Глава восемнадцатая

Гвалт стоял вокруг исчезновения Михаила Зубовина просто чудовищный. Телевизионщики и газетчики щедро припоминали и судьбу Холодилина, и саднящую боль от потери Влада Безлистного. Много кого вспомнили из убиенных. Это вам не какого-то там шахтера за три рубля прирезали. И не женщину с пятерыми детьми. Святое — кумир, сопредседатель гей-клуба.

Кто на чем сидит, тот то и тащит. На заводе — гайку. На ТВ — информацию. Только в отличие от работяги, который тащит у общества ту самую гайку, властители дум тащат словесный мусор в общество. И навязывают свою систему ценностей.

И мозоль, отдавленная на улице теледиве, по этой самой шкале ценностей значит куда больше, чем провалившийся под землю небольшой городок. На такое положение вещей роптать смешно. Это человеческая натура.

Убийство Михаила Зубовина немножко поблекло перед слухами, что Федор Укоров и производитель парфюмов Алексей Проквашкин решили зарегестри-ровать брак и обвенчаться в протестантской церкви в Голландии.

— Извините, кому теперь будет посвящена песня «кошка моя, я твой котик»? — спрашивала корреспондент телевидения.

— Я не хочу это комментировать! Довольно лезть в мою личную жизнь, — кричал Укоров, гневаясь не очень натурально.

— Но нет ясности…

— Кому нужна ясность?

— Туман нужен?

— А кому мешает туман ? — он обернулся и пошел…

После этого цены на билеты его турне по Дальнему Востоку выросли еще на двадцать процентов, аншлаг был обеспечен. В реанимацию из-за давки за билетами в Улан-Удэ попало восемнадцать фанатов. Пара девчонок отравились. Еще несколько человек поменяли, в знак солидарности с кумиром, свою ориентацию,

Ох, мне бы их заботы…

— Новости, — возвестил ведущий первого канала. — Еще два дела были возбуждены в отношении Абрама Борисовича Путанина взамен трех прекращенных на прошлой неделе. На вопрос, почему наблюдается такой интерес к его персоне со стороны правоохранительных органов, Олиграх объяснил это происками своих многочисленных недоброжелателей.

На экране возникло лицо Олигарха Всея Руси.

— Ничего, вскоре со всеми разберемся, — Путанин недобро и грозно зыркнул в глазок видеокамеры и отвел взор. В начале своей карьеры Абрам Путанин больше давил на жалость. Был он вечно неумытый и жалкий, шатаясь по высшим кремлевским кабинетам, он постоянно просил напоить его чаем и дать бутербродик, поскольку у него гастрит, а он не успел с утра позавтракать. Вот так, с жалостливой миной и прибирал он постепенно к рукам банки, заводы, авиапредприятия и нефтяные скважины. Что он имел теперь — ему и самому неведомо. Но основное его достояние — . это золотой ключик к сердцам членов правящей фамилии. А это на Руси всегда считалось главным. Как не вспомнить и Бирона, и Распутина и многих других.

Набирая вес, Путанин постепенно перестал клянчить бутерброды, и униженный лепет сменялся на все более жесткую речь. И вот теперь он уже не лепетал. Теперь он вещал. И даже порой не стеснялся цапнуть за пятку своего всенародно избранного благодетеля, как домашняя псина, испытывающая долготерпение хозяина. Но Сам в последнее время редко злился долго, поскольку забывал предмет, из-за которого злился.

Недоброжелатели все время пытались утопить Олигарха Всея Руси в помойных потоках компромата. Близкие друзья и лучшие враги травили его бледными поганками и стреляли по его машине из противотанковых гранатометов. Но как-то получалось, что он все время выживал. И все время всплывал из очередного омута, держа в зубах когда заводик, а когда инвестиционную компанию. Он стал напоминать некоего бессмертного беса, неистребимого, как само зло.

— С древности люди платили налоги. Кто не платил, того привязывали к березам и разрывали на части. А ты заплатил все налоги? — ткнула в меня пальцем с экрана полуобнаженная валькирия в игривых доспехах. Вид у нее был угрожающий.

Щелк — я нажал кнопку на пульте, и экран телевизора почернел, все призраки, донимавшие меня, провалились в эту бездонную черноту, и я остался наедине с собой.

Я немножко очухался после вылазки в «Березовую рощу». Пара часов мне понадобилось, чтобы обработать добытую информацию, разложить ее по полочкам, упаковать в компьютер. Затем я свел в файл отчет с видеоматериалом, зашифровал и сбросил заказчику. Пускай разбираются, что и как.

Но успокаиваться мне рановато. Заказ не выполнен полностью. Так ничего и не ясно. Значит, надо отрабатывать информацию, которая есть.

Что я имел? Визитку того типа, который плашмя валялся в лаборатории. «Витя. Инженер».

Я вывел на экран компьютера зафиксированное моей видеокамерой изображение визитки с затейливыми узорами. Для начала пробьем номер телефона на ней,

Тут проблем нет. В компьютер заложены данные по всем лицам и телефонам Москвы и Московской области, притом базу я обновляю раз в месяц — есть такая возможность. Во всеобщей продажности есть и положительные стороны.

Я нащелкал номер искомого телефона и щелкнул на квадратике «поиск».

Первый наскок ничего не дал. Этот номер не числился среди открытых телефонов. Посмотрим по второй базе данных, в которой закрытые номера сотрудников правоохранительных органов, всяких хитрых организаций или просто известных людей, которые не желают, чтобы им с утра до вечера названивали все кому не лень.

Так, тут тоже ничего.

Будем искать дальше. Где-то этот телефон стоит. Я вошел в базу данных «ноль». Раньше сведения в ней относились к категории гостайны, сегодня, когда продается все, обошлась она мне не так и дорого. Тем более в базе «ноль» все меньше телефонов сотрудников спецслужб, и все больше — банкиров, бизнесменов и деятелей преступного мира.

Вот, высветилось — Лукин проезд, дом 4, квартира 78. Телефон поставлен три месяца назад. По данным адресного бюро проживает по этому адресу гражданка Катунина Александра Ивановна, 1944 года рождения. Может быть" хозяйка квартиры — мамаша Инженера. А может быть, и просто подставное лицо. Это не так важно.

Что делать? Попробовать набрать номер? Нет, не стоит. Он может быть на контроле.

Надо поехать, провести небольшую установочку. Присмотреться, что там и как.

Где мой гардероб?..

Одеваемся в стиле — кандидат технических наук Сергей Сергеевич, оставшийся без средств к существованию. Вид вымирающий. Раньше таких называли «электронагревателями» — они протирали штаны в научно-исследовательских институтах, поругивали на кухнях советскую власть, взахлеб читали толстые журналы и Солженицына. Ныне эти кандидаты в доктора никому не нужны, так же, как и их научные темы. Поэтому потерянность должна прослеживаться во всем — в небрежности одежды, в потухшем взгляде, в выражении интеллигентской обреченности — мол, пусть я живу плохо, но наша варварская страна должна пройти через это на тернистом пути к цивилизации. Как правило, это люди слегка голодные, генетически приверженные общечеловеческим (читай, ничьим) ценностям и пришибленные.

Я немножко скособочил потертый галстук, почистил ботинки — у них ботинки обычно чищеные. И отправился на рекогносцировку.

Новорусский кирпичный дом венчала острая жестяная крыша — потуга на архитектурное излишество.

Вокруг — металлический забор, за которым располагались гараж, качели, детские грибочки, автостоянка. В будке скучал охранник в синей форме и с пистолетом на боку.

И как мне туда попасть? Ничего невозможного нет. Но вопрос требует проработки. Да и нужно ли?

Черт, простой вопрос — определить, где окошко. квартиры. А как?

Придется опять играть в переодевания. Возвратившись домой, я приоделся поприличнее. И отправился в ремонтно-эксплутационное управление, которое отвечает за этот новорусский дом. Сделал морду топором и к директору РЭУ — жуликоватому азербайджанцу, наверняка подворовывающему квартирки в обслуживаемых домах и продающему их своим соотечественникам.

— Милиция, — я сунул ему в нос удостоверение.

— А что? — лицо его стало заискивающее. Власть они уважают.

— А вы не знаете? — угрожающе произнес я.

— А чего мы не знаем? — он заерзал.

— План поэтажный. Двадцать седьмой дом. Только не говорите, что он утерян.

— Как утерян? Все на месте.

Вокруг меня забегали какие-то тусклые женщины, заваливая меня бумагами.

Я вытурил директорствующего азера из его кабинета и расстелил на столе поэтажный план. Снял его на видеокамеру. Инженер жил в трехкомнатной квартире улучшенной планировки. Там действительно была прописана некая Катунина — одинокая, бездетная, пятидесяти годов. Больше там никого не было. Могло быть, что он снимал квартиру, но тогда никто не стал бы перегонять телефонный номер в базу «ноль». Скорее всего, эта Катунина — лицо подставное. Кто-то не заинтересован, чтобы Инженер фигурировал в каких бы то ни было документах.

К дому я вернулся, когда уже стемнело, без труда нашел окна квартиры Инженера. Они были пусты. Я прицелился в них из лазерного считывателя. Слушал минут пятнадцать, и за это время ни намека хоть на чье-то присутствие.

Похоже, он ночевал где-то в другом месте. Нетрудно представить в каком. Я ему не завидую. Люди Али-бабы, профукав главное, сейчас проявляют чудеса самоотверженности, выворачивая весь персонал наизнанку и ища предателей.

Да, для Инженера это может плохо кончиться. Хотя, судя по качеству жилья, ценят этого ученого мужа высоко. Наверное, выживет.

В который раз я посетовал на то, что у меня нет помощников. Тяжко одному. Да еще когда твою физиономию опять показали в разделе «Разыскивается маньяк». Ладно, других условий мне не создадут. Будем ждать Инженера. Когда-то он появится. И тогда все прояснится.

«По природе своей все запутанное тяготеет к ясности, а все темное — к свету», — писал Стефан Цвейг. Как с ним не согласиться?

— Ну ты мужик, — Магарыч заерзал на раскладушке, глядя через стакан в окно.

— Да, — у Василича язык слегка заплетался. Он облокотился на замусоренный ошметками колбасы стол. — Главное, душевность чтобы была у людей. Правда, Магарыч?

— Ну да. Не вижу повода не выпить, — кивнул Магарыч.

— Наливай, — велел Василич.

— У меня нолито, — сказал Магарыч.

— Тогда я себе налью, — Василич бережно налил себе в стакан водки. — И Матросу налью, — он еще бережнее налил в мой стакан.

Это были мои собутыльники. Так мы культурно коротали времечко уже четыре дня. Вели умные беседы о политике, экономике и падающем качестве спиртных напитков. Рассуждали мужики солидно, с толком. Просто пьянствовать они считали неприличным. Что за пьянка без доброй беседы?

Познакомился я с ними просто. Они сидели на ящиках под большой липой во дворе и цедили одну бутылку «джин-тоника» на двоих. По ним было видно, что это постоянное место их обитания.

— Присяду? — спросил я.

— Присаживайся. — без энтузиазма произнес Магарыч — иссушенный красномордик лет пятидесяти.

— А за знакомство? — спросил я.

— А кто нальет? — спросил Василич. Они оживились, когда я вытащил из сумки на плече пузырь беленькой, И социальная ячейка, издавна именуемая «на троих», была сформирована.

Они пили серьезно, трудолюбиво. Я по возможности выливал. Или пропускал, но это особенно никого не волновало.

— Ну, чтоб Горбатому пусто было, — поднимая стакан, помянул Магарыч Генерального секретаря ЦК КПСС. Он его всегда поминал.

— Ну чего ты, — завел миролюбивый Василия.

— Пить будем?

— Будем.

— Ну вот, за то, чтоб Горбатому пусто было…

Звякнули стаканы.

Собутыльникам я в первый день знакомства представился как списанный с сухогруза в Мурманске судовой механик, приехавший к родственникам в Москву. Когда я выудил вторую бутылку, Магарыч поинтересовался:

— А жить есть где, Матрос?

— В общем да. У людей одних. Вон, затоварился, — я звякнул портфелем. Магарыч жадно вздохнул.

— А можешь и у меня, — быстро произнес он, стараясь не упустить свалившуюся удачу.

— А ты где живешь?

— Во, — показал он в сторону дома. — У меня однокомнатная на третьем этаже.

— Это твое окно с кактусом?

— Нет, мое правее.

— А, — кивнул я, произнеся про себя «годится». Его окна как раз выходили на нужный мне дом, располагавшийся на противоположной стороне улицы. И я мог наблюдать из них за окнами Инженера.

— Я заплачу, — сказал я.

— Обижаешь, — коротко сказал Магарыч и облизнулся, глядя на мой портфель.

И за эти дни я старался его не разочаровывать. В квартире Магарыча было неприбрано, воняло сивухой и перегаром, но это меня не особо интересовало. В первый день я попробовал навести хоть какой-то порядок, но мои попытки были с гневом отвергнуты — Матрос, ты же гость… Тем более Магарыч не мыслил себя вне беспорядка. Он тогда чувствовал, что чего-то не хватает, и я оставил его в покое.

Позавчера инженерские окна были темные. Вчера вечером там появился свет.

Магарыч обычно валялся пьяный. Он чем-то напоминал голодного кота. Если перед голодным котом корзина с рыбой — он будет лопать, пока может двигаться. И Магарыч пил, пока не валился в бессознательном состоянии. Так что я мог спокойно властвовать в квартире и пялиться сколько хочешь в бинокль, пользоваться лазерным считывателем.

Первое, что я услышал в наушниках, когда навел считыватель на окно, было:

— Подлецы. Вот подлецы.

Потом кто-то запел достаточно зычно:

— Черный ворон, что ж ты вьешься, над мое-е-ю-ю го-оловой!

Затем он включил магнитофон, и тот не замолкал почти все время. Я наслушался записей: «Вдоль по Питерской», «Ой цветет калина». А чаще всего звучало «Враги сожгли родную хату»…

Иногда музыка перемежалась короткими ругательствами — простыми и незамысловатыми, короткими:

— Уроды…

— Подонки.

— Во, сволочи, — это было произнесено с особым чувством и подкупающей искренностью, которую уловил даже лазерный считыватель.

Но чаще всего все-таки звучало — «подлецы».

Нормально. Лучше, чем слушать песни в исполнении Бульника «Белочка моя, я твой бельчонок»…

С моей наблюдательной позиции я достаточно быстро разобрался в ситуации. Инженера пасли трое или четверо шкафов на красном, как с конвейера, «Пежо-206» и темно-синем «Святогоре» с форсированным мотором. Они весьма походили на тех, которые пасли и Михаила Зубовина, Двое здоровяков провожали Инженера до квартиры, а потом уматывали оттуда. В квартиру охранников не допускали, и они всю ночь бдили в своих машинах. Утром Инженер садился в «Запорожец», притулившийся на стоянке перед домом между пятисотым «Мерседесом» цвета металлик и «Кадиллаком», и отбывал на службу. Я его не провожал.

Место было забавное. Вчера с утречка пораньше я глядел на выходящих из дома дам с сытыми, закованными в богатые одежды детишками, на серокостюмников при галстуках и с дорогими саквояжами, усаживающихся в мощные машины. За некоторыми приезжали авто с водителями. У пары человек были телохранители.

Это было вчера утром. Часы показывали семь десять, когда легкий обруч сдавил мне голову. И я понял, что сейчас будет весело. Я напряженно огляделся, выискивая Инженера, но он так рано не выходил.

Я увидел выруливавший со стоянки «Кадиллак» — тот самый, который стоял рядом с «Запорожцем».

Я отшатнулся и прижался к стене, прикрыв глаза.

Бух — стекло дрогнуло, но не вылетело.

Когда я выглянул из окна, увидел то, что и ожидал — «Кадиллак» разворотило, и он дымился.

Ну что ж, с очередным павшим в торговых войнах, которые обострились в последние два месяца.

Вообще, дом этот мог претендовать на место в Книге рекордов Гиннесса. Тут примерно раз в две недели кого-то грохали.

Инженер, целый и невредимый, отбыл на работу, провожаемый машиной с охраной — ее не задело. Я сел им на хвост на своем «Москвиче». Машины двинули по направлению к «Березовой роще», и я не стал их провожать, опасаясь, что меня засекут. Делать там нечего. Устанавливать наблюдение за центром нет смысла.

Очередной день клонился к концу. Магарыч и Василич уже прилично набрались. Я отсел от них и глазел в окно.

Вчера я узнал нечто интересное. Я включил игрушку, сканирующую частоты в поиске работающих радиоустройств. И наткнулся через некоторое время на нечто знакомое.

— Эх, дороги-и-и, — тянул не особо музыкально знакомый голос.

Мой считыватель, пристроенный на подоконнике, давал то же. Это значит, что на хате у Инженера стоят микрофоны, и охрана помимо заботы о теле еще и слушает подопечного.

Вот такие события были у меня в последние дни… Я выглянул в окно и вздохнул полной грудью вечерний воздух. Вечер был прозрачный, изумительный. Хотелось расслабиться, но расслабляться я не мог. Сейчас и начнется работа — скоро Инженер подъедет. Между тем за столом затевалась дискуссия.

— Во всем Горбатый виноват, — ударив себя ладонью по впалой груди, как обычно, заявил Магарыч. Это была его больная мозоль. Не меньше, чем раз в десять минут он поминал бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС.

— Ну, не во всем, — пытался вступиться за бывшего руководителя Советской державы Василич.

— Почти во всем. Кто сухой закон придумал? Очереди за водкой какие были?

— Да-а, — тут Василичу крыть было нечем.

— Тогда не просто водку у народа отняли. Тогда у народа веру убили! — Магарыч жахнул кулаком по столу так, что бутылки подпрыгнули,

— И всяку дрянь пить приучили, — поддакнул Василич.

— Во-во. Горбатый виноват.

И разговор опять пошел по истинно русскому замкнутому кругу — поиски виноватого, который в ответе за все.

Стакан за стаканом.

Глядя на улицу, я думал — надо что-то решать. Может, снять втихаря охрану и уволочь Инженера в уголок, где выдавить все? Грубо и достаточно эффективно, но заставит противника принять контрмеры и начать прятать следы.

За столом замолчали. Оба алкаша сидели и сосредоточенно смотрели перед собой. При этом у Василича взор расфокусировался, и он тыкал вилкой в тарелку соседа, считая, что это его тарелка,

— Еще по одной? — спросил я.

— Не, я не пью, — Василич попытался встать, грохнулся, опять встал. — Кобра моя меня ужалит, если я сейчас не приду. Я же за хлебом пошел.

Действительно. Только за хлебом он ушел с утра. А сейчас уже вечер. Вон, луна какая красная заползла на небосвод.

— Пока, — Василич схватил сумку с обгрызенным батоном и не вышел, а выпал из двери на лестничную клетку.

Магарыч хлебнул еще чуток и угомонился.

Я умудрился не уронить в себя ни одной капли. Хотя это и потребовало немалого проворства.

Заперев за Василичем дверь, я вновь подошел к окну. Расслабленное состояние куда-то уходило. Вечер был, конечно, чудесный, но то, что происходило на улице, мне не нравилось. Не нравился тот развязный, уркаганского вида парень, которого я заприметил еще вчера, — он был какой-то нарочито беззаботный. Так выглядит молодежь из наружки. Не нравился старенький зеленый «Ситроен», крутившийся у дома вчера и сегодня.

Слежка? Следить могли за кем угодно. Весь дом полон кандидатов на отсидки, отстрелы, похищения. Но снялся тот развязный парень утром после того, как от дома с рыком, достойным по меньшей мере карьерного грузовика, откатил «Запорожец» Инженера, презрительно обдав лощеных коммерсантов выхлопными газами.

Ситуация нравилась мне все меньше. Я взял бинокль, Вон опять этот зеленый «Ситроен». И вон тот фургончик для перевозки хот-догов тоже пополняет список тех предметов, которые мне сильно не нравятся. А тут еще из «Строена» вышли двое и заняли позиции.

Что-то назревает — факт!

Двое из фургона обладали явно кавказской внешностью. Одеты хорошо, а вот начали брить свои черные бороды недавно — все морды бритвами, исполосованы. Я знавал таких. Сталкивался. Они слишком много времени провели в горах, и на их плече навсегда оставались кровоподтеки от автомата, который достаточно больно долбит отдачей…

Что тут поделаешь? Будем смотреть, как дальше станут развиваться события.

Вот и «Запорожец». Следом катили две машины сопровождения. Зрелище было комичное. Фургон для хот-догов тронулся.

— Начинается, — прошептал я и потянулся к сумке.

Тип, которого я заприметил раньше всех, ринулся вперед, прямо к сопровождавшему «Запорожец» «Святогору». Он кинул в открытое окно гранату и упал на землю, откатился.

Из хот-догового фургона выскочили еще двое и начали шпарить из автоматов. Прострелили колесо «Запорожца».

Я быстро понял, что они бьют по машинам сопровождения так, чтобы ненароком не задеть «Запорожец», Инженер им нужен был живым.

И взяли бы.

Да тут помощь пришла…

Я выдернул из своей сумки, лежавшей на табурете, пистолет-пулемет «Клин». Он похож на «Узи». Только куда там «Узи». Наши пистолеты-пулеметы — лучшие в мире. Советское — значит отличное. К военным разработкам эти слова можно было отнести без намека на иронию.