ПРОЛОГ

Исторгаемые демоном вопли боли и ярости были слышны еще с дороги, покрытой лужами и густой липкой грязью от непрерывных дождей. Наконец-то он угодил в их ловушку! А стояла она, как и та, вторая, посередине огромного, заросшего высокими сорняками поля.

— Бегите! Бегите же! — исступленно кричала мать. — Шевелитесь!.. И ничего не бойтесь — я вас обязательно догоню! — Она торопливо семенила за детьми, крепко сжимая в руке толстое березовое полено.

Авраам и Льюк — мальчики двенадцати и четырнадцати лет — неслись по дороге с увесистыми лопатами наперевес, и их, казалось, ничто уже не в силах остановить или заставить свернуть с пути.

Синтия, которой только-только исполнилось десять, едва поспевала за братьями. А ведь это именно она своими заклинаниями и молитвами сумела заманить демона в западню. И теперь гордость так и распирала ее. Но все-таки даже сейчас ей было немного страшно.

Девочка слышала, как за ее спиной безудержно хохочет старший брат Сайрус. Хотя ему уже сравнялось шестнадцать, умом он явно не «тянул» на свой возраст. Сайрус отфыркивался и пыхтел, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, и нелепо размахивал короткими толстыми руками.

Наконец вся семья свернула с дороги и теперь мчалась по заросшему густым репейником полю на визг пойманного существа. Минут пять они упорно продирались через колючие заросли, но наконец цель была достигнута: они увидели его как раз на середине полосы отчуждения газопровода, которая широкой просекой пролегала по лесистому склону горы, а затем пересекала все поле.

— Да это же сестра Джимми Петерсона! — ошеломленно ахнул Авраам.

Но он, разумеется, ошибался. Перед ними дергался и визжал в капкане самый настоящий демон.

— Помни, они могут принимать любое обличье! — Мать наставительно подняла над головой указательный палец. — А ты, Льюк, пока не подходи слишком близко. Лучше ударь-ка его сначала лопатой! — Сама она остановилась поодаль, грозно размахивая своим поленом.

Существо в западне жутко завывало, изредка издавая душераздирающие истошные вопли. Стальные челюсти капкана с такой силой сомкнулись на его ноге, что через разорванное мясо стали видны раздробленные белесые кости. Земля вокруг обагрилась кровью. Но демон никуда уже не мог убежать — прочная железная цепь, которой капкан был прикован к вбитому в землю обрубку рельса, надежно удерживала его на месте. Льюк и Авраам не даром столько трудились над этой ловушкой.

— Убейте его! — пронзительно выкрикнула мать, дрожа от предвкушения долгожданной расправы.

В тот же миг демон перестал визжать и испуганно съежился, став точь-в-точь похожим на маленькую сестренку Джимми Петерсона, — те же веснушки и непослушные, растрепанные рыжие волосы. И лишь глаза выдавали его — зеленые звериные глаза, дикие и яростно сверкающие.

Льюк бесстрашно шагнул вперед, обеими руками сжал черенок лопаты и, не колеблясь, с размаху нанес первый удар. Демон едва успел вскрикнуть, как тут же затих. Острие лопаты раскроило ему череп, проложив глубокую борозду на лице.

— Ур-ра! — вырвалось из груди Авраама, когда существо затряслось в предсмертной агонии. Он подбежал к брату, и теперь они вдвоем с Льюком принялись рубить распростертое на земле крошечное тельце… Издали могло показаться, что мальчики усердно выколачивают ковер. Иногда их лопаты сталкивались, наполняя воздух противным металлическим звоном. Братья остервенело кромсали руки, ноги и голову ненавистного существа. Когда все было кончено, на земле перед ними осталась лишь бесформенная кровавая масса с еле заметными клочками спутанных рыжих волос.

— Сегодня вы постарались на славу, — от души похвалила их мать. — Ну, а теперь Сайрус сделает гроб, и мы устроим надлежащие похороны.

— А почему он был так похож на сестренку Джимми Петерсона? — спросила Синтия, когда старшие братья отошли немного в сторону и теперь, с трудом переводя дух, любовались плодами своей работы.

Мать рассердилась:

— Я уже устала вам повторять, что демоны могут принимать любой вид — хоть кролика, хоть опоссума, а хоть и твой собственный!.. Они могут являться в образе какого угодно человека! Но нам нельзя поддаваться на их обман; если они посланы нам, то наша задача — убивать их!

Сайрус ваял у Льюка лопату и, заискивающе посмотрев на довольную мать, еще раз с силой ударил труп по размозженной голове.

Глава 1

Нэнси Джонсон услышала, как тяжело захлопнулась за ней входная дверь церкви, опустила пальцы в чашу со святой водой и осторожно перекрестилась. Недавно ей исполнилось семнадцать лет, и сейчас эта симпатичная белокурая девушка страшно волновалась при мысли о том, что ей предстоит, наконец, исповедаться во всем до конца. Еще два года назад она вступила на путь греха, допуская непростительные вольности во время свиданий со своим дружком. Но несколько месяцев назад их пути разошлись, душевные раны с тех пор мало-помалу стали затягиваться, и теперь Нэнси хотелось еще очистить свою грешную душу. Она дала себе строгий обет — никогда больше не поддаваться соблазну и не ложиться в постель ни с одним парнем до самой свадьбы. С нее вполне хватит и того, что уже случилось; ведь она-то искренне любила его, а этот негодяй променял ее на первую встречную и оставил одну — в горе и позорном одиночестве. Правда, последнее время Нэнси считала, что это — часть ее прижизненного наказания за содеянный грех.

Нэнси жила в маленьком провинциальном городке и, как большинство его обитателей, регулярно посещала церковь и причащалась. Она окончила приходскую школу, но так как образование в ней завершалось в восьмом классе, потом перешла в светскую, хотя не забывала по воскресеньям брать уроки катехизиса в церкви. Ее нельзя было назвать религиозной фанатичкой, но все же жизнь монахов не казалась Нэнси совсем неприемлемой. Теперь же у нее начал развиваться комплекс вины из-за вполне здорового влечения к сексуальной жизни, и последние месяцы она только и мечтала о том, как бы поскорей выйти замуж, чтобы близость с мужчиной перестала быть для нее греховной.

Девушка медленно продвигалась по центральному проходу церкви, с тревогой оглядывая то высокий сводчатый потолок, то громадное распятие впереди, и чувствовала себя маленькой и несчастной. Здесь, в этом храме, от самих стен веяло добродетелью и святыней. Мраморные изваяния Иисуса, девы Марии и Иосифа на время поста были накрыты пурпурным бархатом. Но откроют их уже через неделю, когда наступит долгожданный день светлого Христова Воскресения.

Сейчас же на узких длинных скамьях сидели всего несколько старушек в плотных косынках и черных платьях — жаркими субботними днями на исповедь приходило совсем мало народу. И Нэнси учла это, ведь ей совсем не хотелось отстаивать длинную очередь — ее нервы и так были напряжены до предела.

Со времени своего грехопадения Нэнси ходила на исповедь десять раз, но ни разу не обмолвилась о том, что живет со своим приятелем полноценной половой жизнью. И после этого она еще позволяла себе принимать причастие, хотя на душе ее сохранялись неотпущенные грехи. А это было уже самое настоящее святотатство. Но чем дальше, тем сильнее она боялась признаться священнику в том, что грешила каждый раз, принимая без раскаяния Святые Дары. А причащаться ей приходилось еще и из-за того, что во время службы рядом с ней всегда стояла ее мать, и если бы Нэнси отказалась от причастия, то мать сразу же заподозрила бы неладное.

Девушка преклонила колени между рядами передних скамеек и начала читать по памяти молитву на приготовление к исповеди.

После этого она поднялась и, проследовав в исповедальню, плотно прикрыла за собой дверь. В темноте она чуть не споткнулась о низенькую скамеечку и встала на нее на колени. Отверстие, через которое священник должен был слушать исповедь, было прикрыто плотной бархатной шторкой, и Нэнси в душе надеялась, что духовник не узнает ее голоса. К тому же на занятиях по закону Божьему отец Флагерти говорил, что Господь позволяет ему не помнить исповедей и людей, которые приходят к нему, чтобы он помог облегчить их души. Но тем не менее Нэнси не стала слишком сильно приближаться к отверстию, опасаясь, что он все же узнает ее.

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила, — начала она напряженным полушепотом. — Прошло уже два года с тех пор, как я не исповедывалась вам до конца.

Голос отца Флагерти громом разнесся под сводами церкви, и Нэнси поняла, что его сейчас услышат все, кто находится внутри здания.

— Говорите громче! Я вас совсем не слышу. Подойдите ближе к занавеси.

Она придвинулась буквально на дюйм и повторила все то же, что и в первый раз.

— Так вы утверждаете, что уже два года не исповедывались мне в должной степени? — удивился священник. Казалось, он не верит девушке.

— Да, святой отец, — смущенно призналась Нэнси Губы у нее пересохли, в горле встал ком, язык не поворачивался, а все заранее приготовленные слова разом вылетели из головы. Она почувствовала, что на лбу начинает выступать испарина.

— Дитя мое, сперва я должен разобраться вот в чем: ты последние два года вовсе не исповедывалась, или же приходила сюда, но в чем-то твои слова были лживыми?

— Именно так, святой отец. Я не все рассказывала вам до конца.

Наступила пауза, и Нэнси поняла, что священник узнал ее, и теперь ему нужно время, чтобы оправиться от потрясения. Наконец он заговорил:

— И сколько же раз ты исповедывалась таким образом?

— Десять, святой отец.

— И, как я понимаю, каждый раз ты не рассказывала мне до конца о своих грехах?

— Да, святой отец.

— А что же тебя заставляло поступать так?

— Я не знаю… Я просто боялась.

— И о каком грехе ты боялась мне рассказать?

— У меня были половые сношения с одним мальчиком, святой отец. — Голос Нэнси вконец упал.

— Понимаю… Он католик?

— Да. Но мы с ним уже расстались…

— Это правильно, дитя мое. Господь наставил тебя на истинный путь, ибо то, чем вы с ним занимались, было тяжким грехом. Ты осознаешь это?

— Да, святой отец.

— Так почему же ты не рассказывала об атом? Разве тебе не хотелось очистить свою душу от стольких грехов и получить господне благословение? Ты ведь знаешь, что и одного такого поступка достаточно, чтобы обречь свою душу на вечные муки в аду…

— Да, святой отец.

— Неужели ты готова навеки отправиться в ад, вместо того чтобы претерпеть очистительный стыд и раскаяться во всем на исповеди?

— Я каюсь, святой отец.

— Хорошо. — Отец Флагерти шумно вздохнул, а потом задал Нэнси вопрос, которого она боялась больше всего: — И после этого ты столько раз принимала причастие, зная, какие страшные грехи отягощают твою душу?

— Да. И в этом я тоже каюсь…

— О Господи, помилуй нас, грешных! Ты хочешь сказать, что в течение целых двух лет ты не получала отпущения своих смертных грехов?! Что за это время ты десять раз осквернила тело и кровь Христову?.. И все только из-за того, что стыдилась признаться в своем грехе?

— Да, святой отец.

Священник снова тяжело вздохнул.

— Ты десять раз отворачивалась от Бога, умалчивая о своих грехах во время исповеди… Но что еще страшнее — ты каждый раз в состоянии смертного греха принимала тело и кровь Христовы, оскверняя этим Святые Дары и само таинство божественного причастия. А это один из тяжелейших грехов, который только может лечь на душу католика. Ты осознаешь, что этим поставила себя на край ужасной пропасти и теперь можешь вечно гореть в геенне огненной? Ты понимаешь, что во г уже два года на тебя не снисходит благодать Господа нашего? А если бы ты умерла в это время то сейчас бы уже, без всякого сомнения, горела в аду. И твоя бессмертная душа попала бы прямо в руки Сатаны…

— Я знаю, святой отец. Я раскаиваюсь в этом.

— Какие еще грехи ты совершила? Теперь ты должна рассказать мне все до конца, дитя мое.

Все остальное было для Нэнси сущей ерундой по сравнению с тем, что ей только что пришлось пережить. Она быстро заговорила обо всех мелких проступках и вскоре закончила свою исповедь.

— Это все, святой отец. — Наконец облегченно вздохнула девушка.

— Теперь ты должна искупить свои грехи искренним покаянием, дитя мое, — строгим голосом ответил священник. — И для этого тебе надлежит до завтра десять раз прочитать по четкам все известные тебе молитвы. И проси Господа, чтобы он дал тебе силы не входить больше во искушение. Приходи на мессу, принимай тело и кровь Христовы и впредь исповедуйся чаще, только теперь договаривай все до конца.

— Хорошо, святой отец.

Нэнси услышала, как священник начал читать по-латыни чин отпущения грехов, а сама стала молиться на родном языке:

— О Господь мой! Прости меня за то, что я огорчила Тебя своими прегрешениями — я в них полностью раскаиваюсь, ибо боюсь навсегда быть отвергнутой Тобой и после смерти пасть в преисподнюю. Но больше всего я каюсь в том, что оскорбила Тебя, причащаясь Твоих тайн с грехом на душе. Ведь Ты так любишь меня, и теперь я полна решимости искупить мои грехи, понести за них наказание и с Твоей милостью изменить свою жизнь. Аминь.

Она подождала, пока отец Флагерти закончит молитву, чтобы получить от него благословение.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Да пребудет с тобой милость, прощение и благодать Господа нашего. Аминь.

— Спасибо, святой отец.

Все еще страдая от смущения и стыда, Нэнси вышла из церкви. Свежий весенний ветерок тут же высушил капли пота на ее лбу. Она почувствовала невероятное облегчение и подняла руки вверх, чтобы ветер подсушил также вспотевшие ладони и подмышки.

Нэнси перешла улицу и решила сократить путь к дому, зашагав через широкую лужайку на другой стороне. В лазурном небе горело ясное солнце, а на душе у нее было легко и радостно. Уже давно Нэнси не чувствовала себя такой счастливой и свободной.

Потом она посмотрела на часы: без десяти час. Значит, когда она вернется, отчим уже будет дома — а он разрешил ей сегодня взять его машину, чтобы проехаться по магазинам. Ее отчим Берт Джонсон служил в местной полиции, но сегодня его работа заканчивалась в двенадцать. Правда, по дороге он мог заскочить куда-нибудь опрокинуть стаканчик-другой. Ну так что же: если он и задержится, Нэнси в это время с удовольствием примет душ, а пока волосы будут сохнуть, еще успеет вдоволь наболтаться по телефону со своей лучшей подругой Патти. А может быть, Патти даже захочет прокатиться вместе с ней за покупками.

Идти было необычайно легко — Нэнси почти не чувствовала своего тела и, приближаясь к дому, начала читать радостные пасхальные молитвы.

Глава 2

Берт Джонсон, отчим Нэнси, пил в одиночестве, устроившись в дальнем углу тускло освещенного пустынного бара. Сегодня единственными посетителями, кроме него, здесь были какие-то двое уже изрядно подвыпивших приезжих, которые, заметно пошатываясь, с азартом играли в боулинг старого образца — вместо шайб они по очереди бросали на дорожку большие тяжелые шары. Но Берт настолько погрузился в свои собственные размышления о жизни, что ни громкий топот пьянчуг, ни их споры и ругань нисколько не мешали ему сосредоточиться. Равно как и шум, производимый кеглями и шарами. Берт посасывал уже пятую порцию бурбона, методично запивая каждый глоток пивом.

Но вот особо яростный крик все же отвлек внимание Берта и, повернувшись в сторону игроков, он с удивлением увидел следующее: один из приятелей незаметно подкрался к другому как раз в ту секунду, когда тот собирался уже бросить свой шар, и ловким движением стянул с него штаны. Шар, разумеется, тут же грохнулся на пол, а незадачливый игрок, выпрямившись и еще не соображая, что происходит, тупо уставился на своего приятеля. Его жирные ягодицы в выцветших несвежих трусах противно покачивались над неоновыми лампами кегельбана.

— Эй, там! — окликнул их Слипи, бармен. — Вы, пара шутов гороховых! Может, вам невдомек, что здесь у нас полицейский? Вы что, хотите, чтобы он вас оштрафовал за все это свинство?

— А чего здесь, собственно говоря, такого уж свинского? — с трудом выговаривая слова, оскорбился игрок, натягивая штаны. — Моя задница ничуть не хуже любой другой, и я горжусь ей точно так же, как и ты своей.

— Ну как вам это нравится? — обратился Слипи к Берту. — Почему большинство моих посетителей — это законченные психи или кандидаты в психушку?

Берт ничего не ответил. Вместо этого он одним залпом осушил бурбон и тут же поднял кружку с пивом, давая Слипи понять, что он не склонен сейчас вести никаких бесед. Уловив намек, бармен снова наполнил Берту бокал и кружку, а сам удалился в другой конец бара, чтобы получше следить за игроками во избежание еще одной неприятности. Слипи хранил под стойкой увесистую бейсбольную биту, и сейчас готов был пустить ее в ход, если вдруг выяснится, что гости зашли слишком далеко и могут повредить кегельбан или физиономии друг другу.

Берт Джонсон, изучая свое отражение в высоком зеркале за стойкой бара, пробежал толстыми узловатыми пальцами по редеющей каштановой шевелюре. Свою форменную полицейскую фуражку он положил на соседний стул. Револьвер и дубинка, пристегнутые к поясу, больно давили на живот, отчего Берт испытывал дополнительные неудобства. Он подтянул пояс, а потом сразу же отвернулся от зеркала — уж слишком непривлекательным был его вид, и это беспокоило Берта. Ведь он вынужден был признать, что уже не молод, успел обзавестись брюшком, лицо его потеряло прежний лоск, а глаза — задор. Нос же, и всегда казавшийся ему крупноватым, теперь, с полопавшимися от частого питья сосудами, выдавал в нем любителя спиртных напитков. Берт прекрасно понимал, что следует сократить потребление алкоголя, но никак не мог найти причину, которая побудила бы его сделать к этому хотя бы первый шаг. Больше всего его расстраивал собственный брак. Его жена Гарриет, казавшаяся образцом красоты, очарования и женской грации еще в день их венчания — а было это шесть лет назад, — сразу после свадьбы начала дурнеть, с тех пор сильно постарела и набрала никак не меньше сорока фунтов веса. Берт чувствовал, что она попросту обманула его, не пообещав заранее постоянно следить за собой и не терять былой привлекательности. Он никогда бы не женился на ней, зная, что очень скоро не только перестанет гордиться ее внешностью, но ему станет противна даже мысль о физической близости с этой женщиной… Не то чтобы секс имел для Берта какое-то особенное значение, но все же где-то он слышал фразу, которую надолго запомнил: если брак распадается, то это начинается в постели. Любит ли его Гарриет до сих пор?.. Теперь он уже не был в этом уверен. А может быть, ее целью с самого начала было просто заманить в свои сети мужика, чтобы тот содержал ее и дочь, а сама она могла ничего не делать, валяться целыми днями в кровати, а остальное пустить ко всем чертям на самотек?..

Берту очень хотелось думать, что он пока все же не слишком стар — ведь ему только стукнуло сорок пять, Может, где-то еще ждет его настоящая женщина, ради которой он готов будет изменить привычки и начнет обращать побольше внимания и на свою собственную форму и внешний вид…

Однако мысль о разводе была ему неприятна. А точнее, просто пугала его. Берту вовсе не хотелось, чтобы Гарриет его бросила. Ведь до свадьбы он уже вдоволь нахлебался и одиночества, и сексуальной неудовлетворенности. До тридцати девяти лет он ни разу не был женат, редко встречался с девушками и считал, что не вправе обзаводиться собственной семьей до тех пор, пока не скончается его отец. Старик был инвалидом после катастрофы на мельнице и нуждался в постоянном уходе. А Берту и в голову не приходило, что может найтись женщина, которая, выходя за него замуж, согласится еще взять в нагрузку и семидесятилетнего калеку. А жизнь тем временем проходила… Он честно трудился, продвигался по службе, но все самое лучшее лишь мелькало мимо него, как в кино. Наверное, именно поэтому Берту и казалось вначале, что женитьба на Гарриет откроет в его жизни совершенно новый, счастливый этап. Короче, первое время ему нравилось ощущать себя женатым человеком, но очень скоро от счастливых минут не осталось и воспоминаний. Ну почему же Гарриет не хочет ничего предпринять, чтобы все у них опять стало, как прежде?!.

В падчерице Нэнси Берт видел то, что раньше обожал в самой Гарриет — энергию, молодость и… сексуальную привлекательность. Иногда он подолгу задерживал на ней пристальный взгляд, когда та ходила по дому в облегающих шортах и полупрозрачной кофточке, под которую даже не надевала бюстгальтера. Может, она это делала специально, чтобы подразнить его?.. Но и тут он не мог дать определенного ответа, хотя ему все чаще приходилось напоминать себе, что она все же — его приемная дочь, а не просто симпатичная девушка с улицы. Берту стыдно было признаваться себе, что временами он никак не может отделаться от навязчивого влечения к Нэнси.

Сейчас же, испытывая приятную истому, он вспомнил о недавнем происшествии во время ночного дежурства. В участок позвонил неизвестный и сообщил, что за школой кто-то в неположенном месте припарковал машину, и Берт отправился на патрульном автомобиле выяснить, не намечается ли там акта вандализма или попытки проникнуть внутрь здания.

— Скорее всего это какой-нибудь молодняк трахается, — предположил Эл Маккой, напарник Берта.

Но тем не менее им пришлось соблюсти все меры предосторожности: они подъехали к школе на небольшой скорости, с потушенными фарами, и Берт остановил машину за углом, чтобы раньше времени не привлечь к себе внимания нарушителей. Оба полицейских вышли из автомобиля и дальше двинулись уже пешком, с фонарями и оружием наготове, зная, что в любую секунду могут застигнуть преступников за работой.

Вспоминая это сейчас, Берт готов был поклясться, что в тот момент они с Элом подумали об одном и том же — как хорошо было бы встретить в качестве правонарушителя смазливую девицу со спущенными трусами.

Остановившись футах в двадцати от машины — а ею оказалась последняя модель «шевроле», — они сразу же услышали звуки, которые ни с чем нельзя было перепутать. А слышимость в тот вечер была прекрасной — спасаясь от жары, владелец машины опустил в ней все стекла, хотя и по раскачиванию корпуса на рессорах полицейские сразу смекнули, что происходит внутри.

Берт так и не понял, почему они с Элом не пристегнули тогда к ремням револьверы и так же тихо не ретировались, оставив этих детей развлекаться дальше. Ведь было совершенно очевидно, что приехали они сюда не с целью ограбить школу, а занимались своим делом и никому не собирались мешать.

Но, будто сговорившись, полицейские подошли к автомобилю и долго наблюдали за счастливой парочкой при свете луны — Берт, стоя у дверцы водителя, а Эл — с другой стороны. А молодые люди тем временем, забыв обо всем на свете, даже не подозревали, что на них внимательно смотрят.

И тут, как по сигналу, оба блюстителя порядка разом включили свои фонарики. От неожиданности юноша с воплем подскочил чуть не до самого потолка и тут же, повернувшись к свету, потерял эрекцию. Девушка завизжала. Она была очень хороша собой — длинные черные волосы мягкими волнами спадали на спину, совсем не закрывая крупных упругих грудей. На вид ей можно было дать лет пятнадцать, не больше. Парень стал судорожно искать одежду, схватил первое, что попалось под руку — а это были ее красные брюки — и попробовал хоть как-то прикрыть свою наготу. Девушка в это время беспомощно озиралась по сторонам, пытаясь спрятаться за его телом. Наконец она замолчала и теперь выглядела, как перепуганная лань на шоссе, ослепленная неожиданным светом фар. Берт не мог оторвать взгляда от ее напряженных сосков, которые ей так и не удалось скрыть от его жаждущих глаз.

— А-а, легавые! — презрительно фыркнул юноша, всем своим видом желая показать, что ничуть не напуган столь внезапным появлением стражей закона. — Ну и какого рожна вам здесь надо?

Он был постарше девушки — лет двадцати с небольшим, и теперь, постепенно оправляясь от испуга, старался вести себя развязно и грубовато. Ему даже хватило наглости, чтобы хладнокровно напялить свои джинсы, хотя лучи фонарей в это время до мелочей высвечивали дрожащую фигуру его подруги.

— Билли! Что ты делаешь? — взмолилась девушка, заметив, что лежит перед полицейскими, как на витрине.

Эл и Берт без зазрения совести рассматривали ее, жадно пожирая глазами.

— Мы не совершили ничего предосудительного, — объявил юноша. — И вы должны немедленно оставить нас в покое.

— Твоему спокойствию можно только позавидовать, — растягивая слова, ухмыльнулся Эл. — А тебе никогда раньше не приходилось слышать о развращении несовершеннолетних?.. Надо бы дать тебе по зубам прямо вот этим фонарем — а то, мне сдается, ты еще и не до конца понял, с кем разговариваешь!

— Одевайтесь, вы, оба — и поживее! — рявкнул Берт. Он чувствовал, что во рту у него пересохло, а это было первым признаком начинающейся нервозности. Но, к своему стыду, он ощущал, что у него развивается самая настоящая эрекция. Он намеренно не отводил луч фонаря от салона машины, давая этим понять, что молодым людям и в самом деле пора уже облачиться. Когда девушка нагнулась за брюками, Берт с тоской отметил про себя, насколько роскошно выглядели ее груди и бедра, когда она натягивала сначала трусы, а потом футболку.

Когда незадачливая парочка наконец полностью оделась, Эл не смог отказать себе в удовольствии прочесть им небольшую лекцию о том, как должны вести себя добропорядочные девушки и что скажут ее бедные родители, когда узнают, чем она занималась ночью в общественном месте. И, конечно, он не забыл добавить, что за совращение несовершеннолетних ее юный приятель может запросто схлопотать себе срок. Девушка расплакалась, а ее спутник мрачно смотрел на Эла, всем своим видом показывая, что эта проповедь нисколько не пугает его, и он не только не раскаивается, но и слушает все это с чувством досады, тоски и уныния.

А Берт все это время продолжал думать о прекрасном манящем теле девчонки.

— Мы и сами могли бы ее трахнуть, — неожиданно заявил Эл, после того как машина с молодыми людьми уехала.

Берт задумчиво почесал щеку и молча завел мотор патрульного «форда».

— Я тебе говорю, — не унимался Эл, — мы запросто могли бы сейчас урвать и свой кусок лакомства. И ей, кстати, это тоже нисколько бы не повредило!.. Если бы, разумеется, мы не были такими дубоголовыми и честными полицейскими.

— Я думаю, ее приятель вряд ли стоял бы тихо в сторонке, дожидаясь своей очереди. — Берт начинал раздражаться.

— Думаешь, нет? А ему-то что? Это не его задницы дело! Что-то не очень они похожи на влюбленных голубков. Тебе так не показалось?

— Послушай, хватит об этом, договорились?

— Ладно, — сплюнул Эл. — Просто я уверен, что у нас только что сорвалась неплохая разминка для наших старых костей.

— Да, девица была — что надо! — тоскливо произнес Берт.

— Вот и я про то же, — согласился Эл. — Мне такие всегда нравились. А как вспомню свою жену… Ведь это то же самое, что трахать старую самодовольную корову, пока она жует свою гнилую солому.

Берту сразу представилась Гарриет… и Нэнси.

Глава 3

Скользя рукой по гладкому поручню из красного дерева, Синтия поднялась наверх к комнате матери, для порядка постучалась и зашла. Как всегда, мама сидела в своем любимом кресле-качалке.

— Приближается Пасха, — сказала Синтия. — Пора бы уже собираться и нашим гостям… Судя по открыткам, на этот раз прихожан будет не меньше двухсот — кое-кто приедет даже из Калифорнии.

В последнее время мама была не слишком разговорчива, но Синтия научилась уже «читать» ее мысли и прекрасно знала, что та сейчас очень довольна. Ведь на праздник при°дет так много народу!

— Льюк и Авраам уже украсили часовню, а Сайрус доделывает гробы. Тех, кто приедет пораньше, я пошлю за продуктами, а потом они помогут мне наготовить всего. Так что не волнуйся, тебе ни о чем не придется беспокоиться. Мы сами сделаем все, как ты нас учила.

Но все равно лицо матери почему-то показалось Синтии взволнованным и, чтобы успокоить ее, дочь добавила:

— Для ночных ритуалов будут три девушки. Льюк и Авраам уже поймали одну. А к Пасхе мы раздобудем и еще двух.

Эта новость явно обрадовала мать.

«Как было бы хорошо, если б и папа был сейчас с нами!» — чуть не вырвалось у Синтии, но она вовремя сдержалась, улыбнулась, а вслух произнесла:

— На службе будет много интересных людей. Синтия часто вспоминала отца, но мать не любила разговаривать о нем и ни разу даже не упомянула его имени с тех пор, как ровно десять лет назад он их бросил.

— Все идет точно по плану, — заверила Синтия. — Тебе не о чем волноваться.

Глава 4

Нэнси Джонсон в одних трусиках и прозрачном лифчике сидела на кровати со скрещенными ногами и болтала по телефону со своей подружкой Патти. Она только что приняла душ и теперь расчесывала волосы, а трубку держала, зажав ее между ухом и плечом, чтобы руки оставались свободными. Оглушительная музыка из приемника нисколько ей не мешала. Ей нравилось быть дома одной, когда можно вытворять все, что взбредет на ум. А вот если бы мать оказалась сейчас поблизости, она обязательно заставила бы ее либо выключить радио, либо перестать болтать по телефону, чтобы не испортить слух и не начать носить специальный аппарат для тугоухих уже в ранней юности.

Патти только что сообщила подруге, что мальчик, который ей давно уже нравится, наконец-то пригласил ее на завтрашний школьный бал.

— Да ну! Ой, Патти, я за тебя очень рада! А что я тебе говорила: рано или поздно он обязательно созреет. Я же видела, какие взгляды он на тебя бросает… Он, наверное, просто малость застенчив. Но я все равно уверена, что вас объявят королем и королевой этого бала.

— Да, но я-то совсем не такая скромница! — отпарировала Патти, которая, вероятно, считала застенчивость отрицательной чертой для людей своего возраста.

— Ну, уж это я знаю. Вот твоя эксцентричность и будет компенсировать его скромность. Ты меня понимаешь? Противоположности ведь всегда тянутся друг к Другу…

— Наверное, так оно и есть. — Патти не могла с этим не согласиться.

Нэнси закончила расчесывать волосы и теперь любовалась своим телом, разглядывая его в большое зеркало у двери и одновременно прикидывая, не слишком ли полна ее грудь и достаточно ли стройны ноги. А Патти тем временем с сожалением говорила подруге, что никак не сможет поехать с ней по магазинам, потому что ее мать («даже в субботу!») успела навесить на нее кучу домашних дел.

И в этот момент раздался звонок во входную дверь.

— Патти, подожди секундочку! Кажется, отчим вернулся, — попросила Нэнси.

Положив трубку на кровать, она наскоро накинула короткий халатик и заспешила на звонок, который трещал без умолку, будто отчиму до зарезу требовалось поскорей попасть в дом. Открыв ему дверь, Нэнси испуганно отшатнулась: Берт Джонсон стоял перед ней в стельку пьяный, ухватившись обеими руками за притолоку, чтобы не потерять равновесие и не грохнуться на пол Прямо в прихожей. Девушка нахмурилась и отошла в сторону, давая ему беспрепятственно войти внутрь.

— Привет, папуля, — с явным неодобрением сказала она.

Развязным тоном, едва ворочая языком, Берт Джонсон тут же откликнулся:

— Здравствуй, радость моя! Как насчет хорошенького теплого поцелуйчика любимому папочке, а?

От изумления Нэнси застыла как вкопанная. Конечно, и раньше случалось, что он приходил домой подшофе, но никаких разговоров о «поцелуйчиках» ни разу до сих пор не было. Он всегда относился к ней довольно спокойно, если не сказать прохладно, и в общем так до конца и не заменил родного отца. Поэтому столь резкая перемена в его поведении была для Нэнси непонятной и неожиданной и заставила девушку насторожиться.

Нетвердой походкой Берт шагнул в прихожую и тут же буквально повис на плечах своей падчерицы, всем телом прижав девушку к стене и дыша ей в лицо густым перегаром.

— Папа! — взвизгнула Нэнси и отвернулась. Он недоуменно отпрянул, но все же продолжал прижимать ее к стене широко расставленными руками. Теперь его голос стал тише, и в нем зазвучали даже какие-то просительные нотки:

— Нэнси, не надо каждый раз меня называть папой. Какой же я тебе отец? Я ведь твой отчим, и мы оба это прекрасно знаем… У нас нет с тобой кровного родства. А поэтому ничего дурного не случится, если время от времени между нами будет кое-что происходить… Ну так как же насчет поцелуйчика? — Неожиданно он притих и оглянулся по сторонам, будто прислушиваясь. — А где твоя мать? — почти шепотом спросил он.

Нэнси, пригнувшись, поднырнула под его руки и медленно попятилась по направлению к своей комнате.

— Она в парикмахерской. Ты что, забыл? — заговорила она на ходу. — А ты, кстати, обещал мне дать сегодня свою машину, чтобы я съездила за покупками. Можно? — Этими вопросами Нэнси втайне надеялась отвлечь похотливого отчима от его уже вполне очевидных намерений. Но, заметив в его глазах жадный блеск, испытала прилив удушливого страха и помимо воли начала заметно дрожать.

Бросив на банкетку в прихожей свою фуражку, Берт ловким движением поймал ее за запястье и притянул к себе.

— Конечно, милая, можешь взять мою машину, не сперва — обещанный поцелуй и жаркие объятия. Ну, чего ты меня боишься? Я ведь не кусаюсь.

Девушка отвернулась, а он слюнявыми губами поцеловал ее в щеку. Нэнси не пыталась вырваться, боясь разозлить отчима еще сильнее. Вместо этого она попробовала хоть как-то вразумить его:

— Ну, папа!.. Мне больно. Пожалуйста, отпусти меня. Я говорю сейчас с Патти по телефону. Она меня ждет. Она ждет, когда я снова возьму трубку. Я сказала ей, что только спущусь на секунду открыть тебе дверь…

Он немного ослабил хватку, и Нэнси, вывернувшись, бегом бросилась в свою спальню, тут же захлопнув за собой дверь. Здесь она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, и только потом подняла трубку, которую всего пару минут назад оставила на постели.

— Патти, это я. Патти! Ты меня слышишь? Черт! Ты что, трубку повесила?

Берт Джонсон тяжело опустился на стул в коридоре второго этажа, не дойдя всего несколько шагов до спальни Нэнси. Его раздирали сейчас весьма противоречивые чувства — вина, стыд и сексуальное возбуждение. Но страшнее всего ему казалась перспектива, что эта попытка овладеть Нэнси так ничем и не кончится. Ведь кто ее знает — сохранит ли она все это в тайне или сегодня же нажалуется матери? А тогда уж Гарриет наверняка подаст на развод. Вот проклятие! Маленькая сучка! Ведь она каждый день щеголяла перед ним по дому почти раздетая, а теперь, когда он наконец отважился на первый шаг, притворяется, будто сильно испугалась. Чего она добивается? Чтобы ее долго упрашивали?

Нэнси повесила трубку и, посмотрев на дверь спальни, решила, что будет лучше запереть ее на замок. Но едва она собралась сделать это, как дверь неожиданно распахнулась и на пороге появился отчим. Он успел уже снять рубашку, и теперь его дряблый живот жирной складкой свисал на ремень форменных полицейских брюк.

— Ну, иди ко мне, Нэнси! Покажи, крошка, как ты умеешь любить, а то я уже забыл, как это делает твоя мамочка…

— Отстань от меня! — Нэнси отступила назад, хотя в голове ее промелькнула мысль, что, возможно, было бы правильнее стоять и не шевелиться, показывая этим свою робость не поддаваться ему. Хотя надо признаться, она мало что понимала в эту минуту.

— Ну позволь мне хоть посмотреть на тебя! Клянусь, я и пальцем тебя не трону, — взмолился Берт. — Ну сними, пожалуйста, свой халатик… Я хочу видеть тебя всю. Я только посмотрю — и сразу уйду… Если, конечно, ты сама ничего больше не захочешь.

— Да ты… ты просто спятил! Ты не соображаешь, что говоришь! Ты ведь мой от ч им! Сейчас же убирайся отсюда, иначе я все расскажу матери!

— Ну, что ты… Я же понимаю — ты просто обязана поломаться немного, чтобы показать мне, как ты себя уважаешь. Но только не вздумай уверять меня, что ты еще девственница. Я прекрасно слышал, чем вы тут занимались по ночам со своим дружком.

— Пошел к черту! — с отвращением выпалила девушка.

И тут Берт рванулся вперед с явным намерением схватить ее за грудь. Однако Нэнси в последний момент удалось увернуться, и она со всего размаху влепила ему звонкую пощечину. Отчим остановился и, бросив на нее гневный взгляд, тяжело задышал. А потом молниеносным движением руки рванул ее за ворот халата. Ткань затрещала, по полу запрыгали оторванные пуговицы. Нэнси заплакала, а он продолжал разрывать на ней одежду, пожирая девушку жадным взглядом.

Когда с халатом было покончено, отчим сгреб Нэнси в охапку и начал покрывать поцелуями, одновременно пытаясь стащить с нее лифчик. Но это ему никак не удавалось и Нэнси, отчаянно отбиваясь, почти уже выскользнула из его пьяных объятий. Но Берт успел просунуть колено между ее ног и, пользуясь своей силой, повалил девушку на кровать. Здесь она не могла больше ни изворачиваться, ни лягаться — слишком велик был его вес, под которым Нэнси чуть не лишилась сознания. Наконец рука Берта нащупала ее грудь, а другой он начал судорожно шарить по всему ее телу, то и дело норовя забраться в трусы. Но чрезмерное возбуждение и избыток алкогольных паров все же подвели его: сражаясь с трусами, Берт настолько погрузился в свои действия, что не заметил, как Нэнси, извернувшись, смогла-таки дотянуться до стоящего на ночном столике приемника, по-прежнему передающего рок-концерт. И в следующую секунду девушка изо всех сил обрушила аппарат на его лысеющую голову. На какой-то миг изумление в глазах Берта смешалось с испугом, а потом он разом обмяк и потерял сознание.

Не помня себя от ужаса, Нэнси выбралась из-под его грузного тела, натянула трусы и, увидев себя в зеркале почти голую, схватила с пола бюстгальтер, тут же кое-как напялив его.

Первой ее мыслью был страх, что этим ударом она убила его. Нэнси осторожно подняла руку отчима, нащупала пульс и успокоилась. Рука безвольно упала на простыню, и почти в ту же секунду Берт захрапел. Нэнси никак не могла взять себя в руки. Еще какое-то время она стояла неподвижно, молча уставившись на него.

Что он будет делать, когда придет в себя? И как после этого они все втроем смогут уживаться здесь под одной крышей?..

Обойдя широкую кровать, девушка раскрыла шкаф и нашла в нем небольшой чемоданчик. Раздвинув на туалетном столике коробки с бижутерией и косметикой, она поставила на него чемоданчик, а потом, перерывая полку за полкой, стала наполнять его своей одеждой.

Берт Джонсон по-прежнему лежал на спине и громко храпел.

Нэнси была в смятении. Слишком уж неожиданно она оказалась отрезанной от целого мира, который привыкла считать своим и думать, что в нем царят спокойствие, мир и любовь. Но теперь она ясно понимала одно: надо немедленно бежать отсюда. В этом сомнений не было. Вот только куда она побежит — об этом Нэнси не имела ни малейшего представления.

Глава 5

Синтия вспоминала те времена, когда они только начинали ставить капканы Ее тогда еще удивляло, насколько хитроумно устроены эти штуковины, хотя занималась ими вовсе не она, а ее братья Льюк и Авраам К сожалению, Сайрус, самый старший из братьев, был довольно бестолков в подобных вещах, и ему даже близко не позволялось подходить к ловушкам. Хотя, с Другой стороны, Сайрусу не было равных в изготовлении крошечных гробиков для птичек и мышей. А у Льюка и Авраама было по три разных капкана, которые подарил им дядюшка Сэл.

Синтия хорошо помнила эти приспособления — их зазубренные острые челюсти, захлопывающиеся с помощью пружины и специальной петли, плоские металлические пластины, на которые помещалась приманка, стальные цепи и колья, которые вбивались глубоко в землю и как надежные якоря держали капканы на месте, не позволяя жертве сбежать. Хотя на самом деле началось все еще задолго до этих капканов. Сначала были бесконечные мамины рассказы — давным-давно, еще когда они жили в городе над маленьким магазинчиком, в котором мама торговала всевозможными средствами для магии и колдовства — там были разные травы и снадобья, амулеты и другие вещицы, а также толстые старинные книги с таинственными рисунками и непонятными заклинаниями. Но, наверное, другого такого магазинчика нигде не было, потому что покупатели приезжали к ним даже из Нью-Йорка и Филадельфии. Папа тоже тогда жил вместе с ними, и вот как-то на Пасху они всей семьей отправились навестить дядюшку Сэла и тетушку Эдну.

Синтия устроилась на заднем сиденье, поджав под себя ноги. На ней было накрахмаленное розовое платье, а черные блестящие волосы мама аккуратно заплела в косички. Девочка смотрела на затылок отца и пыталась представить себе, о чем он сейчас думает. А еще ей была видна мамина нарумяненная левая щека и кусочек ее плеча. Наконец Синтия не выдержала и встала, и перед ней сразу раскинулась широкая дорога, по которой они ехали, с бесконечными телеграфными столбами по обе стороны. Мать слегка придерживала ее, обернувшись с переднего сиденья. Но однообразный пейзаж шоссе вскоре утомил девочку, и она снова уселась на свое место.

— Синтия, лучше не вставай больше, — предупредила мать. — А то если мы наедем на какой-нибудь камень, или папе придется резко затормозить, то ты вылетишь прямо на дорогу.

Девочке это показалось невероятным. Тем более что все окна в машине были закрыты. Но мама, наверное, знала, что говорит, иначе зачем бы люди стали приезжать к ней со всех концов страны, чтобы купить амулет или послушать, что она расскажет им про их будущее?

Синтия и трое ее братьев, деливших с ней заднее сиденье, переглянулись и захихикали. Розовощекий Льюк с прилизанными лоснящимися волосами цвета соломы был одет в костюм моряка с длинными расклешенными брюками, а на голове имел настоящее накрахмаленное морское кепи. На Аврааме был «мундир» простого солдата и шорты. Сперва он обиделся, когда папа преподнес ему такой подарок, потому что раньше никогда не видел, чтобы солдаты ходили в шортах, но потом слегка успокоился, когда в комплекте одежды обнаружилась и настоящая офицерская фуражка — с золотой тесьмой и черным блестящим козырьком. Сайрус был самым крупным из всех, и на нем неуклюже болтались зеленые парусиновые брюки, какие носят обычно грузчики и водители автобусов, белая рубашка с короткими рукавами и серые подтяжки, которые и не давали спадать его нелепым штанам. Он почти всегда был одет в нечто подобное и от этого выглядел смехотворно, но мать никак не могла подобрать ему вещи, в которых он смотрелся бы более-менее прилично.

Синтия с сожалением вспоминала о пасхальной корзиночке со сладостями, которую мать не разрешила ей взять с собой, сказав, что этим она только испортит себе аппетит, а у дяди Сэла и тети Эдны наверняка найдется для нее немало всяких вкусных сюрпризов. Льюк и Авраам тоже оставили свои корзиночки дома, а Сайрусу почему-то разрешили взять гостинцы с собой, и теперь остальные только посмеивались над ним, потому что за время пути он успел съесть почти все, что находилось в его корзинке, причем ел он так неумело, что очень быстро перепачкал всю свою одежду мармеладом и пастилой. У него оставалось уже лишь несколько желтых мармеладных зайчиков, которых он припас напоследок, потому что любил их больше всего, как, впрочем, и Синтия. Они были мягкие, сладкие, липкие и тягучие, а когда их полностью засовываешь в рот, они начинают буквально таять там, как будто сделаны из сахарной пудры.

— Празднование Пасхи поначалу не имело к Христу никакого отношения, — поясняла мама. — Это был языческий праздник весны. Зайчики и яйца — это символы плодородия, отсюда и пошел традиционный пасхальный зайчик, несущий яйца. Теперь вам понятно?

Синтия, самая младшая, в свои семь лет не поняла ничего. Но до старших братьев, может быть, кое-что и дошло. Сайрус же, который в умственном развитии сильно отставал от остальных детей, кажется, вообще считал, что весь смысл Пасхи состоит в откусывании голов мармеладным зайцам.

Возле дома, когда они садились в машину, Синтия увидела, как несколько ее школьных товарищей направляются в церковь.

— А мы почему не ходим в церковь? — поинтересовалась она.

— Потому что мы не верим в то, что там происходит, — ответила мама. — Мы верим в вещи, которые гораздо древнее церкви и имеют намного большую силу и власть. А церковь создана для убогих и слабых. И поэтому нам там нечего делать. Она нам попросту не нужна, как никогда не была нужна ни вашему деду, ни прадеду.

— А расскажи нам про дедушку, — попросил Льюк, чтобы как-то скоротать время в дороге.

— Он был чародеем, — начала мама, — как и его отец — ваш прадед.

— А что это такое? — спросила Синтия, хотя мать уже много раз объясняла ей это.

— Чародей — это волшебник, — терпеливо повторила она. — Это значит, что он очень хитрый, умный и может делать то, что недоступно другим людям. Дедушка Барнс был очень мудрым. В Англии, в деревне, где он жил, все вокруг знали, что он волшебник. Он мог делать такие вещи, что у людей волосы вставали дыбом. И творил он самые настоящие чудеса. Поэтому его боялись и уважали, и у него было много последователей — целое общество учеников и поклонников. А все потому, что его магия была настоящей — не то что те фокусы, которые теперь частенько показывают по телевизору. Он знал все о демонах и имел над ними власть.

— А кто такие демоны? — спросил один из братьев. — Они живут в аду, — объяснила мама. — И служат Сатане или тем, кто может вызывать их из ада с помощью волшебства.

— И дедушка знал, как это делается?

— Да, говорят, он умел это делать. А еще я слышала, будто он с помощью заклинаний мог убить человека.

Синтии было непонятно, как можно словами убить человека, но все равно прозвучало это весьма устрашающе.

—  — Не надо забивать детям головы всякой чепухой, — неожиданно вмешался отец.

— Но это же правда! — обиделась мать. — И к тому же ничуть не страшнее любых детских сказок — например, про Ганса и Гретель, где злая ведьма сажает маленьких детей на противень, чтобы зажарить и съесть.

— Я с тобой не согласен, — коротко ответил отец. Но то ли из чувства противоречия, то ли просто желая настоять на своем, мама продолжала рассказывать детям об их дедушке — чародее Льюке и прадеде-чародее Аврааме, в честь которых и были названы два из трех братьев. По ее словам выходило, что колдуны умеют летать по воздуху и незаметно проходить сквозь стены. А еще они могут предсказывать будущее, находить украденные или спрятанные сокровища и лечить людей и животных, просто касаясь их своими руками и читая вслух заклинания.

Синтия и братья слушали все это, затаив дыхание. Многое из сказанного им было уже известно, но все равно каждый раз рассказы воспринимались, как новые, и интерес к ним не ослабевал. Особенно детям нравилась история о сражении дедушки Барнса с колдуньей из соседней английской деревни. Эта старая ведьма навела на дедушку порчу, и у него стали сильно болеть суставы. Тогда при помощи талисманов и одному ему известных молитв он обратился к своему волшебному зеркалу, и там появилось изображение его обидчицы. Теперь уж дедушка знал, что надо делать. Как-то ночью он пошел вслед за ней, когда старуха возвращалась домой, и в каждый ее след воткнул по ножу, читая при этом специальные заклинания и призывая на помощь демонов. И вот один могучий демон услышал его, и старуха умерла прямо на пороге своего дома, а болезнь дедушки сразу же прекратилась.

— Чушь все это! — возмутился отец.

На нем был изящный серый костюм с отливом и пепельно-серый галстук, и от него приятно пахло лосьоном. Один раз он побрызгал немного этого лосьона на лицо Синтии, чтобы она поняла, как сильно он щиплет и не пыталась тайком им душиться. Еще на папе в тот день была сильно накрахмаленная белая рубашка, и узкий воротничок до красноты успел натереть ему сзади шею. Но все равно он выглядел очень элегантно, был гладко выбрит и аккуратно подстрижен, хотя его черные волосы уже начали редеть, и теперь на голове кое-где стала просвечивать кожа. Синтия могла так подробно рассказать об отце, потому что, к ее великому сожалению, ей не так уж часто приходилось видеть его. Он то и дело уезжал в долгие командировки, но когда возвращался, всякий раз привозил им много подарков — нарядов для детей и украшений для мамы.

— Шелдон, не смей насмехаться над моими предками! — вспыхнула мать. — Я уверена, что их духи постоянно находятся рядом с нами и охраняют нашу семью.

— Странно, — удивлялся отец. — Ты вроде не религиозна, а во всю эту чушь почему-то веришь… Только не вздумай потом винить меня, если из наших детей вырастут безмозглые предрассудочные дурачки. А эти байки прибереги лучше для своих клиентов — когда ты выколачиваешь из них доллары за подобные россказни, я ничего не имею против: всему свое время и место.

Мама не стала отвечать ему, ко очень рассердилась, и ее злость будто растеклась по всему салону автомобиля. Она запретила открывать окна в машине, чтобы ветром не растрепало ее новую прическу. Только в том окне, возле которого сидел Сайрус, она позволила оставить крошечную щелку, чтобы его не укачивало. Мама выглядела великолепно в своем новом ярко-синем костюме, который подарил ей отец на день рождения. Ради праздника она подкрасила губы и нарумянилась и теперь уже не казалась такой бледной, как когда разговаривала в магазинчике со своими клиентами или хлопотала по дому. Синтия видела перед собой одну из ее сережек и крошечный замочек на шее, которым было застегнуто жемчужное ожерелье. На плече у мамы красовалась огромная роза, и ее духи, сливаясь с ароматом цветка, казались в духоте машины чересчур приторными и резкими.

— Дети, выслушайте меня внимательно, — заговорила мать, когда ее гнев немного утих. — Во-первых, когда мы приедем, не забудьте сразу же поздравить с Пасхой ваших дядю и тетю. Во-вторых, они наверняка приготовили вам какие-то подарки. Помните, что вы обязательно должны сказать им спасибо. И в-третьих, я хочу, чтобы вы вспомнили, как вести себя за столом — я объясняла вам правила этикета, так что не забывайте о них. Это касается и тебя, Сайрус.

Наконец папа остановил машину на длинной гравиевой дорожке перед домом дядюшки Сэла, и вся семья вышла на свежий воздух. При этом Сайрусу помогла выбраться мать, так как ему очень мешалась пасхальная корзиночка.

Как всегда, посмотрев на огромное здание из красного кирпича с большой верандой и громадными белыми колоннами перед входом, Синтия была поражена и восхищена этим домом. Дядюшка Сэл рассказывал, что до Гражданской войны прежний владелец этого поместья имел много собственных рабов, а потом стал начальником над всеми батраками и фермерами, арендующими его землю. Большинство ферм сейчас было заброшено, но все-таки кое-кто еще остался жить здесь. Некоторые разводили сады и огороды, держали скот; но в основном зарабатывали на жизнь на ближайших угольных шахтах. Однако дядюшка Сэл не принадлежал ни к фермерам, ни к шахтерам — он был художником и приехал в эти места в поисках тишины и спокойствия. На территории его владений сохранилась и старая сельская часовня, выстроенная ярдах в ста от дома. Когда-то давным-давно здесь собирались фермеры и молились под чутким руководством своего босса. Теперь столетняя часовенка превратилась в студию дядюшки Сэла, где он писал маслом картины из жизни довоенного Юга, а потом продавал их в художественных салонах или отдавал на комиссию в магазины.

Синтии очень хотелось зайти в часовню и посмотреть на работы дядюшки, но сначала всем предстояло пройти в дом и перекусить. Так было всегда, когда они приезжали в это гостеприимное поместье. Синтия слушала, как хрустят мелкие камушки у нее под ногами, а иногда специально подпрыгивала, чтобы пыль от них осела на ее новеньких туфлях. Но мама, заметив это, опять рассердилась, схватила девочку за руку и поволокла за собой. Сайрус шел впереди с таким видом, будто ему было наплевать абсолютно на все в этом мире, и безмятежно размахивал своей корзинкой. Льюк и Авраам, в костюмах солдата и матроса, гордо вышагивали за папой, тоже чувствуя себя военными. Папа постучал костяшками пальцев в дверь и, не дожидаясь ответа, сам распахнул ее и повел всех через гостиную к кухне, откуда неслись вкусные запахи и раздавалось шкворчание сковороды.

Из соседней столовой тут же выскочила улыбающаяся тетушка Эдна.

— Христос воскрес! — радостно выкрикнула она, рассмеялась и водрузила на нос очки. Ее белый фартук был весь заляпан соусами и вишневым соком. Синтия и мальчики тут же решили, что она, наверное, готовит вишневый пирог, а мама и тетушка в это время стали обниматься и целовать друг друга, как это бывало всегда на Пасху.

Вслед за тетушкой появился и дядюшка Сэл. Они с папой пожали друг другу руки и вежливо улыбнулись.

— Ну, пока сестрички милуются, — громко произнес дядюшка, — не хотите ли, Шелли, опрокинуть по стаканчику бурбона?

— Нет, Сэл, не сейчас. Может быть, чуть попозже. Кстати, с праздником вас. Я пока выпил бы пива, если можно.

— Христос воскрес, Синди! — радостно закричала тетушка Эдна и, обнимая Синтию, спросила: — Ну, какие подарки ты получила сегодня? — При этом она так сильно стиснула девочку, что ей даже стало немного больно. Вдобавок ко всему тетушка еще звонко чмокнула племянницу в щеку, тут же обслюнявив ее. То же самое она проделала потом и с мальчиками. Льюк и Авраам почувствовали себя неловко, а вот Сайрусу, похоже, все было безразлично. От этого поцелуя Синтия поежилась, потому что щеке сразу стало мокро и холодно, но она стеснялась вытираться при тетушке, поэтому ей ничего больше не оставалось, как только ждать, пока щека высохнет сама по себе.

Дядюшка Сэл по-мужски пожал всем мальчикам руки, а подойдя к Сайрусу, заглянул в его почти пустую корзиночку и заявил:

— Э-э, да ты, я вижу, настоящий сладкоежка! Корзиночка-то хороша, да вот в ней, похоже, ничего уже не осталось…

Сайрус протянул ему корзинку, и дядюшка сделал вид, что взял оттуда мармеладного зайчика, «разжевал» его и, довольно поглаживая себя по животу, пробурчал:

«Да это просто деликатес!» — тем самым приведя Сайруса в бурный восторг. Дядюшка Сэл был небольшого роста, аккуратно подстриженный и с длиннющими свисающими усами. В доме он всегда ходил в заляпанных краской джинсах, в них же работал и в своей мастерской. Вел он себя свободно и просто и всегда казался веселым, отчего дети питали к нему искреннюю симпатию.

— А у меня для вас приготовлено специальное угощение, — просияла тетушка Эдна. — Я могу вам показать его прямо сейчас, но вы должны пообещать, что есть будете только потом, после ужина, а то испортите себе аппетит. Можете дать мне честное слово?

— Да, тетя Эдна, обещаем! — хором закричали трое братьев и Синтия.

— Тогда перекреститесь.

Хихикая, дети исполнили и эту ее просьбу.

— Ну хорошо, — улыбнулась тетушка Эдна. — Тогда — сюрприз!

— Это уж точно, — со смехом подтвердил дядюшка Сэл. — Мы приготовили вам беременных зайчиков. — Сэл! — укоризненно покачала головой тетушка Эдна. — Следи за своими словами! Это же дети…

— А что я такого сказал? Беременные, ну и что? Не вижу в этом ничего плохого, — с улыбкой оправдывался дядя Сэл. — А как, ты думаешь, они сами-то появились на свет?

— Все в порядке, Сэл, — успокоила его мама. — Я не воспитываю их ханжами; они должны знать о существовании и секса, и всего прочего.

— Да, но при этом ты все время пугаешь их своими идиотскими рассказами про колдунов, — заметил папа, наливая себе пиво в стакан.

Мать злобно сверкнула глазами, но он этого будто и не заметил.

Тетушка Эдна подошла к буфету, открыла его и потянулась к самой верхней полке. Оттуда она извлекла огромный поднос и опустила его так, чтобы он был хорошо виден всем детям. На подносе лежали четыре пряничных зайца с сахарными глазками, а вместо брюшка у каждого было вставлено раскрашенное яйцо. Дети в изумлении смотрели на столь необычное лакомство, а потом прищурились и весело рассмеялись.

— Спасибо, тетушка Эдна! Спасибо, дядюшка Сэл! Только Сайрус, конечно же, забыл поблагодарить. Он раскрыл рот и с таким удивлением смотрел на зайчиков, будто боялся, что они сейчас оживут и убегут от него в лес прямо с подноса.

— Меня благодарить не надо, дети мои! — улыбнулся дядюшка Сэл. — Я к кухне не имею никакого отношения, я только приношу в дом «капусту». — Он подмигнул, и все взрослые рассмеялись, хотя до детей его шутка так и не дошла.

Праздничный обед был роскошным.

Как и во время любого торжества, детям для аппетита разрешили выпить по маленькому стаканчику легкого домашнего вина. Синтия осторожно сделала первый глоток, но все равно глаза у нее тут же заслезились, а горло будто огнем обожгло. Однако она все же потихоньку продолжала пить и вскоре привыкла к вину, а когда оно кончилось, девочка почувствовала, что внутри у нее стало тепло, а на душе — как-то легко и необычно весело. Льюк и Авраам быстро расправились со своими стаканчиками, стараясь вести себя, как настоящие взрослые. А потом тетушка Эдна подала картофельное пюре с соусом и большими порциями индейки, маринованные овощи, оливки и редис, горячие тосты с маслом, зеленый горошек и еще много разных аппетитных закусок. А в самом конце торжественно внесла в столовую «гвоздь программы» — огромный пирог с вишнями, украшенный сверху ванильным мороженым.

Синтия и трое братьев сидели рядом. Сейчас они откинулись на спинки стульев и стали сравнивать, у кого стал больше живот.

— Да вы только гляньте! — изумился дядюшка Сэл. — Они раздулись, как четыре маленьких футбольных мячика! По-моему, в вас теперь запросто можно играть, как в настоящие мячи. Начнем, пожалуй, с тебя, Синтия.

— А спорим, Сайруса вам не поднять? — засмеялась девочка. — Из него получился довольно тяжелый мячик!

При этих словах взрослые переглянулись и, найдя ее замечание остроумным, весело рассмеялись. Сайрус тоже старался улыбаться, чувствуя, что каким-то образом стал центром всеобщего внимания.

— Эта девочка будет у вас в семье самой умной, — заключил дядя Сэл.

Синтия немного смутилась, но все же ей было очень приятно услышать от него такой комплимент.

— Но это еще не все, — с интригующей улыбкой продолжала тетушка Эдна, хитро посмотрев на детей. — У нас есть для вас и кое-что несъедобное…

С этими словами она встала из-за стола и пошла наверх. Как показалось ребятам, она оставалась там ужасно долго, но наконец ее каблуки застучали по ступенькам лестницы, и тетушка появилась в дверях, нагруженная подарочными свертками — по одному для каждого из детей.

Сайрус первым развернул свой подарок. Им оказалась добротная лопата с деревянной ручкой и сверкающим стальным лезвием. Сразу было видно, что лопата самая настоящая, и ею можно копать любой грунт, не опасаясь, что она погнется или сломается. Сайрус довольно улыбнулся.

Свертки для Льюка и Авраама оказались побольше: в них лежали капканы — по три на каждого мальчика. Еще в прошлом году дядюшка Сэл обещал научить их, как ставить такие ловушки, класть приманку и охотиться с их помощью на диких животных — кроликов, енотов и опоссумов. И он не забыл своего обещания.

— А может быть, вам повезет, и попадется такой вот пасхальный зайчик — кто знает! — улыбнулся он.

Синтия засмеялась, братья тоже повеселели, хотя сначала они были немного разочарованы, решив, что их не считают еще достаточно взрослыми, чтобы подарить настоящие охотничьи ружья. Льюку было десять лет, а Аврааму только исполнилось восемь.

Синтия открыла свой пакет и тоже увидела там лопату, похожую на ту, которой владел теперь Сайрус. Но ей всегда больше нравилось получать в подарок игрушки, нежели платья и другую одежду, и она была очень рада, что дядюшка Сэл и тетушка Эдна правильно догадались о ее вкусах. Девочка сразу решила, что этой лопатой она запросто сможет вырыть себе настоящую пиратскую пещеру, про которую читала, еще когда училась в первом классе. А может быть, если мама научит ее колдовству, ей удастся раскопать и какие-нибудь сокровища, как это умел делать дедушка Барнс, чародей.

— А бывают чародевочки? — тут же спросила Синтия. — Мне хотелось бы стать ею, когда я вырасту. Все, кроме отца, засмеялись.

— Конечно, станешь, — пообещала мама. — Только это называется не чародевочка, а чародейка. Но одного решения стать ею маловато; надо, чтобы твой дар был врожденным. Но, возможно, он перейдет к тебе через меня по наследству от дедушки.

— Черт побери, Мередит! — взорвался отец. — Если ты не перестанешь забивать детям голову своей ерундой, то в самом скором времени они отправятся прямиком в сумасшедший дом! — При этом он с такой силой ударил кулаком по столу, что все чашки и блюдца на нем со звоном подпрыгнули.

Все сразу притихли, даже мама, потому что отец нечасто проявлял свои чувства с такой резкостью, особенно за столом и в гостях.

Но дети так и не смогли понять, что же все время так злит их отца. Они гордились, что в их роду был такой замечательный человек, как дедушка Барнс, — знаменитый и могущественный, хоть он и делал иногда ужасные вещи. В какой-то мере они и себя считали избранными, и уж, во всяком случае, не такими, как остальные ребята. А втайне каждый из них мечтал, что со временем станет столь же знаменитым и сильным и сможет нажить колдовством несметные богатства, если только унаследует его волшебный дар. И тогда, может быть, у них тоже появится множество собственных учеников и последователей — целая секта.

Когда Синтии исполнилось девять, отец уехал в очередную командировку и больше домой не вернулся. Мама еще долго говорила что-то о его письмах и даже вкратце пересказывала детям их содержание. Хотя на самом деле никаких писем от него не было.

Сама мать все больше времени стала проводить в своем магазинчике, изучая древние книги по колдовству и запоминая заклинания, чтобы вызывать духи умерших. Вероятно, с папой произошло что-то очень страшное и плохое — дети чувствовали это.

Денег у них почти не осталось. Покупателей было все меньше, потому что им не нравилось стоять у пустого прилавка и ждать, пока мать выйдет наконец из своей задней комнатки и займется ими. Она же все время была поглощена чтением и мало обращала внимания на заходящих в магазин посетителей. Все чаще она оставляла для себя различные травы, снадобья и амулеты, необходимые для проведения магических ритуалов, вместо того, чтобы выгодно их продать. У отца была хорошая страховка, но семья могла получить ее только в том случае, если он будет признан умершим или пропавшим без вести, а для этого со дня его исчезновения должно было пройти ни много ни мало — целых семь лет.

Иногда по утрам или после школы Синтия замечала, что в доме пахнет какими-то благовониями и дымом Мама стала все меньше времени посвящать своим детям и вообще перестала заниматься домашним хозяйством.

Друзей у них почти не было. К тому же соседские ребята теперь начали уже в открытую издеваться над бедным Сайрусом. Поэтому Синтия или кто-нибудь из братьев каждое утро провожали его до остановки, когда он уезжал в свою школу для умственно отсталых, а потом обязательно встречали, чтобы никто из мальчишек его не обидел.

Отчаявшись дождаться помощи от матери, Синтия, Льюк и Авраам начали сами работать в магазине после школы и в выходные дни. Отчасти это происходило и потому, что они просто не знали, чем еще им заняться — они чувствовали себя изгоями в окружающем обществе. Многие называли их «ведьмиными детьми», кое-кто побаивался, но большинство открыто смеялось.

Работая в магазине, Синтия всерьез увлеклась старинными книгами по магии и волшебству. Из них она выяснила, что чародеи типа дедушки Барнса на самом деле были белыми магами, способными сражаться с силами Сатаны. Но в конце своей жизни дедушке пришлось встретиться с черным магом, у которого сил было гораздо больше. Мама рассказывала, что в старости с ним случился удар. А произошло это потому, что его соперник, более могущественный черный маг, завладел локоном дедушкиных волос и произнес над ними нужное заклинание. Дед знал, что сражаться с таким врагом ему не под силу, и предсказал свою смерть с точностью до часа и минуты. Размышляя над всем этим, Синтия впервые задумалась, что, возможно, черная магия на самом деле сильнее белой…

Теперь она ненавидела отца за то, что он бросил их. Но одновременно в глубине души продолжала по-своему любить его и не теряла надежды, что когда-нибудь он вернется. Она часто плакала по ночам, а когда в изнеможении засыпала, то мечтала о том, что, открыв утром глаза, увидит, как он склонился над ней с целой кучей подарков. Синтия не посещала церковь и не знала, что надо делать в подобных случаях, поэтому она начала «молиться» дедушке Барнсу, прося его о том, чтобы он вернул папу домой. И вот однажды дедушка Барнс явился ей во сне. Она хотела заговорить с ним, но он сразу исчез, и Синтия в тот же момент проснулась. Довольно долго размышляя об этом происшествии и пытаясь понять его суть, Синтия решила наконец, что дедушка хотел сообщить ей следующее: что сам он уже не в состоянии ей помочь, а у нее пока еще недостаточно духовных сил, чтобы держать с ним надежную связь.

И теперь, как только у нее выдавалась свободная минутка, Синтия тратила ее на то, чтобы получше разобраться в маминых книгах о колдовстве. Поначалу многое было ей непонятно. Но постепенно ее знания углублялись, и вскоре эти занятия стали значить для нее больше, чем работа по дому и в магазин?. Мама же, находившаяся в постоянной депрессии и отчаянии, даже не заметила, что ее дочь слишком увлеклась такими вещами, которые обычно мало интересуют девятилетних девочек. Появляясь в магазине, она проходила мимо дочери с таким отрешенным видом, словно даже не видела ее, прихватывала с собой очередную порцию книг и удалялась. А Синтия в это время читала рукописи прямо за прилавком, в перерывах обслуживая немногочисленных покупателей.

Но вскоре и Синтия перестала заниматься клиентами. Как и мать, она полностью углубилась в изучение книг, возилась с травами, различными амулетами и колдовскими снадобьями. Ее миром стали карты Таро, реторты, покрывала для алтарей и прочие монашеские принадлежности. Теперь с посетителями работали, как могли, только Льюк и Авраам. С Сайрусом проблем не было: он мог часами сидеть за каким-нибудь несложным делом, либо просто перебирать товары на полках и приносить новые, когда кончался запас.

Как-то поздно вечером Синтия внезапно проснулась. Приближалась полночь. В ее комнату проникал аромат благовоний, а из щели под дверью пробивался дрожащий отблеск свечей Вскочив с постели, девочка услышала, как где-то в доме раздается монотонный голос матери, но слов разобрать не смогла. На цыпочках она вышла в холл и через открытую дверь увидела, что творится в столовой. Потом прошла в комнату к мальчикам и разбудила их, прижав палец к губам, чтобы они не шумели.

Все дети собрались вокруг стола, за которым сидела их мать. Та лишь мельком взглянула на них, не сказав при этом ни слова. Она была очень серьезна и сосредоточенна, а когда начала говорить, голос ее зазвучал резко и повелительно На матери был длинный черный халат, золотой пояс, а на голове — черная шелковая повязка, на которой золотыми буквами было вышито:

«Иегова». Из книг Синтия знала, что это имя Духа Вселенной, которое очень редко произносится вслух.

Большой круглый обеденный стол мама застелила черным бархатным покрывалом, на котором в самой середине был вышит золотом магический круг и разнообразные колдовские символы. Внутри этого круга рядом с медным кадилом на железной подставке стояла большая реторта, под которой горела свеча, и налитая в реторту жидкость кипела, наполняя столовую удушливыми парами. Тяжелый запах мочи или чего-то подобного разносился по всему помещению, хотя мама, судя по всему, пыталась заглушить его благовониями.

Вскоре Синтия поняла, что слова, которые произносит мать, уже встречались ей среди заклинаний в одной из средневековых рукописей. Она-то и лежала сейчас на столе, выполняющем роль магического алтаря.

— Я заклинаю тебя, Шелдон, муж мой и отец детей моих: явись передо мной внутри сего волшебного круга! — читала мать страшным загробным голосом. — Я заклинаю тебя Его именем, которому подвластны все существа — живые и мертвые, ибо при произнесении имени Его элементы меняют свой цвет, воздух сотрясается, море становится черным, огонь бушует и содрогаются недра земли. Имя Его — Иегова!

Я призываю и приказываю тебе, о Дух, сей же час явиться из любого места, где ты находишься, и дать ответы на все мои вопросы — ответы, которые соответствовали бы истине и были вразумительными. Явись же передо мной в плотском образе и говори так, чтобы я смогла понять значение твоих слов!

Предстань видимым внутри сего круга и будь покорен моим желаниям! Именем Его я заклинаю тебя и изгоняю оттуда, где ты сейчас находишься, чтобы ты явился передо мной и дал знать, где ты сейчас и где будешь пребывать в дальнейшем.

Если же ты не предстанешь передо мной или не будешь повиноваться моим желаниям, я прокляну тебя и лишу Его спасительного благословения, и ты будешь обречен на вечные муки в геенне огненной, оставаясь там до Судного Дня!

Вечный пламень станет твоим уделом!

Так явись же, Шелдон, дух моего супруга, в этом круге, чтобы повиноваться моей воле целиком и полностью!

Дети замерли, опустив головы в страхе перед тем, что сейчас может произойти. Но в то же время им не терпелось увидеть, как все это случится, как с помощью магии дух отца появится перед ними. Ожидание тянулось нескончаемо долго, и наконец их глаза устали настолько, что в полумраке наводненной парами комнаты уже начало казаться, будто сквозь дым от кадила проступают человеческие очертания. Потом померещилось, что и тени, пляшущие на стенах, тоже становятся похожими на отца. Но Синтия была убеждена, что колдовство наконец-то подействовало и с минуты на минуту начнется разговор с его блуждающим духом. Однако мальчикам все это быстро надоело, глаза их начинали слипаться, и они уже в открытую клевали носами. В конце концов их утомило это бессмысленное занятие матери, и они один за другим пошли спать. Мать не стала их останавливать. Синтия же продолжала стоять рядом с ней, терпеливо ожидая результатов сеанса.

— Почему же ничего не выходит? — спросила наконец девочка.

Когда мать заговорила, голос ее был тихим, но уверенным:

— Заклинания не всегда срабатывают так, как нам хотелось бы, ведь наша магия не всесильна… Есть и другие силы, которым принадлежит гораздо большая власть, и часто мы не можем ее преодолеть. Но я все же думаю, что мои старания не были напрасны: дух папы пытался войти с нами в контакт, только мы узнаем об этом позже — он должен подать какой-нибудь знак. Может быть, ему удастся прорваться сквозь паутину темных сил зла, которые преследуют нашу семью…

— Но почему именно нас?! — испуганно воскликнула Синтия.

— Я и сама не знаю, — горестно вздохнула мать. — Возможно, это как-то связано с дедушкой Барнсом. Может быть, тот колдун, который сгубил его, наложил проклятье не только на него самого, но и на всех его потомков…

Буквально через три дня, в воскресенье, в страшной автомобильной катастрофе погибли дядюшка Сэл и тетушка Эдна. Они ехали навестить Мередит и племянников, о чем предварительно договорились по телефону на следующее утро после неудавшегося сеанса. Во время разговора они очень тактично намекнули Мередит, что серьезно опасаются за ее душевное равновесие и способность реалистически воспринимать происходящее. Но по дороге им встретился огромный грузовик, у которого неожиданно отказали тормоза как раз на том месте, где дорога шла под уклон, и он на полном ходу врезался в их крохотный автомобиль, превратив его в груду искореженного металла. Сразу же последовал чудовищный взрыв, и в огне погибли все трое — Сэл, Эдна и водитель грузовика.

Сэла и Эдну хоронили в закрытых гробах, потому что во время катастрофы они сгорели почти дотла. Может быть, это как-то было связано с заклинаниями, которые все-таки подействовали, но невероятно искаженным образом — ведь вечное пламя Мередит грозилась устроить не им, а духу своего мужа Шелдона.

Через неделю после трагедии адвокат вызвал Мередит к себе в контору для вскрытия завещания и последней воли погибших. Вся их недвижимость, вклады в банках и все остальное переходило в безраздельную собственность Мередит, то есть теперь она становилась владелицей поместья в восьмидесяти милях от города, всего, что находится в доме, пятидесяти пяти акров земли, на которой располагалась и та самая знаменитая древняя часовня, а также всех непроданных картин Сэла, его контрактов и ценных бумаг. Кроме того, к ней переходили четырнадцать тысяч долларов сбережений и страховка на общую сумму в семьдесят пять тысяч долларов В течение следующей недели наследники решили закрыть магазин, за аренду которого платили немалые деньги, и переселиться из города в свои новые владения.

Богатое наследство и страховка дядюшки Сэла дали Мередит возможность целиком посвятить себя занятиям оккультными науками. Этих денег им вполне хватало, чтобы безбедно просуществовать до тех пор, когда пройдут положенные семь лет и Шелдон будет официальна признан погибшим. А тогда семья автоматически получит еще одну кругленькую сумму в виде его страховки и пенсии за весь этот срок.

Все семейство носило фамилию отца — Брюстер. Но, переехав в поместье сестры, Мередит решила, что теперь им стоит взять фамилию Барнс, так как это была ее девичья фамилия, которую она носила еще в Англии, когда жила там вместе с отцом, магом и чародеем Льюком Барнсом.

— Этим именем вы должны гордиться, — назидательно говорила Мередит Барнс. — Принимая его, мы получаем прямую возможность унаследовать все его силы и способности.

Вскоре на чердаке своего нового дома мать обнаружила огромный сундук, в котором хранились рукописи по магии и дневники самого дедушки Барнса. Очевидно, когда он умер в Англии, все его вещи перевезли сюда, хотя Эдна никогда не рассказывала сестре, что владеет такими сокровищами Наверное, она специально скрывала это от Мередит — ведь она всегда стеснялась своего предка и не одобряла действий сестры, когда та с головой ушла в мистику. Но как бы то ни было, открытие сильно взбудоражило и Мередит, и ее дочь, и теперь они дни напролет проводили за изучением вновь найденных материалов, а потом делились между собой впечатлениями. Почти все заметки и дневники были написаны дедушкиной рукой, и это вселяло в них еще большую уверенность в тех силах и возможностях, которые открывает оккультизм перед своими приверженцами. Авраам и Льюк тоже относились к магии с уважением, но всерьез заниматься ею не стали, хотя спокойно смотрели на столь необычное увлечение своей матери и сестры.

Сайрус, которому к моменту переезда в поместье уже исполнилось пятнадцать, очутившись на природе за городом, словно расцвел. Создавалось впечатление, будто свежий деревенский воздух и отсутствие многочисленных соседей, без конца дразнивших его, благоприятно сказались на развитии мальчика. Он выглядел теперь крепче и здоровее, а во взгляде появилось даже некое подобие одухотворенности. Его любимыми занятиями стали собирание цветов и ловля бабочек на полях. Но он никогда не мучил насекомых и, поймав, тут же отпускал их на волю. Как-то в лесу он нашел маленькую мертвую птичку и долго плакал над ней, пока Синтия, чтобы как-то утешить брата, не предложила ему устроить для птички похороны. Она разыскала несколько деревянных дощечек и показала Сайрусу, как можно изготовить из них Крошечный гробик. Потом они зашли в часовню, служившую некогда студией дядюшки Сэла, и прочитали над птичкой пару молитв. После этого на семейном кладбище, принадлежавшем до войны первому владельцу поместья, они выкопали ямку и, связав вместе две палочки, соорудили перевернутый католический крест, используемый на похоронах у сатанистов, о которых Синтия успела вычитать в рукописях по оккультизму. После этого случая Сайрус специально бродил по округе, разыскивая мертвых птиц и мышей, которых еще не съели кошки. Ему нравилось изготавливать для них маленькие гробики, и он сколотил их сразу несколько штук, чтобы в случае необходимости они всегда были под рукой.

Синтия тоже всегда была рядом и помогала ему устраивать похороны — она читала молитвы и заклинания над свежими могилками несчастных животных.

За детьми теперь никто не следил, они были полностью предоставлены самим себе. Мередит все время сидела в своей комнате и читала дедушкины рукописи или же оплакивала свою несчастную судьбу. Питалась она крайне скудно и уже не подходила к плите, чтобы готовить еду для детей. Они заботились о пропитании сами, и в основном теперь жили на консервах и бутербродах.

Лишь изредка кто-нибудь из детей отправлялся на рынок, чтобы купить там свежих фруктов и овощей. А иногда им удавалось набрать в лесу ягод или орехов. Мередит начала чахнуть, осунулась, похудела, цвет кожи у нее стал желтоватым, но дети уже успели привыкнуть к этому и не обращали внимания на ее изможденный вид. Однако Мередит и Синтия знали одно: то, что они почерпнули из дневников дедушки, надо было испробовать на деле. Правда, они не обсуждали этого между собой, но между ними развилось нечто вроде телепатического контакта. Девочке не терпелось проверить на практике свои знания и способности, хотя и было немного страшно — она почему-то всегда вспоминала неудачную попытку матери вызвать на связь дух отца. Это поражение, видимо, навсегда оставило след в ее детском мозгу.

Как-то раз Льюк и Авраам решили немного развлечься и, порывшись в старых вещах, извлекли оттуда капканы — те самые, которые подарил им два года назад дядюшка Сэл. Они поставили их в лесу и долго потом не могли заснуть, ожидая, когда же наконец наступит утро и они смогут проверить, что за дичь попалась на их приманку.

Синтия и Сайрус тоже пошли в лес вместе с братьями — любопытство просто сжигало их. Один за другим были проверены все шесть капканов, но они оказались пусты. Льюк от досады пнул ногой ком рыхлой земли, а Авраам молча стоял в сторонке, грустно опустив голову.

— Интересно, а какую наживку вы туда клали? — полюбопытствовала Синтия.

— Хлеб. Мы его смочили водой и сделали из мякиша маленькие шарики, — ответил Авраам.

— Ничего себе! Это кто же вас научил? — засмеялась сестра.

— Никто. То есть я как-то видел, что так удят рыбу.

Все дружно расхохотались, включая Сайруса.

— Вообще-то мне кажется, что рыбки в лесу не бегают, — улыбнулся Льюк.

— А почему бы не положить в капканы морковку? Глядишь, тогда, может, и кролик попадется… — предложила Синтия.

— Правильно! Как же мы раньше-то об этом не подумали? — обрадовался Авраам. — Кролики ведь очень любят морковку.

— А если мы поймаем хоть одного, то у каждого из нас будет лапка на счастье, — возбужденно поддержал его Льюк. — Ведь есть же такой амулет, правда, Синтия?

После этого три дня подряд дети упорно ходили проверять ловушки, но никакой добычи по-прежнему не было, хотя каждый раз, направляясь в лес к заветным капканам, они встречали на пути множество кроликов и другой живности. Звери резвились на полянках, не обращая на них никакого внимания.

Льюк от обиды швырял в них камнями, но так ни разу и не попал.

— Что за черт! — возмущался Авраам. — Что же едят эти кролики в конце концов?

— Может быть, попробовать положить капусту? — предлагала сестра.

— Нет, надо продолжать с морковью, — решительно возражал упрямый Льюк.

— Послушайте, а почему бы мне не заколдовать один капкан? — выпалила вдруг Синтия. — Хотите, я прочту над ним заклинание?

Братья удивленно уставились на нее, но она уже встала на колени возле капкана и палочкой очертила вокруг него магический круг. Потом смочила пальцы росой и окропила ею свежую приманку. Затем, склонив голову и не решаясь встать в полный рост, девочка заговорила, вспоминая слова из дедушкиных записей:

— Пусть же слезы росы всемогущего Иеговы, создателя Вселенной, падут на благословенный инструмент охотника. И пусть духи леса даруют нам пищу к столу. Аминь.

— Но мы ведь не будем есть этого кролика! — удивился Авраам.

Синтия поднялась и отряхнула джинсы.

— Какой же ты глупый! Это не имеет никакого значения. Самое главное — правильно прочесть заклинание. А завтра посмотрим, как оно подействует.

Потом они обошли все остальные капканы, и над каждым Синтия произнесла те же слова. Мальчикам это занятие быстро надоело, но они терпеливо ждали, пока сестра закончит свои ритуалы. Ей же очень хотелось проверить собственные силы. Ведь мама давно уже намекала дочери, что скорее всего именно она станет избранницей в их семье. На это указывало и то, что когда Синтия родилась, часть плаценты осталась у нее на лбу. Правда, девочка не совсем еще понимала, что такое эта «плацента», но знала, что если ребенок рождается «в рубашке», то, по поверьям белых магов, это означает, что ему дарованы Создателем огромные духовные силы, и таким образом ребенка благословляет сам Господь Бог. Мама даже высушила на солнце эту «рубашку» и держала ее в запертой деревянной шкатулке. Она говорила, что ее надо хранить очень бережно и ни в коем случае нельзя терять. Потому что если такое сокровище попадет в руки врага, то над всем семейством нависнет страшная угроза и начнутся нескончаемые беды.

На следующий день дети поймали кролика. Они еще издали заметили, что в капкане бьется зверек, и бегом припустились к ловушке, а потом долго смотрели на несчастное создание, тяжело дыша и не решаясь что-либо предпринять. Сначала они обрадовались, что удача наконец-то улыбнулась им, однако вблизи зрелище оказалось не таким уж приятным. Животное совсем обессилело от потери крови, которой была забрызгана вся трава вокруг. Лапка зверька была раздавлена до костей, но тот все еще пытался вырваться из капкана.

— Бедняжка! — вздохнула Синтия, хотя в душе у нее все ликовало — ведь добычей братья были обязаны ей: это ее молитвы загнали кролика в западню.

Мальчики долго стояли молча, пораженные кровавой сценой.

— Хоронить, — пробормотал Сайрус. По его полным щекам текли слезы.

— Ну и что нам теперь с ним делать? — растерянно спросил Авраам, не расслышав предложения брата.

Этого не знал никто. Одно дело — мечтать о том, как поймаешь кролика, и совсем другое — стоять возле умирающего зверька. Наконец Льюк нашел толстую палку и с размаху ударил животное по голове, желая скорее окончить его мучения. Но удар оказался недостаточно сильным, и кролик снова забился в капкане, тщетно пытаясь освободиться.

— Может, лучше отпустить его? — предложила Синтия как раз в тот момент, когда Льюк замахнулся во второй раз.

— Нет, его надо убить, чтобы он больше не мучился. Так ему будет лучше, — ответил Льюк.

Он взмахнул палкой и снова ударил по пушистому комочку, а потом принялся исступленно колотить животное, пока оно окончательно не затихло. Только после этого он присел на корточки и очень аккуратно, чтобы не запачкать брюки, раскрыл челюсти капкана.

Дети стояли над убитым кроликом и каждый по-своему переживали его смерть.

— Дай-ка мне твой перочинный ножик, — попросил Льюк Авраама.

— Что еще ты задумал? — насторожился тот, послушно передавая старшему брату нож.

— Надо снять с него шкуру.

— Ты что, с ума сошел?

— Вовсе нет. — Льюк состроил серьезную мину и важно вытащил лезвие, с видом победителя глядя на мертвое животное. — Вовсе я не сошел с ума. И ничего не боюсь… — Эту последнюю фразу Льюк адресовал самому себе, стараясь собрать все свое мужество и сосредоточиться.

— Погоди-ка! — вдруг воскликнула Синтия. — Это же наш общий кролик, и теперь мне нужна его кровь!

— Зачем?

— Чтобы колдовать.

Льюк и Авраам терпеливо ждали, пока сестренка сбегает домой за ретортой, а Сайрус тем временем приволок откуда-то большую коробку из-под обуви, которая должна была послужить гробом. Переполненные смесью страха и восхищения, дети смотрели, как Льюк перерезал кролику горло, чтобы Синтия смогла набрать крови в свою посудину. Потом девочка вытерла салфеткой лишнюю кровь со стекла, осторожно закупорила сосуд и спрятала его в карман. После этого Льюк принялся освежевывать кролика, но так как рядом не оказалось ни одного бывалого охотника вроде дядюшки Сэла, он страшно перепачкался, пытаясь содрать с него шкуру. Наконец с этим было покончено, и дети сложили остатки тушки в коробку, принесенную Сайрусом.

На маленьком кладбище у часовни Сайрус выкопал своей любимой лопатой очередную могилку.

После похорон на земляной холмик был поставлен традиционный перевернутый крест. Синтия опустилась на колени и начала молиться:

— О всемогущий Иегова! Мы молим тебя принять эту жертву, которую от чистого сердца предлагаем Тебе, чтобы Ты благословил нас. Благослови же все наши деяния, которые мы совершаем во имя Твое. Освяти кровь, которую Ты даровал нам сегодня, чтобы она смогла помочь нам в наших делах. Ибо мы просим только о том, чтобы служить Тебе во веки веков. Аминь.

Вечером перед ужином дети начали наперебой рассказывать матери о том, что произошло накануне, стараясь не упустить ни одной кровавой подробности. И хотя ребята беспрестанно перебивали друг друга, поскольку каждый хотел рассказать обо всем первым, мать была приятно удивлена, и у нее сразу поднялось настроение. По такому случаю она даже приготовила вкусный ужин, чего с ней не случалось уже очень давно, и испекла к чаю большой сладкий пирог. Правда, тесто она изготовила из порошка, но все равно получилось очень вкусно и сытно.

— Вот видишь, Синтия, — говорила мать. — Как я и думала, вся сила и власть оказались у тебя. Дедушка Барнс выбрал тебя, моя девочка, и передал тебе все свои силы, чтобы ты стала его наследницей. Но если ты произнесла над капканом заклинание, да еще окропила его, значит, тот, кто попался в него на другой день, был твоим врагом.

— Как же кролик может быть врагом? — изумился Авраам.

Мать строго посмотрела на него, глаза ее стали суровыми:

— Злые духи и демоны могут принимать любое обличье, — назидательно произнесла она, словно вела урок в школе. — И очень часто они выбирают для себя тела кроликов. Но они только с виду кажутся безобидными, а вы должны помнить, что все это козни дьявола, и не давать себя обмануть. Демонов надо уничтожать. Только так можно их одолеть.

В последующие недели дети с утроенным азартом ставили капканы, а потом мучили и убивали животных, которые в них попадались. В основном это были белки, еноты, опоссумы и кролики, но иногда удавалось поймать и бездомную собаку или кошку. Среди детей даже началось своего рода соревнование: кто придумает самую страшную пытку и казнь для демонов. Они отрезали им головы и конечности, сжигали заживо, выкалывали глаза, всячески избивали и терзали живую плоть. Но ничто не могло считаться жестоким, потому что в безобидных с виду животных на самом деле таились злые духи — их заклятые враги. В основном убийством занимались Льюк и Авраам, Синтия выполняла все ритуалы, а Сайрус «командовал» похоронами.

И однажды случилось неизбежное: в капкан попал человек. Вернее, демон, который выглядел совсем как человек.

Гуляя около дома, дети услышали вдруг пронзительные вопли какого-то существа. Прислушавшись, они поняли, что звук доносится с поля, где накануне были поставлены сразу несколько самых крупных капканов. И судя по крикам, туда угодил самый большой демон, которого им когда-либо удавалось поймать. Испугавшись того, что может предстать сейчас перед их глазами, дети не торопились, но внутренне уже готовились достойно встретить врага. Синтия сразу же начала молиться, прося защиты и поддержки у Всемогущего Иеговы, а минуту спустя Льюк уже выхватил у Сайруса лопатку и первым бросился в сторону поля. Им пришлось проделать немалый путь, продираясь сквозь заросли ковыля и репейника, но Льюк, не замедляя бега, буквально вгрызался в разросшиеся сорняки, прокладывая дорогу для Синтии и двух братьев. Позади всех пыхтел и отдувался Сайрус, едва поспевая за бегущей компанией.

И вот через несколько минут Льюк склонился над телом мальчика. Тот был сильно ранен и уже потерял сознание. Капкан чуть не отхватил ему ногу, и все вокруг было залито кровью. Не долго думая, Льюк поднялся и с размаху раскроил ему череп лопатой Сайруса.

— Он что… умер? — задыхаясь от бега, спросил подоспевший Авраам.

Льюк с трудом приходил в себя.

— Не знаю, — сказал он и громко сглотнул. — Кажется, нет. По-моему, он еще дышит.

С этими словами он еще раз размахнулся лопатой и обрушил на голову своей жертвы уже более уверенный и точный удар.

— Стой! — закричала Синтия. — Это же Джимми Петере он!

Они подошли ближе к мальчику, стараясь рассмотреть его залитое кровью лицо. Джимми Петерсон был сыном владельца небольшого магазинчика, расположенного в нескольких милях от поместья Барнсов. Дети не очень-то любили Петерсонов, потому что и их отец, и сам Джимми, и даже его маленькая рыжая сестренка вечно дразнили Сайруса и издевались над ним, обзывая его дебилом или придурком. Однажды Льюк даже подрался с Джимми, но тот оказался сильнее и расквасил ему нос.

— Это точно он, — подтвердил Авраам. Сайрус только кивнул, соглашаясь с братом без лишних слов. — Интересно, как его сюда занесло? — удивился Авраам.

— Но ведь на самом-то деле это не он? — взволнованно спросил Льюк.

— Теперь это уже не имеет значения, — почти шепотом ответил Авраам — Он перестал дышать. И тут все увидели, что мальчик умер.

— Мы все знаем, что это был не он, — убежденно заговорила Синтия. — А теперь, когда он мертв, он даже перестал быть похожим на Джимми.

— Ив самом деле, — согласился Авраам.

— Видать, его подослали к нам, как и всех остальных, — заключил Льюк, и они с прежней тщательностью устроили демону похороны, но на этот раз не стали закапывать его на своем кладбище у часовни, а вырыли могилу прямо в лесу. Синтия, как всегда, произнесла все положенные заклинания и молитвы, и останки «демона» были навечно преданы земле. Правда, Синтии и на этот раз понадобилась кровь, а также один передний зуб мальчика, так как в одной из своих книг она вычитала, что еще в средние века было известно, что для самых сложных ритуалов требуется зуб мертвого человека. Судя по древним текстам, этот предмет обладал какой-то сверхъестественной силой. К тому же и дедушка Барнс в своих заметках писал, что без зуба мертвого человека многое оказывается не под силу даже самым опытным колдунам.

Вернувшись домой, дети рассказали обо всем матери. Разговор начал Льюк. Он с важным видом устроился за столом и гордо сообщил:

— А сегодня, мам, нам попался особенно крупный демон. Но мы позаботились о нем и сделали все в точности так, как ты нас учила.

Через несколько недель после этого в капкан угодил и второй демон в человеческом обличье, причем на том же самом поле. Этот сильно напоминал младшую сестру Джимми Петерсона, и своим видом даже чуть не сбил с толку Барнсов. Но на сей раз рядом с ними бежала мать, а уж ее-то околдовать было невозможно — она сразу распознала в девочке злого духа.

— Убейте его! — кричала она. — Говорю вам, они могут принимать любой вид, какой только захотят. Убей его, Льюк! Если ты сейчас не убьешь его, он тебя победит!

Демон визжал и извивался, но Льюк с остервенением наносил удар за ударом по голове и лицу пойманного существа. А как только оно перестало кричать, Авраам присоединился к старшему брату, и вместе они быстро добили ненавистную тварь.

— Когда с «исчадьем ада» было покончено, оно уже совсем не походило на сестренку Джимми Петерсона.

Стараясь во всем следовать примеру братьев, Сайрус тоже взял лопату и разок ударил труп по раздробленной голове.

— Сегодня вы постарались на славу, — похвалила сыновей мать. — Ну, а теперь Сайрус сделает гроб, и мы устроим надлежащие похороны.

Когда тело закопали, Синтия произнесла над могилой:

— О Всемогущий Иегова! Молим Тебя о помощи в борьбе с Твоими и нашими же врагами, чтобы побеждать их всегда, как мы победили сегодня. Не оставь нас, ибо мы служим только Тебе — мы Твои верные слуги и рабы. И кого бы Ты ни послал нам во испытание, мы уничтожим их всех, зная, что такова воля Твоя. Аминь.

Глава 6

Нэнси немного побаивалась ребят, которые подсадили ее в свой автомобиль. Они казались ей странноватыми. А может, просто дурачились, желая произвести на девушку впечатление. Они представились «братьями по Крови» из какого-то колледжа в Массачусетсе и объявили, что направляются на празднование Пасхи в Форт-Лодердейл, куда, по их словам, должна съехаться вся лучшая молодежь Америки, чтобы устроить там настоящую оргию. Том Райли, водитель и хозяин машины, показался Нэнси довольно симпатичным. Он был длинноволосый с прямым пробором и удлиненными бакенбардами, аккуратно подстриженными клином. Единственное, что его портило — это следы от прыщей вокруг губ и на подбородке. А его приятель Хэнк Беннет — высокий негр с грустными глазами — обладал невероятных размеров кадыком.

Нэнси почти не разговаривала в машине, давая этим понять, что она девушка строгих правил и не намерена с ними кокетничать. Хотя никакого особого разговора все равно бы не получил это, так как в салоне в полную мощность играл приемник, из которого неслась истошные вопли «Роллинг Стоунз». Нэнси и сама любила громкую музыку, но сейчас ей казалось, что она уже чувствует, как отчаянно вибрируют ее барабанные перепонки, точно травинки в поле под порывами ветра. Она даже вспомнила, что читала где-то, будто слишком громкая музыка может быстро испортить слух.

Уже больше часа Нэнси безнадежно голосовала, стоя у перекрестка на окраине города. Но машины проносились мимо нее, и каждый раз девушка боялась, что в следующей окажется либо ее мать, либо, — что еще хуже, — отчим. Она стыдливо выставляла вперед руку, чувствуя себя до крайности неловко, поскольку никогда еще в жизни ей не приходилось стоять так с протянутой рукой в буквальном смысле этого слова. У ее ног покоился небольшой чемоданчик и гитара в кожаном чехле.

— Глянь-ка, девица на гитаре играет! — удивился Том, проезжая мимо.

Вообще-то в школьном оркестре Нэнси играла на кларнете, — правда, без особого удовольствия. Гораздо больше она гордилась тем, что умеет исполнять под гитару народные песни и баллады. Всего пару недель назад она участвовала в музыкальном конкурсе для старшеклассников, на котором спела довольно длинную балладу, восхваляющую чистую искреннюю любовь и осуждающую секс без настоящих чувств. Нэнси старалась как могла и пела с таким пафосом, что никто из школьников и учителей ни за что бы не догадался, что самой ей уже довелось испытать любовь в ее чисто «физическом» варианте. Нэнси заняла на конкурсе второе место, и это было для нее дороже отличных оценок по любому предмету. А кроме того, она надеялась, что смысл этой песни дойдет и до ее приятеля, так подло бросившего ее.

Как быстро все изменилось!..

Теперь она даже не знала, куда ей податься и что вообще делать дальше. Стоя на перекрестке, она еле сдерживала подступающие слезы. Ведь сбежав из дома, она, таким образом, пропускает выпускные экзамены. А сможет ли она потом получить свой аттестат — это было ей неизвестно. Правда, у Нэнси была старшая сестра Терри, которая уже несколько лет назад уехала в Калифорнию, чтобы попытать счастья на театральных подмостках, и теперь работала там с какой-то труппой из Сан-Франциско. И Нэнси решила на попутках добраться до побережья, чтобы поплакаться сестре в жилетку. Боялась она только одного: что Терри неправильно поймет ее и еще, чего доброго, заставит вернуться домой. А Нэнси ни за что на свете не согласилась бы еще раз встретиться со своим отчимом. Но ведь она еще несовершеннолетняя!.. Что если полиция разыщет ее и заставит вернуться к матери, прежде чем ей исполнится восемнадцать? Ведь если такое произойдет, то придется рассказать о причине своего побега, а этим она лишь окончательно рассорит мать с отчимом, и их семья сразу же распадется.

Пока Нэнси стояла на перекрестке с этими невеселыми мыслями, к ней подкатил зеленый «кадиллак» последней модели, и водитель нажал внутри какую-то кнопку, отчего затемненное стекло в правой передней двери сразу же опустилось. За рулем оказался толстый лысеющий джентльмен в клетчатом костюме, какие косят обычно бизнесмены, который тут же напомнил девушке отчима.

— Далеко едешь, красавица? — поинтересовался он хриплым голосом, и Нэнси сразу решила, что он, наверное, чересчур много курит.

— В К-калифорнию, — неуверенно произнесла она.

— Далековато Ну и как же мы с тобой договоримся, если я подброшу тебя, скажем, миль на шестьсот?

— Я вас не понимаю.

— Только не надо пудрить мне мозги, детка. Если ты и впрямь не понимаешь, то я тебе сейчас все растолкую. Значит так сегодня мы проезжаем триста миль, а потом ночуем в мотеле. Разумеется, в одном номере. Завтра — еще триста миль, и снова ночевка… А наутро прощаемся навсегда и забываем друг о друге. Вот таким образом ты со мной и расплатишься. К сожалению, я еду только до Детройта, но все равно ты окажешься намного ближе к своей цели. Ты в Лос-Анджелес собралась или в Сан-Франциско?

— В С-сан-Франциеко… — Нэнси окончательно растерялась.

— А-а, готовишься стать звездой? Тогда приколи себе в волосы цветочек побольше, — посоветовал толстяк и хрипло рассмеялся над собственной шуткой.

— Послушайте, мистер, — наконец оправилась Нэнси — Валите-ка отсюда, и поживее, пока я не позвала полицию — А потом добавила: — Кстати, мой отчим как раз там и служит!

Водитель усмехнулся.

— Ну, тогда и ты послушай меня, раз ты такая умница. Если бы у меня волосы росли до задницы, а на шее болталось бы с килограмм разных побрякушек, то ты не раздумывая бросилась бы ко мне в машину, на ходу срывая с себя одежду. — С этими словами он резко дал газ и рванул вперед, оставив Нэнси на дороге одну, ошеломленную таким монологом.

Проехав до конца квартала, Том и Хэнк остановились у светофора. Том посмотрел в зеркальце заднего вида и сообщил:

— Кстати, Хэнк, та симпатяга так я стоит до сих пор у перекрестка. Видать, этот тип не захотел ее подвезти. Может, вернемся?

— О Господи! — взмолился Хэнк. — Да забудь ты про нее ради Бога! В Лодердейле таких навалом будет — только успевай отбиваться. А эта красотка наверняка начнет рвать на себе кофточку и вопить при первой же встрече с легавыми, что мы пытаемся ее изнасиловать, причем не заткнется, пока мы не выложим из своих бумажников все наши скудные запасы.

— По-моему, ты накрутил уже на целый детективный роман! А лично мне кажется, что это просто милая девушка, которой позарез надо куда-то добраться. И я .

— Ну-ну, бледнолицый! — усмехнулся Хэнк. — Мое дело — предупредить. Но в большинстве случаев, если такая милашка о чем-то просит, то скорее всего у нее крупные неприятности Или же она доставят их тебе в самом ближайшем будущем И чего тебе взбрело в голову ломать все наши планы?.

Зажегся зеленый свет, но Том, вместо того чтобы ехать прямо, резко развернулся в обратную сторону Хэнк скорчил недовольную гримасу, но Том не обратил на это никакого внимания, заявив:

— Если мы не подвезем ее, то очень скоро ее сцапает какой-нибудь урод.

— Ладно, уговорил. В конце концов ты водитель — тебе и решать. Но я надеюсь, ты не наделаешь никаких глупостей…

Фургончик объехал вокруг квартала, а Нэнси так и продолжала стоять на своем прежнем месте, неуверенно вытянув вперед руку, робкая и беззащитная. Завидев ее. Том широко улыбнулся, но подъезжать вплотную не стал, а затормозил в нескольких ярдах, опасаясь, что Ханк в самый неподходящий момент что-нибудь ляпнет и испортит ему все знакомство.

— Привет! — прокричал Том, пытаясь переорать музыку. — Тебя подбросить?

— По-моему, вы уже только что проезжали мимо меня, — тихо отозвалась Нэнси. Том улыбнулся.

— Все верно. Я с самого начала хотел тебя подвезти, но потом мне показалось, что ты уже решила свою проблему без нас.

— Почти что. Но тот господин в «кадиллаке» пожелал, чтобы за проезд я провела с ним две ночи в мотеле. Может быть, и у вас то же самое на уме?

— Я ведь предупреждал тебя, — сердито заворчал Хэнк, обращаясь к приятелю. — От этой девицы у нас будут одни только неприятности.

Но его товарищ не отступал, искренне продолжая уговаривать Нэнси:

— Да ты только посмотри на нас с Хэнком! Разве мы похожи на каких-нибудь негодяев? Мы просто хотим тебя подвезти, причем совершенно бесплатно. А то у меня прямо мурашки бегут по коже, когда я представляю себе, как ты садишься к какому-нибудь типу вроде того, в «кадиллаке», вот и все. Мы, кстати, направляемся в Лодердейл.

— А мне нужно к сестре в Калифорнию, — разочарованно вздохнула Нэнси, чувствуя, что уже начинает дрожать от холода.

— Ну и все. Пусть едет своей дорогой, а мы — своей, — опять заворчал Хэнк.

— Да заткнись ты! — прошипел Том и, не сводя глаз с Нэнси, добавил: — А почему бы тебе перед этим не сгонять с нами во Флориду? Я обещаю — ты проведешь там несколько незабываемых дней. Там будет полно молодежи, студентов… А за праздники ты наверняка познакомишься и с кем-нибудь, кто ближе тебе по возрасту, а заодно найдешь водителя, который будет потом возвращаться на запад.

— Почему вы так в этом уверены? — нахмурилась Нэнси.

— Ну ведь все студенты поедут назад заканчивать семестр, верно? А перед этим у тебя будет несколько дней, чтобы подобрать себе достойного попутчика. Кстати, там будут и школьники… Тебе только надо будет как следует убедиться, что это нормальный парень. Ну, уговорил?

— Я даже не знаю… — Нэнси колебалась, но в душе уже решила, что если эти двое и в самом деле приличные люди, то уж лучше быть в их компании, чем оставаться совершенно одной на произвол судьбы.

— Ну, соглашайся! — торопил ее Том. — Не кочевряжься!

Наконец Нэнси кивнула и забралась на заднее сиденье.

Берт Джонсон угрюмо сидел за кухонным столом и пил густой черный кофе, а его жена в это время без умолку распространялась по поводу своего посещения парикмахерской. Правда, все то, о чем она так проникновенно вещала, его сейчас очень мало заботило. Гораздо больше Берта беспокоило то, где теперь находится Нэнси и что она собирается предпринять. Конечно, не стоило ему так набрасываться на нее, даже если она и вправду пыталась его соблазнить, а это не было лишь плодом его разыгравшегося воображения. Вообще алкоголь в последнее время стал плохо действовать на него. И вот теперь он давал ему шанс лишиться сразу и семьи, и работы, и репутации. Стоит только Нэнси раскрыть рот и сообщить матери, что на самом деле между ними сегодня произошло…

Он наспех перебинтовал себе голову, чтобы скрыть синяк от удара приемником, и втайне надеялся, что причина его ранения, которую он еще не успел придумать, в ближайшее время не заинтересует его супругу. Если, конечно, она сама не предложит ему первая какой-нибудь подходящей версии.

Озабоченно поглядывая на себя в зеркало, Гарриет де переставала щебетать:

— Ты представляешь, сначала он обстриг меня почти что до плеч, потом уложил прическу не так, как я спросила, а потом еще начал экономить на мне лак и покрыл им волосы гораздо слабее, чем в прошлый раз. Ну, конечно, не так слабо, как у Нэнси… А куда, кстати, она пропала? Мне помнится, она собиралась сегодня на твоей машине по магазинам.

— Насколько мне известно, туда она и поехала, — отозвался Берт. — Во всяком случае, когда я вернулся, ее уже дома не было. Наверное, ее успели подхватить какие-нибудь подружки.

Гарриет подошла к плите и налила себе кофе.

— Скорее всего она уехала с Патти. Кстати, у нее еще не появился новый приятель? Берт пожал плечами:

— Откуда мне знать? Я не слежу за этой дикой толпой молодняка, с Которым она вечно якшается.

Миссис Джонсон села напротив мужа, не забыв добавить себе в кофе двойную порцию сливок и три кусочка сахара.

— А я вот не считаю, что ее компания настолько уж дикая, — уверенно заявила она. — Наоборот, это очень милые молодые люди. Особенно по сравнению с большинством других подростков нашего округа.

— Не волнуйся, в некоторых вещах они разбираются не хуже нас с тобой! А то могли бы кое-чему и подучить… — возразил Берт, скорчив при этом гримасу омерзения.

— О чем это ты говоришь, Берт? — вкрадчиво спросила Гарриет, слегка наклонив голову и подперев рукой подбородок, что могло означать лишь одно: заявление мужа заинтриговало ее и разожгло женское любопытство.

— Я не хочу это с тобой обсуждать, — отрезал он. Но, как и следовало ожидать, супруга тут же недовольно нахмурилась, и Берт снова заговорил:

— Видишь ли… Нэнси совсем не такая, какой ты ее себе представляешь, — заявил он без тени сомнения в голосе.

— Тогда, я думаю, нам надо немедленно во всем этом разобраться, — сказала Гарриет, бросая мужу вызов на откровенный разговор.

— Знаешь, милая, меня долго мучили сомнения, стоит нам вообще обсуждать это или нет. Но теперь я уверен, что лучше тебе узнать всю правду. Дело в том, что когда ты дома, она ведет себя как настоящая паинька — этакая невинность и чистота. Но все это сплошное притворство! Стоит тебе куда-нибудь отлучиться, как она начинает щеголять передо мной в своей прозрачной ночной рубашке и каждый раз при удобном случае пытается подойти поближе и коснуться меня. Я в такие минуты стараюсь всячески избегать ее, потому что никак не могу понять, что у нее все-таки на уме. Но в последнее время я начал думать, что ей просто хочется, чтобы мы с тобой разошлись.

В течение этого монолога недоверие на лице Гарриет постепенно сменялось выражением полного ужаса. И теперь она сидела в напряженном оцепенении, не представляя себе, что ответить и как вообще реагировать на подобное сообщение. Когда же она открыла наконец рот, голос ее походил больше на шепот:

— Берт… Или я что-то не так поняла, или же ты пытаешься убедить меня, будто Нэнси хотела тебя соблазнить?!

Берт весьма умело обошел это щекотливое место, зная, что сейчас ни в коем случае нельзя ни в чем обвинять падчерицу, и поэтому лишь с сомнением покачал головой:

— Нет, я думаю, до этого она еще не дошла. Наверное, ей просто хотелось проверить на мне, насколько она привлекательна в сексуальном отношении, или что-нибудь в этом роде. Ну, ты же знаешь — у молодежи сейчас бывают самые разные закидоны… Хотя, я, например, ни на секунду не сомневаюсь, что она до сих пор еще девственница.

Однако на этот счет у Гарриет были другие сведения.

— К сожалению, это не так, — тяжело вздохнула она. — Когда тот негодяй бросил ее, у Нэнси ведь просто сердце разрывалось… И я совершенно случайно подслушала один их телефонный разговор, из которого мне стало ясно, что они сдали вместе.

Берт грустно покачал головой.

— , Но мне она так и не доверила своей тайны, — продолжала Гарриет, — Потому-то мне и пришлось узнать все самой из их разговора. Нет, я, конечно, и не рассчитывала, что Нэнси слишком надолго сохранит свою девственность — она ведь у нас такая симпатичная, а на дворе давно уже не девятнадцатый век, верно? Секс перестал быть чем-то недоступным, а дети взрослеют так быстро!.. Да и что я могла с ней сделать? Запереть ее на замок или пристегнуть к своей юбке?..

— И то и другое делать уже слишком поздно, — с сожалением вздохнул Берт. — Но, может быть, она просто не смогла до конца смириться с тем, что я ей не родней отец? Может, она задумала как-то спровоцировать или унизить меня, чтобы выгнать из семьи, а самой снова остаться вдвоем с тобой, Гарриет?

— Берт, не говори так! Я в эту чепуху ни за что не поверю! Ведь Нэнси — моя дочь. Моя плоть и кровь!

— Ладно, Гарриет. Если тебя так больше устраивает, можешь закрыть глаза на все наши проблемы и спрятать голову в песок, считая, что с этим все заботы исчезнут. Но позволь только спросить тебя: как ты думаешь, почему я снова начал выпивать?.. Именно из-за твоей дочери! И еще потому, что никак не мог осмелиться первым начать с тобой этот разговор. Ведь я понимаю, как для тебя тяжело узнавать всю эту горькую правду… И вот я начал топить свои проблемы в вине. И старался как можно реже видеться с Нэнси. А сегодня, когда я вернулся домой, а ее не застал, я даже немного обрадовался.

Гарриет ничего не ответила. Она была в полном смятении. Неужели Нэнси действительно ведет себя так, как ей рассказывает об этом Берт?..

С первым мужем Гарриет сильно не повезло. Он изменял ей направо и налево, а она все пыталась закрывать на это глаза, даже когда самые прямые доказательства были уже налицо. Впрочем, она и раньше чувствовала, что она у него — далеко не единственная. Но Гарриет оказалась слишком доверчивой женщиной и слепо боготворила мужа, не желая никого слушать и рассчитывая на ответную искренность с его стороны… Впрочем, после развода она научилась не так сильно переживать подлость близких и относиться к этому немного спокойнее, даже когда жестокая правда вставала перед ней во всей своей неприглядности. Но ожидать такого от собственной дочери?! То, как она поступала с Бортом, было просто отвратительно, немыслимо и ужасно, хотя Гарриет лишь с большим трудом заставляла себя поверить, что муж говорит ей действительно правду.

Конечно, Гарриет всю жизнь приходилось работать, и часто она настолько была занята своими делами, что не могла уделять много времени дочери. Может быть, именно поэтому она что-то и упустила в ее воспитании?..

А если Нэнси расскажет ей совсем другое — кому она тогда должна верить? Ей или Берту?.. Но Гарриет боялась потерять мужа. До второго замужества одиночество и ежедневный труд ради жалкой зарплаты и так чуть не выбили ее из колеи. Она начала уже терять и уверенность в своих силах, и элементарное самоуважение. Берт же был для нее и гарантией надежного благополучия и сейчас, и спасением от одиночества в старости. Ведь на отпрысков рассчитывать не приходилось; вот, например, Терри: преспокойненько живет себе в Калифорнии, а если и пришлет раз в полгода открытку, то и то лишь потому, что ей нужны деньги или что-то еще. По другим случаям она о матери не вспоминает. Вот тебе и благодарность за все труды и страдания, которые пришлось пережить Гарриет, воспитывая в одиночку двух дочерей.

Но в любом случае поговорить с Нэнси необходимо. Надо внимательно выслушать, что она поведает своей матери. В конце концов может быть, это просто какое-то недоразумение, и не стоит так уж отчаиваться…

Взглянув на мужа, Гарриет наконец-то обратила внимание на его перебинтованную голову и участливо спросила:

— Берт, ты на дежурстве поранился? Счастливый оттого, что она первая заговорила об этом, Берт тут же подхватил ее версию, так как сам он все равно ничего более оригинального не придумал.

— Да, нам попался какой-то вдребезги пьяный панк, и произошла небольшая потасовка. Но тут ничего страшного. Мы с Элом его в два счета скрутили, надели наручники и отвезли в участок.

— А что с Элом? Он тоже ранен?

— Эл? Ты что, смеешься? Разве у Эла бывают такие неприятности? Он же у нас счастливчик! Как всегда — ни одной царапинки.

Гарриет протянула к мужу руку и положила ладонь ему на плечо.

— Берт… Мы с тобой в последнее время так мало занимались любовью, что, может быть, из-за этого ты сам начал приставать к Нэнси?

Как только это объяснение пришло ей на ум, Гарриет уцепилась за него, как за спасительную соломинку. Лучше уж верить в это, чем в то, что она больше не устраивает мужа в постели.

Но Берт сильно сжал ее пальцы и укоризненно посмотрел ей прямо в глаза.

— Как ты можешь говорить такое или даже думать об этом! Я люблю только тебя, милая, и страшно боюсь тебя потерять. Конечно, может быть, что очень скоро — в один из ближайших дней — Нэнси придет к тебе и начнет нести всякую чушь, пытаясь свалить все на меня. Но я хочу, чтобы ты твердо знала: между мною и ей ничего подобного даже близко не может быть. Это просто исключено! Конечно, мы должны отнестись к девочке с пониманием и впредь уделять ей побольше внимания. Но самое главное — нам нельзя расставаться.

Тронутая такой искренностью мужа, Гарриет аж прослезилась. Ведь даже если он и виноват где-то в том, что произошло, она не хотела терять ни его, ни свою дочь.

Тем временем Нэнси, Том и Хэнк уже миновали границу Пенсильвании и теперь катили по земле Западной Виргинии. Хэнк закурил сигарету. Нэнси с мрачным видом сидела сзади, погруженная в свои печальные мысли, и не реагировала на все старания Тома хоть как-то развеселить ее. Наконец он немного приглушил приемник и радостно воскликнул:

— Я просто тащусь от этих гор! Там ведь нет ни одного кустика или даже травиночки — вообще ничего зеленого, кроме сосен. Какая прелесть! Сегодня на ночь мы обязательно остановимся в Голубых горах, а если повезет — то и у самой реки Шенандоа. А ты, Нэнси, случайно не знаешь такой песни — «Шенандоа»? Может, споешь ее нам?.. А то завтра и послезавтра все вокруг будет только зеленеть с каждой милей… Чем дальше на юг… И так на всем нашем нелегком пути в прекрасную, сказочную Флориду.

— Где погода как раз соответствует моей одежде, — мрачно заметил Хэнк.

— А я там вообще буду день и ночь ходить в одних плавках! — в предвкушении солнца и тепла улыбнулся Том.

— Ну, а ты нам что-нибудь скажешь? — спросил Хэнк и повернулся к Нэнси, с интересом разглядывая г»ту странную девушку. — Мы тебя везем «на халяву», а ты молчишь всю дорогу и портишь нам праздничное настроение…

— Я очень устала, — извинилась Нэнси.

— Э-э, старушка, а ты представляешь себе, как ты вымотаешься, когда мы проедем еще хотя бы тысячу миль? — вызывающе скривился Хэнк.

— Что-то я, братцы, проголодался! — вдруг выпалил Том, резко меняя тему разговора Он снизил скорость до тридцати пяти миль в час: они подъезжали к небольшому поселку в южной оконечности штата. Хэнк снова включил музыку на полную мощность, и все трое принялись осматривать этот сонный поселок с удивительным названием Вишневая Горка. Впрочем, в этой местности городков с такими странными именами было более чем достаточно — на дорожных указателях им попались уже и Человек, и Ручей у Хижины, и Сотня, и даже Порох. В Вишневой Горке имелся небольшой универмаг, продовольственный магазин, несколько непривлекательных с виду забегаловок и оптовый магазинчик, торгующий оборудованием для шахт. Все население поселка, судя по одежде, состояло из фермеров, шахтеров и охотников. А во всех пикапах, в беспорядке припаркованных у магазинов и кабаков, через задние стекла в огромных количествах виднелись карабины, охотничьи ружья и обрезы.

— Ну и ну! Вот так местечко! — покачал головой Том. — Здесь, пожалуй, придется быть поосторожнее.

— Это почему же? — фыркнул Хэнк.

— Потому что кое-кто из этих любителей пострелять может грохнуть нас из-за одного нашего нездешнего вида.

— Да ты, видать, насмотрелся разной фигни по телевизору! — усмехнулся Хэнк. — У меня вот все предки из Теннесси, и они всегда говорили мне, что южане — вовсе не такой народ, каким его частенько выставляют в книгах и фильмах. На самом деле они гораздо дружелюбнее.

— Но все равно мне кажется, что здесь нам лучше ничего даже не пробовать, — настаивал Том, и Нэнси сразу насторожилась при этих словах, с тревогой пытаясь разгадать, что задумали ее двое попутчиков. — Ты знаешь, иногда ты мне кажешься обычным трусишкой, — заявил Хэнк. — Тебе это известно? Пора бы уже понять, что в таком захолустье никогда ничего не происходит. И если у тебя на плечах голова, а не что-либо другое, то при некоторой сноровке все обязательно пройдет нормально. Я уверен, что все обойдется.

Обеспокоенная такой беседой своих спутников, Нэнси наконец подала голос:

— А что, собственно, должно пройти нормально, а?

Мельком взглянув на нее, Хэнк бросил через плечо:

— ВСЕ должно пройти гладко. Я имею в виду… — Тут он запнулся, помолчал немного, а потом обратился уже к Тому: — Ты разве не знаешь, что в таких дырах полиция после полуночи уже видит десятый сон?..

— Да что вы задумали? — потребовала объяснений Нэнси.

И тогда заговорил Том. Он старался объяснять все спокойно и не спеша, опасаясь, что девушка может неправильно понять его или сделать поспешные выводы относительно их с Хэнком планов:

— Ну, наверное, тебе можно рассказать, раз ты путешествуешь вместе с нами. Мы с Хэнком… ну, словом, не слишком богатые люди. Хэнк, правда, получает кое-что за игру в футбольной команде, но этого ему едва хватает на образование. А я живу на то, что перепадает иногда от родителей плюс подрабатываю немного в студенческой столовой. Поэтому, прежде чем уехать из института, мы с Хэнком сели и тщательно рассчитали весь наш скудный бюджет. Получилось, что если мы платим за бензин, то не хватает на еду, а если расплачиваемся за питание — не остается денег на бензин. И поэтому мы решили по пути немного обворовывать продуктовые магазины, чтобы добраться из Массачусетса до Флориды. Вот так мы и поступаем теперь каждый раз, когда нам хочется есть. Но если после всего, что ты теперь знаешь о нас, ты не захочешь больше иметь с нами дело — что ж, ты вольна поступать как тебе нравится Можешь подыскать и другую попутку…

— Ну да! Хорошо вам бросать меня одну, уговорив уже ехать вместо Калифорнии во Флориду… — обиженно пожаловалась Нэнси.

— Короче, сколько у тебя с собой бабок? — без предисловий начал Хэнк.

— Ну… четырнадцать долларов. — Да-а… На еду даже для тебя одной до Сан-Франциско этого вряд ли хватит.

— Я понимаю, но…

— Значит, придется воровать, — подытожил Том. — Но если это мера вынужденная, то такое воровство — не большой грех.

Хэнк потер руки и бодро обратился к Тому:

— Короче, ты здесь за все время хоть одного легавого заприметил?

— Не-а.

Нэнси сидела в машине, не шевелясь, и рассуждала, насколько убедительными оказались для нее доводы Тома. Ведь только-только эти ребята начали нравиться ей и Нэнси стала чувствовать себя в их компании легко и комфортно, как вдруг — такие сюрпризы! Правда, трезво поразмыслив, она все же решила, что раз уж все равно она сбежала из дома, то их предложение, видимо, сущая мелочь по сравнению с тем, что ей еще предстоит испытать во время путешествия через всю страну.

— А, кстати, вон я вижу неплохой универсамчик, который вполне можно обчистить, — заявил Хэнк и жадно сглотнул, показывая, как ему не терпится поскорее раздобыть продуктов и как следует отобедать. Он указал рукой вправо, и Том тут же подрулил ко входу в магазин, однако мотор выключать не стал.

— Да и ты могла бы нам помочь в этом деле, — обратился Хэнк к Нэнси.

— Нет, если тебе это не по душе, то дело хозяйское — сиди на месте, хотя… — Том запнулся, и Хэнк тут же закончил за него:

— Если ты откажешься помогать, но поедешь с нами дальше, тебе все равно придется есть ворованную пищу Через несколько минут Нэнси и Хэнк уже вышагивали по магазину, с гордым видом миновав кассу. Нэнси прикатила тележку, и они начали набирать продукты.

— Давай-ка устроим настоящий пикник! — предложил Хэнк, ухмыльнулся и стал бросать в тележку разноцветные яркие упаковки. Нэнси поборола испуганное оцепенение и тоже подключилась к нему, неожиданно почувствовав даже некое облегчение от того, что смогла все же зайти вместе с ним в магазин. Вскоре они настолько вошли во вкус, что начали закидывать в тележку буквально все, что нравилось им на полках: мясо, крупу, какао, яйца, масло, хлеб, сыр, колбасу, картофельные чипсы — словом, все, что требовалось для хорошей пирушки. Нэнси и Хэнк до того разошлись, что даже стали перебрасываться друг с другом продуктами, беспрестанно смеясь и проталкивая тележку все дальше ко всеобщему удивлению постоянных покупателей.

Когда тележка наполнилась доверху, Хэнк и Нэнси вдвоем подкатили ее к кассе. Старая карга, восседающая за аппаратом, проверила все их покупки, выбила чек и, рассовав продукты по пакетам, протянула руку за деньгами.

— Подождите секундочку, я отвезу тележку на место, — улыбнулась Нэнси.

В тот же миг Хэнк деловито взял два огромных пакета с едой и быстрым шагом направился с ними к выходу, а Нэнси развернула тележку так, что та на время загородила кассирше дорогу, после чего девушка схватила оставшийся пакет и вслед за Хэнком выбежала из магазина. Том уже поджидал их у дверей. Дверцы фургончика были открыты, мотор по-прежнему работал. Пока Нэнси и Хэнк удирали, кассирша издала пронзительный вопль и бросилась к конторке заведующего.

Они с разбегу заскочили в машину, забросив пакеты с продуктами на заднее сиденье. Фургон выехал на дорогу и начал быстро набирать скорость. И в ту же секунду завыла сирена — за ними уже мчался полицейский автомобиль.

— Полный вперед! — заорал Хэнк.

Нэнси сжалась на своем месте, дрожащими руками пытаясь пристегнуть ремень безопасности.

На скорости шестьдесят миль в час их фургончик покинул Вишневую Горку, пытаясь ехать еще быстрее, словно хотел удалиться со скоростью звука полицейской сирену.

Прямо перед ними начиналась узкая асфальтированная дорога, но Тому сразу же стало ясно, что она изобилует всевозможными ответвлениями и крутыми поворотами. Он не стал рисковать, и не успел Хэнк выкрикнуть «Осторожно!», как фургон уже свернул прямо на поле. Сначала машину так затрясло, что Нэнси забеспокоилась за целостность своих костей, но очень скоро Тому удалось обнаружить в поле проселочную дорогу, по которой он и помчался дальше, чем немного успокоил насмерть перепуганную девушку.

Полицейский автомобиль не прекращал преследования, и когда Том обнаружил его в зеркальце заднего вида, он еще прибавил оборотов. Хотя дорога, ведущая через поле, была достаточно ровной, все же и на ней оказалось немало ям и ухабов. Однако теперь Том не обращал на них никакого внимания и больше ни разу не снизил скорости. Полицейский же, судя по всему, вел свою машину достаточно аккуратно, и очень скоро сирена стала медленно затихать.

Теперь дорога шла мимо отдельных фермерских домиков и других построек. Как в тумане, Нэнси едва успевала замечать некрашеные амбары, мелькающие сквозь густую листву деревьев, какие-то башни, канавы и старые покосившиеся заборы. Иногда деревья так близко подступали к дороге, что их ветви начинали нещадно хлестать по окнам фургончика. Но и это не волновало Тома, потому что главной задачей сейчас было скрыться от полиции, и для этого он использовал все свое водительское мастерство. Один раз им представился случай нырнуть в какой-то маленький лесной закоулок, но из-за слишком большой скорости Том не успел свернуть. Наконец он немного успокоился и поехал чуть медленнее. А когда впереди обозначился следующий поворот, он и вовсе рискнул притормозить у обочины, надеясь, что легавым надоело это преследование и они отстали. Однако, подобрав место для остановки, Том на всякий случай все же заехал в лес и так искусно спрятал машину за деревьями, что даже опытный полицейский не сразу смог бы определить, куда так неожиданно и бесследно исчез этот злосчастный фургон. И вот звук сирены действительно стал стихать. Снова выехав на дорогу. Том еще несколько минут продолжал на полном газу гнать вперед, а потом, перейдя наконец на нормальную скорость, победно взглянул на Хэнка и расхохотался. Хэнк и Нэнси дружно рассмеялись в ответ. И эта радость, этот смех показались Нэнси какими-то удивительно чистыми и искренними.

Чему же она так радовалась, отчего они все трое так ликовали?.. Оттого, что успешно ограбили магазин? Да, погоня была для нее на редкость страшной. И теперь, когда все это осталось позади, у Нэнси наступило нечто вроде нервной разрядки. Они хохотали я никак не могли остановиться. Да никто из них и не хотел останавливаться. Немного придя в себя, Том лишь на мгновение перевел взгляд с дороги на своего приятеля и заявил:

— Ну и поездочка! Жаль, что меня еще в магазине с вами не было, а то бы я…

— Том! — взвизгнула вдруг Нэнси. — Берегись! Том среагировал моментально и сразу же крутанул руль в сторону, чуть не сбив какого-то мужчину, внезапно появившегося на самом краю лесного проселка. Мужчина в грязном фермерском комбинезоне едва не угодил под колеса. В руках он держал какой-то длинный и, видимо, тяжелый сверток, прикрытый забрызганным грязью одеялом или мешком. Услышав скрип шин, незнакомец испуганно отшатнулся и тут же скрылся в лесу, из которого, очевидно, только что и вышел на эту дорогу. Но сквозь кусты он продолжал смотреть вслед уезжающему фургону, по-прежнему бережно держа в руках свою ношу.

— Черт! — ахнул Том. — Я чуть не сшиб этого парня. Фу ты! — Он отер ладонью пот со лба.

— Он чего-то тащил в руках, — сказал Хэнк. — Ты не обратил внимания?

Но Том только нервно усмехнулся.

— Слава Богу, что я хоть его самого заметил. Твой визг, Нэнси, кажется, только что спас человеческую жизнь.

Нэнси облизнула пересохшие губы и заговорила неожиданно тихо и в то же время взволнованно:

— А в нем было что-то очень страшное. Я потом обернулась и увидела, что он как-то злобно усмехается, хотя ты его только что чуть было не переехал. Я готова поклясться, что в этой улыбке было что-то дьявольское. И еще мне показалось, что из-под одеяла у него высовывалась женская туфля.

Нэнси даже передернуло, когда она представила, что и куда мог тащить этот незнакомец со злыми глазами и безумной ухмылкой.

Хэнк повернулся к девушке и от души рассмеялся:

— Да перестань ты! Обыкновенный фермер с мешком. Ты, старушка, слегка перенервничала после нашего приключения, вот тебе и мерещится всякая чертовщина. Ну, ничего — сейчас мы подыщем какое-нибудь уютное местечко для ночевки, курнем травки, и ты расслабишься Нэнси повернулась к окну, обдумывая это предложение. Как-то раз ей давали попробовать марихуану, но та не возымела на нее никакого действия: ей так и не удалось «словить кайф». Хотя, в принципе, она была не против попробовать это зелье еще разок. Правда, пробовать теперь придется в компании двух молодых людей… Интересно, до какой степени, они думают, она начнет расслабляться ?

А мужчина с мешком все стоял и смотрел вслед удаляющемуся фургончику, поднявшему за собой клубы пыли. Но вот машина пошла на поворот и вскоре исчезла из виду. И тогда мужчина снова вышел на середину дороги. Это был настоящий великан — широкоплечий и мускулистый, а на губах по-прежнему играла застывшая злобная усмешка Уголок грязного одеяла упал с его свертка, обнажив голень женской ноги в красной туфельке на высоком каблуке. Мужчина не шевелился. Он смотрел туда, где только что за поворотом скрылся фургон. По голени свисающей из свертка ноги струилась кровь и капала на дорогу, стекая по мыску красной лаковой туфельки.

Глава 7

Они остановились на живописной опушке у реки и решили заночевать прямо здесь. Потом не спеша вынули пакеты с едой и пришли в восторг от того, что наконец-то могут спокойно рассмотреть все, что удалось стащить из Универсама.

— Ну, теперь нам не придется воровать дня четыре! — обрадовался Том, оценив внушительные запасы провизии.

Нэнси приятно было услышать такие Слова. Она помогла Тому отобрать все скоропортящиеся продукты и переложить их в дорожный холодильник, который стоял у приятелей за задним сиденьем. Сгущались сумерки, и ребята быстро насобирали веток, чтобы соорудить костер После этого все трое поужинали сандвичами с ветчиной и сыром и запили все это настоящим горячим какао Затем Хэнк сделал несколько «косяков», раскурил один, затянулся и, задерживая дым в легких, молча передал его Нэнси. Девушка слишком устала, чтобы начинать какие-то споры и, не заставив просить себя дважды, взяла из его рук необычное «угощение» и тоже глубоко затянулась. Заметив, что она все же немного колеблется, Том поинтересовался:

— А ты вообще раньше травку-то пробовала? Задерживая дыхание, она лишь утвердительно кивнула Тому и передала дымящийся конус ему. Она не стала вдаваться в подробности и объяснять, что курила марихуану всего один раз, да и то не испытала никакого особого удовольствия. Потом Том снова передал эстафету Хэнку, и так продолжалось «по кругу» до тех пор, пока весь «косяк» не был выкурен. Хэнк немедленно зажег второй и со знанием дела заметил:

— Хорошая травка попалась.

Том не мог с ним не согласиться.

Неожиданно Нэнси расхохоталась и сразу же поняла, что наконец-то «пробрало» и ее.

Том и Хэнк понимающе посмотрели на девушку и тоже засмеялись.

— Как приятно посидеть вот так по-домашнему у камина и расслабиться после тяжелого дня, хождения за покупками и погони жадных тупых кредиторов, — задумчиво произнес Хэнк, и это замечание показалось всем троим настолько остроумным, что они с новой силой разразились безудержным хохотом.

Том смеялся так, что даже закашлялся и, не в силах остановиться, уступил свою порцию Нэнси. Но окурок был уже настолько коротким, что обжигал ей пальцы.

— Надо достать держалочку, — вспомнил вдруг Хэнк и, выудив из кармана что-то наподобие пинцета, взял им окурок так, что они снова смогли затягиваться им, пока он не сгорел почти полностью. Когда же бумага начала обжигать и губы, Хэнк поднес горящие остатки к носу и стал с упоением вдыхать терпкий дым Наконец он разжег третий «косяк», и Нэнси, уже полностью одурманенная и счастливая от своего забытья, теперь легко и охотно принимала каждую новую дозу, когда подходила ее очередь.

— Что-то я серьезно проголодался, — весело произнес Хэнк, и его глаза игриво заблестели в багровых отсветах догорающего костра. Он многозначительно погладил себя по животу, скорчил людоедскую рожу и снова прыснул.

Марихуана, как и следовало ожидать, пробудила у всех троих аппетит. Они вернулись к фургончику, достали печенье, желе, сладкий сливочный крем, яблоки, бананы, картофельные чипсы и пиво, чтобы было чем все это запить. Ели они долго и медленно, изобретая самые невероятные бутерброды из печенья с кремом и кусочками бананов, и даже намазывали желе на тонкие ломтики жареного картофеля и яблок. И так как все трое находились в сильном наркотическом опьянении, эти кушанья казались им самыми изысканными деликатесами, которые только может изобрести человечество.

Иногда Том или Хэнк вставали и подбрасывали в костер хвороста или шишек.

— Черт! Как подумаю, что скоро опять в институт — аж дурно становится, — вздохнул Хэнк. — Ведь сразу надо будет садиться и зубрить день и ночь перед выпускными экзаменами.

— Нашел время вспоминать об этом! — простонал Том, схватившись за сердце. — Я только начал как следует расслабляться…

— А на каком факультете вы учитесь? — поинтересовалась Нэнси.

— Инженерной психологии. Но я бы с радостью сменил эту тему, — тут же добавил Том. — Лучше спой нам что-нибудь, ладно?

Нэнси ничего не имела против. Она покорно пожала плечами, сходила за гитарой и исполнила негритянский спиричуэлс «Цена надежды». Тому очень понравилось ее пение, он внимательно наблюдал за выражением лица девушки, и она все сильнее восхищала его своей искренностью и романтизмом. От Хэнка не ускользнул восторженный взгляд Тома, и это подействовало на него раздражающе. Ведь они с Томом ехали в Лодердейл не просто так, а на самую настоящую оргию. И в их планы не входило цепляться к какой-то одной-единственной малолетке. Хэнку стало очевидно, что если Том потеряет голову из-за этой девицы — а к этому все и шло, — то так прекрасно начавшееся путешествие просто пойдет коту под хвост: Хэнк останется один, без пары, и все свободное время будет вынужден бродить в одиночестве по пляжу и знакомиться с первыми попавшимися красотками. А в большинстве своем, что самое ужасное, все незнакомки окажутся, конечно же, белыми. И хотя Хэнк изо всех сил старался держать себя в руках, его просто бесило, что по какой-то нелепой случайности он может так вот запросто потерять своего лучшего друга.

Нежно перебирая струны гитары, Нэнси заканчивала последний куплет спиричуэлс:

Голос Нанси затих с последним аккордом, она прислонила гитару к дереву и села к костру, весьма довольная собой. Теперь ее интересовало мнение слушателей. Она была абсолютно уверена, что Тому ее песня понравилась, но вот что скажет Хэнк — это еще вопрос…

— Нэнси… Ты пела просто восхитительно! — искренне признался Том.

Она улыбнулась и поблагодарила его, чувствуя, как гордость начинает распирать ее грудь.

— А я считаю, что ты не имеешь никакого права петь песни о рабах, — сердито буркнул Хэнк.

— Да перестань, Хэнк! — огрызнулся Том. — Не надо заражать нас своей паранойей.

Хэнк окинул Тома холодным взглядом и прикурил обычную сигарету вместо очередного «косяка».

— Это кто из нас страдает паранойей?.. Уж во всяком случае, не я. Я просто выразил свое мнение: белая девушка не должна петь песни чернокожих рабов. — Он пытался казаться хладнокровным и, запрокинув голову, выпустил подряд несколько колечек дыма. — Ведь не белые, а именно темнокожие страдали в свое время в этих местах. И вдруг белая девица, вроде твоей Нэнси, начинает делать вид, будто разбирается в чувствах, заложенных в нашей духовной музыке.

Том был не согласен с мнением своего друга.

— Да все это дерьмо собачье, Хэнк. И что вдруг на тебя нашло?.. Как только тебе начинает что-то не нравиться, ты сразу придумываешь какие-то идиотские теории. Я чувствую, в следующий раз ты объявишь мне, что итальянцы не имеют права исполнять ирландские баллады.

— Я тебе сразу не понравилась. Да, Хэнк? — напрямик спросила Нэнси.

Хэнк окинул ее оценивающим взглядом и, прищурившись, произнес:

— Вот что мне пришло в голову: скорее всего ты просто сбежала из дому. И если это так, то и я, и бедный невинный Том становимся соучастниками этого дерьмового дела. Кстати, сколько тебе лет, крошка?

— Девятнадцать. — Но она тут же решила не обманывать их. — Хотя, вообще-то, мне семнадцать… Ну, почти восемнадцать.

— А ты уверена, что тебе не шестнадцать или даже пятнадцать?

— Да оставь ты ее в покое, черт тебя раздери! — закричал Том.

— Заткнись-ка, бледножопый! Хотя бы один из нас должен иметь голову на плечах, чтобы понять, сколько неприятностей мы можем из-за нее огрести. Тебе что-нибудь известно о законе Манна?

— Прекрати немедленно! — взвился Том.

— Хорошо, я тебе вкратце напомню: перевозка малолетних через границы штатов без согласия родителей… А теперь. Том, хорошенько пораскинь мозгами: у нас на хвосте наверняка уже сидят ребята из ФБР.

— Да дерьмо это, Хэнк! Я прекрасно помню, что ты хотел поступать на юридический. Но этого почему-то не произошло… Так что давай лучше кончать с законами. — Том повернулся к Нэнси и, как бы извиняясь за друга, развел руками. — На Хэнка иногда находит нечто подобное. Особенно когда он «под кайфом». Но это не надолго, ты не волнуйся.

Но Нэнси сама решила постоять за себя.

— Если ты так сильно настроен против меня, Хэнк, то можешь особенно не стараться — из-за меня вам не светит никаких неприятностей: утром мы можем спокойно расстаться. — Однако, произнося это, она, как ни старалась, не смогла сдержать слез и маленькая капелька заблестела на ее щеке в свете костра.

Том подошел к девушке и положил руку ей на плечо.

— Да нет, Нэнси. Хэнк вовсе не это имел в виду. Честно! Хэнк, черт тебя дери, скажи ей, что ты совсем другое хотел сказать!.. Ну вот, теперь ты ее вконец расстроил…

— Нет, я именно это имел в виду. Мы ведь ее совершенно не знаем! А я тебя, кажется, предупреждал насчет неприятностей…

Теперь Нэнси заплакала уже в открытую, встала и, не разбирая дороги, побрела в лес, почти не видя под ногами тропинки, скрытой от тусклого света луны густыми деревьями.

Том тут же вскочил и яростно заорал на Хэнка:

— Все неприятности у меня бывают только из-за тебя, Хэнк! Жаль, что ты так и не научился иногда держать свое огромное хлебало на замке. Завтра, когда весь кайф улетучится, ты даже не вспомнишь, что натворил…

С этими словами он бросился вслед за Нэнси. Она сидела у самой реки. Том остановился в нескольких футах от нее, но девушка даже не оглянулась.

— Можно я посижу рядом? — спросил он. Нэнси кинула в воду камешек и стала молча наблюдать за расходящимися по поверхности кругами. Так и не получив никакого ответа. Том сделал несколько шагов и положил ладонь ей на плечо.

— Послушай, может быть, тебе станет легче, если ты расскажешь кому-нибудь о своих проблемах?

— Ас чего ты взял, что он» у меня есть? — невозмутимо ответила Нэнси.

— Ну, раз их нет, тогда и говорить о них нечего, — философски заключил Том и присел рядом. — Я просто хотел сказать тебе, что на самом деле Хэнк парень-то неплохой. Он согласится, чтобы ты осталась с нами — вот увидишь. Утром все будет по-другому.

— Я не хочу быть вам в тягость, — тихо, но решительно произнесла Нэнси. — Я просто собиралась в гости к сестре в Калифорнию. И лучше бы вы не попадались мне на пути — ни ты, ни твой приятель. Без меня вам было бы гораздо легче.

— Вот уж неправда, — не отступал Том. — Во-первых, ты нам помогла, и… и с тобой просто весело! Я х о ч у, чтобы ты осталась с нами, Нэнси.

Она не знала, что на это ответить. Так и не найдя подходящих слов, Нэнси снова расплакалась. Том собирался как-то утешить ее, но тут из леса раздался отчетливый странный звук, заставивший их обернуться.

— Хэнк, это ты? — крикнул Том. Звук повторился. Казалось, будто кто-то ломится через кусты. Но вскоре шум так же неожиданно стих.

Слегка напуганные этими звуками, Том и Нэнси прислушались, и юноша снова позвал своего друга:

— Хэнк! Хэнк, это ты?

Но ему никто не ответил.

Вскочив на ноги, Том и Нэнси стали вглядываться в темноту. Слабый призрачный свет луны не проникал под деревья. Они напрягли зрение, вглядываясь в ту сторону, откуда только что доносился этот подозрительный шум… Но едва к ним вернулась уверенность, что в лесу стоит полная тишина, как вдруг низкий горловой хрип разнесся под кронами вековых сосен, заставив молодых людей вздрогнуть и прижаться друг к другу.

— Наверное, это какой-нибудь зверь, — предположил Том, изо всех сил стараясь придать своему голосу уверенность. — Может быть, гиена, если, конечно, они здесь водятся. Или это Хэнк решил подшутить над нами… Ну ладно, Нэнси, пошли обратно к костру — пора спать. Завтра мы должны тронуться ни свет ни заря. И я надеюсь, что ты все же решишь путешествовать вместе с нами. Мне нравится быть рядом с тобой — я говорю это вполне серьезно.

Все еще напуганная, Нэнси чувствовала, что сейчас ей как никогда нужна чья-то поддержка, и они тут же двинулись по тропинке назад, прочь от реки.

Спрятавшись в тени толстых деревьев, мужчина в рабочем комбинезоне наблюдал за ними со злобной усмешкой. Эта девушка ему очень понравилась. Она была на редкость симпатична, и ему не терпелось поскорее разглядеть ее вблизи, ощупать ее тело и прикоснуться к ее длинным светлым волосам.

Берт и Гарриет Джонсон долго не ложились спать, все сильнее беспокоясь за Нэнси, хотя причины для волнений у них были разные. Берту уже пора было собираться на ночное дежурство, и он оделся в полицейскую форму. Гарриет облачилась в пижаму и махровый халат, дождалась новостей в одиннадцать вечера, а потом обзвонила всех подруг Нэнси, каких только знала, но ни одна из них не смогла ее просветить, где до сих пор может быть ее дочь.

Берт взял бутерброды, приготовленные ему женой на работу, и подошел к Гарриет, чтобы поцеловать ее на прощание, когда она неожиданно заявила:

— Берт, а ведь что-то все-таки произошло сегодня между тобой и Нэнси. Разве не так? Ты ведь мне все наврал… И теперь я хочу знать зачем. И почему Нэнси до сих пор не вернулась домой.

Берт всегда был твердо уверен, что в ярости он просто неотразим, а его доводы приобретают сокрушительную убедительность, поэтому он буквально взорвался:

— Откуда, черт возьми, мне это знать?! Я уже, кажется, говорил тебе, что твое чадо не такое уж и невинное, как ты привыкла об этом думать… Может, она сейчас торчит с компанией у кого-нибудь на квартире или Бог знает где еще.

— Нет, ты же знаешь, она почти никогда так допоздна не задерживается и к тому же звонит обычно, если такое все же случается. Поэтому я очень волнуюсь, и мне начинает казаться, что ты скрываешь от меня часть правды.

Берт пытался казаться рассерженным и в крайней степени оскорбленным таким недоверием жены.

— Да упаси меня Господь! Твоему воображению просто предела нет. А мне, между прочим, давно уже пора отправляться на службу. Кстати, там я сразу же проверю все поступившие за день данные, если, конечно, тебе от этого будет легче. Во всяком случае, если с Нэнси что-то произошло и полиция в курсе дела, то я узнаю об этом первым. Но мне кажется, что когда я тебе позвоню, она уже будет преспокойно спать у себя в постели.

— Я тоже на это надеюсь, — немного смягчаясь, вздохнула Гарриет.

Берт поцеловал супругу, пожелал ей спокойной ночи в вышел из дома, громко хлопнув при этом дверью.

Гарриет подошла к бару, достала бутылку «бурбона», налила себе целый стакан и залпом выпила половину. Остатки она перенесла себе в спальню, села на край кровати и вдруг почувствовала, что страшно вымоталась за весь этот день. И еще ей показалось, что именно сейчас пришла пора выбирать: либо она останется с дочерью, либо с мужем. А такого решения Гарриет не в состоянии была принять. По натуре она была женщиной слабой, и эмоциональное напряжение минувшего дня привело к тому, что она окончательно выбилась из сил. Гарриет осушила остатки «бурбона», поставила стакан на тумбочку и заметила рядом на полке пузырек со снотворным. Схватив упаковку, она вытряхнула на ладонь несколько капсул и сразу же проглотила, а потом легла поверх одеяла и закрыла глаза, даже не потушив ночник.

Из тяжелого глухого сна ее вырвал телефонный звонок. Гарриет схватила трубку и испуганно крикнула в нее:

— Алло! Нэнси, это ты?

Но голос на другом конце провода ответил:

— Нет, это я, Берт.

— А-а, Берт… — зевнула Гарриет, постепенно стряхивая остатки сна. — Какие новости?

— Мне только что звонила Нэнси, — ответил он. — Она сказала, что находится в гостях у одной из своих подруг и у нее же останется ночевать.

— У кого именно? — забеспокоилась Гарриет.

— Не знаю, — ответил Берт. — По-моему, она говорила что-то, но я не запомнил. Точнее, не расслышал. Ну как, милая, тебе теперь легче?

— Ну разумеется! Только почему она не позвонила мне сюда?» — Она сказала, что пыталась позвонить, но, наверное, набрала не тот номер. Хотя мне почему-то кажется, что никуда она не звонила, а просто хочет, чтобы мы думали, будто ей весь день не терпелось поскорее нас успокоить. Она небось сидит сейчас в какой-нибудь развеселой компании, и думать забыла, что мы тут места себе не находим… Ну, ты же знаешь эту молодежь — если у них какая-то вечеринка, они напрочь забывают о своих родителях.

— Ох, Берт… Пусть это будет хотя бы так — лишь бы не хуже. Спасибо, что позвонил. Извини, что я на тебя сегодня наорала.

— Ладно, не будем вспоминать об этом. Ну пока, милая. Увидимся утром.

Берт повесил трубку телефона-автомата, довольный тем, что его ложь хоть на какое-то время смогла успокоить жену. Скорее всего Нэнси просто сбежала из дому, потому что из квартиры исчез ее чемодан и кое-какие вещи. Значит, если завтра она не вернется, он заявит, что ее вчерашний звонок был очередной уловкой, чтобы ни он, ни мать не вышли на ее след раньше времени, пока она не унесет подальше ноги. Ну, а к этому моменту Гарриет уже совсем успокоится и перестанет на него злиться. Если же Нэнси действительно осталась ночевать у подруги и звонила ему, как он и сказал жене, тогда в его поступке и вовсе не было ничего предосудительного. Хотя оставалась еще одна проблема: вдруг Нэнси уже вернулась домой? Что тогда он скажет жене?.. Впрочем, тогда он сосредоточится и наврет такого, что Гарриет вконец запутается и окончательно перестанет понимать, кому из них верить.

Но Берт все же надеялся, что Нэнси не объявится слишком скоро и он еще какое-то время сможет чувствовать себя в относительной безопасности. Вспоминая все, что он сделал, Берт испытывал стыд, страх и ощущал себя тараканом, загнанным в угол. Ведь если Нэнси спустя даже годы выдвинет против него обвинение, то достаточно будет одного скандала и сплетен, чтобы навсегда погубить его полицейскую карьеру, пусть даже официально его оправдают.

Нэнси проснулась за несколько минут до рассвета. Она провела ночь, свернувшись калачиком в просторном спальном мешке, который ей любезно одолжил Том. Утро выдалось сырым и холодным, и нейлоновая оболочка мешка блестела от обильной росы. Том и Хэнк еще спали в двух других мешках возле потухшего костра.

Легко выбравшись из своего «кокона», Нэнси медленно побрела к лесу, с осторожностью ступая по высокой влажной траве. Довольно долго она искала нужную тропинку, но наконец все же вышла на берег реки, где они с Томом сидели накануне вечером. Зябко поежившись, девушка присела возле самой воды, рассматривая свое зыбкое призрачное отражение в ее поверхности. Волосы у нее были спутанные и отсыревшие, и больше всего ей сейчас хотелось принести сюда расческу, массажную щетку и полотенце, чтобы умыться и привести голову в божеский вид. Но она все еще так и не решила, оставаться ли ей с ребятами или продолжать путешествие в одиночку. И, задумавшись об этом, Нэнси стала медленно бросать в воду гладкие круглые камешки, которыми был усыпан пологий пустынный берег.

Тем временем Том и Хэнк все еще крепко спали у костровища и не слышали звука шагов, приближающихся к ним со стороны леса. Наконец от ударов тяжелыми коваными сапогами по ребрам они проснулись, дернулись в застегнутых до подбородка спальных мешках и с ужасом увидели над собой зияющие дула крупнокалиберных полицейских револьверов. Оказывается, их сладкий сои был нарушен двумя блюстителями порядка, не придумавшими ничего умнее, чем сразу тыкать в лицо оружием.

— Спокойно, щенки! — рявкнул один из них. — Никаких резких движений! И держите руки у нас на виду.

— Если любой из вас попытается достать что-нибудь из спального мешка, — добавил второй, — я не буду ждать и любопытствовать, что это, а тут же разнесу вам обоим головы. Вы меня поняли?

— А в чем, собственно, дело? — дрожащим голосом спросил Том. Он решил уже, что речь идет, скорее всего, об украденных из магазина продуктах.

— Заткнись, ублюдок! — прорычал первый полицейский и угрожающе ткнул ему в шею стволом револьвера.

Неожиданно второй полицейский резко ударил Хэнка носком сапога в живот, отчего тот вскрикнул и согнулся пополам, задыхаясь от боли. Оба «стража закона» разразились довольным хриплым хохотом.

— Вот и раздавили клопа! — ухмыльнулся один из них, что вызвало у его напарника еще больший прилив веселья.

Том, не мигая, смотрел на них широко раскрытыми от страха глазами. Тот полицейский, что стоял над его головой, был высок, крепкого телосложения, а выражение его злых маленьких глазок и плотно сжатые тонкие губы не сулили ничего хорошего. Второй казался пониже и постоянно хмурился. На обоих были песочного цвета летняя форма, короткие сапоги и широкополые шляпы. У высокого на рукаве Том заметил сержантские нашивки, у второго — капральские.

— Где девчонка? — прорычал капрал. — Вы убили ее?

— Ну, держитесь, садисты! — с угрозой в голосе мстительно прищурился сержант.

Коротышка капрал размахнулся и что есть силы ударил Тома ногой по ребрам. Том взвыл от нестерпимой боли, а Хэнк теперь лишь тихо стонал, с трудом веря в реальность происходящего Сержант поставил ногу Тому на грудь и направил дуло револьвера прямо ему между глаз. Том продолжал стонать от боля в сломанных ребрах.

— Заткнись, гаденыш! — потребовал полицейский. — А то я не буду долго ждать и засажу тебе пулю прямо в лоб чтоб твои ослиные мозги разлетелись во все стороны, Капрал тихо засмеялся.

— А может, они потом вздумают обвинить местную полицию в жестокости?. Я слышал, что негры очень любят такие штучки, правда? — С этими словами он еще раз лягнул Хэнка по больному боку.

— Да эти скоты и не заслуживают другого обращения, — махнул рукой сержант. Не убирая ноги с груди Тома, он еще сильнее придавил его к земле сапогом. — Ты, маньяк! Что вы сделали с девчонкой? Где ее тело? — Он все крепче давил на грудь юноши и теперь уже фактически стоял на нем, навалившись всем весом Том изо всех сил стиснул зубы, чтобы не закричать, но не смог сдержаться и едва слышный стон все же донесся до ушей сержанта. — Заткнись, мразь! Я кому говорю?! Не то сейчас все мозги тебе вышибу! — Он приставил револьвер ко лбу Тома, готовый в любую секунду спустить курок.

— Послушай, а может, имеет смысл затащить их подальше в лес и там как следует допросить по отдельности? — злобно ухмыльнулся капрал.

— Неплохая идея С кого начнем? Может, бросим монетку? — Сержант не спеша переводил револьвер с Тома на Хэнка. — Мне кажется, что черномазый..

— Постойте! — вдруг истошно закричал Хэнк. — Неужели нельзя спокойно поговорить?.. Мы никого не убивали! Да, с нами была одна девушка, но она куда-то ушла Наверное, еще ночью.

— Все, в чем мы можем признаться, так это в краже продуктов из магазина — подхватил Том. Это почему-то развеселило капрала:

— Ничего себе! Вот так признание! И вы рассчитываете, что мы поверим будто вы такие невинные овечки? Ничего у вас, ребятишки, не получится. Нас вам за нос не провести. Верчо, сержант?

Сержант в задумчивости сжал губы, словно напряженно пытался что-то решить и, наконец, быстро заговорил:

— Короче, хватит нам тут заливать. Мы точно знаем, что вы виновны Ваш фургон видели возле того места, где обнаружили расчлененный труп изнасилованной девушки. И никак вам от этого не отвертеться. Так что придется ответить за все, причем нам не особенно важно, живыми или мертвыми мы вас доставим в участок.

— Но нас должны судить! — Хэнк схватился за последнюю спасительную соломинку. — Мы же ни в чем не виновны! — Он уже догадывался, почему они так к нему прицепились. Правда, оставалось непонятным, за что страдает белокожий Том Капрал нетерпеливо махнул рукой.

— В общем, выбирайтесь из своих мешков, да поживее! С которого начнем, а, сержант?.. И тут Том вспомнил еще кое-что.

— Подождите! Я забыл вам сказать: вчера нам недалеко отсюда встретился крупный мужчина в комбинезоне — в таких обычно фермеры ходят… Я его чуть на сбил машиной — он стоял прямо посередине дороги. А в руках держал большой сверток. Возможно, там и было спрятано тело Скорее всего он положил туда труп, а потом стал валить все на нас. Это он рассказал вам про наш фургон? Если так, то он решил просто снять с себя подозрение, вот и все. Послушайте, мой отец — адвокат в Бостоне. Он…

Но полицейские, похоже, не поверили ни единому слову в этой истории, потому что и сержант, и капрал тут же начали дружно хихикать. Потом этот смех перерос в раскаты безудержного громового хохота, когда оба юноши вылезли из спальных мешков и теперь, растерянные и беззащитные, стояли над потухшим костром.

К тому времени Нэнси уже вернулась с реки и, спрятавшись в кустах ярдах в пятидесяти от фургона, молча наблюдала за происходящим. Поначалу ее просто привлекли громкие голоса, доносившиеся со стороны их стоянки. Но, завидев в лагере двух полицейских, она не на шутку перепугалась, так как сразу решила, что они явились за ней, чтобы немедленно арестовать и отправить домой.

Поэтому она не торопилась выходить из кустов, намереваясь сначала выяснить, о чем беседуют полицейские с Томом и Хэнком и чего они хотят от нее. Но, к своему изумлению, она увидела, что на обоих ее спутников уже надели наручники.

Потом капрал одной рукой схватил Хэнка за запястья, а другой влепил звонкую оплеуху. Ничего не понимая, Хэнк задрожал, все еще рассчитывая на здравый смысл представителей власти. Но вскоре, явно теряя надежду, начал паниковать. Улучив момент, он неожиданно отпрыгнул назад и бросился бежать в сторону леса. Капрал пригнулся, прицелился и выстрелил два раза подряд. Хэнк покачнулся и упал вниз лицом, последний раз дернулся и затих навсегда.

— Ты же убил его, фараон поганый, — позабыв всякий страх, ошалело заорал Том. — Зачем ты это сделал? Я же повторяю, ни в чем мы не виновны! Невиновны!!

Его лицо исказилось от ярости, но, стоя между двумя полицейскими, он был совершенно беспомощен, и только горькие слезы отчаяния струились по его щекам. Том хотел было подойти к распростертому на траве Хэнку, но сержант остановил его, грубо ткнув поддых стволом револьвера.

Вразвалку приблизившись к телу Хэнка, капрал довольно улыбнулся, повернул голову и безо всякого сожаления посмотрел на Тома. Потом аккуратно прицелился Хэнку в висок и нажал спусковой крючок. Громкий выстрел заглушил отчаянный вопль Тома, а потом наступила полная тишина.

— Я ведь предупреждал черномазого, что расшибу ему башку к е…ной матери. А он, кажется, не поверил мне. Так ему и надо, свинья поганая.

Том почувствовал, что все плывет у него перед глазами и понял, что близок к самому настоящему обмороку.

— Да вы, наверное, сошли с ума… — только и смог сказать он.

— Заткнись! — заорал на него сержант. Да так, что Том даже удивился, как у него не лопнули голосовые связки. — Твой приятель оказал сопротивление при аресте. А ты не хочешь последовать его примеру?.. А то могу заверить тебя, дружок, что все кончится точно так же, как и с этим ублюдком Ну что? Теперь ты готов сознаться в изнасиловании и убийстве той девушки? Я ведь лично ее знал… И всю ее семью тоже. И поэтому не остановлюсь ни перед чем, чтобы рассчитаться с убийцами за ее смерть. А народ в нашем городке ради такого случая специально закроет глаза на некоторые формальности Ведь это все делается ради их же благополучия и безопасности.

— Но я же говорю вам — я ни в чем не виноват!.. — чуть ли не взвизгнул Том. — Какие у вас есть доказательства? Да это какое-то безумие! Я ничего не понимаю Что происходит? Вы должны разрешить мне пригласить адвоката. Я прошу вас! Уже одна невинная жизнь оборвалась: вам что, этого мало?

Все еще прячась в кустах, Нэнси с ужасом наблюдала за происходящим, не в силах отвести глаз от жуткой картины. Она будто окаменела и не могла даже пошевелиться. Ей очень хотелось как-нибудь помочь Тому, но она прекрасно понимала, что совершенно беспомощна в данной ситуации. К тому же голоса говоривших доносились издалека, и она толком не могла разобрать, о чем у них идет речь и что намерена предпринять полиция.

Капрал подошел к Тому вплотную и с силой ткнул его пистолетом в живот.

— Ну так что: ты будешь сознаваться, или нам придется выколачивать из тебя признание? — рявкнул он.

Том понял, что на самом деле никакого выбора у него нет.

— Вы ведь все равно собираетесь меня убить… И хотели сделать это с самого начала. Я угадал? — еле слышно прошептал он.

— Мы твердо уверены в твоей виновности, — грозно произнес сержант. — Поэтому твое признание — вопрос чисто формальный А так как твой дружок пытался улизнуть от нас, то последний твой шанс оправдаться лопнул вместе с его безмозглой башкой А мы с капралом привыкли не жалеть сил для поддержания порядка в нашем районе. Надо же оправдывать доверие налогоплательщиков…

— Вот именно, — поддакнул капрал. Он приставил дуло револьвера к груди Тома и надавил с такой силой, что юноша задохнулся от боли. — Чего же ты не пытаешься драпать? — провокаторским тоном осведомился полицейский — Интересно, долго ты еще выдержишь, прежде чем тоже рискнешь бежать?..

Но тут сержант поднял свой револьвер и обратился к капралу:

— Отойди-ка лучше в сторонку, я хочу хорошенько прицелиться.

Том задрожал и закрыл глаза. Без дальнейших комментариев сержант выстрелил ему в грудь. Юноша упал на колени. Потом прогремел еще один выстрел, а вслед за ним — третий. Том рухнул на землю рядом с Хэнком. Оба трупа теперь являли собой сплошное кровавое месиво.

И тогда из кустов раздался пронзительный крик. Не выдержав, Нэнси вскочила на ноги и сломя голову бросилась бежать прочь от этого жуткого места. Оба полицейских повернулись и сразу увидели ее. Капрал, не мешкая, присел и начал целиться, но сержант тут же закричал на него.

— Ты что, спятил?! Она нужна нам только живая. Живая, понял? Не дай ей уйти. Быстро за ней!

Полицейские кинулись вслед за Нэнси. Добежав до опушки, девушка нырнула в лес и, не разбирая дороги, помчалась так быстро, как только могли нести ее ноги. Преследователи шли по пятам, но не слишком спешили, будто наперед знали, что теперь ей никуда от них все равно не деться Они будто играли с ней, не догоняя, но и не теряя из виду, словно хотели, чтобы девушка поскорее выбилась из сил. Всякий раз, когда Нэнси оборачивалась, она видела их широкие шляпы. Сержант с капралом в точности повторяли ее маршрут, и как она ни старалась запутать следы и сбить их с толку, все было совершенно бесполезно.

Наконец, выскочив из леса, Нэнси очутилась на проселочной дороге — той самой, по которой еще вчера проезжал их фургон. Она бросилась вперед по этой дороге, не переставая время от времени оглядываться и прикидывать, насколько отстали ее преследователи, но, завидев их, поняла, что уйти шансов нет, и стала кричать о помощи, одновременно ища глазами место, где можно было бы укрыться и получить защиту.

Выбежав на дорогу, полицейские сперва подумали, что девчонке удалось все же их перехитрить. Но это было не так: просто Нэнси успела скрыться за ближайшим поворотом уходящей вдаль лесной просеки. Замешкавшись, они стали судорожно соображать, в каком направлении могла двинуться их жертва. Придя к заключению, что вправо она никак не могла побежать, иначе была бы еще в поле зрения, они, не сговариваясь, ринулись к повороту по левую сторону. Выйдя на дорогу, мужчины прибавили ходу, чтобы наверстать упущенное расстояние. И хотя оба уже начинали задыхаться от быстрого бега, ни один из них все же не сбавил набранной скорости.

Наконец Нэнси приметила вдалеке большой старый дом из красного кирпича с высокими белыми колоннами перед входом и свернула на ведущую к нему укатанную дорожку, надеясь найти здесь убежище и защиту. Подбежав к парадному входу, девушка стала отчаянно колотить в дверь и дергать за ручку. Все это время она не переставала громко кричать, рассчитывая, что хозяева услышат ее, откроют и пустят внутрь. Но никакого ответа не было. Хозяева не появлялись. Тогда Нэнси обежала вокруг дома и стала ломиться в заднюю дверь. И хотя та, по всей вероятности, тоже была заперта, под усилиями рук и ног Нэнси она в конце концов подалась и раскрылась настежь. Нэнси влетела внутрь и, захлопнув за собой дверь, тут же закрыла ее на замок и огромную медную задвижку.

Оглядевшись, девушка поняла, что находится в кухне. Тяжело дыша, она испуганно озиралась по сторонам, пораженная невероятными размерами этой кухни и особенно громадным мраморным камином в колониальном стиле, зачем-то построенном здесь в самом углу. Потом ее взгляд упал на большущий буфет в противоположном конце помещения. Сделав несколько торопливых шагов, она очутилась возле буфета и попыталась открыть верхний ящик, но, очевидно, сделала это слишком резко. Ящик выдвинулся на всю длину и, упав на пол, с грохотом перевернулся. Все содержимое — а здесь было в основном столовое серебро — с оглушительным звоном рассыпалось по полу, больно ударив Нэнси по ногам. Она присела на корточки и, роясь в столовых приборах, стала искать среди них ножи, однако, к своему великому разочарованию, обнаружила, что их там нет. Все предметы, рассыпанные по кухне, оказались вилками и ложками разных размеров. Это несколько удивило Нэнси, хотя времени на обдумывание столь странного факта у нее сейчас совсем не было. Ей необходимо было срочно найти предмет, которым она могла бы обороняться, если преследовали ворвутся в дом.

Резко повернувшись, Нэнси выбежала из кухни и, переступив порог, очутилась в столовой еще больших размеров. Посередине комнаты за обеденным столом сидела женщина в белом платье и сама с собой играла в карты. Эта довольно странная молодая женщина, лишь ненамного старше Нэнси, продолжала невозмутимо перекладывать карты, будто и не замечала присутствия в доме постороннего человека. Ее черные волосы были собраны в аккуратный тугой пучок. Наконец она повернула к незнакомке свое красивое спокойное лицо и одновременно выложила на стол еще одну карту.

Нэнси была поражена таким равнодушным безразличием хозяйки дома.

— Я… я думала, что здесь никого нет, — запинаясь, проговорила она. — Я же стучалась к вам и просила о помощи! Вы разве не слышали меня?.. У вас тут есть телефон?

Но молодая женщина не ответила ни на один из этих вопросов, а лишь отвернулась и продолжила с прежним безразличием раскладывать карты.

— Вы что, глухая? — изумилась Нэнси. Так и не получив ответа, девушка заглянула в соседнюю комнату, дверь которой была распахнута настежь, и в тот же миг отпрянула с пронзительным воплем. Там с идущих крест-накрест балок под потолком свисали два изуродованных трупа. Это были мужчины, одетые в одно лишь залитое кровью нижнее белье. Из тела каждого несчастного торчало по несколько ножей, что и объясняло их отсутствие в кухне в ящике со столовым серебром.

Напуганная жутким зрелищем, Нэнси и не заметила, что в той же комнате, чуть правее свисающих трупов, стоит уже знакомый ей урод в фермерском комбинезоне.

В руках он держал огромный нож для разделки мяса и методично точил его на длинном бруске. Увидев Нэнси, урод злобно усмехнулся, а девушка, едва не лишаясь чувств от ужаса, продолжала истошно кричать.

Молодая женщина в столовой по-прежнему меланхолично играла, аккуратно складывая карты одну на Другую, будто ничего странного или необычного в ее доме не происходило.

Нэнси покачнулась и бросилась наутек, великан с кухонным ножом сделал несколько шагов вслед за ней и остановился. Девушка опрометью кинулась в кухню, открыла засов и замок и выскочила на задний дворик, тут же налетев там на гнавшихся за ней полицейских. Они немедленно сбили девушку с ног и заломили ей руки за спину. Пока полицейские возились с Нэнси, чья-то мощная рука захлопнула кухонную дверь, однако из дома никто не вышел.

Полицейские дружно подняли Нэнси на ноги, а она, все еще не понимая сути происходящего, в это время пыталась как-то их вразумить:

— Я прошу вас, отпустите меня!.. Вы убили моих друзей — а они ни в чем не виновны! Настоящие убийцы здесь, в этом доме! — Она уставилась на закрытую кухонную дверь, яростно сверкая глазами.

— Правда? — усмехнулся сержант. — Ну что ж, давай проверим. Надо довести дело до конца. — Он подмигнул своему напарнику. — Вдруг эта юная леди говорит правду?..

Вместе с капралом сержант начал тащить Нэнси к двери, она же отчаянно упиралась и сопротивлялась из последних сил.

— Нет! — кричала девушка. — Не надо! Я не пойду туда больше!

— Да, по-моему, она просто ненормальная, — фыркнул капрал. — Чего это она не хочет идти с нами, раз это докажет ее невиновность? Может, она нам лапшу на уши вешает?

Наконец полицейские совместными усилиями все же затащили Нэнси внутрь страшного дома. На крыльце она ухватилась за дверной косяк, но они спокойно отодрали ее пальцы и поволокли дальше. В конце концов им, видимо, надоело ее упорство; тогда капрал снова сбил ее с ног, и теперь они волокли Нэнси просто по полу за лодыжки через кухню и столовую, где странная женщина даже не взглянула на них, и дальше, в гостиную, где с потолка свисали изуродованные трупы двух рослых мужчин.

Урод в фермерском комбинезоне радостно усмехнулся, заметив, как по ковру тащат девушку, которую ему столь ловко удалось выследить вчера вечером. В дальнем углу комнаты стояли три большие проволочные клетки, похожие на те, в которых возят собак на выставки. В одной из клеток сидела полуобнаженная женщина и дико озиралась по сторонам, украдкой наблюдая, как двое полицейских грубо волокут по полу Нэнси. Две других клетки были пока пустыми.

Великан в комбинезоне опять рассмеялся и открыл одну из этих пустых клеток, а полицейские стали запихивать туда Нэнси. Но перед этим один из них — капрал, — смеясь, оседлал девушку и начал снимать с нее куртку и кофточку. Нэнси стала сопротивляться, и тогда он с размаху ударил ее кулаком в лицо. Великан в комбинезоне не переставал злорадно ухмыляться, все время вертя своим громадным ножом возле самой шеи несчастной Нэнси.

Вторая девушка еще сильнее сжалась в своей клетке и беззвучно заплакала, глядя, как эти трое, избив Нэнси, раздели ее до лифчика и трусов, в беспорядке разбросав остальную одежду по всей комнате. После этого Нэнси запихнули в клетку и закрыли на висячий замок. Урод в комбинезоне начал радостно прыгать вокруг, норовя просунуть свой нож между проволочными прутьями и уколоть им Нэнси. Она едва успевала уворачиваться от этих уколов. Двое же полицейских, судя по всему, от души наслаждались этим зрелищем, довольно посмеивались и время от времени возбужденно пихали друг друга локтями в ребра.

Но наконец заговорил сержант — видимо, старший среди всех троих:

— Ну, хватит, Сайрус! Достаточно! Посмотри, какой погром ты устроил в комнате. — И он, поготечески укоряя урода, указал на повешенные трупы: — В доме все должно быть чисто. Маме не нравится такой бардак. Ты же знаешь, как она любит чистоту и порядок.

Полисмены вытолкнули урода из комнаты, и Нэнси в ужасе уставилась на них, забившись в самый угол своей клетки. Только теперь она заметила на форменных рубашках дыры от пуль и запекшуюся кровь, стекавшую когда-то из этих отверстий. Она догадалась, что настоящие полицейские убиты этими психами и сейчас как раз свисают перед ней с потолка. Положение казалось безнадежным. Она попала в лапы самых настоящих маньяков-убийц. Разрыдавшись, девушка кинулась на пыльный пол клетки и, не в силах выдержать напряжения, потеряла сознание. Последним, о чем сна успела подумать, была ужасная участь ее друзей — Тома и Хэнка.

Девушка в соседней клетке молча наблюдала за Нэнси.

А тем временем в столовой Льюк Барнс, все еще одетый в полицейскую форму, стоял перед своей сестрой Синтией.

С тех пор, как они убили первого демона, прошло уже десять лет.

Синтия, стройная, красивая и удивительно белокожая, что подчеркивалось еще и большим аккуратным пучком угольно-черных волос, подняла глаза от колоды карт.

— Ты не поможешь нам убраться в доме? — попросил ее Льюк. — Ради мамы. Иначе она будет очень недовольна…

Синтия бросила на брата сердитый взгляд.

— Ты лучше иди-ка к ней наверх и поговори сам, Льюк. Я думаю, она задаст тебе хорошую взбучку за то, что вы убили ту девушку раньше времени. Мама, по-моему, совершенно ясно сказала, что на Пасху у нас их должно быть три, не меньше.

— В пятницу я поймаю еще одну, — пообещал Льюк. — Я не допущу, чтобы церемония была испорчена.

— Если бы ты был чуть-чуть поумнее, нам не пришлось бы уже никого искать! — раздраженно выговаривала Синтия. — Будто ты не знаешь, как это опасно!.. С каждым разом люди становятся все умнее, и ты, так же как и Сайрус с Авраамом, должны это осознавать. Сколько раз мама повторяла вам это?!

— Как только мы уберем комнату, — виновато пообещав Льюк, — я поднимусь к маме и обязательно поговорю с ней. Но пока ведь у нас нет никаких неприятностей… Она не будет на меня слишком сердиться — вот увидишь!

Придя в себя, Нэнси медленно открыла глаза в тут же в ужасе содрогнулась, вспомнив, где находится. Она повернулась и увидела, что девушка в соседней клетке пристально и с сожалением рассматривает ее.

— Меня зовут Гвен Дэвис, — прошептала она. — Они убили мою сестру.

Гвен с трудом сдерживала слезы и все время всхлипывала. На вид ей было лет двадцать пять и ее без натяжки можно было бы назвать красавицей, если бы не запуганный взгляд и многочисленные синяки на всем теле и лице. Темно-каштановые волосы Гвен были разделены прямым пробором и заплетены в две косички, что несколько молодило ее и не позволяло сразу догадаться о ее истинном возрасте. Одна косичка была стянута вплетенной в нее красной ленточкой, но другая лента уже потерялась, очевидно, в результате общения с «полицейскими», и поэтому вторая коса начала расплетаться…

— Те двое полицейских… настоящих, — продолжала Гвен, — наверное, могли бы как-то помочь нам, но теперь и они мертвы… Значит, нам с тобой надо держаться вместе и придумать, как выпутаться из всего этого… пока они и нас не убили.

— Что мы теперь можем сделать? — безнадежно махнула рукой Нэнси и, зарыдав, уткнулась в грязное одеяло, брошенное на пол клетки.

В это время Сайрус, Льюк и Авраам с громким топотом вошли в комнату. Нэнси закрыла глаза руками и мечтала еще заткнуть уши, чтобы не слышать, как они срезают трупы и вытаскивают их из гостиной.

На этот раз Льюк и Авраам были в джинсах и рубашках.

Льюк вывел из гаража старый «пикап» и поставил его перед самым крыльцом парадного входа. Авраам и Сайрус тут же вынесли завернутый в одеяло труп и швырнули его в кузов. Потом вернулись в дом за вторым убитым. После этого Авраам с Сайрусом втиснулись в кабину, Льюк завел мотор, и машина отъехала Синтия, стоя на крыльце, наблюдала, как машина, поднимая клубы пыли, скрылась за поворотом Потом медленно вошла в дом и захлопнула за собой дверь. Взяв в чулане ведро и тряпку, она начала молча убирать гостиную, время от времени строго поглядывая на девушек, — Отпустите нас! — взмолилась вдруг Гвен. Но Синтия лишь рассмеялась в ответ.

— Вы ведь такая же, как и мы — молодая женщина… — не унималась Гвен. — Не может быть, чтобы вы не испытывали отвращения перед тем, что должно с нами произойти и всем, что мы ощущаем сейчас. Вы бы и сами не вынесли таких мук и… этого заключения в собачьей клетке.

Синтия подошла к Гвен поближе. Теперь Гвен могла как следует разглядеть ее. Девушка была на редкость красива — высокая, стройная, дышащая юностью, и Гвен показалось невероятным, что она может быть такой же извращенной и злой, как и ее братья. И только адский блеск темных глаз Синтии, делавших кожу ее лица еще бледнее, подсказывал Гвен, что, к сожалению, все это именно так. Глядя на Гвен сверху вниз, Синтия процедила сквозь зубы:

— Я вовсе не такая, как вы. И никогда больше даже не заикайся об этом. Мне даны сила и власть. И у меня есть свое собственное общество. Они верят в меня. И очень скоро ты сама во всем этом убедишься — когда настанет пятница. Ровно в полночь.

— А может быть, я тоже начну верить в вашу силу и власть?.. — осторожно спросила Гвен. — Можно и мне стать членом вашего общества? — Она попыталась завязать разговор, чтобы хоть как-то расположить Синтию к себе, и тогда, может быть, у нее и Нэнси появится хоть слабый шанс снова вырваться на свободу.

— Вам уже ничего не поможет, — убежденно заявила Синтия. — Вы обречены. И все ваши лживые заверения в преданности не обманут меня и не заставят сойти с истинного пути.

«Пикап» выехал на опушку, где утром были застрелены Том Райли и Хэнк Беннет. Их белый фургончик стоял на прежнем месте, спальные мешки валялись возле потухшего костра. Льюк, Сайрус и Авраам выбрались из машины, оттащили трупы полицейских к костровищу и бросили их на остывшие угли.

— А неплохое местечко они выбрали, — засмеялся Льюк. — Миленькое и безлюдное. Лучшего и нам не найти.

— Сожжем их и закопаем останки, — объявил Авраам. — Сайрус, начинай копать могилу! — приказал он брату.

Льюк и Авраам подтащили тела Тома и Хэнка и, положив их поверх полицейских, соорудили нечто вроде поленницы из мертвецов. Сверху они побросали одеяла, спальные мешки и все горючее, что удалось обнаружить в фургончике. Последними в кучу полетели полицейские формы. Наконец Льюк облил все бензином, не пожалев для этого целой канистры, поднес спичку и стал наблюдать, как разгорается грандиозный погребальный костер. Потом к нему присоединились и два других брата, и радостные лица всех троих осветил рычащий столб яркого рыжего огня.

Глава 8

Лежа на кровати, Синтия читала избранные места из книги «Притяжение колдовства», написанной доктором Морганом Дреем, профессором антропологии из Нью-Йорка:

«…Неудивительно и то, что дьявол с древних времен изображался в виде зверя с раздвоенными копытами и языком в форме ветвящегося пениса. Известно, что садизм является одной из форм сексуального извращения, а вера в колдовство — признаком сексуально подавленного общества. Таким образом, подобным извращением страдают и ведьма, и инквизитор. Недаром церковь и государство постоянно твердят, что ведьмы на самом деле существуют как пособники дьявола на земле и их надо всячески наказывать и убивать.

И вот в результате индивидуум становится либо ведьмой, либо охотникам на ведьм, ибо только так он может реализовать свое извращенно мотивированное поведение. Признавая утверждения «Я — ведьма (или колдун)», человек полностью погружается во всевозможные сексуальные аномалии, граничащие с садизмом или переходящие в него. Утверждая противоположное, а именно:

«Я преследую ведьм и колдунов», человек оправдывает садистское обращение с другими людьми. И в любом случае все сводится к тому, что люди начинают мучить и всячески истязать друг друга, а нередко даже и убивать во имя светлых или темных сил, и так происходит до тех пор, пока обе стороны медали не сольются воедино, то есть пока и инквизиторы, и колдуны не начнут вести себя совершенно одинаково, основываясь на садизме…

…Такая торжественность и дуализм «святого» и «дьявольского» в полной мере проявились у Жиля де Ре, рыцаря-защитника и любовника Жанны д'Арк. В 1429 году, когда их триумфальные победы на полях сражений «кончились коронацией Карла II, Жанну провозгласили святой, а Жиля назначили маршалом Франции. Ему в то время было всего двадцать пять лет, но он уже успел унаследовать огромное состояние. Этот человек увлекался чтением, любил музыку и поэзию и отличался исключительной красотой. Он был весьма популярен в высшем свете и при дворе. Говоря сегодняшним языком. Жиль был настоящим баловнем судьбы. Он вернулся с войны победителем и намеревался остаток своих дней провести в собственном доме, утопая в роскоши и одновременно предаваясь любимым занятиям и развлечениям, как всякий истинный аристократ.

Но уже в 1431 году в результате предательства Жанна д'Арк была объявлена ведьмой и сожжена на костре. Это событие переплелось с неудовлетворенностью Жиля своими достижениями «на личном фронте», что, вероятно, и послужило решающим толчком к его сумасшествию. Он бросил жену и объявил любую связь между мужчиной и женщиной абсолютно неприемлемой и даже преступной. Удалившись в свой фамильный замок, он сразу же окружил себя целой армией палачей, психопатов, гомосексуалистов и прочих извращенцев исключительно мужского пола. Но там он прожил недолго и вскоре начал путешествовать по стране в сопровождении вооруженных до зубов охранников, тратя напропалую свои несметные богатства. По пути Жиль не забывал в каждом городе жертвовать огромные суммы на развитие разного рода публичных зрелищ, которые по своей жестокости не уступали самым кровавым выдумкам римских императоров. Жиль открыто восхищался наиболее извращенными и кровожадными императорами — Нероном и Калигулой, и сам стремился во всем походить на них. Он мог часами рассматривать в своей роскошной библиотеке гравюры, изображающие все те зверства и извращения, которым предавались его кумиры. Смакование всевозможных пыток, насилия и жестокости занимало все свободное время Жиля.

Но постепенно его состояние таяло, и в один прекрасный день Жиль нанял предсказателя и алхимика Франческо Прелатти, чтобы тот помог ему превратить свинец в золото. Известно, что многие алхимики лишь прикрывались поисками философского камня, в действительности занимаясь не чем иным, как все теми же извращениями. И Прелатти не составил счастливого исключения. После нескольких неудачных опытов он смог убедить Жиля, что ни одна попытка не будет успешной, если тот не заключит сделку с дьяволом…

…И тогда Жиль заманил в свой замок юношу, изнасиловал его, а потом вырвал ему глаза, искромсал гениталии и в заключение вырезал сердце и легкие. Использовав юношу для удовлетворения своих половых нужд, он отдал Прелатти его органы и кровь для алхимических опытов. С этого момента и началось то страшное время, когда Жиль под чутким руководством Прелатти начал насиловать, пытать, убивать и расчленять целые сотни юношей и детей. В конце концов спустя восемь лет его арестовали и приговорили к смертной казни через повешение с последующим сожжением трупа. Когда же судья спросил Жиля, что побудило его встать на путь столь кровавых злодеяний, тот, не задумываясь, ответил: «У меня не было иных мотивов, кроме удовлетворения собственной страсти». Это признание оказалось удивительно честным с его стороны, тем более что Жиль до последнего дня искренне верил в необходимость убивать мальчиков, дабы их кровь и органы были использованы в алхимических опытах по получению золота из свинца…

…В большинстве случаев столь ненормальное поведение требует от человека хоть какого-то формального обоснования. Так, например, религиозный фанатизм порождает веру в КОЛДОВСТВО, превращая подсознательный страх в реального дьявола, разгуливающего по земле и захватывающего души людей. Как было сказано однажды, «ничто так не укрепляет религию, как искренняя и слепая вера в вездесущего Сатану».

Да и какой священник даже в наши дни не мечтает втайне встретить дьявола наяву, чтобы воочию убедиться, что Князь Тьмы действительно существует и что пожизненная преданность церковной профессии не является пустой тратой времени и энергии?..»

Дойдя до конца главы, Синтия отложила книгу в сторону и задумалась, вспомнив автора этого трактата, доктора Моогана Дрея, с которым она познакомилась в своем новом магазинчике в Гринвич-Вилледж. Он как-то зашел туда в поисках материалов для своих научных исследований, надеясь отыскать среди продающихся у Синтии старинных книг какие-нибудь иллюстрации, которые можно было бы переснять и использовать в качестве наглядного материала в монографии «Притяжение колдовства». Через несколько недель этот труд был опубликован, и тогда доктор еще раз заглянул к Синтии, подарил ей экземпляр со своим автографом и пригласил пообедать вместе. К своему изумлению, Синтия не отказалась.

Правда, она открывала магазин вовсе не для того, чтобы встречаться с неверующими и тем более завязывать с ними тесные знакомства. Ей просто хотелось иметь в Нью-Йорке собственное «представительство», где она могла бы спокойно общаться с единомышленниками, продавая многочисленным оккультистам всевозможные колдовские амулеты, травы и снадобья, как это было раньше в магазине у мамы. Ведь таким образом ей удалось бы сблизиться с людьми своего круга и обрести их доверие и поддержку. А скептики, вроде этого Моргана Дрея, совсем не занимали девушку, и на них она тратить время была не намерена. Ей хотелось через магазин собрать вокруг себя побольше верных людей, чтобы и у нее самой наконец появилось собственное мистическое братство. И за четыре года Синтии удалось сплотить таким образом почти двести ведьм и колдунов даже из самых отдаленных штатов страны. Каждый год перед Пасхой ровно в полночь она проводила службы в своем поместье. Причем не одну, а три ночи подряд — на пятницу, субботу и непосредственно в канун Пасхи. И все приглашенные с нетерпением ждали проведения самых заветных и рискованных ритуалов. Со временем многие члены ее братства начали приобретать и своих собственных прихожан, основав похожие общества в других городах. Но все равно на празднование Пасхи все неукоснительно съезжались к Барнсам, потому что их службы считались самыми важными и содержательными.

Морган Дрей взял у Синтии интервью для своей следующей книги. Она довольно откровенно говорила г ним, не касаясь, разумеется, тех аспектов, где разумная осторожность не позволяла ей особенно вдаваться в подробности. Синтия даже с гордостью поведала профессору, что имеет своих собственных прихожан и что ежегодно на Пасху к ней съезжаются десятки единомышленников со всей страны. Они пили вино в итальянском ресторанчике, куда пригласил ее Морган, и, выслушав рассказ девушки, он как бы невзначай бросил:

— Ну, вы-то сами, разумеется, не верите во всю эту чепуху. Я, конечно, понимаю ваш живой интерес ко всему таинственному и то, что вам приходится изображать из себя чуть ли не ведьму, чтобы привлечь в магазин клиентов… Но передо мной вполне можно снять маску. Расскажите, что вы на самом деле думаете обо всем этом?

Синтия удивленно посмотрела на своего собеседника. Он был довольно миловидным мужчиной лет тридцати, если не моложе, и выглядел, как настоящий ученый. Особенно Синтия отметила его высокий лоб, что, безусловно, свидетельствовало о незаурядных интеллектуальных способностях. А еще у него были светло-русые волосы, умные и внимательные глаза, аккуратно подстриженные усы и совершенно не вязавшаяся с ними жиденькая козлиная бородка.

— То, что я думаю, я вам уже рассказала, — жестко произнесла Синтия. — Я верю в свою силу и власть.

— Какую еще силу? — вызывающе усмехнулся Морган. — Какие у вас могут быть доказательства того, что вы действительно одарены сверхъестественными силами?

Синтия стиснула зубы, глаза ее яростно засверкали, однако девушка довольно быстро справилась с нахлынувшими эмоциями и с гордым спокойствием заявила:

— Этого я вам сказать не могу.

— Значит, вы подтверждаете, что таких доказательств у вас просто нет, — победно улыбнулся профессор.

— Нет, я лишь подтверждаю, что не могу вам о них рассказать, — холодно произнесла Синтия. — О таких вещах нельзя распространяться. Особенно перед неверующими… Для меня же все это вполне серьезно.

— А вы знаете, вам даже к лицу сердиться! — неожиданно заметил Морган, меняя тему и продолжая пристально смотреть на Синтию.

Девушка почувствовала, что она нравится этому самоуверенному молодому человеку. Более того, он, видимо, не прочь поухаживать за ней; и это показалось ей приятным и пугающим одновременно. Морган протянул к Синтии руку и взял ее за ладонь, но она тут же отдернула ее, словно обожглась, а щеки ее моментально залила краска смущения.

— Что с вами? — Морган был обескуражен столь пуританским поведением.

— Ничего. Просто…

— Вы так боитесь мужчин?

— Нет.

— Может быть, у вас уже есть приятель… или даже жених?

— Ну, разумеется, нет.

— Почему же «разумеется»? — засмеялся он. — Вы так говорите, словно не могли бы и допустить подобного…

Синтия ничего не ответила, потому что этим замечанием профессор моментально сбил ее с толку и серьезно смутил.

— Синтия, я бы посоветовал вам быть поосторожнее с вашей верой, — предупредил он. — Иначе в самом ближайшем будущем вы можете стать просто одержимой некоторыми весьма опасными идеями. Вы достаточно симпатичны и молоды, чтобы жить полноценной жизнью; не надо бы вам наворачивать на мозги то, в чем нет острой необходимости. Вам гораздо лучше влюбиться, выйти замуж и рожать детей… Как любой нормальной женщине.

— Никогда! — в запале выкрикнула она. — У меня есть другие дела, поважнее.

— Позвольте мне еще раз встретиться с вами, — ответил на это Морган. — Не скрою, вы мне очень понравились. И возможно, мне все-таки удастся переубедить вас и доказать, что все, о чем вы тут говорили, в корне неверно. Мне кажется, на вас просто слишком сильное влияние оказала в этом отношении ваша мать. Я понимаю, вы искренне любите ее, но дело в том, что она с детства вбила вам в голову просто нечто не соответствующее истине, вот и все… А что касается такой ненависти к мужчинам, то это скорее всего происходит только потому, что вы не можете простить своего отца за то, что он бросил вас еще десять лет назад и так и не вернулся в семью.

Синтия разозлилась. Слова этого нахала даже слегка поколебали ее уверенность в себе. Да как он посмел!.. И хватило же у него наглости быть таким назойливым со своими выводами!.. Ну уж нет — она ни за что на свете не позволит ему подорвать свой душевный покой. Ведь все братство буквально боготворит ее! Они просто обожают ее, потому что она унаследовала такие удивительные способности от своих деда и прадеда. Как-никак, родилась она «в рубашке», а уж это — точная метка самого Иеговы. И он избрал ее, чтобы она стала даже более могущественной, чем ее великие предки-чародеи.

— Я буду вам весьма признательна, если вы никогда больше не заглянете в мой магазинчик, — ледяным тоном ответила она Моргану Дрею.

Тот моментально растерялся, смутился, и вся его напыщенность разом сошла. Ведь сейчас именно она сумела больно уязвить его, а вовсе не наоборот, как он рассчитывал. И теперь Синтия по праву торжествовала.

Вдобавок ко всему она еще мило улыбнулась, чем окончательно испортила ему настроение. Теперь надо было навсегда вычеркнуть его из своей жизни, чтобы спокойно заняться делами религиозного братства. Этот человек — просто глупец, притом ни во что не верящий. И как раз ей-то он совсем ни к чему. Ведь сколько вокруг достойных людей, умеющих ценить ее удивительные способности… И если вдруг наступит такая пора, что ей понадобится мужчина, то уж она, разумеется, выберет его из своих ярых приверженцев. И вообще, кто он такой, этот Морган Дрей?.. Книга его — чушь собачья, сплошное дилетантство, одна пустопорожняя болтовня… Интересно, что было бы, если бы ему хоть раз посчастливилось присутствовать при настоящих магических ритуалах?.. Да он бы, наверное, просто обалдел, а все его теории показались бы ему самому недостойными и плевка, настолько величественное зрелище открылось бы его глазу…

И тут в голову Синтии пришла прямо-таки безумная мысль: а что если попробовать обратить его в свою веру?.. Да, это щекотало нервы… Она успела заметить, что нравится ему. Но, может быть, он нарочно чего-то недоговаривает? Ведь чем черт не шутит: вдруг он не такой скептик, как кажется?.. Чего стоят все эти за нюханные трактаты о Жиле де Ре, Джеке-потрошителе и маркизе де Саде? Может, он просто хочет выскочить из собственной шкуры, с которой на самом деле давно уже сросся… Кстати, из скептиков получаются самые убежденные сектанты, если, конечно, показать им всю прелесть настоящих обрядов… А если судить по его собственной книге, Морган прямо-таки без ума от Елизаветы Батори, венгерской графини шестнадцатого века, которая заточила в подземельях своего замка сотни девушек, приковав их цепями, чтобы время от времени восстанавливать свою красоту и утолять похоть, перерезая им артерии и принимая ванны из их крови. Что если бы доктор вдруг узнал, что подобные процедуры происходят и у Синтии, а начнутся они уже через два дня, в страстную пятницу, когда к ней в поместье съедется все ее религиозное братство!…

Синтия отложила книгу, закрыла глаза и попробовала выкинуть Моргана из головы. Теперь ей вспомнились девушки там, внизу, которым, помимо их собственной воли, предстояло стать участниками ее кровавых ритуалов. Чем они занимались в жизни? Были ли у них любовники? А может быть, в отношении секса они были какими-нибудь извращенками?..

Из коридора до Синтии доносился приглушенный голос Льюка, разговаривающего с матерью. Он не стал входить в ее спальню, а говорил с порога через открытую дверь:

— Мама… Ты не думай, что я во всем виноват. Мы, правда, не хотели, чтобы та девушка умерла. Но она так сильно ударила Сайруса!.. А ты же сама всегда говорила, что с ним надо бережно обращаться… Так что это ее вина. А я и Авраам… Мы найдем завтра другую девушку. Мы уже достали фургон — это чужой фургон… Нас никто в нем не сможет выследить. Завтра утром мы выедем на дорогу и найдем еще одну девушку, я обещаю. Может быть, она будет еще моложе и красивее, чем та… Может быть, даже девственница. Так что ты не волнуйся, пожалуйста! Мы с Авраамом… мы не позволим разочаровывать наше братство.

Мать ничего не ответила. Она сидела в своем кресле-качалке лицом к окну. Льюк не знал, сердится она на него или нет, но надеялся, что мать понимает и одобряет его, хотя она и не сказала этого прямо. Он тихонько закрыл дверь спальни, а затем направился по коридору к своей комнате и стал раздеваться ко сну.

Внизу Нэнси и Гвен тихо разговаривали, сидя в клетках. Гвен изо всех сил старалась держаться спокойно, объясняя Нэнси, как ее поймали:

— Мы с сестрой ехали по проселочной дороге, и… — Она с трудом сдерживала рыдания. — И Салли… Ей всегда нравилось посещать старинные кладбища… И чем древнее кладбище, тем ей было интересней… Она любила фотографировать памятники, надгробья, оттирать всякие надписи на них… И вот по дороге она увидела чье-то старое семейное кладбище за полем и решила остановиться, чтобы посмотреть его. Но она не могла пойти туда без разрешения хозяев. Поэтому мы вышли из машины прямо к стоявшему напротив дому… Поднялись на крыльцо, чтобы постучать — тут все и случилось… Дверь вдруг открылась, оттуда выскочили трое мужчин — эти самые братья — и бросились на нас. Это было ужасно!.. Ужасно… Я даже не пыталась сопротивляться… Я стояла как вкопанная, а Салли, наоборот, кусалась и царапалась, и им здорово от нее досталось. Она еще врезала ногой по яйцам этому чокнутому Сайрусу, и он завыл, как медведь в капкане… А потом пырнул ее несколько раз ножом… Я чуть не сошла с ума, когда оказалась в этой клетке. Я… — Гвен закрыла лицо руками и разрыдалась.

Нэнси дрожала, не зная, как успокоить свою соседку.

— Гвен, мне очень жаль, что все так случилось… — начала она. — Но пожалуйста, не надо больше говорить об этом.

Однако Гвен продолжала говорить, словно надеясь, что, когда она выговорится, ей удастся забыть обо всем. Будто весь этот кошмар мог исчезнуть, если она расскажет о нем до конца, во всех жутких подробностях, которые ее разум просто отказывался осознавать.

— Потом к дому подошли два полицейских. Я сама слышала, как они разговаривали у крыльца. Они сказали, что преследовали белый фургончик с ребятами, ограбившими продуктовый магазин в городе. Но Льюк, как мне показалось, был чем-то напуган и не очень-то им поверил. Потом полицейские объяснили, что повредили свою машину, пока гнались за преступниками. Тогда Льюк предложил им выпить горячего кофе и вынес на крыльцо большой кофейник. Мне страшно захотелось закричать, но все это время Авраам держал меня на прицеле. Скорее всего кофе был отравлен, потому что уже через несколько минут полицейских притащили сюда, связанных веревками… и без сознания. Их долго пытали, а потом зарезали. И все это мне пришлось видеть собственными глазами!.. Хотя я старалась просто закрыть глаза… Мне помнится, я орала, билась в истерике и колотила руками по этой проклятой клетке. — Как бы в подтверждение этого Гвен продемонстрировала свои ладони — они распухли и посинели от огромных кровоподтеков. — Господи! — вдруг отчаянно вскрикнула Нэнси. — Но почему?! Почему все это происходит?..

— Я думаю, это никому не ведомо, — грустно покачала головой Гвен. — Мне помнится, мой дед частенько говаривал: «Человеческой жестокости нет предела». Он сидел в немецком концлагере во время второй мировой войны. Но это все же была война… А вот как объяснить то, что сейчас происходит здесь?..

И только теперь Нэнси поняла: все, что случилось с этими двумя полицейскими, произошло и по ее вине. Ее собственной, а еще — Тома и Хэнка. Ведь если бы они не погнались за машиной, в которой сидели грабители, обворовавшие тот злосчастный магазин… А как она радовалась поначалу! Ну, а уж смыться от «легавых» — вообще дело восхитительное. Сколько азарта! И ни одному из них троих не пришло тогда в голову, что оторвались они от погони только лишь потому, что полицейская машина просто сломалась. Ах, как они были счастливы! И вот теперь, когда наконец весь ужас случившегося дошел до Нэнси, слезы раскаяния хлынули по ее щекам.

— Будь проклят мой отчим! — неожиданно в сердцах крикнула она.

Гвен пригнулась в своей клетке, и глаза ее заблестели от возбуждения:

— Нам с тобой надо во что бы то ни стало попытаться выбраться отсюда! Надо сбежать от них! Ты что, не понимаешь, что они собрались и нас тоже убить? Тут же вся семья чокнутая! Они считают себя какими-то колдунами или вампирами, или уж не знаю кем!..

— Тихо! — шепнула Нэнси. Она испугалась, что их могут услышать — слишком уж громко говорила ее новая подруга по несчастью.

Но Гвен, слегка сбавив тон, продолжала:

— Я сижу здесь уже вторые сутки… И я слышала, что они задумали… У меня просто мурашки пошли по телу, когда я узнала, что они собираются с нами сделать… Самая главная у них мать, и она в курсе всех их дьявольских дел. Правда, ее-то саму я ни разу еще не видела. Она живет где-то на втором этаже. Она вроде бы, ведьма — по крайней мере так считают ее драгоценные детки… И сейчас они готовятся проводить черную мессу. Это просто жуткий ритуал! И мы с тобой и еще одна девушка должны стать жертвами на этом адском пиру!

Нэнси совсем не хотелось слушать то, что ей рассказывала сейчас Гвен. Ей все это казалось полной бессмыслицей. Такого просто не может быть! Человеческий разум не способен на это!.. Поэтому девушка забилась в дальний угол своей клетки и там испуганно сжалась в комочек. Она была уже не способна сопротивляться. Все ее чувства перепутались, и теперь больше всего ей хотелось попросту умереть. А еще Нэнси подумала, что вполне заслужила смерть, ведь именно по ее вине погибли те двое ни в чем не повинных полицейских.

— Пусть же Всемилостивый Боже будет к ним добр, — пробормотала она, закрывая глаза. — А также к Тому и Хэнку.

Но Гвен всем телом прижалась к металлическим прутьям своей клетки и не отставала от Нэнси:

— Послушай, девочка! Мы должны найти способ вырваться отсюда. Не раскисай!.. Если мы потеряем надежду, то обе просто погибнем. С нами разделаются самым жестоким образом Поэтому надо думать и разрабатывать какой-то план.

Нэнси еле слышно проговорила сквозь слезы:

— А что мы с тобой можем придумать, Гвен? Все бесполезно… Мы же в клетках!.. Если бы мы были заперты хотя бы в комнате, тогда, может быть… А так… — И она разразилась безудержным громким плачем.

— Послушай-ка, — отвечала Гвен. — Перво-наперво надо взять себя в руки Не так уж и безнадежны наши дела Утром Льюк и Авраам откроют клетки, дадут нам поесть, а потом выведут в поле, чтобы мы могли справить нужду. И если все получится, у нас будет возможность слинять из этого поганого места.

— Неужели ты хочешь бежать от них?! — в ужасе воскликнула Нэнси, вспомнив, как убили Тома и Хэнка — Нет. У меня на уме кое-что другое. Я попытаюсь соблазнить одного из братьев. А если получится, то и обоих сразу. И тогда, если мне удастся дотянуться хотя бы до одного из их пистолетов, я просто без зазрения совести пристрелю их как бешеных псов. Нэнси обдумала сей необычный план, все сильнее пугаясь того, чем эта затея может закончиться.

— Но и ты, Нэнси, тоже должна быть готовой действовать. Постарайся присмотреть на поле какой-нибудь камень потяжелее или хотя бы палку.

— Я боюсь, Гвен, — чуть слышно прошептала девушка.

— Я тоже, — призналась старшая. — Но если у тебя есть другие соображения, я их с радостью выслушаю.

— Может быть, кто-то приедет сюда и спасет нас, — робко предположила Нэнси.

— Интересно, кто же? — горько усмехнулась Гвен.

— Ну… например, кто будет разыскивать исчезнувших полицейских.

— Нет, на это никак нельзя рассчитывать. И потом, откуда им знать, что их товарищей надо искать именно здесь? Послушай, Нэнси, что я тебе скажу: сейчас для нас самое главное — постараться как следует выспаться. Завтра надо быть со свежей головой и ничего не бояться. Они пока не убьют нас без крайней необходимости. Мы сейчас представляем для них огромную ценность — им нужны к Пасхе заранее приготовленные человеческие жертвы. И мне кажется, что нам надо держаться и действовать вместе.

Нэнси и Гвен закутались в грязное тряпье, лежащее на дне их клеток, и мысленно пожелали друг другу спокойного отдыха. После этого Нэнси не переставала молиться, покуда ее не свалил сон от бесконечного повторения одних и тех же фраз. Спала она плохо, постанывая и все время переворачиваясь с боку на бок.

Гвен лежала с широко раскрытыми глазами и сквозь решетку рассматривала потолок. Комната была ярко освещена, даже чересчур ярко — похитители почему-то остерегались оставлять девушек в темноте. Гвен старалась не думать сейчас ни о Салли, ни о тех кошмарах, которые ей пришлось пережить. Теперь она любыми силами должна была выжить, и вдохновлял ее на это пример собственного, уже покойного ныне, деда. В свое время он много рассказывал внучке о немецких концлагерях, но она тогда лишь часть из его историй могла понять. Теперь же, когда весь ужас приближающейся лютой смерти предстал перед ней, Гвен особенно хотелось позаимствовать у деда хоть каплю мужества. Из его рассказов она твердо усвоила одно: там, в концлагерях, удавалось выжить только хитростью и изобретательностью. Те же, кто лишь молился, не получили ничего от своих призывов к милости Божьей, и участь таких людей была очень печальной. Поэтому Гвен понимала, что надо собрать всю решимость и силу воли, чтобы появилась надежда выбраться из этого ада.

Сейчас Гвен со всей ясностью осознала, как сильно ей хочется существовать в этом мире. И то, что ей уготована смерть по какой-то прихоти безумных мракобесов, еще сильнее подстегивало ее желание выжить.

Почти целый год понадобился Гвен, чтобы прийти в себя после развода. Ее бывший муж Уоррен работал инженером на крупном металлургическом комбинате. Он успел быстро сделать себе неплохую карьеру, добившись успеха благодаря ряду внесенных им рацпредложений, которые кое-кто из начальства считал даже «гениальными». Среди коллег Уоррен пользовался уважением, и многим казался образцом не только на службе, но и в быту.

Это наполняло его чувством гордости и сознанием огромной важности своей персоны, особенно после свадьбы. Уоррен чувствовал себя настоящим супругом, выполняющим свои обязанности от начала и до конца. Еще бы: он ведь хорошо зарабатывает, не жалеет сил ради благополучия своей семьи… Естественно, он ожидал, что Гвен будет прекрасно готовить и ухаживать за ним, как это делали его мать и стареющая незамужняя тетушка, когда он был еще холостым. Гвен вышла замуж за Уоррена Дэвиса, когда оба они учились на последнем курсе университета в штате Западная Виргиния, что в Моргантауне. Гвен должна была стать учительницей начальной школы, а он, разумеется, готовился к поприщу инженера. Оба получали кое-какую материальную помощь от родителей, небольшую стипендию, но все равно, чтобы свести концы с концами, им приходилось брать ссуды в студенческой кассе, а во время летних каникул подыскивать себе какую-нибудь работенку. Поэтому Гвен всегда смотрела на их брачный союз, как на равный. И ее вклад в семейный бюджет был поначалу ничуть не меньше того, что вносил в него Уоррен. Но чуть не с самых первых дней их совместной жизни Уоррен ясно дал Гвен понять, что в доме главным должен быть мужчина. Тем более что полученное образование и дальнейшая успешная карьера, по мнению Уоррена, автоматически давали ему право на превосходство во всем. В начале их романа и совместной жизни Гвен даже не пыталась с ним спорить, решив отложить борьбу за свои права на потом, если, конечно, в этом будет острая необходимость. Между тем заниматься домашним хозяйством ей ничто не мешало: на ее плечи легла и готовка, и мытье посуды, стирка, уборка и все прочее, чем занимаются обычно домохозяйки. А ведь она, кроме того, Должна была продолжать и заканчивать образование, а потом искать работу и учить детей в школе. Уоррен же и пальцем не прикасался к домашней работе. Его оценки в университете были выше, чем у Гвен, к тому же все прекрасно понимали, что инженеры зарабатывают куда больше учителей начальных школ. Может, именно поэтому Гвен так подавляла в себе любые сомнения насчет их совместной жизни и не думала даже перечить его главенству в семье.

Вскоре после выпускных экзаменов Гвен забеременела, и это поставило точку на ее учительской карьере. Правда, она не оставляла попыток подыскать себе место хотя бы на время, но все было безрезультатно. И следующей весной у нее родилась дочка, которую назвали Эми. К этому времени Уоррен уже работал на металлургическом комбинате, и его жизненные интересы все сильнее замыкались на служебных обязанностях. Гвен же беспрестанно хлопотала по дому и была так занята малышкой, что, к сожалению, слишком поздно заметила перемены в муже. Может быть, ей и не стоило так торопиться с первенцем, но она считала, что ребенок только укрепит их союз. К тому же Уоррен и сам настаивал, чтобы она ни в коем случае не шла на аборт. Слишком поздно осознала Гвен, что в ее возрасте рановато обременять себя ролью матери, а для ее бурной и кипучей натуры пока больше подошла бы ежедневная работа в школе, постоянное общение с людьми, дружеские вечера, походы в театры и кино.

Нет, Уоррен, конечно, был без ума от своей девочки. Слава Богу, хоть с этим проблем не возникло. Но с каждым днем его поведение все сильнее настораживало молодую мать и супругу: муж становился угрюмым, эгоистичным, чересчур требовательным и неуступчивым. Уоррен беспрестанно хвастался перед ней и их общими знакомыми своими выдающимися научными достижениями и быстрым продвижением по службе. И чем дальше, тем больше. Вскоре он окончательно перестал считать ее равной. Конечно, это чувствовалось и раньше. Но теперь его отношение к жене, как к низшей по положению, стало принимать прямо-таки угрожающий размах. Когда же наконец Гвен пришлось сознаться себе в этом, она решилась на неожиданный выход — полностью погрузиться в домашнюю рутину. Увлечься походами по магазинам, готовкой, стиркой, развлечением его приятелей и сослуживцев и, конечно, все свободное время отдавать дочери'. Правда, Уоррен, надо признать, был довольно сносным отцом; и когда он находился дома и не был занят своими делами, он мог какое-то время даже посидеть с Эми. Но и это стало постепенно тревожить Гвен. Потому что теперь ей начало мерещиться, будто, проводя часы или даже минуты с дочерью, он тем самым просто избегает общения с самой Гвен.

Снова подозрения, сомнения… А вдруг ей все это просто кажется? Может, это ее излишняя мнительность начинает проступать наружу в столь извращенной форме?.. Неужели так должна заканчиваться любая супружеская жизнь? Или все дело тут в ней самой — может быть, не стоило так торопиться с браком, да еще сразу рожать?

И все же ни ее опасения, ни подозрения и сомнения никогда не обсуждались супругами открыто. Хотя каждый из них чувствовал, что семейная жизнь начинает давать трещину, всем друзьям они по-прежнему казались счастливой парой, и каждый переживал назревающий раскол в одиночку. Все чаще и чаще по вечерам они просто говорили друг другу «спокойной ночи», и не только не занижались больше любовью, но перестали даже просто целовать друг друга перед сном. Все былое тепло и сердечность постепенно переросли в набор обычных жестов вежливости. Пока Эми подрастала, они старались как можно чаще говорить о ней, о ее развитии и способностях, только бы разговор не перекинулся случайно на их собственные взаимоотношения. Когда же пришло время развода, для всех приятелей и знакомых это было как снег на голову — ни один из них не мог даже заподозрить неладное в столь благополучной с виду семье. Гвен сильно переживала разрыв. Как-никак, они прожили вместе шесть лет, а Эми уже исполнилось четыре…

Годы, проведенные в сомнениях, хороша ли она, как хозяйка, жена, мать и даже просто как человек, привели к тому, что ее уверенность в себе была теперь вконец подорвана. Однако жизнь есть жизнь — ей все равно надо оставаться доброй и любящей матерью для Эми, искать себе подходящее место и продолжать существовать в этом мире…

И вот примерно год назад ей удалось найти довольно приличную работу в небольшом городке в Западной Виргинии, где Гвен предложили учить детей пятых классов. Сначала ее взяли на время, из-за того что внезапно захворала штатная учительница. Но болезнь ее затянулась и, когда выяснилось, что это рак мозга, с Гвен сразу же продлили контракт. Она довела класс до летних каникул и благодаря отличным результатам ее учеников, Гвен решили оставить в школе еще на одно полугодие. Но уже к осени по понятным причинам место окончательно освободилось, и Гвен тут же заняла открывшуюся вакансию.

Впервые входя в класс, Гвен тряслась как осиновый лист, будто не она была здесь главная у детей, а им предстояло командовать ею. Но мало-помалу она освоилась и уже через пару месяцев поняла, что справляется с обязанностями вполне успешно. Дети полюбили ее, и к женщине понемногу стала возвращаться былая уверенность в своих силах. Прошли те трудные дни, когда ребята традиционно «в штыки» принимали новую «училку», ведь детское сердце всегда открыто к доброте и пониманию, и Гвен довольно быстро удалось найти с ними общий язык.

Однажды после занятий к ней в класс зашел Джонни Адаме, один из самых «трудных» учеников, и заявил, что, конечно, хотел бы не провалиться на экзаменах и перейти в шестой класс, но даже если этого не произойдет, он не будет сильно расстраиваться, потому что Гвен в таком случае станет учить его еще целый год. А к той «злюке», которая ведет шестые классы, ему не больно-то и хочется попадать. Естественно, такие слова были сущим бальзамом для учительского сердца. И хотя Гвен заметила мальчику: «Не надо называть миссис Вилке злюкой, она замечательный педагог, вот увидишь», — и пыталась держаться с ним строго, в душе у нее все просто пело от такого незатейливого мальчишеского комплимента.

На эту Пасху Уоррен забрал Эми к себе, чтобы Гвен могла немного передохнуть и съездить к своей младшей сестре Салли, которая еще училась в колледже. И вот буквально два дня назад они сели с сестрой в машину в надежде провести несколько праздничных дней в отдыхе и покое.

Теперь, когда Гвен наконец полностью оправилась после развода и снова твердо стояла на ногах, она могла открыто и ничего не утаивая обсуждать с сестрой любые проблемы семейной жизни, наставлять ее и предупреждать об опасностях, которые таятся почти в каждом современном браке. Ведь на ошибках учатся!..

И вот Салли уже нет… Но теперь Гвен как никогда была полна решимости выжить, чего бы ей это ни стоило, ведь у нее еще оставалась дочь… Она надеялась, что любовь к жизни и инстинкт самосохранения, сидящий в каждом из нас, подскажут ей выход и сберегут от непоправимого.

Гвен закрыла глаза, но даже во сне чувствовала гнетущее присутствие вокруг металлических прутьев, густое сплетение которых теперь больше напоминало ей гроб, нежели клетку.

Глава 9

Приближались пасхальные каникулы. Профессор Морган Дрей заканчивал последнюю лекцию на вечернем отделении своего нью-йоркского колледжа такими словами:

— И вот еще что отличает человека от прочих животных… Кстати, возможно, что это и есть его самая главная отличительная черта — способность к сублимации. Благодаря высокоразвитому интеллекту человек научился одерживать верх над своими инстинктами. Однако этой замечательной способности мы обязаны не только величайшими достижениями человечества, но и самыми гнусными извращениями.

Животное, называемое человеком, может быть благородным и заискивающим, трусливым и храбрым, жалким и смехотворным. Некоторые его побуждения достойны всяческого восхищения и подражания, другие, наоборот, вызывают лишь отвращение или жалость. Его можно обучать, можно обманывать, можно заменить кинжал на секс, а нацистские марши на нежнейшие строки высокой поэзии; можно поменять мимолетное чувство короткой страсти на долгие годы искренней преданности и любви… А во имя религии человек способен как на невероятную жестокость, так и на самые гуманные поступки и чувства.

Морган замолчал, давая студентам время обдумать его последние слова, а потом произнес:

— Ну, молодые люди, на сегодня, я думаю, хватит. Это занятие мы закончим на десять минут раньше, как я вам и обещал. Поздравляю всех с наступающим праздником. — И начал собирать с кафедры свои конспекты и книги.

Несколько студентов остались в аудитории, чтобы задать после лекции пару вопросов, другие, пожелав профессору веселой Пасхи, тут же кинулись к выходу. Он уходил последним и почему-то сразу почувствовал себя мучительно одиноким. В коридоре не было ни души, и его собственные шаги отдавались в тишине гулким эхом. В соседних аудиториях свет уже не горел. Колледж опустел.

Сойдя с серых каменных ступеней подъезда, Морган поднял руку и поймал такси. Сначала он хотел поехать, домой, но вместо этого почему-то сказал водителю: «На Вашингтон-сквер». Это было как раз то место, где находился злополучный магазинчик Синтии. Расплатившись с шофером, Морган вышел на тротуар и задумчиво зашагал вперед. Эта девушка не выходила у него из головы — такая упрямая и неисправимая в своих заблуждениях… Но может быть, его просто задело, что она отказалась еще раз с ним встретиться?.. Нет, он никак не мог перестать о ней думать. А особенно вспоминались ее блестящие черные волосы и темные сверкающие глаза.

Магазинчик оказался закрытым. Ставни были опущены, а на двери красовалась табличка «Закрыто по случаю Пасхи». Однако Морган не торопился уходить, надеясь, что, возможно, внутри еще остался кто-нибудь из служащих, а может быть, и сама хозяйка, задержавшаяся по каким-то своим делам.

Спустя минут двадцать, так никого и не дождавшись, он зашел в соседний бар и взял пива. Но даже отхлебывая густую янтарную жидкость, Морган не переставал думать о Синтии. При этом прекрасно понимая, насколько глупо с его стороны так увлечься этой юной чудачкой. Ведь по трезвому размышлению, было совершенно понятно, что девица просто нуждается в помощи психиатра. Однако было в ней нечто неуловимое, что тянуло его, словно магнитом.

Тут Моргану пришлось впервые признаться себе, что он скорее всего действительно всерьез увлекся ею. Иначе рассудок уже заставил бы его не сидеть здесь впустую, а ехать домой и забыть обо всем как можно быстрее. Но почему-то умные мысли не посещали его сегодня. Инстинкты оказывались сильнее. Ему все больше хотелось встретиться с этой девушкой и даже — чего греха таить! — просто переспать с ней, хотя бы она и обладала всеми пороками мира, вместе взятыми.

А с другой стороны, вдруг он сможет чем-то помочь ей? Ведь все ее извращенные понятия методично прививались ей с самого детства. И может быть, он и есть тот единственный в мире парень, который сумеет все-таки вправить ей мозги и доказать, как глубоко она неправа в своих представлениях… Пусть даже их отношения и не получат развития, такой разговор все равно вряд ли ей повредит. Хотя, возможно, что Синтия наконец серьезно задумается над своими убеждениями. А это уже прогресс…

Он допил пиво и тут же попросил бармена налить еще одну кружку.

Моргану вспомнилось, как Синтия рассказывала ему о своих службах. Они проводились как раз на Пасху — это он хорошо помнил. Правда, именно об этих собраниях она почему-то не особенно распространялась, и теперь профессор пытался восстановить в памяти все, что ему стало известно о совершаемых там ритуалах. Неожиданно всплыло и название заштатного городишки, близ которого находится ее поместье: Вишневая Горка. Никаких особых планов на выходные у Моргана не было, и ему в голову пришла вдруг безумная идея: он вооружится фотоаппаратом, картой, отыщет ее и попросит разрешения сделать несколько снимков этих служб для своей будущей книги. Если это разозлит Синтию и она укажет ему на дверь — что ж, так тому и быть: он молча проглотит обиду и отправится восвояси, навсегда выкинув ее из головы. Но вдруг она все же снизойдет до него и позволит ему остаться? Рискнуть, пожалуй, стоит…

Однако что же такое на него нашло? Боже Всемогущий, как все это объяснить?… Теперь он сам себе казался зеленым юнцом, который по уши втюрился в свою одноклассницу и подстерегает ее после уроков, чтобы хоть одним глазком взглянуть на предмет своей страсти. Нет, он никак не походил сейчас на солидного тридцатилетнего ученого, уважаемого и любимого студентами и профессорами…

Ладно. Тогда сегодня он просто в стельку напьется. А завтра, глядишь, похмелье до такой степени выбьет его из колеи, что отпадет последняя охота ехать на край спета в какую-то Богом забытую Вишневую Горку, чтобы предстать там в роли шута горохового. С такими мыслями он заказал третью кружку пива, а, потом подумал и добавил к нему еще двойную порцию виски.

Глава 10

Нэнси очнулась в четыре утра и больше заснуть ей уже не удалось. Она обдумывала предложенный Гвен план побега. Он мучил ее и не давал покоя, представляясь одновременно и страшным, и вполне осуществимым. Только бы у них все получилось!.. Но, наверное, как всегда, ничего не выйдет. Хотя вдруг все же получится?..

Но, сидя взаперти в грязной клетке, Нэнси физически не могла сейчас представить себе свободы. Все образы почему-то расплывались и не удерживались в голове. Но надо крепиться, чтобы совсем не расклеиться… Иначе, если она падет духом, с ней все будет кончено. Однако мысли текли вяло и медленно, никакие эпизоды из жизни не вспыхивали яркими видениями, как это бывает обычно у людей перед смертью. Может быть, это значит, что ей все же удастся выжить?..

Итак, Гвен попытается соблазнить одного из братьев — Льюка или Авраама. А интересно, будет ли это в такой ситуации смертным грехом?.. Впрочем, даже если и будет, этот грех ляжет на душу Гвен, а Нэнси все равно останется чистой. Хотя польза от такого «грехопадения» и для нее была вполне очевидной. Во всяком случае, девушка рассчитывала на успех, хоть и не решила еще, что предпочтительнее — отдать свое тело на поругание или позволить просто убить себя.

Потом ей вспомнилась последняя исповедь. Как хорошо, что она все же отважилась сходить к священнику и очистить свою душу от греха, лежавшего на ней целых два года!.. Теперь она чиста перед Господом, если, конечно, не учитывать ту кражу продуктов из сельского магазинчика. Но ведь это, в сущности, небольшой грешок…

А может быть, Господь вдохновил ее на исповедь, чтобы подготовить к смерти?.. Но все равно, даже с сознанием, что она попадет теперь прямо в рай, Нэнси было страшно умирать.

Она попыталась отбросить все мрачные мысли, как это советовала ей Гвен. Но, сидя в клетке, это было почти невозможно. Ее то и дело охватывала паника, страх ожидания и неизвестности. Либо отсюда и в самом деле нет выхода, либо страх просто так крепко овладел ее сознанием, что ситуация казалась уже безнадежной. Во всяком случае, ни одного плана, ни малейшей мысли, как отсюда сбежать, у Нэнси не возникало.

Внезапно она услышала чьи-то мягкие шаги на ступеньках лестницы и невольно напряглась. В комнату вошла Синтия. Она приблизилась к клетке, где томилась Нэнси и как бы невзначай потрогала прутья рукой. Нэнси в ужасе широко раскрыла глаза, с трепетом ожидая, что будет дальше. На девушке был красивый длинный халат из дорогого розового шелка. Она, вероятно, неплохо выспалась и прекрасно выглядела. Вид у нее был такой, словно в ее доме не происходило ничего странного. Она даже улыбнулась, поприветствовав свою пленницу:

— Доброе утро — Доброе утро, — с трудом выговорила Нэнси и не узнала собственного голоса. Ответила она чисто автоматически, ведь пожелание доброго утра звучало сейчас прямо-таки издевательски.

— Завтрак скоро будет готов, — тем же певучим мелодичным голосом проворковала Синтия. После этого она гордо выпрямилась и удалилась через столовую в кухню, откуда сразу же послышался тихий звон кастрюлей и сковородок.

— Вот сука проклятая! — неожиданно с ненавистью прошипела Гвен, и этот шепот заставил Нэнси вздрогнуть.

— А я и не знала, что ты уже проснулась! — виновато и как бы оправдывая свой испуг, улыбнулась Нэнси.

— Очень скоро до тебя начнут доноситься весьма приятные запахи яичницы, жареных тостов и чудесного кофе, — продолжала Гвен. — Но только нам ничего из этого не перепадет. Потом в столовую спустятся уже известные тебе братья и вместе с сестричкой неплохо позавтракают за милой семейной беседой. А после этого кинут нам по куску хлеба и, может быть, добавят немного кислого домашнего сыра. Но вовсе не по какой-то милости, а чтобы мы не подохли. Мы им нужны живые… Потом братья выведут нас на улицу, чтобы мы справили там нужду. Вот тут-то и наступит самый ответственный момент. Вчера еще мне почему-то было страшно пробовать свой план в одиночку. Но теперь я надеюсь, что ты мне поможешь… Одна из нас обязательно должна успеть вырваться отсюда, а если все произойдет, как я задумала, — тогда мы спасемся обе.

— Но я боюсь, — призналась Нэнси. — И вообще слабо представляю себе, что мне надо будет делать.

Гвен строго взглянула на нее полными решимости глазами.

— Когда почувствуешь, что настал подходящий момент, — действуй без колебаний. Хватай палку или камень — короче, что под руку попадется. А если ты уже заранее начнешь заигрывать с одним из братьев, то наши шансы еще больше возрастут — тогда можно будет попробовать завладеть их оружием — Нет, я, наверное, не выдержу, если они хоть пальцем меня коснутся, — вздохнула Нэнси.

— Ты что же, предпочитаешь ждать, пока они сделают с тобой нечто гораздо худшее, так что ли? — с досадой в голосе спросила Гвен.

Тут сверху послышались тяжелые громкие шаги — братья спускались к завтраку. Льюк с Авраамом прямиком прошли к столу и заняли свои места, а Сайрус задержался около клеток. Он хихикал, строил девушкам рожи и пытался просунуть свои толстые пальцы между прутьев, чтобы ущипнуть то одну из них, то другую К счастью, на этот раз он забыл прихватить с собой нож.

— Сайрус! — раздался из кухни нетерпеливый голос Синтии. — Иди к столу, завтрак стынет!

Урод еще несколько раз попытался ущипнуть Нэнси, ухмыльнулся напоследок и, шаркая ногами, потащился в столовую.

— Сегодня вместо яичницы она приготовила оладьи, — зашептала Гвен. — Никак не пойму: к чему только не прикоснется эта чертова сучка, все у нее начинает так здорово пахнуть!.. Вот ведь скотина, а? — Ругая Синтию, Гвен таким образом подбадривала и саму себя, и пыталась вселить уверенность в Нэнси.

Нэнси лежала на спине, невидящими глазами уставившись сквозь решетку в потолок, и старалась прийти в себя после встречи с этим мерзким дебилом. Ее даже передернуло, когда она вспомнила его жадный взгляд и толстые пальцы, ищущие ее тело.

— Послушай, Гвен, а этому идиоту они никогда ключи не дают, ты не знаешь? — наконец спросила она.

— Не помню. Кажется, нет. А что?

— Мне кажется, его-то было бы проще всех одурачить.

— Я думаю, это им известно не хуже нашего, — печально вздохнула Гвен.

В столовой велась непринужденная утренняя беседа. Нэнси и Гвен хорошо слышали каждое слово, но их клетки были повернуты так, что они не видели участников разговора и могли лишь по голосам судить, кому принадлежит та или иная фраза. Чтобы разглядеть хоть какую-то часть столовой, им приходилось по-змеиному изгибаться, но все равно мебель загораживала почти весь обзор. Однако, услышав женский голос, девушки сразу поняли, что сейчас заговорила именно Синтия. Она принялась наставлять братьев, а те притихли, внимая ее приказам.

— Когда управитесь с теми двумя, в комнате, вы, Льюк и Авраам, поедете и добудете третью, где хотите. Кстати, и этим станет, наверное, повеселее. Мама хочет, чтобы их было трое. А тебе, Сайрус, совсем не обязательно ехать с мальчиками. У тебя и здесь хватит работы — надо подмести хорошенько часовню и вытереть пыль со скамей. И делай все на совесть, не фелонь!

Завтра уже приедут первые гости, так что все должно быть в полном порядке. Они привыкли, что у нас все проходит на самом высоком уровне, понимаете? Конечно, большинство гостей остановится в мотелях поблизости, но самые избранные будут жить с нами здесь. И они должны чувствовать себя в доме комфортно, а мы — быть самыми гостеприимными хозяевами и всячески им угождать. Так сказала мама.

— Кстати, она совсем не сердилась на меня вчера, — сообщил Льюк. — Ведь то, что произошло с той второй девчонкой, было не по нашей вине. Она сама…

— Будем считать так, — согласилась Синтия. — Но все равно нужно, чтобы их было трое, причем завтра же. Понял?

Послышался шум отодвигаемых стульев, и из столовой показались Льюк и Авраам, которые сразу же направились к клеткам. Сайрус хотел было последовать за братьями, но Синтия прикрикнула на него и велела немедленно брать метлу и идти подметать часовню. В руках у Льюка и Авраама были револьверы убитых полицейских. Льюк достал из кармана большое кольцо с ключами и объявил девушкам:

— Сейчас мы отведем вас в поле, чтобы вы сделали там все свои дела. Потому что здесь ничего нельзя пачкать. А потом — снова в клетки, и вам дадут чего-нибудь перекусить. И ведите себя тихо — никаких выходок!.. Иначе вообще сегодня еды не получите.

— А почему нельзя воспользоваться вашим домашним туалетом? — удивилась Нэнси.

Гвен гневно сверкнула на нее глазами, мысленно умоляя девушку заткнуться. Ведь если им не позволят выйти из дома, то пропадает последняя надежда сбежать отсюда.

— Мы не можем разрешить вам пользоваться нашей ванной, потому что там полно всяких опасных предметов — зеркала, бритвы и так далее, — пояснил, усмехаясь, Льюк. — Вдруг вам взбредет в голову прихватить с собой что-нибудь остренькое или, того хуже, прямо там перепилить себе вены… — С этими словами он отпер обе клетки и подождал, пока девушки выйдут, не сводя с них нацеленного оружия. Авраам тоже держал револьвер наготове. Оба брата внимательно следили за пленницами, чтобы больше не случилось никаких промашек, за которые можно получить взбучку от Синтии или мамы.

Нэнси и Гвен не спеша вылезли из своего заточения, и, с наслаждением распрямившись, стали потягиваться, разминая затекшие конечности.

— Ну-ка поживей! — гаркнул на них Авраам. — Вон туда. К черному ходу.

Подталкиваемые в спины дулами револьверов, девушки прошли через столовую, заметив на тарелках недоеденные остатки завтрака, потом миновали кухню и, наконец, спустившись с крыльца, оказались на улице. Гвен то и дело искоса поглядывала на Нэнси, как бы говоря ей: будь храброй, ничего не бойся и у нас обязательно все получится.

Утро выдалось прохладным, на траве лежала роса. Девушки тут же покрылись мурашками: ведь на них не было ничего, кроме нижнего белья. Они осторожно ступали босыми ногами по влажной холодной траве. Мимо часовни и какой-то пристройки их вывели в поле. Нэнси показалось, что Сайрус, который занимался сейчас уборкой территории, может подглядывать за ними, и от этого ей сразу стало не по себе.

— А куда мы идем? — спросила она, притворяясь, будто так и не поняла, зачем их выпустили из клеток.

— А тебе какая разница? — огрызнулся Авраам.

— Можете хоть здесь устраиваться, чтобы мы на вас полюбовались, если вам так не терпится, — усмехнулся Льюк.

— Ну, для любования и других удовольствий я могла бы предложить вам и кое-что поинтересней… — игриво промурлыкала Гвен и, остановившись, повернулась к братьям, ослепительно улыбаясь. — Давайте лучше пойдем все вчетвером прямо в лес, — вдруг предложила она. — И кстати, Синтии об этом совершенно не обязательно докладывать.

Льюк лишь пренебрежительно усмехнулся, зато Авраама эта затея, кажется, сразу заинтересовала:

— А что? Раз уж они все равно не девственницы, то какая разница? Можно и побаловаться немного… — обратился он к брату.

— Они что-то задумали, — буркнул Льюк.

— Интересно, что же? — с вызовом спросила Гвен. — У вас ведь пистолеты! Да и куда нам деваться из этих мест?.. Мы с Нэнси вечерком как раз разговаривали об этом и решили, что если уж мы вам так понравились, так, может, и вы доставите нам удовольствие?

— А почему бы и нет? — сразу ухватился за предложение Авраам. — Почему мы не можем позволить себе слегка поразвлечься, а, Льюк? Тогда, если они хорошенько постараются, можно будет и подумать, как помочь этим крошкам…

— Ну… я даже не знаю, — с сомнением в голосе произнес старший брат. Но тем не менее и он уже начал возбуждаться. Поразмыслив немного, Льюк заключил, что они ничем особенно не рискуют, раз эти девчонки сами решили отдаться им за те мнимые услуги, на которые только что намекнул Авраам. Конечно, у них и в мыслях не было помогать этим красавицам, но ведь они об этом не будут знать… А как приятно было бы сейчас поваляться с девчонкой, которая будет из кожи вон лезть, лишь бы доставить тебе наслаждение! И никакого насилия — сплошное удовольствие. — Ну, хорошо. Если вы как следует постараетесь, то, так и быть, мы вас отпустим и отловим где-нибудь еще двоих, — «сдался» Льюк.

Нэнси почувствовала, что начинает серьезно нервничать. По плану Гвен выходило, что теперь они обе должны будут отдаться этим жутким братьям или хотя бы сделать к тому первый шаг. А если весь план сорвется и им не удастся сбежать?.. Впрочем, не лучше и Другой вариант: их отпустят, а взамен две другие невинные души попадут в лапы этой дьявольской секты. Вот уж где точно смертный грех! Нельзя ради спасения собственной шкуры подставлять чужую жизнь.

— Ну что ж, я полна решимости показать, на что я способна. Уверяю, мальчики, вы этого никогда не забудете, — обворожительно улыбнулась Гвен и расстегнула бюстгальтер.

Авраам и Льюк так и пожирали глазами ее крупные упругие груди. Следуя ее примеру, Нэнси, как в тумане, тоже начала раздеваться. Теперь глаза у братьев буквально засветились от похоти; они жадно облизывали взглядом то одну девушку, то другую. У Нэнси же глаза широко раскрылись от ужаса, но это вполне можно было принять за признак нестерпимого желания поскорее отдаться.

— Идите вон туда, за деревья, — приказал Льюк, указав в сторону дулом пистолета.

Он лишь на мгновение обернулся, чтобы удостовериться, что из дома за ними никто не смотрит, но когда снова повернул голову к девушкам, с изумлением обнаружил, что Авраам уже беззастенчиво тискает грудь Гвен, а пистолет болтается у него на поясе.

И тут Льюку показалось, будто все происходит, как в замедленном кино: он увидел, как рука Гвен тянется к револьверу, как она хватается за его рукоятку, и только в самый последний момент успел подскочить и выбить оружие из этой руки. Нэнси заметила, куда упал пистолет, но замешкалась всего на долю секунды, и этого оказалось достаточно, чтобы братья мигом пришли в себя и сумели ее опередить. Льюк ударом ноги отбросил оружие подальше в траву, а потом с такой силой рубанул ребром ладони по шее девушки, что Нэнси тут же распласталась у его ног, едва не потеряв сознание. Авраам совсем озверел и теперь в ярости избивал Гвен, колотя ее кулаками по лицу, груди, а потом, когда и она упала, начал пинать ногами в живот, заставляя корчиться и кричать от нестерпимой боли. Когда же она попыталась встать на четвереньки, подбежал Льюк и сапогом ударил ее по ребрам. Гвен застонала и снова повалилась на траву. Льюк подобрал револьвер и сунул его в руки Аврааму.

— Вот грязные потаскушки! — заорал он. — Что, решили из нас дураков сделать, да не вышло?

Льюк и Авраам грубо подняли девушек на ноги, затащили в кусты и там внимательно смотрели, как те оправляются, чтобы больше уж не случилось никаких неприятностей. Потом, подталкивая обеих револьверами в спины, привели их назад в дом и, затолкав в клетки, заперли на замок.

— Сегодня еды не получите! — гаркнул Льюк и затопал в столовую, где Синтия как раз убирала со стола остатки пищи.

— Они пытались бежать, — коротко сообщил он сестре.

Гвен и Нэнси, переполненные страхом и отчаянием, молча лежали в своих клетках. Их план провалился, и теперь уже вряд ли будет второй случай для побега.

Из столовой доносились приказания Синтии:

— Льюк, завтра их можно будет перевести в часовню. Вечером там надо разжечь огонь, чтобы и гости не замерзли, и эти не успели у нас подохнуть от воспаления легких. А потом мы запрем их там, и они уже больше не доставят нам никаких хлопот.

— А я думал, в часовне должна быть только одна девушка, да и то лишь во время церемонии, когда с ней будут работать, — удивился Авраам. — Так же было всегда…

— Вы запрете их в кабинете дядюшки Сэла, — пояснила свое распоряжение Синтия. — Таким образом, они ничего не увидят и не узнают, пока не наступит их очередь. — И, как вы понимаете, они по-прежнему должны быть закрыты в клетках. И надежно заперты.

— Да, я уж успел догадаться об этом, — мрачно проворчал Льюк.

Этот разговор потушил последний лучик надежды, все еще теплившийся в измученном сознании Гвен. До сих пор ей почему-то казалось, что теперь их должны запереть в комнате, где будет побольше свободы, чем в тесных клетках, и, может быть, удастся что-нибудь предпринять. Теперь же, когда надежда пропала, она ощутила резкую боль в боку, куда ее со всей силы ударил сапогом Льюк, и минуту спустя, уже окончательно сломавшись, Гвен лишь печально думала о том, что никогда больше не увидит своей маленькой дочери.

Сидя в клетке и укутавшись в гнилое ветхое одеяло, больше напоминавшее половую тряпку, Нэнси начала вслух молиться. Льюк и Авраам, проходя мимо нее на улицу, только выругались. Потом она услышала, как из гаража за домом вывели машину, ворота гаража закрылись, братья сели в кабину, и машина отъехала. В комнату вошла Синтия, внимательно осмотрела девушек и обратилась к Нэнси:

— Зачем ты молишься? Тебе это не поможет.

— А разве вы не верите в Бога? — тихо спросила Нэнси, дочитав молитву до конца и только после этого переведя взгляд на Синтию.

Но та лишь снисходительно усмехнулась:

— Вот ты, наверное, считаешь, что твой Бог добр и милостив. Тогда как же он смог допустить, чтобы с тобой все это случилось?

Нэнси нервно сглотнула. Во рту у нее пересохло, но она все же нашла в себе силы ответить:

— Нас учили не сомневаться в его мудрости и не ставить ее под сомнение. Ведь Он послал на землю Своего единственного Сына. И тот принял смерть за наши грехи. Может быть, Он хочет, чтобы и я тоже выпила свою чашу страданий, ради спасения моей бессмертной души.

— Неужели ты такая страшная грешница? — изумилась Синтия.

Нэнси опустила глаза. В соседней клетке, укутавшись в одеяло и держась за больные ребра, Гвен с ненавистью смотрела на Синтию.

— Даже некоторые из ваших святых и монахов не так безропотно сносили боль, как это делаешь теперь ты, — заговорила Синтия, с интересом глядя на Нэнси. — Позволь, я немного просвещу тебя. Тебе когда-нибудь приходилось слышать о кровавой охоте на ведьм, которую устроили в свое время во имя Твоего Господа Бога?.. Это весьма увлекательная и поучительная история, смею тебя уверить. Например, в шестнадцатом веке некоего священника пытали до тех пор, пока не вынудили сознаться, что он заключил сделку с дьяволом — инквизиторы были просто уверены в его связи с Сатаной. Причем только лишь потому, что этот священник долго изучат целебные травы и с их помощью в своей деревне смог ставить на ноги, казалось бы, безнадежных больных. В те времена считалось, что все необычное — будь то талант, красота или особый дар — все это исходит от Сатаны. Ценились только серость и послушание, а тех, кто обладал чем-нибудь необычным — например, умственными способностями и талантом исследователя — тут же приговаривали к смерти. Итак, того несчастного священника привязали к столбу, вывернули ему руки и прибили их гвоздями, так что кровь хлынула из ладоней ручьями и даже забрызгала стену в пяти футах от висевшего. Но все это время он не переставал молиться своему Богу, точно так же, как ты сейчас. Он не мог поверить, что его милосердный Бог не сжалится над ним — ведь Господу-то наверняка было известно, что этот человек ни в чем не виновен. Так вот, он не терял надежды, что Господь услышит его и избавит от незаслуженного наказания. Но Бог и не думал вмешиваться — небеса не разверзлись и Христос не явился перед ним в луче света. И вскоре набожный священник умер страшной смертью на столбе, а его вера рухнула в тот момент, когда он испускал дух.

Понимаешь, часто бывают такие времена, когда Зло торжествует, но ни Бог, ни его ангелы даже не пытаются этому помешать. Зло оказывается сильнее добра, а Бог спокойно восседает на своем троне и лишь забавляется, глядя, как его верные рабы извиваются и корчатся в муках, словно марионетки с перерезанными нитями. Так почему же ты не хочешь поверить, что он и пальцем не шевельнет, чтобы хоть как-то помочь тебе? Ведь ты, наверное, хорошо помнишь, что даже Его собственный Сын, и тот выкрикнул на кресте в предсмертной агонии: «Почему Ты оставил меня?» Нэнси ничего не смогла ей ответить. Но ее вера нисколько не поколебалась после всей этой бесовской тирады. К тому же девушке совсем не хотелось спорить с человеком, который находится в неравном с ней положении. Ведь Синтия была сейчас в своем доме, в полной безопасности, и уж ей-то смерть никак не грозила. Поэтому спорить с ней было бессмысленно и бесполезно.

— С этого момента я запрещаю тебе молиться вслух, — объявила Синтия. — Если тебе угодно, можешь повторять весь этот бред про себя. Но в конце концов ты все равно поймешь, что Бог бросил тебя, и твоя властительница — только я одна.

— Пошла вон, сука! — выкрикнула вдруг Гвен, вкладывая в свое проклятье всю энергию беспомощной ненависти. От этого крика у нее так заломило в груди, что она чуть не задохнулась от боли.

Но Синтия лишь тихо рассмеялась и, повернувшись, степенно вышла из комнаты, даже не оглядываясь на своих пленниц.

Через несколько минут Нэнси снова стала читать молитвы, не обращая никакого внимания на запрет и угрозы Синтии. При атом она считала количество прочитанных молитв, мысленно перебирая невидимые четки.

Глава 11

На магазине все еще висела старая табличка «Лавка Петерсона», хотя мистер Петерсон уже давно не был владельцем этого заведения. Он уехал из Виргинии десять лет назад, не выдержав постигшего его горя, когда друг за другом бесследно пропали его маленький сын, а потом и дочка. Теперь здесь работала пожилая пара — мистер и миссис Джэмисон. И хотя в магазин почти никто не заглядывал, он все же давал им небольшой доход в дополнение к пенсии. Миссис Джэмисон сидела за, прилавком в скрипучем кресле-качалке и вязала мужу красный свитер, временами поглядывая на свою единственную за вес» день покупательницу — любопытную пятнадцатилетнюю Шарон Кеннеди. Девочка с интересом разглядывала товары, переходя от одной полки к другой.

Шарон нравилось рассматривать вещи, выставленные в магазинчике Джамисонов, ведь, кроме таких важных продуктов, как соль, масло, мясо, куры, молоко, яйца и хлеб, здесь всегда почему-то продавали и разную ерунду — например, собачьи ошейники, носовые платки, охотничьи патроны, винтовки, пистолеты, а также сумки всех сортов, зонтики, гробы и, конечно, игрушки. Помимо этого, в магазинчике можно было обзавестись нижним бельем, зубной пастой и даже простенькими лекарствами, на которые не требовался специальный рецепт врача. Ну, абсолютно все здесь можно было купить, кроме, разумеется, именно то о, что сейчас больше всего хотела достать Шарон.

— А у вас есть краска, чтобы покрасить яйца на Пасху? — наконец осмелилась спросить девочка.

— Надо вспомнить… — отозвалась миссис Джэмисон и в задумчивости подняла глаза к потолку. — По-моему, совсем недавно я ее где-то видела… Ну да — ко мне приходила миссис Каспер со своей ребятней! Да-да, Шарон, посмотри-ка на третьей полке, за зубочистками.

Вынув пакетик с краской, девочка недоверчиво повертела его в руках и поинтересовалась:

— Скажите, а эта краска еще не испортилась? Уж слишком выцветшим показался ей этот кулек, да и цена стояла совсем небольшая — всего двадцать центов. Видимо, он пролежал здесь Бог знает сколько лет.

Так частенько бывает в сельских магазинах — вещи могут долгие годы лежать на прилавке, пока, наконец, не найдут своего покупателя, а цена на них остается прежней, еще со старых времен.

— Что ты! Такие вещи никогда не портятся, и у них не бывает срока годности! — радостно воскликнула миссис Джэмисон.

Шарон углубилась в изучение инструкции, пытаясь выяснить, сколько же таких пакетиков ей придется купить, чтобы накрасить яиц для своих братьев и сестренок. В этом году папа не смог купить им подарочные корзиночки со сладостями, так что эта забота легла теперь на плечи Шарон — она была старшей среди детей, и ей хотелось, чтобы каждому брату и сестре досталось хотя бы по паре крашеных яиц.

Яйца она решила красить ночью, когда детвора заснет, чтобы в воскресенье для них был сюрприз. Краску она спрячет пока в карман, чтобы папа не заметил, а ему принесет аспирин, который он просил ее купить у Джамисонов. Кстати, деньги на краску и яйца она взяла из тех, что подарила ей на день рождения тетушка.

— Когда же, наконец, она выйдет оттуда? — нетерпеливо нахмурился Авраам.

Они с Льюком припарковали свой фургончик рядом с магазином, почти у самой бензоколонки. Им и так пришлось ехать сюда несколько миль, а теперь еще надо было ждать невесть сколько эту паршивую девчонку.

Мистер Джэмисон, завидев фургончик, тут же подошел к нему, и братьям пришлось вдобавок заправиться, чтобы не вызвать у старика подозрений. Старый хрыч не спешил уходить. Он неторопливо заполнил бак, повесил шланг на крючок, и медленно завернул крышку заливной горловины. Потом подошел к машине и от нечего делать заговорил с Льюком:

— Неплохая установилась погодка, а? Видать, на Пасху солнышко нас порадует. Я вот только боюсь, как бы зима опять не вернулась, а то у меня в холода кости болят. — Старик усмехнулся. — Ну, ничего; надеюсь, на этот раз обойдется.

— Наверное, — буркнул Льюк. Засмеявшись, словно он удачно сострил, Джэмисон добавил:

— Я тут залил почти полный бак, С вас десять долларов. Льюк уже приготовил бумажник, и как только старик назвал цену, он без дальнейших разговоров протянул ему десятидолларовую бумажку.

— Спасибо вам, джентльмены, — заулыбался мистер Джэмисон. — Всего хорошего, доброго вам пути.

— Вот именно, старый пердун, — тихо просипел Авраам, чтобы его смог услышать только старший брат.

Но Льюк не торопился отъезжать. Он не спеша достал ключи, которые зачем-то перед этим вынул из замка зажигания, завел мотор и медленно тронулся с места. Вместе с братом они молча наблюдали, как старик заковылял к магазину. И как раз, когда он открывал уже дверь, навстречу ему оттуда выпорхнула Шарон со своими покупками.

Старик Джэмисон расплылся в улыбке:

— До свидания, Шарон. Передавай папочке привет и скажи, что мы с Мартой за него очень волнуемся и желаем ему скорее выздороветь.

— Спасибо, мистер Джэмисон. Обязательно передам. До свидания.

Шарон быстро пересекла небольшую стоянку перед бензоколонкой и на перекрестке свернула налево. Из фургона за ней внимательно следили Льюк и Авраам, невольно восхищаясь ее изящной походкой, длинными каштановыми волосами, стройными ногами и соблазнительной круглой попкой, Затянутой в тугие джинсы.

— Вот как раз то, что надо, а, братишка? — подмигнул Льюк.

Авраам аж сглотнул:

— Точно… Мама очень обрадуется.

И он почувствовал, что начинает возбуждаться. Но, кроме похоти, в нем разгорался и чисто охотничий инстинкт, поэтому перед тем как поймать девочку, они решили малость поиграть с ней в кошки-мышки.

Фургончик медленно удалился от магазина, а затем свернул на шоссе вслед за Шарон, и стал постепенно нагонять ее. Завидев машину, девочка остановилась и нахмурилась, но почти сразу же успокоилась, так как автомобиль с двумя совершенно равнодушными, как ей показалось, пассажирами, проехал мимо нее и скрылся за поворотом.

— Она, поди, уже думает, что мы больше не встретимся, — не смог сдержать смешка Авраам.

Льюк выбрал на дороге подходящее место и притормозил у обочины. Выключив мотор, братья стали поджидать Шарон.

Девочка всегда боялась одна ходить в магазин — даже днем, когда было совсем светло. От дома, где Шарон жила с отцом и четырьмя младшими братьями и сестрами, до магазина было почти три мили, а она прекрасно знала, что иногда случается с девочками, которые путешествуют в одиночку по пустынным дорогам. В газетах и по телевизору часто рассказывали о грабежах и изнасилованиях и даже убийствах. И она каждый раз ловила себя на мысли, что просто не в состоянии понять, отчего люди могут быть такими жестокими. Это казалось ей непостижимым. Однако газеты и телевидение без устали предупреждали: будьте осторожны! — и вновь рассказывали про ужасные случаи с девушками. Отец тоже всегда наставлял ее: «Будь бдительна, никому не доверяйся, даже товарищам по школе и учителям». Вот и сегодня он был против, чтобы она пошла в магазин, но идти, кроме нее, все равно было некому: сам отец сильно загрипповал, и ему срочно нужен был аспирин.

Выйдя на поворот шоссе, Шарон вновь увидела тот самый белый фургон и в нерешительности остановилась. Почему они не поехали дальше?.. Ведь рядом нет ни одного дома, нет даже других машин… На секунду у нее мелькнула здравая мысль: надо срочно вернуться в магазин, позвонить оттуда отцу и попросить, чтобы он ее встретил-. Но Шарон тут же отвергла этот план. Как такое могло прийти ей в голову. Он же болен, а она своим глупым звонком из-за всей этой чепухи только растревожит его. Тем более что те двое в машине, кажется, не обращали на нее никакого внимания. Наоборот, они были всецело поглощены своей весьма оживленной беседой. Может, они просто заблудились в дороге и теперь ждут кого-нибудь, кто мог бы рассказать им, как проехать к городу?.. Шарон снова двинулась в путь, на этот раз заметно прибавив шагу, чтобы по возможности скорее миновать этот странный фургончик и забыть с Нем. Но когда она приблизилась к машине, парни вдруг замолчали и стали с любопытством разглядывать ее. При этом оба злобно усмехались, а глаза у них были такие, словно своими взглядами они хотели раздеть ее догола. Девочка опустила голову, пытаясь не думать о них, но в душе у нее все трепетало и сжималось от страха. Она судорожно вцепилась в бумажный пакет с покупками, стараясь идти по-старушечьи неуклюже, чтобы выглядеть как можно менее привлекательной. Тогда, наверное, они сразу поймут, что для секса она совсем не годится, и, возможно, оставят ее в покое.

Когда девочка почти вплотную подошла к фургончику, Льюк неожиданно громко просигналил, отчего сердце у Шарон ушло в пятки и, чуть не выронив свой пакет, она крепко прижала его к груди. Девочка обернулась, в любую секунду ожидая нападения. Но вместо этого водитель включил мотор и, обдав ее градом мелких камушков, пронесся мимо, а тот, что сидел рядом с ним, дико захохотал, когда машина поравнялась с девочкой. Фургончик снова скрылся из виду.

— Дураки! — громко выкрикнула Шарон им вслед, и страх начал понемногу отпускать ее. Она была очень рада, что эти идиоты, наконец, уехали. В апрельском небе нещадно палило солнце, но не оно было причиной тому, что девочка успела уже изрядно вспотеть. Она остановилась, перевела дух и, раскрыв пакет, осмотрела яйца, только что купленные в магазине. Два из них раскололись, когда она, видимо, слишком сильно прижала пакет к себе. Девочка вынула разбитые яйца, положила их на траву, а затем об нее же вытерла пальцы. Потом перебрала все остальные яйца, чтобы убедиться, что потерь больше нет, и снова зашагала вперед, проклиная свой поход в магазин, который превратился теперь в настоящую пытку.

Спустя несколько минут Шарон приблизилась к тому участку шоссе, где лес вплотную подходил к самой дороге, и волнение ее усилилось. Но другого выхода не было — путь домой лежал только через этот страшный участок. И как раз здесь Льюк с Авраамом поджидали ее. Выпрыгнув из кустов, они вдвоем накинулись на девочку и тут же сбили ее с ног. Свою машину они припарковали немного дальше, среди деревьев, чтобы Шарон не заметила ее раньше времени, а они могли использовать фактор внезапности. Расчет их был верным: неожиданное нападение настолько ошеломило Шарон, что она потеряла всякую способность сопротивляться, а тем более пытаться бежать от них. Братья стояли над лежавшей на дороге девочкой и зловеще скалились, наслаждаясь ее беспомощностью и наблюдая, как она пытается подняться на четвереньки и хотя бы немного отползти в сторону. Все яйца высыпались на асфальт и перекололись. Шарон задыхалась от ужаса, к тому же она сильно ударилась при падении головой и чуть не потеряла сознание. Видя, что девочка уже встает на колени, Авраам не спеша подошел к ней и ударил ее сапогом по ребрам, отчего она тут же упала лицом на асфальт, при этом сильно процарапав себе правую щеку. Авраам снова занес над ней сапог, намереваясь нанести следующий Удар.

— Эй, полегче! — прикрикнул на него Льюк. — Не вздумай убить и эту, а то матушка нам так задаст, что не обрадуешься.

Авраам достал из кармана брюк моток толстой капроновой веревки, и они перевернули Шарон на спину, чтобы удобнее было связывать. В бреду девочка продолжала поскуливать и стонать, совершенно оставив все попытки как-либо сопротивляться. Братья надежно скрутили ей запястья и лодыжки, а потом подтащили к фургончику, открыли заднюю дверь и закинули девочку в установленную за сиденьями большую собачью клетку, Нагнувшись, Льюк достал из «бардачка» приготовленную заранее изоленту и плотно заклеил ей рот, чтобы пленница не смогла по дороге издать ни звука. Потом дверцу клетки заперли на замок. Но всего этого она уже не видела, поскольку за несколько минут до того все же успела потерять сознание.

Льюк сел за руль, Авраам закрыл створки широкой задней двери фургона и присоединился к брату, развалившись справа от него в мягком кресле. Фургончик выехал из укрытия и как ни в чем не бывало покатил по шоссе.

— Надо было ее изнасиловать, — с сожалением произнес Авраам. Ему все еще вспоминалась неудачная утренняя попытка овладеть Гвен или Нэнси.

— Ни в коем случае! — возразил Льюк. — Как раз эта может оказаться девственницей, как и хотели мама и Синтия.

— А как же мы? — обиделся Авраам. — Мы, что ли, не в счет?

Льюк ничего ему не ответил, а только резко нажал на газ, и машина понеслась вперед по залитой солнцем дороге.

Глава 12

В страстную пятницу Нэнси, Гвен и Шарон забрали из дома Барнсов. Льюк и Авраам прямо в клетках погрузили их в свой «пикап» и перевезли через поле к часовне. Там одну за другой их поместили в просторной комнате, служившей некогда студией дядюшки Сэла. Она была отделена от основного помещения церкви. Но десять лет назад в этом кабинете дядюшка Сэл занимался в основном не живописью — его главная мастерская находилась все же в самой часовне. А тут он любил отдыхать в окружении своих лучших работ. Здесь же он встречался с покупателями картин, читал, вел переписку и подсчитывал доходы от проданных произведений. Сейчас эта комната была в запустении. В углу возвышалась целая груда незаконченных картин, эскизов, набросков, альбомов и карандашных зарисовок с сюжетами из довоенного прошлого Америки. Здесь же стояли дядюшкины этюдники и мольберты. Огромный письменный стол из красного дерева и все шкафы теперь были сдвинуты к одной стене. С противоположной стороны остановили клетки, в которых томились сейчас три пленницы — Нэнси, Гвен и Шарон. Пыхтя от усталости, Льюк и Авраам, наконец, вышли из кабинета, закрыли за собой дверь, и девушки услышали, как в замке поворачивается ключ.

Они начали разглядывать свое новое «жилище». В кабинете имелось всего лишь одно окно. Но клетки были настолько низкими, что ни одной Из девушек не удалось выглянуть через него наружу. Им были видны лишь кроны деревьев с набухающими почками и голубое, безоблачное небо над ними.

Приближался полдень, солнце беспощадно палило, нагревая крышу часовни, в ярких лучах, проникавших в комнату через единственное окно, весело плясали пылинки. На одной из стен Сэд когда-то начертил мелом прямоугольник, видимо, собираясь в будущем прорезать в комнате и второе окно, потому что в жаркие солнечные дни воздух здесь прогревался настолько, что становилось просто невозможно дышать. Девушки не находили себе места от духоты, беспокойно вертясь в тесных клетках и тяжело отдуваясь. При этом каждая из них пыталась найти для себя самую удобную позу, чтобы не слишком беспокоили ушибы и ссадины. Страшные условия этого зверского заточения еще сильнее подрывали их душевные силы.

— Что они с нами собираются делать? — с нескрываемым страхом спросила Шарон.

Как и две ее подруги по несчастью, она была раздета до нижнего белья. На боку девочки проступил огромный синяк от удара ногой, нижняя губа распухла и на ней запеклась кровь. Левый глаз закрылся и совсем заплыл. Всю ночь она пробыла без сознания, а теперь у нее страшно раскалывалась голова, заставляя предположить, что при падении она получила сотрясение мозга.

Гвен стало нестерпимо жаль эту несчастную малышку. То же самое к Шарон испытывала сейчас и Нэнси.

— Мы должны во что бы то ни стало попытаться отсюда выбраться, — опять решительно заявила Гвен, Несмотря ни на что, перемена обстановки вселила в эту энергичную женщину новую надежду: вдруг братья о чем-то забыли, что-то упустили из виду, и это даст им шанс вырваться на свободу?..

— Ты, наверное, начинаешь сходить с ума, — грустно покачала головой Нэнси. — Нет отсюда никакого выхода.

— Все равно нам нельзя отчаиваться! — не уступала Гвен. Она обшаривала глазами всю комнату, надеясь зацепиться хоть за что-нибудь, что может помочь их побегу. Плохо было то, что время неумолимо шло вперед, а оно сейчас работало против них. Ведь подумать только: скольким людям удалось сбежать из заточения в самых страшных тюрьмах, и все лишь потому, что у них были целые годы, чтобы сделать подкоп или перепилить стальные решетки… А что можно успеть за один день?

— Зачем они держат нас здесь? И почему мы сидим в клетках? — не унималась Шарон, умоляющими глазами смотря на девушек, словно судьба ее была целиком в их руках.

— Они собираются нас убить, — напрямик рубанула Гвен. — Вот почему мы должны постараться сделать все возможное и невозможное, чтобы выбраться отсюда. Они уже убили мою сестру и двух друзей Нэнси.

— Боже мой! — ахнула Шарон, отказываясь верить своим ушам.

— Почему ты так решила, Гвен? — поморщилась Нэнси. — Совсем не обязательно они нас убьют. Мы же не знаем точно, в чем суть их ритуалов…

— Дай-ка я тебе кое-что объясню, девочка, — строго произнесла Гвен. — Мой дед был в нацистском концлагере, но ему удалось выжить. А шесть миллионов человек погибли там в газовых камерах, потому что просто послушно шли туда, куда вели их фашисты. И эти несчастные до последней минуты верили, что идут принимать душ. Они не желали признать, что их ведут убивать, и поэтому умирали, не оказав даже ни малейшего сопротивления. А эсэсовским палачам только это и нужно было… Синтия и ее безумные братья вознамерились убить нас после того, как закончат «официальную» часть своих дьявольских обрядов. В этом я ни секунды не сомневаюсь. Так что собери лучше всю свою волю и любовь к жизни, иначе просто пропадешь ни за грош, веря, что в конце концов они отпустят тебя.

— Но почему это все происходит? — закричала Шарон и горько расплакалась. Слезы ручьями хлынули у нее из обоих глаз — даже из распухшего, который совсем закрылся, так что казалось просто удивительным, как слезы пробивают себе дорогу через невидимую щель между веками.

— Потому что они безумцы! — страстно заговорила Гвен. — Других причин я не вижу. И поэтому давайте все вместе думать, как нам отсюда выбраться.

— Это Господь Бог наказывает нас, — выпалила вдруг Нэнси.

Гвен посмотрела на нее, как на чокнутую.

— Да! Иисус показал нам, что за грехи надо расплачиваться страданиями, — заговорила Нэнси, и глаза ее заблестели. — Еще недавно я считала, что исповедоваться очень сложно… Но все оказалось намного проще, чем я думала. И тогда я решила уже, что моя душа очищена. Но оказывается, мне суждено понести более тяжкое наказание за мои грехи. Теперь я осознала это и готова принять его. И я не стану похожей на того священника, о котором рассказывала нам Синтия, — того, что не вынес пыток, отказался перед самой смертью от веры и попал прямо в ад!

— Господи Боже мой! — всплеснула руками Гвен. — Послушай, Нэнси, милая! Ты, я думаю, не всегда была настолько религиозной. А теперь просто попала в такое положение, что готова уцепиться за любое объяснение; тебе подойдет сейчас любая самая невероятная теория, потому что ты отчаялась и теперь хочешь найти хоть какое-нибудь оправдание своим мучениям. Но у них нет ни причин, ни оправдания. Ты хочешь подставить вторую щеку? Это не поможет тебе! А твоим врагам будет только на руку — ведь им как раз очень хочется, чтобы ты сломалась, безропотно отдалась им и стала очередной жертвенной овечкой. И теперь ты уже почти там, куда они тебя и ведут — ты полностью в их власти!

Нэнси не стала с ней спорить. Она сжалась в комочек на полу своей клетки и отвернулась в сторону, противоположную той, где сидела Гвен, давая этим понять, что не желает больше вести таких разговоров. Можно было подумать, что не семейство Барнсов, а мысли Гвен для нее сейчас страшнее всего и могут пагубно сказаться на спасении ее души.

— Даже некоторые нацисты, осужденные в Нюрнберге за свои зверства, и то перед повешением неожиданно становились религиозными, — продолжала Гвен. — Такое внезапное обращение к вере вообще характерно для людей, оказавшихся в стрессовой ситуации.

— А я тоже верю в Бога, — вмешалась вдруг Шарон, будто испугавшись, что Господь сейчас подслушивает весь их разговор. — Я вовсе не атеистка, как ты, Гвен. Но я не собираюсь отчаиваться и тихо ждать своей участи. Может быть, отец начнет разыскивать меня и пойдет к шерифу… Или еще что-нибудь придумает. Ну, а пока и правда надо поразмыслить, что мы сами можем здесь предпринять.

— Честно говоря, я даже ума не приложу, что нам делать, — со вздохом призналась Гвен. — Давайте еще раз внимательно осмотрим всю комнату. Вдруг на глаза попадется все же какая-нибудь вещица, которую мы сможем использовать. Ну-ка, Нэнси, не смей раскисать! Я хочу скова видеть свою маленькую дочку Эми. А у тебя, кроме отчима, есть еще мать, которая по-прежнему любит и ждет тебя. Ты не забыла о ней?

Но Нэнси ничего не ответила. Вместо этого она снова начала молиться, но теперь, чтобы не досаждать Гвен, делала это молча, даже не шевеля губами. Постоянное повторение одних и тех же слов отвлекало ее от окружающего мира, и ей даже начало казаться, что умирать не так уж и страшно, потому что никому она особенно не нужна, и никто не позаботится о том, чтобы она выжила. Все потрясения последних дней окончательно сломили ее.

— Послушайте, а там под стулом случайно не шпатель валяется? — вдруг встрепенулась Шарон.

Они с Гвен придвинулись к краям своих клеток и начали жадно всматриваться туда, куда указывала сейчас самая младшая из девушек. Нэнси даже не шевельнулась.

— По-моему, так и есть, — убежденно произнесла Шарон, разглядев инструмент здоровым глазом. Ее клетка стояла к нему ближе всех остальных.

— Снимай бюстгальтер! — приказала Гвен и, заметив на лице Шарон недоумение, тут же пояснила: — А я сниму свой и передам тебе. Ты свяжешь их вместе и попытаешься выудить ими шпатель из-под стула и подтащить его ближе, чтобы можно было дотянуться рукой. Поняла?

Шарон все еще сомневалась.

— Он далеко лежит? — нетерпеливо спросила Гвен.

— Футов пять, а может, четыре… Но я могу ошибаться, потому что не очень хорошо вижу одним глазом.

— Пожалуй, ты права, — с сожалением вздохнула Гвен. — Не меньше четырех футов. Нужно что-нибудь длинное и желательно жесткое. Но все равно попробовать не мешает — мы ведь при этом ничего не теряем.

Девушки быстро сняли бюстгальтеры, и Гвен со второй попытки просунула свой в клетку Шарон. Та связала их вместе и сделала на одном конце что-то вроде петли. Но прутья клетки были настолько частыми, что между ними едва проходили пальцы, и это сильно затрудняло движения, поэтому высунуть свое приспособление наружу Шарон удалось далеко не сразу. Но наконец лифчики оказались на полу рядом с клеткой, и она принялась изо всех сил дуть на них, чтобы пододвинуть поближе к шпателю. Однако ткань была достаточно плотной, и как ни старалась бедная девушка, ее попытки оказались тщетными.

— Вот проклятье! — выругалась она и в изнеможении опустилась на пол клетки, совершенно выбившись из сил.

— Ну, ничего. По крайней мере ты хоть что-то попробовала, — успокаивала ее Гвен, лихорадочно соображая, что можно еще придумать, чтобы добраться до заветного шпателя.

И вдруг раздался страшный стук в подоконник. Шарон оглянулась и отчаянно завизжала. У Гвен тоже от неожиданности чуть не вырвался вопль. Она увидела одутловатое красное лицо Сайруса, прижатое снаружи к пыльному стеклу их окна. Он кривлялся и хихикал, наслаждаясь видом полуобнаженных девушек. Они сразу же набросили на плечи свои ветхие одеяла. Но Сайрус еще долго стоял у окна, колотя в стекло и указывая на них пальцем. При этом он перепачкал себе все лицо, так как постоянно жался к немытому Бог знает сколько стеклу.

— Он сюда не войдет, — подумав немного, сказала Гвен. — Скорее всего ключи ему просто не доверяют.

Сайрус не отводил взгляда от девушек, а из открытого рта у него капала густая слюна, оставляя грязные разводы на стекле.

Нэнси не переставала молиться, надеясь этим хоть как-то заглушить свой панический страх. За все это время она даже не пошевелилась.

— Он такой страшный! — испуганно прошептала Шарон, и ее всю передернуло от отвращения. Девушка отвернулась от окна в надежде, что когда урод поймет, что на него не обращают внимания, ему надоест так стоять, и он удалится. Гвен сделала то же самое, и это возымело на Сайруса действие. Когда, наконец, девушки осмелились вновь взглянуть на окно, их ожидания оправдались: страшное лицо исчезло.

Шарон просунула Гвен назад ее лифчик, и они снова оделись. Теперь в полной тишине каждая из них искала про себя выход, напряженно думая, как еще можно ухитриться победить безнадежность их положения. Время от времени они с тоской посматривали на спасительный шпатель, лежащий на каменном полу всего в каких-то четырех футах от крайней клетки. Кроме этого инструмента, ничего подходящего в комнате, кажется, не было. Хотя и он был для них почти бесполезен.

«В конце концов это же не оружие!» — решила про себя Шарон.

Но Гвен и не собиралась им защищаться или тем более нападать, если бы удалось его все же достать. Она считала, что с помощью шпателя можно попробовать расшатать замки клеток.

Следующие два часа до них непрерывно доносились снаружи звуки топора и пилы. Сайрус трудился в поте лица: ему предстояло сколотить целых три гроба.

Глава 13

Около полудня в пятницу Морган Дрей уже въезжал в тихий маленький городок под названием Вишневая Горка. Здесь он сбавил скорость и начал озираться по сторонам в поисках какого-нибудь кафе и мотеля. В двух предыдущих он выяснил, что свободные номера давно уже забронированы, а все прочие заведения, включая рестораны и бары, были закрыты с двенадцати до трех часов в честь того, что две тысячи лет назад как раз в это время распинали Христа. Этот город, судя по всему, был настоящим оазисом поклонников Библии.

В тщетных поисках теперь уже хоть какой-нибудь открытой забегаловки профессор промучился почти до двух часов. Пешеходов на улицах было мало, зато Морган успел заметить в городке весьма значительное количество машин с номерами из самых разных штатов страны. Сначала все это показалось ему довольно странным, но, поразмыслив немного, Дрей решил, что, очевидно, рассказы Синтии о ее «службах» не были совсем пустой болтовней. Об этом говорили и забитые до отказа гостиницы, где номера заказывались уже за несколько дней, и все эти нездешние машины, которые явно не случайно приехали в это Богом забытое селение. Просто так здесь не могло появиться сразу столько туристов, решил Морган. Видимо, не зря Синтия так гордилась своими ежегодными сборищами.

Уже на выезде из городка, он приметил захудалый мотель под названием «Боб и Дот», представляющий собой десяток нелепых хижин, выстроенных вдоль дороги в каком-то совершенно неведомом профессору архитектурном стиле. По соседству с мотелем располагался небольшой бар с тем же названием. Никакой конторки поблизости видно не было, и Морган решил, что гости записываются здесь прямо у бармена. Возле шести домиков, уже стояли машины, причем четыре из них — из других штатов, но в остальных коттеджах вполне могли найтись свободные места. Чтобы окончательно выяснить это, Морган вышел из машины и направился в бар. Посмотрев на часы, он с тоской отметил, что ему придется ждать еще почти целый час, прежде чем он сможет съесть пару гамбургеров и выпить чашку крепкого черного кофе, если, конечно, эти Боб и Дот тоже строгих правил и соблюдают все обычаи страстной пятницы.

Внутри не оказалось никого, кроме бармена, — сердитого старика с кислой миной и в майке с изображением развеселого Мики-Мауса. Бармен читал за стойкой газету и казалось, что больше ничего в этом мире его не интересует. Как только Морган вошел в бар, тот взглянул на большие настенные часы и, буркнув: «До трех не обслуживаем», — окинул профессора таким презрительным взглядом, словно тот решился на смертный грех, задумав поесть в неурочный час.

— Я бы хотел снять у вас номер, — робко произнес Дрей, боясь еще сильнее рассердить бармена и не желая вступать с ним в конфликт. — Если, конечно, это возможно…

Мужчина фыркнул.

— А что же тут невозможного? — Он скривился. — Вы что, когда подъезжали, не видели табличку, что есть свободные места? — И он с досадой хлопнул ладонью по стойке.

— Да, я заметил ее, но, к сожалению, такие вывески иногда не совсем соответствуют действительности… — попытался оправдаться Морган.

— Десять долларов в сутки, мистер, — мрачно произнес бармен. — А не нравится — валите дальше.

— Меня это устраивает, — тут же согласился профессор и, выложив деньги, получил взамен ключ от шестого номера.

Он хотел было спросить, можно ли здесь потом будет пообедать и заказать кофе, но передумал, решив поскорее избавиться от общества этого сердитого старикана. Заметив на стене меню, он вычитал в нем названия нескольких вполне аппетитных блюд, вроде свиного рагу и жареных цыплят, и решил оставить себе надежду, что после трех все это можно будет отведать.

Морган припарковал машину возле шестого коттеджа и, отперев дверь, к своему удивлению, обнаружил, что внутри домик вполне прилично обставлен. Кровать была застлана чистым накрахмаленным бельем, а рядом на тумбочке даже стоял цветной телевизор. В ванной имелось большое зеркало и душ, который сейчас интересовал Моргана сильнее всего.

Закинув чемодан на кровать, он разделся и долго стоял под струями горячей воды. Все это время он опять думал о Синтии. Теперь, когда он оказался возле самого ее поместья, все путешествие до Вишневой Горки казалось Моргану полной дичью и сущим мальчишеством с его стороны. Наверное, теперь ему следует пообедать, отдохнуть здесь, переночевать, раз уж он все равно заплатил вперед, да и смыться себе тихонько назад в Нью-Йорк, и никому никогда не рассказывать об этой идиотской поездке. А про Синтию забыть раз и навсегда. Ведь узнай кто об этом — его бы просто на смех подняли. И в первую очередь, сама Синтия, если бы им вдруг пришлось все же встретиться. И чего он вообще ожидает? Что она без памяти влюбится в него?.. Такое бывает только в кино. А в реальной жизни столь безнадежные увлечения оказываются полным разочарованием, разбитым сердцем и глубокой депрессией. А своровать невесту прямо у алтаря может только Дастин Хоффман в известной киноленте «Выпускник». Но в то же время Морган прекрасно понимал, что никуда уже он отсюда так просто не уедет. Он привык пробовать все до конца, чтобы потом можно было со стопроцентной уверенностью сказать себе, что затея была абсолютно невозможной. Но для этого сперва надо перебрать все средства. Все-таки он был ученым, любил докапываться до мелочей, подвергать все сомнению и размышлять логически. Хотя в личной жизни он частенько оказывался в плену страстей, не поддающихся никаким разумным объяснениям. И бороться с ними он не умел. Иногда он оправдывал это тем, что такие порывы как раз и свойственны всякому нормальному человеку, пусть даже не идеальному, а с недостатками, каким ему, собственно, и полагается быть… Его не очень-то привлекали люди, которые всегда мыслят трезво и не способны ни на какие авантюры.

Пару дней назад он, как и собирался, напился до свинского состояния в баре возле магазинчика Синтии, а потом зачем-то уступил уговорам первой попавшейся проститутки, решив, что это только пойдет ему на пользу в качестве своеобразной психотерапии. Он провел с ней всю ночь, а затем, мертвецки пьяный, так и заснул в ее кровати, считая, что тем самым ему удастся искоренить свою безумную страсть или хотя бы заглушить нелепое желание проделать шестьсот миль до поместья Синтии, куда она его, собственно, никогда и не приглашала. Проснувшись, он обнаружил, что проститутка уже ушла, а он остался в гостиничном номере наедине со своим похмельем и все тем же желанием увидеть Синтию. Убедившись в бесполезности борьбы с собой, он наспех набил желудок блинчиками, пришел в себя с помощью пинты крепчайшего кофе и к вечеру уже проехал всю Пенсильванию.

Прошлую ночь он провел уже в одном из отелей Западной Виргинии, а сегодня преодолел последние двести миль до Вишневой Горки. Морган настолько измотался в дороге, что нервы его были уже на пределе, да еще, как назло, снова стали мучить сомнения, чем может закончиться вся эта безумная затея. К тому же он так и не сумел выяснить точное расположение поместья Синтии. В одной из солидных гостиниц, где он тщетно пытался взять номер, ему удалось отыскать старый телефонный справочник. Однако ее фамилии он там не обнаружил. Значит, оставался последний путь: дождаться трех часов, хорошенько освежившись пока под душем, а потом плотно перекусить и начать спрашивать о ней местных жителей, полицейских, торговцев и владельцев ресторанов. Он лег на кровать прямо в майке и шортах, включил телевизор и тут же задремал, а когда проснулся, обнаружил, что времени прошло уже больше, чем он хотел — стрелка приближалась к четырем. Морган быстро натянул свитер и брюки, тщательно причесался и направился в бар, который был уже битком набит посетителями. Внутри приятно пахло кофе, цыплятами-гриль и жареным картофелем. Старого бармена, который вручил ему ключи от номера, теперь не было видно, а за стойкой возвышался совсем молоденький парень, к которому уже выстроилась очередь из шести человек. Почти все столики и кабинеты были заняты, а из автомата неслась оглушительная музыка в стиле «кантри».

Морган устроился за стойкой бара между двумя благообразными джентльменами, рассчитывая, что хотя бы с одним из них сумеет завести разговор и расспросить его обо всем, что ему нужно. Тем более что оба мужчины никак не походили на местных жителей. Скорее всего они приехали сюда на службу Синтии и тоже были из ее секты. Ну а коли так, уж они-то наверняка знают, как добраться до поместья Барнс.

К Моргану подошел бармен и принял у него заказ на цыпленка с картофелем и черный кофе. Конечно, этого было многовато — профессор не привык есть так плотно, но он рассчитывал, что если долго просидит в этом баре, то ему может посчастливиться хоть краем уха услышать что-нибудь насчет предстоящей службы у Синтии и, таким образом, побольше узнать о ней. Пытаясь вести себя как можно скромнее и не привлекать внимания, он начал незаметно для окружающих рассматривать посетителей бара. С виду все они казались обыкновенными людьми, если не вспоминать, что по крайней мере половина из них в душе считает себя колдунами и ведьмами и слепо верит во всякую чепуху. Хотя возможно, что эти фантазии у них зашли еще не слишком далеко и пока вполне безобидны. Но так могло казаться лишь на первый, самый поверхностный взгляд. У Моргана же на этот счет было совсем другое мнение: он считал, что все подобные измышления весьма опасны как для самих этих «колдунов», так и для окружающих. Потому что подобная вера вела как минимум к развитию невроза, а в худших случаях превращала человека в больного тяжелой шизофренией. Потому-то он и боялся, что Синтия слишком далеко зайдет в своих заблуждениях и спасти ее будет не под силу даже самым опытным специалистам.

Когда бармен наконец вернулся с подносом, Морган спросил его нарочито громко, чтобы это было слышно хотя бы двоим его соседям за стойкой:

— Послушайте, приятель, а вы, случайно, не знаете здесь молодую симпатичную женщину по имени Синтия Барнс?

— Нет, а что? — невозмутимо ответил бармен. Молодой человек ответил настолько спокойно и искренне, что Морган даже не усомнился: этот не врет. Зато ему показалось, что разговор за соседними столиками стих, словно все, кто услышал его вполне невинный вопрос, сразу насторожились.

— Видите ли, я еду издалека и не знаю точно, как добраться до ее дома, — продолжал профессор все так же громко.

— Что-то я не припомню в городе ни одного Барнса, — задумчиво произнес бармен. — Хотя, возможно, я и ошибаюсь. Фамилия-то довольно незатейливая. Но ничего на ум не приходит. Городок наш маленький, и я тут, в общем-то, многих знаю. У нас же здесь, как в деревне — все со всеми знакомы…

— А может быть, это где-нибудь за городом? — не отставал Морган.

— Не исключено. Но боюсь, что ничем не смогу вам помочь… Может быть, желаете еще чашечку кофе?

Морган утвердительно кивнул, и бармен наполнил его чашку дымящимся ароматным напитком. И снова профессору показалось, что хотя разговор между посетителями бара идет своим чередом, все они будто слегка притихли и теперь ведут себя как-то натянуто. Конечно, Моргану с трудом верилось, что его вопросы могут вызвать в зале такую реакцию, но все же… Хотя, может быть, у него просто разыгралось воображение? Он ведь сейчас взведен до предела, так что может померещиться что угодно, и доверять своим чувствам в таком состоянии никак нельзя. Он не спеша размазал масло по булочке, откусил кусочек, а потом взял вилку и принялся за цыпленка.

— Простите, сэр, — неожиданно обратился к нему сосед справа. — А можно мне поинтересоваться, как вам удалось познакомиться с Синтией Барнс?

Повернувшись, Морган увидел возле себя худощавого невысокого человека с усталыми глазами, аккуратно подстриженными усиками и идеально уложенными волосами, зачесанными на косой пробор. Он был в белоснежных брюках, такой же рубашке и белых лаковых туфлях. Поверх рубашки на мужчине был накинут голубой спортивный пиджак. Морган заметил, что на одной руке у него красуются дорогие золотые часы, а на другой — огромный и тоже золотой браслет. Весь его вид показывал, что это весьма состоятельный господин, умеющий одеваться не только дорого, но и с большим вкусом. Он походил на актера или врача, а может быть, просто играл врачей в телесериалах. Но на среднем пальце правой руки Морган, к своему удивлению, заметил у джентльмена необычный перстень в виде черепа, в глазницы которого были вставлены крошечные рубины.

— Я познакомился с Синтией в Нью-Йорке, — сообщил Морган. — Мы несколько раз встречались, подружились, и она рассказала мне, что у нее тут происходит кое-что интересное, а потом пригласила заехать.

— Интересно, тогда почему же вы не знаете ее адреса? — Мужчина улыбнулся, но Морган почувствовал, что этот господин шутить не намерен.

Напротив, он весь изогнулся и самым тщательным образом изучал теперь Моргана, будто пытался прочесть его мысли.

Но так как профессор уже соврал, сообщив, что приглашен на Пасху к Синтии, он решил, что лучше всего будет продолжать врать и дальше:

— Она дала мне свой адрес как раз перед тем, как закрыть на праздники свой магазинчик в Гринвич-Вилледж. Понятия не имею, как меня угораздило потерять этот драгоценный листочек. А номера ее телефона я даже не спрашивал, хотя потом оказалось, что в справочнике его нет. Но я все равно решился приехать. Мне не хочется ничего пропускать. Она все так красочно мне описывала!..

— Значит, вы бывали у нее в магазине?

— И не один раз. Джентльмен снова улыбнулся.

— Так, стало быть, вам приходилось покупать у нее реторту? — спросил он, но с такой странной интонацией, будто ответ не имел для него никакого значения, а вопрос был задан просто из вежливости.

— Нет, Синтия разрешила мне сфотографировать некоторые из них, не обязывая покупать, — пояснил Mopган. — Для моей книги.

Сосед обдумал и этот ответ, а потом, наконец, протянул Моргану руку:

— Меня зовут Гарви Бронсон. А это мой приятель Джон Логан. Мы оба — хиропрактики из Огайо.

— Очень приятно, Морган Дрей. Антрополог. Джон Логан оказался коренастым мужчиной небольшого роста. Его нельзя было назвать толстым, хотя сложен он был весьма плотно и одет так же роскошно, как и его друг Гарви Бронсон. Пожимая Моргану руку, Логан улыбнулся.

— Я думаю, вы простите нашу осторожность. Теперь мы знаем, что вы наш друг и единомышленник, и с удовольствием проводим вас до поместья Барнсов. Поездка вам понравится: тут прекрасные места, и ехать совсем недалеко — миль пятнадцать, не больше.

— О, ну раз это не совеем рядом, я лучше поеду за вами на своей машине, — спохватился Морган, решив про себя, что так ему будет гораздо удобнее. Если Синтия не захочет его присутствия в своем доме, то он сможет тут же спокойно уехать.

— Да, пожалуй, вы правы. Так будет удобней, — согласился Бронсон. Потом он подозвал бармена, заказал коктейли себе и приятелю и предложил Моргану присоединиться к ним, но тот отказался, заверив новых знакомых, что ему вполне достаточно черного кофе.

— Страдаете похмельем? — догадался Логан и понимающе улыбнулся.

— Вы просто ясновидящий! — польстил ему Морган и попытался улыбнуться в ответ.

Бармен подал коктейли, и Бронсон тут же расплатился с ним, вынув из толстого бумажника несколько банкнот.

— Простите, мне надо отлучиться, — сказал Логан и ловко спрыгнул с высокого табурета у стойки. Пружинистой походкой он двинулся через танцплощадку к большому круглому кабинету в дальнем конце бара, где расположилась целая компания каких-то веселых приезжих. Морган не сводил с него глаз, а Бронсон тем временем успел рассчитаться с барменом, оставив ему приличные чаевые. Логан подошел к седовласому господину, который, очевидно, в этой компании был за главного, о чем свидетельствовала его уверенная посадка и независимый гордый вид. При приближении Логана старик кивнул, таким образом здороваясь с ним, а потом Логан наклонился к нему и о чем-то быстро заговорил. Старик отвечал, но они находились слишком далеко от Моргана, чтобы тот смог догадаться, о чем идет речь. Когда Логан высказался, старик снова стал что-то говорить, и теперь по выражению его лица Моргану показалось, будто тот отдает Логану какие-то приказы. Взгляд у старика был такой, словно он даже не сомневался, что все, о чем он сейчас повелевает, будет выполнено беспрекословно.

— Те люди в кабинете — тоже наши друзья, — пояснил Гарви Бронсон. — Вы с ними познакомитесь немного позже… — При этих словах глаза его заблестели. — А тот человек, с которым сейчас разговаривал Джон — совершенно необыкновенный. Это владелец похоронного бюро Стэнфорд Слэйтер. Он из Сан-Франциско. Наверняка вы о нем уже слышали.

— Что-то не припомню такого имени, — скромно признался Морган, втайне надеясь, что такой ответ не был роковой ошибкой.

Бронсон продолжал не спеша попивать свой коктейль, а тем временем Логан уже вернулся к стойке и снова взгромоздился на табурет.

После этого, казалось бы, вполне обыденного происшествия у Моргана возникло чувство, что его и впрямь окружают сплошные ведьмы и колдуны. И даже подумалось, что Американская ассоциация хиропрактиков, имея в своих рядах таких членов, как Логан и Бронсон, с их фантазиями о колдовстве, становится похожей на группу ядерных физиков, которые возомнили себя алхимиками и теперь ищут философский камень с помощью атомной бомбы.

Наконец Морган покончил с цыпленком, картофелем и уже остывшим кофе. Повернувшись к Вронсону, он как бы невзначай спросил:

— А когда мы выезжаем?

— Я уже готов, — ответил Бронсон. — А ты, Джон?

— Сразу, как только допью вот это. — Он указал на свой коктейль.

Морган бросил взгляд в дальний угол бара и заметил, что группы, владелец похоронного бюро Стэнфорд Слэйтер и вся его свита уже встают из-за столиков. — А они тоже приедут к Синтии? — поинтересовался он.

— Разумеется, — бодро ответил Бронсон. — Мы все туда едем!

— Ну и толпа же там соберется — не продохнуть! — попытался пошутить Морган.

— А вы, наверное, и впрямь считаете, что все это довольно глупо?.. — ответил Бронсон и оценивающе посмотрел на своего собеседника.

Это был одновременно и вопрос, и обвинение, и Морган не смог найти нужных слов, чтобы ответить ему.

— Да вы не беспокойтесь, — дружелюбно улыбнулся Бронсон. — Некоторые из нас тоже не воспринимают это всерьез. Но все равно зрелище потрясающее, верно? Это напоминает мне средневековую терапию, когда всего раз в году организм человека очищался сразу от всей грязи, что успела накопиться за прошедшее время. Нам нужны такие эмоциональные взрывы… Ну по крайней мере некоторым из нас. Ведь двадцатый век заставляет каждого быть рациональным, сдержанным и всегда держать себя в рамках всяких ограничений. Возьмем, к примеру, хотя бы меня: вы даже не представляете, сколько пациентов мне приходится принимать в течение года; и иногда у меня просто возникает желание сломать им шею, — Да, я с вами вполне согласен. Зрелище предстоит действительно незабываемое, — ответил Морган, с недобрым предчувствием вообразив себе, что за ужасы ему придется созерцать.

— Ну, конечно, вы знаете, что Синтия считает себя верховной жрицей, — вмешался в разговор Логан. — А мы будто бы ее почитатели и верные послушные ученики… Но на самом деле именно мы вдохновляем ее на новые подвиги. Ведь как раз из-за таких, как мы, она смогла полностью подчинить себе своих же собственных братьев. — Некоторые из нашей компании действительно не верят в ее фантазии, — подхватил Бронсон. — Но самое главное, что в это верит сама Синтия. И большинстве из тех, кто будет присутствовать на службе. А остальные просто позволяют себе расслабиться раз в году и понаблюдать этот грандиозный спектакль. Ну, это что-то вроде такой банальной ситуации, когда верная жена-домохозяйка вдрызг напивается, чтобы потом изменить мужу с молочником.

— Держу пари, что этот уик-энд вам надолго запомнится, — заключил Логан, вставая из-за стойки. — Это уже чувствуется прямо в воздухе. Я тоже ни за что бы не отказался пропустить такое.

— А где ваша машина? — поинтересовался Бронсон.

— На стоянке у шестого коттеджа, — сообщил Морган.

— Ну что ж, я думаю, вы уже решили погостить с нами у Синтии? Она возражать не станет… Вы будете готовы ехать через полчаса?

Морган ответил утвердительно. Ему приятно было узнать от Логана о возможности остаться в доме Синтии. Это вселяло надежду, что, может быть, он поступил правильно, решив все же проделать столь неблизкий путь в это место. Ну, а если его романтические ожидания не оправдаются, он по крайней мере наберет отличного материала для своей будущей книги.

Следуя почти вплотную за серебристым «кадиллаком» Бронсона, Морган Дрей въехал, наконец, на гравиевую дорожку, ведущую прямо в поместье Барнсов. Перед домом уже стояло несколько дорогих автомобилей, самых престижных последних моделей. Захлопнув дверку своего Старенького потрепанного «плимута», он с удивлением стал рассматривать дом. Моргану даже в голову не приходило, что Синтия может обитать в таком замке. Но вот на пороге показалась и сама хозяйка. Она стояла неподвижно, и по лицу ее Дрей никак не мог определить, рада она его видеть или, наоборот, сердится, что к ней явился незваный гость. На Синтии было великолепное белое платье, и смотрелась она, как настоящая волшебница у белоснежных колонн своего дворца.

— Привет! — тихо произнес Морган, будто Синтия была каким-то призраком и могла в любой момент раствориться, если звук его голоса станет чуть громче.

— А, это вы, Морган… — безразлично кивнула Синтия и протянула ему свою нежную изящную руку, когда он, точно на крыльях, взлетел по лестнице к парадному входу. За открытыми дверями Морган увидел хорошо освещенный холл и сразу понял, что его приезд не был для Синтии полной неожиданностью. В доме уже находился Стэнфорд Слэйтер, очевидно, успевший перекинуться с хозяйкой парой слов и сообщить ей, что в их компании ожидается пополнение в лице профессора Дрея.

После этого она поздоровалась с Бронсоном и Логаном и пригласила всех внутрь.

— Проходите, пожалуйста, располагайтесь и присоединяйтесь к остальным, — вежливо предложила Синтия. — Отдохните с дороги и попробуйте моего вина.

Моргану почему-то сразу показалось, что с двумя хиропрактиками она была намного вежливей и ласковее. Видимо, их приезд обрадовал Синтию куда больше, чем появление здесь самого Дрея. Но вскоре он выкинул из головы эти мысли, вновь сославшись на свое не в меру разыгравшееся воображение. А может быть, он просто начал уже ревновать ее ко всем гостям…

Проходя в гостиную, он снова встретился с ней взглядом, пытаясь определить, насколько точно ему удалось разгадать чувства Синтии по поводу его приезда. Но лицо ее оставалось непроницаемым и бесстрастным, и он снова не сумел ничего понять. После этого настроение Моргана сразу резко упало. Может быть, она и вправду не рада его приезду, но вдруг ей все-таки просто хочется немного помучить его, как это часто делают симпатичные молодые женщины?..

Морган терялся в догадках. Синтия вела себя уверенно и сразу дала ему почувствовать, что она и есть настоящая хозяйка этого дома и всей собравшейся здесь компании, к которой он — Морган Дрей — не имеет ни малейшего отношения и является тут, в сущности, чужаком. Она даже не потрудилась представить его остальным гостям. Правда, через пару минут к нему все же подошел высокий красивый мужчина в голубой «тройке» и предложил стакан легкого красного вина.

— Меня зовут Льюк Барнс, — представился он. — Я старший брат Синтии.

— Очень приятно познакомиться, — обрадовался профессор, счастливый от того, что его одиночество нарушил хоть один внимательный человек из этого странного сборища. — А я — Морган Дрей.

— А-а, ну как же! — весело протянул Льюк. — Вы, очевидно, и есть тот самый джентльмен, который до безумия влюблен в мою сестру, верно? — И на лице Лью-ка появилась злорадная усмешка, как у школьника, которому удалось подшутить над одноклассником. Теперь его лицо показалось Моргану уже не красивым, а скорее дьявольским.

Не ожидая таких слов от этого вежливого с виду господина, Морган растерялся, не в силах найти достойного ответа, а ухмылка Льюка становилась тем временем все шире. В конце концов, заметив крайнее недоумение на лице профессора, старший брат Синтии разразился громовым хохотом.

А потом неожиданно развернулся и зашагал прочь, оставив Моргана посреди комнаты в окружении совершенно незнакомых ему людей. Теперь несчастному профессору оставалось только догадываться, насколько громко была произнесена эта злая шутка, и все ли присутствующие ее расслышали.

Стараясь не показывать своего смущения, Морган направился в другой конец комнаты, чтобы не стать ненароком объектом еще какого-нибудь издевательства. Здесь он выпил сразу полстакана вина, рассчитывая на то, что если немного опьянеет и сумеет расслабиться, то подобные замечания перестанут казаться ему настолько обидными.

Бронсон и Логан, видимо, хорошо были знакомы с остальными — они непринужденно переходили от одной группы беседующих к другой, и везде их принимали весьма приветливо. Словом, эти двое здесь чувствовали себя, как рыба в воде. Синтия разговаривала о чем-то с владельцем похоронного бюро, который величественно восседал сейчас в огромном кресле, обитом бархатом с веселым цветочным рисунком. Складывалось такое общее впечатление, что здесь собрались на вечеринку старые добрые друзья, ведущие непринужденные разговоры на самые обыденные темы. И только интуиция подсказывала Моргану, что это далеко не так — в воздухе сгустилась тяжелая зловещая аура, но понять до конца сущность этого зла он никак не мог, хотя и старался. И вновь профессор отбросил прочь эти мысли, считая, что становится чересчур уж мнительным, видя в каждом присутствующем злодея и сумасшедшего. Единственное, чего ему хотелось сейчас больше всего, это остаться каким-нибудь образом наедине с Синтией и поговорить с нею с глазу на глаз. Может быть, тогда его подозрения рассеются и все встанет на свои места.

Но, как известно, под лежачий камень вода не течет. Поэтому Морган поднялся со стула, на котором успел уже удобно устроиться, и двинулся в гущу гостей с твердым намерением начать знакомиться с ними первым и постараться найти общий язык. Потягивая вино, он уверенно направился через всю комнату туда, где Синтия беседовала сейчас со Стэнфордом Слэйтером. Правда, к ним уже успели присоединиться и еще несколько гостей. Но тут, как назло, на полпути его остановил Гарви Бронсон, который был уже изрядно «под мухой».

— Вы не находите, что местность здесь просто великолепная? — заплетающимся языком спросил он.

— Да, действительно, воздух прямо-таки божественный, — не смог не согласиться с ним Морган.

— Да нет, я совсем не про то, — сердито буркнул в ответ Бронсон. — Я хотел сказать, что отсутствие цивилизации благотворно действует на нервную систему. Да и свободы гораздо больше. Тут можно запросто совершить убийство, и вас никто не найдет… Позвольте, Морган, я налью вам еще вина. — Он достал из буфета большой хрустальный графин, наполнил стакан Моргана почти до краев и, даже не извинившись, удалился в другой конец комнаты, приветливо улыбаясь молоденькой девушке, которая успела уже занять стул, освободившийся после Дрея.

Морган застыл на месте, обескураженный столь странным заявлением Бронсона, и продолжал наблюдать за гостями, мучительно стараясь понять, что за безумную компанию собрала у себя Синтия. В какой-то момент ему захотелось даже потрясти голов эй и сбросить с себя все это дьявольское наваждение — мысль о том, что здесь сейчас собрались люди, вообразившие себя ведьмами и колдунами, была для Моргана просто убийственной. Ведь все это происходило не где-нибудь, а в самой что ни на есть цивилизованной стране мира. И в большинстве своем собравшиеся были весьма респектабельными и состоятельными господами. Одетые по последней моде, воспитанные и, судя по разговорам, с приличным образованием — почему они обратились к колдовству?! Это казалось профессору чистым безумием, и он не мог найти ему объяснения.

Сейчас гости вели друг с другом милые беседы за сигаретами и легким вином — кто о политике, кто об искусстве, спорте, путешествиях и даже о проблемах борьбы с инфляцией в странах третьего мира. Правда, все разговоры были довольно серьезными, никто почему-то не шутил, и смех здесь почти невозможно было услышать. А если кто-то и хихикал время от времени, то этот смех казался Моргану злым и неестественным — вроде того, что он слышал от Льюка, когда тот так «удачно» подшутил над профессором.

Как же ему вытащить Синтию из этого болота, которое засасывает ее все глубже с каждым часом?..

И тут, будто догадавшись, что Морган думает сейчас о ней, Синтия, закончив, наконец, свой разговор со Стэнфордом Слэйтером, дружелюбно улыбаясь, направилась прямо к Дрею. Он надеялся, что она уже простила его за то, что он так некстати появился в их дружной компании и второй раз извиняться за это ему не придется. Конечно, Моргану хотелось побыть с ней наедине, но при таком скоплении гостей это вряд ли было возможно. Но хотя бы на то, что никто третий не подойдет к ним и не станет вмешиваться в их разговор, он все же надеялся.

— Извините, что я обошлась с вами немного прохладно, — прощебетала Синтия, — но я ведь не приглашала вас… И даже ума не приложу, почему вы все-таки отважились навестить меня.

— Я просто хотел вас видеть, — без околичностей признался профессор. — И у меня не было никаких планов на выходные. А потом мне пришло в голову, что вы, возможно, разрешите мне сфотографировать ваши службы, о которых с такой гордостью рассказывали в Нью-Йорке. — Он улыбнулся, пытаясь завоевать ее доверие и не казаться назойливым.

— К сожалению, мама этого ни за что не разрешит, — покачав головой, твердо произнесла Синтия. — А если уж говорить начистоту, то она не позволила бы вам и приезжать сюда, если бы знала об этом заранее. Ведь вы для нас не единомышленник, а чужой. Зачем вам понадобилось сюда ехать? Чтобы осквернять нашу веру?

— Как это — осквернять? — изумился Морган. Тут вся напыщенность и хладнокровие разом покинули Синтию, и их место заняла самая настоящая ярость.

— Разумеется, осквернять! — выпалила она. — А как, по-вашему, это еще можно назвать?!

Он протянул к ней руку, но Синтия резко отпрянула, гневно сверкая полными ненависти глазами. Морган хотел было высказать свое удивление столь неожиданной вспышкой злобы, но потом передумал и промолчал. Зато теперь ему стало ясно, что будет очень непросто пошатнуть ее ложную веру, раз уж она зашла в своих заблуждениях так далеко. Единственный способ сделать это — ни в коем случае не торопиться, а действовать постепенно, шаг за шагом… Может быть, даже прикинуться, что он тоже начинает верить в ее сверхъестественные силы и возможности… А там, глядишь, она и сама возьмется за ум. Ведь девушка была неглупая и при определенных обстоятельствах вполне может поставить под сомнение все эти вымышленные чудеса, которые она якобы совершает. Пожалуй, это самый правильный путь, решил Морган.

— Пожалуйста, простите меня, — дипломатично начал он. — Но я вовсе не хотел оскорблять вас или тем более переубеждать Это было бы просто нелепо с моей стороны! Может быть, мне следует постараться понять вас, посмотреть на вещи вашими глазами, и тогда мне многое откроется? Я действительно хочу этого, но и вы должны мне помочь…

— Дело не во мне, — все еще с досадой в голосе ответила Синтия. — А в моей маме.

— А можно мне лично поговорить с ней и попросить разрешения остаться на службу? — с робким видом спросил Морган.

Как показалось Моргану, Синтия обдумывала это предложение явно дольше, чем оно того заслуживало, но наконец произнесла:

— Ну, хорошо. Я провожу вас к ней. Это наверху. Вслед за Синтией профессор двинулся мимо многочисленных гостей к огромной лестнице с широкими гладкими перилами. Все взгляды собравшихся были устремлены сейчас на них, а разговоры в гостиной мгновенно стихли. Когда они оказались на верхней площадке, у Моргана даже возникло ощущение, что внизу никого нет и дом совершенно пуст — такая тишина вдруг воцарилась в людной гостиной. Единственным звуком был скрип половиц, пока они шли по ступенькам, а потом дальше — по коридору второго этажа.

Синтия подошла к одной из комнат и, взявшись за ручку двери, толкнула ее.

— Мама, тебя хочет видеть один джентльмен, — сказала она и жестом пригласила Моргана войти внутрь.

Сделав всего один шаг по ворсистому ковру спальни матери, Морган неожиданно остановился. Глаза его расширились от ужаса, а из горла вырвался нечеловеческий вопль, удививший даже его самого: ведь до этого он никогда в жизни не кричал так пронзительно. Ничто, казалось, не могло до такой степени вывести его из себя. А Синтия в это время громко расхохоталась все тем же зловещим смехом, которым уже приветствовал сегодня Моргана ее старший брат Льюк. Этот смех подхватили оставшиеся внизу гости, и он волнами покатился по всему огромному дому.

Мередит Барнс, мать Синтии, была мертва. Она сидела в кресле-качалке с раскрытыми глазами, и ее набальзамированное тело пребывало в состоянии глубокой восковой мумификации. Морган никак не мог сдержать своего дикого вопля ужаса — такой эффект произвело на него сделанное им жуткое открытие, состоящее в том, что мать Синтии была мертва уже несколько лет, и это окончательно подтверждало полное безумие ее дочери и всех собравшихся.

На лестнице раздались чьи-то шаги. Морган с огромным трудом заставил себя замолчать и бросился прочь из кошмарной комнаты. Он закашлялся и почувствовал подступающую тошноту. Теперь ему уже не хотелось быть рядом с Синтией — его пугало ее лицо, искаженное хищным зверским оскалом. Сейчас перед ним была одна цель — поскорее унести отсюда ноги: вырваться на свежий воздух, добежать до машины и гнать без оглядки из этого дьявольского поместья. Но в коридоре его тут же схватили сильные руки Льюка Барнса, за которым стояли и двое других братьев Синтии — Сайрус и Авраам. Морган попытался сопротивляться, но это лишь развеселило Барнсов. Они заломили ему руки за спину и, беспомощного и задыхающегося от ужаса, привели к Синтии, которая никак не могла остановиться от смеха.

Гости стали по одному подниматься наверх, и даже сам Стэнфорд Слэйтер, зловеще ухмыляясь и потирая руки, удосужился преодолеть высокую лестницу, чтобы лично заглянуть Моргану в глаза. Тут только Морган понял, что это именно Слэйтер сделал из мертвого тела миссис Барнс мумию.

— Ты, извращенец проклятый! — заорал на него Морган.

Ничего не ответив, Слэйтер размахнулся и влепил несчастному профессору звонкую оплеуху.

Рядом появились оба хиропрактика — Гарви Бронсон и Джон Логан со стаканами вина в руках.

— А я ведь так и знал, что его сюда не приглашали, — хвастливо сообщил Бронсон. — Он не ответил на пароль. Я спросил его, покупал ли он в магазинчике реторту, и уж не помню, что он там наплел мне в ответ, но, во всяком случае, совсем не то, что требовалось.

— Вот видите? — усмехнулся в лицо Моргану Стэнфорд Слайтер. — Мы даже подыграли вам. Вы ведь хотели попасть к нам, если не ошибаюсь? Что ж: вот вы у нас в руках… Правда, теперь вам придется горько пожалеть о том, что вы явились туда, где вас никто не ждал.

Морган почувствовал на своем лице отвратительное дыхание Льюка, когда тот крепко ухватил его за горло.

— Ну, а теперь веди себя тихо! — приказал Льюк. — И для тебя все покажется почти безболезненным. У нас хорошие специалисты, они все сделают очень быстро.

Джон Логан, невысокий мускулистый хиропрактик, выступил вперед:

— Положите его на пол, — велел он. — На живот. И держите покрепче.

Моргану ударили под колени, и он рухнул на пол, больно стукнувшись затылком, а трое братьев Барнс перевернули его на живот и стали держать, как это приказал им Логан. Морган почти не мог дышать и уж тем более двигаться: Барнсы навалились на него всей сваей тяжестью — на руки, на ноги и даже на спину, словно пригвоздив его тело к полу. Рядом сгрудились любопытные гости, начав перешептываться в ожидании расплаты за наглое вторжение профессора в их тесный круг. «Неужели они сейчас убьют меня?» — промелькнуло в голове Моргана. Синтию он не видел, так как братья крепко удерживали его голову, уткнув лицом в пыльный ковер.

Джон Логан поставил полупустой стакан на перила лестничной площадки и присел на корточки рядом с Морганом. Профессор почувствовал, как крепкие руки схватили его за голову, а потом Логан рывком крутанул ему шею, и Дрея пронзила страшная боль, которая, однако, почти сразу прошла, и за это он был благодарен хиропрактику. Потому что если бы эта боль продлилась хотя бы несколько секунд еще, он наверняка не выдержал бы и потерял сознание.

Правда, теперь Морган осознал, что потерял вообще всякую чувствительность ниже шейных позвонков. Очевидно, у него наступил временный паралич. Льюк, Сайрус и Авраам перекатили его на спину, и он увидел их всех: Синтию, Слэйтера, Бронсона и других гостей. Все они злобно усмехались.

И только тогда до него дошло, что они сотворили с его телом. Осознав это, Морган чуть не лишился рассудка. Избыток адреналина бушевал в его крови, мысли путались, и он никак не мог сосредоточиться. А тело лежало совершенно неподвижно, как мешок с мусором, приготовленный для выноса на помойку.

Он знал, что паралич, который способен устроить настоящий хиропрактик, — не временный — это навсегда. И понял, что никогда больше не сможет пошевелить ни туловищем, ни конечностями.

— Ну вот, теперь все в порядке. Мама разрешает вам присутствовать на наших службах, — сладчайшим голосом пропела Синтия. — Вам будет предоставлено место в самом лучшем ряду, в специальном кресле, потому что теперь мы можем быть твердо уверены, что вы никуда уж не сбежите, чтобы рассказать, что у нас здесь происходило.

Морган чувствовал, как по щекам его текут горячие слезы. Но больше нигде он не ощущал своего тела: ни рук, ни ног, ни даже кончиков пальцев.

Глава 14

Перед самым заходом солнца Сайрус и Авраам направились через поле к часовне, чтобы как следует протопить ее. Основная часть церкви, где и происходили все службы, обогревалась большой старинной чугунной печью. А наверху, в бывшем кабинете дядюшки Сэла, где томились теперь три девушки, имелся небольшой электрический камин, который хоть и незначительно, но все же повышал температуру в комнате.

Авраам уже порядочно выпил, и теперь ему не терпелось поскорее вернуться в дом, где полным ходом шла Вечеринка. Он открыл дверь часовни и пропустил внутрь Сайруса, который тащил в руках огромную охапку дров. Сайрус не решался пока подходить близко к клеткам с девушками, а любовался ими издалека, злобно ухмыляясь и поджидая, пока брат включит в их комнате электрокамин.

— Ну все, Сайрус, пошли отсюда, — наконец скомандовал Авраам. — Мне не очень-то хочется здесь задерживаться. — Он похлопал братца по плечу и вытолкал из кабинета, после чего они спустились в саму церковь растапливать печь.

— Что они собираются делать? — трепеща от ужаса, тихо спросила Шарон, с трудом приходя в себя после короткого визита братьев в их комнату.

— Наверное, будут печку топить, — прошептала Гвен. — Во всяком случае, я на это очень надеюсь, иначе мы все тут просто от холода околеем.

Нанси ничего не ответила, хотя сейчас она не спала. Ей было холодно и страшно, и от этого никак не удавалось заснуть. Она укуталась в одеяло и поджала под себя ноги. Гвен и Шарон, тоже завернувшись в свои ветхие тряпки, сидели и смотрели друг на друга.

— Я очень боюсь этого большого урода, — призналась Шарон.

Авраам раскрыл дверцу старой печи, и она противно скрипнула. Сайрус освободился от своей ноши, свалив все дрова на пол, а потом стал выбирать из кучи щепки помельче, чтобы легче было развести огонь.

— Нечего их разбирать, кидай все подряд! — поторапливал его Авраам. — Мне тут некогда ждать, пока ты будешь возиться. Как получится — так и получится — ничего с нашими девицами не случится, если немного и померзнут. Все равно им недолго осталось ждать.

Авраам предусмотрительно прихватил с собой небольшую канистру с бензином и теперь облил им дрова, которые Сайрус послушно заложил в топку. Дерево сразу же занялось. Помещение озарилось рыжими сполохами. Авраам нетерпеливо переминался с ноги на ногу — ему страшно хотелось поскорее опять очутиться в доме. Сайрус же смотрел на пламя как завороженный, и пляшущие огоньки отражались в его безумны! глазах.

Наконец Авраам не выдержал:

— Ну ладно, Сайрус, ты тут оставайся и проследи, чтобы печка хорошо протопилась. К полуночи здесь должно быть уже тепло. Если огонь вдруг почему-то потухнет, иди за мной. Я буду в доме. Если все будет нормально, можешь запирать дверь и возвращаться. Я могу доверить тебе такое несложное дело?

Сайрус важно кивнул, давая этим понять брату, что он обязательно справится. Тут и волноваться нечего.

— Хорошо, — подытожил Авраам. — Но вообще, если тебе еще понадобится моя помощь, то постарайся, чтобы ни Синтия, ни Льюк об атом не узнали. Ты меня понял?

Сайрус послушно закивал головой. А потом снова уставился на огонь и стал ждать, пока брат, уверенный, что Сайрус сделает все правильно, выйдет наконец из часовни. Вспомнив о запертых в кабинете девушках, дебил радостно улыбнулся.

Увидев в дверях Сайруса, приоткрывшего рот в предвкушении удовольствия, Шарон пронзительно завизжала.

— А ну-ка, убирайся отсюда! — прикрикнула на него Гвен. — Пошел вон! Кому говорю!

Сайрус слегка пригнулся, не ожидав встретить от пленницы такого отпора, я на лице его отразилась нерешительность и даже сомнение, стоит, ли, ему вообще с ними связываться. И вдруг внимание его привлек какой-то блестящий предмет на полу. Им оказался шпатель дядюшки Сала. А Сайрус так любил все острое! Ведь ножи, топоры и лопаты были его неизменными игрушками с самого детства. Такого шанса он упустить просто не мог и, глупо хихикнув, смело шагнул в кабинет.

Гвен и Шарон в ужасе наблюдали, как кряхтя и отдуваясь, он нагнулся и схватил шпатель своими толстыми короткими пальцами.

— Нэнси! Проснись! — взвизгнула Гвен. Но Нэнси прекрасно видела, что происходит, поэтому на всякий случай заблаговременно привстала и передвинулась в дальний угол своей клетки. Сайрус подошел ближе и попытался ткнуть ее лезвием. Нэнси отстранилась, но он снова просунул шпатель между прутьями клетки. И опять ей удалось увернуться, правда, на этот раз он чуть не задел ее.

Потерпев неудачу с Нэнси, Сайрус приблизился к клетке, где сидела Шарон, и попытался достать ее. Однако лезвие было слишком коротким, и в своих тщетных попытках он только больно вывернул себе запястье. Шпатель выпал из его руки прямо в клетку к Шарон. Сайрус отскочил назад и потер занывшую кисть. А потом, чуть не плача от досады и жалости к самому себе, снова вернулся к клетке и начал с такой страшной силой пинать ее ногами, что металлическое сооружение затряслось, а девушка стала биться головой о прутья. Наконец, немного успокоившись и всласть наиздевавшись над Шарон, он лягнул «а прощанье по несколько раз и две другие клетки. И только после этого, полностью позабыв о потерянном шпателе, ушел из кабинета с обиженным видом, словно ребенок, которому не дали любимую игрушку.

Все три девушки, затаив дыхание, в страхе ждали, что он изменит свое решение и вернется к ним продолжить свои безумные развлечения. Но вскоре они услышали, как внизу хлопнула входная дверь часовни, и Сайрус запер ее на ключ.

— Шарон, теперь у нас есть инструмент! — радостно воскликнула Гвен, которая первой пришла в себя после ухода Сайруса.

— Ну и что? Как он нам; поможет?

— Что значит «как»? — удивилась Гвен. — Надо попробовать расшатать им замки на клетках, чтобы выбраться отсюда.

— Да, но ты, наверное, забыла, что часовня Тоже заперта на замок, а на окне — решетка.

Гвен тяжело вздохнула, все еще не теряя надежды и ожидая, что и это препятствие они как-нибудь одолеют.

— Не надо паниковать. Мы теперь шаг за шагом приближаемся к свободе. И теперь ни в коем случае нельзя отчаиваться! Нам бы только выбраться из клеток, а уж из часовни мы как-нибудь улизнем. А если ничего не придумаем, то как только они снова войдут сюда, надо будит броситься в открытую дверь и бежать отсюда, куда глаза глядят. Не раздумывая.

— Хорошо, — согласилась Шарон, но в голосе ее звучало сомнение и уже слышались нотки отчаяния. — Ладно. Раз уж шпатель у меня, я и начну со своего замка.

— А теперь молись за нас, Нэнси, — тихо добавила Гвен.

Глава 15

Берт Джонсон закрыл машину, вошел в полицейский участок Вишневой Горки и поздоровался с шерифом Уэйном Каннингемом. Сидя за старым, видавшим виды конторским столом, шериф предложил Берту стул возле стены, а потом поинтересовался:

— Чем могу помочь, мистер Джонсон? Как я понимаю, мы с вами в некотором роде, коллеги, верно?

Голос у шерифа был высоким, скрипучим и немного гнусавым, как у всех коренных жителей Западной Виргинии. Когда он пожимал Берту руку, у того сложилось впечатление, что работа шерифа не мешает ему в свободное время копать землю или пахать. Он был невысокого роста, держался спокойно и уверенно, брови у него росли густыми пучками, а в волосах уже проступила благородная седина.

— Да, я тоже служу в полиции, — подтвердил Берт, счастливый от того, что смог хоть как-то завязать разговор. — Видите Ли, шериф, я разыскиваю свою падчерицу Нэнси. Ей семнадцать лет, и она сбежала из дому. А я боюсь, как бы с ней не произошло каких неприятностей. Да и потом… в ее побеге я отчасти сам виноват. Она бросила нас, потому что мы с ней… ну, короче, не совсем правильно друг друга поняли. Вот я и прошу вас помочь мне разыскать ее и убедить вернуться домой. Я обещал ее матери, что все будет хорошо.

На самом деле после исчезновения Нэнси Гарриет стала просто несносной. Берту так и не хватило мужества признаться ей, что на самом деле произошло между ним и падчерицей, но Гарриет интуитивно чувствовала, что виноват во всем именно он, я не переставала грызть его и днем, и ночью. Скандалы происходили непрерывно, и очень скоро Берт понял, что если не начнет действовать, то может потерять и жену. Обдумывая возможный разговор с Нэнси, он готов был пойти на любые унижения — извиняться перед ней, стоять на коленях, лишь бы она согласилась опять вернуться домой. Но важно было не только уговорить ее поехать вместе с ним назад, а еще и упросить не говорить ничего матери о случившемся в ту субботу.

Шериф Каннингем внимательно выслушал Берта и постарался успокоить его:

— Я думаю, мистер Джонсон, вам не следует так сильно убиваться и винить себя в ее побеге. Вы даже не представляете, сколько подростков убегает сегодня из дому и ведет себя самым возмутительным образом. Но виноваты в этом только они сами, а не их родные или приемные родители.

Берт лишь скромно пожал плечами. Он-то знал, кто повинен в этой истории, и теперь пытался предстать перед шерифом заботливым отчимом, отчаявшимся в своем горе.

— А почему вы думаете, что я смогу вам как-то помочь? — поинтересовался Каннингем. — Ведь если я не ошибаюсь, вы не из наших мест?

— Это верно. Мы живем в Льюистауне, на юго-западе Пенсильвании. А дело было так: Нэнси ушла из дома три дня назад, и ее видели мои помощники из патрульной машины. Она стояла на дороге и голосовала в вашу сторону. Они хотели подъехать к ней, чтобы спросить, не нужно ли ее куда-нибудь подвезти, но пока они развернулись, было уже поздно: Нэнси как раз садилась в белый фургончик к каким-то двум молодым партиям. Они записали на всякий случай номер автомобиля, но преследовать их не стали, потому что: для этого не было никакого повода.

Шерифа, казалось, это начало заинтересовывать, и он весь подался вперед:

— И что же, вы хотите сказать, что смогли проследить путь этого фургончика до нашего городка? Простите, но ведь до Льюистауна отсюда никак не меньше двухсот миль!

— Это действительно так, — вздохнул Берт. — Но после этого я сразу проверил номер машины в полиции штата ив соседних. И именно в вашем городке про нее уже успели услышать. Мне сообщили, что какие-то молодые люди ограбили у вас продуктовый магазин, а потом скрылись в белом фургоне именно с этими номерными знаками.

— Вот это, да! — изумился шериф, одобрительно кивнув Джонсону, — вы, наверное, неплохой полицейский.

— Благодарю вас, шериф. К сожалению, Нэнси скорее всего тоже участвовала в этой краже. Но я не сомневаюсь, что она во всем сознается, как только я ее отыщу. И, уверяю вас, что до этого у нее никогда не было никаких конфликтов с законом. Она очень послушная девочка. Вероятно, эти ребята подбили ее на такой проступок.

Шериф сложил губы трубочкой и в задумчивости откинулся на спинку кресла, отчего то жалобно заскрипело.

— Мне очень неприятно сообщать вам это, — наконец сказал он, — но мне кажется, мистер Джонсон, что ваша Нэнси сейчас в гораздо худшем положении, чем вы думаете.

— А что случилось? — заволновался Берт.

— Понимаете, за тем фургончиком, о котором вы только что говорили, сразу же поехала наша патрульная машина с двумя полицейскими из моего участка. Машину мы обнаружили потом в лесу с пробитым радиатором, а вот капрала с сержантом нигде не оказалось, И мы до сих пор тщетно пытаемся выяснить, что с ними произошло. Видите ли, у меня, к сожалению, очень маленький штат, и я не могу организовать широкие поиски. Но сдается мне, что дело тут серьезное. Люди, которые живут здесь на фермах и в лесу, не очень-то любят полицию я редко вступают с нами в контакт. Многие делают самогон на старых заброшенных шахтах» » далеко не все дружат с законом. А просить помощи у федеральных властей тоже не имеет смысла. Уже бывало, что и их люди бесследно исчезали в наших местах. Точно так же, как и эти двое моих помощников, во всяком случае, пока мы не можем даже предположить, куда они делись. Вот так, мистер Джонсон.

— Вы позволите мне присоединиться к вашей поисковой группе? — попросил Берт.

Шериф снова задумался и устало потер лоб ладонью.

— Конечно, я не вправе вас останавливать. И, наверное, ваша помощь нам действительно может понадобиться. Вы по крайней мере профессиональный полицейский, а не простой бедолага, разыскивающий свою неразумную падчерицу… Но должен вас еще раз предупредить: будьте предельно осторожны, если решите путешествовать по нашим местам в одиночку. Единственное, чем я могу пока вам помочь — это указать на карте точное место, где была найдена сломанная полицейская машина.

— А мне больше ничего и не надо, шериф. Спасибо вам за содействие.

Оба мужчины поднялись, подошли к большой карте, висевшей на стене, и Берт стал внимательно изучать то место, куда указывал ему шериф Каннингем.

Глава 16

Уже второй час Шарон и Гвен то и дело передавали друг другу шпатель, стараясь расшатать им замки своих клеток. Единственным источником света в их комнате был слабый отблеск электрического камина, который включил Авраам, чтобы девушки не замерзли насмерть. Шарон и Гвен уже изрядно намучились, порезав себе пальцы и ободрав кожу на руках, но дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Замки оказались намного крепче, чем рассчитывали девушки.

Неожиданно снаружи часовни послышался какой-то шум, и работа над замками была тут же прекращена. Дверь отперли, и в церковь стали заходить люди, степенно рассаживаясь на отполированные деревянные скамьи. Шарон сразу спрятала шпатель под свое «рваное одеяло. Из кабинета, где стояли клетки, Девушки не могли видеть происходящего внизу, в главном помещении церкви. Но было ясно одно: сюда идет довольно многочисленная группа людей и некоторые из них, очевидно, несут зажженные свечи. Теперь в их отсвете можно было разглядеть, что почти на всех одеты длинные черные хитоны с капюшонами. Потом послышалось легкое покашливание, сдержанные голоса вошедших и приглушенные смешки.

Нэнси приподнялась в своей клетке и, съежившись от страха, отползла в ее дальний угол, прижавшись всем телом к тугой проволочной сетке. Какое-то внутреннее чутье подсказывало ей, что очень скоро здесь должно произойти нечто ужасное и потрясающее. Нечто противное человеческому естеству. Какой-то смертный грех вот-вот должен был случиться где-то совсем рядом.

Наконец члены религиозного братства расселись по скамьям, и разговоры стихли. После этого все три брата Барнс вошли в комнату к девушкам. Авраам отпер клетку, в которой сидела Шарон, и, усмехнувшись, заметил:

— Ну что ж, теперь последняя будет первой…

Шарон отпрянула в глубь клетки, сжимая под одеялом свае орудие.

— Что это у нее там в руке? — вдруг забеспокоился Льюк, как только Сайрус сделал шаг вперед, чтобы вытащить девушку.

В тот же миг она размахнулась, намереваясь ударить шпателем по мясистой руке Сайруса, но промахнулась всего на дюйм. Урод успел отскочить назад и в ярости ударил по клетке кулаком, чуть не разбив себе при этом костяшки пальцев. — Осторожней! — закричал Льюк.

Шарон сама выбралась наружу и начала отчаянно размахивать инструментом, пытаясь пробить себе дорогу к выходу. Но Авраам подставил ей ножку и она тут же упала, беспомощно распластавшись на полу. Льюк с силой ударил ее по голове рукояткой пистолета, который ловко извлек из-под полы своего длинного хитона. Девушка потеряла сознание, пальцы ее разжались, и шпатель со звоном покатился по полу. Льюк тут же поднял его и сунул себе в карман..

— О, всемогущий Господь Сатана! Мы, твой скромные рабы, боготворим и славим тебя, и клянемся, что будем и впредь беспрекословно подчиняться воле твоей, верно служить Тебе и исполнять все твои желания и приказы. Мы помним, что ты — наш создатель, наш благодетель, господин и хозяин. И вера наша несокрушима…

Тем временем пронзительные крики Шарон почти уже стихли.

Нэнси заговорила громче, стараясь утопить в своей молитве эту страшную клятву в верности Сатане, которая отчетливо доносилась снизу.

— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…

Но вот крики Шарон почти совсем прекратились, и теперь Гвен слышала лишь протяжные мученические стоны, постепенно переходящие в предсмертный хрип. Очевидно, девушка уже сорвала себе голос и просто Не могла больше кричать. Гвен, почти ничего не соображая, прижалась лбом к прутьям клетки, замотавшись в грязное одеяло. До нее никак не могло дойти, почему ни один из собравшихся там, внизу, не внял голосу разума, не сжалился и не стал хотя бы раз в жизни милосердным по отношений к такому же существу, как он сам… Что же за страшные люди собрались в этом мрачном поместье?! И вообще, люди ли они после этого? И как могло получиться, что в одном месте собралось сразу столько безнадежно больных, извращенных сумасшедших?..

Перед лицом такого страшного, вездесущего непобедимого зла молитвы Нэнси казались Гвен каким-то жалким и бессмысленным набором звуков, не способных что-либо изменить. А Синтия продолжала торжествовать:

— О Люцифер! Молим тебя благословить сию жертву как источник нашего святого причастия. И пусть же ее кровь вольет в нас новые силы и укрепит нашу веру в тебя. Аминь.

В церкви наступила полная тишина, которая показалась Гвен жуткой и неестественной. Длилась она целую вечность. А потом Шарон вскрикнула в последний раз, но ее жалкий молящий вопль сразу же оборвался, и до девушек донесся страшный булькающий звук. Все присутствующие на месте застонали в экстазе, а бульканье все продолжалось. Но вот стих и этот ужасный звук, и под сводами церкви, разнесся радостный крик, будто сотни людей одновременно испытали бурный, оргазм. — Боже мой! — зарыдала Гвен. — Они убили ее! Они же, убили ее!! — Она бросилась на дно своей клетки и в, отчаянии забила по нему кулаками.

Глава 17

Субботним утром Берт Джонсон неспеша подъехал к тому самому месту, где, по словам шерифа Каннингема, была обнаружена брошенной сломанная машина пропавших без вести полицейских. Берт стал внимательно оглядываться по сторонам, надеясь приметить где-нибудь или белый фургончик, или хоть что-то, что могло бы подсказать ему направление дальнейших поисков. Если, конечно, еще есть что искать… В душе он не очень-то верил, что его старания принесут положительный результат. Скорее всего этот фургончик уже где-нибудь в другом конце страны. С какой стати эти парни должны оставаться на месте преступления, если они действительно причастны не только к ограблению магазина, но и к исчезновению двух полицейских?

Берт поехал дальше, но не успел он миновать поворот, как был вынужден резко притормозить, не веря своим глазам. Невдалеке в раздуваемом ветром облачке пыли мчал тот самый злосчастный белый фургончик. «Нет, это просто невозможно, — решил Джонсон. — Да и мало ли таких фургонов колесит по Виргинии?» И тем не менее он нажал педаль газа, чтобы приблизиться к машине и рассмотреть номерные знаки. Но потом сразу же передумал и не стал догонять фургон, чтобы не вызвать подозрений и не спугнуть сидящих внутри.

Через пару миль фургон снизил скорость, словно водитель намеревался куда-то съехать с дороги. Тут только Берт позволил себе подобраться немного ближе, сделав вид, что он очень торопится и ни за что не хочет тормозить из-за едущей впереди машины. Теперь он прекрасно рассмотрел номера, и его предположение подтвердилось: именно автомобиль с этим номером так тщетно разыскивал шериф Каннингем со своей опер-группой.

Но вот фургончик свернул на узкую лесную просеку; куда Берт не решился за ним последовать. Вместо этого он как ни в чем не бывало проехал дальше вперед, краем глаза все же успев заметить, что в кабине фургона сидят двое мужчин.

Осторожно петляя между глубокими рытвинами на узкой лесной дороге, Льюк обратился к Аврааму, сидящему рядом:

— Посмотри-ка, эта скотина еще плетется за нами?

— Нет. Да и с какой стати мы бы ему понадобились? Не дергайся. Давай лучше быстренько все закончим — и назад.

Они остановили машину на небольшой скрытой лесом поляне и выключили мотор. Посреди поляны стоял Сайрус в своем любимом комбинезоне и радостно улыбался. Он уже закончил копать могилу и теперь любовался результатом своего труда. Заметив братьев, Сайрус опустил лопату, ухмыльнулся и вытер пот с низкого лба.

— Что за черт! — взорвался Льюк, поворачиваясь к Аврааму. — Я же сказал, чтобы ты велел ему копать под деревьями, а не на открытом месте.

— Я все прекрасно помню, — оправдывался Авраам. — Я показал ему точное место, где надо рыть. Но по-моему, у него с каждым днем крыша съезжает все больше и больше. Тебе так не кажется?

— Я в этом никогда не сомневался, — недовольно буркнул Льюк.

— Да ладно, и так сойдет! Все равно сюда никто не сунется, — уговаривал Авраам. — Хотя можно, конечно, закопать эту яму и подыскать место получше.

— Нет. Это слишком долго, — решил старший брат. Припарковав машину между деревьями, чтобы ее было не так заметно с дороги, Берт Джонсон достал из «бардачка» револьвер, сунул его за пояс под куртку, а потом осторожно открыл дверь и выбрался из автомобиля. Он старался идти пригнувшись и выбирал самые тенистые места, приближаясь к повороту на лесную просеку, куда поехали двое в фургоне.

Льюк и Авраам, открыв заднюю дверцу своего белого «катафалка», извлекли оттуда труп Шарон Кеннеди, завернутый в окровавленное одеяло, которое совсем недавно еще лежало в ее клетке. Скинув тело девушки в яму, словно это был никому не нужный хлам, они отправились назад к машине; а Сайрус принялся забрасывать могилу землей.

Берт Джонсон внимательно наблюдал за всем этим, спрятавшись за деревьями у края поляны. Он видел, как двое приехавших на фургоне достали из багажника лопаты и начали активно помогать своему товарищу в фермерском комбинезоне. Довольно быстро яма была засыпана до краев. Потом все трое аккуратно уложили сверху предварительно снятый дерн и накидали прошлогодних листьев и веток, чтобы полностью скрыть все следы. Когда работа была закончена, мрачная троица с лопатами без единого слова погрузилась в фургон, и тот тронулся в обратном направлении, а с того места, где прятался Берт, уже никто не смог бы определить, что земля на поляне потревожена и в ней что-то зарыто.

Берт не шевелился еще несколько минут, дав возможность машине с могильщиками окончательно скрыться из виду. Сжимая влажной рукой револьвер, он напряженно раздумывал, кого бы они могли закопать в таком диком безлюдном месте… Во всяком случае, если это и Нэнси, то она никогда уже не вернется домой и не сможет встроить ему никаких неприятностей. А значит, и за его отношения с Гарриет тоже можно будет не волноваться.

Осторожно высунувшись из-за толстого дерева, Берт проследил, как фургон выехал из леса и свернул на дорогу в ту сторону, откуда перед этим приехал.

Берт подбежал к своему автомобилю, завел мотор и поехал вслед за фургончиком, соблюдая прежнюю осторожность, чтобы, не приведи Господь, его не заметили эти трое. На повороте он чуть не потерял их, но как раз вовремя успел заметить, что фургон уходит вправо на другую дорогу. Подождав немного, Джонсон двинулся туда же и вскоре заметил впереди пыльный шлейф.

Но через несколько минут фургончик, ехавший впереди него всего в четверти мили, почему-то резко свернул налево. Берт подумал было, что водитель начал петлять, заметив преследование, но вскоре понял, что фургон просто съехал на гравиевую дорожку, ведущую к просторной стоянке, где скопилось уже немало других машин — в основном, самых дорогих последних моделей. Фургон проехал мимо них прямо в гараж, рядом с которым величественно возвышался красивый старинный дом из красного кирпича с белыми колоннами перед входом.

Не ожидав встретить в этой глуши такой дворец, Берт решил даже не тормозить возле него, чтобы не привлечь к себе внимания людей, которые, судя по всему, специально собрались там по какому-то случаю. Но отъехав по дороге на добрых полмили, он все же остановился, хотя мотор выключать не стал, а выждал некоторое время с револьвером в руке, желая удостовериться, что никто не гонится за ним из этого поместья. Но никого видно не было. Тогда Берт выключил, наконец, двигатель, и все так же осторожно, озираясь по сторонам, вышел из машины, направляясь к дому с белыми колоннами через лес, стоящий по левую сторону от дороги. Когда вдали показалось высокое кирпичное здание, Берт пригнулся, прячась в разросшихся сорняках. Трое могильщиков уже вышли из гаража и теперь непринужденно беседовали между собой. Они находились на таком расстоянии от него, что Берт без труда мог слышать весь их разговор.

— По-моему, надо срочно отделаться от фургончика, — сказал Льюк. — А то еще кто-нибудь нагрянет сюда в поисках его владельцев…

— Да, завтра этим и займемся, — поддержал его Авраам. — Откатим его подальше, обольем бензином и подожжем.

Льюк похлопал Сайруса по могучему плечу.

— Ты тоже можешь поехать с нами и посмотреть на костерчик, — подмигнул он приунывшему брату. — Мне помнится, ты у нас обожаешь такие зрелища, правда?

— Огонь! — тупо произнес Сайрус и расплылся в улыбке.

— А сейчас вы двое идите в дом и узнайте у Синтии, не нужна ли ей ваша помощь, — приказал Льюк братьям. — А я проверю пока девчонок в часовне — все ли у них там в порядке. А то еще задумают опять какую-нибудь глупость… Лично мне было совсем не до смеха, когда я увидел у той мерзавки шпатель в руке.

— Я тут не при, чем, — тут же ответил Авраам. — Может, я тоже пройдусь с тобой до часовни в немного побалуюсь с девочками.

— Я не собираюсь там ни с кем баловаться! — огрызнулся Льюк. — А вы — живо в дом и делайте то, что я говорю. Оба! А ну, пошевеливайтесь!

— Да, Льюк, так я тебе и поверил… — обиделся Авраам. — Ты всегда получаешь все самое сладкое, а мне остается только облизываться.

Но Льюк ничего не стал отвечать, а только смерил обоих братьев сердитым взглядом и дождался, пока они выполнят его приказ. Понурившись, Авраам и Сайрус вошли в дом И захлопнули за собой дверь.

Берт не двигался, наблюдая за Льюком. Тот прошел мимо гаража и направился через свежескошенное поле к постройке, с виду напоминавшей старинную церковь. Дождавшись, пока Льюк отопрет дверь и скроется внутри, Берт выбрался из своего укрытия и поспешил к дороге, стараясь держаться в тени деревьев, чтобы случайно не попасться на глаза кому-нибудь из обитателей этого странного поместья. Потом, сделав огромный круг по лесу, он подошел к церкви с Другой стороны и, найдя возле самой ее стены огромный валун, спрятался за ним. Несколько минут он сидел там, пригнувшись, и переводил дыхание. В это время Берт размышлял, стоит ли ему вообще пробовать подобраться к церкви поближе, или лучше бросить все и быстрее уносить отсюда ноги, как вдруг услышал звук отворяемой двери и вздрогнул от неожиданности.

Высунувшись из своего укрытия с револьвером наготове, Берт увидел, что из церкви не спеша вышел Льюк, тщательно запер и подергал дверь, а потом, убедившись, что замок прочно держит ее, зашагал в сторону дома. Берт терпеливо ждал, пока Льюк доберется до своего жилища, поднимется по ступенькам черного хода и скроется внутри.

В окне рядом с дверью, куда вошел Льюк, вскоре зажегся свет, затем снова потух и вся задняя часть дома погрузилась в темноту. Скорее всего Льюк не собирался больше выходить оттуда в ближайшее время. Тогда Берт осторожно начал карабкаться по валуну возле задней стены церкви и наконец добрался до окна верхнего этажа. Тут он вытянул шею и краем глаза заглянул внутрь помещения, где сразу увидел Нэнси, сидящую в собачьей клетке. Она о чем-то беседовала с другой девушкой, заключенной в такую же клетку по соседству. Нэнси выглядела измученной, усталой и… как будто избитой. Равно как и та, вторая девушка. Берт не слышал слов и не знал, о чем идет разговор. Вероятно, девушки говорили шепотом, но по тому, как шевелились их губы, Берту почему-то показалось, что они горячо спорят о чем-то. Наконец вторая девушка произнесла последнее слово и резко отвернулась. В ее глазах Берт без труда прочел глубокое отчаяние. Нэнси поправила на плечах какую-то грязную тряпку, отдаленно напоминающую одеяло, и завернулась в нее поплотнее. Берт заметил бретельки ее бюстгальтера и понял, что эти двое сидят здесь в одном белье. Неожиданно Нэнси повернула голову к окну, и Берт тут же пригнулся, чтобы она его не заметила.

Он осторожно спустился с камня и, снова описав огромный круг, чтобы быть подальше от дома, выбрался наконец к дороге. Направляясь к своей машине, он старался все время держаться в тени деревьев, но и это казалось ему недостаточной мерой предосторожности — он то и дело оборачивался и прислушивался, проверяя, не преследует ли его кто-нибудь из этого дома.

Открыв дверцу машины, Берт грузно опустился за руль, а револьвер положил рядом с собой на переднем сиденье. Он изрядно вспотел и тяжело дышал, потрясенный всем увиденным за этот день. Пытаясь открыть «бардачок», Берт заметил, что руки у него сильно трясутся, а потом почувствовал, что и рот перекошен от ужаса. Из «бардачка» он вытащил непочатую бутылку виски, открутил пробку и сразу же осушил сосуд почти что на треть. Потом, вытерев ладонью рот, резко выдохнул и снова приложился к горлышку. Наконец он слегка успокоился, закрутил пробку и, уложив бутылку рядом с револьвером, завел мотор, сразу же испугавшись, что наделал этим лишнего шума. Потом он медленно повернулся в ту сторону, где за лесом в старинной церкви сидела в клетке полуголая Нэнси, и долго не мог отвести взгляда.

А потом включил скорость и поехал.

Глава 18

В субботу, ближе к полуночи, Льюк и Авраам явились за Гвен. Братья уже успели облачиться в свои ритуальные черные хитоны. Остальные почитатели Синтии тоже собрались в церкви и с нетерпением ждали начала службы.

— Нет! Заберите лучше меня! — закричала Нэнси, увидев, как Льюк отпирает клетку Гвен.

— Ни за что. Ты у нас припасена на самую Пасху, — улыбнулся Льюк.

— И должна этим гордиться, — добавил Авраам. — Тебе оказана такая честь!..

— Скоты, паразиты, мерзавцы! — зашипела на них Гвен и забилась в глубь клетки, как беспомощный зверек, попавший в капкан.

— Ну-ка потише! — прикрикнул на нее Авраам. — И чтобы никаких фокусов!.. Давай вылезай!

Гвен проворно выскочила из клетки, чего никак не мог ожидать от нее Льюк, и с силой ударила его по лодыжке, отчего он, громко взвыв, распластался на полу, тут же запутавшись в своем длинном одеянии. А Гвен была уже на полпути к спасительной двери. Авраам кинулся за ней, споткнулся о лежащего брата, но все же успел в прыжке настичь девушку и, ухватив ее за плечо, резко дернуть назад. Его пальцы уцепились за бретельку лифчика, но он сразу же слетел с Гвен. Льюк отчаянно закричал, призывая на помощь, а Гвен уже рванула дверь, распахнула ее и с ходу врезалась в широкую грудь стоявшего на лестнице Сайруса. Он поднял правую руку, размахнулся и отвесил ей такую оплеуху, что девушка не смогла удержаться на ногах и свалилась на пол. Изо всех сил стараясь не потерять сознания от этого внезапного удара, она попыталась отползти в сторону, но Сайрус поставил ей на спину свою огромную ногу и пригвоздил к полу, нелепо посмеиваясь, пока Гвен извивалась, пытаясь выбраться из-под его сапога.

Авраам и Льюк уже успели прийти в себя, а снизу им на помощь спешили еще несколько человек со свечами в руках. Сайрус и Авраам схватили Гвен за волосы и подняли на ноги.

— А ну марш назад, сука вонючая! — заорал Льюк.

Незнакомые люди со свечами шли впереди, за ними следовали братья, которые волокли вниз по, лестнице упирающуюся девушку. Последним из кабинета вышел Авраам и с силой захлопнул за собой дверь.

Нэнси опять стала молиться, не обращая внимания на все происходящее вокруг нее и стараясь не думать о том, что случится сейчас с ее недавней соседкой. Гвен же продолжала сопротивляться, и тогда Авраам с такой силой ударил ее в живот, что девушка потеряла вообще всякую способность двигаться. Она безвольно обмякла в руках своих палачей, и они просто поволокли ее по центральному проходу церкви. В ушах Гвен звенело, голова кружилась, и теперь ей самой уже хотелось поскорее навсегда потерять сознание. Сквозь волны боли и тошноты она как в тумане различала вокруг зловещие рожи сектантов, их фигуры, закутанные в черные бархатные одежды, и чувствовала запах каких-то горящих трав. Повсюду трепетало пламя свечей. Потом перед глазами Гвен все поплыло, и она окончательно лишилась Чувств. Когда девушка все же очнулась, она увидела, что перед ней стоит Синтия, облаченная в длинную белую робу, — совсем близко, всего в двух-трех футах. Зрачки у Синтии были расширены. Видимо, она искренне упивалась этим моментом, чувствуя себя настоящей верховной жрицей.

— Добро пожаловать, — мелодично пропела Синтия. — Сегодня ты будешь у нас самой главной гостьей на празднике.

Со всех сторон послышался одобрительный шепот и возгласы восхищения.

— Да ты просто рехнулась, безумная сучка! — выкрикнула Гвен ей прямо в лицо со всей ненавистью и достоинством, которые только смогла собрать.

В тот же миг Авраам ударил ее кулаком в грудь, и когда ноги у Гвен подкосились, братья ловко подхватили ее и усадили на заранее приготовленный стул, по своим размерам и конструкции весьма напоминающий электрический. Так же проворно они пристегнули ее запястья и лодыжки кожаными ремнями, а потом и голову закрепили специальным ремешком, приделанным к высокой спинке стула, чтобы девушка сидела прямо и не могла даже пошевелиться.

— Разденьте ее! — приказала Синтия.

Льюк выхватил нож и в миг разрезал тонкие трусики Гвен, отбросив их в сторону. Теперь она была абсолютно беспомощна и унижена до предела.

А секунду спустя Синтия отступила в сторону, и Гвен издала страшный вопль, увидев, что сидит прямо напротив кресла, в которое безумное семейство усадило пожилую, давно умершую женщину, превращенную в подобие мумии.

— Познакомься с моей мамой, — бесстрастно произнесла Синтия.

Но Гвен до того уже ослабла от многочисленных побоев и издевательств, что тут же снова потеряла сознание. Сначала подступила тошнота, все завертелось перед ее глазами, а потом и вовсе исчезло. Тело девушки стало ватным, и голова расслабленно наклонилась вперед, удерживаемая теперь одной лишь кожаной лентой.

Братство зашевелилось, подогреваемое безумной жаждой крови, послышались стоны нетерпения. На всех собравшихся не было надето ничего, кроме этих длинных черных хитонов, и грубые складки ткани терлись о соски женщин и члены мужчин. Некоторые уже запустили руки под хитоны к себе или к соседям по скамьям, начав жадно тискать влажнеющую плоть.

Неожиданно дверь церкви распахнулась, и в инвалидном кресле в зал ввезли Моргана Дрея. Оба хиропрактика, Гарви Бронсон и Джон Логан, важно шествовали по бокам коляски. Позади них вышагивал Стэнфорд Слэнтер. Закрыв входную дверь, он проследовал вдоль прохода за Морганом, которого тоже привязали к креслу, чтобы он не мог двигаться-; хотя это было уже явно лишним. Правда, теперь ему поудобнее устроили голову, чтобы он мог наблюдать за всем своими собственными глазами, не поворачиваясь на сиденье. Ниже шеи Морган уже не чувствовал ничего, а Логан — тот самый врач, который превратил его в паралитика, — с важным видом катил кресло дальше, продвигаясь мимо скамей ближе к первым рядам.

Льюк, Сайрус, Авраам, Синтия и их покойная мать восседали на стульях вокруг алтаря, имевшего форму пятиконечной звезды. В мерцающих отблесках желтого пламени свечей их лица казались дьявольски бледными и зловещими, словно все пятеро уже были мертвы. На конце каждого луча звезды был установлен человеческий череп с воткнутой в него красной свечой, и оплывающий воск создавал впечатление, что черепа покрываются свежей кровью, и кровь же вытекает из провалов пустых глазниц. В самом центре алтаря расположилась огромная красно-черная статуя фантастического чудовища, напоминающего козла с закрученными рогами и когтистыми лапами, в одной из которых монстр держал серебряный кинжал, а в другой — искусно выполненный кубок из серебра. На стене за алтарем, прямо над мумией миссис Барнс, висело перевернутое распятие, освещенное шестью свечами в бронзовых канделябрах.

Морган в оцепенении смотрел на все это, пока хиропрактики везли его к алтарю. И вот коляска остановилась всего в нескольких футах от ужасной скульптуры.

— Вот видите, у вас самое почетное место. В первом ряду, как и было обещано, — усмехнулся Слэйтер.

С трудом повернув голову всего на несколько дюймов, Морган заметил рядом измученную девушку, которая сидела связанная на странном высоком стуле и, судя по всему, была без сознания. Ему стало жаль ее, но еще больше он жалел сейчас самого себя. Он не хотел больше жить в этом беспомощном состоянии вечного и неизлечимого инвалида. Теперь он боялся лишь одного: вдруг его оставят в живых?.. Страшное бледное лицо Синтии, ее злобная усмешка, воспоминания об их встречах теперь казались профессору лишь небольшими фрагментами того грандиозного ужаса, который сковал сейчас все его существо. Он посмотрел на Синтию и увидел, как торжествующе она улыбается, сознавая свою победу над ним.

И вдруг Морган не поверил собственным ушам: ему послышалось, будто кто-то молится совсем рядом, прямо здесь, в этом дьявольском храме:

— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя…

И тут же сектанты начали нараспев повторять свои дьявольские заклинания, заглушая ими светлый призыв к Господу Богу. Они пели не то по-латыни, не то на древнегреческом — этого Морган уже не мог разобрать. Наконец Синтия поднялась со своего места и торжественно вознесла над головой серебряный кубок, взяв его из лапы скульптурного монстра. А через секунду ее пронзительный голос уже перекрывал общее пение сатанистов:

— О Люцифер! Молим тебя принять в жертву это юное дитя в обмен на твое благословение и защиту Благослови же нас на, новые подвиги, которые мы вершим от твоего великого имени, и освяти сию кровь, которую мы нижайше предлагаем тебе, а потом будем пить, дабы слиться с тобой в едином причастии, о всемогущий Бог ада!

Все, что Моргану доводилось читать о современных ведьмах, колдунах и их ритуалах, не шло ни в какое сравнение с тем, что он созерцал сейчас своими собственными глазами. И в отчаянной беспомощности он с горечью осознал, что единственным оставшимся у него желанием было скрыться подальше от этих безумцев, от их невнятного бормотания и от Синтии, громко читающей оскорбляющие слух и разум молитвы дьяволу:

— О всемогущий Господь Сатана! Мы, твои скромные рабы, боготворим и славим тебя, и клянемся, что будем и впредь беспрекословно подчиняться воле твоей, верно служить тебе и исполнять все твои желания и приказа. Мы помним, что ты — наш создатель, наш благодетель, господин и хозяин. И вера наша несокрушима. Мы отвергаем Иегову, его сына Иисуса Христа и все их деяния. И мы клянемся тебе, о господин наш Сатана, что не имеем другого желания, кроме как верно служить тебе во веки веков. Все притихли. На церковь словно опустился невидимый колокол ожидания чего-то важного. И тут снова Морган отчетливо услышал молящуюся где-то неподалеку девушку:

— ..Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое…

Девушка молилась с явным отчаянием обреченности в голосе. Скорее всего она тоже попала в плен к этим безумцам. «Но почему она вместо того, чтобы так вот молиться, не попробует просто сбежать от них?» — изумился Морган, и тут же нашел ответ: очевидно, она в таком же безнадежном положении, как и он сам. И поэтому все, что у нее остается, это молитвы.

Голос девушки все громче звенел под сводами церкви:

— ..Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему…

«Боже, как это несправедливо! — пронеслось в голове у Моргана. — Какие же проступки могла совершить эта бедная девушка, чтобы заслужить такие мучения?…»

Глава 19

Берт Джонсон открыл дверь парадного входа, и навстречу ему тут же бросилась взволнованная, заплаканная Гарриет. Берт опустил голову. Он выглядел сейчас очень усталым, и сразу было понятно, что ничего утешительного своей супруге он сообщить не может. И в тот же миг надежда в ее глазах погасла.

— Прости меня, дорогая, — только и смог выговорить Берт.

— Берт, милый! — вырвалось из груди Гарриет, и она кинулась в объять я мужа, давясь подступающими к горлу рыданиями.

— Надеюсь, она знала, что делала, когда решила сбежать из дома, — заговорил Берт. — Может быть, ей так будет лучше… Но если она не поехала к Терри в Калифорнию и не вернется через несколько дней, то я уж даже и не знаю, где ее еще можно искать.

Гарриет всхлипывала, всем телом прижавшись к мужу. Если уж ей суждено было потерять Нэнси, то теперь больше всего на свете она боялась лишиться и Берта. Этого она просто не вынесла бы.

Берт был к ней очень внимателен и все время старался успокоить:

— Мне кажется, с ней все будет в порядке, дорогая. Она уже не маленькая и вполне может позаботиться о себе сама… Мы же со своей стороны сделали все, чтобы воспитать ее честной и доброй. А если вдруг у нее кончатся деньги или она заболеет, или просто почувствует себя одинокой — она тут же обязательно вернется к нам: приползет как миленькая с тысячью извинений, будто этим сможет заставить нас забыть, как жестоко она обошлась с нами и какую боль причинила и тебе, и мне. Но мы, конечно же, простим ее, и все у нас снова пойдет на лад…

— Ах, Берт! — только и всхлипнула Гарриет, заходясь в беззвучных рыданиях.

Глава 20

Какой-то неосознанный, но сильный внутренний импульс внезапно пробудил Гвен. Она поняла, что сейчас с ней должно произойти нечто очень и очень важное. Девушка широко раскрыла глаза, и ее опухшее от слез лицо исказилось гримасой ужаса, когда она вспомнила, где находится, и ощутила боль от всех пыток и издевательств. Привязанная к стулу, она лишь беспомощно застонала. И тут ее глаза заблестели от слез — она услышала невдалеке кроткую, но страстную молитву Нэнси:

— …И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу — всегда: ныне и после, и во веки веков. Аминь.

Поднялся Льюк, взял с алтаря две человеческие кости, связанные крестом, и поднес их к губам Гвен, как священник, благословляющий прихожан после мессы;

Повернув голову немного в сторону, Гвен испустила пронзительный вопль: Авраам взял из лапы бутафорского Вельзевула серебряный кинжал и приблизился к ней вплотную, встав с другой стороны от ее стула. Теперь уже оба брата склонились над беззащитной девушкой.

Сектанты возобновили свои песнопения, заглушая ту единственную обращенную к Богу молитву, которая по-прежнему доносилась сверху. И вновь послышался голос Синтии:

— О Люцифер! Молим тебя благословить сию жертву как источник нашего святого причастия. И пусть же ее кровь вольет в нас новые силы и укрепит нашу веру в тебя…

Льюк подошел к алтарю, положил кости на жертвенник и взял в руки кубок. Авраам приставил кинжал к горлу Гвен, готовый в любой момент перерезать ей сонную артерию, чтобы Льюк смог набрать в кубок крови.

Гвен последний раз вскрикнула и сразу же смолкла — кинжал полоснул ее по горлу, и жизнь вытекла из девушки под бульканье крови, наполняющей ритуальный сосуд.

А под сводами церкви вновь звучала молитва Нанси:

— ..Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя…

Но молитва тут же утонула в садистских подвываниях и экстатических стонах, разнесшихся над головами сектантов. Они вконец обезумели, со звериным вожделением в глазах наблюдая, как льется в кубок живая человеческая кровь.

А в клетке наверху Нэнси молила Бога, не щадя голосовых связок, чтобы перекричать жуткий гул, царящий внизу:

— Упокой, Господи, душу ее и души всех невинно убиенных во Царствии своем…

Гвен сидела у алтаря уже мертвая, обвиснув на залитых кровью ремнях. Теперь кожа ее стала бледной, как у Синтии, а струйки крови, переполнив кубок, стекали по груди девушки прямо на пол. К этому моменту уже все без исключения члены братства чувствовали сильное сексуальное возбуждение. А Станфорд Слэйтер, владелец похоронного бюро, даже успел испытать оргазм, наблюдая, как умирает Гвен. В порыве безудержного экстаза многие прихожане Синтии посрывали с себя черные одеяния, и теперь, покрывшись потом, тяжело дышали в предвкушении общей оргии и дрожали от нетерпения поскорее отдаться друг другу.

Не в состоянии контролировать свое тело, Морган Дрей сидел в луже собственной мочи, которую он, впрочем, тоже не чувствовал.

А сквозь прутья тесной собачьей клетки Нэнси отчаянно выкрикивала:

— Прости их, Господи! Они не ведают, что творят. Набрав кубок крови до самых краев, Льюк передал его Синтии, и та двумя руками подняла сосуд над головой.

— И этой кровью даруй же, о Господь Сатана, вечную жизнь нашей возлюбленной матери! Чтобы она, верная и покорная раба твоя, смогла во веки веков пребывать вместе с нами!

Морган Дрей с ужасом наблюдал, как Синтия приблизилась к мумии своей матери, поднесла кубок к ее мертвым губам и дала ей «выпить» дымящейся крови. Алые струйки потекли по подбородку мертвой старушки.

А Синтия уже взяла в руки серебряный кинжал и повернулась к Моргану.

— Спасибо, — чуть слышно прошептал он, когда кинжал по рукоять вошел в его тело. Он не чувствовал боли, и лишь по звуку смог догадаться, что нож вонзился ему в пах, и теперь, очевидно, из него хлынула целая лавина крови. Но он почему-то не умирал. Хотя уже безумно хотел скорее встретиться со своей смертью. «Видимо, я слишком рано поблагодарил ее», — промелькнуло у него в голове. И снова в воздухе блеснуло лезвие, проткнув его тело — и опять Морган не смог умереть… И лишь при третьем ударе, когда Синтия направила смертоносный металл ему прямо в солнечное сплетение, а оттуда — в сердце, Морган Дрей вздохнул с облегчением.

Потом Синтия, наклонившись над мертвым профессором, привычным движением перерезала ему сонную артерию. Вздох восхищения пронесся по рядам сектантов. Все молча наблюдали, как Синтия набирает «освященную» кровь и сама делает первый глоток.

Потом к ней подошел Стэнфорд Слэйтер и, приняв кубок из ее рук, тоже поднял его к губам. И тогда все «ведьмы» и «колдуны» повскакивали со своих мест, тесной толпой сгрудившись у алтаря — каждый ждал своей очереди, чтобы отведать жертвенной крови.

Наконец Синтия сняла свою запачканную кровью белую робу. Соски ее затвердели, и она вся трепетала в предвкушении близкого секса. Братья смотрели на сестру с нескрываемой похотью. А минуту спустя возле трупов Гвен и Моргана уже началась безумная оргия.

Запертая в клетке среди воплей, стонов и улюлюканья сумасшедших фанатиков, Нэнси тихо молилась, и слова ее шли из самой глубины души:

— Верую во единого Бога-Отца, вседержителя, творца Неба и Земли, видимого же всем и невидимого; во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия…

Закончив молитву, она перекрестилась и убежденно добавила:

— Я никогда не буду служить ложному богу! Голос девушки звучал твердо и решительно, и весь был словно пропитан несокрушимой верой. Она уже не чувствовала прутьев, сковавших ее свободу. И смерть перестала страшить ее. Дух Нэнси ликовал. А сжатые вместе ладони и пальцы были устремлены вверх, к небесам, где, как считала Нэнси, ее ждет Господь Бог.