Мы со своей стороны имеем возможность направить вам розыскные задания на тысячи и тысячи палачей-убийц, мародеров, грабителей чеченского народа. Есть среди них и сотрудники вашего подразделения, в свое время откормленные в Чечне и Дагестане, и мы их знаем по именам.

А что касается Даудова, он всегда оставался верным сыном своего народа, а в сложных условиях 1995 — 1996 гг. активно участвовал в сопротивлении.

Нет смысла более разыскивать его. Он занимает соответствующую его опыту должность, имеет личную охрану, пользуется авторитетом среди жителей и руководства республики, проживает в ста метрах от штаба армии генерала Дудаева, которой командует известный всему миру генерал Салман Радуев, является советником командующего.

Начальник Управления национальной службы безопасности полковник госбезопасности Дукаев.

Начальник Гудермесского РОВД полковник полиции Хамсухаджиев.

Ознакомлен: Даудов".

Потом был рейд по ликвидации подпольной типографии, когда Алейников и его бойцы едва не взяли Даудова.

И вот теперь судьба сводит их снова.

Алейников посмотрел на часы. Ну что ж, время близится. Пора выдвигаться.

Он застегнул бронежилет, проверил оружие. И поднял эбонитовую трубку полевого телефона.

— Водителя к расположению.

На часах — четыре утра. Дневальный тряс Мелкого брата, но тот и так давно не спал.

— Вставай, время…

— Уже встал, — Мелкий брат спрыгнул с верхней койки скрипучей двухярусной кровати. В тесном кубрике спало четверо сотрудников криминалки.

— Бр-р, — передернул он плечами, ополаскивая лицо водой из умывальника.

Гризли оказалось добудиться куда сложнее. Он урчал, сладко причмокивал и никак не желал возвращаться на грешную землю.

— Тревога! Духи! — на ухо ему гаркнул Мелкий брат и из пригоршни брызнул ему на лицо.

— И где? — приоткрыв один глаз, деловито осведомился Гризли.

— Всю войну проспишь. Большой брат.

— Ой, бли-и-ин, — потянулся Гризли, нехотя приподнимаясь. — За что такие мучения?

— Давай. Уже пора…

Гризли, казалось, так и не проснулся, а все действия совершал машинально, полуприкрыв глаза. Натянул камуфляж, нацепил разгрузочный жилет. Рассовал по кармашкам запасные магазины, гранаты «РГД-5» и одну «эфку» — на крайний случай. Отцепил прикрепленный к сетке кровати Калашников, с щелчком присоединил к нему подствольный гранатомет «ВОГ-25». И, наконец, пошире открыв глаза, осведомился:

— А где моя утренняя чашечка кофе?

— А какао с шампанским не желаете? — возмутился Мелкий брат. — Давай, двигай.

— Грубый ты. Невежественный. — Гризли сладко, во весь свой широкий рот зевнул и, покачиваясь, направился к лестнице.

— Ни пуха, — сказал дневальный.

— К черту… Нет, к шайтану иди, — кивнул Гризли. Алейников ждал перед воротами, туда уже подкатил, желтый «уазик» криминальной службы, видавший виды, с простреленным в двух местах бортом. Сонный водитель сидел, прислонившись лбом к рулевому колесу.

— Как наркоман, — усмехнулся Мелкий брат, глядя на Гризли.

Действительно, у того взгляд был непроспавшийся, оловянный.

— Я проснулся…. Я совсем проснулся, — загундосил Гризли, прикрывая глаза и прислоняясь к машине. — Эх, как же я проснулся…

— Повязку с головы сними, — велел Алейников. — Берет надень.

Гризли заворчал, но подчинился. Молодняк считает, что повязка на голове вместо кепки или берета смотрится круто — мол, эдакие псы войны. На самом деле первое, по чему бьет снайпер, — это как раз по повязке, потому что их обычно таскают забуревшие «команчи» — контрактники Министерства обороны, снискавшие дурную славу у аборигенов.

— Так, СОБР уже должен быть, — Алейников посмотрел на часы.

— Вон, пылят, — сказал Мелкий брат.

К спальному расположению подкатил «Урал». За ним рычал БРДМ — боевая разведывательно-дозорная машина, древнее чудо военной техники — машина хлипкая, броня тонкая, но зато есть башенка с пулеметом, а пулемет никогда лишним не бывает, может сослужить хорошую службу.

Командир группы СОБРа спрыгнул из кабины мягко, благо на ногах не омоновские бахилы, а кроссовки, пожал всем руки.

— Ну что, задавим ворога поганого? — улыбнулся он.

— Даже пискнуть не успеет, — кивнул Мелкий брат.

— У меня только просьба, сыщики. Героизм не проявляйте. Стреляйте, когда скажут. И лучше, если куда скажут. И впереди моих орлов не летите. Даже не пытайтесь. Это не ваша работа.

— Ясно? — обвел взглядом своих подчиненных Алейников. — За боевую часть операции отвечает СОБР. Если командир группы прикажет мне ползти, хрюкать и кукарекать, я поползу и захрюкаю… И вы сделаете то же самое.

— Кукарекать не хочу, — покачал головой Гризли. — Чай, не петух. Но принцип ясен.

Он наконец проснулся и с подозрительностью и некоторым интересом воспринимал происходящее.

— Все, грузимся. С богом, братцы. — Алейников открыл тяжелую, занавешенную бронежилетом от шальной пули дверцу «уазика».

Машины неторопливо двинулись сквозь ночь, которая вскоре растворится под лучами восходящего солнца.

«Увижу я это солнце?» — вдруг подумал Мелкий брат. Во время первой чеченской войны, когда он был еще солдатом и не раз ощущал на себе, во всей неповторимой гамме чувств, что такое ночной бой, ему всегда до боли хотелось увидеть восходящее солнце. И всегда лез в голову этот проклятый вопрос, в груди же тоскливо щемило и страшно хотелось жить.

«Выживу, — подумал он. — Назло духам… И вернусь. Обязательно вернусь».

Технику оставили на дальних подступах к селу Даташ-юрт, в котором проживало более трех тысяч человек. У командира группы СОБРа, бывшего офицера ГРУ, были отличные карты — и масштабные, и аэрофотосъемка, где каждая улица, каждый дом как на ладони. Странные времена, когда военным по блату приходится доставать карты и все необходимое для ведения боевых действий по защите государства. Но такова логика времени — кризис давно достиг таких немыслимых высот, что теперь никого ничем не удивишь.

Алейников двигался почти бесшумно. Жизнь научила его производить как можно меньше шума. Шумного бойца противник обнаружит быстрее, и тогда шансы остаться в живых резко идут на убыль.

Зеленка. Алейников опасался и не любил ее, как опасаются этой мешанины кустов, деревьев все, кто знает о войне не понаслышке. В зеленке может прятаться засада. Там терпеливо, порой годами, ждут своего часа противопехотные мины, чтобы с присущей им по природе подлостью рвануть, когда их придавит тяжелый солдатский сапог. И вместе с тем зеленка — это нередко единственное спасение для уходящей от преследования разведгруппы. Тогда зеленка становится защитницей, в ней легко запутать следы, организовать засаду. Она спасла Алейникова в девяносто пятом, когда боевики наседали, и их было не счесть, и нужно было спасать своих людей.

А в девяносто шестом в Веденском районе именно в зеленке он впервые ощутил, что это такое, холодный пот, который тонкими струйками стекает по шее и пробирается между лопаток по ставшей вдруг очень чувствительной коже. Это похлеще любого фильма ужасов. Такое кино называется — прочесывание зеленки. Продвигается по лесу длинная цепь. Заливаются лаем служебные собаки, натасканные на поиск взрывчатки и людей. И ты идешь вперед, не зная, какой шаг станет последним. В этот момент, несмотря на то, что рядом люди, ты ощущаешь себя страшно одиноким и беззащитным. И знаешь, что от смерти тебя, может быть, отделяют секунды. Рулетка: кому выпадет шанс — тот останется живым. Шаг пройден — не резанула автоматная очередь, не разворотила пулями грудь — живем! Еще шаг — не разорвалась под ногой умело замаскированная под осенним листом мина — живем! Каждый шаг — это смерть и рождение. Каждые сто метров — считай, целая жизнь… И вдруг где-то совсем рядом мир раскалывается. Это кто-то, кто — не видно за деревьями, наступает на мину, и душа отрывается от искореженного тела. Но шаг замедлять Нельзя. Прочесывание зеленки. Боевая задача. Война.

Алейников передернул плечами, настолько явственны были эти воспоминания. Но здесь — другая зеленка. И боевые действия больше не идут. И мин здесь сейчас нет.

За полосой зеленки открылось селение, на его окраине и находится домишко, где засела боевая группа Даудова.

— Не растягиваться. Вперед, — скомандовал командир группы СОБРа.

По селу прошли без проблем. Аборигены спали без задних ног, и даже собаки не брехали.

— Вон дом, — кивнул Алейников.

Дом стоял, погруженный во тьму. Ни одного огонька. Алейников внимательно осмотрел окрестности в прибор ночного видения. И сделал заключение:

— Кажется, дозора нет.

— Разгильдяи, — усмехнулся командир группы СОБРа. — Считают себя в безопасности… Вперед.

Каждый знал свое место и задачу. Оперативники держались за собровцами. Алейников, имевший богатый опыт проведения боевых операций и знавший по себе, что это такое, когда чужие путаются под ногами, вперед не лез, предоставляя работать слаженной боевой команде.

Дом был приземистый, несуразный и весьма походил на обычный сарай. На закрытой невысоким сплошным, грубо сколоченным из пластмассовых и деревянных листов забором территории расположились еще несколько ветхих строений.

Алейников прижался к забору. Рядом с ним пыхтел кипящим русским самоваром Гризли и сжимал автомат Мелкий брат.

— Прикрывай подходы, — кивнул командир группы СОБРа двоим своим бойцам. — Двинули.

На тренировках и на практике все эти акробатические фокусы отработаны не раз, поэтому и в деле получается все красиво, непринужденно и, главное, быстро, с минимумом шума. Один боец подставляет руки, другой перемахивает через забор. Специальный подарок приготовлен для собаки — кусок пластика, убивающий у пса желание связываться с незваными гостями.

Еще двое собровцев очутились за забором. С едва слышным скрипом отодвинулся засов, и металлическая калитка открылась. Алейников и Мелкий брат проскользнули на территорию.

Какой черт поднял того змееныша? Теперь уже и не узнаешь. Но визжал он во весь голос:

— Солдаты!.. Ай, Махмуд! Солдаты!..

Тут все и началось.

Светошумовые гранаты полетели в дом. Рвануло так, будто прямо над головой загрохотал весенний гром. И изнутри дом озарился, как если бы там зажглись тысячесвечовые праздничные светильники. Двое собровцев сиганули в окна. И послышалось истошное:

— Лежать!!!

Одиночный выстрел… А потом:

— Бляди!!! На!!!

Это из низкой, больше похожей на землянку пристройки вывалился по пояс голый горец. Его рельефная мускулистая фигура ясно очертилась красными вспышками, когда в его руках заговорил ручной пулемет… Половина пуль были трассирующими, и было видно, как очереди прочерчивают забор, бьют по земле. Этот горноаульный Рэмбо, борец за торжество исламской идеи, истошно выкрикивал чеченские ругательства.

Штурмующие рассыпались, ища укрытие от свинцовой смерти. Тут главное не раздумывать долго — куда прыгать да зачем. В бою выживает тот, кто умеет отдаться первому, единственно верному порыву и действовать, как велит подсознание. Оно срабатывает на выживание куда быстрее сознания.

Алейников упал на землю и закатился за неработающий дизельный двигатель. Пули высекли на нем искры и ушли рикошетом в небо. Еще несколько смертей прошло стороной.

Мелкий брат отскочил, когда пластмассовый кусок забора отвалился, вышибленный двумя пулями…

— Сука, — с этими словами Алейников, успевавший по Привычке быстрее всех, исторг короткую ответную очередь. Почти все пули легли точно в цель.

Уже заваливаясь, горный Рэмбо продолжал нажимать каменеющим пальцем на курок, и трассирующие пули устремились почти вертикально вверх.

— Третий, восьмой. Быстро на точку! — переведя дух, крикнул Алейников в рацию.

— Принято, — ответил водитель «Урала».

Вскоре послышался звук приближающихся моторов.

В доме опять загрохотали выстрелы.

— Лежать, гнида! Лежать!!!

Бой в темноте — где свои, где чужие? Кто там свалился, пропоротый выстрелами из пулемета? Кому жить? Кому умереть?

Грохнула очередь… Потом рванула граната и посыпались стекла.

Потом все затихло…

— И-й-я-а-а-а!!! — заметался под ночным небом безумный, наполненный страданием крик. — Я-а-а-а!!!

Какие потери? Кому не суждено встретить рассвет? Это станет ясным, когда загорятся фонари и их лучи выхватят из темноты окровавленные тела и испуганных, сидящих на коленях людей.

— Не стрелять! — послышался голос.

Дверь распахнулась В проеме входной двери приземистого дома, в котором только что бушевал бой, возник командир группы СОБРа.

— Отработали.

— Пошли, — кивнул Алейников, включая фонарь и отступая в укрытие. На свет очень любят стрелять недобитые, недостреленные.

Но все успокоилось. Успокоилось мертвенно. В доме царил погром. Тлели обугленные куски каких-то тряпок — это потрудилась «РГД-5» Здесь лежало два тела. В соседней комнате еще одно. В коридоре сидел, прислонившись к стене, чеченец. Глаза его остекленели. В груди зияла дыра. Рядом хрипел, привалившись к новехоньким, «ненадеванным» шинам от трактора, собровец, около него склонился встревоженный боевой товарищ, работая с индивидуальным медпакетом.

— Куда попало? — спросил Алейников.

— В броник. И задело руку, — проинформировал командир группы СОБРа.

Бойцу сегодня повезло. Собровцы предпочитают не таскать на себе панцири — бронежилет далеко не от каждой пули убережет, зато сильно сковывает движения, когда все порой решают незаметные и несущественные в обыденной жизни доли секунды. Но Алейников настоял, чтобы все надели броники, и оказался прав. Этим он спас жизнь собровца.

— О-я-а-а!!! — вновь завопили из соседней комнаты. Алейников мысленно подвел итоги. В доме было шестеро бандитов. О четверых можно не беспокоиться — им уже не бороться за свободу Ичкерии. Еще один был ранен и истекал кровью, ему перебило ногу и плюс к этому две пули вошли в плечо. Это он так дико орал. Последний бандит был более-менее целым, если не считать, что его отключили хорошим ударом по голове. Он только начинал приходить в себя, тряс массивной головой и слабо мычал, дико оглядываясь и морщясь от бьющего в глаза луча фонарика.

— Все, собираем их. И оружие. Трупы оставляем. Сейчас все село встанет на уши, — бросил Алейников. — Слишком много шума, черт возьми!

Раненых боевиков подхватили, выволокли на улицу и бросили в «Урал», как мешки с картошкой, ничуть не заботясь о сохранности товара. Опять послышался дикий вопль. Собровец, прыгнувший в кузов, наконец догадался заклеить чеченцу пластырем рот, и теперь тому оставалось только мычать и стонать. Потом быстренько собрали оружие и кинули следом.

Но уйти в темпе вальса не удалось.

— Черт побери! — воскликнул Алейников, пригибая голову и слушая новые хлопки выстрелов.

Били из автомата. Мелкий брат, стоявший рядом с Алейниковым, отпрянул — пуля впилась за его спиной в борт «Урала».

— Получи. — Один из собровцев навскидку послал ответную очередь. Кажется, ему повезло — он в кого-то попал, поскольку оттуда больше не стреляли.

Через несколько секунд выстрелы загрохотали с другой стороны. Это били из какой-то несерьезной игрушки, типа чеченского «узи» — автомата «борз».

— Заповедник ваххабитский, твою мать! — Алейников заскочил в «уазик», прикрикнул растерявшемуся Гризли:

— Шевелись! Все на месте?

Командир группы СОБРа махнул рукой:

— Порядок.

Самое страшное — забыть в ночи своего товарища. Этому нет прощения.

— Двигаем!

Еще одна пуля срикошетила от БРДМ… Когда выбрались из поселка, Алейников провел ладонью по лицу и выдохнул с облегчением:

— Целы все. Выбрались.

— Я, кажется, окончательно проснулся, — уведомил Гризли. — Жалко, ушей не порезал на сувениры.

— Да заглохнул бы, хохотунчик ты наш! — бросил Мелкий брат, голос его дрожал. Алейников взял рацию.

— Астрахань, ответь второму.

— На связи, — ответил дежурный по отделу.

— Нападение на оперативную группу. Поднимай тревожную группу. Подтягивайте силы к пятому блокпосту. С места не двигаться. Ждите нас.

— Понял…

— Оповести комендатуру…

Все сделано. Резерв задействован. Их будут встречать БТР и две машины с омоновцами.

Удалившись на безопасное расстояние, Алейников взял рацию и сказал:

— Притормаживайте, ребята…

«Урал» и БРДМ остановились. «Уазик» встал им в хвост. Алейников вышел и подошел к спрыгнувшему на землю командиру собровцев.

— Шум подняли. Но потом штатно отработали. Молодцы. — Алейников закурил.

— Гаденыш шум поднял, — сказал командир группы, тоже закуривая. — Так бы без единого выстрела их взяли.

— Главное, наши все целые. Как твой парнишка?

— Жить будет…. Если налить хорошо.

— Нальем, — кивнул Алейников.

Он предвкушал, как расслабится, прибыв на базу, — хватанет стакан водки и снимет накопившееся напряжение. Тогда клокочущее в груди возбуждение боя отступит и сердце успокоится.

— Давай посмотрим нашего языка, — сказал Алейников.

— Рогов, Ломов, тащите клиента! — крикнул командир СОБРа.

Вытащили пришедшего в себя от удара по голове пленного. Второй бандит потерял сознание, ему вкололи промедол, наложили жгуты, и он отключился. Возможно, он выживет. А может быть, и нет. Спешить из-за него к медикам никто не стремился. То, что сдохнет еще один воин Аллаха, никого, по большому счету, не волновало. Сейчас надлежало разговорить другого.

Алейников внимательно посмотрел на пленного, освещая фонарем. Тот щурился и отводил глаза. Стоявший сзади собровец ударил его по ногам, ловко поставил на колени, взял за волосы, так что Алейников смог рассмотреть лицо. Оно было смуглое, с восточным разрезом глаз. Это был явно не чеченец и не ногаец. Скорее всего, пришелец из Средней Азии. Среднеазитские баи запретили в своих вотчинах ваххабизм, выжигают его каленым железом, и ваххабиты оттуда мигрируют в Россию, в Ичкерию, где им раздолье.

— Хороший моджахед, — оценил, как коня на ярмарке, командир СОБРа, с удовлетворением разглядывая «языка».

— Ну, поговорим? — спросил Алейников.

— Со своим братом ишаком говори, — бросил, как плюнул, пленный. Говорил он по-русски правильно, со слабым акцентом.

— Так, значит? — Алейников обернулся к командиру и спросил:

— Будем уговаривать?

— Убивай! — крикнул пленный. — Я готов!

— Ты хорошо подумал? — Алейников вытащил автоматический пистолет Стечкина. Ударил ногой в грудь стоящего на коленях среднеазита. Распластал на земле. И высадил вокруг головы четыре пули.

Моджахед зажмурился. Но когда открыл глаза, в них еще больше затвердело то проклятое упрямство, которое заставляет этих фанатиков смотреть в лицо смерти и умирать с именем Аллаха на устах.

— Встать, — прикрикнул Алейников.

Моджахед послушно поднялся. Он качался, руки за его спиной были накрепко стянуты наручниками, но он не подавал вида, что ему больно.

— Ты чего-то не догоняешь, моджахед ты наш разлюбезный, — произнес Алейников. — А я тебе объясню. Ты не местный. Ты чужой. Никто тебя не хватится. Никто о тебе узнавать не будет. Никто обмен не предложит. Тебя использовали, и теперь ты никому не нужен. Ты знаешь, как поступают с наемниками?

— Я не боюсь смерти. Это вы, жалкие псы, боитесь смерти. У вас сердца женщин, а не мужчин.

— Не боишься смерти? А ты знаешь, что такое собачья смерть? Когда мусульманин гибнет не от пули, а от петли. А потом мусульманину отрезают голову.

Моджахед уставился в землю.

— Потом мусульманину вспарывают живот. И бросают на съедение собакам. А знаешь, что такие мусульмане не попадают в рай…

Алейников умел общаться с подобной публикой. Он научился ее убеждать… Не прошло и четверти часа, как моджахед начал говорить.

— Зачем Хромой вернулся? — спросил начальник криминалки.

— Он не говорил. Он дал денег. Обещал больше денег. Он много чего обещал.

— И что, выполнял свои многочисленные обещания?

— Махмуд заставил бы выполнить….

— И чего ты, Махмуд, собирался дальше делать?

— Ушел бы с ним… В Турцию.

— Сам-то откуда?

— Из Киргизии.

— Не любят вашего брата там?

— Ничего. Пройдет время, мы и там свое возьмем… Мы везде возьмем свое.

— Нет, не удастся… Где сам Хромой?

— Я не знаю. Он нас оставил. У него дела. У него здесь много дел.

— Ну да. Посетить могилы предков. Вопросов было много. Моджахед продолжал врать. Но врал он плохо.

Наконец с ним закончили беседу и усадили в «Урал».

— Поехали…