Пример показала пионерка Мила Леоненко. Ее собака по кличке Бэри впоследствии стала знаменитостью. Вслед за девочкой привели своих воспитанников в Сосновский питомник и многие другие собаководы. П. А. Заводчиков предложил мне сдать моего питомца Фрэда, имевшего отличную оценку по санитарной службе. Но Фрэду было уже около девяти лет, и сдать его означало бы просто поставить галочку и погубить собаку, которая уже не могла принести пользу в фронтовых условиях. Начальник клуба согласился с моими доводами, но сказал: «Найдите ему замену. Поезжайте в питомник, там очень много собак, поступивших из других городов. Сидят они на приколе, в помещении места им не хватает. Многие из них не обучены. Выберите себе какую-нибудь и срочно подготовьте. Время не терпит. Я дам распоряжение, чтобы вам выдали собаку по акту».
      Я отправилась в Сосновку на следующий день. Был конец декабря, стоял крепкий мороз. Собаки были привязаны к наспех вбитым кольям прямо на улице, так как все вольеры были заняты. Животные дрожали от холода, отказывались от еды в такой непривычной обстановке, скулили. Зрелище было нерадостное. Среди всех этих собак я обнаружила трех эрдельтерьеров — двух кобелей и одну сучку. «Возьмите всех троих, — сказал мне начальник питомника. — Их выбраковали как непригодных к работе. Они здесь только место занимают. Сами видите, без них тесно». — «Почему же их выбраковали? — спросила я. — Ведь они присланы как связисты и санитар». — «Они отказываются от работы, а заниматься с ними некому. Вы эрделистка, вот и заберите их».
      Что было делать? Я не могла взять трех собак в городскую квартиру, тем более что обучать их надо было не на городской площадке, а в Сосновском питомнике, да еще как можно скорее. Требовалось срочно найти им пристанище у добрых людей, откормить и обласкать, приучить их к тем, кто будет с ними заниматься. И тут, как всегда в трудных случаях, на выручку пришли другие активисты-собаководы. Они немедленно включились в работу, обегали ряд домов, где, знали, живут добрые люди, объяснили им, что нужно взять собак на время, что помощь эта необходима для армии.
      Короче говоря, в тот же день собаки были устроены, кто в теплую конуру, а кто и в дом, причем безвозмездно. Нашлись добровольные помощники и в дрессировке.
      Дела пошли довольно успешно, и через месяц с небольшим собаки работали вполне грамотно, хотя, конечно, нуждались в доработке в более суровых условиях армии. Приняла их строгая комиссия, как я уже сказала, с оценкой «хорошо». Тут примечателен один факт, который говорит о том, какие ошибки может сделать невнимательный дрессировщик. Одна из собак, считавшаяся санитарной и выбракованная за отказ от работы, очень хорошо делала обыск местности и доверчиво подходила к лежащему человеку. Но она никак не хотела брать в зубы бринзель. Я стала специально заниматься с ней апортировкой разных вещей, но безрезультатно. Собака упорно отказывалась брать что-либо в пасть. Потеряв терпение, я силой вложила ей в рот какой-то мягкий предмет и нажала на верхнюю челюсть. Собака отчаянно завизжала. Только тогда меня надоумило раскрыть ей пасть, и я увидела совершенно гнилой зуб. Он и причинял ей сильную боль. Как только зуб удалили и дали зажить ранке, собака повеселела. Но я не рискнула продолжать занятия по санитарной службе, так как у нее явно установилась нежелательная связь с апортом. Эту собаку удалось быстро переквалифицировать на связь, а санитара подготовить из ласкового и очень смышленого связиста. Прошло уже чуть не сорок лет с той поры, но я до сих пор помню моих подопечных и тех добрых людей, которые их приютили и помогли выполнить срочное задание.
      … В самом начале финляндско-советского конфликта районные отделения милиции обратились в наш клуб с просьбой помочь в патрулировании по городу. Надо было во время затемнения обходить определенные участки, а также проверять вагоны, стоящие в тупиках за вокзалами. В них ютились приезжие «гастролеры» из разных мест, любители наживы во время затемнения. Многие собаководы откликнулись и стали активно помогать милиции.
      Молодые мужчины с хорошо дрессированными овчарками взяли на себя патрулирование вокзалов и проверку вагонов. Работа их оказалась нелегкой, но весьма плодотворной, и они отлично справились со своей задачей. «Гастролеров», которые прятались под скамейками в вагонах, было выловлено немало. Собак пускали вперед по команде «Ищи!», и они отлично вытаскивали прятавшихся либо стояли и грозно рычали. Нарушители очень боялись четвероногих патрульных и безропотно выползали из своих убежищ.
      А мы, женщины, со своими питомцами приходили в отделения милиции по месту жительства к 12 часам ночи и вместе с участковым милиционером обходили вверенный ему участок. Я через день приходила со своей собакой в 6-е отделение, и мы обходили Марсово поле, Летний сад, улицу Пестеля до Литейного проспекта. Это был наш маршрут. Ходили часа два. Случалось задерживать кое-кого, в основном пьяных. Патрулировали в полной темноте и бывало всякое, особенно в Летнем саду. Собаке, видимо, передавалась атмосфера особенной настороженности при непривычных темноте и безлюдье. Чувствовалось, что она вся напряжена. Иногда начиналось глухое рычание. Мы с милиционером настораживались, собака вдруг делала резкий рывок, а затем как бы смущенно останавливалась… у статуи в Летнем саду, которую издали принимала за человека. Подойдя к ней, она ее долго обнюхивала, порыкивая, и только после этого успокаивалась.
      Мы, активисты-собаководы, были горды тем, что в нужную минуту смогли с нашими четвероногими друзьями внести свой вклад в охрану общественного порядка в родном городе.
 
      …1941 год. Июнь. Начальник Сосновского питомника — Ольга Дмитриевна Кошкина. В первых числах июля я была вызвана в питомник и вместе с несколькими активистами-собаководами стала работать по приему собак от населения и эвакуирующихся. Мы ухаживали за собаками и срочно готовили их по службам связи и санитарной для передачи в воинские части. В питомнике было много собак всех пород, но мне пришлось в основном готовить немецких овчарок и эрдельтерьеров. В первый же месяц войны к нашему питомнику были прикомандированы воинские подразделения. Молодые солдаты, никогда не имевшие дела с собаками, не знали, как к ним подступиться. Активисты занимались с ними, учили азам, вплоть до того, как держать поводок, как чистить собаку, как с ней обращаться. Многие солдаты стыдились сначала ходить с четвероногими. Они говорили: «Какое это оружие, собака? Любая девушка нас засмеет. Стыдно солдату возиться с собакой». Но постепенно привыкли и изменили отношение к своим будущим помощникам.
      Работать было трудно. Собаки, поступавшие в питомник, очень тосковали по своим хозяевам. Многие не могли привыкнуть к питомнику, к вольерам, старались убежать во время занятий. Но были животные с крепкой нервной системой, ласковые и быстро привязывающиеся к людям, ухаживающим за ними. Мы появлялись в питомнике ранним утром, выгуливали и чистили своих подопечных, кормили их, убирали вольеры и приступали к специальным занятиям. Трудность заключалась в том, что было очень мало помощников, и собаки привыкали к одним и тем же вожатым. И все же дело подвигалось. Никогда не забуду, как волновалась со своей напарницей М. Н. Зиборо-вой, когда из армии приехал полковник проверять работу собак по связной и санитарной службам и принимать их для передачи в воинские части. Момент для нас был очень ответственный. Мы привыкли волноваться на выставках, на показательных выступлениях, на состязаниях, но все это были «игрушки». Здесь мы сдавали собак в армию, на фронт.
      У меня по службе связи была небольшая овчарка по кличке Венера. Работала она хорошо, быстро и безотказно. Но в Сосновском парке не было особых раздражителей. Ведь шла война, все люди были заняты работой, гулять по парку было некому. Полковник подошел ко мне, посмотрел на собаку, спросил, как зовут, и сказал: «Начинайте работу, я скоро подойду». М. Н. Зиборова взяла Венеру и пошла на пост номер два. Мы договорились, что она пошлет собаку через такое же, как и всегда, время, так как полковник вот-вот подойдет. Я замаскировалась, жду, а проверяющего все нет. Вдруг слышу топот лап — бежит моя Венера во всю прыть. Выглядываю из-за кустов, она уже недалеко. Вдруг резкий окрик: «Венера, ко мне!» Так вот где был проверяющий! Он прятался в кустах, чтобы посмотреть, как собака среагирует на кличку и подзыв. Но Венера даже не остановилась. Она на ходу сделала резкий скачок в сторону и, не сбавляя темпа, примчалась на пост, самостоятельно легла и успокоилась. У меня отлегло от души. Но как теперь пойдет Венера на пост номер два? Собака больше привязана ко мне. Полковник так и не появлялся. Значит, готовит новую проверку. В положенное время дала команду «Пост!». Собака помчалась. На невидимом для меня отрезке трассы раздался пронзительный свист. Как среагировала на него Венера? Проходит какое-то время, появляется полковник, за ним М. Н. Зиборова и Венера. «Молодец собака, — говорит проверяющий, — отлично сработала». Потом полковник захотел проверить работу санитарной собаки и сам лег за раненого. Все прошло благополучно. Всех подготовленных собак приняли и отправили в соответствующие подразделения, а начальник питомника О. Д. Кошкина, М. Н. Зиборова и я получили благодарность от командования. Помню, как дорога была каждому из нас маленькая серая бумажка военного времени.
      Когда блокадное кольцо замкнулось, нам, активистам, стало нечего делать в питомнике, так как собак начали обучать специальной танковой подрывной работе. Но те немногие собаководы, которые оставались в Ленинграде и имели собак, все еще приносили посильную помощь, охраняя помещения вместе со своими питомцами. Учительница М. Н. Зиборова, например, постоянно дежурила в ночное время в своей школе. Другие собаководы обходили траншеи на Марсовом поле. Честно говоря, это было страшновато. В первые месяцы войны мой Фрэд держал связь между штабами МПВО, носил сводки. Но постепенно кольцо блокады сжималось все туже. Собаки погибали от голода, люди эвакуировались, уходили на фронт или умирали. Фрэд мой погиб в декабре 1941 года.
      За зиму 1941—1942 годов ни с кем из наших собаководов не приходилось встречаться. Я знала, что О. Д. Кошкина в армии, П. А. Заводчиков тоже. Племенной состав был вывезен из Ленинграда до полного наступления блокады, но почти все собаки погибли на Ладоге.
      Наступила наконец весна 1942 года. Начальником городского клуба служебного собаководства был тогда Виктор Никифоро-вич Коробов. И вот он решил найти и собрать тех собаководов, которые остались в живых после страшной зимы, а также выяснить, сколько собак из стоявших раньше на учете в клубе осталось в Ленинграде. Их оказалось около десятка. Я помню четырех овчарок, двух колли и четырех эрдельтерьеров. Собак осмотрели и сразу же взяли в армию молодого эрдельтерьера, лучше других собак перенесшего тяжелую зиму. Остальные не годились по возрасту да и были очень истощены. Из оставшихся двое внезапно пали, видимо, чем-то отравились. (Моя собака Рыжка дотянула до августа 1942 года.)
      Итак, у нас в наличии осталось шесть собак и семь собаководов-активистов. Виктор Никифорович организовал занятия для собак, чтобы у них не погасли выработанные рефлексы и чтобы они могли хоть немного порезвиться. Мы собирались в саду отдыха на Невском, он был совершенно пуст в те времена, повторяли команды курса общей дрессировки, а потом давали собакам побегать и пощипать травку. Бегали они мало и не очень охотно, но все же это была для них хорошая зарядка. А мы, собаководы, очень радовались возможности вновь встретиться. Ведь мы были уже тогда хоть крохотным, но коллективом. Зимой 1942—1943 годов Виктор Никифорович предложил нам заниматься на курсах инструкторов. Я очень хорошо помню эти занятия. Мы приходили в холодное темное полуподвальное помещение, освещавшееся по-блокадному, усталые, голодные, после целого дня нелегкой работы или ночных дежурств на чердаках и крышах и все же занимались с энтузиазмом и сдали все экзамены по положенной программе на звание инструктора. У меня до сих пор сохранилось это блокадное удостоверение с выставленными оценками и подписями уже покойных В. Н. Коробова и А. Т. Поповой, наших преподавателей. Я вспоминаю эти занятия с чувством большой благодарности к тем, кто их для нас устроил и проводил. Они еще крепче сплотили наш маленький блокадный коллектив собаководов, вселив в нас бодрость и оптимизм.
      А разве можно забыть две поездки на командный пункт военной части П. А. Заводчикова! Это было в 1943 году. Не помню сейчас точно, сколько человек участвовало в этих поездках, но кажется мне, что почти весь наш небольшой коллектив. Командный пункт находился за Средней Рогаткой (теперь Московский район). Первый наш приезд был зимой и, как мы убедились, в спокойный день. Бойцы нас встретили очень радушно, угостили своим солдатским обедом, который показался нам лучше самого роскошного пира. Мне особенно запомнился очень горячий настоящий чай с кусочками сахара, которыми делились с нами бойцы. Такое не забудется!
      Вторая поездка состоялась ранней весной. Был чудесный солнечный день. На этот раз мы решили устроить концерт для нашей подшефной части. Организатором этого дела была мать М. Н. Зиборовой К. И. Кожевникова. В молодости она была оперной певицей, и у нее еще хорошо сохранился очень приятный голос. С ней согласились выступить известный балалаечник Трояновский и чтица, фамилию которой я сейчас не помню. К. И. Кожевникова пела много и очень вдохновенно, затем читались стихи, но особый успех выпал на долю балалаечника. Его без конца вызывали, и он играл и играл наши русские песни. Концерт прошел хорошо, хотя два раза прерывался из-за обстрела. Затем мы роздали бойцам привезенные подарки — блокноты, карандаши, открытки и еще какие-то пустяки, которые удалось достать в блокадном городе. Мы много беседовали с бойцами, а П. А. Заводчиков рассказал нам о трогательных сценах, когда тяжело раненные бойцы, привезенные в санбат с поля боя собаками, первым делом просили открыть консервы из пайка и накормить своих четвероногих спасителей.
      Эти поездки никогда не изгладятся из памяти.
      Работа в клубе постепенно налаживалась, хотя собаки оставались пока все те же. Наша активистка М. М. Осадчая очень много делала, чтобы добыть для животных хоть какой-нибудь корм. Это было чрезвычайно трудно в условиях блокады, но все же удалось получить небольшое количество жмыхов.
      Пришел 1944 год. Конец блокады!
      Вскоре вернулась из армии в Сосновский питомник Ольга Дмитриевна Кошкина с заданием начать прием демобилизованных собак с Ленинградского фронта, а также отыскать и вернуть в Ленинград тех из мобилизованных в армию собак, которые уже были непригодны либо по возрасту, либо по другим причинам. Ольга Дмитриевна проделала огромную работу, и благодаря ей в Ленинграде стало возрождаться поголовье собак, а в секции собаководов-любителей закипела работа.
      Собак в секции было очень мало, но все же набралось несколько десятков разных пород. Их составляли собаки, вынесшие блокаду, и собаки, которых привезли из эвакуации.
      Задача перед собаководами-осоавиахимовцами стояла сложная. Нужно было почти заново воссоздать собаководство в городе, до войны занимавшее одно из первых мест в стране. В 1944 году, в первое же послеблокадное лето, в Ленинграде состоялась городская выставка служебных собак. Такая выставка была проведена и в 1945 году. Естественно, что выставленные собаки были очень далеки от идеала. У большинства из записанных в каталоге демобилизованных собак происхождение было неизвестно: документы на них были утеряны. Но первые выставки были большим и радостным праздником для нас, активистов-собаководов, и мы делали все возможное, чтобы провести их на самом высоком уровне. Специальной площадки не было, проводили выставки сначала в больших свободных дворах, а когда собак стало больше, то нам разрешили использовать сад, примыкающий к Петропавловской крепости и спускающийся к Неве.
      В конце 1944 и начале 1945 года Ольга Дмитриевна Кошкина и с ней добровольные помощники из активистов-собаководов стали ездить в Москву за щенками. В основном привозили из Москвы немецких овчарок и эрдельтерьеров. Надо признаться, что это было очень трудное дело. Щенки были очень хиленькие, часто больные. Поезда не отапливались, и как ни берегли их в дороге от холода и сквозняков, многие погибали. Но все-таки какое-то пополнение было. Постепенно наладились занятия по дрессировке. Площадок еще не было, но мы выезжали в Сосновку, да и заброшенных садов хватало. Занимались с большим энтузиазмом, несмотря на большую занятость на работе. Создали агитбригаду с наиболее дрессированными собаками. Бывали в школах, в садах, но особенно часто выступали в кинотеатрах перед сеансами. Собаки работали весело, с желанием. Для них это было развлечение, для нас — удовольствие, так как мы видели, с какой радостью нас встречают как дети, так и взрослые. Наладили очень трудный и важный вопрос с кормами — стали получать для собак китовое мясо. Появились первые щенки, рожденные в Ленинграде после снятия блокады.
      Как сложилась судьба собак, вернувшихся из армии? Часть из них попала в питомник, некоторые нашли новых добрых хозяев, единицы вернулись в родные дома. Об одной из таких собак не могу не рассказать подробнее, так как она очень близка моему «эрделистскому» сердцу и благодаря ей в Ленинграде вновь появились эрдели. Ольга Дмитриевна Кошкина привезла с фронта небольшую, невзрачную, несчастненькую сучку по кличке Эра. Работала она связисткой или миноискателем, я уже не помню. Но Ольге Дмитриевне удалось ее забрать и доставить нам, эрделистам, так как она знала, что, кроме двух кобелей, переживших блокаду, эрдельтерьеров в Ленинграде не осталось. Эра, как и другие демобилизованные собаки, вернулась без документов. Но Ольга Дмитриевна знала, от каких родителей она происходит. Дело в том, что во время войны с белофиннами в Сосновский питомник, где тогда работала Ольга Дмитриевна, поступило много эрделей из питомника Белорусского военного округа, и в их числе кобель и сука по кличке Духан и Кармен. От них и пошли щенки, которых разобрали желающие. Клички были даны на букву «Э», одна из сучек названа Эрой. Эта же собачка и ее два брата вновь вернулись в питомник в сентябре 1941 года, а затем попали в воинскую часть. Позднее, как ни трудно это было в те времена, нам полностью удалось восстановить родословную Эры, разыскать все нужные документы. Но тогда мы, эрделисты, не стали ждать. Получив Эру весной 1944 года, нашли ей прекрасные руки. Ее новая хозяйка смогла ее подкормить, восстановить здоровье. При первой же течке Эру повязали с блокадным кобелем Дар-ком. К великой нашей радости, 1 июня 1944 года родилось семь щенков, которых сразу же расхватали. Конечно, в условиях сорок четвертого года щенки не могли быть крупными, да и мать была маленькая. Но они положили начало новому поголовью ленинградских эрдельтерьеров. За Эру мы бесконечно благодарны Ольге Дмитриевне. К сожалению, Эра прожила недолго, но она сделала свое дело для эрдельего племени.
      До сих пор бережно храню каталог Ленинградской городской выставки служебных собак 1945 года. Вступительная статья к каталогу написана полковником П. А. Заводчиковым. П. А. Заводчиков писал в ней:
      «Почетное, большое дело выполнили в Великую Отечественную войну организации Осоавиахима, его многочисленный актив — истинные патриоты нашей Родины.
      Немалую помощь оказал Красной Армии небольшой, но деятельный коллектив активистов служебного собаководства Ленинградского Осоавиахима. С первых дней войны собаководы Ленинграда передали частям Красной Армии воспитанных и обученных ими служебных собак. Их собаки в боях под Ленинградом под жесточайшим огнем врага держали надежную быструю связь с боевыми охранениями нашей славной пехоты, несли сторожевую службу в передовых пунктах обороны, перенося вместе с людьми все тяготы блокадного времени.
      Ленинградские активисты-собаководы могут гордиться: они с честью выполнили задачи ближайших помощников Красной Армии».

ХОЧУ СЛУЖИТЬ НА ГРАНИЦЕ