Витязь в тигровой шкуре

Но запомни: кто б отныне

Нашей Индией ни правил,

Отступать я не желаю

От отечественных правил.

Я — царевна, царской крови

Чужеземца уничтожу,

И тебя предам я смерти,

Вероломного вельможу!»

Слово гневное услышав,

Посмотрел на деву вновь я,

И зажглась во мне надежда.

На ковре, у изголовья,

Виден был Коран открытый,

Он лежал перед царевной.

Взял тогда Коран я в руки

И воскликнул, вдохновенный:

«Пусть сразят меня на месте

Гром небес и Божья сила,

Пусть меня навек поглотит

Бесприютная могила,

Солнца лик да отвернется

От меня — я все снесу,

Если здесь перед тобою

Слово лжи произнесу.

Я клянусь тебе, о солнце,

На святом твоем Коране:

Царь избрал тебе супруга

Чужеземного заране.

Кто царю перечить может?

Нет таких во всей стране.

Я, о солнце, крепок сердцем,

Но скрепил себя вдвойне.

Мог ли я противоречить,

Если царь и с ним царица

На престол страны индийской

Пожелали хорезмийца?

Я — законный их наследник,

Я — последний сын царя,

Я не знаю чужеземца,

Но спешит сюда он зря.

Я решил: напрасны споры,

Поступать иначе должно.

Ради сердца душу продал,

И, скажу тебе не ложно,

Уступить тебя, о дева,

Я не в силах никому.

Не отталкивай безумца,

Будь приветливей к нему».

Ливень, розу леденивший,

Стал прозрачней и теплее,

Губ кораллы приоткрылись,

Перлы сделались виднее,

Улыбнулась мне царевна,

На подушки посадила,

Пламень горестного сердца,

Улыбаясь, потушила.

«Витязь, — молвила царевна, —

Нам спешить не подобает.

Мудрый борется с судьбою,

Неразумный унывает.

Если ты вернешь посольство

И царевич не приедет,

Царь поссорится с тобою

И любовь твою заметит.

Если ж он сюда приедет —

Тот царевич ненавистный, —

Фарсадан сыграет свадьбу,

Надругавшись над отчизной.

Черный траур нас оденет,

Мы умрем в тоске и горе,

Хорезмийцы трон захватят

И страну погубят вскоре».

«О царевна! — я воскликнул. —

Не бывать врагам у трона!

Не достанется пришельцам

Фарсаданова корона!

Будем ждать их терпеливо,

Пусть они придут сначала —

Здесь они простятся с жизнью!»

«Нет, — царевна отвечала. —

Если ты убьешь невинных,

Скажут все, что ты — убийца.

Не губи людей напрасно,

Но убей лишь хорезмийца.

Проберись к нему в палатку

И, свое исполнив дело,

Перед троном Фарсадана

Преклони колени смело.

«Царь, — скажи ему, — доселе

Я служу тебе как воин,

Но родился от царя я,

И престола я достоин.

Чужеземцам край отцовский

Не отдам я без сраженья.

Коль препятствовать мне станешь,

Жди войны и разрушенья».

О любви не затевай ты

С Фарсаданом разговора.

Пусть не думают вельможи,

Что любовь — причина спора.

Но покуда мой родитель

Плачет в горести и муке,

Я царем тебя признаю

И в твои предамся руки».

Этот замысел царевны

Мне, безумцу, полюбился.

Хорезмиец был в дороге.

Дух во мне воспламенился!

Обезумевший от горя

Не боится правой мести,

И с царевичем покончить

Обещался я невесте.

На прощание царевна

Подарила мне запястье.

Ах, зачем живу я ныне,

Позабыв былое счастье!

Я чалмой ее окутал.

Нити искрами светили,

Словно были из металла,

Прокаленного в горниле».

Тариэл умолк, печальный,

И запястье золотое

Целовал, как исступленный,

И ему внимали двое.

Потеряв надежду в жизни,

Он оплакивал потерю

И в тоске нечеловечьей

Стал, увы, подобен зверю.

Сказание седьмое.

О том, как Тариэл убил хорезмийского царевича

День настал — жених приехал,

Окруженный пышной свитой.

Вместе с ним отряд придворных

Прибыл, в битвах знаменитый.

Мы встречали хорезмийцев

С драгоценными дарами.

Войско выстроилось в поле

Бесконечными рядами.

Чтобы отдыху предаться

Мог царевич благородный,

Мы на площади воздвигли

Для него шатер походный.

Был из красного атласа

Тот шатер, где все свершилось…

Гость вошел в него, и войско

Вкруг шатра расположилось.

В полночь улицей безлюдной

Ехал я домой устало.

Вдруг слуга письмо мне подал.

«Торопись! — Асмат писала. —

Та, которая подобна

Драгоценному алоэ,

Ждет тебя…» И я помчался

И вошел в ее покои.

Я предстал перед царевной.

Вижу — сумрачная ликом,

На меня царевна смотрит

В нетерпении великом.

«Что ты ждешь? — она сказала.

Час сраженья наступил.

Или лгать ты мне задумал?

Или вновь меня забыл?»

Уязвленный прямо в сердце,

Отвернулся я, тоскуя:

Неужели, связан клятвой,

Позабыть ее могу я?

Разве воинская доблесть

Изменила нынче мне,

Чтобы деве приходилось

Понуждать меня к войне?

Тут я бросился к отрядам

И сказал: «Готовьтесь к бою!»

Оседлав коней, на площадь

Полетели мы стрелою.

Хорезмийцы крепко спали.

Я прокрался мимо них

И разрезал ткань палатки,

Где покоился жених.

Я схватил его за ноги

И о столб шатра с размаха

Головой его ударил.

Стражи вскрикнули от страха,

Поднялась вокруг тревога,

Но вскочил я на коня,

Поскакал я, и погоня

Не смогла догнать меня.

В некий замок укрепленный

От погони я укрылся.

Ночь прошла, и на рассвете

От царя посол явился.

Царь писал мне: «Бог свидетель,

Я взрастил тебя, как сына.

Ныне я в тоске и горе —

Ты один тому причина.

Ах, зачем мой дом, безумец,

Запятнал ты этой кровью!

Если дочь мою желал ты,

Если к ней пылал любовью,

Почему ты не открылся

Мне, родителю невесты,

Но дошел до преступленья

И, свершив его, исчез ты?»

«Царь, — ответил я владыке, —

Я выносливей металла:

Не сгорел в огне стыда я,

Огорчив тебя немало.

Но, чтоб суд твой справедливо

Совершился надо мной,

Знай: не думал добиваться

Я царевны молодой.

В нашей Индии немало

Городов, дворцов и тронов.

Ныне ты их повелитель

И хранитель их законов.

От семи царей умерших

Ты наследовал державу,

От тебя я сан владыки

Унаследую по праву.

Царь, ты сына не имеешь,

У тебя одна царевна.

Я — законный твой наследник,

Но судьба моя плачевна:

Если только хорезмийца

Ты поставишь нам царем,

Что взамен себе добуду

Я, владеющий мечом?

Нет, не нужно мне царевны,

Только Индия нужна мне.

Если спорить будешь, камня

Не оставлю я на камне,

Всех строптивых уничтожу,

Мертвецов оставлю груду,

Но — клянусь тебе, владыка! —

Я престол себе добуду».

Сказание восьмое.

О том, как была похищена Нестан-Дареджан

Взяв письмо, гонец уехал.

На вершине старой башни

Я стоял в глубокой думе,

Вспоминая день вчерашний.

Тщетно вдаль вперял я очи —

Бесприютны и убоги,

Только два скитальца бедных

По пустынной шли дороге.

Как мое забилось сердце,

Рассказать я не умею:

То была Асмат, рабыня,

И слуга спешил за нею.

Дева шла, рыдая горько.

Я воскликнул: «Что случилось?» —

«Горе нам! — Асмат сказала. —

Наше солнце закатилось».

Обезумевший от страха,

Я спустился к ней навстречу.

«Витязь, — дева продолжала, —

Слушай, я тебе отвечу.

Не обрадую тебя я,

Но и ты меня не радуй,

Умертви меня на месте,

Смерть да будет мне наградой.

Слушай, витязь. Рано утром

Весть о смерти хорезмийца

До ушей достигла царских.

Услыхав, что ты — убийца,

Царь сражен был прямо в сердце,

Плакал, гневался немало,

За тобой послал погоню,

Но погоня запоздала.

«О, — воскликнул царь, — понятен

Мне поступок Тариэла:

Он любил мою царевну,

За нее он дрался смело.

Полюбив, на смертном ложе

Умирал он от недуга.

Ах, они видались тайно

И смотрели друг на друга!

Но клянусь я головою,

Что разделаюсь с сестрою.

Бог свидетель мне — злодейку

Не оставлю я живою.

Не она ль мою царевну,

Деву, лучшую на свете,

Нерадивая старуха,

Ввергла в дьявольские сети!»

Редко царь страны индийской

Головой своею клялся.

Но, поклявшись, он от клятвы

Никогда не отрекался.

Поняла Давар-колдунья,

Что близка ее могила,

И свою слепую злобу

На царевну обратила.

«Ты, негодница, в убийстве

Чужеземца виновата!

Ты виной, что я погибну

От руки родного брата!

Так запомни же: отныне,

Как бы ты ни захотела,

Никогда не встретишь больше

Полководца Тариэла».

И Давар с великой бранью

На царевну напустилась,

С криком волосы рвала ей,

Колотила и глумилась.

Беззащитная царевна,

Трепеща, упала на пол.

Мы не смели заступиться,

Только молча каждый плакал.

И тогда вошли с ковчегом

Два раба из рода каджи [6].

Лица были их ужасны

И тела чернее сажи.

Повлекли они царевну,

Посадили в глубь ковчега,

И была царевна наша

В этот миг белее снега.

Пронесли они царевну

Мимо окон прямо к морю.

Обнажив кинжал широкий,

Предалась колдунья горю.

«Царь идет, — она стонала. —

Как пред ним я оправдаюсь?»

И, пронзив себя кинжалом,

Пала, кровью обливаясь».

Тут Асмат остановилась,

Не сумев сдержать рыданья.

«Витязь, сжалься надо мною!

До последнего дыханья

Я была верна царевне.

Ах, убей меня на месте!

Недостоин жить на свете,

Кто принес такие вести!»

«Успокойся! — я ответил. —

В чем вина твоя, сестрица?

На друзей моих любимых

Разве я могу сердиться?

Буду странствовать я в море,

Обойду кругом я сушу,

Но найду мою царевну

И тюрьму ее разрушу».

Ах, мое больное сердце

Стало каменным от горя!

Вместе с верными друзьями

Я немедля вышел в море.

Наш корабль блуждал по морю,

Дни тянулись, как недели,

Но напасть на след царевны

Мы, скитальцы, не умели.

Год прошел в великих бедах.

Обессилены недугом,

Корабельщики-герои

Умирали друг за другом.

Сердце бедное от горя

Разрывалося на части.

Но пойдет ли против неба,

Кто его покорен власти?

Я корабль направил к суше,

Вышел на берег с друзьями.

Вдалеке виднелся город,

Весь украшенный садами.

И пошел я вдаль, гонимый

Беспощадною судьбою.

Лишь Асмат с двумя рабами

Поспешила вслед за мною».

Сказание девятое.

О том, как Тариэл встретился с Нурадин-Фридоном

Раз, когда у скал прибрежных

Я раздумью предавался,

На поляне предо мною

Некий витязь показался.

Кровь из ран его струилась,

Меч был сломан пополам.

Витязь жаловался горько

И грозил своим врагам.

Я подъехал к незнакомцу,

Пересек ему дорогу.

«Лев, — воскликнул я, — скажи мне,

Кто поверг тебя в тревогу?»

Оглянулся незнакомец,

И замедлил бег коня,

И с великим изумленьем

Стал рассматривать меня.

«Боже, — он сказал в восторге, —

Как твои прекрасны дети!

Вот стоит передо мною

Лучший юноша на свете.

Я ему во всем откроюсь,

Пусть узнает ныне он,

Как охотник безоружный

Был изменою сражен».

Мы сошли с коней и сели,

Отдыхая средь поляны.

Мой слуга — искусный лекарь —

Осмотрел герою раны.

Там осколки стрел виднелись;

Лекарь вынул их из тела,

Раны снадобьем помазал,

Чтобы тело не болело.

И сказал мне незнакомец,

Оправляясь от удара:

«Нурадин-Фридон я, витязь,

Юный царь Мульгазанзара.

Ты теперь в моих владеньях,

Город виден мой отсюда.

Невелик он, но красивей

Не видали мы покуда.

Дед мой, царь земель окрестных,

Чуя смерти приближенье,

Меж отцом моим и дядей

Разделил свои владенья.

Мне в наследство был оставлен

Остров — тот, что виден в море.

Дядя, жадный и свирепый,

Захватил мой остров вскоре.

Нынче утром я затеял

Соколиную охоту.

Пять сокольничих держали

Птиц, приученных к полету.

Мы приехали на остров,

Предались лихой забаве:

Остров мой — моя охота.

Дядя гневаться не вправе.

Злые родичи, однако,

По-иному рассудили —

Их войска в разгар охоты

Нас нашли и окружили.

Я, спасаясь, прыгнул в лодку.

Но, увы, навстречу мне

Мчался дядя с сыновьями —

Все готовые к войне.

Скоро маленькую лодку

Обступили их галеры,

Завязался бой кровавый,

Бой жестокий свыше меры.

Я разил врагов без счета,

Я не мог себя беречь,

Но, увы, кончались стрелы,

Пополам сломался меч.

Смерть казалась неизбежной,

Но, врагам своим на горе,

На коне своем прекрасном

Прыгнул я из лодки в море.

Изнуренный, я отныне

Положился на коня,

И скакун мой быстроногий

Вынес на берег меня.

Ныне я в беде великой.

Все грядущее — от Бога.

Верю я — падет убийца

И наказан будет строго.

В день великого отмщенья

Проклянет он целый мир.

Стаи воронов слетятся

На его загробный пир».

Смолк Фридон. И я в тот вечер

Полюбил его, как брата.

«Витязь, — я сказал, — утешься:

Не навек твоя утрата.

Я отныне твой союзник.

Как пристало добрым мужам,

Мы врагов твоих рассеем

И затеи их разрушим».

Тут Фридон воскликнул: «Витязь,

Я тебя не знал доныне,

Но тебя уже люблю я!

Встретил ты меня в кручине,

Но помог мне, словно другу.

Если Бог пошлет здоровья,

Жизнь свою до самой смерти

Посвятить тебе готов я».

В город двинулись мы вместе.

И отряды, в знак печали

Пеплом голову посыпав,

На дороге нас встречали.

На меня взирали люди

И, предав забвенью беды,

Говорили: «Вот предвестник

Нашей будущей победы».

Исцелился скоро витязь

И со мной сравнялся в силе.

Войско мы вооружили

И галеры оснастили.

На восьми ладьях огромных

Враг навстречу нам приплыл.

Я толкнул одну ногою

И в пучину погрузил.

Я к другой ладье помчался

И, схватив за нос руками,

Опрокинул лодку в море.

Все бежало перед нами.

Наши славные галеры

Полетели над водой,

Мы сошли на берег вражий

И вступили в смертный бой.

Мне понравилась в сраженье

Доблесть юного героя:

Храбр, как лев; лицо — как солнце;

Стан — как дерево алоэ.

Дядю он свалил на землю

И коварных сыновей,

По рукам скрутив веревкой,

Привязал в ладье своей.

Мы противника измяли

Так, как мнут кусок сафьяна.

Нагрузили мы добычей

Два огромных каравана.

Город нас, ликуя, встретил

На высоком берегу.

Так за умысел коварный

Отомстил Фридон врагу».

Сказание десятое.

О том, как Фридон помогал Тариэлу в его поисках

Рано утром на охоту

Мы отправились с Фридоном.

В полдень мы достигли мыса

И взошли наверх по склонам.

Далеко вдавался в море

Этот мыс, и даль морская

Расстилалась под ногами,

Колыхаясь и сверкая.

И сказал Фридон отважный,

Наклонясь над самой кручей:

«Рассказать тебе хочу я

Про один чудесный случай.

Раз, когда я развлекался

Здесь охотой соколиной,

Высоко взлетел мой сокол

Над пустынною равниной.

Наблюдая за охотой,

Я случайно глянул в море.

Вижу — что-то в нем мелькает

И несется на просторе.

«Неужели это птица? —

Думал я с недоуменьем. —

Или зверь какой отважный

Смело борется с теченьем?»

Но не зверь то был, не птица —

Лодка на море мелькала.

Два раба чернее сажи

Лодкой правили устало.

И везли они светило,

Заключенное в ковчеге.

Никогда красы подобной

Не видал я в человеке!

Лодка к берегу пристала,

Вышла на берег девица.

Солнце, полное сиянья,

Не могло бы с ней сравниться.

Все лицо ее светилось,

Было молнии подобно.

Улыбнулась ей природа,

Но рабы смотрели злобно.

Пожалел я эту розу

И на помощь к ней помчался.

Услыхав далекий топот,

Враг, как видно, испугался —

Лодка быстрая исчезла.

Прискакал я — девы нету,

Только блеск ее прощальный

Разливается по свету».

Услыхав рассказ Фридона,

Я сказал ему, тоскуя:

«Знай, Фридон, ты видел солнце,

То, которое ищу я».

Пал на землю я от горя,

Проливал я слез поток,

И Фридон, любимый мною,

Утешал меня как мог.

И поведал я Фридону

Все, что сердце волновало.

«Вижу я, — Фридон воскликнул,

Мне с тобой не подобало

Говорить об этой встрече!..

Но великий наш творец,

Посылая смертным горе,

Даст и счастье наконец.

Бог, создавший стан героя,

Словно дерево алоэ,

Поразив героя в сердце,

Отведет копье златое.

Он свою пошлет нам милость.

Словно гром, она слетит,

Исцелит навеки горе,

Сердцу радость возвратит».

Плача, мы вернулись в город.

И сказал Фридон мне: «Много

Кораблей сюда заходит —

Здесь проезжая дорога.

Много новостей различных

Корабли привозят к нам, —

Не найдем ли здесь для сердца

Утешительный бальзам?

Я пошлю гонцов надежных,

Моряков и следопытов, —

Пусть все гавани обыщут,

Побывают на забытых

Островах, пускай объездят

Всю приморскую страну

И похищенную снова

Возвратят тебе луну».

Корабли отправив в море,

Мне Фридон сказал: «Великий

Царь индийцев! Не признал я,

Кто ты, стройный, солнцеликий.

Ныне сам ты мне открылся.

И царя достойный трон

В этом зале да воздвигнет

Для тебя твой раб Фридон».

Много было мне Фридоном

Здесь оказано почета.

В ожидании посланцев

Улеглась моя забота.

Так летели дни за днями.

Возвратились корабли.

Но, увы, царевны юной

Мореходы не нашли.

Снова сердце погрузилось

В безутешное страданье.

«О Фридон, — сказал царю я, —

Бесполезно ожиданье.

Как ни трудно нам расстаться —

День без друга словно ночь, —

Отпусти меня, молю я,

Ждать мне более невмочь».

Царь Фридон заплакал горько,

И дружина боевая

Опустилась на колени,

Громким голосом взывая:

«Не оставь нас, царь индийский!

Все мы счастливы с тобой,

Все от мала до велика

За тебя готовы в бой».

«Нет, друзья, — сказал я твердо, —

Наступает час разлуки.

Если дева не найдется,

Все равно умру от муки.

Нелегко мне вас покинуть,

Но, увы, она в плену.

Как могу ее оставить,

Беззащитную, одну?»

Так простился я с народом,

И Фридон, заплакав снова,

Подарил мне на прощанье

Своего коня лихого.

Крепко обнял я Фридона,

Омочил слезами грудь,

Оседлал коня в дорогу

И помчался в дальний путь.

Снова странствовал я в море,

Снова я объездил сушу,

Вместе с верными рабами

Я скитался в зной и стужу.

Но, увы, царевны юной

Потерялся всякий след.

Обезумел я от горя,

Испытав немало бед.

И решил я сам с собою,

Что напрасно мне трудиться!

Может быть, в лесах дремучих

Перестану я томиться.

Брошу этот мир безумный,

Позабуду про людей,

Жизнь несчастную окончу

Посреди лесных зверей.

И сказал тогда рабам я:

«Время нам расстаться, друга.

Слишком долго вы терпели

Эти горести и муки.

Ныне вам даю свободу,

Возвращайтесь в край родной».

Но рабы мне отвечали:

«Не расстанемся с тобой.

Хоть и выпала на долю

Нам тяжелая судьбина,

Но никто из нас другого

Не желает господина.

Об одном мы молим Бога:

Чтобы он позволил нам

Чтить тебя до самой смерти,

По твоим идти следам».

Что я с ними мог поделать?

Мы покинули селенья,

Мы ушли на козьи тропы

И в убежища оленьи.

Так я жил, в горах скитаясь,

Одинок и нелюдим.

И одна Асмат с рабами

По следам влеклась моим.

Здесь, среди густых деревьев,

На пещеры я наткнулся —

Дэвы [7] высекли в скале их.

Я взглянул и ужаснулся:

Злые чудища навстречу

Вышли целою толпой.

Я рабов на помощь кликнул

И вступил в неравный бой.

И в ужасной этой битве

Все мои погибли слуги —

Дэвы их убили мигом

И сорвали с плеч кольчуги.

И тогда моей душою

Овладел великий гнев,

Я накинулся на дэвов

И разбил их, одолев.

Стоны раненых чудовищ

Оглашали поединок.

Вся округа содрогалась

От ударов их дубинок.

Солнце ясное померкло,

Кипарис, упав, дрожал…

Сто чудовищ умертвил я

И на части разорвал.

Вот, мой брат, с тех пор в пещере

Я, безумец, умираю,

По лесам брожу печальный,

Горько плачу и вздыхаю

Лишь Асмат одна со мною

Проклинает белый свет.

Оба мы желаем смерти,

Нам спасенья больше нет.

Нестан-Дареджан, царевна,

Красотой равна тигрице.

Сшил я плащ из шкуры тигра

В знак печали о девице,

Посреди зверей опасных

Сам я стал как лютый зверь.

Кроме смерти неизбежной,

Нет спасенья мне теперь».

Кончив свой рассказ чудесный,

Тариэл умолк, печальный;

Как янтарь ланиты стали,

Омрачился лик кристальный.

Слезы крупные застыли

На ресницах Автандила,

И Асмат прохладной влагой

Грудь героя освежила.

Автандил воскликнул: «Витязь!

Вот мое простое слово:

Если лекарь заболеет,

Он зовет к себе другого,

Он рассказывает другу,

Что его, больного, мучит;

Друг с одра его поднимет

И болезнь прогнать научит.

Слушай, витязь, срок подходит,

Должен ехать я к царице —

Передать рассказ твой чудный

Обещался я девице.

Но клянусь я головою,

Что вернусь к тебе обратно.

Жди меня на этом месте

И не сетуй безотрадно.

Я вернусь к тебе, мой витязь,

Голова моя порукой,

И не век ты будешь плакать,

Опечаленный разлукой, —

Деву пленную найду я

И верну тебя невесте,

А не так — врагом сраженный,

Я умру с тобою вместе».

И в ответ на эти речи

Тариэл промолвил слово:

«Как ты мог, прекрасный витязь,

Полюбить меня, чужого?

Соловью покинуть розу

Тяжело, но тяжелее

Нам с тобою расставаться.

Возвращайся же скорее!»

Ночь промчалась незаметно.

И, едва зажглось светило,

Тариэл с рабыней верной

Проводили Автандила.

Дева плакала, тоскуя,

Витязь горю предавался,

Но исчез могучий всадник,

Только след в песке остался.

Сказание одиннадцатое.

О том, как Автандил возвратился в Аравию

Срок, назначенный царицей,

Миновал. Прошло три года.

Автандил-военачальник

Возвратился из похода.

С ликованием великим,

Во главе своих дружин,

Встретил юного героя

Благородный Шермадин.

Пир отпраздновав веселый,

Шермадин к царю помчался.

«Царь, — сказал он, — слава Богу,

Чудный витязь отыскался!

Автандил нашел скитальца

И открыл его приют.

Амирбаром Тариэлом

Неизвестного зовут».

Из покоев Ростевана

Поспешил он к Тинатине

И сказал ей: «Знай, царица,

Автандил прибудет ныне».

Дева юная зарделась

И гонцу за эту весть

Подарила столько злата,

Сколько в силах был он снесть.

Царь, веселый и довольный,

Автандила в поле встретил.

Автандил вошел в чертоги,

Ликом радостен и светел.

Лев, сильнейший между львами,

Солнцу солнц принес привет,

И в очах царицы юной

Засиял небесный свет.

Царь устроил пир на славу,

И под звон заздравных чарок

Каждый гость от Ростевана

Получил в тот день подарок.

Ради встречи долгожданной

Не жалея ничего,