Отец задумался и затем улыбнулся.

– А могли бы мы сохранить это дело в тайне?

– Почему бы нет?

– Ладно. Если бы ты мог послать Смиту телеграмму с просьбой составить наградной лист с перечислением заслуг Айка – Северо-Африканская кампания, Сицилийская кампания и т. п. – и если бы он сумел во-время доставить эту медаль сюда, я бы сам приколол ее на грудь Айку до отъезда в Тегеран.

– Я сейчас же займусь этим, – сказал я.

Пока отец совещался с Объединенным советом начальников штабов, я отправился наверх в приготовленную для меня комнату, умылся и затем устроил себе настоящий завтрак. Он был подан в очень приятном месте – на залитой солнцем плоской крыше виллы Кирка, откуда открывался прекрасный вид на пирамиды. Эта роскошь напомнила мне о том, что в Каире будет не так, как в Касабланке: на эту конференцию флот командировал восемь старших официантов и поваров-филиппинцев, обладающих изумительным умением устраивать вполне приличные банкеты из армейского пайка и заботиться о вкусах каждого в отдельности. В частности, это значило, что мне больше не придется играть роль виночерпия, и, следовательно, хотя я попрежнему буду адъютантом отца, мне не придется теперь быть у него под рукой каждую минуту и на каждом совещании. Это значило, что я буду свободнее и смогу даже время от времени покидать виллу.

Сидя на крыше в это солнечное утро, я отдыхал телом и душой, лениво разглядывая пирамиды и размышляя, как, вероятно, делал бы всякий на моем месте, о времени и вечности, о войнах, бушевавших возле этих пирамид, о полководцах прошлого, о фараонах, цезарях, королях, фельдмаршалах:

Личный врач отца адмирал Макинтайр своим приходом прервал (слава богу!) эти размышления за чашкой кофе. Его беспокоил намеченный полет отца в Тегеран.

– Как можно беспокоиться о чем бы то ни было под этим солнцем, Мак?

– Я говорю серьезно, Эллиот. По-моему, он должен лететь только до Басры, а оттуда ехать поездом. Ведь в Иране горы – ему придется лететь на довольно большой высоте, а высота:

– Но ведь там наверное есть и перевалы.

– И все-таки: Вы будете завтракать с ним?

– Как будто.

– Вас он послушает. Очень прошу вас, скажите ему, что, по-вашему, он должен проехать последнюю часть пути поездом. Я говорю совершенно серьезно.

– А вы советовались с Отисом Брайаном?

– Нет.

– Я попрошу его разобраться в этом деле и выяснить, нет ли там перевалов. На какой высоте отцу

можно лететь?

– Не выше семи с половиной тысяч футов. Но это предел.

– Ладно, я поговорю с Брайаном. Он достаточно летал с отцом и поймет, в чем дело. Можете не беспокоиться, Мак, я беру это на себя.

Происходившее внизу совещание закончилось около часа дня. Я спустился, чтобы пожать руку Черчиллю, Гарри Гопкинсу и всем остальным, кого я не видел с Касабланки, – генералу Маршаллу, генералу Арнольду, адмиралу Кингу, генералу Сомервеллу и их английским коллегам. Перед завтраком я имел возможность провести несколько минут наедине с отцом. Я спросил его, как идут дела с планом «Оверлорд».

– Весьма неопределенно, – ответил он, улыбаясь. – Во всяком случае, с английской точки зрения. Все же планы, принятые в Квебеке, остаются в силе.

Он на секунду задумался и затем продолжал:

– Они выдвинули идею операции небольшого масштаба, например, вторжения в Норвегию, с тем, чтобы центр тяжести все же оставался на Средиземном море. Но вопрос еще не решен.

Отец многозначительно кивнул головой в сторону Маршалла и продолжал:

– Генерал Маршалл – попрежнему наша главная фигура на совещаниях. С его точки зрения, единственный подлежащий разрешению вопрос – это кандидатура командующего нашими силами вторжения на Западе.

К нам подошли Гарри Гопкинс и Джон Беттигер, и отец отправился посидеть с ними в саду до завтрака. За столом деловых разговоров было очень мало; Гарри лишь напомнил отцу, что в этот день супруги Чан Кай-ши устраивали прием.

– Да, да, верно. Но мне не удастся туда попасть. Послушай, Эллиот, вот как раз дело для тебя. Ты не возражаешь?

– Итти к Чан Кай-ши на прием? Конечно, пойду, если у тебя нет для меня других поручений.

– Сегодня, – сказал отец, – если не считать нескольких официальных визитов, у меня будет немного дел. Ты оставайся здесь и занимай моих посетителей, а около половины пятого можешь отправиться к супругам Чан Кай-ши.

– Что мне сказать по поводу твоего отсутствия?

– У меня на пять часов назначена встреча с Лоренсом Штейнгардтом.

Штейнгардт был нашим послом в Турции, а вопрос о вступлении Турции в войну на стороне союзников служил в то время темой для бесчисленных догадок. Я спросил отца, принято ли уже какое-нибудь решение по этому вопросу.

– Окончательное решение еще не принято, – ответил он. – Но для меня это вопрос решенный.

Гарри Гопкинс усмехнулся. Видно было, что они уже обсуждали этот вопрос и что кто-то другой возражал против их решения. Нетрудно было также догадаться, что этот другой был английский премьер-министр.

– А твое решение о Турции совершенно секретное, папа?

Отец засмеялся. – Я, кажется, уже говорил о нем всем и каждому, – сказал он. – Турция вступит в войну на нашей стороне лишь в том случае, если мы дадим ей очень много вооружения по ленд-лизу. Зачем ей это нужно? Для того, чтобы быть сильной после войны? Уинстон считает необходимым дать ей оружие, чтобы она вступила в войну. Но почему он так считает? Ведь производить поставки Турции значит дать меньше оружия для вторжения в Европу.

– Может быть вступление Турции в войну на нашей стороне явилось бы для Черчилля лишним доводом в пользу того, чтобы ударить по Гитлеру со стороны Средиземного моря? – сказал я.

– Вполне возможно, – сказал отец ироническим тоном.

После завтрака начались «официальные визиты», о которых говорил отец; вилла Кирка при этом выглядела, как центральный вокзал в Нью-Йорке в часы «пик».

Мы организовали нечто вроде конвейера: встречали посетителей в передней, провожали их в гостиную, угощали их папиросами, болтали с ними в течение нескольких минут и затем, в условленное время, по определенному сигналу, провожали их в сад, где сидел отец либо с Гарри, либо со мной, либо со своим адъютантом Уотсоном.

В числе посетителей, явившихся между четвертью третьего и половиной пятого, были: глава канцелярии египетского короля Ахмед Мохаммед Хассе-ейн-паша; египетский премьер и министр иностранных дел Мустафа Нахас-паша (он представлял его величество короля Фарука I, который недавно расшибся во время автомобильной катастрофы и поэтому не мог явиться лично); его величество греческий король Георг (о нем отец сказал: «Милейший парень, хоть и совершенный болван!»); премьер-министр и министр иностранных дел греческого эмигрантского правительства Эммануэль Цудерос; английский посол в Египте лорд Киллерн; его величество король Югославии Петр (я спросил отца, какое впечатление на него произвел Петр, повидимому, просивший, чтобы американцы помогли ему удержаться на шатающемся троне; отец был искренне удивлен тем, что кто-нибудь может всерьез интересоваться его мнением о Петре. «Что же можно о нем думать? Ведь это просто мальчик. Все, что он говорит, придумано за него другими»); премьер-министр и министр иностранных дел Югославии Пурич; греческий принц Павел; главнокомандующий английскими силами на Среднем Востоке генерал сэр Генри Мэйтланд Вильсон вместе с главнокомандующим американскими силами на Среднем Востоке генералом Ройсом; командующий английской авиацией на Среднем Востоке главный маршал авиации сэр Шолто Дуглас; командующий английскими военно-морскими силами в районе Леванта адмирал сэр Алджернон Уиллис и командующий английскими войсками в Египте генерал Р. Стоун.

Когда наплыв посетителей спал, мне удалось перемолвиться несколькими словами с Гарри Гопкинсом.

– Насколько я понимаю, снова разгорелся старый спор отца с премьер-министром, – сказал я.

Гарри пожал плечами.

– Да, но в несколько иной обстановке, – ответил он. – Во-первых, теперь наша промышленность заработала по-настоящему. Мы даем танки, суда, орудия. Это новое обстоятельство. Отныне война будет вестись при помощи американской техники и, в основном, американцами. Разве это не меняет дела?

– Еще бы!

– Кто же тут старший партнер и кто младший? – Гарри посмотрел на меня и задумался. – И все же Уинстон знает, что эта конференция происходит на территории Британской империи. Это играет какую-то роль. И вот еще что: эта конференция по своей повестке отличается от всех других. Она посвящена, главным образом, дальневосточным и ближневосточным делам, т. е. речь идет о людях и вопросах, сравнительно новых для американцев, в том числе и для вашего отца. А Черчилль и Иден изучали все тонкости дальневосточных и ближневосточных дел еще с приготовительного класса. Им все это давно знакомо – на этом зиждется их империя.

– Так кто же все-таки старший и кто младший партнер? – спросил я.

– На этот счет можете не беспокоиться, – заверил меня Гарри. – Старший партнер попрежнему – ваш отец. Но он не торопится. Он хочет еще посмотреть и послушать. Он изучает обстановку, но хозяином попрежнему остается он.

В половине пятого я сложил с себя обязанность встречи посетителей и отправился выполнять свою новую роль – представлять отца на приеме у супругов Чан Кай-ши. Явившись на их виллу, расположенную в одной-двух милях от нашей, я обнаружил, что дочь Черчилля Сара выступает там в аналогичной роли – как представительница своего отца. Однако не успел я побеседовать с ней, как г-жа Чан Кай-ши увела меня и усадила рядом с собою. Она произвела на меня впечатление очень способной актрисы. Минут тридцать с лишним она с большим увлечением поддерживала оживленный разговор и при том все время устраивала так, чтобы этот разговор вращался вокруг моей персоны. Уже много лет никто не удостаивал меня такой искусной лести и не расточал мне таких чар. Она говорила о своей стране, но это послужило ей только поводом к тому, чтобы уговаривать меня приехать после войны в Китай и поселиться там. Не интересуюсь ли я животноводством? В таком случае мне не найти лучшего места, чем Северо-Западный Китай. Расписывая {158] самыми радужными красками, какое состояние может составить себе там энергичный и способный человек, используя труд китайских кули, она вся подавалась вперед, улыбалась мне, соглашаясь со всем, что я говорил, и уверенно опираясь рукой на мое колено. В течение первых нескольких минут я старался убедить себя в том, что эта дама совершенно искренне и чистосердечно поглощена беседой и что у нее нет никаких задних мыслей. Но в ее манере держаться чувствовался какой-то холодный расчет, отнюдь не совместимый с полной искренностью. Я вовсе не думаю, что она придавала моей персоне столь большое значение, чтобы из каких-либо скрытых побуждений пытаться покорить меня и завоевать мою прочную дружбу. Мне просто кажется, что г-же Чан Кай-ши в разговорах с людьми, особенно с мужчинами, так часто приходилось пускать в ход свои чары и симулировать интерес к собеседнику, что это стало ее второй натурой. И, откровенно говоря, мне не хотелось бы познакомиться с ее подлинной натурой – она, должно быть, ужасна.

Когда она отошла от меня и направилась к другому гостю, я выпил большой стакан виски и стал обходить комнату, беседуя со знакомыми. Вокруг блистали золотом генеральские и адмиральские мундиры; здесь были в полном составе все три союзные миссии, за исключением только их глав. Разговоры сливались в сплошной гул. Меня представили генералиссимусу, который не говорит по-английски, и мы, через переводчика, обменялись несколькими пустыми любезностями. Примерно через час я распрощался и поспешил к отцу. Он в это время еще беседовал с Штейнгардтом; здесь же был один из экспертов государственного департамента по ближневосточным делам Джордж Аллен. Когда я вошел в комнату, они уже собирались уходить.

– Как прошел прием? – спросил отец.

– Хорошо, – сказал я.

Штейнгардт и Аллен пробыли еще несколько минут, договорились с отцом о новой встрече после его возвращения из Тегерана в Каир и обсудили с ним вопрос о целесообразности приезда в Каир президента Турции Исмета Иненю, учитывая отношение отца к возможности вступления Турции в войну. Когда они ушли, я сказал:

– Насколько я понимаю, они, как и ты, считают, что Турция не должна вступать в войну.

Отец кивнул головой в знак согласия и вернулся к вопросу о приеме у генералиссимуса. Ему хотелось знать, какое впечатление произвели на меня супруги Чан Кай-ши. Я особенно подробно рассказал ему о своем впечатлении от г-жи Чан Кай-ши. Он выслушал меня, задумался и сказал нахмурясь:

– Я, пожалуй, не стал бы отзываться о ней так резко. Она, без сомнения, человек беспринципный. И я, конечно, не хотел бы слыть ее врагом, если бы жил в Китае. Но кто в Китае мог бы сейчас заменить Чан Кай-ши? Там просто нет другого лидера. При всех недостатках супругов Чан Кай-ши, нам приходится опираться на них.

Я рассказал отцу, что встретил на этом приеме генерала Ройса, который пригласил меня пообедать у него и потом провести с ним вечер в Каире. Отец разрешил мне воспользоваться этим приглашением.

– Все равно сегодня вечером не предстоит никаких особых дел. Здесь будут только Гарри, Билль Леги, Уотсон и Мак. Был даже разговор о картах. Иди. Можешь повеселиться.

Я провел вечер в одном из каирских ночных клубов с генералом Ройсом и еще несколькими офицерами. В начале первого, когда я вернулся на виллу отца, его гости уже расходились; мы с ним отправились в его комнату. Он поинтересовался, как я провел вечер, а я спросил, не знает ли он, как прошло совещание Объединенного совета начальников штабов. Проходя мимо гостиницы «Мена хауз», я всякий раз видел на балконах офицеров, очевидно, умудрявшихся одновременно заниматься деловыми разговорами, дышать свежим воздухом и загорать.

Отец сказал, что, по словам Леги, некоторые успехи уже имеются, но окончательное соглашение еще не достигнуто. Англичане попрежнему очень настойчиво (эта настойчивость, по мнению отца, объяснялась влиянием премьер-министра) указывали на различные действительные и воображаемые недостатки плана «Оверлорд», который был составлен летом и пересмотрен осенью. Однако американцы с еще большей твердостью (которая, как нетрудно было догадаться, объяснялась влиянием отца и генерала Маршалла) настаивали на целесообразности этой операции и отвергали всякие второстепенные варианты, предусматривавшие операции в Норвегии или в районе Средиземного моря.

– Насколько я понимаю, – продолжал отец, – Маршалл и Кинг очень недовольны тем, что им приходится снова бороться за дважды принятый план, и, по правде говоря, я понимаю их недовольство.

Повидимому, упорство, с каким англичане возражали против намечавшейся на западе операции, было в какой-то мере связано с трениями между английским и американским командующими на китайско-бирманско-индийском театре. Разногласия состояли, во-первых, в том, что англичане считали совершенно невозможным сколотить из китайцев сколько-нибудь боеспособную армию, тогда как Стилуэлл пытался это сделать, правда, пока еще безрезультатно. Во-вторых, в Бирме англичане проводили тактику медленного развертывания операций малого масштаба, тогда как мы настаивали на самом быстром развитии операций возможно более крупных масштабов. Я высказал мнение, что, с точки зрения имперских интересов англичан, их военная доктрина вполне разумна.

– Конечно, – раздраженно сказал отец. – Но их имперские идеи – это идеи девятнадцатого, если не восемнадцатого или даже семнадцатого века. А мы воюем в двадцатом веке. Слава богу, сейчас положение несколько изменилось, и мы уже не боремся за самое свое существование; но ведь нам угрожала серьезная, исключительно серьезная опасность, и одной из основных причин было то, что они считают Британскую империю вечной. Я указывал Уинстону, в качестве примера, на отношение Америки к Филиппинам – наши первые шаги в области народного просвещения, наши попытки переложить ответственность за Филиппины на самих филиппинцев:

– Что же он ответил?

– Только представь себе! Говорит, что филиппинцы – люди другого сорта, что они обладают от природы большей самостоятельностью, готовы взять на себя большую ответственность. Он утверждает, что мы просто не понимаем индийцев, бирманцев. яванцев и даже: китайцев.

Отец спокойно отдыхал; на следующий день предстояло не слишком много работы, и ему хотелось еще поговорить. Мы закурили и в течение некоторого времени болтали о всякой всячине. Мы пытались предугадать, что даст конференция в Тегеране, как будет держать себя Дядя Джо.

– Я уверен в одном, – сказал отец, – в его лице я найду союзника в вопросе о необходимости вторжения в Европу с запада. Ведь если дела в России пойдут и дальше так, как сейчас, то возможно, что будущей весной второй фронт и не понадобится!

В то время Красная Армия стремительно наступала по равнинам России, продвигаясь все ближе к старой польской границе, от которой ее отделяло сперва сто, потом шестьдесят и, наконец, только пятьдесят миль. Уже был освобожден Киев. Настроение у нас было прекрасное: чувствовалось, что конец войны уже близок, и, не боясь сглазить, я напомнил отцу о его предсказании, что Германия падет через двенадцать месяцев.

– Дай мне лучше тринадцать месяцев, а не двенадцать, Эллиот, – сказал он. – Нет, пожалуй, даже четырнадцать, только не тринадцать.

– Но ведь все равно в какой-то момент до победы останется тринадцать месяцев.

– Нет, с четырнадцати месяцев мы сразу перескочим на двенадцать, знаешь, как в мамином доме на Вашингтон-сквер, где за двенадцатым этажом сразу идет четырнадцатый. Тринадцатого этажа там вовсе нет.

– Послушай, ведь уже первый час, то есть четверг. Значит, я могу поздравить тебя с Днем Благодарения [7] .

– Да, и надо сказать, нам есть, за что поблагодарить бога.

Я ушел спать в половине второго, оставив отца с детективным романом в руках.

Утром отец принял Аверелла Гарримана и сэра Александра Кадогана, а потом целый час занимался дипломатической почтой, прибывшей из Вашингтона. Около полудня явились Черчилль и супруги Чан Кай-ши вместе со своими военными и военно-морскими советниками, и все общество отправилось в сад, где ожидали фотографы. За завтраком снова зашел разговор о проблемах снабжения, причем главными его участниками были лорд Лезерс, посол Вайнант, Льюис Дуглас и помощник американского военного министра Джон Макклой. Когда мы вышли из-за стола, мне сообщили, что майор Отис Брайан вернулся; по нашей просьбе он с Майком Рейли летал в Тегеран, чтобы проверить, насколько обоснованы опасения Макинтайра по поводу высоты гор, над которыми отцу предстояло лететь. Увидев меня, Отис показал мне большой палец в знак того, что все обстоит благополучно.

– Все в порядке, – заявил он. – Если погода будет не слишком скверной, нам вряд ли придется набирать много больше семи тысяч футов.

Отец был очень доволен: его отнюдь не прельщала перспектива поездки в медленно ползущем душном поезде.

В это время в огромной кухне нашей виллы шли приготовления к большому банкету в честь Дня Благодарения. Супруги Чан Кай-ши не могли присутствовать на нем, и поэтому генералиссимус с женой пришли к нам просто на чашку чая. Мы сидели вчетвером в тенистом саду. Разговор вела главным образом г-жа Чан Кай-ши. Она убедительно излагала свои планы повышения уровня грамотности в Китае после войны на основе своего рода «бэйсик чайниз» (упрощенного китайского языка), в котором число иероглифов было бы сокращено до тысячи двухсот или полутора тысяч, то есть почти до числа слов в «бэйсик инглиш». Она рассказывала и о других намеченных реформах, и отец, всегда относившийся к китайскому народу с большим уважением и серьезно интересовавшийся проблемами Китая и перспективами его развития, слушал ее очень внимательно. Я помнил слова отца о том, что в настоящее время в Китае нет другого лидера, который мог бы продолжать войну; у меня создалось впечатление, что, по мнению отца, с реформами придется подождать, пока на смену супругам Чан Кай-ши не придут новые руководители.

Незадолго до ухода г-жа Чан Кай-ши, выступая в качестве переводчика своего мужа, упомянула о каком-то предварительном соглашении, достигнутом между ним и отцом для укрепления внутреннего единства Китая и касавшемся конкретно китайских коммунистов. Я насторожил было уши, но разговор сразу же перешел на другую тему: очевидно, этот вопрос уже подробно обсуждался ранее, причем между Чан Кай-ши и отцом было достигнуто полное согласие.

Обед по случаю Дня Благодарения доставил всем нам истинное удовольствие. Прежде всего, этот день был отмечен самыми счастливыми предзнаменованиями. Как мы уже констатировали накануне вечером, советские войска двигались вперед, сметая все на своем пути; конференция союзников близилась к успешному, как все надеялись, концу; предстояла новая, быть может, самая плодотворная и важная из всех конференций; единство союзников, несмотря на все испытания, которым оно подвергалось, достигло, казалось, своей высшей точки, и в ближайшие дни ожидалась личная встреча с четвертым членом «Большой четверки»; захват островов Тарава и Макин и группы островов Гилберта, сопровождавшийся кровавыми жертвами, был уже пройденным этапом; мощь наших воздушных армад над Европой непрерывно возрастала, в чем убедился Берлин после пятого массированного налета.

Итак, рассаживаясь в День Благодарения за большим столом на вилле Кирка, все мы были в праздничном настроении. Отец привез из дому индеек, полученных им в подарок от Эдуарда Стеттиниуса – в то время помощника государственного секретаря, и от некоего Джо Картера из города Бэрнт Корн в штате Алабама.

– Только представьте себе удивление этого Джо, когда он узнает, как далеко залетели его птицы, прежде чем попасть на стол, – сказал отец, разрезая индейку (он очень любил это занятие). За столом сидели Черчилль со своей дочерью Сарой, Иден, коммодор Томпсон, лорд Моран, Леги, Вайнант, Гарриман, Гопкинс со своим сыном Бобом, Уотсон. адмиралы Макинтайр и Браун, Штейнгардт, наш хозяин Кирк, Джон Беттигер и я. За окнами, в саду, оркестр, прибывший из нашего военного лагеря Хэкстеп, расположенного недалеко от Каира, играл танцевальную музыку.

К концу обеда отец произнес тост. Он вкратце коснулся обычая праздновать День Благодарения; напомнил, что сегодня американские солдаты и матросы знакомят население более двух десятков иностранных государств с этой американской традицией; затем он сказал:

– И это, конечно, заставляет меня еще раз подумать о том, что я имею удовольствие обедать в День Благодарения с премьер-министром Великобритании.

Черчилль встал, чтобы ответить на этот тост, но отец еще не кончил.

– Большие семьи, – продолжал он, – бывают обычно дружнее маленьких: и поэтому сейчас, когда народы Соединенного Королевства вошли в нашу семью, мы представляем собой большую и еще небывало дружную семью. Я пью за наше единство, и да пребудет оно вовеки!

Премьер-министр произнес ответный тост. Он прекрасно говорил экспромтом. Он тоже восхвалял единство, достигнутое нами в годы войны, и призывал к его сохранению и укреплению.

Лишь вечером, после обеда, отцу удалось встретиться для частной беседы с генералом Стилуэллом. Высокий тощий генерал пришел около десяти часов; к половине одиннадцатого они с отцом сидели рядом на диване в гостиной и беседовали. Мы с зятем Джоном и Гарри Гопкинсом сидели неподалеку, время от времени перебрасываясь словами, но больше прислушивались к беседе.

Стилуэлл, он же «Джо Уксус», говорил непринужденно, откровенно и спокойно. Он ни разу не повысил голоса и почти не жаловался, хотя и то и другое было бы вполне оправдано. На его долю выпала нелегкая задача. Он рассказал о трудностях, с которыми встречался в своих отношениях с Чан Кай-ши и с китайским военным министром генералом Хо Ин-цином, но тут же, в ответ на вопрос отца, добавил, что сумеет их преодолеть. Стилу?лл заметил, что, будь в его распоряжении больше материалов по ленд-лизу, работать было бы легче, но, предвосхищая ответ, признал, что увеличить поставки почти невозможно. Отец расспрашивал генерала о дороге Ледо: ему хотелось узнать из первоисточника, с какими трудностями связана эта работа и насколько возможно успешное разрешение столь небывало сложной технической задачи. Стилуэлл сообщил отцу, что англичане возражают против постройки дороги, ссылаясь на всевозможные причины, начиная с малярии и кончая погодой. Но к тому времени на совещаниях в «Мена хауз» уже одержала верх американская точка зрения, и Стилуэлл спокойно и убедительно объяснил отцу, почему дорога должна быть построена.

В Каире англичане пытались добиться пересмотра принятого в Квебеке решения относительно военных материалов, предназначенных для китайско-бирман-ско-индийского театра; при этом они добивались, главным образом, не уменьшения поставок, а переадресования их в другие пункты. Стилуэлл изложил отцу свои соображения. Он настаивал на том, что утвержденные в Квебеке нормы можно пересмотреть только в сторону их повышения.

Стилуэллу не пришлось доказывать, что из китайцев можно сделать хороших солдат; в этом вопросе отец готов был полностью поддержать генерала. Отец поинтересовался, какие успехи достигнуты в обучении китайских войск. Стилуэлл ответил, что в составе действующей армии уже имеются две китайские дивизии, обученные американцами.

– Пока они дерутся хуже, чем им следовало бы, – добавил он. – И, по правде говоря, мне хотелось бы поскорее вернуться туда, чтобы помочь им пережить испытание первых боев. Я уверен, что их поведение – просто результат необстрелянности, но, к сожалению, англичане узнали, что произошло, когда эти дивизии впервые попали под огонь, и тотчас подняли шум.

Стилуэлл был уверен, что, в конечном счете, его оценка боеспособности китайцев подтвердится. Сейчас приятно сознавать, что, как это всегда бывает с такими прекрасными полководцами, он оказался прав.

Стилуэлл явно понравился отцу; он продержал генерала на диване рядом с собой целый час и выразил сочувствие по поводу трудностей, с которыми ему приходилось сталкиваться. Затем Стилуэлл ушел.

Позднее, когда я проводил отца в его комнату, и мы закурили перед сном, он опять заговорил о тернистом пути Стилуэлла. Отец рассказал мне, что англичане не согласны и с нашей стратегией на Тихом океане.

– Они не одобряют прыжков с острова на остров, – сказал он, – и совершенно не способны понять наш план использования Филиппин как базы для будущих операций против Японии. – Отец иронически улыбнулся. – Возможно, им не верится, что филиппинцы нас поддержат, поскольку сами они вряд ли могут рассчитывать на поддержку со стороны населения своих колоний. Во всяком случае, – продолжал он, – англичане считают, что мы должны отказаться от этих скачков и заняться только очищением Малайского полуострова, после чего мы смогли бы медленно двигаться дальше вдоль китайского побережья и создать там базу для будущих операций против Японии.

Через наших моряков до меня уже дошли слухи о предстоящих высадках на китайском побережье, и я сказал об этом отцу.

– Да, конечно, – ответил он, – это тоже входит в наши планы, но мы намечаем эти операции значительно севернее, англичане же считают их там практически неосуществимыми. Кроме того, картина, которую рисует наша разведка, сильно отличается от того, что видят англичане. Англичане считают, что побережье Китая наводнено японцами, мы же хорошо знаем, что значительная часть этого побережья находится в руках китайских партизан.

Я спросил, не являются ли эти партизаны китайскими коммунистическими войсками; отец утвердительно кивнул головой.

– Между прочим, – сказал он, – Чан Кай-ши старается убедить нас в том, что китайские коммунисты совершенно не воюют с японцами. Но мы знаем, каково истинное положение дел.

Мне случайно стало известно, что все данные воздушной фоторазведки китайской территории, производившейся нашей 14-й воздушной армией, хранились в строгой тайне от англичан, и я сказал об этом отцу.

– Мы уже давно договорились об этом с китайцами, – ответил он. – Китайцы усиленно добивались от нас обещания не показывать англичанам карт, составленных нашей воздушной разведкой. Они даже заставили нас дать такое обещание еще до того, как мы приступили к работе. Их точку зрения не трудно понять. Они знают, что англичане хотят получить доступ к этим картам из коммерческих соображений, имея в виду интересы послевоенной торговли. Кстати, несколько дней назад мы беседовали об этом с Чан Кай-ши за обедом. Он усиленно добивается нашей поддержки, чтобы не позволить англичанам вернуться в Гонконг, Шанхай и Кантон с теми же правами экстерриториальности, которыми они пользовались до войны.

Я спросил отца, намерен ли он поддержать китайцев в этом вопросе.

– Не безоговорочно, – ответил отец. – Еще до того, как Чан Кай-ши поставил этот вопрос, я выразил ему неодобрение по поводу характера его правительства. Я сказал, что оно отнюдь не является демократическим в современном смысле слова. Я заявил, что еще до окончания войны он должен будет сформировать правительство национального единства совместно с яньаньскими коммунистами. И он пошел на это, правда, с одним условием: он хочет получить от нас заверение в том, что Советский Союз согласится уважать границу Манчжурии. Последний вопрос будет обсуждаться в Тегеране.

– Значит, если тебе удастся уладить эту сторону дела со Сталиным, Чан Кай-ши согласится сформировать в Китае более демократическое правительство? И в качестве компенсации за это:

– Совершенно верно. В качестве компенсации за это мы будем поддерживать его позицию, заключающуюся в том, что Англия и другие страны не должны больше пользоваться особыми империалистическими правами в Гонконге, Шанхае и Кантоне.