.

Алейников подумал, что за этой чередой лиц, событий и мелких забот невольно забывается, в какой точке земли находишься. И вспоминаешь чаще об этом, когда, выйдя из отдела, ловишь на себе чей-то острый ненавидящий взгляд. И чувствуешь, что к тебе примеряются как к возможной цели. И самое неприятное, что твоим смертельным врагом может быть любой — тот, кто пришел за отметкой в паспорте, или тот, кто клянется тебе в верной дружбе. Или кто просит принять его на работу в милицию.

Ближе к обеду Алейников понял, что дуреет от лиц и бумаг. К часу появился начальник постоянного уголовного розыска.

— Что скажешь?

— Ибрагимка, помощник Синякина, сегодня должен быть в поселке племсовхоза, — сказал майор-чеченец. — Он будет один.

— Откуда знаешь? — спросил Алейников.

— Откуда мы все знаем… Родные сказали.

— Где этот поселок?

— Вот, — чеченец подошел к карте района и начал указывать карандашом, как туда проехать. — За Левобережной трасса на Золотореченскую. И тут — три километра от дороги. Только рассиживаться нельзя. Ибрагимка там ненадолго. Скоро пойдет дальше. Если уже не ушел…

— Что предлагаешь?

— Тебе решать, — пожал плечами чеченец. — Нужен тебе Синякин или не нужен.

— Ну что ж. Поехали.

— Э, мне нельзя… Родственники не поймут.

— Нет, дорогой, так не пойдет, — возразил Алейников. — Пару раз мы по вашей информации чуть не угробились. Больше неохота.

Алейников в первые дни, принимая дела, обнаружил пачку рапортов — секретных, без подписей, без реквизитов, подписанных незатейливо «отдел уголовного розыска Нижнетеречного РОВД». Оказалось, что это предмет творчества местного, еще не введенного в штаты, розыска. А тут еще из Гудермеса пришла бумажка: мол, местная чеченская милиция обижается, что ее обширная оперативная информация оставляется сотрудниками постоянных отделов без внимания, в результате чего бандиты гуляют на свободе, поэтому надлежит эту информацию вновь поднять, обобщить, осмыслить и реализовать. Рапорта там по большей части не отличались конкретностью. «Если выехать от главного шоссе, проехать за лесной массив, то за пятой березой стоит избушка на курьих ножках, где отдыхают от не праведных дел разбойнички с оружием». Алейников решил проверить эту наводку, кликнул СОБР и устремился на поиски избушки и добрых молодцев. В результате они заблудились, заехали в зеленку, которая напоминала вьетнамские джунгли, а когда с трудом выбрались оттуда, ошарашенные местные жители смотрели на них как на покойников, вышедших из могил. Оказывается, они заехали в места, где мин еще с первой войны больше, чем грибов, туда вообще никто никогда не ходит. После этого Алейников к оперативной информации местных сотрудников относился с недоверием, хотя, надо сказать, часто она была «цветная», подтверждалась полностью и безоговорочно.

— Ибрагимка точно там, — сказал майор-чеченец.

— Подожди, — махнул рукой Алейников. — Говори прямо — откуда дровишки?

— Мусса Таларов, он в этом поселке живет, проговорился. Он связник Синякина.

— Что, официальный связник?

— Ну, это ни для кого не секрет.

— Конспирация, однако…

— Это Восток.

— Ясно, — Алейников внимательно посмотрел на собеседника. — Значит, не поедешь?

— Сам понимаешь…

— Смотри, дорогой мой…

— Боишься, что продам? — усмехнулся чеченец. — Ты прав. Я тебе как брат советую — не верь здесь никому.

— Я знаю.

— Но прошу. Мне не верь чуть меньше, чем другим.

— Поглядим…

— Если что-то будет не так, тогда разрешаю меня застрелить, Владимирыч…

— Я тебя за язык не тянул, — усмехнулся Алейников. Майор кивнул, сжав губы, потом вытащил из кармана патрон для «ПМ» и протянул Алейникову со словами:

— Вот, патрон для меня.

Что-то серьезное проскользнуло в выражении столица.

— Хорошо. — Алейников подбросил патрон, поймал и засунул в карман.

Он вышел из кабинета, прошел в кабинет оперов. Оттуда слышался визг:

— Не знаю!

— Куда гранаты замастырил, урод? — Голос принадлежал Гризли.

— Не биль гранат.

— Что, кончились? Все в русских солдат побросал?

— Не бросал!

Алейников толкнул ладонью дверь, и перед его глазами открылся длинный, как коридор, кабинет. Там умещались расшатанный учительский стол с дыркой сбоку — от пули, скрипучее крутящееся офисное кресло, пыльный диван, на который были свалены серые, тяжелые, с вшитыми металлопластинами бронежилеты и автоматы. Гризли навис над съежившимся пухленьким чеченцем, который, по имеющейся информации, воевал на стороне боевиков и держал где-то склад с боеприпасами. А Мелкий брат взвешивал в руке пухлый том, намереваясь засветить допрашиваемому по голове.

— Хватит ерундой страдать, — сказал Алейников. — Оружие, бронежилеты… И в двадцать девятую машину…

— Раз пошли на дело, — пропел Гризли и отвесил тумака чеченцу. Лапа была увесистая, и бывший боевик обиженно заверещал на своем языке.

Алейников прошел в штаб, соединился по рации с СОБРом. И вскоре «уазик» службы криминальной милиции с двумя машинами сопровождения — серой «таблеткой» с красным крестом на боку и «Нивой» — вырвался с огороженного двора. Путь предстоял неблизкий…

— Перекрываешь тот сектор. Волков, контролируешь выход… Сергеев, Малахов — вперед, — отдавал приказания командир группы СОБРа.

Хрясь — собровцы смели ветхий забор, огораживающий приютившееся на окраине поселка убогое строение и три сарая. Тяжелый ботинок сорок шестого размера ударил по входной двери дома, и она с треском вылетела вместе с коробкой.

— Му-у-у, — озадаченно сказала корова, взирая из стойла в сарае на пришельцев.

— Никого, — крикнул собровец, появляясь на пороге дома.

— Точно пусто? — спросил Алейников.

— Точно, как в аптеке. Никого.

Тем временем к месту событий стали подтягиваться соседи, желающие развеять деревенскую скуку неожиданным развлечением.

— Кто здесь живет? — спросил у них Алейников.

— Ахмед. В город поехал, — крикнула полная, в синем просторном халате женщина.

— А за коровой кто ухаживает?

— Не знаем. Ничего не знаем, — заверещала женщина, отступая и примериваясь, как бы исчезнуть.

— Бывайте, — кивнул Алейников.

Неужели информация была тухлая и никакого помощника Синякина в этом доме не было? Алейников так не считал. Бегло осмотрев дом, он обнаружил в углу свежий окурок «Мальборо». Люди Синякина любят красивую жизнь…

— А вы кто? — спросил Алейников пожилого чеченца в потертом пиджаке, сапогах и шароварах, с интересом наблюдающего за разворачивающимися событиями.

— Я… — чеченец заметно стушевался, — Мусса Таларов.

Алейников бросил на него быстрый взгляд. Тот самый Мусса, которого отрекомендовали как связника Синякина. Начальник криминалки подумал, не стоит ли бандитского информатора прихватить с собой. Хотел уже отдать приказ, но раздумал. Возможно, потом этого человека придется использовать втемную, а для этого нельзя демонстрировать к нему явный интерес.

— Живете здесь? — спросил Алейников.

— Живу, да, — кивнул Мусса.

— Бандитов не бывает?

— Давно не бывает, — искренне заверил Мусса. — Им тут делать нечего. Да мы их и сами выгоним. Только не надо зачисток. Тут всегда будет спокойно.

— Обещаешь? — усмехнулся Алейников, приближаясь к Муссе.

— Кто я такой, чтобы обещать?

— Ладно, — Алейников кивнул ему и уселся в «уазик». — Пока, селяне, — прошептал он под нос, и машина тронулась с места…

— Летять утки, — нудил Гризли…

Машины мчались вперед. Темнело. Алейников досадовал, что зря потратили столько времени и бензина.

Путь на базу лежал через Шервудский лес — местная достопримечательность. В нем можно было снимать фильмы-сказки. Извилистая дорога затейливо петляла среди стоящих сплошной стеной толстых деревьев с цепкими корнями. Здесь жил какой-то жутковатый лесной дух и водились соловьи-разбойники. Правда, у современных соловьев-разбойников имелись автоматы и фугасы. Через лес проходила самая короткая дорога на Дагестан, и вместе с тем здесь было самое удобное место для засад. Это обстоятельство использовали местные бандиты.

— И два гуся, — гнусаво дотянул куплет Гризли.

— Не тяни душу, — взвился Мелкий брат.

— Лев Владимирович, оградите меня своей властью от этого бытового террора, — возмутился Гризли. — Как пою, ему не нравится. Как дышу — не нравится… Это что такое?

— Ну не трепло, — всплеснул руками Мелкий брат. — Затерроризировали дитятко.

— Во, чистый ваххабит!

Алейников хмыкнул. Его забавляли эти постоянные пикировки двух друзей.

«Уазик» ухнул в яму так, что зубы лязгнули.

— Осторожнее! — воскликнул Алейников.

— Тут не дорога, а черт знает что, — поморщился шофер.

Сначала хотели ехать в объезд. Но уже смеркалось, а крюк был не маленький, поэтому двинули по прямой…

Дорога делала поворот, и «уазик» притормозил…

Что толкнуло его — Алейников и сам не понимал. Никто другой не обратил бы внимания на этот резкий толчок беспокойства. Но бывший заместитель командира СОБРа привык сначала действовать, как подсказывает интуиция, и только после разбираться в своих чувствах.

— Стой! — крикнул он.

Испуганный водитель вдавил тормоз так, что едва не впечатался в лобовое стекло…

Бах — взрыв был оглушительный.

По лобовому стеклу рубанула щебенка, и оно поползло трещинами.

— Вперед! — крикнул Алейников, передергивая затвор и посылая длинную очередь. Собровцы из машины сопровождения тоже открыли огонь. Пули срубали ветки и шлепались о стволы. Но никакого движения в зеленке не было.

— Суки рваные! — воскликнул водитель, выжимая газ. «Уазик» рванул вперед, как пришпоренный мустанг…

— Третий, второй. В порядке? — в рацию крикнул Алейников.

— Живые.

Алейников по рации сообщил о подрыве дежурному по райотделу.

— Помощь нужна? — спросил дежурный.

— Пока нет.

— Навстречу выдвигаю БТР…

— Хорошо. — Алейников отложил рацию и, подпрыгнув на сиденье, когда машина наскочила на колдобину, кинул водителю. — Что, на «Формулу-1» собрался?

— Уф, — водитель перевел дух и убрал ногу с педали газа, которую продолжал вжимать. Машина сбросила скорость.

— Ха, — нервно хмыкнул Гризли. — Нас таким дешевым трюком не возьмешь.

— Да. На тебя фугас побольше нужен, — буркнул Мелкий брат.

— Ха-ха, — засмеялся Гризли. Водитель тоже рассмеялся. Всем было смешно. Смех становился все громче. Это была истеричная реакция на стресс.

Гризли высунулся из окна и на ходу заорал во всю глотку:

— Ваххабиты — педерасты!!!

И удовлетворенно упал на сиденье.

— Ну не дурной, а? — кивнул Мелкий брат. — Диплодок натуральный — сто тонн мяса и пять грамм мозга!

— Я так не могу, — возмутился Гризли, — он меня опять тиранит.

— А чего орешь, как резаный? — буркнул Мелкий брат. — Сейчас рубанут из кустов очередью…

— М-да, — Гризли почесал затылок. — А ведь ты прав… Если подумать.

— Он опять высунулся из окна и заорал еще громче — так, что листья, казалось, затрепетали. — Извиняюсь! Ваххабиты вовсе и не такие педерасты!

— Ну придурок! — покачал головой Мелкий брат.

— Отставить балаган! — прикрикнул Алейников. — Разошлись, как дети малые…

— Это он ребенок, — ткнул Гризли в Мелкого брата. — У меня брат пятилетний похожий. Вредный такой. Надоедливый.

— А ну-ка помолчите, — кинул Алейников резко.

В салоне воцарилось молчание.

Алейников расслабился, только когда лес оборвался, будто обрезанный, пошли степи, а впереди замаячил блокпост…

— Вон наши, — сказал Мелкий брат.

Навстречу им двигался БТР с ближайшего блокпоста.

— Притормози, — велел Алейников. «Уазик» остановился рядом с затормозившим БТРом. С брони спрыгнул капитан-вэвэшник.

— Что у вас там? — спросил он, подходя к машине. — Фугас?

— Вряд ли. Скорее всего, самодельное взрывное устройство, — оценил Алейников. — Граммов двести тротила.

— Никого не задело?

— Порядок, мужики. Вмятина в асфальте… Какая-то сволочь пряталась в кустах. Один, без огневой поддержки. Заложил, рванул — и в лес, — сообщил Алейников. — И ищи чечена в зеленке…

В расположение вернулись, когда ужин давно закончился и в столовой наводили порядок два солдатика с гауптвахты. Повар и повариха-чеченка уже собирались уходить.

— Опоздали, — сказал повар, увидев голодных оперов.

— Что поделаешь, — серьезно произнес Гризли, кладя на скамью автомат с подствольником. — С задания. Убили восемнадцать боевиков…

Повариха выпучила глаза, и рука, которая накладывала в тарелку пшенку, замерла.

Гризли взял у нее тарелку и деловито осведомился:

— А за сбитый чеченский самолет нам сто грамм положено?

— Да ну вас, — махнула рукой повариха.

Кормили в столовке не слишком изысканно. Обычно меню состояло из пшенки или макарон и кильки в томате, которую здесь прозвали «красной рыбой», а также выпечки, масла и сгущенки.

Алейников без особого аппетита проглотил свою порцию, запил ее сладким чаем, кивнул бойцам:

— Спокойной ночи.

И отправился к себе.

Начштаба с замом по кадрам предавались своему обычному занятию — долавливали двухлитровую пластмассовую бутылку неизменного очаковского пива, зажевывая воблой.

— Садись, — кивнул начштаба. — Пей.

— Спасибо, — Алейников присел, отхлебнул из протянутой ему кружки.

— Правда, вас в Шервудском лесу едва не… — повел рукой начштаба.

— Точно, — кивнул Алейников.

— Там какая-то группа шалит… Пацаны из Левобережной… Им Синякин, ваххабит клятый, за это бабки отстегивает. — Начштаба побил воблой о стол. — Надо эту Левобережную зачистить по всем правилам.

— Конкретной информации нет. А шмонать триста домов — без толку, — возразил Алейников.

— Информация, — скривился начштаба. — Всех мужиков вывести, и через одного — к стенке. Тогда точно взрывать ничего не будут.

— Не безумствуй, — отмахнулся Алейников.

— А чего, я не прав? Митрофаныч, скажи, — обратился начштаба к нагрузившемуся заместителю по кадрам.

— А я откуда знаю, — пожал тот плечами, сонно клюнув носом.

Алейников встал, подошел к окну, наполовину заложенному мешками. В окно светила бледная, болезненная луна. Настроение было какое-то тревожное…

Ночью его растолкал дежурный по расположению.

— Что случилось?

— Джамбулатов бежал.

— Та-ак, — протянул с угрозой Алейников.