ДОМ ПОД ФЛАГОМ

Евдокимов выглядел неважно. В последнее время у него пошаливало сердце, цвет лица стал нездоровым.

— Слушаю вас, хлопцы. Что нового раскопали?

— Пока никакой конкретики, — пожал я плечами.

— Да, рано радовались. Поспешишь — людей насмешишь. Золотые слова.

— Народная мудрость, — невесело улыбнулся я.

— Бородуля точно не причастен к убийству?

— На девяносто восемь процентов.

— А остальные два?

— Два процента — за то, что он оказался умнее, чем предполагалось, и смог натянуть нам нос.

Я коротко рассказал о наших последних достижениях в сфере поиска истины.

— Вы наступили на чью-то любимую мозоль. Любопытная получается картина. Мне уже несколько раз звонили из обкома. Намыливали холку. Почему, дескать, тянем с делом Новоселова? Есть убийца и его признание. Чего еще надо? К стенке — и все дела.

— Григоряна цитируют, — усмехнулся я.

— Раскопыт прямо заявил: «Вместо того чтобы с убийцей разбираться, твои работнички скоро в обком с обыском полезут».

— Приятно иметь дело с дураками, — кивнул я. — Он проговорился.

Завотдела административных органов, курирующий всю правоохранительную структуру, был действительно круглым дураком. Сидит этакий гриб-поганка с персональной машиной, госдачей и огромной властью и по дурости ставит нам палки в колеса. Обычно у партийных функционеров присутствовал некоторый интеллект. А также административное чутье и чиновничья хитрость. Раскопыт же не обладал ни одним из этих качеств, его максимальный уровень — бригадир колхозе. Единственное, что он умел, это самозабвенно лизать определенные места у начальства. Раскопыт заваливал все дела. Завалил и это поручение — надавить чуток на прокуратуру.

— Откуда они узнали, что вы начинаете искать какую-то шишку из обкома? — нахмурился прокурор.

— А черт его знает, — пожал я плечами.

— Чего тут гадать? От Григоряна, — сказал Пашка.

— А Григорян?

— О? Смородинцева, от кого же еще.

— Чувствую, скоро завертится карусель, — вздохнул Евдокимов. У него после долгих лет общения с партчиновниками выработался нюх на возникающие течения и вихри. — Вы разворошили какой-то муравейник. И дела обстоят даже хуже, чем кажется на первый взгляд.

— Почему?

— Потому что в меня вцепились врачи, и завтра я уезжаю в сердечный санаторий. Иначе, сказали, еще неделя, и по вашему прокурору можно будет организовывать поминки. Уеду. И кто вас тогда будет прикрывать?

— Да, и Панкратов, и Олешин привыкли плясать под чужую дудочку, — вздохнул я.

Действительно, если припечет, ни от заместителя городского прокурора Панкратова, ни от начальника следственного отдела, моего непосредственного шефа, толку не будет никакого. Сдадут с потрохами, да еще в подарочной упаковке. Плохо. Очень плохо.

— В крайнем случае, если на вас собак спустят, идите к Румянцеву. По-моему, он мужик честный. С ним можно договориться.

Румянцев — первый секретарь обкома. О нем отзывались наилучшим образом. Работал Румянцев недавно, покрывать областную номенклатуру и закапывать их делишки у него резона не было.

— Я ему позвоню, — сказал Евдокимов. — Мы с ним Давно знакомы. Настала пора воспользоваться полезными связями… А теперь давайте в обком, я договорюсь, чтобы вам выдали все документы…

Заведующая обкомовской канцелярией говорила с нами холодно и высокомерно — работа под флагом накладывала свой отпечаток.

Она нашла все жалобы и досье нашего правдолюбца и села печатать сопроводительную бумагу. Мы в это время расслаблялись в уютных креслах перед канцелярской стойкой. Я перелистывал разложенные на столике газеты и журналы. Про нашего брата с каждым днем писали все больше и больше. Как нарочно, я наткнулся сразу на несколько статей, из которых почерпнул массу интересного. «Комсомолка» утверждала, что милиция — это «палачи в серых мундирах». Другая газета, рангом пониже, сообщала, что прокуратура превратилась в опричнину. Пока секретарша готовила документы, я освоил еще одну замечательную статью. «Он хотел подарить своей девушке целую поляну цветов», — писала журналистка о насильнике и убийце. Фамилия авторши была мне знакома. Ее как-то показывали по Центральному телевидению. Истеричная сопливая глупая девчонка лет двадцати, которая берется учить народ, как жить… Покончив с этой статьей, я принялся за другую. Это была слезливая история о шестнадцатилетнем мальчонке, который, угрожая гранатой, угнал самолет в Швецию. Оказывается, мальчик был чист и светел душой, но всю жизнь томился в ужасном «совке», не в силах купить себе кроссовки и компьютерную игру. Обездоленный юноша решился на отчаянный шаг — угон самолета. А наш поганый «совковый» суд вынес мальчишке, которого шведы за ненадобностью вернули нам обратно, аж пять лет лишения свободы! Жестоко! Несправедливо! Подло! Террор! ГУЛАГ!.. Следующее потрясающее по драматическому накалу творение принадлежало перу корреспондентки «Комсомольской правды» Александры Мариничевой. Тоже о мальчонке, разочаровавшемся в родной пионерской и комсомольской организации и швырнувшем гранату в райком КПСС. И опять крокодиловы слезы о незавидной судьбе молодого террориста, требование его безоговорочного оправдания.

— Смотри, что пишут, — я зачитал Пашке несколько строчек.

— Совсем ополоумели, — покачал головой Пашка. — У этих кретинов что в котелке — вата или мозги?

— Если и мозги, то очень неважнецкие, — сказал я. — Совершенно не думают о последствиях подобной трепотни. Свихнулись на своих маниакальных идеях. «Права человека». «Нет — коммунизму». Ради этого они способны разнести все по кочкам. А может быть, авторы таких статеек просто конъюнктурщики, хапуги и подонки. Или сентиментальные дуры, которым хоть кол на голове теши.

— Ну и выдала эта баба про угонщика… — Пашка даже вышел из равновесия. — Так мы далеко пойдем.

— Ей бы самой побывать в угнанном самолете — по-другому, стерва, запела бы… Да ну их к чертовой бабушке, щелкоперов этих, — махнул я рукой.

И тут на нас обрушился Раскопыт. Он залетел в канцелярию, как смерч. Энергичный, деловитый, как воробей на помойке. Его рубленная топором морда со свинячьими чертами свидетельствовала о большом пристрастии к горячительным напиткам.

— Так, товарищи. Кто? Что? — тараторил он, как дубовый участковый, столкнувшийся со случаем мелкого хулиганства. — Откуда?.. Прокуратура?.. Документы?.. Кто разрешил? Это, знаете ли, не совхоз, да… Это обком партии… Ваш запрос, знаете ли, можете в какой-нибудь ЖЭК нести, а тут вам обком партии, да… И вообще, что за дела у прокуратуры в обкоме?..

Он бормотал без остановки. Я попытался ему что-то объяснить, но он пропустил это мимо ушей.

— Пишите мне отношение. Проработаем вопрос. А в прокуратуру области я позвоню, чтобы знали свое место, да-а… Пускай пропесочат вас по дисциплинарной, знаете ли, линии. А уж по партийной…

— Мы тут по распоряжению Румянцева, — вставил я наконец.

— Что?

— Конечно, он, может, не прав, но партийная дисциплина не позволяет мне игнорировать его поручение, — развел я виновато руками.

— Как Румянцев?.. Почему Румянцев? Эти вопросы прорабатывает мой отдел, знаете ли.

— Видимо, он не хотел отвлекать вас от более важных ДЗД и все решил сам.

Поросячьи глазки впились в меня. Раскопыт попытался понять, издеваюсь я над ним или нет, затем разразился потоком слов:

— Так, правильно… Нина Мироновна, обеспечьте товарищам быстрое получение интересующих их документов знаете ли…

— Я уже почти все сделала.

— Так, оформляйте, и чтобы все было четко. Как по закону требуется. Знаете ли, партией и правительством провозглашен сейчас и реализуется принцип верховенства закона. Так что работайте, товарищи, никто вам препятствий чинить не будет… Обеспечьте, Нина Мироновна.

Раскопыт качнул могучей кормой и скрылся за дверью. Цирк уехал, а клоун остался.

Через несколько минут я получил толстый пакет с документами.

Мы прошли через вестибюль, охраняемый милицейским нарядом. Мраморная чопорность помещений, длинный ряд черных «волг» со скучающими водителями, развевающийся над зданием флаг — этим атрибутам партийной власти оставалось жить четыре года. Но тогда никто не мог и помыслить об этом даже под наркотическим кайфом. Власть партии относилась к чему-то незыблемому, вечному.

— Слушай, а может, Раскопыт связан с нашим делом? Вдруг это он приезжал на черной «волге» к Новоселову? То-то он суетится. Боится, может быть? — предположил Пашка.

— Чтобы такой дурак был замешан в темных делах… Кстати, каким бы кретином он ни был, но в том, что берет на лапу или использует в корыстных целях свое положение, его никто не может упрекнуть.

— Ну да, совсем бессребреник! Живет работой и партийным порывом.

— Правильно, он живет работой. Кроме того, Раскопыт трус, и потому никогда не оказался бы в одной компании с такими типами, как Григорян и Новоселов… Но с цепи его спустил кто-то из партийных коллег.

В конторе мы с Пашкой внимательно изучили собрание сочинений товарища Ионина.

— Какие мысли? — спросил я.

— Он спокойно строчил свои жалобы, склочничал с начальством, выступал на собраниях. И никого это не волновало. Полгода так развлекался, пока не перешел грань. Уволился он после этой вот жалобы.

— «В цехе местной промышленности, принадлежащей комбинату бытового обслуживания, производится некачественная продукция». Что тут особенного?

— Смотри. На жалобу моментально отреагировали. «Проведенной проверкой факты не подтвердились». Все подписи на месте. Все убедительно, четко. И жалобщик согласен. Не возражает.

— То есть одновременно Ионину обламывают рога, да так, что он отвыкает от привычек, с которыми ни один дурдом не справился бы. Предмет спора закопали. Все в порядке. Да, здесь сработал кто-то из своих, из партийных.

— Кстати, завтра надо будет заняться установлением личности этого верного ленинца. Персональная «волга» положена завотделом или секретарю райкома. Имя-отчество мы знаем. Вычислим, за кем закреплена «волжанка» с тремя нулями, и выберем по списку кандидатуру.

— Работы на два часа.

— Ага. Опять переться в обком, — вздохнул Пашка.

— Где наша не пропадала! Попросим Евдокимова еще раз звякнуть первому.

— На этот раз большой шум поднимется. Решат, что мы копаем под их работников.

— Ох, чувствую я, скоро начнется.

Однако я даже представить себе не мог, какая карусель завертится на самом деле.

РАЗБОРКА

Человеческое тело — хрупкий и ненадежный сосуд Души. Не так много надо, чтобы отлаженный, четкий механизм разбить вдребезги. Неверный шаг, падение с небольшой высоты, удар ножом или пуля, и человеческое тело превращается в килограммы мяса и костей. Не такое уж значительное расстояние отделяет нас от черной бездны, именуемой смертью. Но человек привык жить, не оглядываясь на нее, скользить по минутам и годам, не думая о костлявой. Даже тем, кому по профессии приходится постоянно сталкиваться с убийствами, несчастными случаями, трудно примерять ее на себя. Трудно, пока не оказываешься на краю и не заглядываешь в бездну. Тогда становится по настоящему жутко и хочется выть волком…

Работа шла. Мы находились на том этапе, когда ничего еще не известно и никто не знает, идем ли мы по следу или шагаем в очередной тупик. Одно из главных правил раскрытия преступления гласит: если существует ниточка, даже тонкая, надо тянуть ее до конца.

Большинство «волг» с тремя нулями числилось за обкомом и горкомом, одна принадлежала председателю облисполкома, еще одна — начальнику областного УВД и последняя — директору мясокомбината, ныне благополучно посаженному за решетку. Из всех этих людей только один носил подходящее для нас имя и отчество. Речь шла о Сергее Вельяминовиче Выдрине — заведующем отделом обкома, курирующим промышленность, в том числе и местную.

— Интересно, он из ворюг? — спросил Пашка. — Надо узнать.

— Вот черт, мы даже не имеем права вести оперативную разработку на партчиновников такого уровня.

— Обойдемся без оперативной разработки. Для начала у своих знакомых из дома под флагом я узнаю, что из себя представляет этот тип. Там такие сплетники, от них ничто не укроется.

— Сплетни как источник оперативной информации, — кивнул Пашка.

— За неимением лучшего… В обкоме не встали на дыбы, когда ты приехал узнать насчет персоналок?

— Они готовы были схарчить меня без перца и соли. Или поджарить на медленном огне. Но указание первого секретаря не проигнорируешь.

— Эх, свернем мы себе шею на этом деле, — вздохнул я.

— Или кому-нибудь из них.

— Да, свернешь им! Тоже мне, Гдлян с Ивановым… — Я встал и прошелся по кабинету. — Ну что, давай займемся умственными упражнениями?

— Нашел кому предлагать.

— На сегодня мы имеем… Первое — труп Новоселова. Второе — цех Новоселова, на котором, возможно, производили левую продукцию. Далее — завотделом обкома, курирующий местную промышленность, а значит, и комбинат. Затем Григорян, старший продавец магазина, торгующего, в частности, образцами продукции комбината.

— Цепочка налицо. Может, врежем хорошей ревизией?

— А основания? Голые предположения. Нужно подходы к этому цеху поискать. ОБХСС подключить. У них должно быть какое-то оперативное прикрытие комбината.

— Как же — должно! Вот ветчина импортная в холодильнике, французский костюм и тачка у них есть. А ты про какое-то оперативное прикрытие.

— Сурово.

— А чего? Помнишь старую ментовскую песню? «Вот идет БХСС — деньги есть и бабы есть».

— Ага. «Впереди шагает МУР — вечно пьян и вечно хмур». Это про тебя.

— Нет, не про меня. Я вечно весел. Мне вообще смешно смотреть на все окружающее…

— С обэхээсниками надо переговорить.

— Продать могут… У меня там есть надежные ребята, через них попробую что-то узнать.

— Может, прицепим Григоряну «хвост»? — предложил я. — Вещь полезная.

— Не дадут. Нет достаточных оснований. Ежедневная работа бригады наружного наблюдения стоит больше, чем твоя месячная зарплата.

Пашка с хрустом размял пальцы.

— Терентий, нам надо шевелиться. Это ворье спокойно смотреть не будет, как мы под них копаем. Они начнут действовать.

— Как?

— Заметать следы. Искать способы воздействия на следствие. Могут придумать какую-нибудь подлость.

— Ничего они не сделают. Хозяйственники — публика трусливая. Забьются по углам.

— Но сначала подожгут комбинат со всеми документами. Запросто.

— В твоих словах есть доля истины… Завтра изымем на комбинате всю документацию и назначим ревизию…

В тот день я просидел за бумагами допоздна. Перечитывал допросы, отпечатывал документы, приводил дело в порядок и думал, что делать дальше. Просчитывая различные Варианты, я решил, что в принципе вполне готов к любому Развитию событий. Я предпринял кое-какие меры, чтобы подстраховаться на случай неожиданностей… Эх, знать бы какие они, эти неожиданности!

Радио на моем столе молотило без устали.

"Выборность руководителей предприятий, цехов, участков, ферм, звеньев и бригад — реальный шаг на пути перестройки и демократизации хозяйственного механизма страны Перестройка — это опора на живое творчество масс, еще рас было подчеркнуто на областной партийной конференции Краснодарского края…»

"Сегодня ЦК КПСС принял постановление о работе Казахстанской партийной организации по интернациональному и патриотическому воспитанию трудящихся. Было указано на имевшиеся извращения в национальной политике, на то, что на протяжении многих лет партийные органы и органы государственного управления формировались с резким перекосом в пользу казахской части населения…»

"Иракская авиация в четвертый раз за последние три недели провела массированные бомбардировки иранских нефтяных комплексов на острове Харк»…

Циферблат электронных часов в углу кабинета высвечивал двадцать один час сорок минут. Я положил дело и бумаги в сейф, расчистил стол, сунул под мышку портфель и отправился домой.

Почти пустой автобус подошел сразу, так что я не успел подышать свежим прохладным воздухом и через пятнадцать минут подъехал к родным «хрущобам».

Жил я в неухоженном промышленном районе. От автобуса предстояло пройти несколько сот метров по совершен но безлюдной улице. По левую руку шел глухой забор завода металлоконструкций, украшенный сверху, колючей проволокой. Справа — опустевшие трехэтажные бараки, по строенные еще в тридцатые годы и с того времени исправно служившие общежитиями для рабочих «металлки».

Этот район не создан для романтических вечерних про гулок. Довольно неприятно возвращаться здесь по вечерам домой. Хотя вся местная шпана меня знает и никто слова не скажет. Год назад несколько местных деятелей пристали к моей жене, вырвали сумку, ударили. После этого мы с Пашкой и операми из местного отдела устроили местной шантрапе хороший погром. Тех уродов отправили поработать с бензопилой «Дружба», досталось и остальным. Раскрыли еще несколько преступлений. Наши парни перестарались слегка и кое-кому переломали ребра. После этого вся шантрапа обходит меня за километр.