Черепаховый суп

В общем, я стараюсь избегать таких мест, как Вально. Вот и теперь, хотя путь через индустриальный ад короче километров на сорок-пятьдесят, я предпочитаю трассу «1969». Она делает значительный крюк к югу и кое-где не очень удобна для проезда. К тому же ее не ремонтировали последние лет этак десять, так что особенно на ней не разгонишься. Но все это ерунда по сравнению с тоской, которую сулит более короткая дорога.

Теперь время меня не поджимает: я успел на последний дневной паром, принимающий пассажиров. Следующие несколько часов Жаку придется переправлять исключительно муниципальный грузовой транспорт, курсирующий от Вально-Кройцбергской грузовой железнодорожной станции до Большого кольца и обратно.

Я задержался на Кройцбергской пристани, чтоб купить сигарет. А когда возвращался к ЗИСу, едва слышно прогремел гром. Я покинул узкое кольцо стабильного климата Самерсена, а здесь, на окраине планетарного диска, погода меняется стремительно, хотя лето и считается более спокойным временем года.

– Не желаете приобрести зонтик? – проговорил, появляясь, как обычно, из ниоткуда, Зонтичный Человек.

Вообще-то у него есть имя и фамилия, кроме того, он носит форму с шевронами береговой службы Речфлота. Но все мои знакомые, в том числе и Жак, иначе как Зонтичным Человеком его не называют.

Он работает на речном вокзале то ли смотрителем, то ли кем-то еще в этом роде. Но основной его заработок – выручка от продажи подержанных зонтов.

Люди постоянно забывают какие-то вещи на вокзале, их исправно сдают в бюро находок, где хранят какое-то обозначенное в инструкциях время. За относительно дорогими вещами возвращаются, но за чем-то вроде тех же зонтов – крайне редко. Почти никогда.

По истечении положенного срока работники речного вокзала делят невостребованные вещи между собой. Зонтичный Человек, как нетрудно догадаться, забирает зонты. И продает по дешевке приезжим. Это приносит ему пусть небольшой, но вполне ощутимый доход. Позволяющий, в частности, не расходовать деньги из семейного бюджета на ежевечернюю кружку пива после работы. Иногда это дорогого стоит.

– Сколько? – спросил я.

– Для постоянных покупателей скидка, – улыбнулся Зонтичный Человек, – даже если они пропадают годами. Поэтому всего десять зеленых.

– Ты когда-нибудь прогоришь с такими ценами.

– Ни в коем случае. – Зонтичный Человек смешно покачал головой и со всей серьезностью заверил меня: – Я внимательно слежу за тенденциями рынка и ростом инфляции.

– Вот оно как, – киваю я с не менее серьезным видом и выбираю темно-зеленый зонт-автомат.

В багажнике моего ЗИСа уже хранится один, купленный у Зонтичного Человека, еще несколько я где-то потерял. Зонты, ключи и зажигалки пропадают у меня с подозрительной регулярностью.

Никогда не был скупердяем, но и особенно щедрым назвать себя не могу. Даже в дни студенческих пьянок, горланя осипшим голосом стандартные слоганы типа «деньги – пыль», я на самом деле так не считал. Нет, деньги не пыль, они элемент бытия, кусок большого пазла, без которого нет законченной картинки. Но если придавать им слишком большое значение, можно превратить свою жизнь в каторгу. Мне приходилось встречать людей, полностью отдающихся зарабатыванию денег и вполне преуспевших на этом поприще. Я даже не могу сказать, плохо это или хорошо, просто это не мое. Я глубоко убежден, что жизнь и жизнь ради заработка денег – далеко не одно и то же, но это мое субъективное мнение, я никому его не навязываю. Мне нравится просто жизнь.

Один мой знакомый со странным прозвищем Сабж (этому персонажу еще предстоит занять положенное место в данной рукописи) сказал как-то: «Чтобы никогда не париться по поводу денег, надо их иметь в максимально возможном количестве. Но чтобы иметь максимально возможное количество денег, о них надо постоянно париться». Сабж далеко не глуп, хотя и строит из себя придурка.

Каждый раз, когда Зонтичный Человек предлагает мне зонт, я покупаю. Мои маленькие медяки падают в маленький кошелек этого маленького предпринимателя. Это даст ему возможность еще один маленький вечер провести за кружкой пива. А мне ведь, и правда, не трудно. По различным причинам я, как и все, вынужден совершать множество плохих поступков. И не в противовес этому, а просто чтобы не чувствовать себя последней сволочью, иногда стоит сделать что-то мелкое, незначительное, может быть, даже бессмысленное – но хорошее. Просто так, из блаженной корысти – чтобы потом иметь право сказать себе: «Не такая уж я и мразь».

Следующие несколько часов я старался не уснуть за баранкой на пустынной трассе «1969». Абсолютно ровная, без единого кустика желто-рыжая степь, шары перекати-поля, летящие под колеса... Несколько встречных грузовиков дальнобойщиков да автобус, который я обогнал еще в предместьях Кройцберга. Довольно скучно, но я предпочитаю скуку тоске. Единственный минус – я толком не спал предыдущей ночью, и теперь веки тяжелели с каждым километром. Потом ЗИС ощутимо дернуло – видимо, на выбоине, каких на «1969» немало. Я вздрогнул и понял, что дальше так продолжаться не может. Свернув к обочине, выключил двигатель, вышел из ЗИСа и залез на капот. «When I was seventeen, it was a very good year[1]», – доносилось из колонок. «Надо было поставить что-нибудь более бодрое, – подумал я, закрывая глаза, – Синатра никак не тянет на кофеин».

6. « I Did It My Way»

– Эй-эй, чувак, ты чего?! Ты же меня задушишь, нигер!

Рефлексы нелегко контролировать. Даже умные ребята Брокгауз и Эфрон утверждали, что данные реакции организма происходят «без участия воли и сознания».

Я ослабил захват, а потом и вовсе расцепил руки.

– Извини, брат...

Тощий Сабж, потирая шею, отступил на шаг и удивленно смотрел на меня.

– Послушай, – сказал он, – я всего лишь увидел знакомую машину и труп на капоте. И собрался заняться мародерством и некрофилией. Разве это преступление?!

– А я всего лишь попытался придушить одного знакомого подонка, – усмехнулся я.

Что мне нравится в Сабже, так это его неистребимо веселое настроение. Этот доходяга будет острить даже там, в потустороннем Освенциме, куда рано или поздно попадают все хорошие парни.

– Благими намерениями устлана дорога в ад, – ответил он, протягивая мне руку.

Сабж плохой боец, но его ценят за другое. Он – Проводник, из тех людей, кто чувствует и знает Эпицентр. Насколько это вообще возможно. Хотя Сабж никогда не любил Эпицентр и не считал его своим домом. Впрочем, не знаю, как бы оно обернулось, проживи он там чуть дольше. Нормальному человеку, такому как мы с вами, это не под силу. Нужно родиться там и впитать все, что приносят люди с их неуемным стремлением загадить окружающее. Сабж родился в Эпицентре. Он – Проводник, высшая каста сталкеров.

Вообще-то, подробностей о его прошлом я не знаю. Мне известно то же, что и всем нашим.

Мать Сабжа спрятали в Эпицентре, когда в конце шестидесятых началась «охота на ведьм». «Холодная война» была в самом разгаре. Всех инакомыслящих мгновенно записывали в государственные преступники, прятали в психушки, тюрьмы и так далее. В общем, ничего нового я вам по этому поводу не скажу. В архивах Полковника вы сможете найти исчерпывающую и более достоверную информацию о том периоде.

Мать Сабжа жила в метрополии Вашингтона. Во время учебы в университете она увлеклась марксистскими идеями, и ей не хватило ума скрывать это. Короче, в конечном итоге она выложила необходимую сумму моим коллегам, и ее вместе с еще парой бедолаг спрятали до поры до времени в Эпицентре. К тому времени она была уже беременна.

Сабж родился на Неподконтрольной Дистанции, на Территории Штиля. Теоретически это самое безопасное место за забором, но практически безопасных мест там не существует. Сабж провел в Эпицентре первые три месяца жизни, после чего всех беглецов вывели окольными путями в Токийскую метрополию. Но выйти с территории Эпицентра не значит избавиться от него. Если у эмигрантов рождается ребенок, он автоматически признается гражданином той метрополии, где родился. Эпицентр пометил Сабжа как свою собственность. Поселился в его внутренностях, медленно убивал его, никогда не отпускал. Поэтому у Сабжа нет причин любить Неподконтрольную Дистанцию, зато до хрена причин ненавидеть.

Любитель дорожного мародерства откинул сиденье и, упершись ногами в торпеду, с глупой улыбкой глушил пиво, иногда принимаясь подпевать Синатре с хорошо узнаваемыми интонациями Сида Вишеса.

– Сабж, какого черта ты опять едешь автостопом?

– А у меня угнали машину. Пару дней назад. Ну, я и решил прогуляться. Тряхнуть, так сказать, стариной.

Не так давно Сабжу стукнул сороковник, и хотя выглядел он на двадцать пять – двадцать восемь, здоровье у него было хуже, чем у шестидесятилетнего.

Врачи не раз обещали Сабжу скорую кончину, но всегда ошибались. Вероятно, в этом и кроется секрет перманентно хорошего настроения Проводника. Каждый новый день он радовался тому, что еще жив, и был не настолько глуп, чтоб тратить оставшееся ему время на сопли и уныние. Конечно, все мы стараемся не думать о таких вещах, но у Сабжа все куда конкретнее. Если бы большинство людей относилось к собственной жизни так же, как мой приятель, уверен, на земле было бы куда приятнее и интереснее жить.

– В полицию, я так понимаю, не заявлял?

– Э-э-э... Видишь ли, я эту тачку сам не так давно позаимствовал. Как пришла, так и ушла. Вот я и решил подойти к проблеме философски и не привлекать органы правопорядка.

– Скажи мне, – покачал головой я, – на хрена ты все время угоняешь чужие тачки? У тебя же денег куры не клюют...

– Ну и что? Мне просто нравится их угонять, а покупать – не нравится.

– Это, конечно, железный аргумент, – усмехнулся я и переключил магнитолу на другой диск. Синатра уже в печенках сидел.

– Ну вот, – вздохнул Сабж, – испортил песню. – И принялся голосить во весь голос: – «Ай дид ит ма-а-ай уэ-эй».

Я рассмеялся. Мне всегда нравилось, как он дурачится, а в тот момент ему чертовски не хватало белого смокинга и игрушечного пистолета с пистонами.

7. Трасса «1969»

Озеро Киакуако встретило нас ослепительной зеркальной гладью, которая отражала свет клонящегося к горизонту солнца. Тот, кто не бывал (а теперь уж и не побывает) на берегу этого предгорного водоема, может смело вписывать в свою биографию жирный минус. Киакуако – прекрасно. От него веет первозданностью, которой нет места в сегодняшнем мире. То ли отдаленность от основных муниципальных центров, то ли капризный климат не позволили превратить озеро в очередную туристическую мекку. И это славно. Туристы загадили бы Киакуако, превратив здешнюю дикую природу в грязную клоаку. Они привели бы за собой предприимчивых дельцов, и через несколько месяцев берега озера уже заполонили бы гостиницы и кормушки разного уровня.

Примечания

1

Песня Фрэнка Синатры.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.