— Ух ты, неужто чекисты? — нашло на неё жуткое озарение.

— Да хватит ерунду молоть! Не знаю я! Знаю только, найдут — убьют.

— За что? — У Анжелы перехватило дыхание.

— За то, что слишком умный и много знаю.

— Тайн?

— Вообще. Умных не любят.

— Правильно, — согласилась она. — Вон меня в школе не любили. Поэтому и пришлось с восьмого класса уходить.

Гурвич недоуменно посмотрел на неё, переваривая услышанное, потом расхохотался.

— Ну чего ты ржёшь, как лошадь Пржевальского? — обиделась она и снова надулась.

— Ладно, Анжелка. Не обижайся. Пойду я.

— Куда?

— На кудыкины горы воровать помидоры.

— Тебе же некуда идти, — она задумалась, потом неожиданно предложила, с затаённым ожиданием смотря ему в глаза: — Оставайся…

Гурвич удивлённо посмотрел на неё, пытаясь понять причину такой щедрости. И решил, что девчонка, переварив его слова, уже придумала себе историю и прониклась к нему романтическими чувствами. Как же, герой в изгнании, по пятам идут злобные враги. Как не помочь? Такое случается у всех женщин, даже у шлюх — молодых и старых, насквозь пропитанных цинизмом.

— У меня денег не хватит, — решил он опустить её с небес на землю, зная, что деньги у шлюх — особенно болезненная тема. Но не тут-то было. Анжелу уже понесло по кочкам.

— За благотворительность ныне налогов не берут, — она прижалась к нему всем телом.

— Хорошо. Я обещаю тебе не мешать.

— Хочется верить, — произнесла задумчиво Анжела, вдруг усомнившись, что поступила правильно. Но отступать уже было поздно.

И он остался у неё. На некоторое время часть проблем была решена. Но все равно его положение оставалось незавидным. И нервы… Нервы, будь они неладны.

Ему казалось, что стоит вылезти на улицу, он тут же попадётся на глаза врагам. И тогда… Черт возьми, только теперь он смог осознать, какую спокойную и полноценную жизнь он вёл до сих пор. Как у Христа за пазухой. Серьёзной неприятностью считался насморк. А грипп был катастрофой. Ругань с соседом из-за громкой ночной музыки была вершиной конфликтов. Бояться приходилось только несовершеннолетнюю шантрапу, сшивающуюся у подъезда, от них в кармане был газовый баллончик — малолеток можно было травить им как тараканов. Сегодня же смерть шла за ним по пятам. Гурвич готов был поклясться, что наяву ощущает её ледяное дыхание в затылок. Ни с чем не сравнимое ощущение. И когда это дыхание приблизится, то мир замёрзнет — для тебя в нем больше не останется будущего…

В таком состоянии он провёл у Анжелы пару дней. В общем-то, здесь было довольно уютно. Шлюшка оказалась вполне мягким и покладистым человеком. Если не считать некоторых дурных привычек. Придя домой, она сразу врубала музыкальный канал. Познания её в области жизни и успехов попсы были огромны. Ни один из исполнителей не оставался без комментариев.

— Аэлита Барумова. Я от неё прусь, — всплёскивала руками Анжела. — Группа «Центральный профилакторий»! Посмотри, какие все милые. Я тащусь…

За это время он узнал, от каких групп Анжела «прётся», «тащится», «балдеет», какие музыкальные произведения — «улёт», «балдёж», а какие «полный отстой», «старьё», «лажа галимая» и «хрень моржовая».

Гурвича это раздражало, поскольку всю эстрадную тусовку он воспринимал, как мир насекомых. Порхают, жужжат, кусаются. А толку от них никакого — ни уму, ни сердцу. Так, заполняют экологическую нишу.

Но для Анжелы это было окно в другую, шикарную жизнь…

Переживания и перемалывание в сознании всех своих неприятностей привели к тому, что веко у Алексея начало дёргаться, а руки мелко подрагивать. И с каждым днём мысль о необходимости выбраться из своего нечаянного убежища казалась все более пугающей. Но выбираться все-таки нужно было. Анжелка, кажется, начинала все сильнее раскаиваться в своём подвиге. Романтика — это хорошо, но когда у тебя на шее дармоед… Программист долго прикидывал, как достать денег и не попасть в западню. И решил рискнуть.

Единственный человек, который мог помочь и при этом не был засвечен, как его близкая связь, был Толя Гусак. Гурвич налаживал ему компьютерную сеть на фирме и делал программное обеспечение. За Толиком остался долг в штуку «зелени». Обещал отдать через месяц. Месяц уже прошёл.

Анжела, уходя утром на свою многотрудную работу, оставила ему ключи. Он вышел из дома, поёжился. Светило солнце, но ветер дул пронизывающий, холодный.

На вылазку в город Гурвич шёл, как в атаку на укреплённые районы противника. Ему все время казалось, что на него все смотрят. И кто-то сейчас крикнет: «Это беглец. Мочи его!»

Никто не крикнул. Мир не проявил к нему ровным счётом никакого интереса. Каждый последующий шаг давался ему легче. Через пару сотен шагов, когда он вынырнул из арки и добрался до дороги, успел чуток успокоиться. Нет, чувство опасности не притупилось, просто сердце перестало отчаянно барабанить в груди.

Он встал около автобусной остановки, оглянувшись на опостылевший ему ещё из окна стандартный пейзаж с девяти — и двенадцатиэтажными зданиями, парой заводских труб вдалеке и длинным «Универсамом». На часах было двенадцать двадцать. Через сорок минут Толя выйдет в кафе поблизости от своего офиса на Тверской. Там неторопливо, со вкусом пообедает. Он живёт по распорядку. Утром — зарядка, вечером — фитнес. По Толику можно сверять часы.

От мысли о том, чтобы ехать на автобусе и метро, программиста замутило. Решив спустить последнюю наличность, взмахнул рукой. Рядом, едва не окатив его смешанной со снегом водой из лужи, затормозил старый, покрытый ржавыми царапинами «БМВ». Договорились о цене.

Автомобиль продрался через пробки, поплутал по узким переулкам в центре, вынырнул у мэрии. До Тверской добрались за пятьдесят минут. По логике вещей, Толик уже десять минут должен был предаваться чревоугодию.

— Спасибо, — кивнул Гурвич, кинул на сиденье купюру и пошёл по направлению к кафе, приютившемуся на первом этаже серого сталинского дома, увешанного мемориальными досками.

Гурвич прошёл мимо гардеробщика-охранника, вошёл в зал. Посетителей было немного, отпугивали цены. Толя сидел на своём любимом месте около окна и, сосредоточенно работая челюстями, поглощал второе блюдо. Программист приземлился рядом с ним.

— Столиков мало? — не поднимая глаза от тарелки, осведомился Толик.

— Здорово, Толян, — произнёс Гурвич. Толик поднял глаза от тарелки, удивлённо посмотрел на него. И произнёс равнодушно:

— Привет. Ты как из-под земли вынырнул.

— Так оно и есть…

Гурвич быстро, напряжённо огляделся, стараясь казаться непринуждённым, как шпионы в фильмах, — это был единственный его источник познания о конспиративной деятельности.

— Ты чего мельтешишь? — поинтересовался Толик, начиная пилить ножом отбивную. Нервное поведение приятеля не скрылось от него. — Случилось чего?

Веко у Гурвича дёрнулось. Нервный тик, черт его побери! Ему по-прежнему казалось, что люди вокруг — не те, за кого себя выдают. Вон вошёл в зал тип в тёмном костюме — вовсе он и не бизнесмен, каким кажется, а боевик. Сейчас подаст сигнал, и беглому еврею-программисту скрутят руки прямо за столом. Или та девица, по виду продавщица ларьковая, на самом деле агент наружного наблюдения. И подаст сигнал… Или вон тот пацан… Стоп, это уже мания преследования…

— Толик, у меня проблемы, — программист попытался расслабиться. — Мне срочно нужны деньги…

— Заходи завтра в офис. — Нож в руке Толика располосовал отбивную и с противным скрежетом прошёлся по фарфору тарелки. — Я тебе под роспись выдам…

— Ты не понял. Они мне нужны сейчас!

— Где я тебе сейчас возьму? У меня нет при себе штуки.

— Сколько есть…

— Что за дурацкий разговор… Пошли в офис…

— Не пойду… Не могу…

— Лёша, что с тобой?

— Неважно… Сколько у тебя с собой?

Толик посмотрел на своего приятеля, как на законченного психа, вытащил из кармана четыре стодолларовых бумажки.

— Сойдёт, — Гурвич вырвал у него из пальцев доллары.

— А расписка?! — возмутился Толик.

У официанта выпросили чистый лист бумаги. Гурвич размашисто написал расписку, поставил малочитаемую подпись и число, протянул приятелю со словами:

— Доволен?

— Это ты должен быть довольным, — пожал плечами Толик.

— Я доволен. Пока. — Программист поднялся со стула.

— А есть не будешь?

Гурвич только усмехнулся.

— Отсутствие аппетита — дурной симптом, — такими словами проводил его Толик.

Гурвич пошёл не к выходу, а направился в служебные помещения, где был чёрный выход.

— Псих, — вздохнул Толик. Он со своим купленным по дешёвке дипломом экономиста считал всех учёных психами, и в лице Гурвича постоянно находил этой мысли яркое подтверждение.

Вернувшись с обеда, он сделал в блокноте отметку, списав со счета своего приятеля четыре сотни. Чужие проблемы его занимали меньше всего на свете…

В уличном обменнике Гурвич разменял деньги — часть на рубли, часть на мелкие долларовые купюры. В ларьке около метро купил комплект сотовой связи, назвав от фонаря чужую фамилию и чужой адрес. И вернулся в тесную однокомнатную Анжелину квартиру. Нырнул в неё, как солдат ныряет в бомбоубежище при бомбёжке.

На кухне он взял бутылку боржоми. Выхлебал её. Упал на диван, глядя в потолок. Поразмыслив о своей вылазке, он пришёл к выводу, что все было не так уж и страшно. Шанс наткнуться на охотников, шатаясь по двенадцатимиллионному городу, исчезающе мал. Главное, не маячить вблизи мест своего прошлого обитания.

Очухавшись, Гурвич принялся за дела. Поставил новую сим-карту в мобильный телефон. Старый номер уже, наверное, взяли под контроль. Черт, зачем он тогда звонил Алле? В детективных сериалах людей отлавливают по соединениям с мобильника. Ладно, что сделано, то сделано. Сейчас у него новый номер, который пока никому не известен. С него можно звонить.

Алка, эта владычица мазей и духов, нужна ему позарез. Пусть вопрос с деньгами снялся на несколько дней. Но остальные проблемы остались. И нельзя затягивать с их решением. Долго он на этой хате не проживёт…

С нового телефона он позвонил в офис:

— Мне Аллу Владимировну.

— Назовитесь, пожалуйста, — послышался до тошноты предупредительный молодой женский голос. Секретарши у Алки всегда были вышколенные.

— Борис Николаевич, — буркнул Гурвич.

— Алла Владимировна прилетает завтра. На работе будет в четырнадцать часов.

— Понял…

У Алки дурацкая привычка. Приезжая, двигает не домой, а в офис. Нетерпение её сжигает, боится, как бы за время отсутствия хозяйки фирму по миру не пустили.

Завтра… Остаётся ждать. Завтра она приедет. Он завалится к ней домой. Возьмёт диски с информацией. Отправится в Интернет-клуб. Там загонит информацию в Сеть, разбросает по адресатам. Отсидится несколько дней. Повторит сброс информации. И тогда можно будет выбираться на белый свет. Больше он никому не будет нужен.

Гурвич сел в кресло, взял пульт телевизора. Хотел нажать на кнопку, но тут в прихожей послышался шум.

Программист похолодел… Но это оказалась всего лишь пьяная Анжела, открывшая дверь и смахнувшая со стойки на пол фарфоровую вазу.

— Гадина, — обозвала она разбившуюся вазу. Сняла меховую коротенькую куртку, сбросила сапожки, покачиваясь, прошла в комнату. — Как, мальчишечка, не соскучился?

«Почему я должен по тебе соскучиться?» — раздражённо подумал Гурвич, но вслух, понятно, ничего не сказал.

Она чмокнула его в щеку. От неё разило вином.

— Устала, — сообщила она. — Ото всех устала.

И завалилась на кровать. Лёжа — умудриться надо — стянула платье и заснула.

Хорошо. Не будет пустых разговоров…

Всю ночь Гурвич ворочался в постели, обдумывая разные варианты. Заснул под утро, не слышал, как Анжела упорхнула.

Он дождался четырнадцати часов. На прямой телефон Алке звонить не стал. Позвонил одной из её сотрудниц.

— Не могу дозвониться Алле Владимировне, — сообщил он. — Скажите, что «медвежонок» человека пришлёт за вещами. Это срочно…

— Передам, — в голосе сотрудницы сквозило недоумение.

Она посчитала его за чокнутого. Но это неважно. Он знал, что какую бы чушь ни сказал, сотрудница передаст Алке его слова. Персонал хозяйка держит жёстко. Вольностей не прощает. За любую провинность — штраф или пинком под зад. Мегера, одним словом…

Он глянул в окно на скучные коробки домов, снующих машин и людей. Человеческий муравейник. Куча насекомых, озабоченных выживанием. И он — одно из них. Не успеет увернуться — раздавят башмаком…

Ну что, пора собираться…

Он побрился. Оделся. И вышел из квартиры…

Сельмурзаев утопал в глубоком кресле в холле своего дома на Рублевском тракте. Напротив него расположились ближайшие люди. Ренат, троюродный брат, держал торговый центр и гостиницу в Москве, строительный рынок в Питере. Султан — руководитель крупной преступной группировки, под ним рынки, автосервисы, различные фирмы, он мог поставить под ружьё до пары сотен штыков и устроить в Москве локальную войну. Ибрагим — старший бригад, кормящихся в южнопортовом районе, у него тоже было в наличии немало отморозков и оружия. Салех — хозяин крупной юридической конторы, самый хитрый из присутствующих, мастер интриг и провокаций, обладающий большими связями во всех властных структурах и преступных группировках, в коммерции.

Депутат изложил суть проблемы, опуская ряд особо щекотливых моментов. Но и того, что он сказал, было достаточно, чтобы вызвать у гостей шок.

— Нанесена обида. Обида смертельная, — сухо закончил он. — Мне. Моему роду… Я хочу услышать совет близких мне людей.

Собственно, советы ему были не нужны, не для того он звал их. Он уже все решил. И гости, зная его характер, понимали это.

— Мы — как ты, Усман, — сказал Ренат.

— Я решил. Те шакалы запомнят тот день не как день своего торжества, а как самый чёрный день в своей жизни.

— Всем головы поотрубать. И им, и детям… Русский ишак должен знать, как жестока бывает наша плеть! — Ибрагим, самый горячий, махнул рукой, будто отсекая кому-то невидимому башку.

Порыв был похвален. Только депутат знал, что с таким же порывом в случае чего Ибрагим отыграет назад. Он готов резать врагов, детей врагов, жён. Но только когда они не режут его.

Осторожный Салех поинтересовался:

— Против кого мы собираемся воевать?

— Пока враг не известен. Но мы найдём его, — убеждённо произнёс Сельмурзаев.

— Враг скрыт. Мы перед ним как на ладони, — скривился Салех. — Не напоминает что-то такая ситуация?

— Что она должна напоминать? — раздражённо спросил депутат. Салех со своим практицизмом раздражал его.

— Нашу борьбу с собаками на нашей земле. Мы вырываемся из засад, кусаем их и скрываемся, растворяясь в сёлах. И русский ничего не может сделать. Здесь все наоборот.

— Русский слаб, — снова подал голос Ибрагим. — Мы сильны!

— Ибрагим, ты пыл поумерь, — недовольно произнёс Салех. — Не на митинге. Серьёзный вопрос решаем.

Ибрагим насупился.

Султан не встревал в перепалку, предпочитая молча ждать продолжения. Он уже просчитал все варианты. И пришёл к выводу, что при любом решении он поимеет свою выгоду. Поэтому был спокоен.

— Враг силён? — спросил Ренат.

— Не так страшен черт… — произнёс внешне спокойно Сельмурзаев. Но внутри он был весь взведён, как пружина. С нервами совсем не в порядке. Он чувствовал, что готов взорваться, как бочка пороха. — Это бывшие сотрудники спецслужб, которым не живётся спокойно на пенсии. Шавки. Что они могут? Только из-под лавки тявкать. Физически мы передавим их.

Депутат искренне был уверен в своих словах. Если бы его более глубоко просветили, что такое «Белый Легион», он поостерёгся бы бросаться такими словами.

— Я бы не стал ввязываться в драку, не имея подробной оценки противника, — гнул своё Ренат, который вовсе не был заинтересован в конфронтации.

— Мы узнаем, — сквозь зубы процедил Сельмурзаев. — Я же сказал — узнаем!

— Или нас поубивают, — усмехнулся Ренат.

— Ты мужчина или трус?! — Предохранители в голове Сельмурзаева слетели. Он сорвался.

— Ты же знаешь ответ, — спокойно ответил Ренат.

— Мужчина! Вот и не голоси, как русская баба! — заорал депутат, — ярость требовала выхода. — Я хочу, чтобы они ответили! Все!

Ренат молча кивнул.

— Нужны люди. Султан, чем ты поможешь мне? Сколько солдат дашь?

— Скажешь — всех выведем!

«Всех? — усмехнулся про себя Сельмурзаев. — Выведешь. Только что потребуешь взамен»?

Благотворительность в их отношениях была не принята. И расплачиваться придётся по полной программе.

— Ты, Ибрагим?

— Каждый придёт! И умрёт, если надо! Я сам буду резать! — Очи Ибрагима пылали праведным гневом.

— Всех пока не надо, — произнёс глухо депутат. — Будем действовать по обстановке.

— По какой обстановке? — напрягся Султан.

— Искать. Находить. И убивать, — Сельмурзаев прищёлкнул пальцами, и охранник поднёс ему папку со стопкой цветных распечаток. — Вот один из них. Раздать самым доверенным людям. Пусть узнают о нем все, что могут. Где-то он должен был наследить.

Он раздал портреты Ратоборца всем присутствующим. Они найдут его. Обязательно найдут.

«У нас достаточно сил в этом проклятом городе, — убеждал себя депутат. — Мы стянули его цепями. И русские ходят на поводке!»

На миг в его душе всколыхнулась гордость за свой небольшой, но гордый и сильный народ. Россия — огромный, анемичный, исхудавший слон… А чеченская диаспора — это спрут, который протянул щупальца всюду в её равнинные города. Горец всегда победит. Потому что за ним стоит род, а за равнинными овцами — только слабое государство, не способное никого защитить. Русский ничтожен. Он думает лишь о том, чтобы урвать свой кусок и утащить в нору. Так ведут себя мыши, но не орлы. Горец же мыслит интересами семьи, рода, клана. Добыл золото — принеси в свой тейп!

Русский и чеченец. Разве можно сравнивать?! Чеченец всегда будет на коне, а русский — убирать за этим конём навоз! Горец — хозяин. Русский — раб! И Сельмурзаев с каждым годом все укреплялся в этом всосанном с молоком матери убеждении. Русский веками пахал землю. Растил хлеб. Ковал железо. А горец приходил и брал все, что ему нужно. Угонял его скот, забирал его детей в рабство. Прошедшие века закалили ичкерийских воинов. Ружьё и кинжал стали им матерью и отцом. Русский же все это время утешал себя сопливыми рассуждениями о морали, а его писатели исписывали целые тома о слезе ребёнка.

Любимой темой в интервью, щедро раздаваемых Сельмурзаевым, было создание демократического правового государства. Он действительно восхищался демократическими переменами. Потому что знал — в таком государстве, при либеральной власти, источившей некогда мощный стальной каркас Российской Империи, бороться с жёсткой родоплеменной ичкерийской структурой невозможно. Уже сегодня горец если и не правит в столице ненавистного государства, то во всяком случае владеет большей частью этого города. И здесь его боятся. Русская скотина работает на чеченца — бухгалтером в банке, шлюхой в офисе, вышибалой в банде… То ли ещё будет…

И тех негодяев, которые бросили вызов диаспоре, ждёт страшная судьба. «Найдём… Найдём и отрежем все, что торчит», — как заклинание повторял про себя Сельмурзаев. Но против его воли душу царапали сомнения.

— И осторожнее, — напоследок сказал своим братьям депутат.

Когда гости разошлись, у него на душе стало совсем слякотно. Ярость ушла. Зато ощущение, что он совершает ошибку, стало расти, как снежный ком.

Зазвонил один из его сотовых телефонов. Сельмурзаев нажал на кнопку и услышал вкрадчивый голос. Лёгок на помине.

— Усман Бисланович. Это Феликс. Есть кое-что новое. Мы можем встретиться через полтора часа на прежнем же месте?

— Не лучше ли выбрать местечко поприятнее, — недовольно произнёс депутат. — У меня на примете пара неплохих ресторанов…

— Ну зачем же? — укоризненно произнёс собеседник. — Здоровье уже не позволяет предаваться чревоугодию. Требуются прогулки, свежий воздух, знаете ли.

— Знаю.

— Будете?

— Буду.

— Тогда я жду.

На этот раз Сельмурзаев нашёл место куда быстрее. На плакате, под которым назначена встреча, рекламу «Мальборо» успели заменить на призыв голосовать за какую-то карликовую политическую партию — близились выборы.

Феликс был одет в то же самое сиротское пальто, безобразную кепку. Только щетина на его щеках стала ещё гуще. И в руке была не банка, а бутылка пива. Они устроились на той же лавочке. Контингент вокруг — как в прошлый раз. Мусорное местечко гигантского города, где обитают человеческие отбросы.

Москва. Сельмурзаева тошнило от неё. Он искренне ненавидел этот столп древней и насквозь прогнившей цивилизации. Нельзя сказать, чтобы Усман был особо правоверным мусульманином, но он считал, что гниль нужно стирать с лица земли. Слово пророка могло бы изменить что-то в этом городе, среди этих людей, но оно здесь не приживётся никогда. Россия, колосс на глиняных ногах, как правильно называл её Гитлер, должна быть сметена. Вместе с этими замусоренными улицами, синюшными от пьянства выродками, угасающими наркоманами. Все под бульдозер!

— У меня для вас хорошие новости, — сказал Феликс.

— Весь внимание, — приторно вежливо произнёс Сельмурзаев.

— Не скрою, «Легион» умеет путать следы. Но есть люди, которые умеют их находить… Мы обнаружили объект оперативного интереса «Легиона».

— Что это значит?

Феликс поддел пробку бутылки металлическим перстнем, снёс её. Приложился к горлышку. Крякнул. Только после этого пояснил терпеливо ждавшему депутату:

— Мы засекли их связь в одной из контор, ответственных за техническое обеспечение оперативных мероприятий спецслужб. Много «легионеры» не хотели. Им нужна была распечатка телефонных переговоров с одного номера мобильника.

— И что?

— Мы наткнулись на очередной проект «Легиона», — Феликс опять приложился к пиву. — Номер принадлежит пропавшему без вести учёному. Фамилия его Гурвич. До этого погибли двое его коллег. Они разрабатывали перспективную технологию. Спецслужбам этот факт известен, но заниматься расследованием у них нет ни возможностей, ни средств, ни интереса. «Легион» занялся. Они, как стервятники, любят падаль…

— Дальше.

— «Легионеры» пойдут по следу учёного. Вы по их следу. Рано или поздно пересечетесь. А там уж вам карты в руки, уважаемый Усман Бисланович.

— Карты в руки?

— Или кости игральные. Как уж получится… Пока это единственный выход на их структуру. Ловля на живца…

— Мне кажется, Феликс, ты используешь нас, — нахмурившись, произнёс депутат. — Хочешь нашей кровью, нашими деньгами, нашими силами…

— Так кто же неволит? Сделаем вид, что не было этого разговора. Расходимся, — на лице Феликса опять появилась бесящая депутата мерзкая кривая улыбочка.

— А если я сейчас кивну своим людям, они тебя скрутят. А потом мы выбьем из тебя дух, допросим в подвале, как мы умеем?..

— Аллах с вами, Усман Бисланович. Что за разнузданные фантазии?.. Во-первых, это технически трудновыполнимо. Вы здесь один. Да и не думаю, что вам станет от этого лучше.

— Это ещё вопрос.

— А вот что поимеете серьёзные проблемы — это точно… Не хочу вас пугать, но…

— Ладно…

— Тем более, если не разберётесь с функционерами «Легиона», вас ваши товарищи, пребывающие за границами России, могут не понять.

Депутат зло посмотрел на Феликса. В корень глядит, сволочь! Скальпы шакалов, сорвавших операцию с изотопами, нужны, чтобы представить тем, кто даёт деньги, поставляет боевиков, поддерживает тлеющий костёр террора.

— Ладно, я пошутил, — процедил Сельмурзаев. — Забудем… Говорите дальше…

Но их мирная беседа была прервана самым бесцеремонным образом. Шпана, избравшая скверик как место своего постоянного обитания, подогревшись палёной водярой, начала искать себе развлечения. Далеко им идти не пришлось. Сначала они слегонца отпинали бредущего по скверу бомжа. Потом взор старшего из них — долговязого прыщавого дылды лет двадцати — упал на депутата и его собеседника.

Их было пятеро. Они подкатили к лавке. Главарь потребовал безапелляционным тоном:

— Э, чёрный, дай на пиво…

Сельмурзаев напрягся. Его глаза превратились в щёлочки. Он решил — если этот выродок дотронется до него, то умрёт. За поясом депутата был прицеплен ствол, «беретта» — подарок министра внутренних дел России за содействие в вызволении заложников.

— Э, пацаны, пацаны, — Феликс нагнулся, поставив на асфальт ополовиненную бутылку пива. И поднялся, засунув руки в карманы пальто. — Шли бы лучше к общаге молдаван донимать.

— Ты, козёл, будешь говорить, че нам делать, да? Ты… — Главарь подвалил к Феликсу, сунув руку за пазуху. Похоже, там было что-то увесистое. Шобла рассчитывала на праздничное развлечение.

Феликс пожал плечами. И выдернул молниеносно руку из кармана. В ней была чёрная трубка. Он сделал выпад в сторону главаря. Послышался электрический треск, палёным запахло. Электрический разряд шибанул в шею долговязого. Тот отключился.

Феликс подкинул в руке рукоять. Нажал на кнопку. Это был не только разрядник, но и нож с выкидным лезвием.

— Следующего недоноска пришью! — радостно хохотнул он и сделал шаг навстречу ребятам. Пару раз молниеносно взмахнул лезвием. И шпану как ветром сдуло. Про своего предводителя они забыли. Тот начал приподниматься, скуля.

Феликс поднял бутылку пива. Отхлебнул. И когда долговязый встал на четвереньки, врезал ему ногой, вышибая неровные, гнилые зубы. Долговязый распластался, заливая хлынувшей изо рта кровью асфальт.

Феликс обернулся к депутату. На миг маска с его лица слетела. И пламя болезненное, замеченное Сельмурзаевым ещё в первую встречу, выплеснулось наружу. На лошадином лице этого человека застыло выражение чистой, как первый снег, радости.

«Психопат, — подумал Сельмурзаев. — Натуральный психопат!»

— Вы специально назначаете встречи в таких местах? — спросил Сельмурзаев, когда они отошли на десяток метров от места побоища.

— Эта шпана не представляет угрозы. Если с ядовитыми насекомыми уметь обращаться, они не опаснее тараканов.

— Не лучше ли встречаться в спокойных местах?

— Нет… Мы слишком заигрываемся, считаем себя жителями Олимпа. Возникает иллюзия, что мы не имеем никакого отношения к мутному тошнотворному потоку жизни. Это вредно. Ничего лучше не возвращает с небес на землю, как потасовка с пьяными ублюдками. Ладно. Мы не закончили. Вот, — Феликс вытащил из кармана сложенные вчетверо листы. — Это распечатка соединений с сотового телефона скрывающегося Гурвича. Сам он нам неинтересен. Зато он интересует их…

— Вы уверены, что «легионеры» придут за ним? — с недоверием произнёс Сельмурзаев.

— Придут… А вы придёте за ними… Кстати, обратите внимание на подчёркнутые жёлтым номера. Наверняка «Легион» будет их отрабатывать в первую очередь.

— Посмотрим, — депутат сунул листы в нагрудный карман.

— Если будет что-то новое — я сообщу…

Феликс прибавил шаг. И депутат имел возможность полюбоваться на его удаляющуюся спину.

Сельмурзаев развернулся, перешёл через дорогу и направился к автостоянке. Феликс! Генерал Войченко! Те, кто стоит за ними! Вот же змеи! Решили использовать ичкерийскую диаспору как разборную команду в своих играх… Ничего… Главное, решить эту проблему… А потом он повернёт так, что генерал Войченко, который в этом деле по уши, будет его должником ещё раз. А это дорогого стоит.

Как и ожидала Алла, за время её отсутствия коллектив подраспустился. Перво-наперво, пройдя в свой кабинет и строго кивая приветствовавшим её подчинённым, она залезла в компьютер. Там Лёша Гурвич полгода назад установил сетевой шпион, чтобы было понятно, кто из сотрудников чем занимается.

Поглядим… В её отсутствие Людмила, старший менеджер, играла в «Марьяж» и «Цивилизацию». Сколько часов?.. Ух ты, маньячка компьютерная, считай, напросилась! Коля Дубин рубился в «Квэк»… Так, а Интернет-то! Интернет! Тут был праздник жизни. И файлы сплошь порнушные, для извращенцев. Господи, с кем приходится работать!.. Ну что ж, посмотрим, как они будут радоваться после распределения квартальных премий!

Недовольство росло. Алла нажала на кнопку вызова. Зашла секретарша Света. Лицо у неё было мечтательно-отстранённое. Алла вскипела, глядя на свою подчинённую. Радостно ей! Идёт, как лебедь плывёт.

— Документы по переписке с Петербургом, — потребовала хозяйка фирмы «Легос».

— Сейчас, Алла Владимировна.

Секретарша упорхнула. Появилась уже с бумагами.

— Так, — гнев Аллы все закипал, давление в котле нарастало. — Когда будет в бумагах порядок?! Когда, я спрашиваю?!

Светка тут же расширила удивлённо глаза и обиженно надула крашенные в какой-то темно-сиреневый цвет губки.

«Плохо, когда витаешь высоко в облаках. Шмякаться больно», — с садистским удовлетворением подумала Алла.

— У меня все материалы подобраны, — залепетала, оправдываясь, секретарша.

— В твоих материалах год можно копаться и ничего не найти! — Алла хлопнула ладонью по пухлой папке. — По лицам, по датам привести в порядок! Ну что выпучилась на меня, будто я тебе лесбийскую любовь предлагаю?!

— Вы же смотрели папки, указаний не давали?!

— На все указания давать?! Детский сад?.. В бумагах бардак. Начальство за дверь — у вас тут что, гульбище сразу?!

— Нет.

— Что, заработалась здесь? Ну да, начальница — стерва! Понимаю! Другое место тебе найти? Где за триста долларов будешь телом обслуживать хачика-начальника и всю свору его земляков?!

На глаза Светы навернулись слезы.

— Зачем вы так? — она шмыгнула носом.

— Распустились… Где две бутылки мартини в баре? С Урновым выпили?

Заслышав имя охранника, девчонка зарделась. Алла попала в самую точку. Теперь понятно, почему секретарша витает в облаках. Разврат!

— Вдвоём вышибу, чтобы неповадно было! — воскликнула хозяйка. — Нет чтобы водку взять, им мартини и коллекционное кьянти подавай!

Алла ощутила, как настроение и жизненный тонус поднимаются, усталость куда-то уходит. Вообще, она давно заметила, что лучший способ поднять настроение — вставить хороший пистон подчинённым. И она это умела.