Глава десятая

Я задумчиво смотрел на компьютер. На жидкокристаллическом экране разворачивалось ток-шоу «Стриптиз души». Самый хитовый раздел передачи — «Человиек в скафандре».

Перед видеокамерой, закинув ногу на ногу, красовался тип в водолазном костюме. Костюм был из старых, со свинцовыми башмаками, поэтому закинуть ногу на ногу типу было не так легко, но ему очень хотелось сидеть вот так — закинув ногу на ногу в водолазном костюме.

— По ряду причин, прежде всего из-за неприятия его многими нашими согражданами и даже трений с законом, этот человек не может открыть лицо, — скаля лошадиные зубы, вещал Михаил Зубовин, любуясь на собеседника. — Расскажите о себе, мистер Икс. Поведайте свою историю.

— Легко, — голос утробно доносился из круглого шлема, — Что я могу сказать о себе? Я обычный человек, каких миллионы. Но у меня есть маленькая слабость.

— И какая маленькая слабость есть у обычного человека? — улыбка Михаила Зубовина стала еще шире.

— Я насильник…

— Как? — удивился почти искренне Михаил Зубовин.

— Я насилую на чердаках и в подъездах старушек.

— Xa-xa-xa, вы называете это слабостью.

— Я люблю их насиловать. Это нормально — насиловать старушек. Но общество еще не доросло до понимания, что старушек насиловать — это естественно! И поэтому я вынужден сидеть здесь в водолазном костюме, а не в белой водолазке!

— Несколько экстравагантная точка зрения. Но…

— И никаких «но» мне! Ясно, да?…

«Водолаз», видно, сказал еще немало, но передача на этом прервалась… Герой передачи исчез. Исчез и ведущий. Ей Богу, не жалко. Ну что это за люди? Какие-то виртуальные игрушки — кривляющиеся, совершающие хаотичные телодвижения, бесполезные и чаще злые.

Игрушки, игрушки… «Большую часть человечества составляют не живые, а мертвые», говаривал французский философ Огюст Конт, Мертвые мысли, мертвые слова, мертвые чувства. И пластмасса вместо головы… Бр-р-р, ну что за странные ассоциации у меня сегодня?

Я прокрутил запись назад и остановил кадр. Экран заполнила скалящаяся физиономия телеведущего. Михаил Зубовин. Жив ты или нет? Где ты? Между каких жерновов ты попал, решив, что можно беззаботно питаться чувствами миллионов людей? Ладно, надо садиться за отчет заказчику. Я вдохновенно начал работать. Излагал по привычке не только факты, но и соображения, версии, даже эмоции. Такому заказчику, как Кухенбаден, в отчет требуется забивать все. Да и я имею право на собственное мнение и на чувства. Заказчику будет не так скучно читать, он даже может чуток взбодриться, как от романа Стивена Кинга. Пускай.

Кухенбаден не против моих эмоций. Он прекрасно знает, что эмоции чаще гораздо точнее отражают суть проблемы, чем сухо изложенный факт. Эмоционально человек порой более четко проникает в суть предмета, чем при описании сухой канвы событий. Факт — вещь изменчивая, часто кардинально, когда появляются новые факты. А мгновенное озарение, ощущение направления событий порой гораздо более надежно и интересно.

Я настолько увлекся, что когда посмотрел на циферблат настенных ходиков, понял, что просидел за этим занятием два часа. Я перечитал написанное. Удовлетворенно крякнул. Произведение получилось прочувствованное. Заказчик расплачется и ужаснется.

Я подключился к Интернету — все квартиры, которые снимаю, в обязательном порядке подключаю в сеть, без которой мне сегодня работать трудновато. О порядке связи через Интернет мы договорились с Кухенбаденом в самом начале.

С появлением Всемирной сети всякие шпионские штучки — радиостанции на чердаке, на которой самозабвенно барабанит «пианистка», тайники, закладки под корягой — во многом потеряли смысл. Все стало очень просто, Нащелкиваешь адрес и кидаешь туда сообщение. Быстро, эффективно.

Я ввел программу шифровки, с сожалением наблюдая, как мой четкий текст, исполненный ясным емким языком, превратился в набор червяков, загогулин и цветных картинок фривольного содержания.

Если какой-нибудь шутник и словит передачу, задумает расшифровать ее, то потратит на это, используя совершенную компьютерную технику, сущую безделицу — лет тридцать-сорок. Эту программу создавали наши ребята, которые «Майкрософт» заткнут за пояс. Код имели только два адресата. И коды менялись каждые два дня.

Ну что поделаешь. Люблю я во всем качество и надежность. Поэтому и жив до сих пор, и прекрасно себя чувствую.

Я нажал ввод. Все, текст отправился странствовать по всему земному шару, чтобы вернуться в Москву. Если заказчик или кто-то еще надумает узнать, откуда прибыло сообщение, он разочаруется. Это практически невозможно, даже имея мощную службу сетевой безопасности, Хакерские секреты я собираю, как другие коллекционируют монеты или пробки от бутылок. Только в отличие от пробок они мне в последнее время очень сильно помогали.

Появилась табличка — передача завершена.. Мне, как всегда в моменты, когда сеть заглатывает твою информацию, стало несколько не по себе. В древних трактатах о конце света говорится, что землю опутает паутина. Вот она, паутина — Интернет. И хозяина фирмы недаром считают Антихристом. С паутиной человек уже не будет никогда таким, каким был. У него появился заместитель жизни. Человек создал рокочущие информационные потоки, и сам становится все больше частью этого призрачного мира, в котором живут и не живые, и не мертвые и куда потрясающе быстро привнесена и приумножена вся пошлость, агрессия, весь хаос мира настоящего. Меня все это пугало и притягивало, как хороший фильм ужасов. Человек всегда пугается, когда на него глядит будущее. А какое будущее у сети, страшное или счастливое — это пока неизвестно.

Итак, заказчик проинформирован обо всем. И соратникам Кухенбадена моя просьба — выяснить все о закрытом лабораторном комплексе КГБ на Горьковском направлении — вполне по силам.

Еще мне нужно назначить встречу. Надо выяснить, интересует ли кого-нибудь в городе исчезновение Михаила Зубовина. Как быстрее это узнать? Спросить у человека. А какого? Лучше у подполковника милиции, которому по долгу службы надлежит знать псе не только о переменах погоды и готовящемся конце света, но и о происшествиях в Москве. Надо назначать Семенычу встречу. Я сбросил сообщение для абонента 77233. И мы встретились через два часа.

— На обед вырвался. Сразу к тебе, — он потер рукой вечно красный загривок. — Фу, что за погода, а? Опять меняется. Так можно, а?

— Трудно, — согласился я.

— Опять жара. Ну сколько можно?

— Да, за такое по шапке надо давать, — улыбнулся я. Действительно, сегодня в столице жарко, душно и противно.

— Я бы дал, да некому, — Семеныч оттянул ворот, передохнул. — Ну, что?

— Ты знаешь такого Михаила Зубовина?

— Телеведущий, да?

— Звезда.

— Голубая звезда?

— Что, похож?

— Они там все голубые. — он искоса посмотрел на меня. — Ох, машина сломалась. Продавать ее хочу.

— Какую покупаешь?

— Иномарку… А с деньгами туго.

Это уже был намек.

Я положил ему на колени газету «Подмосковные вести» с несколькими инородными бумажками внутри…

— А, ну так что насчет твоего неформала? — осведомился Семеныч, ощупав газету.

— Он пропал. Нужно выяснить, есть ли заявление о его исчезновении и кто им занимается.

— Что-то я слышал. Какие-то педритты звонили, жаловались, что эта звезда не пришла на какое-то там заседание. Они же не отлипнут, к генералу на прием пробрались. Тот обещал разобраться. Педритты всегда своего добьются.

Семеныч в прошлом году отдыхал в Испании (на мои деньги, естественно), поэтому любил к месту щегольнуть испанским словечком. «Педритто» по испански означает что-то вроде нашего «юноши». Что у нас сие означает — объяснять не надо.

— У голубых знаешь какая поддержка, — Семеныч показал глазами на солнце. — О-о…

— Кто занимается этим делом?

— Скинули для проверки на место — в пятое отделение Центрального округа.

— Узнай полностью расклад. Тогда глядишь, и машину получше прикупишь.

— Да… Я лучше на даче пристройку сделаю, — произнес он задумчиво. Его голова напряженно варила в направлении, куда определить свалившиеся премиальные, — он знал, что я никогда не скуплюсь. Большие игры требуют больших денег, тем более деньги не мои, а заказчика. — А «жигуль» свой, пожалуй, просто починю. Там чинить-то нечего. Двигатель перебрать, да кой-какое железо поменять. Машина еще ого-го.

— Хозяин-барин.

— Когда узнать тебе про педритто?

— Вчера.

— Сделаем.

Профессор пищевых наук скорбно протирал очки и грустно ронял слова в ответ на заинтересованные реплики ведущего. Невеселый разговор шел в рубрике программы «Качество жизни» и назывался «Что мы едим»,

— Кока-кола? — спрашивал ведущий.

— Яд, — коротко отвечал профессор.

— Куриные окорочка?

— В больших количествах — смертельно.

— Французская колбаса?

— Нам поставляют ту, которую французы бросают бродячим псам, чтобы те быстрее дохли.

— Ну а есть хоть что-то, что можно есть? — всплескивал руками ведущий.

— Может, и есть. Но я такого не знаю…

Я считаю, такие передачи надо пускать после полуночи в рубрике «Хичкок представляет».

Прав он. Русского человека кормят всякой дрянью в надежде, что он сдохнет, а он только крепче становится. Человек — это такая скотина, которая приспосабливается ко всему. Собаки, которых только кормом «Пэджижри» кормят, дохнут, а люди на бельгийской колбасе и неочищенном азербайджанским производителем спирте, называемом импортной водкой «Абсолют», живут и радуются. У китайцев в древности была казнь шумом, самая страшная, между прочим. Человек помирал от обрушивающегося шума, который, как выяснилось, не больше, чем на современном проспекте. Приспособились. А почему? Потому что человек существо хоть поганое, но высшее.

— Воля решает все. В глубине своей человек ближе к космосу, чем к жратве, — напутствовал меня, зевая, Мастер Вагнер.

Эх, где ты, Мастер? Исчез неизвестно куда. Такие люди возникают неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда. Я вздохнул.

Профессор-пищевик перестал разглагольствовать. Пошли новости. Вести газавата… Опять встал вопрос о приватизации Пушкинского музея. Есть уже выгодные предложения выкупить его с экспонатами по остаточной стоимости… Репортаж из борделя с больным вопросом — нужен ли профсоюз проституткам и должны ли они делать отчисления в пенсионный фонд? Ну вот и долгожданное:

— Исчезновение известного телеведущего. Отрабатывается ряд версий. Но трудно сомневаться в том, что это явно политическое убийство. Версия о финансовой подоплеке не выдерживает критики.

— Беззаветно преданный свободе слова, добрый, честный Миша просто не мог вляпаться ни в какую грязную историю, — заявил другой известный телеведущий — смертельный враг Михаила Зубовина, в свое время выживший его с информационного вещания и потерявший сон, видя, как тот взмывает вверх на новой стезе.

Вот что значит школа. Врать с таким невинным видом способны действительно одаренные люди. Таким карьера — или в профессиональные мошенники, или на ТВ. Талантливые вруны в момент вранья сами верит в то, что говорят, в противном случае все равно проскользнет фальшь, А телеведущий в тот момент действительно свято верил в честность и непорочность Михаила Зубовина, как верит банкир банка-призрака, готовящегося провалиться сквозь землю имеете с капиталами, когда обещает клиенту четыреста процентов годовых в свободно-конвертируемой валюте…

Итак, официально подтверждено — ведущий исчез. Корова языком слизнула.

Дальше все уже обкатано не раз — у телевизионщиков большой опыт похорон убиенных кумиров. Нас ждут гневные филиппики. Всеобщее возмущение гнусными убийцами, похлеще возмущения в тридцатых годах троцкистско-бухаринскими наймитами. Возможно, объявят небольшой национальный траур. Рыдающие телезрительницы будут утверждать, что для них померк свет. Толпа суицидников кинется из окон. На ковер в телепередачи поведут руководителей силовых структур, и на них ПОСЫПЛЮТСЯ хамские вопросы типа; «кусок вам, купленный на народные деньги, поперек горла не встает? Кто похитил звезду телевидения?» И, понятно, надолго застрянет на телеэкране фотография в траурной рамке с припиской «Уже две недели без Миши Зубовина»… «Уже месяц без Миши Зубовина»… «Уже год без Миши Зубовина», . Годовщина его гибели затмит юбилеи всяких ненужных ныне людей, типа Маяковского, Есенина, Лермонтова… «Уже два года без Миши Зубовина»… На третий он выпадет напрочь из памяти. Но раньше с того света Потреплет всем нервы.

С того света? Почему я убежден, что он мертв? Мне просто так кажется? Или срабатывает моя хваленая интуиция? Логика? Не знаю.

Тяжело работать, когда лежишь на дне. Если бы меня не искали киллеры Банкира и если бы я не попался на глаза людям из Отдельного оперативного управления, я бы имел куда большую свободу движений. Но с этой ситуацией приходится считаться.

Я положил перед собой на диван компьютер и влез в Интернет-сеть. Вот и сайт для передачи кодированных сообщений. Для меня было письмецо.

Я дешифровал его и прочел изъявления благодарности. Работой моей удовлетворены, но вместе с тем неплохо было бы поднапрячься. Время не терпит. Ситуация обостряется… Где обостряется, в чем обостряется — ни слова. Они держат меня на голодном информационном пайке. Конечно, при таких условиях надо гордо отказываться от заказа. Но я не привередничаю. У таких клиентов, как Кухенбаден, могут быть очень веские причины, чтобы не доверять даже мне…

Еще в сообщении было, что установить место расположения секретного исследовательского учреждения пока не представилось возможным… Что стоит им установить расположение объекта КГБ? Ничего не стоит. У них широкий доступ к самой секретной информации прошлого и настоящего. Если пока не установили, значит, закопана эта тайна глубоко еще во времена Союза. Значит, там действительно проводилось нечто чрезвычайно важное. Но Кухенбаден откопает тайну. Он умеет откапывать их. Кстати, по специальности он археолог.

Вскоре пришло еще одно сообщение — на сей раз на пейджер. «Нина, все в порядке. Как обычно»…

Это послание Семёныча. «Все в порядке» означает, что у него для меня свежие новости. Горячие, как хлеб с противня. И могущие очерстветь достаточно быстро.

Я сбросил ответ ему на пейджер. Так мы пообщались посредством пейджинговой компании, как два идиота, утрясая порядок свидания.

Надо собираться.

— Не стреляйте в журналиста! — патетически завершила свой репортаж о пропавшем телеведущем наивная и глупая, как курица, обожающая пошлые сентенции ведущая Светлана Синицина с третьего канала. — Услышат ли эти слова те, кто нажимает на спусковые крючки?!

Я бы на месте тех, кто нажимает на крючки, ее не послушался. Не люблю, когда просят таким тоном.

— Ох, запыхался, — он протер опять свою бычью шею. Только что прошел дождь, но такая погода тоже не нравилась Семенычу. Ему не нравилась никакая погода.

— Машину ремонтировал? — спросил я.

— Ага, — он тяжко оперся о прохладный гранитный парапет. Внизу мутно плескалась Москва-река, по воде в радужных бензиновых пятнах плыли пустые бутылки из-под пепси и большая пластмассовая кукла с одной рукой, которую мне стало почему-то жалко. Рядом раскинулись тихие московские переулки и улочки. В нескольких метрах от пас два рыболова таскали из Москвы-реки тощих, с острыми плавниками, рыбешек-мутантов со скользкой чешуей.

Выглядел Семеныч неважно. Не понравился мне его вид с первого взгляда — не то что болезненный, а какой-то жизнью придавленный, как упавшей бетонной плитой.

— Ну, рассказывай, — велел я.

— Что, сам не знаешь, какая буча вокруг этого педритто? — воскликнул Семеныч.

— Ты что конкретно узнал?

— Узнал, узнал, — он начал как-то ерзать и возить локтем о парапет.

Он не нравился мне все больше. Не нравилось, что он не смотрел в глаза. Он отводил их.

— Не томи, — я кинул взгляд на часы и вздохнул. Внизу электронного циферблата тревожно мигала красная прерывистая полоска… Печально все это.