- Да... А тебе это кажется удивительным? Ну, конечно! Ты же тогда была вся такая из себя таинственная... Да все поняли, если хочешь знать! Тут семи пядей во лбу быть не надо. Сначала Олеся эта шариться по офису перестает, потом Бокарев в глубокий запойный штопор уходит, потом вы синхронно увольняетесь. И все! Ни того, ни другого. Пропали! Сгинули!
      - И какие же версии ходили в нашем коллективе?
      - Ты, знаешь, разнообразием они как-то не отличались. Может я, конечно, тебя сейчас и обижу, но ты не сильно переживала, когда меня обижала. Причем после того, что я, как дура распоследняя, с тобой нянчилась!.. В общем, говорили, что Вадечка наш с горя поджениться решил все равно на ком: лишь бы его любили и сопли ему жидкие подтирали. Вот и выбрал тебя. Ты же у нас одна из "чуйств" в обморок падала.
      Лиля сняла с верхнего коржа засахарившуюся вишенку, рассеяно положила её в рот. Подумалось отчего-то, что по сути Маринка права. По сути, но не в деталях:
      - Ну да... В принципе, так оно и было. Только хуже.
      Та мгновенно насторожилась:
      - Что значит, хуже?.. Вы разводиться, поди, собираетесь? Он тебя обижает? С бабами гуляет? Или Олеся его вернуться решила?
      От имени "Олеся" неприятно захолонуло сердце.
      - Нет, не то... Хотя, неизвестно, что было бы лучше. Я тебе расскажу, наверное, но ней сейчас. Позже... Марин, а я знаешь, о чем хотела с тобой поговорить? О той краже. Помнишь, у шефа ящик с деньгами взломали? Две с лишним тысячи баксов ещё унесли? Что по этому поводу, вообще, не работе говорили? Я тогда как-то особенно не прислушивалась: голова была другим занята.
      - А сейчас тебе на фига это сдалось? Не нашли же никого. Да, мне кажется, и не сильно искали. Во всяком случае, с ног никто не сбивался и землю носом не рыл... Ты вспомни сама-то! Ну, пришли менты, ну, полазали по кабинету, отпечатки поснимали, охрану подопрашивали...
      - Это-то я как раз и помню. И то что охранники ничего вразумительного сказать не смогли. Мол, никуда не отходили, никого не запускали...
      - Ай, слушай их больше! - Маринка поморщилась. - "Не отходили", как же! И за пивом в киоск, наверное, не бегали? И за сигаретами? И этот, который конопатый, книжку в туалете не читал? А сейф сам собой взломался, от внутреннего пренапряжения. - Она вдруг замолчала, откинулась на спинку дивана. - Может все-таки объяснишь, зачем тебе это надо? Или так и будем играть в светский разговор?
      Лиля прикусила губу. Что она могла объяснить Маринке? Ну, что? Ей и самой не было до конца ясно, что может дать в результате эта информация... Связывают ли в кулуарных сплетнях ту давнюю кражу с именем Вадима? Если да, то, вроде бы, круг подозреваемых расширяется. Любовницей Бокарева могла стать одна из бывших сослуживиц, в конце концов, эта любовница могла просто близко общаться с кем-то из коллег.
      - Марин, я постараюсь тебе объяснить... В общем, скажи: никак фамилию Бокарева в связи с этим делом не склоняли?
      Марина как-то странно повела шеей и изобразила крайнее недоумение:
      - А с какой бы радости? Бокарев-то тут при чем? Или ты думаешь, что шеф наш, душка, на него и вовсе всех собак собирался повесить?.. Нет, Лиль, тут ты уже загибаешь: это же уголовщина, не стал бы босс связываться.
      - Значит, никто ничего не говорил, и даже подозрений в его сторону никаких?
      - Совсем ты мать, как я погляжу, с ума сошла... Или, может, я идиотка? Может это ты теперь Вадечку за какие-то дела засадить хочешь?
      С минуту они смотрели друг на друга неуверенно и тревожно. Ни одна не знала, как себя теперь вести. Лиля чувствовала, что коленки её под столом мелко постукивают друг о друга, как в нервном тике, в животе было пусто и холодно, точно падаешь вниз в оборвавшемся лифте.
      - Нет, Марина, - через силу проговорила она, глядя в фарфоровое блюдце, - не я его хочу засадить. Он... Я не хочу верить, что Вадим к этому впрямую причастен, но посадить хотят меня. За убийство.
      - Та-ак! - Марина встала. Как ни странно, переварив эту, явно шокирующую информацию, она стала значительно больше напоминать себя прежнюю. - Я чувствую, вы с Бокаревым эти полтора года не скучали. А я ведь предупреждала! Только никто меня, умную, не слушал. Говорила тебе: выходи за Валерку. Жила бы сейчас и как сыр в масле каталась. Уж, во всяком случае, не шастала бы по городу, крашенная под линючего клоуна и в очках на пол лица.
      Сбегала в гостиную, вернулась с наполовину пустой бутылкой коньяка и двумя водочными стопками. Себе налила полную, Лиле плеснула на самое донышко, с оттенком оскорбленной гордости заявив, что помнит и о её болезнях, и о том, что пить при гипертонии почти нельзя. Молча выпила, закусила все тем же тортом, подперла подбородок обеими руками и объявила:
      - Слушаю!..
      Она поверила сразу. Во все, с начала и до конца, ни на секунду не засомневавшись в непричастности Лили к двойному кровавому убийству. Правда, насчет Бокарева у неё такой уверенности совсем не было.
      - Вольно тебе его выгораживать! - Маринка курила, стряхивая пепел на край блюдечка. - Только он, небось, за тебя рубаху на груди не рвет. И другие места своего тела тоже... Вот ты все правильно рассказала, логично, четко. Есть любовница, есть Вадечка, есть девочка - наследница шарашных денег. И что тебе не нравится? Вытащи Бокарева из этой схемы и все развалится! Слишком многое она о вас знает! Слишком! Знаешь, как-то очень подозрительно, что он ей рассказывает такие вещи, а потом вдруг оказывается невинным барашком в то время, как эта стервоза за его спиной действует-злодействует.
      Лиля качала головой и не отнимала от лица ладоней, сложенных домиком:
      - Я все понимаю. Все! Но ты бы, на моем месте, как к этому относилась? Ты бы вот так, запросто, поверила, что твой муж спокойно решил засадить тебя на пятнадцать лет?
      - По-твоему, есть другое объяснение?
      - Должно быть.
      - А вот это ты уже гонишь полную дурь! Знаешь, я бы тебя поутешала в какой-нибудь другой ситуации, но не тогда, когда вопрос идет о жизни и смерти. Правде, Лилечка, надо смотреть в глаза... Была у вас особая любовь, когда вы женились?
      Лиля судорожно повела плечами:
      - Нет, не было.
      - А потом вдруг откуда-то взялась? Ты мне это хочешь доказать, да? Нет, бывают, конечно, ситуации, когда женятся люди без любви, а потом чувства просыпаются. Но к вам с Бокаревым это, извини, не относится.
      Она спросила "почему" автоматически, прекрасно зная, какой будет ответ.
      - Потому! - Марина раздавила окурок о край блюдца. - Потому что окончание на "у"! Во-первых, эта его безумная страсть с Олесей, во-вторых его киношно слащавая рожа и твоя, прости, довольно обыкновенная. А в-третьих... Я бы ещё поняла, я бы поверила. А что? Всякое бывает. Иногда, вообще, баба страшнее ядерной войны, а мужик-красавец с неё пылинки сдувает. Но твой Бокарев - эгоист до мозга костей. Он никого, кроме себя, любить не способен. В принципе!
      В комнате уже висело рваное облачно сизого дыма. Марина встала, подошла к окну, рывком распахнула форточку. Воздух не посвежел и стало, вроде бы, даже жарче. Лиля переползла в самый угол диванчика, подогнула под себя ноги.
      - Значит, на работе по поводу той кражи - никто и ничего? - она потерла указательным пальцем переносицу. - Жалко. Я надеялась...
      - И зря надеялась! Вообще, то что ты сейчас делаешь - дебилизм страшный! Я бы, на твоем месте, пошла в милицию и рассказала все, как было. Про бабу эту, про звонок, про то, что тебя заставили так одеться...
      - И про Вадима? Про то, что он тогда этот сейф взломал?
      - Господи! Да блеф это все чистой воды! А даже если и не блеф? У тебя ребенок на руках, тебе тюряга грозит, а ты все о Бокареве печешься. Взял он эти деньги - пусть сядет! Ему, поверь моей интуиции, есть за что сидеть.
      Разговор снова пошел по замкнутому кругу. Лиля потянулась за чашкой и сделала пару глотков холодного уже чая. Ей почему-то мучительно захотелось сжать губами сигарету, чиркнуть зажигалкой, сощуриться от едкого дыма...
      Когда-то, когда ей было шестнадцать лет, она попробовала курить. Просто поняла, что берегись - не берегись, до двадцати лет не доживешь все равно: давление ни к черту, врачи только головами качают. Купила в табачном отделе магазина болгарский "Опал" (ей продали без всяких оговорок, подумали, что для папы), в бакалее - спички. На третьей пачке все закончилось. Лиля узнала, что умерла девочка, с которой они регулярно путешествовали по больницам: начала вытирать в комнате пыль, упала в кресло и больше не встала...
      Это было слишком реально и слишком страшно. Тетки на похоронах, куда она пошла, наплевав на все запреты матери, обсуждали и то, что мебель в комнате была импортная - вся сплошь полированная, и то как за какие-то полчаса, пока мать ходила в магазин, полностью посинела мертвая рука, судорожно сжимающая тряпку... Шуршащую целлофаном коричневую пачку "Опала" Лиля выкинула в тот же вечер и, давясь слезами, засела за брошюрку "Сердце, кровь, сосуды. Путь к здоровью". Больше курить она не пробовала...
      - Эй, заснула? - Марина пару раз щелкнула пальцами у неё перед лицом. - Ну что я, по-твоему, глупости говорю?
      - Нет, - она вздохнула. - Не глупости. Но теперь в милицию идти уже поздно. Эта история и с самого начала выглядела бы сказкой, а уж сейчас тем более. Мне просто никто не поверит... Не говоря уже о том, что я этого все равно не сделаю по другой причине.
      - Отлич-чно! Не скажи ты последней фразы, я бы посчитала тебя здравомыслящим человеком. "Я не сделаю этого по другой причине"! Ах, я не предам Вадима! Тьфу! Противно слушать!
      Лиля ощутила неясную тревогу, смутную, похожую на зарождающуюся в гнилом зубе боль. Вроде бы, Маринка не сказала ничего странного или настораживающего, и все же... "Здравомыслящим человеком"... "Я бы посчитала тебя здравомыслящим человеком"...
      Она помотала головой, словно выбравшаяся из воды собака:
      - Подожди, Марин! Давай сейчас не будем о моей дури...
      - А о чем будем? О том, как тебе эту любовницу искать? Так и тут твоя дурь проявляется по полной программе. Ну, с чего ты взяла, что это кто-то из его бывших коллег? Только из того, что эта баба о краже заговорила? А тебе не приходило в голову помыслить логически. Пункт первый: почему он тогда подженился на тебе, а не на этой любовнице, если это кто-то из наших же девок? Пункт второй: с чего это любовь у них вспыхнула именно сейчас, если они уже тысячу лет друг друга знают? Не проще представить, что эта девка - кто-то из его новых сослуживиц, что он её, в конце концов, на улице снял, в кафе, в ресторане? Это же ты только, как клуша, дома сидишь, а Вадик, я так поняла, у тебя не скучает?
      - Вадима давай в покое оставим?
      Марина шумно выдохнула и, упершись руками в колени, поднялась. Поставила друг на друга пустые блюдца, сверху пристроила чашки.
      - Да-а... С тобой каши не сваришь - только чокнешься! - Она взяла блюдца со стола, поправила волосы. - Сиди. Сейчас по второму кругу чайник включу и это все сполосну. А то крошки кругом: тараканы живо жрать придут.
      Пока подруга, перекрывая шум льющейся из крана воды, гремела посудой на кухне, Лиля разглядывала комнату. Белые персидские котята на календаре, польская помада в алом округлом тюбике, массажная щетка с застрявшими между зубьями каштановыми волосками...
      Мимоходом подумалось, что та женщина, пахнущая "Турбуленсом", наверняка, брезгливо морщилась, снимая с расчески её, Лилины, волосы. Или это делал Вадим?.. "На теле Кузнецовой найден длинный черный женский волос"... Черный волос в её окровавленных белых волосах...
      Подошла к застекленному книжному шкафу, пробежалась взглядом по полкам. Все те же книжки. "Искусство грима", "Сто один рецепт красоты и здоровья", полное собрание Агаты Кристи, сборник Вознесенского... Игрушки. Три разноцветных, но одинаковых по форме резиновых зайца. Крошечный пупс в вязаной шапочке и длинной жилетке. Ослик, умеющий перебирать ногами. Мягкий лохматый львенок, смешной и косоглазый - подарок мамы то ли на пять, то ли на семь лет. Маринка говорила, что львенок стабильно приносил ей счастье и она таскала его с собой чуть ли не на экзамены в институте... Львенок!
      Это было чушью! Абсолютной, безобразной чушью, но Лиля почувствовала, как противно и больно сжимает горло... Львенок, нарисованный в подвале, и львенок на полке у Марины... Что-то еще, что-то еще... Что-то странное, ускользающее из памяти, как осклизлый кусок мыла из рук... Талисман? Нет, не то... Лион?.. Господи, какой же язык учила Маринка?.. Нет, так нельзя! Так можно запросто сойти с ума!
      Когда дверь за спиной отворилась, она вздрогнула. Отойти от шкафа не успела и осталась стоять, болезненно покусывая нижнюю губу. Маринка, впрочем, в выражении её лица ничего странного не заметила. Поставила на стол влажные ещё блюдца и чашки, положила рулет в яркой обертке, разлила по чашкам заварку.
      - Смотришь? - в голосе её слышалась лишь добродушная укоризна. - А что смотреть? Ничего тут и не изменилось с тех пор, как мы с тобой в последний раз виделись... Эх, Лилька-Лилька! Понимаю я, конечно, что это Бокарев, в первую очередь, виноват, но ладно. Раз пообещала на него не наезжать - не буду... Одно скажу: Валерка был в тысячу, в миллион раз лучше!
      - Он женился, ты знаешь? - "Львенок. В конце концов, что такое "львенок"? Почти у каждой девочки есть такая игрушка!" - промелькнуло у Лили в голове.
      - Женился?
      - Да. Я от следователя узнала... Олесю убили на даче, принадлежащей супругам Киселевым.
      - Интересно. А я думала, он так до старости холостяком и останется. Хотя, знаешь, может быть он тебе назло это сделал. Я же сказала ему, что ты, вполне возможно, замуж за своего Бокарева вышла. Так то он ждал тебя. Долго же ждал?
      - Долго, - согласилась она, усаживаясь на диван. Тревога немного притупилась. - Что теперь об этом говорить?
      - Да, - Марина задумчиво кивнула. - Сейчас ситуация, конечно, не та... А помнишь, как здорово было? Как мы на дачу к Валеркиным родителям ездили.., - осеклась, быстро взглянула исподлобья.
      - Да, Марин, на ту самую дачу... Ладно, я уже ко всему привыкла. Почти спокойно думать об этом могу...
      Та, приободренная, откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди:
      - А, помнишь, как мы собирались, когда замуж повыходим, семьями дружить? У тебя тогда все с Валеркой - чики-чики было, а за мной мальчик из казино ухаживал... А на природу как ездили, когда ещё рыбы ни фига не поймали, только перемерзли все к чертовой матери?
      Лиля вымученно улыбалась. Она тоже помнила и ту неудачную рыбалку, и то, как Маринка перепила "согревающей" водки, а потом пряталась от правильных Валеркиных родителей. Помнила, как Киселев играл на гитаре, немного гундосо напевая классические бардовские песни, и то, как справляли на даче Новый год, вместо елочки нарядив заснеженные кусты за оградой...
      - Я тут недавно с девчонкой одной познакомилась. Ну, она как девчонка - женщина уже, лет тридцать, наверное, Светой зовут. Она тоже вспоминала, как на даче у подруги по молодости разлагались. Так у них, вообще, случай был: парень поплыл рыбачить на лодке, выпил, естественно, в воду свалился и не проснулся! Благо, что лодку к берегу прибило - так и провалялся до утра, храпя в мокром песочке!
      Ей на секунду стало досадно от того, что какая-то Света заняла её место в Маринкином сердце, что теперь с этой самой Светой Маринка вспоминает дачные развлечения времен беззаботной юности.
      Потом в памяти всплыло бледное лицо Вадима, его кривящиеся губы и взвешенные, четкие слова: "Только если ты на это согласишься, Лиля, ты должна будешь полностью порвать с прошлым. Никаких друзей, никаких подруг ничего! Никто не должен удивиться тому, что у тебя вдруг появился ребенок!"
      - ...Светку, кстати, тоже, в свое время, подружка бросила. Вот так, ни с того, ни с сего: вышла замуж и прекратила всякие отношения. То ли боялась, что молодого супруга уведут, то ли ещё что.
      Это уже было обиднее.
      - Марин, ну почему "тоже"?! - Лиля прижала пальцы к вискам. - Ты же теперь знаешь мою ситуацию. Все эти твои Светки...
      - Ага! Ревнуешь! - Маринка с наигранной веселостью потерла ладошки. Ну, значит, все нормально... Нет, мне, конечно, сначала сильно обидно было, а потом как-то успокоилась... Светки-конфетки... Конечно, она тебе в подметки не годится! Скучная, какая-то вся приземленная. Разговоры только: где что купила, да как с очередным своим мужиком классно оттянулась. Белая вся, размалеванная. Фигурка, правда, ничего, а так...
      Лиля через силу улыбнулась. Все это было бы смешно и мило, но в другое время и при других обстоятельствах. Маринка, впрочем, быстро почувствовала, что разговор ушел "не в ту степь".
      - Ладно, забудем, - она снова закурила и выпустила дым, сложив губы буквой "о". - Вернемся к нашим баранам... Значит, в милицию ты идти не хочешь, любовницу эту искать собираешься самостоятельно. Для чего, правда, пока непонятно, если ты так боишься, что Вадика твоего загребут?.. За кражу ты его боялась посадить, а за убийство посадишь? Иначе на фига тебе искать любовницу? В картишки с ней потом перекидываться?
      - Марина, подожди! Пока нет доказательств, я все-таки не хочу верить, что Вадим...
      - А чего ты, вообще, хочешь?
      Лиля жалко пожала плечами и отвернулась к окну.
      - Ладно, черт с тобой. Давай искать любовницу. Вспомни, говорил при тебе Бокарев о какой-нибудь бабе? Ну, так чтоб в восторженных тонах или просто вскользь, но зато не по разу? С этого обычно и начинается: первый признак!
      - Да нет, не говорил. На работе у него есть, конечно, и бухгалтерши и секретарши, но это все как-то... Дело в том, что у него с знакомых не очень много. Старые связи он тоже полностью оборвал, одна только Алла осталась.
      - Что за Алла? - живо заинтересовалась Марина.
      - Ну, Алла! Та докторша, которая спасла девочку. Она же его подружка чуть ли не со студенческих лет.
      - Ага. Это уже становится интересным. Подружка значит?
      - Брось, Марин, - она помотала головой. - Это не то. Она практически друг семьи, и Оленьку спасла.
      - И что? Что это меняет?.. Ты много можешь мне привести примеров чистой дружбы мужчины и женщины?
      - Они дружили ещё в институте. Причем дружили компаниями: девочки-медички и мальчики-технари. Все, кто хотел, давно уже переженились.
      - Я тебе не о том говорю! Ты уши прочисти и слушай! Не старая ещё баба, врачиха, лучше других знающая, что девочка - дочь Олеси. Плюс к тому, у нее, наверняка, остались подтверждающие это документы! Плюс, она отлично понимает, что можно провести генетическую экспертизу! Плюс, наверняка, спасибо Вадику, ориентируется в твоих болячках! Да и потом, не верю я в старых подружек! Не верю, хоть ты меня убей!.. Она в доме у вас часто бывает?
      - Не очень часто - нормально, - Лиля все ещё пыталась сохранять скептическое выражение лица, но сердце уже провалилось холодным камешком в живот.
      - ... Приходит к вам домой в твое отсутствие?
      - Да, бывает, я гуляю с Оленькой...
      - Так чего же тебе ещё надо? Чего тут мудрить? Есть у неё возможность в твоих вещах порыться? Есть возможность волосы с расчески собрать?
      - Марина, ты просто не понимаешь, что говоришь!
      - Я-то как раз понимаю! Олесю убили, тебя посадили, Бокарев получил денежки, а потом женился на старой подружке... Что, скажи, тебя смущает?
      - Валеркина дача! - почти выкрикнула она. - При чем тут Валерка? Это же был самый главный косяк в мою сторону! Дело-то все в том, что Вадим о Валере ничего не знает. Ничего! И Алла, соответственно, тоже!
      - Ну, извини! - Марина развела руками. - Тогда ничем помочь тебе не могу. То мы ищем любовницу, а то вдруг выясняется, что любовница про дачу знать не могла и, соответственно, вообще тут ни при чем!.. Что, твой роман с Киселевым - засекреченная информация?
      - Не засекреченная, но каким-то образом она должна была всплыть? Я знала, ты знала...
      - О! Еще скажи, что это я - Бокаревская любовница!
      - Я не о том.
      - Слава Богу, что не о том... Да может твой Вадик знает все тысячу раз? Кто угодно с работы мог при нем на эту тему болтать.
      - Кто?
      - Слушай, а я знаю?.. Просто это самое логичное объяснение. Услышал, запомнил, где-то в голове отложилось. А то что не заговаривал никогда с тобой о Валерке - так извини, с какой бы радости ему сцены ревности тебе устраивать?
      От жары и дыма начинал тупо болеть затылок. Лиля подумала о том, что надо принять таблетки, и ещё о том, что Кира Петровна может забыть дать Оленьке морковный сок. По рулету на столе медленно ползала маленькая муха, она согнала её рукой.
      "Алла, Алла, Алла", - звенело в голове. Имя напоминало звучанием слово "алиби", и от этого делалось совсем тошно... Об Алле она подумала бы в последнюю очередь, если б не Маринка с её убийственной логикой.
      А, в самом деле, почему не Алла? Женщина, которая уже много лет рядом с Вадимом, женщина, которая знала тайну Оленьки, женщина, которая имела возможность доказать, что девочка - дочь Олеси. Женщина - врач. Умный, опытный врач, которому, раз плюнуть, разыграть приступ болезни Рено и заставить следствие ткнуться носом в её, Лилину, медицинскую карточку.
      - Ладно, спасибо тебе, - она поднялась с дивана. - Мне просто сейчас надо привести в порядок мозги и спокойно во всем разобраться. И еще, я хочу тебя попросить... В общем, не обмолвись нигде, пожалуйста, что я к тебе заходила.
      - Ага! И ещё попроси меня отдельным пунктом не бегать в милицию и не писать заявление в прокуратуру, - усмехнулась Марина. - Странная ты какая-то, честное слово!
      Они простились в дверях. Маринка, как раньше, вышла на лестничную клетку дожидаться, пока до десятого этажа догромыхает лифт.
      - А помадой какой твоя Алла пользуется? Не кофейной часом? - спросила она, когда Лиля уже готова была шагнуть в кабину.
      - По-моему, розовой. А что это меняет?
      - Ничего, - согласилась та. - Ничего не меняет.
      Лиля вяло махнула рукой, зашла в лифт и нажала на кнопку первого этажа. Кабина мягко поехала вниз, а она прислонилась затылком к прохладной стене и прикрыла глаза. В голове все перемешалось: вата, измазанная кофейной помадой, полные, четко очерченные губы Аллы, пучеглазый львенок на Маринкиной полке и что-то еще... Было что-то еще...
      Она не могла понять, что именно её тревожит, да и не хотела сейчас разбираться в нюансах ощущений. Все это отодвинулось на второй план вместе с заботами о морковном соке.
      "Я ведь даже не знаю её отчества?"
      Лифт остановился, створки разъехались.
      "При чем тут отчество?.. Оленька, Вадим! О, Господи!"
      В лицо пахнуло раскаленной уличной пылью.
      "Алла..", - как о чем-то незнакомом и страшном подумала она и вышла из подъезда.
      * * *
      То, что её уволили, как-то не укладывалось в схему и тревожило, смущало точно так же, как Валеркина дача.
      - Денисова уволилась по собственному желанию, - спокойно объяснила заведующая клиникой. - Ищите её по домашнему телефону... Мне бы даже не хотелось вспоминать об этом педиатре.
      Ее уволили... Это было вполне естественно. Приходила милиция, подняли истории родов полуторогодовалой давности, что-то там раскопали... Алла Денисова спасла новорожденную недоношенную девочку. Алла Денисова без всяких на то законных оснований отдала ребенка в чужие руки и выписала фальшивые документы... Ее уволили со скандалом.
      Райончик, в котором она жила, был так себе. Панельные пятиэтажки, девятиэтажные дома серые от сырости. Настоящие джунгли корявых деревьев и кустарников вокруг крошечных детских площадок и гаражей.
      Телефонный разговор Лилю не устраивал. Она должна была видеть её глаза. Уже не было ничего - ни обиды, ни страха. Только воспоминание об Аллином голосе, который, как ей уже теперь казалось, очень сильно напоминал тот голос в телефонной трубке. Немного помех, немного хрипотцы...
      - А вы в какую квартиру, девушка? - спросила пожилая дама, набирающая код на замке подъезда и загораживающая от Лили плечом последовательность цифр.
      - В сорок восьмую.
      - А-а! - тон был несколько странным, но, в принципе, мог означать что угодно. И то, что к одинокой непорядочной Денисовой кто только не ходит (мужчины? А может Вадим? Может, в самом деле, Вадим?), и то, что Алла, наоборот, вполне благонадежна, а значит, гостью можно запустить в подъезд.
      Дама вышла на шестом этаже, Лиля доехала до восьмого. Сильно и зло, боясь растерять уверенность, надавила на кнопку звонка. Алла открыла сразу. Она, видимо, причесывалась перед зеркалом, висевшим в прихожей. На полочке лежал фен и стояла открытая баночка с немецким гелем. Ногой отодвинула белые босоножки, мешающие пройти, спросила только:
      - Ты одна или с Вадимом?
      - Я одна, - ответила она нервно. - Ты разве не знаешь, что я в розыске?
      - Знаю: Вадим звонил... Давай только сразу: чего ты от меня хочешь? Все показания я уже дала, так что изменить ничего не смогу. Пользы от меня никакой и вреда уже тоже.
      - При чем тут польза?
      - А зачем ты тогда явилась?
      На лестничной площадке громко хлопнула чья-то дверь. Лиля вздрогнула и на секунду отвела взгляд от Аллиного лица. Когда же снова взглянула на нее, обнаружила, что та совсем чуть-чуть сместилась вдоль стены прихожей и теперь стоит ближе к телефону. Рука возле трубки, поза - застывшее напряжение. Она вдруг ясно поняла, что та пытается изобразить страх (как же! В дом пришел убийца! Звонить в милицию! Караул! Спасите!), и внезапно почувствовала мучительное желание рассмеяться.
      - Алла! Ну, и зачем это? - короткие, булькающие спазмы рождались у неё в горле. - Ты же - взрослая, умная женщина. Зачем этот цирк? Что ты хочешь показать? Что страсть, как меня боишься, и если я кинусь на тебя с топором, тут же позвонишь в "О2"?.. Алл, ну ты же не можешь не понимать, что пожелай я разнести тебе голову, ты даже на нолик нажать не успеешь - не то что сообщить адрес!.. И, вообще, ты никуда не позвонишь.
      - Почему? - спросила Алла вполне спокойно и убрала обе руки в карманы домашних светлых брюк.
      - Потому что однажды ты уже позвонила. И назвала мне место встречи, а ещё телефончик. Потому что я пришла в "Камелию", а в двенадцать, как мне и было велено, вышла позвонить. А в это время другая женщина... я сильно подозреваю, что это была ты... продемонстрировала всему кафе свои, якобы, синие пальцы... Мне продолжать?
      - Как хочешь.
      - Значит, продолжу... Я не думаю, что головы Олесе и её мужу ты проломила собственноручно: наверняка, был кто-то еще. Но помада у нас под зеркалом - это ты, но "Турбуленс" - это ты. Ты ведь пользуешься "Турбуленсом"?.. И телефонные звонки - это ты, и план, наверняка, твой - с начала и до конца. Убить Олесю, отправить в колонию меня, помочь Вадиму оформить удочерение, а потом выйти за него замуж и вместе пользоваться полученным наследством...
      - Чай будешь? - голос Аллы был ровным и грустным, и Лиля вдруг почувствовала, что уверенность растворяется, противной слабостью стекая к кончикам пальцев. - К чаю у меня, правда, ничего нет, но все равно пойдем на кухню. Что в прихожей стоять?
      - Я никуда не пойду: я хочу услышать...
      - Хорошо, поговорим здесь. Во-первых, никаким "Турбуленсом" я не пользуюсь - только "Сальвадором Дали", во-вторых, ты права, я, действительно, что-то там изображала с телефоном, непонятно зачем. Защитная реакция, наверное?.. Нет, все глупости... Я с самого начала чувствовала, что ты тут ни при чем... Ну, и в-третьих, не знаю, поверишь ты или нет, но все твои подозрения в мой адрес - глупость.
      - А вот теперь ты права: не поверю, - она снова коротко и истерично хохотнула. - Не поверю, Алл!
      - Ну и зря. Начнем с того, что мне незачем было простраивать всю эту операцию.
      - Незачем?! Отлично!.. А Вадим? А деньги?
      - Что "Вадим"? Вадим - добрый старый друг, не более того. Если ты думаешь, что у нас с ним - любовь, то сильно ошибаешься... А что касается денег?.. Деньг нельзя получить, Лиля. Оленька их никогда не получит. И я одна из немногих, кто об этом знает. Так что у меня не было никакого резона убивать Райдеров.
      - Что значит "нельзя получить"? С какой стати ты об этом знала? Ты что, юрист международного уровня?
      - Я - врач, - Алла едва слышно вздохнула и с внезапной злостью захлопнула приоткрытую дверь ванной. - Я - врач, присутствовавший при родах Олеси Кузнецовой. И я знаю, что генетическая экспертиза даст отрицательный результат, потому что Оленька - не её дочь.
      Молчание было длинным. На кухне глухо урчал холодильник, во дворе жизнерадостно орали дети. Лиля по-прежнему стояла у двери и думала о том, что глупее, безобразнее всего будет прямо здесь грохнуться в обморок.
      - В каком смысле "не её дочь"? - проговорила она наконец. - Как такое возможно? Я ещё понимаю - "не дочь Вадима"...
      - И не дочь Вадима - тоже. Ее мать, насколько я знаю, студентка, а отец, вообще, неизвестно кто.
      - Подожди, Алла, я не понимаю!
      - Пошли все-таки на кухню.
      Они прошли на кухню. Алла включила электрический чайник, пошарила в коричневой пластиковой хлебнице и достала шоколадные вафли в надорванной упаковке. Подвинула к Лиле сахарницу, поставила перед ней чашку, положила ложку. Сама села напротив, облокотившись о стол и подперев подбородок обеими кулаками.
      Над чайником тонкой струйкой вился белый пар, в носике булькало. Алла следила за закипанием воды с преувеличенным, почти болезненным вниманием.
      - Девочка прожила уже семьдесят два часа, - произнесла она, в конце концов, глядя на чайник широко раскрытыми глазами. - Конечно, в таких случаях, семьдесят два часа - не показатель, но её запросто можно было вытащить, а я... А у меня тогда выдался очень тяжелый день. Точнее ночь. Накануне вечером я сильно выпила в компании с одним мужчиной, мы поссорились. Ну и наутро...
      Наутро она проснулась с раскалывающейся головой и ощущением, что жизнь кончена. Памятью о вчерашнем вечере осталось отстиравшееся винное пятно на новом костюме песочного цвета и пустая бутылка коньяка, которую она выпила в одиночестве уже ночью. Как алкоголичка. Или просто как глупая баба, которую бросили. Которую бросили, но которой ничего, по сути дела, и не обещали.