Глава 22

ДО ХУДШИХ ВРЕМЕН

Таких схронов между первой и второй чеченской войной понаделали немало. Бетонный бункер где-то в степи, который по только ему понятным приметам может найти тот, кто запрятал сюда все это оружие.

Прятали до худших времен. Лидеры Чечни и бандформирований понимали, что их вольница долго продолжаться не может. Чечня, как поезд, взявший разгон, не могла притормозить сразу. А кроме того, машинист все выжимал и выжимал из этого локомотива все возможное. Басаев объявил себя имамом, а имам по всем правилам обязан постоянно расширять ареал самой правильной религии. Было понятно, что дальше путь лежит в Дагестан и другие республики. И очень реален был вариант, что русские опомнятся и устроят войну номер два. Это тоже устраивало многих, поскольку священные войны против оккупантов хорошо оплачиваются арабскими странами. На все случаи жизни в республике понаделали схронов.

Джамбулатов обладал отличной зрительной памятью и помнил, где находится склад. Возводили это сооружение несколько русских рабочих — одних потом просто забили насмерть, а другие все равно ничего бы и никогда не вспомнили, поскольку за годы рабства вообще перестали обращать внимание на что-либо.

Джамбулатов нагнулся, разгреб саперной лопаткой верхний слой земли. И с размаху вонзил острие в почву. Послышался стук. Под землей оказалось нечто твердое. Это был бетон крышки, прикрывавшей склад.

Продолжая разгребать землю, Джамбулатов откопал рукоятку домкрата и с его помощью приподнял тяжелую плиту. Сделано все было качественно. Под крышкой скрывалось помещение два на три метра и где-то с полутора метра глубиной.

Внутри, укрытые целлофаном, ждали своего часа два ящика с автоматами, несколько цинков с патронами, одиннадцать пистолетов «ТТ», почему-то уложенных в чемодан, пять наганов и четыре черных коробочки носимых радиостанций «Моторола».

— Как обещал, — сказал Джамбулатов, когда двое бойцов вытаскивали ящики на свет божий.

Синякин взял «Моторолу». Повернул веньер, но рация не откликнулась.

— Аккумуляторы сели, — сказал Джамбулатов. — Сколько они здесь лежат.

— Вижу, что сели, — недовольно буркнул Синякин. — Как новая. Работает?

— Должна.

— Не обманул…

— Спасибо скажешь? — насмешливо произнес Джамбулатов.

— Скажу… Если захочу…

Синякин вытащил из ящика промасленный автомат Калашникова, удовлетворенно крякнул:

— Отлично… Патронов маловато.

— Я не виноват…

— Маловато… Где «Мухи», а?

— Нет.

— «Мухи» нужны. «РПГ-7» нужны… Колонны бить. Русских давить, как насекомых вредных, — глаза Синякина разгорались. — Ты обещал еще склад.

— Это надо вспоминать. Не так просто. Вон, степь, — Джамбулатов обвел руками.

— Хитришь.

Джамбулатов пожал плечами.

— Грузите все, — крикнул Синякин своим людям.

В старенький «КамАЗ» погрузили ящики с оружием.

Теперь оставалось добраться до дома и укрыть это все в безопасное место.

Блокпосты на этих извилистых проселочных дорогах не устанавливают, напороться на засаду маловероятно. Так что Синякин чувствовал себя вольготно.

— Не бойся, — Синякин сам вел «Ниву», Джамбулатов сидел рядом, — русские только в городах еще что-то могут. Я же хозяйничаю здесь. Это моя степь, — он показал рукой, и Джамбулатов заметил, что веко у ваххабита дергается и тогда становится заметным тонкий, протянувшийся через щеку шрам.

Добирались часа два, один раз «КамАЗ» забуксовал. Они долго петляли, так что Джамбулатов уже с трудом понимал, куда они едут. В этих местах он не бывал никогда, хотя считал, что неплохо знает Чечню.

Наконец показалась дощатая вышка с навесом, и это означало, что через несколько секунд за холмом возникнет кошара, из которой выехали рано утром.

— Дома, — произнес Синякин, и в его голосе читалось плохо скрываемое облегчение. Похоже, что степь была вовсе не в его безраздельном владении.

Добычу выгрузили перед домом. Ящики открыли. Автоматы и цинки разложили на двух брезентовых полотнах, там же устроились рации.

— Молодец, Руслан. Удружил, — хохотнул Синякин, вытащил из «Нивы» бутылку джина, отвернул крышку и отхлебнул прямо из горлышка. Протянул бутылку Джамбулатову:

— Пей.

Тот глотнул и вернул бутылку. Синякин вновь жадно приник к горлышку. Оторвал от себя с сожалением бутылку — она была опустошена наполовину. Размахнувшись, бросил ее на землю, она не разбилась, из нее на землю потекла крепкая жидкость. Девчонка лет тринадцати подобрала ее и бесшумно исчезла.

— Аллах зря запретил спиртное, — покачал головой Синякин. — Тут мы с ним не сошлись. — Он хихикнул, и его веко опять задергалось.

Джамбулатов усмехнулся.

— Ты теперь мои брат, — Синякин положил руку на плечо бывшего милиционера, тот едва удержался, чтобы не сбросить ее. — Покажу тебе то, чего ты никогда не видел. Мой зоопарк.

Он уселся на лавку и крикнул:

— Хожбауди, тащи ученую обезьяну!

«Ученая обезьяна» появилась в сопровождении рябого. Джамбулатов удивленно посмотрел на высокого, с униженным, но еще не потухшим окончательно, как у пленников, отсидевших много лет, взором.

— Ну, янки, скажи что-нибудь, — хлопнул в ладоши Синякин.

— Что сказать? — с диким акцентом произнес по-русски пленник.

— Француз? — спросил Джамбулатов.

— Бери выше. Американец.

Синякин открыл еще одну бутылку с джином. Плеснул в кружку и протянул пленному:

— На.

Тот припал к кружке губами.

— Пьет. Дрессированный… Ты знаешь, Руслан, янки грызут русских и считают, что мы тут для них — послушные дворняги, которые рады тяпнуть медведя за лапу… А мы не дворняги… Это они дворняги… Смотри, он в Америке важный человек. У него наверняка денег немерено. Таким много платят. А здесь он кто? Так, существо, которое живо, потому что я пока этого хочу.

— Продавать будешь? — спросил Джамбулатов.

— Посмотрю. Может, выдрессирую, и он, как обезьяна на цепи, плясать будет.

Майкл напряженно вслушивался в разговор и бледнел все больше. Он не понимал всего, но знал, что говорят о нем и что-то донельзя унизительное…

— В вонючую дыру, — махнул рукой Синякин.

И охранники повели, впрочем, не грубо, американца.

— Ведите второго… — Синякин расплылся в довольной улыбке, рассчитывая, что сюрприз поразит гостя.

И не ошибся!

Хромой, щурившийся, поправляющий очки-хамелеон на носу, походил на благообразного муллу в плену у гяуров.

Джамбулатов подался вперед, сжав кулаки, но Синякин положил ему руку на плечо и прикрикнул:

— Сидеть!

Хромой напряженно смотрел на них.

— Присаживайся, уважаемый, — Синякин встал и, взяв за локоть Хромого, подтолкнул его к лавке. — Ну что, враги, разделите хлеб?

— Вряд ли, — угрюмо произнес Джамбулатов.

— Не любите друг друга… А придется жить вместе. Хромой сел на лавку, стиснув руки на коленях в замок и смотря куда-то вдаль отсутствующим взглядом.

Джамбулатов хмурился все больше. Он прикидывал, как сейчас дотянется до ножа и воткнет его Хромому в горло, а там будь что будет… Он уже подался вперед, но Синякин прикрикнул, хватая со стола пистолет:

— Убью! Сидеть!!!

Джамбулатов подался назад.

— Я читал как-то философскую книжку, — тоном ниже произнес Синякин. — Что-то о единстве и борьбе противостояний.

— Противоположностей, — автоматически поправил Джамбулатов.

— Точно. Соображаешь, мент… Так вот — теперь мы все друзья… Хромой, если ты вдруг раздумаешь быть моим другом, я отдам тебя Джамбулатову. Он обрадуется.

Хромой не прореагировал никак, только сжал сильнее пальцы в замок.

— Или тебя отдам ему, — Синякин выразительно посмотрел на Джамбулатова. — Я тебя заверяю, по жестокости он куда изощреннее всех, кого я знаю.

— Я в курсе, — кивнул Джамбулатов.

— Я доволен, — Синякин потер руки. — А теперь разломим хлеб.

— Я не голоден, — буркнул Джамбулатов. Синякин захохотал. И в его глазах на миг вспыхнуло безумие человека, который давно не в ладах с головой и вынужден прилагать большие усилия, чтобы держать себя хоть в каких-то рамках.

Глава 23

УГОВОР

— Мне стесняться нечего, — сказал Мусса Таларов, тот самый связной Синякина в поселке племсовхоза. — Я пригласил вас в свой дом.

— Спасибо, — сказал Алейников. — Мы это учтем.

— Меня попросили. Я передаю.

Они сидели во дворе. Кроме хозяина в доме было еще три женщины, но они не показывались на глаза, как пугливые земляные крысы, юркающие в нору, едва завидев человека или почуяв его тяжелую походку.

— Ну что, уважаемый, — сказал Алейников. — Будем торговаться?

— Я не торговец, — возразил Таларов. — Я передаю, что мне сказали.

— Сколько хотите за американца?

— Людей не интересуют деньги.

— Ох ты. Это что-то новое. Тогда что?

— Обмен…

— На кого?

— Бек-Хан Гадаев.

— Волк! — воскликнул Алейников.

— Его называли и так.

Мелкий брат, сидевший за столом рядом с Алейниковым, услышав имя Гадаева, сжал пальцы в кулак.

— Знакомое имя, — произнес Алейников. — Почему вы думаете, что мы его отдадим?

— Доктор нужен вам или нет?

— Откровенно? — Алейников криво усмехнулся. — Если вы отрежете ему уши и голову, я не обижусь.

— Но твои начальники обидятся. Включи телевизор, поймешь, что он вам нужен.

— Что же, ты прав…

— Так что, будем меняться?

— Ты понимаешь, что я эти вопросы не решаю, — произнес Алейников.

— Я знаю, что ты человек маленький, — усмехнулся Таларов. — А ты доложи большому начальнику. Пусть большой начальник решает. И пусть большой начальник думает, нужна ему вражда с Америкой или не нужна.

— А если я встану и уйду?

— Они найдут других людей. Более благоразумных.

— Кому и зачем понадобился Гадаев?

— Не знаю.

— Что ты вообще знаешь, посредник?

— Я не хочу много знать. Кто мало знает, мало может сказать.

— Тут ты прав. Как докажешь, что не врешь про янки?

— Возьми, — чеченец протянул Алейникову видеокассету, которую держал на столе.

Алейников взял кассету, постучал по ней пальцами. В потертой коробке кассета «Сони» на три часа. Ему вдруг показалось забавным — на том конце Земли, в суперсовременных, оснащенных по технологиям будущего цехах сработали эту вещицу, а теперь в горах, живущих по феодальным устоям, на нее записывают речь раба.

«Мысли дурацкие лезут в голову», — одернул он себя.

— Что передать, если спросят? — бросил на него вопросительный взгляд Таларов.

— Если спросят, передай, что маленький человек подполковник Алейников обязательно доведет твои слова до ушей больших людей. И пусть большие люди думают, что делать.

— Я передам, — кивнул Таларов.

— Будут новости, сообщу через Шимаева.

Алейников поднялся с лавки.

— До встречи. Мусса.

— До встречи, — кивнул тот, кланяясь.

— Гадаев. Тот самый? — спросил Мелкий брат, когда машина тронулась и вывернула на дорогу.

— А какой же еще? — отозвался Алейников.

— Ничего себе.

— Друг бен Ладена, а не хрен с бугра, — хмыкнул Алейников.

Бен Ладен, афганский террорист номер один в мире и личный враг каждого американца, имел личное состояние три сотни миллионов долларов, и из них только сотню миллионов он поклялся оставить семье, а оставшееся истратить на поддержание исламских террористических организаций. В июле 1999 года он приезжал в Чечню. Там он встретился с вице-премьером самопровозглашенной республики. Посетил учебные центры Басаева и Хатгаба, оставшись довольным учебным процессом. Прошелся и по полевым командирам. В том числе встретился с Гадаевым. Они беседовали около часа и остались довольны, найдя друг в друге искренних защитников веры.

Алейников и Мелкий брат впервые встретили Гадаева-Волка в девяносто девятом, когда чеченцы вторглись в Дагестан. А села Чабанмахи и Карамахи в Ботлихском районе Дагестана объявили о создании ваххабитской республики.

Годом раньше «ваххабитская общественность» в этих селах разоружила милицию и практически изгнала со своей территории законную власть. На применение силы тогда никто не решался. Наоборот, замирять власти Дагестана и мятежников отправился тогда бывший министр внутренних дел Степашин. В Чабанмахах он встретился со старейшинами этого ваххабитского осиного гнезда, договорился о мире и согласии и накатал докладную всенародно избранному Президенту Ельцину, который в очередной раз завалился в Центральную клиническую больницу, как в берлогу, и судьба какого-то Дагестана его интересовала не больше, чем пыльные бури на Марсе.

Алейникову как-то попалась на глаза копия этого судьбоносного письма:

"О ситуации в Республике Дагестан и мерах по ее нормализации.

Глубокоуважаемый Борис Николаевич!

В соответствии с Вашим поручением в период 2 — 3 сентября 1998 г, для уточнения обстановки на месте и выработки практических мер реагирования мною осуществлен выезд в Республику Дагестан.

В ходе состоявшихся встреч с руководителями республики, религиозными и общественными деятелями и представителями различных групп населения наиболее остро поднимались вопросы тяжелого социально-экономического положения региона и — как следствие — сложной криминальной обстановки.

Республика не получает в полном объеме выделенных ей дотаций из федерального бюджета. Около 70% трудоспособных граждан не имеют постоянной работы. Длительное время задерживаются выплаты заработной платы и социальных пособий, что в условиях роста цен приводит к обнищанию всех слоев населения и накапливанию отрицательного общественного потенциала.

Наиболее доходные отрасли экономики фактически взяты под контроль преступными группировками, в значительной степени вросшими в родоплеменные и тейповые структуры. На этой же основе формируются органы власти, которые поражены коррупцией и зачастую не способны к государственному и общественному управлению, следуя лишь своим, как правило, корыстным интересам. Масштабы криминального насилия, в том числе уголовного терроризма, вызваны не столько отрицательным воздействием близлежащей Чечни, сколько внутридагестанскими проблемами, связанными с переделом сфер влияния и извлечением преступных доходов.

Население утрачивает веру в способность власти защитить его интересы от противоправных посягательств, разрешить имеющиеся в республике застарелые межэтнические и вновь образовавшиеся межрелигиозные противоречия.

Вместе с тем проведенные встречи со старейшинами и жителями сел Карамахи и Чабанмахи, считающихся оплотом исламского радикализма и источником распространения идеологии отделения Дагестана от России и создания на его основе независимого мусульманского государства, показали преувеличенность оценок дагестанского ваххабизма как фактора угрозы территориальной целостности страны.

Старейшины названных сел однозначно высказали свою приверженность России, объяснив наличие оружия у своих сторонников общей обстановкой в республике, произволом со стороны преступников, местных властей. По их мнению, последнее является отражением политики притеснения исповедующих традиционный ислам.

Были приведены многочисленные примеры подобных действий, для проверки которых и принятия мер даны необходимые поручения.

По результатам встреч подписан протокол, зафиксировавший отказ авторитетов сторонников исповедования традиционного ислама от антиконституционных действий, признание ими местных органов самоуправления и других госорганов. Одновременно выдвинут и закреплен ряд требований к властям Дагестана по существующим проблемам религиозного характера.

Анализ переговоров и контактов, состоявшихся в ходе выезда, позволяет сделать вывод о том, что большинство населения с уважением относится к Президенту Российской Федерации как гаранту Конституции страны и надеется на помощь федерального центра в улучшении социально-экономического положения и укреплении безопасности граждан республики…

Министр С. Степашин".

Но этого показалось мало, бывший министр выступил по телевидению из Чабанмахи и всенародно заявил, что исламского фундаментализма вообще не существует в природе, а здесь живут милые, верующие люди. Эти самые милейшие люди и объявили свободную ваххабитскую зону. А им на помощь двинулись легионы «истинных мусульман» из Чечни, огнем и мечом обучать дагестанских братьев правильной вере и новому государственному устройству.

Возможно, бывший министр, в общем человек незлобивый и покладистый, хотел как лучше, но жизнь не научила его, что с волками можно выть только по-волчьи. И не сумел он прочувствовать сложившуюся критическую ситуацию, и его многочисленные аналитики и референты не смогли ему помочь в анализе обстановки. Похоже, он всерьез считал, что в Чабанмахах и Карамахах обитают мирные водители-дальнобойщики и скромные сельхоз-труженики, мечтающие только о том, чтобы жить спокойно и не подвергаться притеснениям и поборам со стороны властей Дагестана. Если бы министр тогда послушал знающих людей, ему бы сказали, что милейшие ваххабиты живут не столько за счет грузовых перевозок и сельского хозяйства, а за счет того, что их села стали перевалочными пунктами для рабов и краденого автотранспорта. Что именно здесь находят приют и помощь террористы, идущие из Чечни. Что именно сюда ведут нити многочисленных преступлений и терактов.

Вся политика России той поры состояла в слабоумном миротворчестве и назойливом поиске друзей, которых у нас по всему миру развелось немерено — друг Клинтон, друг Коль… Друзья ваххабиты… Если бы и Россия была для них дружеской страной, то настал бы золотой век.

Так или иначе визит министра дал ваххабитам еще год передышки, год, чтобы подготовиться к главному.

Когда ваххабиты подняли мятеж и им на помощь пришла орда чеченских боевиков во главе с Шамилем Басаевым, на радостях объявившим себя муфтием всего Северного Кавказа, мятежные села были блокированы федеральными войсками. Они было двинули вперед, но, напоровшись на плотное огневое сопротивление, отступили и начали обрабатывать цели артиллерией.

И вот тогда выяснилось, что последние годы местные жители потратили на то, чтобы сделать из своих жилищ настоящие крепости, запастись самым разным стрелковым оружием. Они готовились к войне и подготовились к ней отлично.

Укрепления были капитальными. Бункеры, прикрытые тяжелыми плитами с электроприводом, можно было взять только прямым попаданием артиллерийского снаряда. Плита поднимается, оттуда выстреливают из гранатомета и прячутся снова. Между домами были прокопаны проходы.

И все же странно, когда толпа фанатиков вдруг воображает, что способна воевать с регулярной армией. И не просто армией, а российской армией, хоть и униженной, истоптанной, обнищавшей, но все-таки той самой, которая победно прошла полмира. Когда основные огневые точки были подавлены артиллерией, на зачистку кинули спецподразделения, милицию, внутренние войска.

Именно тогда Алейникову, командовавшему группой СОБРа, дали в придачу пятерых человек.

— Кто такие? — спросил он недовольно, разглядывая выстроившихся в ряд «новобранцев» и понимая, что на него навешивают обузу.

— Уголовный розыск, — сказал майор в камуфляже и разгрузочном жилете, с короткоствольным «тюльпаном» — укороченным автоматом Калашникова, игрушкой не слишком эффективной в полноценных боевых действиях.