Противогаз я снимать не стал — он мне еще пригодится. Только заломил его залихватски на затылок и перевел дух. Пахло машинным маслом и керосином, и было страшно душно, но после противогаза атмосфера подвала казалась мне чистым воздухом.

Губит русского человека преклонение перед Западом. Нет чтобы закрыть подвал на засов и на солидный навесной замок — это бы прибавило мне мороки. Ан нет, Банкиру даже здесь понадобился фирменный американский замок. А какова цена замку, на который у посторонних есть ключ?.. Ключ у меня был. И петли я смазал, когда в первый раз проникал в этот дом.

Я осторожно провернул ключ, толкнул дверь. Все было сделано настолько бесшумно, что кто-то посторонний, случайно оказавшийся здесь, ненароком мог подумать, что в подвале завелись привидения.

Я очутился в заваленном коробками коридорчике. Вверх резко шли ступени. Нам прямые дороги не надобны. Вон на стене тесное круглое окошко. Пролезть в него было нелегко даже при моей комплекции. Но я справился — не впервой.

Я осторожно спрыгнул и очутился в подсобном помещении. Там стояли лопаты, грабли, миникомбайн и газонокосилка. Орудия производства для прислуги, которая все время тут что-то строит, благоустраивает и стрижет газоны. Банкир любит, когда все вокруг него благоустраивают его жизнь. И обожает стриженые газоны и вычищенный до блеска бассейн с подогревом.

В доме никто из челяди не ночует, только охрана. Банкир как истинный собственник не может, чтобы его кровати и диваны протирала дворня. Все приходящие — и садовник, и повар, и прочие. Банкир вообще людей не любит. Он их презирает и боится.

Охрану хозяин держит в черном теле, заставляет кланяться и величать «господин Далецкий» — это его фамилия. Как выяснилось, люди быстро привыкают кланяться — лишь бы бабки платили. Бывшие десантники и сотрудники КГБ с готовностью кланяются и говорят «господин Далецкий». Язык не отвалится, а полторы тысячи баксов в месяц где еще заработаешь. Тем более что Банкир, когда его уважают, немножко успокаивается, расслабляется, начинает меньше бояться и ненавидеть окружающих, может выписать премию.

Я проник в широкий коридор, идущий вдоль всего дома. Это — визитная карточка Банкира. Театр начинается с вешалки. Этот дом — с коридора. Чего тут только нет. Вон стоит скульптура Венеры — Банкир ее стянул из художественного института имени Сурикова, там студенты не один год делали с нее карандашные наброски. Тем самым он положил начало своей бессистемной коллекции.

То и дело гость рисковал стукнуться лбом о канделябры, задеть макушкой за люстру. Справа в углу понуро стоял рыцарь, привезенный из Испании, где у финансового воротилы яхта и вилла, которую он перекупил у ныне убиенного грузинского вора в законе Гиви Растерзанного, тот же в свою очередь прикупил ее у ныне опального вице-премьера правительства России.

По левую мою руку была стеклянная дверь, из нее падал свет. Оттуда доносилось пение:

— Ты мой мальчик, я твоя девочка, Ты мой зайчик, я твоя белочка…

Это надрывалась Вика Любич, новая поп-звезда, натужно тягая, как рекордную штангу, свой супершлягер. Зачем, спрашивается, зайчику белочка?

Охранники смотрят телевизор. Они его всегда смотрят. У них по одну руку этот ящик. А по другую — мониторы, показывающие в реальном или инфракрасном спектре поместье Банкира и вход в дом. Это мне тоже известно. Не так трудно было узнать. Обошлось в какие-то три сотни баксов, которые понадобились секретарше фирмы охранного оборудования на чумовые сапоги. Когда я доплатил ей еще семьсот на шубу, она притащила мне файл с полной системой охраны.

— Во герла, — донесся до меня восторженный голос, оценивающий новую поп-звезду. — Я бы ее хоть сейчас…

В доме постоянно по ночам дежурят трое охранников. Алкашей и хулиганов распугивать — на это они годятся, тут они крутые. Сведения я о них имел достаточные. Досье на охрану ближнего круга Банкира обошлось мне немало, но зато я имел представление, кого тут встречу. В бинокль я рассмотрел, кто привез Банкира. Старший группы — Бульник, жирное, физически мощное чучело, с ног до головы в наколках — кстати, самый ответственный и дисциплинированный из этой компании. Еще здесь Вован и Боря — в прошлом бывшие прапорщики-десантники, а в настоящем — обленившиеся и жадные до денег лизоблюды, освоившие не столько профессию охранника, сколько лакея-бездельника, смотрящего в рот барину. Надрываться на работе они не станут. И вряд ли будут демонстрировать чудеса героизма, когда охраняемое ими тело кто-то продырявит в паре десятков мест. Свое тело им ближе, чем любое чужое, даже такое весомое и драгоценное, как банкирское.

Ну, ребята, сегодня мы с вами просто так не разойдемся… Я натянул противогаз, шагнул к световому квадратику, распластавшемуся на паркете. Пошарил в сумке рукой, нащупывая нужную вещь. И тут голову знакомо сдавило легким обручем. Тревога!

Я легонько вздрогнул. Замер. И резко обернулся…

И ясно увидел горящие глаза!

Я никогда не представлял, что это возможно. Но глаза действительно горели.

И я понял, что сейчас буду мертв.

Нечто двигалось беззвучно, с убийственной целеустремленностью, как ракета «томагавк» на югославское село.

Мне показалось, что это чудовище-оборотень. И в миг ситуация упростилась до предела. Все встало на свои места. И все свелось к одному — или я, или эта тварь. Третьего не дано.

Она замерла на долю секунды, затем рванулась вперед. Ох, как быстро она двигалась! И слишком маленькое расстояние нас разделяло.

Я видел ее прямо перед собой. Видел оскал и капающую со здоровенных острых зубов слюну. В полутьме коридора я видел все очень ясно.

Все замедлилось, В миг опасности воин может творить чудеса со временем, гнуть его в бараний рог. Воин начинает жить в своем времени.

Если бы я отпрянул в сторону или назад, тут бы мне и пришел каюк.

Но я рванул вперед.

Я задел ее. Ушел вниз и вправо. Моя рука взлетела вверх и рубанула твари по горлу.

Вложился в удар я весь. И хватило! Тварь ухнулась о пол и, всхрипнув, замерла. Я перевел дыхание, прижмурился на миг… А потом загнал подальше набросившихся на меня с готовностью мародеров дрожь и слабость. Ведь сейчас будет еще работа.

Я мельком взглянул на поверженного противника. Это была тварь из страшного сна. Огромный буль-мастиф — мутант, монстр, результат генных экспериментов ментов. Тот неопределенный фактор, который способен порушить самый красивый и тщательно проработанный план.

Вот что значит упустить ситуацию всего на три недели. Очередной приступ мании преследования и мизантропии привел к тому, что Банкир приобрел это чудище. Уже тренированного в лучшем питомнике наемника, готового служить кому угодно.

Настоящая собака Баскервилей. Нет, ну как она меня едва не сделала! Застать врасплох меня практически невозможно. Но она почти застала. Да еще этот надрывающийся клип, из-за которого я не услышал ее дыхания. И кинулась она без звука, не как сторожевой пес, задача которого отогнать от забора вора, а как настоящий киллер, у которого одна задача — перегрызть глотку, и без шума.

Шансов в схватке с такой тварью у человека не было… Ничего, Аккуратист справился.

Но карты она мне спутала.

— Вован, слыхал? — донеслось из комнаты охраны. Клип зазвучал потише — звук приглушили.

— Что?

— Торквемада вроде заскулил.

— Торквемада не скулит.

— Может, Банкира слопал и расстроился?

— Эх, если бы… Зажевал бы, и к нам никаких претензий, а, Борь?

— Проверь.

Заскрипела мебель. Вован, похоже, поднялся и двинул в коридор. На световом квадратике возникла тень. С пистолетом в руке.

Вован поднял пистолет и резко шагнул в коридор, по привычке уходя вправо.

Тут я и заехал ему куда надо.

Тело свалилось.

В комнате вскочили.

Но я уже стоял в проеме. И тихо произнес:

— Пристрелю!

Я умею говорить так, что мне верят. Особенно когда я обещаю пристрелить. Это необходимое искусство в моей профессии.

В комнате было два человека. Боря — шкаф в черном комбезе с эмблемой охранного агентства и в голубом тельнике, сидел в кресле перед монитором с автоматом Калашникова на коленях. Второй тип — незнакомый мне, невысокий, плотный, с низким лбом и вялыми глазами, в таком же комбезе, стоял у стены. Черт, он-то откуда здесь?

Они замерли. Боря поднял руки вверх быстро и, кажется, с радостью. Другой нехотя…

— К стене, — приказал я.

Морда в противогазе произвела на них должное впечатление.

Я шагнул вперед. И понял, что влип.

Затылком ощутил еще один взор. Смотрели слева сзади. Из другой двери.

— Пистолет на пол! — услышал я приказ и передергивание затвора автомата.

Я не успевал. Прикинул, что оборачиваюсь, нажимаю на спусковой крючок. Или лучше из-под мышки стреляю. Шансы есть — пятьдесят на пятьдесят. Этого недостаточно. Меня не устраивает, что упади вместо орла решка — и я расстанусь с жизнью.

— Понял, — примирительно произнес я, разжимая пальцы и роняя пистолет.

Я чувствовал, что пока стрелять этот четвертый не будет. Если бы я ощутил, что он станет стрелять — прострелит для надежности мне ногу или руку, я бы согласился на пятьдесят процентов. Но охранники обманулись моими скромными габаритами. Чтобы три носорога да не затоптали бы в лепешку зайчишку…

Ну же, предоставь мне шанс, мысленно попросил я типа с автоматом.

— На колени, — крикнул он.. Я скосил глаз и рассмотрел татуированную массу.

Бульник, вот кто это! Как же я его пропустил? Да, и на старуху бывает проруха.

— Быстро! — прикрикнул он.

Я не гордый. На колени, так на колени.

— Фраера гнутые, — презрительно кинул необъятных размеров татуированный бандит охранникам.

— Вован жив? — спросил Боря.

— Жив, — с недовольством произнес Бульник, видимо, не слишком обрадовавшийся, что его товарищ остался живым.

Он подошел и ногой ударил меня в спину. Хотел распластать своим ботинком сорок пятого размера на паласе, заставить жрать ворс, естественно, отведя при это ствол автомата Калашникова в сторону.

Он считал, что я в их власти.

Я и распластался на полу. Как еще один ковер — плоский и безобидный. Единственно, чем может навредить ковер — это когда его случайно заденут ногой и споткнутся.

И Бульник споткнулся.

Безобидный «ковер» вдруг пришел в движение. Я зацепил противника ногой, приподнялся, придал ему движение. Автомат в моих руках, Бульник свободной птицей летит к стене, прикладывается к ней всем телом и головой, ну а я опять хозяин положения. И противогаза даже не снял, не показал личика.

Опять сцена — я с оружием, а они, ошарашенные, у стенки стоят. Бульник, правда, сидит на полу, тряся головой и не понимая, что это на него обвалилось — то ли кусок луны упал, то ли кровля рухнула. Вот теперь мне и пригодилась аптечка.

— Спокойной ночи, — сказал я, всаживая шприц в предплечье, Боря дернулся, попытался меня оттолкнуть в порыве ужаса, я его угомонил и угостил «альфа-клаветином».

Шприцы одноразовые — забочусь о клиентах. «Альфа-клаветин» — ноу-хау гэбэшного почтового ящика, действует как клофелин с водкой — с гарантией отправляет в сон, выбивая всю память о последних нескольких часах. Это гуманно. Я не из тех специалистов, которые в подобных случаях используют простое, эффективное, как молоток, правило: «Уходя, гасите всех».

Пришлось повозиться, кое-кому хорошо наподдать и выключить, поскольку охранникам даже под дулом автомата не нравились уколы. Я перевел дух.

— А сейчас слово об экономической ситуации в стране предоставляется Абраму Борисовичу Путанину, — произнес телевизор голосом известного диктора.

И на экране, как черт из табакерки, возник любимый российский Олигарх. Мне казалось, что он видит меня.

Я помахал Абрам Борисовичу Путанину ручкой. И отправился наверх. В спальню. Надеюсь, Банкир не слышал шума. Он сейчас очень занят. И я знал, чем занят,

Банкир сейчас лежит на кровати. Рядом с ним на тумбочке — хрустальный стакан с джином, финансовый воротила читает дамский роман. Он вообще читает только дамские романы, хотя вроде и не голубой. Глотает их десятками. Прицокивает языком, листает страницы, возвращается к прочитанному. Я это знаю с тех пор, как устанавливал его спальню на прослушку. Да, любой мешок с деньгами где-то извращенец…

Сегодня Банкир сильно притомился. Как позже выяснилось, после митинга вечер у него выдался тяжелый. В одном из кабинетов на Старой площади делили очередной транш валютного фонда. В кругу друзей мух не лови. А то лишние полмиллиона баксов мимо клюва пролетят, червячка заморить нечем будет.

Процесс дележа и перекачивания денег был захватывающим и напоминал увлекательную компьютерную игру. Уполномоченные банки, приоритетные программы, льготы, фонды — это лабиринт, в котором потом никто ничего не найдет и не поймет, куда идти. Деньги в нем рассасываются как бы сами собой. Эта система создавалась десять лет не для того, чтобы в ней кто-то разобрался.

Атмосфера на дележе царила непринужденная и легкая, как между старыми знакомыми, занятыми хорошо знакомым делом.

— Благотворительность забыли! — заволновался Очень большой чиновник.

— Обязательно! — воскликнул Олигарх Олигархыч. — Всенепременно. Мы же люди… На детей.

— На чьих? — не поняли присутствующие.

— Тебе только дай. Не на твоих. Вон, пошли в фонд помощи больным паховой грыжей, — говорил Очень большой чиновник.

— А почему паховой ?

— У меня в детстве была. Больно.

— А…

После окончания работы Путанин пить отказался. Очень большой чиновник не отказывался от этого никогда. А Банкиру некуда было деваться, как и еще нескольким мелким пираньям, допущенным на дележ. После возлияния чиновник с товарищами собрались ехать в хорошо известный им дом, где Олигарх Всея Руси держал для них длинноногих и послушных шлюх. Банкир выпил всего стопку, В последнее время у него от нервов все чаще болела голова. Ему ехать со всеми не хотелось, и он отправился домой. Его тянули к себе два недочитанных женских романа, которым он решил посвятить полночи.

В ушах у Банкира были беруши, стены в доме толстые, звукоизоляция отличная, так что того, что творилось на первом этаже он не слышал. Причмокивая, он ворочался с книжкой в кровати. На голове его был розовый ночной колпак — где он его только взял?

Он слюнявил палец и переворачивал страницу, причмокивая, и выражение его лица было сочувствующе удовлетворенным.

Я понаблюдал за ним немножко, пользуясь тем, что дверь в спальню приоткрыта. Банкир не любил находиться в полностью закрытых помещениях. Они напоминали ему тюремную камеру, где восемь лет назад ему довелось провести неделю, пока его подельники по махинациям искали деньги, чтобы выкупить его из «плена».

— Ну надо же, — произнес Банкир, покачал головой и перевернул страницу.

Все, хватит. Пора и за дело.

Я потянулся было за пистолетом. Но потом взор упал на боевой топор, висевший на стене. Банкир испытывал нездоровую страсть к холодному оружию самого устрашающего вида. Алебардами, топорами и мечами были завешаны все стены в коридоре. Я взял топор, взвесил в руке. Он был явно старинный, с пятнами ржавчины, но остро заточенный. Банкир не признавал, чтобы дома были вещи, негодные к употреблению.

Я врезал ногой по двери и возник на пороге спальни.

Вид ниндзя в противогазе и с топором в руке производит большее впечатление, чем просто вид человека с пистолетом. Ведь до последнего момента, пока пуля не войдет в грудь, жертва в душе так и не верит, что черная игрушка способна причинить вред. Другое дело — топор. На лезвии отражается свет ламп. Воображение живо подсовывает картины, как зазубренное лезвие с хрустом врубается в шею, и как голова, подпрыгивая футбольным мячом, катится под диван.

На Банкира топор произвел впечатление. Он вперся в него глазами и потерял свой незаурядный и выручавший его не раз дар речи. Произвела на него впечатление и моя морда в противогазе.

— Ну что, пришел час расплаты, — глухо донеслось из-под противогаза.

Я подошел к кровати. Банкир отодвигался, вдавливаясь в стену. Неожиданно ловко для своей комплекции он схватил с тумбочки тяжелую, безвкусную фарфоровую антикварную лампу и швырнул в меня. Интересно, на что рассчитывал?

Лампа до меня не долетела, провод не пустил, и с грохотом раскололась на полу на две ровные половинки.

— Не дергайся, покойничек, — я приблизился и взвесил топор, по-моему, весьма выразительно, чтобы отринуть сомнения в моих намерениях.

Банкир пискнул и закрылся от меня дамским романом. На его обложке кабальеро в сомбреро целовал тонкую, как лилия, блондинку. И было написано: Джоана Стайсмит «Любовь под кактусами».

Я снял противогаз.

Банкир, узнав меня, пискнул совсем грустно. Не дождавшись удара топором, он произнес:

— Вы кто? Что вам надо?

— Я — смерть твоя, — в рифму сказал я.

— Не говорите глупости, — когда он боялся, к нему всегда приходила наглость. — Забирайте деньги. В шкафчике семь тысяч долларов. И уходите. Я обещаю не заявлять в милицию.

— Ах ты, жиртрест, — плотоядно улыбнулся я. — Ты же знаешь, что я пришел не за деньгами. Ты как, хочешь без мучений погибнуть, — я присел на пуфик напротив него и ласково оттянул бледную кожу на его груди пальцами. — Или тебе сначала ногти повыдергивать?.. Электропила из твоего подвала хорошо пойдет. Сначала пальцы на пол упадут. Потом рука…

Он сглотнул, с ужасом глядя даже не на меня, а сквозь меня, в ту даль, где в его воображении драгоценная рука падала на пол.

— Вы… Вы на что надеетесь? Я буду кричать!

— Не будешь ты кричать. Я тебе язык для начала вырву…

Я погладил его топором по подбородку.

— Почему? За что? — Банкир готов был зарыдать, но на это не было сил.

— Ты мне киллеров посылал…

— Нет!

— Врать нехорошо, — я надавил лезвием на шею.

— Я… Это ошибка была. Я не хотел!

— Поздно признаваться в ошибке, когда весь корабль под водой, — процитировал я английского писателя Томаса Карлейля.

Почему-то цитата сломала клиента окончательно. Губы его затряслись, и он заплакал.

Я приподнял его подбородок топором и осведомился:

— Жить-то, небось, хочется?

Он не ответил.

— Хочется? — я нажал сильнее топором.

— Да, да, да, — поспешно заговорил он.

— Убить тебя, конечно, надо было еще в люльке. Главный мой недостаток — мягкость… Ты мне рассказываешь все. И я рассматриваю прошение о помиловании.

— Что рассказываю? — напрягся он.

— Я любопытный. Например, о проекте «Плюс один».

Он вздрогнул и отшатнулся.

— Я ничего не слышал об этом, — соврал он беспомощно и жалко.

Я надавил ему на точку на шее пальцами, так что он потерял способность сопротивляться, зажал его рот ладонью, перекрыв дыхание, резко провел топором по груди, оставляя царапину — неглубокую, но достаточную, чтобы потекла кровь.

— На куски порублю, — прошипел я. Он мне верил, И открылись шлюзы.

— Проект «Плюс один» — это проект «ЧС», — перво-наперво заявил он.

— Что все это значит?

— Я подробности не знаю. Там завязан первый эшелон. Вершина «Олимпа». Путанин, Кальницкий. Говорят, они нашли возможность взять под полный контроль ситуацию во властных структурах.

— Каким образом?

— Новые, очень дорогостоящие технологии. Путанин наложил лапу на один из проектов КГБ.

— Как?

— Приватизация, умелая, — пожал плечами, говоря как о само собой разумеющемся Банкир.

— Что за проект?

— Я не знаю! Я вообще у них на побегушках, да! Бабки отстегнул — и все. Дальше прихожей меня не пускают, — обиженно вдруг начал жаловаться он.

— Кто еще знает об этом проекте?

— Несколько человек, вроде меня. Но подробности известны Путанину и двоим-троим его подчиненным.

— Вы что, деньги втемную вносите?

— Втемную, Но затраты оправдаются в любом случае, Есть кое-какие гарантии.

— И другие мистеры-твистеры отстегивают?

— Еще как! Власть истлела. Представьте, завтра меняется она. И что дальше?

— Плохо вам будет,

— Ох, плохо, — как о наболевшем взвыл Банкир.

— Говоришь, это технологический проект. Что за технологии?

— Без понятия.

— Должны быть лаборатории, производственные линии…

— Я не знаю.

— А если башку срублю?

— Ох… Исследовательский центр где-то по Горьковской дороге. То ли в Голякино. То ли в Кукарево.

Выжал я его, как половую тряпку. Ни капли информации не выжатой не осталось. Потом нажал пальцем под горло и использовал очередной одноразовый шриц. Пусть проспится и забудет все, что было. С утра он будет напряженно думать, кто расколотил его антикварную лампу и откуда у него глубокая царапина.

А мне обратно в канализацию.

— Буржуа — это океан ничтожества, — взглянув на разлегшегося на мягкой постели и сладко засопевшего Банкира, процитировал я братьев Гонкуров.